Время приближалось к двум — часу условленной встречи, когда Рокотов подошел к старому пятиэтажному дому с тремя подъездами и множеством квартир, которые за высокую плату сдаются внаем на длительный срок. Таких доходных домов в центре Женевы насчитывалось немало. Хосе назначил ему свидание в этой пятиэтажке. Наверное, у него здесь конспиративная квартира.

Хотя Рокотов точно знал, что за ним нет слежки, он не стал сразу заходить в подъезд, прошагал дальше, посматривая на номера домов, пересек улицу, вернулся назад. Прохожие как прохожие: спешат, озабоченные лица, некоторые прогуливаются, просто глазеют. Но вот тот коренастенький господин в спортивном костюме, уже вторично продефилировавший по тротуару против пятиэтажного дома, похоже, неспроста здесь. Слишком профессиональный взгляд. Но это не из моих опекунов, нет, подумал Леонид, скорее это человек Хосе. Что ж, пора! Полчаса назад хозяин сказал по телефону, что ждет. Итак, средний подъезд, третий этаж. Но глядеть в оба! Если спортивный пиджак — не человек Хосе и пойдет за мной, можно подняться выше, позвонить в любую квартиру, извиниться, сказать, что ошибся адресом. Луи — молодчина, справился с делом отменно: связь с Хосе установлена.

Вчера Фонтэн, вернувшись электричкой из Женевы, позвонил ему с Лозаннского вокзала около четырех часов дня. Рокотов тотчас отправился в отель к Луи. Они заперлись с Фонтаном в его номере и тщательным образом изучили предлагаемый Центром план операции, ответы на вопросы Ришара, инструкцию по связи с Хосе и прочее, что принял на исходе минувшей ночи радист Папаши.

И весь остаток этого славного дня Рокотову везло. Навестив вечером Кинкелей, он получил подтверждение от Веры Сергеевны, что она прекрасно рассмотрела у озера его спутницу и что та не кто иная, как Магда. Леонид ни словом не обмолвился о привезенных Папашей плане контроперации и инструкциях Центра. Конечно, Герберт и Вера Сергеевна будут посвящены в замысел в той мере, в какой это необходимо, но пока еще рано. Очень многое зависит теперь от результатов поездки Фонтэна, который в этот вечерний час, когда Шардон сидел в доме Кинкелей, находился на пути в Люцерн. Там Папаша должен увидеться с Хосе.

Они не сразу пришли к такому решению. В инструкции Центра подключение к операции Фонтэна разрешалось лишь при крайней необходимости. Руководство возлагало на Рокотова особую ответственность за обеспечение полной конспирации Папаши, равно как и Хосе. Луи же доказывал, что если кому-то ехать к Хосе, то только ему. Леонид колебался. Вступить в контакт с майором контрразведки Анри Бурже (Хосе) должен именно Рокотов, так как план Центра основывался на прямом взаимодействии обоих, а для этого нужно познакомиться лично и установить надежную связь. Поэтому-то московское руководство дало и пароль для связи с Хосе, и его телефоны. Но звонить из Лозанны на квартиру Бурже вряд ли разумно: разговор по междугородной линии может быть подслушан кем-то — время военное. Мало ли что покажется странным в этой беседе некоего приезжего иностранца с офицером контрразведки! Конечно, Бурже по роду службы встречается с самыми разными людьми; господин Шардон, скажем, его агент либо связной, прибывший из оккупированной Франции. И все же рисковать при первом контакте с Хосе никак нельзя. Неизвестно к тому же, как он вообще воспримет попытку Центра установить с ним личную связь — такая связь обусловлена лишь при чрезвычайных обстоятельствах. Что он за человек? Не напугать бы. Нет, телефонный разговор не годится. Надо ехать к Хосе в Люцерн. Лучше всего это сделать Фонтэну: за ним нет слежки. «Ладно. — сказал наконец Леонид, — ответственность за нарушение инструкции Центра беру на себя. Поезжай!» «И правильно, — ответил с ухмылкой Луи, — только ты не нарушаешь инструкцию, а действуешь по обстановке. Поехать тебе — значит, совершить глупость: ты под наблюдением, а я чист». Через четверть часа Фонтэн ушел на вокзал.

