Пролетела хищная скопа-птица тихой вечерней порой над камышовыми зарослями, замерла вдруг в воздухе, рухнула вниз, затрепетала, тысячи разноцветных водяных брызг раскидала и опять вверх взмыла. И в лапах горит в багровых лучах закатных неосторожная плотичка.
Заряна у заводи одна-одинешенька. Вот уже третий год встречает она в лесах русальную неделю. Окрепла, подросла, никакой другой девушки не хуже стала на городище.
Идет по берегу вдоль стены камышовой. В руке венок полевых цветов, и на шее венок, и на голове венок.
Прошлые годы Заряна только смотрела, как русальной неделей гадают старшие девушки, как замаливают капризных и коварных русалок и их холодного деда Водяного. Сегодня она тайком от подруг сама убежала к реке с венками. И занятно и страшно. Сильно сердце в груди колотится.
Вот прошла пологой отмелью. Дальше берег поднялся и над водой вздыбился крутым обрывом, а внизу омут глубокий и темный.
Стала девушка на колени — в воду смотрится, как в синее зеркало, развязала венок, в омут бросила. И глядит серьезная, тихая. Что будет? Какую судьбу повещает венок васильковый?
Затянет Водяной цветы на дно — беда! Закрутит и не выпустит — тоже горестно: быть тогда вековухой, жить одной до седой старости, до черной смерти.
Смотрит девушка, видит: не хочет дедко Водяной отпускать венок, играет им, забавляется.
«Пусти его, дедушка! — Просит Заряна ласково. — Не держи, пусть уплывает. А я тебе за то другой венок дам, большой-пребольшой. Вишь, какой припасла!»
Девушка снимает с шеи венок. Верно, что большой-пребольшой.
«Отпусти, дедушка!»
Не отпускает дедушка, и славянка печалится, слезы против воли глаза заволакивают, взор туманится.
Глянула пристальнее в водяную гладь, дрогнула вдруг, похолодела. Над её отражением в воде показалось другое… чужое лицо с копной рыжих волос, усатое и жадное.
Вскрикнула Заряна, обернулась, вскочила на ноги, и в ту же минуту чужой схватил её за шею, а другой сильной рукой зажал рот. Перед девушкой стояло трое мужчин: все высокие, как на подбор, в запыленных железных кольчугах, с непокрытыми головами, при каждом меч, у каждого за спиной щит железный, шлем, луки, у поясов мотки веревок. Ничего больше не успела разглядеть в этот миг Заряна, но и так всё поняла — вспомнила давние рассказы Поляна.
Варяги! Грозные железные купцы-разбойники! Вот один из мужчин снял с пояса веревку. Сейчас свяжут руки и уведут. Сразу представился днепрянке первый плен, пережитый в детстве, страшная неделя в стане кочевников… Рванулась девушка, силясь вырваться, но воин крепче сжал пальцы на её горле. Сильно стучало в висках, кружилась голова, уходило сознание. Как сквозь сон, слышала Заряна тихий шепот воинов. Речь чужеземная, незнакомая… Неужели погибла? Неужели нет спасения от позорного рабства?…
Девушка отшатнулась назад и бросилась вниз с обрыва, увлекая за собой вцепившегося в её горло варяга. Железные пальцы сразу разжались, и Заряна успела сделать короткий вздох.
Только секунд через десять на поверхности потревоженного падением двух тел омута показалась, наконец, красная вражья голова со слипшимися волосами и испуганно раскрытыми глазами. Незадачливый воин отчаянно барахтался и взывал о помощи. Видимо, при внезапном падении он наглотался воды, да и тяжелое вооружение тянуло вниз.
А может, и дедко Водяной, обиженный за славянскую девушку, хватал ворога за ноги — не любят пришельцев-чужаков лесные да водяные духи. А венок Заряны вырвался из взбудораженного омута и поплыл вольный по вечерней реке. Куда? Да так — куда вода несет, куда глаза глядят васильковые.
Варяги бросили утопающему товарищу веревку, приготовленную уже было для Заряны. Воин судорожно схватился за пеньковый конец, но долго не мог отдышаться, откашляться и собраться с силами.
