По ночам становилось все страшнее и страшнее. Она по-прежнему возводила немыслимые конструкции в качестве заграждений и по-прежнему испуганно соскакивала от каждого шороха. А уж шорохов в общаге хватало с лихвой. Где-то шумно бегали по лестницам, громко разговаривали, пили вино, включали музыку, смеялись… Приобретшая за четыре года студенчества иммунитет к общажному гаму, сейчас Александра во всем слышала угрозу. Перед глазами всплывали фотографии с пытками и дохлая кошка. Несколько раз ей приходила в голову мысль бросить дурацкое расследование. Но потом она вспоминала несчастную Элю и начинала укорять себя за трусость.
Ко всему прочему, нельзя было пожаловаться Анджею. Общались они, главным образом, через письма. А когда описываешь свою жизнь на бумаге, есть время тщательно обдумать каждое слово. Поэтому она сосредоточивала основное внимание на описании своих мытарств с зачеткой, работы над дипломом и т. д.
Другое дело — телефон. Тут уж Александре приходилось всеми силами не выдать своего состояния, говорить с Анджеем таким голосом, чтобы он ничего не заподозрил. И, однако же, с каждым телефонным звонком его тревога за Александру возрастала, и он каждый раз находил возможность спросить, что это с ней такое творится. И вот тут ей приходилось идти на извечные женские ухищрения: дескать, а не пытаешься ли ты меня ревновать и контролировать, ха-ха? Прием был нечестный, но действенный.
********************
— Все подозрительно, все! — заявила Тома.
Они вдвоем прогуливались по Городскому скверу, наполненному разноцветно-праздничной осенней листвой, веселыми малышами и их по-воскресному расслабленными родителями. Размышлялось в этом сквере хорошо — как-то спокойно и уютно, даже воспоминания о дохлых кошках и китайских пытках стали немного притупленнее. "Ах, — подумала Александра, — вот если бы не выходить отсюда вообще, так и жить в этом скверике в спокойствии и приятстве".
— Не нравятся мне все эти покушения, — продолжила Тома. — Непонятные какие-то бандиты, странные. То им Лерик неясно зачем понадобился, то Лиза. Денег ни у кого из них не взяли, страшных секретов не выведывали, собирать компромат или работать на контрразведку не заставляли, — подумав, она добавила многозначительно: — И так далее.
— Хорошо…
— Ничего хорошего! — возразила Тома. — Ведь это еще не все.
— Что там у тебя еще? — кажется, Александре уже надоело удивляться тем неожиданным поворотам, в которых изгибался жизненный путь в последнее время.
— Ну, например… Слушай, Саш, ведь Ли — кореец?
— Так точно, — с военной выправкой отрапортовала Александра.
— А Корея находится рядом с Китаем.
— Какие глубокие познания в географии! — армейская выправка сменилась философской иронией. — Вы не зря учились в школе, мэм!
— Да ну тебя! — отмахнулась Тома. — Я хочу сказать, что у них там, в Китае, да и вообще в Азии, пытки очень даже в ходу. И не только как исторический факт. И не только теоретически. Это в принципе считается приемлемым, даже нормальным. Более того, они вообще возвели их в целое искусство.
— Но Ли такой смешной, — неуверенно пробормотала Александра; ей стало не по себе.
— Смешной-то он смешной, но генетику ничем не перебьешь, это уж ты мне как историку поверь, — с видом знатока отчеканила Тома.
В тот момент, когда Тома размышляла о Валерии и его генетике, мимо подружек прошли две девушки студенческого возраста. Одна говорила напевным голосом, каким обычно читают стихи Ахмадулиной или Цветаевой:
— Зябкая сырость, серая зыбкость…
— Неправильно! — перебивала ее спутница. — Вернее будет так: зыбкая серость, серая зыбкость!
— Да нет же! Сырая зябкость, зябкая сырость!
Тамара почувствовала, что мозговые извилины начинают крутиться в бешеном ритме, и над затылком, как над вскипающим чайником, вот-вот заклубится пар. Отчаянно пнув разлетевшиеся разноцветным веером листья под ногами, Тома сказала:
— Или вот кляп из-под Лизы. То есть после Лизы. Почему он оказался у Владимира? Откуда?
— Не знаю.