От Кинкелей Рокотов вернулся в гостиницу на этот раз пораньше, в десятом часу. В светлых майских сумерках где-то на полдороге к отелю он засек за собой «хвост». Опять тот же хлыщ с личиком витринного манекена. Агентов, видно, у них негусто: могли бы заменить, ведь знают, что этого он уже «расколол». А может, не хотят раскрывать других? Действительно, было бы глупо тащить за собой «хвост» к Хосе. Ну, этого смазливого красавчика он бы крутанул, как тот раз, когда схватил у него перед носом такси. А если его дублирует второй, более ловкий агент? Никто не застрахован от ошибки.

Вернувшись из Люцерна, Фонтэн подробно рассказал о свидании с Хосе. Оказывается. Хосе привез Луи на автомобиле, высадил его, а сам отправился дальше, в Женеву. Он произвел на Луи весьма благоприятное впечатление. «Смелый, толковый парень. — попыхивая кривой трубочкой, сказал капрал, — считаю, не подведет. Тут нам с тобой повезло». Леонид с облегчением вздохнул: Луи в проницательности не откажешь. Хосе согласился — это уже половина успеха! А ведь если взвесить строго, он многим рискует, другой бы на его месте, наверное, отказался.

Едва они с Бурже встретились, Луи так и въелся, как он выразился, глазами в лицо майора: важно было уловить самую первую реакцию. Нет, этот человек не дрогнул — ни малейшего испуга. Он просто разразился бранью на чистейшем французском (потом выяснилось, они земляки — оба из южной Франции). Бурже очень эмоционален, ругался отборными словами: поносил немцев, а заодно и своих швейцарских коллег из контрразведки. Разговор происходил в доме Бурже — отдельный коттедж, в котором живет только его семья. Взрыв гнева у хозяина погас так же мгновенно, как и вспыхнул.

Не расспрашивая подробностей, Анри начал действовать. «Время сейчас дороже всего! Об остальном, мсье, вы расскажете мне в машине, мы сейчас же едем!» — решительно бросил он, выскочил из комнаты и очень живо, несмотря на свою грузную комплекцию, сбежал по лестнице вниз, в гостиную. Переговорил с женой, вернулся, позвонил своему подчиненному, отдав кое-какие распоряжения, потом вывел из гаража автомобиль — все это заняло не более десяти минут. «Такой быстрый, как бильярдный шар. — усмехнулся Луи. — Динамичная натура!» Выехав за пределы Люцерна, Бурже развил скорость на пределе возможного. Автомобиль он водит как гонщик. За время пути до Лозанны они успели обо всем переговорить. Конечно, Анри очень встревожен, но не сомневается, что удастся ликвидировать немецкую группу. «Он просил не предпринимать пока ни единого шага, — сказал под конец. Фонтэн. — Я его насчет этого успокоил. Теперь, Жан, ты с ним должен все обсудить в Женеве. Главное, не приведи на квартиру „хвост“, а там его люди, он сказал, будут страховать тебя».

* * *

В прихожей горело бра, но после яркого уличного света помещение казалось полутемным, а лица виделись смутно. Отворивший дверь рослый парень, отступив назад, молча смотрел на гостя.

— Вы ко мне, мсье? — Низенький толстый человек быстрыми шагами шел к Рокотову по коридору.

Леонид сказал пароль. Хозяин взмахнул короткими ручками.

— Очень, очень рад, прошу, мсье, прошу, проходите! — Толстячок крепко стиснул гостю руку и тотчас подхватил под локоть, потянув за собой. — Мы знакомы, правда, заочно, рад, очень, очень… Ваше посещение делает мне честь, прошу, прошу… — Он улыбался, блестя зубами, держась за согнутый локоть Рокотова и лукаво поглядывая снизу ему в лицо. Хозяин был импульсивен, необычайно подвижен. Его круглое, грузное тело словно каталось на маленьких ножках. Леонид улыбнулся, вспомнив слова Луи: «Действительно как бильярдный шар». Увлекаемый крепкой рукой толстяка, гость в два счета очутился в мягком кресле посреди просторной гостиной с наглухо зашторенными окнами. Бурже галантным жестом подкатил к самым его коленям сервированный столик с разной снедью и бутылками, молвив: «Прошу прощения, мсье», — и исчез, бесшумно скользнув по толстому ковру. Рокотов услыхал, как хлопнула в коридоре входная дверь, и Бурже тотчас вернулся, сияя крупными белыми зубами. «Он отпустил агента, это правильно, — с одобрением отметил Леонид. — Значит, мы одни, можно говорить свободно».