Между тем взбуранило воду на середине речки и на миг показалась голова Заряны. Видимо, она боялась подняться на поверхность и, сколько могла, отплыла под водой подальше от берега. Всплыла, вздохнула глубоко, оглянулась по сторонам. Варяги её заметили, один из них схватился за лук. Девушка снова скрылась под водой и второй раз вынырнула уже у противоположного берега неширокой речки. Со свистом пролетела тяжелая стрела и вонзилась в камышовый стебель возле самой головы девушки. Собрав последние силы, Заряна выскочила из воды и, закрыв руками голову, бросилась в густую камышовую заросль, что широкой полосой тянулась вдоль всего пологого левого берега.
Варяги её не преследовали. Понимали, видно, что пока поснимают кольчуги да сапоги и переплывут реку, славянка успеет убежать далеко. Да и не могли бросить товарища. А пока тянули его на веревке вверх по глинистому откосу, Заряна выбралась из камыша на заливной луг и припала к стволу старой ракиты. Девушка едва стояла на ногах. Болела шея, ещё стучало в висках, трудно дышалось. А мысли роились беспокойные и быстрые: «Бежать! Предупредить! До городища же немногим больше версты, значит враг почти у ворот, а ворота открыты, никто не знает о страшной опасности. И девчата в лесу, и люди на селище, и скот да кони на пастбищах…»
Славянские дозоры заметили бы, конечно, приближение конной кочевничьей орды, но те всегда шли дорогами да степными водоразделами и не могли идти иначе: не пройдешь конной массой болотами да чащобами. Варяги же шли пешие, шли, видимо, по ночам, как недавно тайно пробирался Полян с торговой поездки. Не мудрено, что вражеский отряд смог незамеченным пробраться в самые окрестности городища.
Надо же было так случиться, что трем из них, может быть передовым, дозорным, повстречалась гадающая Заряна! Надо же было им польститься на добычу! И то сказать, славянские рабы да рабыни дорого ценились на невольничьих рынках греческого Причерноморья и самой грозной Византии. Недаром идут в поход варяги — и у каждого веревка при поясе. Не на коней, не на скот веревки припасены.
Заряна взбежала на старый курган, что одиноко стоял на лугу.
Да! Никто не знает на городище о приближении врага, иначе давно увели бы коней с луга А они здесь — среди поросших ивняком да очеретом озер и болот бродят по лугу стреноженные славянские кони.
«Скорее! Предупредить, оповестить о страшной опасности!»
И забыла о боли, об усталости.
Добежала до ближней лошади, которая стояла у болотца в тени голубой вербы и мирно кормила тонконогого сосунка. У пояса Заряны — маленький острый нож в чехле из сыромятной кожи. В те времена такой нож всегда был при себе и у каждого мужчины и у каждой женщины. Девушка перерезала пеньковые путы, взобралась на лошадь и торопливо заколотила по её бокам ногами. Лошадь движением бедра осторожно откинула от вымени жеребенка и, погоняемая Заряной, потрусила по кочковатому лугу к городищу. Жеребенок обиженно помотал головой, подпрыгнул, как-то нелепо отбросив в сторону все четыре ноги, и бросился догонять кобылицу.
До брода, что против самого городища, доскакали за пять минут. Видит Заряна — успела. На отмели греются на солнце голопузые мальчишки, древний дед только что снес с городища и укладывает в долбленый рыбацкий челнок нехитрые свои рыболовецкие снасти — видимо, собрался порыбачить теплой ночкой. Девушки с деревянными полными воды ведрами на гибких коромыслах медленно поднимаются вверх от источника.
Остановила Заряна лошадь, полную грудь набрала мирного вечернего воздуха и кинула его вдоль одним грозным словом: «Варяги!»
Дрогнул дед у челнока, ошалело заморгал старыми слезящимися глазами, остановились девушки, вскочили с нагретого песка ребятишки.
«Варяги! Варяги! Беда!»
Загомонили ребятишки, как были голышами побежали с отмели. Кто захватил хоть одежду, а кто и так. Побежали в страхе и девушки-водоноски, но воду не вылили — в беду она нужна на городище.
Поднялась тревога. Запылал яркий сигнальный костер на высоком помосте над городищенской стеной, потом другой — на ближнем сторожевом кургане за рекой, заревели боевые рожки, полетели по лесу гулкие удары железного била. Конный гонец поскакал оповестить об опасности соседние селения, другие всадники поспешили в луга к стадам и табунам. Заряна перебралась через неглубокую реку и побежала под защиту надежной стены.