— А раз не знаешь, то иди и проверяй… Лизу.
— При чем тут Лиза??? Ведь она — пострадавшая! Вот и Валерий тому свидетель!
— А при том, что перед тем, как ты увидела Владимира с кляпом, который ему подбросили — якобы подбросили — в сумку, ты, по твоим словам, видела именно Лизу. В этом же университетском корпусе. И именно в это время, не раньше, не позже, — Тома с торжеством уставилась на подругу. — Тебя все это ни на какие подозрения не наводит?
— Хорошо, но как я ее буду проверять? — она замолчала. — Хотя, кажется, Лиза говорила, что любит переводить с английского статьи на компьютерную тематику…
— И — что?
— А то, что мне вдруг очень захотелось позвонить моему дорогому, обожаемому, да и просто любимому и единственному Анджею. Кто же еще сможет мне помочь…
— Замечательно, — непонимающе пробормотала Тома.
Дело в том, что для проверки Александра выбрала самый подходящий в случае с Лизой способ: поговорить с одним из ее поклонников. Как упоминала сама подозреваемая еще в начале следствия, она любила делать переводы статей с английского у компьютерщиков. Вот этих-то компьютерщиков и надо было расспросить, благо пообщаться с ним можно было, используя связи Анджея.
Поэтому, когда вечером этого же дня Александра ходила на телеграф на переговоры с Анджеем, она задала ему соответствующий вопрос и получила соответствующий ответ. А на следующий день она встретилась еще с несколькими друзьями и коллегами Анджея.
Именно поэтому сейчас она входила в университетский корпус, в котором учились будущие программисты: в качестве «информатора» предстояло состояться некоему Виталию — знакомому Анджея из компьютерного класса, который, по слухам, был одно время влюблен в Лизу.
********************
В компьютерном классе то и дело слышались непонятные слова: "закачивать порт", «программить», "модуль глючит", «проц», "железо", даже чью-то «маму» вспоминали. Вспоминали также какую-то Клаву, хотя в классе, кроме Александры, не было ни одной девушки; склоняли какой-то "бэксайд"…
— Тебя по какому адресу послать? — спросил один студент, сидящий за компьютером, у другого.
— Сейчас узнаю, — дружелюбно ответил другой.
У Александры просто рот от удивления открылся. "Послать?" Ничего себе, разговорчики! Увидев ее недоумение, Виталий рассмеялся.
— Не удивляйся, «послать» в данном случае — не ругательство. Просто речь идет об интернетовском адресе.
— Значит, это — тот самый пресловутый язык компьютерщиков, который, кроме них самих, никто больше не понимает?
— Ну, то, что ты сейчас слышала — только цветочки. О скольких ягодках можно было бы в этой связи порассказать!.. Слушай, ты не хочешь выпить чашечку кофе? Тут в корпусе кафе есть, а мне давно пора бы на обед сходить…
Александра послушно согласилась. Виталий спрятал в свою сумку диск, который принесла ему Александра, и который якобы попросил передать Анджей, и сказал:
— Ну, что, пошли?
Александра стояла, не двигаясь.
— Что с тобой? — осторожно поинтересовался Виталий.
— Послушай, Виталий, — обратилась к нему Александра, — а парень, что сидит вон за тем компьютером, часто сюда ходит?
Виталий послушно посмотрел в указанном направлении.
— Ах, ты про Полянка Володьку. Ходит, захаживает. Да у нас тут все студенты с факультета информатики постоянно зависают. Компьютер — это ведь такая штука…
Он начал увлеченно распространяться на тему того, что же это за штука такая — компьютер. Александра же заворожено смотрела на Владимира, сидевшего за одним из столов класса. Лицо его было сосредоточенным и угрюмым, движения — четкими и отлично скоординированными, словно Владимир дошел до автоматизма, каждый день нажимая на одни и те же кнопки в одной и той же последовательности. Взгляд не отрывался от монитора, даже если ему надо было отвлечься для какой-либо надобности, будь это даже какой-нибудь микро-жест. Так, время от времени он потирал запястье или мизинец (пальцы у «лорда» были тонкие, красивые, через нежную кожу еле заметно просвечивали голубые жилки), морщась, расправлял спину (очевидно, она затекала от долгого сидения в одном и том же положении), но и тогда не отрывал взгляд от монитора. И когда на экране — очевидно, при переходе на новый уровень игры, или при сохранении прежнего — вместо картинок воцарялась темнота, Владимир, как приговоренный, продолжал пялиться на экран.