Хозяин стоял в дверях гостиной, уперев кулаки в бока, молча весело улыбался и разглядывал гостя с откровенным любопытством. Леонид тоже улыбнулся: этот толстяк нравился ему.

— О, прошу прощения, мсье, — будто спохватившись, воскликнул хозяин дома, — мы так давно не виделись, что я уже забыл ваше имя!

В самой этой шутке и в произношении слов было столько чисто французского, что Рокотов с удовольствием подыграл:

— Увы, мсье, безжалостное время не щадит нашей памяти. Но я все-таки помню свое имя и могу вам твердо сказать — меня зовут Жан Шардон, так значится и в моем паспорте.

Толстяк хлопнул себя по бедрам и захохотал. Одним махом сбросив с себя пиджак на спинку кресла, он подскочил к гостю, протягивая для рукопожатия обе руки. В белой сорочке и брюках с подтяжками он выглядел еще более круглым, чем в пиджаке.

— Превосходно! Рад, коллега, очень, очень!.. Будем знакомы: Анри Бурже. А вы, значит, Жан Шардон — как в паспорте! Рад, очень, очень…

Смех у него был легкий, приятный. Блестели плотные зубы, черные с крупными белками глаза. «Какой заразительно веселый человек»: Леонид невольно улыбался, разглядывая хозяина. Он очень походил на цыгана: черная, с блеском, копна волос, брови тоже черные, толстые, даже короткие мускулистые руки до пальцев густо заросли черным волосом. «Видно, большой любитель Бахуса и чревоугодник», — подумал Рокотов, наблюдая за подвижным толстячком с красными щечками и мясистым носом в лиловых капиллярах, который, подтянув рукава рубахи до локтей, словно катался туда и обратно по толстому ковру, что-то резал еще и размещал на столике, где уже почти не было места от обильной снеди. «Прошу прощения, мсье, — приговаривал хозяин, — еще минутку, минутку…» Ему явно доставляло удовольствие этим заниматься. А угощения были столь аппетитными, свежими и изысканными, что у Леонида выступила слюна во рту: черная икра и сардины, ломтики розовой ветчины и жареной телятины, форель в стрелках зеленого лука, маслины, дольки лимона, ноздреватый швейцарский сыр, брусок желтого сливочного масла… По военному времени царский стол!

Хлопоча над закуской и ловко откупоривая бутылки, Бурже как бы мимоходом, невзначай, задавал гостю вопросы: на каком языке мсье предпочитает разговаривать — на французском, английском или немецком, где он живет во Франции, о семье, хорошо ли устроился в отеле, заметил ли за собой «хвост» по дороге в Женеву. Отвечая, Рокотов ловил порой его косящий взгляд, быстрый и изучающий.

— Да снимайте пиджак! По-моему, тут довольно жарко. Сбросьте пиджак, галстук, вам будет удобней, прошу, мсье Жан, — вы позволите вас так называть? — Хозяин радушно улыбался, с любопытством рассматривая худощавого гостя, его смуглое продолговатое лицо с темно-карими смелыми глазами, шевелюру черных волос. — Повесьте пиджак сюда, на это кресло, вот так! Вам удобно, мсье?

— Вполне. В таких случаях говорят: как дома! — Улыбка не сходила с губ Рокотова. — Вы позволите называть вас по имени?

— Да, да, конечно, Жан! Мне будет приятно: ведь мы не только коллеги, но и друзья по борьбе, единомышленники, не так ли? Что вы курите — сигареты, сигары? Вот крепкие турецкие, превосходные, аромат бесподобный, попробуйте. Что вы будете пить, Жан? Такую встречу надо непременно вспрыснуть! Коньяк? Виски? Хотите красного бургундского? Мне привезли контрабандой из Франции полдюжины старого бургундского, я предпочитаю его любым другим винам — отменный вкус! Давайте выпьем! И надо обязательно поесть — икорка, ветчинка, советую кусочек телятины, очень нежная, свежая форель, попробуйте, только вчера выловлена, пальчики оближете, да берите же! С вашего разрешения, Жан, я положу вам это, это и вот это…

— Вы просто сирена, Анри, я уже соблазнен! — рассмеялся Леонид, оглядывая вазочки и тарелки с редкими деликатесами, которыми был заставлен весь столик.