А ещё минут через десять-пятнадцать под городищем у реки появились варяги. Мирные, ласковые и безоружные.
Было их всего два человека. Рослые, статные, один — седой красивый старик, другой — молодой, как славяне, русоволосый, с витой бронзовой гривной на шее. Оба с непокрытыми головами.
Молодой нес, высоко подняв над головой двумя руками, большой меч в красивых красных ножнах, старый протягивал перед собой руки в знак мирных намерений.
Увидав, что их заметили с городища, пришельцы остановились. Молодой положил на землю меч, оба отошли шагов на десять и спокойно уселись на траву.
Стало ясно: варяги, видя, что они обнаружены и что не удалось напасть неожиданно на славянское поселение, предлагают мир и торговлю, а меч — образец варяжского товара.
К чужеземцам спустились из городища Полян и один из северян. С собой вынесли шкуру бобра, круг воска и березовый туесок с медом.
Славяне знали, с кем начинают торг. Знали, что ни дружбы, ни искренности, ни простой честности нельзя ждать от пришельцев. Не раз проходили славянскими землями, обычным путем «из варяг в греки», небольшие, но крепкие отряды хорошо вооруженных, сильных и опытных в военном деле норманнов — варягов.
Шли торговать с далекой богатой Византией, везли с собой для обмена и продажи мечи и другие товары, купленные или с бою взятые в странах Западной Европы. По пути, где удавалось, врасплох нападали на славянские города и селища, жгли, убивали, захватывали славянское добро, самих славян, женщин и детей славянских. Где срывался разбойничий налет — приходили мирными купцами.
Сюда, в северянские леса, варягам было не по пути — путь «в греки» шел по Днепру. Но варяги часто сворачивали в леса, чтобы внезапно напасть и поживиться именно там, где их не ждут, не остерегаются.
Встретились под городищем. Старый купец поклонился славянам и указал рукой на лежащий на тропинке меч. Полян поднял и обнажил тяжелое оружие. Сталь ярко заблестела на солнце. Кузнец осмотрел и по достоинству оценил изделие другого, чужеземного кузнеца. Взмахнул рукой — острие со свистом рассекло воздух — вдруг нахмурился: «Торговать пришли? Дело. А зачем девушек наших ловите? Стрелами в них мечете? Гости… Смотрите, худа бы вам за то не было. Небось по нашей земле ходите, и незваные».
Старый варяг заулыбался ласково и развел руками. Отвечал с трудом подбирая и безбожно коверкая славянские слова: «Это так… воин у нас один есть глупый. Пошутил. Мы его крепко наказали. И ещё накажем…»
Говорит, а сам по сторонам озирается. Знает, что не верят ему славяне, что не обмануть знакомых с варяжскими повадками стариков. Ещё раз сумрачно посмотрел Полян на купца и махнул рукой. Обида обидой, да не портить же из-за неё торг, к тому же с Заряной всё обошлось благополучно.
И варяги и славяне долго торговались, дорожились своим товаром. Потом сошлись в цене, ударили по рукам.
На мече поклялись, что коварства не будет, что ни варяг не тронет славянина, ни славянин варяга.
Клялись славяне Перуном Громовержцем, варяги — Одином, богом купцов и воинов.
Но клятва клятвой, а об осторожности забывать тоже не приходится. Товар приносили на открытую площадку маленькими равноценными партиями и строго следили, чтобы на площадке или близко от неё не было больше чем по четыре варяга и столько же славян.
Потом уносили обмененный товар и только тогда приносили новый. Чтобы ни варягам, ни славянам не было большой корысти нарушить договор.
А пока шёл торг, северянские семьи с пожитками ушли с селища и укрылись за городищенской стеной. Неподалеку расположился наготове отряд конных северян с соседних селений.
Торг закончился с темнотой. Варяги вернулись в лес, где их ожидали товарищи, а ещё до этого десяток славянских охотников кружным путем пробрался к варяжскому лагерю. Всё видящие и никем не видимые разведчики не отходили от чужеземцев, пока они заутро не поднялись с лесной стоянки и не ушли назад, на запад, к тихому Сейму, что, неспешный и ласковый, уносит в многоводную Десну воды северянской Тусори.