— Пойдем, — потянул ее за руку Виталий.
Когда они проходили через компьютерный класс мимо стола, за которым восседал неожиданно встреченный лордоподобный и левитанообразный Владимир, Александра уже открыла, было, рот, чтобы поздороваться с ним, но тот даже не повернулся в ее сторону. Увидев разочарование на ее лице, Виталий усмехнулся:
— Что, не заметили? Не поздоровались? Не переживай: даже если бы ты была английской королевой, на тебя в этом классе все равно бы никто внимания не обратил.
— Можно подумать, что вежливое лицо надо сохранять только при общении с английской королевой, — проворчала Александра.
— Вот и Володька такой, — продолжал, не слушая ее, Виталий. — Знаешь, его даже не интересует, выиграет ли он игру, и если выиграет — то с каким счетом. Главное — сам процесс игры. Вот он садится за компьютер, вставляет диск в дисковод, Enter, Yes, Waiting Please… Наконец, экран мигает приветливым голубым цветом, вокруг бегают разные монстрики, ты берешь в руки бластер и…
Обосновавшись за столиком в кафе, Виталий продолжил свои компьютерные байки:
— Вот недавно забегает к нам парень. Весь взлохмаченный, глазами эдак дико вращает и кричит страшным голосом: "Ребята! Все пропало! Срочно нужно мыло!" О чем тут должен подумать нормальный человек? — Виталий вопрошающе уставился на Александру.
А той почему-то нафантазировалось: взлохмаченному парню дают кусок мыла, и он идет натирать им веревку для повешения. Ужаснувшись в душе, какие мортиальные символы выдает ее бессознательное, она твердо сказала, акцентируя первое слово:
— Нормальный человек должен подумать, что этому бедолаге помыться надо.
— Вот-вот. А ему просто надо было скорее отправить сообщение. Мыло — это e-mail, то есть, опять же, адрес в Интернете. Или вот еще случай был…
И он долго еще рассказывал о забавных ситуациях, связанных с общением между компьютерщиками и с тем, как другие люди их не понимали. Когда Александра почувствовала, что рассказы начинают ей что-то напоминать (уж не известные ли анекдоты?), она попыталась направить разговор в нужное русло.
— Скажи, Виталий, а что ты можешь сказать про некую Лизу Гурицкую?
Виталий вдруг покраснел и начал отворачиваться. Александра неумолимо смотрела на него.
— Про кого? Про Лизу?
— Гурицкую, — подтвердила следовательница.
— Так вот ты зачем пришла, — вздохнул Виталий. — Вовсе не из-за дисков… Все уже все знают, да?
— Ты о чем?
— Ну, о том, что я в нее влюблен… Был… Когда-то…
— Ну, что ты, почему знают… Почему все-то…
— А тогда кто тебе сказал об этом?
— М-м-м… — неинформативно выдала Александра, мучительно соображая, как бы скрыть от него своих "информаторов".
Впрочем, услышав дорогое ему — когда-то — имя "Лиза Гурицкая", Виталий уже не мог думать о чем-то другом. Не переставая помешивать кофе ложечкой во время всего разговора, он рассказал о неземной любви, свершившейся — когда-то — с ним. И о том, что любовь — это, знаете ли, в сущности, мираж, дымка, виртуальный импульс, который, пробежав по проводам твоей души, утыкает тебя носом в холодную грязную землю. Почему холодную? Почему грязную? Да потому, что через некоторое время после общения с объектом своей страсти начинаешь понимать, что он не такой уж и идеальный, как тебе представлялось вначале…
Лиза по эмоциональному складу была очень сложным человеком. Так, она очень быстро приходила в восторг, узнавая о каких-то радостных событиях, и тут же впадала в полное отчаяние от печальных. А поскольку натурой она была весьма впечатлительной, то в эти крайние эмоциональные состояния она впала все время, практически не давая себе отдыхать от этого. Ну, а жизнь постоянно подбрасывала ей разные сюрпризы, подходящие для переживаний — то одна любовь, то другая…
Лиза с легкостью примеряла на себя и с такой же легкостью меняла самые разные эмоции — от восторга до разочарования, и от бурной радости до полной апатии. Но чаще всего ее эмоции застревали либо в области влюбленности, либо в области уныния.