Хозяин захохотал, откидывая назад курчавую голову и блестя крепкими белыми зубами. Его мясистый нос и толстые щечки налились кровью.

— Какая сирена, Жан? Я поклонник веселого Бахуса: люблю, черт возьми, как следует прополоскать желудок, когда сажусь есть! Я ведь родом из Гаскони, из Мон-де-Марсана — знаете такой город? — все французы любят выпить, а у нас особенно: всегда на столе вино.

— Во Франции и теперь пьют не меньше, а вот с продовольствием в городах туго: почти все вывозят в Германию. Не то что здесь. Хотя у вас тоже карточная система, в магазинах, я посмотрел, какие угодно продукты, были бы деньги.

Беспечная веселость сползла с лица Бурже, толстые черные брови нахмурились.

— Знаете, что я скажу вам, Жан. Конечно, мы здесь не живем впроголодь, как люди во Франции или в других оккупированных странах: карточные нормы у нас гораздо выше, да и по коммерческим ценам в городах либо в деревне можно купить любые продукты. Но наш достаток вкупе с сельской идиллией и суверенитетом давно бы исчез, если бы не наши хитрые толстосумы. Швейцария, вы знаете, — это всемирный банк! Здесь накапливают денежки все, кто может: наши друзья и наши враги — и демократы, и фашисты. Поэтому влияние здешних банкиров распространяется практически на все страны, в том числе и на верхушку германского рейха. Эти толстосумы способны договориться с кем угодно: с Муссолини, с Гитлером, с самим дьяволом! Лишь бы сохранить, свои барыши! Наши денежные мешки делают нацистам уступку за уступкой, а правительство конфедерации вынуждено вести политическую игру: страх перед вторжением у нас очень велик. Мы находимся под прессом германской мощи — угроза с севера висит над Швейцарией постоянно. В итоге мы имеем, так сказать, зависимую независимость, а Германия — немалые для себя выгоды. Мы поставляем ей отличные зенитные орудия, точные приборы, кое-какое оборудование; немецкие промышленники приобретают у нас патенты на уникальные станки, немецкие грузы идут железнодорожным транзитом через страну в Италию и Францию, а оттуда в Германию. Но и наши толстосумы во всей этой купле-продаже своего, конечно, не упускают: заключают выгодные сделки с немецкими, итальянскими, французскими и испанскими фирмами, и, хотя немцы строго контролируют учет продуктов питания в оккупированных странах, им удается вывозить оттуда в Швейцарию крупные партии продовольствия. Это весомая добавка к нашим внутренним ресурсам. Получается, что фашисты — хозяева Европы! — нас как бы даже подкармливают!

— Что-то вроде экономического альянса, выгодного обоим, — заметил Леонид.

— Да, но выгоды не только экономические, Жан. Для нас это независимость, свобода, пусть даже временные. Как ни покажется странным, для Германии наш суверенитет также полезен. Ведь, кроме нейтральной Швеции, Швейцария — единственный в Европе островок мирной земли среди клокочущего океана войны. Наш традиционный нейтралитет, нормальное функционирование ряда международных организаций, деятельность которых, как вы знаете, мы всегда поощряли, плюс удобное местоположение Швейцарии в Центральной Европе — все это по-прежнему используют для связей с европейскими государствами правительства почти всех других стран мира, воюющих, полувоюющих, нейтральных. Поэтому наш нейтралитет необходим самой Германии как воздух. Нацистские бонзы широко используют здесь связи с иностранными представительствами для самых разных целей, причем делается это и официально, и тайно. У меня есть множество подтверждений таких контактов. Есть среди них очень и очень любопытные! Кстати, о них как раз я давал сведения вашему Центру. По-видимому, эта информация представляла большой интерес для руководства вашей разведки: меня даже поблагодарили через Зигфрида… Ах, черт, я совсем заговорил вас, Жан! Вы ничего не едите и не пьете, прошу прощения. Ешьте, пожалуйста! С вашего разрешения, мсье, я налью вам еще этого чудесного коньяка… Салют!

Бурже опрокинул в рот свою рюмку, потер волосатым пальцем мясистый нос.