Ко всему прочему, в силу своей эмоциональности Лиза обладала артистичностью характера. У нее была высокая заинтересованность в восхищении окружающих. Ей нравилось, когда люди хвалят ее внешность, манеры поведения, стиль одежды, ее знания иностранных языков и т. д. Она представляла собой демонстративный, артистический тип и все время, что называется, играла на публику. Особенно тогда, когда на нее смотрели. Особенно тогда, когда на нее смотрели мужчины.
Однако, несмотря на такую артистичность и любовь к игре на публику, если бы ей представилась возможность сыграть на настоящей сцене, Лиза бы, скорее всего, спасовала. У нее бы просто не хватило на это сил. Ведь одно дело — небольшой импровизированный спектакль для привлечения внимания симпатичного мальчика. И совсем другое дело — хорошо отрепетированный, длинный спектакль в несколько отделений, сыгранный с четко запрограммированной, математической точностью. Таким образом, Лиза была способна на небольшие, но эффектные импровизации, после которых она вновь приходила в состояние опустошенности и тревоги.
— Сложный человек Лиза, сложный, — закончил свой рассказ Виталий. — Так что любовь — это, в сущности, виртуальный импульс, который…
********************
Во вторник общежитие было оглашено супер-новостью: Томина квартирная хозяйка на неделю уехала погостить к сыну в другой город.
— Вы только подумайте: это же не просто неделя, это — семь дней! — слышалось то из одной, то из другой комнаты общежития. — Целых семь дней! Замечательных, упоительных, сладостных дней!
Тома ликовала, прыгала от счастья до потолка и даже немного буйствовала. Счастью не было пределов. Оно было безгранично, это счастье, как Тихий океан, и бездонно, как Марианская впадина.
Целую неделю Тома наслаждалась жизнью: сотню раз открывала-закрывала холодильник, иногда как бы ненароком хлопая им преоглушительнейшим образом, по нескольку раз на дню пользовалась душем, каждый вечер зазывала гостей, громко пела хором, ходила в сверх-эротических нарядах и до посинения смотрела хозяйкин телевизор. Работа над дипломом остановилась. Зато началась Настоящая Жизнь — жизнь, свободная от надзора и притеснений, от ненужных навязчивых советов и бесцеремонных вмешательств в личные дела, от укоров и притязаний, от тотального контроля и повседневных ритуальных перебранок.
Катастрофа разразилась в понедельник. Ираида Тимофеевна приехала на день раньше, сурово обломав кайф Томе, Вадику и еще нескольким студентам, не сумевшим из-за этого неожиданного приезда прийти в гости (Тома каждый вечер, как бы пытаясь нагуляться всласть, приглашала все новых и новых знакомых). Несмотря на то, что Тома, как человек крайне чистоплотный и аккуратный, поддерживала в квартире порядок даже б?льший, нежели в присутствии самой хозяйки, та приехала с уже имевшимся запасом желчи и недовольства. Самым б?льшим из недовольств было, пожалуй, то, что она, как подозрительный супруг, нагрянула на целый день раньше, а жена — вот ведь гадкое создание! — оказалась без любовника, то есть не дала никакого повода для скандала. Но скандал все-таки разразился.
********************
Александра лежала на кровати и размышляла под Equinoxe. Сколько всего произошло с начала их неофициального расследования! Сначала была пропажа Ли. Потом была его находка в сторожке какой-то добросердечной бабульки-дворничихи, которая обнаружила его замерзающим в кустах и, одолжив свою замызганную телогрейку, привела к себе в сторожку (бедолага Валерий, по свидетельству Дженис, просидев в кустах, потерял не только выражение величия и изысканности на своем лице, но и веру в человечество…). Потом была кошка… или нет, кошка была ДО находки Валерия. Но ПОСЛЕ его исчезновения. Потом… Александра вздохнула, чувствуя, что начинает путаться — столько всего было после начала их расследования. Какие-то новые люди, какие-то общажные комнаты, кошки, пьянки, Бодлеры…
Дверь с грохотом распахнулась. На пороге стояла Тома. Лицо ее было, что называется, чернее ночи, волосы непривычно взлохмачены, взгляд блуждал где-то в простенках между мирами.
— О, Тома! — радостно кинулась Александра навстречу, но, заметив настроение подруги, осеклась. — Что-то случилось?
— Да… — замогильным голосом произнесла та.
— С тобой?
Ответом ей было молчание.
— С Вадиком?
Тишина.
— Говори же!
Тома упала на стул и зарыдала. Александра кинулась хлопотать вокруг подруги, снимать с нее плащ, ставить чайник на плиту.
— Да что такое? Не пугай меня так!
Повесив промокший плащ на вешалку, Александра заметила, что из одного брючного кармана у Томы выглядывает носок, из другого — поварешка, а кофточка надета на левую сторону.
— Боже мой, — цепенея, прошептала философиня, — знать, и вправду что-то стряслось.
В этот момент в дверь забарабанили радостно-возбужденной канонадой.
— Да-да, — пролепетала Александра в сторону замочной скважины.
Дверь распахнулась, и в комнату влетел… Анджей. Любимый, желанный и долгожданный Анджей! Уже на пороге крича что-то приветственно-счастливо-возбужденное и распахивая объятья навстречу возлюбленной, он заметил утопающую в слезах Тому и остановился.
— Кого оплакиваем?
Александра скорбно молчала. Рыдания на стуле стали немного тише.
— По ком звонит колокол?
Тома достала из кармана носовой платочек и трубно высморкалась. Поглядев на подругу, Александра внутренне вздрогнула: платочек был из ткани абсолютно черного цвета (по краям, правда, кокетливо тянулись рюшечки и завитушки).
— Так по ком траур? — вновь подал голос Анджей.
— Я сожгла полотенце, — выдавила из себя Тома.
— Мои соболезнования полотенцу, — пробормотала Александра, постепенно начиная догадываться, в чем дело.
Анджей удивленным жестом потер подбородок. Тома взорвалась:
— Это мне — соболезнования! Это по мне — траур! Это моей репутации — посмертные почести!
— И все это — из-за одного полотенца? — осторожно осведомился Анджей. По его лицу было видно, что он подозревает какой-то казус, и ему не терпится поскорее с ним покончить, чтобы, так сказать, упасть в объятья возлюбленной.
— Ну, как же! — взвизгнула Тома. — Если сегодня я случайно сожгла старое полотенце на газовой плите, то завтра я подниму на воздух весь дом!
— Откуда у тебя такая уверенность? — удивилась Александра.
— Это не у меня такая уверенность, а у моей бабки такая придурь! — Тома даже ногой топнула.
— Что там за бабка такая? — пробормотал Анджей, вспоминая собственную добрую бабушку с ее пирогами и шанежками.
— Моя квартирная хозяйка — извращенка, — пояснила Тома. — У нее в отношении меня странные навязчивые фантазии
— Неужели? — поперхнулся Анджей.
Александра, не сдержавшись, затрясла плечами в беззвучном смехе.
— Но сегодняшний инцест был последней каплей… — продолжала причитать Тома.
Брови Анджея взметнулись к переносице.
— Да, Томочка, пора завязывать с этой извращенкой, — еле смогла проговорить сквозь смех Александра. — Только не «инцест», а "эксцесс".
— Ах, все равно, — безразлично махнула рукой подруга.
Впрочем, ей уже полегчало. Она вздохнула пару раз поглубже, расправила плечи и даже причесалась перед зеркалом.
— Нам всем просто необходимо выпить чаю! — с преувеличенным энтузиазмом воскликнула Александра, косясь страстным взглядом на Анджея.
— Да ладно уж, чего там, — буркнула Тома и начала натягивать плащ.
Ее немного поуговаривали остаться и выпить "чашку мира", но Томина деликатность победила, и встретившиеся после разлуки влюбленные остались вдвоем.
— Сашка ты моя дорогая! — он обнял ее. — Как же я по тебе скучал — ты просто не представляешь!
— Что ты сказал? «Дорогая»? А…
Ее прервал стук в дверь.
— Входите, — откликнулись Александра и Анджей хором.