— Болтовня, Жан, мой большой недостаток, прошу прощения… Прочел лекцию о политике! Я понимаю, какими заботами полна сейчас ваша голова. Вряд ли вам интересно…

— Очень интересно, Анри! — возразил Рокотов и подумал: «Неужто он так спокоен, зная, что случилось? Или играет, присматриваясь ко мне? Так или иначе, его выдержка мне нравится». И сказал: — Многое из того, что вы рассказали, Анри, я просто не знал. Это очень полезно мне для уяснения общей ситуации в Швейцарии именно в интересах нашей работы. Но ведь военно-политическая обстановка для Швейцарии может измениться, Анри, если…

— Вот-вот! Дело обернется совсем скверно и для Швейцарии, и для всей Европы, если Германия победит. Натиск ее мощи сдерживает одна Россия. Никаким серьезным вооруженным сопротивлением в Европе пока и не пахнет! Англия не в счет, она полностью блокирована. А эти барышники-американцы только болтают о втором фронте! Африканский театр военных действий ничего не может решить, хотя наци там уже обкакались, прошу прощения… Так вот, Жан. Если ваша Россия… прошу прощения, вы, наверное, не уроженец России?

— К сожалению, нет, — усмехнулся Рокотов.

— Да, да, я так и думал, хотя вы и не француз. — Бурже широко растянул рот в улыбке, круглые красные щечки надулись, а большие цыганские глаза лукаво блестели. — Знаю, знаю, коллега, я не должен вас расспрашивать, не беспокойтесь!.. Так вот, я говорю, если Россия не устоит и одолеет Германия, тогда — вы понимаете — на всей Европе можно будет поставить крест: ее уже ничто не спасет. Развязав себе руки в России, вермахт сокрушит Англию в две недели! А Швейцария просто перестанет существовать как суверенное государство: вряд ли Гитлер потерпит, чтобы в его империи была хоть одна свободная страна. И мое отечество навсегда… да, Жан, навсегда будет порабощено, съедено этими нацистскими свиньями, черт бы их всех подрал! Но, слава богу, катастрофа еще не произошла, есть еще силы, есть надежда! Это русские, их фантастичная стойкость. Мощь их армии растет, а вермахт уже не тот, что был… идите сюда, Жан, смотрите!.. Вы помните обстановку в России в сорок первом году? — С этими словами толстячок выскочил из кресла и покатился по ковру к стене, где висела огромная картина — горный швейцарский пейзаж. Нажал что-то, и полотно в раме опустилось, открыв большую карту, при виде которой у Рокотова сразу пересохло во рту. — Идите, Жан, посмотрите… Это у меня вроде личного штаба… Вот она, Россия, вот линия фронта по сводкам за истекшую неделю.

Рокотов встал и, унимая волнение, приблизился к карте страны, занимающей с севера на юг и с запада на восток почти все поле листа. Леонид ощущал в горле шершавость и сухость, будто долго бежал. Как давно он не видел такой прекрасной большой карты Родины! Только названия написаны латинскими буквами. Линия фронта,' означенная вколотыми флажками на булавках, находилась уже далеко от Москвы, выгибаясь в сторону немецких войск крутой широкой дугой за Орлом, Курском и Белгородом. Черные флажки (вермахт) плотно смыкались с красными (Красная Армия). Крошечные лоскутки, противостоя друг другу, шли от Курско-Орловского выступа то ломаной, то извилистой линией на юг через Восточную Украину к Черному морю и наискосок устремлялись на северо-запад к Ладожскому озеру и Ленинграду. Ленинград все еще в блокаде: черные флажки зажали здесь красные со всех сторон. Из сообщений радиостанций Леонид знал, какие тяжелые бои идут у стен непокоренного города и какие муки испытывают его жители.

— Да, здесь пока плохо, — услышал он за спиной голос Анри, — а в центре, смотрите, Жан, совсем иная картина! Эта вмявшая немецкую линию фронта Курская подкова — прекрасная стратегическая позиция для русского наступления! Здесь бошам наломают хвост, я убежден, они получат второй Сталинград! По сведениям берлинских источников, вермахт собирает сюда большие силы — мы регулярно информируем ваш Центр о всех передвижениях немецких войск в этом направлении. Думаю, что советское командование уже накопило на Курском выступе несколько армий. Будет большая схватка! А позиция русских, посмотрите, Жан, здесь гораздо предпочтительней. — И Бурже, водя толстым волосатым пальцем по карте от одного черного или красного флажка к другому, под которыми были написаны номера армий и дивизий, пункты сосредоточения резервных соединений, увлекшись перспективой победы русских над гитлеровцами, стал развивать свою мысль о том, где и в каком направлении, на его взгляд, советскому командованию следовало бы нанести удары по германской обороне. Кадровый офицер, Рокотов с интересом слушал; он видел, что Бурже прекрасно осведомлен в оперативной обстановке и количестве войск вермахта в районе Курского выступа. По выкладкам швейцарского контрразведчика на этом участке фронта, несомненно, вырисовываются контуры нового грандиозного сражения, и произойдет оно, очевидно, в самое ближайшее время. С побагровевшим лицом, энергично размахивая обнаженными до локтей волосатыми руками, майор упорно доказывал, что преимущество стратегической позиции русских над позицией противника безусловно, хотя его гость не возражал ни словом. Должно быть, это было невольным продолжением недавнего спора Бурже с кем-то.

— Ах, прошу прощения, Жан, — внезапно оборвал свой монолог хозяин. — Я совсем заболтался — оторвал вас от более приятного занятия за столом!

— Напротив, Анри, я слушал с большим интересом. У вас очень подробно нанесена обстановка на фронте — давненько я не видел такой карты. Плюс ваша превосходная осведомленность…

— Благодарю, Жан, благодарю! Приятно слышать от коллеги… Только, знаете, мы, европейские военные, проигравшие немцам одно за другим все сражения, теперь мним себя стратегами. Когда сами дрались, думали, прошу прощения, задницей! А теперь от иного умника слышишь: русские не так обороняются, русские оперативно неграмотно наступают! Поглядел бы я на этих наших стратегов, доведись им попасть в этакую гигантскую кровавую мясорубку, в какой оказалась Россия! Ну, хватит. За стол, коллега, за стол! Ведь нам еще предстоит деловой разговор, времени мало, не так ли, дорогой Жан? — Бурже, обхватив долговязого гостя одной рукой за талию, посмотрел снизу лукавым изучающим взглядом.

«Ах, дьявол, — мелькнула догадка у Леонида, — так ведь он испытывает меня — проверяет на выдержку! Внешней беспечностью прикрывает свою озабоченность. Ситуация-то и для него очень опасна: оплошность может стоить ему головы. Что ж, в хладнокровии ему не откажешь. Но мне своего нетерпения показывать не надо. Мне тоже полезно присмотреться к нему».

Усаживая гостя за столик, Бурже, всплеснув руками, воскликнул:

— Вот досада! Есть замечательный тост, но у меня кончилась русская водка! Не пробовали? Нет? Царское зелье! Мне как-то привезли из Парижа, но нет уже, кончилась. Ничего, ничего, мы сейчас иначе выпьем этот тост. — Вскочив, он быстренько побежал к карте, отколол два красных флажка, вернулся, сверкая черными глазами, разломил пополам ломтик хлеба, воткнул в каждый кусочек по флажку и положил один перед собой, второй перед гостем. Довольный выдумкой, он полюбовался на сотворенные им символы, сложив на круглом брюшке волосатые руки, поправил флажки, чтоб они стояли прямо, потом разлил по рюмкам коньяк.

— С вашего разрешения, мсье Жан… — Хозяин встал с рюмкой в руках. — Я предлагаю, дорогой коллега, выпить за окончательную победу вашей Красной Армии! Не так? Я не совсем точно выразился? — уловив нечто в глазах гостя, Бурже ухмыльнулся. — Ну, конечно, прошу прощения, мсье, ведь вы не служите в этой армии. А я бы хотел служить в ней! Да и вы тоже. Тогда скажем так: выпьем этот французский коньяк за победу нашей Красной Армии — единственной силы, способной спасти Европу! А? Так вас устраивает?

— Замечательно, — тихо произнес Леонид. — И за возрождение Франции.

— Благодарю, благодарю, мсье.

Осушили рюмки, помолчали.

— Эта война… Она принесет еще много горя, — разглядывая донышко рюмки, пробормотал Бурже. — После нее в Европе останутся миллионы несчастных семей… А ваши родные, Жан, — с ними все в порядке?

— Моя жена и дети в Южной Франции, Анри, но после оккупации этой зоны я с ними не виделся. Не позволяют обстоятельства, вы понимаете…

Бурже покивал головой. Его большие черные глаза, недавно брызжущие весельем, были печальны.

— Моя семья, к счастью, здесь, со мной. А мой брат погиб в Париже: его расстреляли боши. Он работал по нашему ведомству, был связником, не знаю, как они его раскрыли, думаю, что угодил в засаду на проваленной явке. Потом я узнал — перед расстрелом его пытали. Затем арестовали мою сестру, упрятали в концлагерь. Сначала я предполагал — из-за брата. Оказалось, гестапо схватило ее по другой причине. Через друзей во Франции мне удалось получить сведения из уст самой сестры: там, в лагере, есть наш человек, он переговорил с ней. На допросах от бедной женщины допытывались, где я, чем занимаюсь сейчас и прочее. А ей, разумеется, ничего не известно. Я никогда ни во что ее не посвящал. Но немцы, вероятно, располагают обо мне какими-то данными. Думаю, я был у них на подозрении, еще когда работал до войны под прикрытием корреспондента «Фигаро» в Берлине. Слежка, во всяком случае, за мной велась. И вот итог: они схватили и мучают ни в чем не повинного человека. Мне-то ясно — они держат сестру как заложницу, если им понадобится меня шантажировать.

Из ориентировки Центра по Хосе Рокотов знал про сестру. Чтобы как-то смягчить печаль симпатичного ему человека, Леонид сказал:

— Они ненасытны, как вампиры. У них в заложниках миллионы людей. Можно сказать, все будущее Европы у фашистов в залоге, Анри.

Бурже быстро вскинул голову, глаза сверкнули.

— Ах, как верно вы сейчас сказали, Жан, как это верно! Да, да, именно: будущее Европы у фашистов в залоге. Что судьба каждого из нас в сравнении с этой великой трагедией! Если они победят, мы станем рабами на долгие времена: и наши дети, и внуки — и кто знает, сколько это продлится. Будущие поколения проклянут нас, если мы обречем их на рабство под пятой этих варваров! Значит, мы должны победить, Жан, чего бы нам это ни стоило — любой ценой и кровью!

— Любой ценой и кровью, Анри, — повторил Леонид. — И каждый из нас, сознающий свою ответственность, готов заплатить любую цену за нашу победу. Во Франции, вы знаете, сражаются уже тысячи партизан. Дерутся с гитлеровцами повстанцы в Югославии. Поднимается подпольное сопротивление во многих оккупированных странах — я имею некоторые сведения. А с успехами русских на Восточном фронте надежды растут, люди убеждаются, что военная машина Германии не всесильна, все больше верят, что фашистов можно победить. Во Франции, например, об этом открыто говорят многие, чего раньше не было.

— Да, да, мне это известно. Стойкость и вооруженная мощь русских произвели такое впечатление, что теперь в головах многих произошла коренная переоценка перспектив войны. Да, у людей появилась надежда! По каналам нашего ведомства мы специально изучаем эти настроения, и не только в Швейцарии, а и в оккупированных странах.

Бурже шлепнул пятерней по колену гостя.

— Ах, Жан, мне так приятно, что мы понимаем друг друга!

— Мне также, Анри.

— Вы не сердитесь? Я должен был понять, с кем имею дело.

— Теперь вы мне доверяете?

— Вполне, Жан.

— Я понимаю щекотливость вашего положения, Анри. Вам предстоит заняться не тем, чего требует от вас долг службы. Если ваше начальство узнает, кому вы помогаете… К тому же игра будет опасной… Но без вашей помощи…

— Не беспокойтесь, Жан. Риск есть, но я приму меры, чтобы меня ни в чем не заподозрили. Ваш связник изложил мне ситуацию в общих чертах, сообщил о предложениях Центра, в принципе такой план приемлем. Но я хочу внести некоторые поправки, кроме того, конечно, могут быть изменения при развитии операции. Вы понимаете, Жан, что самое главное для меня — обеспечить надежное прикрытие предстоящей операции. Втайне от начальства провести ее, конечно, не удастся: будет задействована служебная техника, подключена группа наших сотрудников, разумеется, по моему специальному выбору, самые преданные мне люди, знать они будут минимум необходимого. Но, чтобы получить разрешение моего патрона, версия операции должна быть правдоподобной. Идея у меня уже есть! Лучшие легенды, как вы знаете, Жан, — вранье, густо замешанное с правдой. Ну, вот, ваша улыбка знатока это подтверждает! Правда для ушей моего начальства будет состоять в том, что я выражу тревогу в связи с поступающими сообщениями: какие-то подозрительные типы ведут слежку за моими сотрудниками, крутятся возле здания нашего управления. Мне это не нравится, скажу я, необходимо срочно установить, что за личности околачиваются возле нас. Если — не дай бог! — это германская агентура, то она может выйти на одного строго законспирированного сотрудника, пронаблюдав наши контакты с ним. Вы догадываетесь, Жан? С человеком, известным вам под именем «господин ИКС». Как поставщик информации по Германии этот человек, вы понимаете, цены не имеет для нашей национальной безопасности! За охрану господина ИКС — говорю вам доверительно, Жан, — отвечают работники моего отдела и персонально я. Конечно, такое сообщение очень встревожит патрона, и он потребует осуществления срочных защитных мер. Официальное разрешение на операцию будет моим лучшим прикрытием. Ну как?

— По-моему, вполне надежно, Анри, — согласился Рокотов.

— Теперь о вас, Жан. Поскольку нам предстоит действовать совместно, вам тоже нужно прикрытие. Если понадобится, придется объяснить начальству, кто вы такой и версию вашего появления здесь. Я остановился на такой вполне правдоподобной легенде: вы мой новый секретный агент, вернувшийся из-за границы после выполнения специального задания. Подробности вашей легенды мы сейчас проработаем.

— Хорошо, Анри, — сказал Леонид. — Давайте как следует это обдумаем.

— Конечно, нам нужно тщательно обдумать и взвесить все наши возможности. А также постараться угадать шаги, которые предпримет в том или ином случае наш противник. Это очень важно, вы согласны, Жан?

— Разумеется. Я рад, Анри, что вы полны уверенности…

— А как же! А как же! Тогда и начинать не стоит. Мы ведь обязаны их победить — это наш долг. Мы будем побеждать их везде, Жан, везде, вот увидите! — Бурже отхлебнул из бокала бургундского, легко вскочил с кресла и, семеня, покатился по толстому ковру от стены к стене. — Так, так… Значит, они похитили дочь Зигфрида, девятилетнюю девочку, ее, кажется, зовут Эрика? Боже мой, бедный ребенок — еще одна заложница! Это почти символично, Жан: ведь миллионы других детей — дети всей Европы, наше будущее, как вы очень глубоко сказали, — в залоге у этих извергов!

— Освобождение девочки — одна из главных трудностей, в известной мере ключ ко всей операции, Анри. Судя по всему, ее надежно стерегут, и где содержат, точно неизвестно.

— Да, да, ваш связник мне говорил. — Сев в кресло, Бурже озабоченно потер пухлой ладонью лицо с красными щечками и мясистым носом. — Обрисуйте мне, пожалуйста, Жан, ситуацию от начала и до конца. Максимум подробностей. Что, где и когда. Причина провала. Сколько немецких агентов выявлено, кто из них вам известен визуально и по сведениям Кинкелей. Кстати, каково ваше мнение о радисте и его супруге? Ну, впрочем, вы сами знаете, коллега, что меня может интересовать. Словом, побольше подробностей, прошу вас…

Леонид рассказал все, что знал, опуская лишь те детали, о которых не стоило сейчас говорить или которых он не имел права касаться по конспиративным соображениям, в частности о Папаше. Когда он упомянул о Магде и ее роли, Бурже воскликнул:

— Дижон?! Разведена с фабрикантом Дижоном? Знаю! Один из наших миллионеров — владелец сыроваренных заводов. Превосходно, Жан! Это уже не ниточка, а целая веревка, за которую можно крепко ухватиться. Сегодня же я запрошу данные на эту так называемую Герду Дижон. Видите, у нас уже есть козырь, Жан!

После обсуждения с Рокотовым ситуации Бурже изложил свой план. В нем учитывались предложения Центра, но вносились некоторые изменения, предусматривались запасные варианты по отдельным этапам операции.

Днем Леонид встретился с приехавшим из Лозанны Фонтэном. А поздно ночью радист Папаши послал в Центр донесение о плане, разработанном Хосе и Ришаром.