Стучавшей оказалась Лиза. Войдя, она молча протянула Александре листочки с переводом статьи и шумно вздохнула. Замерев па пороге, она тупо уставилась в одну точку. Взгляд ее был понурым и отсутствующим. Взяв листочки, Александра, ради вежливости демонстрируя заинтересованность переводом, наскоро прочла несколько строчек на первой странице:
"Палач погрузил кандалы в котел с кипящим зельем, которым он щедро поливал каждую рану. Затем запрягли лошадей…"
На этом Александра прервала чтение и изумленно посмотрела на Лизу. Чего-чего? Какие еще лошади? Палач? Рана? Она прочла дальше:
"Затем запрягли лошадей и привязали за руки и за ноги. Лошади сильно потянули в разные стороны. Через четверть часа процедуру повторили и сменили лошадей: тех, которые были у ног, поместили к рукам, чтобы сломать суставы. Все повторили несколько раз. После двух или трех попыток палач Самсон и его помощник, который держал щипцы, достали ножи и надрезали тело у бедер, лошади снова потянули; затем то же сделали с руками и плечами; мясо было срезано до самых костей. Лошади, напрягаясь изо всех сил, оторвали сначала правую, а затем левую руку".
— Лиза, — произнесла Александра непонимающим голосом, — это, вообще-то, что такое?
— Что такое? — вяло откликнулась та.
— Ну, вот это, — Александра потрясла листочками в воздухе.
— А что?
— Да тут страхи какие-то.
— Да уж, философские термины и бесконечные фразы в твоей статье — действительно, страхи какие-то. Технические тексты переводить гораздо легче. Или компьютерные. А то вот однажды подсунули мне Гегеля, так там одна фраза — на полстраницы. В общем, пришлось от Гегеля отказаться.
— Да нет же. Я — не об этом. Тут — какие-то щипцы, бедра и палачи.
— Что? — подскочила Лиза, на мгновение просыпаясь от своей задумчивости. — Палачи? Да это же я тебе, наверное, случайно из перевода другой статьи листочек засунула! Ну, ошиблась маленько! Как хорошо, что ты сейчас это заметила, а то мне потом пришлось бы переводить второй раз эту статью, а у меня уже сроки поджимают.
— Ничего себе — маленько ошиблась, — пробормотала Александра. — У меня в статье все как-то больше "Freedom and Culture", а тут — какие-то "Discipline and Punish".
— Ты посмотри, нет ли там еще ненужных тебе листочков, — посоветовал Анджей.
Александра последовала его совету, и через несколько страниц нашла еще одно прелестное описание:
"В далекие исторические времена казнь была рассчитана на максимальное продление периода умирания приговоренного и на сохранение его при этом в сознании. Задавливание с помощью постепенно увеличивающегося веса, помещенного на грудь, колесование, распятие, повешение, сожжение на костре, раздробление тела, растягивание на части и четвертование, а также другие способы — все это было достаточно длительным. Даже повешение на протяжении большей части истории было медленным процессом. Когда тележку откатывали из-под осужденного, или когда под ним открывали люк, осужденный медленно задыхался, корчась несколько минут, прежде чем умереть. Иногда палач, чтобы ускорить казнь, заходил на эшафот и тянул осужденного за ноги".
Прочитав красочный текст со столь приветливым содержанием, Александра спросила у Лизы:
— И кто же увлекается подобной тематикой?
— А что там за тематика? — поинтересовался Анджей.
Однако Александра не захотела показывать ему неприятный текст и отдала его Лизе. Складывая листочки в сумочку, Лиза неохотно сказала:
— Один доцент попросил перевести. За умеренную плату.
— А что за доцент? — спросила Александра.
— А что за тематика? — одновременно с ней спросил Анджей.
— Тематика — быт и нравы средневековья, доцент какое-то исследование на эту тему проводит, — ответила Лиза Анджею, и только после этого повернулась к Александре и равнодушно сказала: — А доцент — с кафедры истории… — она назвала имя и фамилию, которые Александре совершенно ничего не говорили.
— Понятно, — произнесла Александра, подумав про себя, что на самом-то деле ей ничего непонятно. Может, это — такая коварная насмешка судьбы над ней, Александрой, вообразившей, что она — великий следователь всех времен и народов? И надо же было попасться ей на глаза именно этим листочкам из Лизиных переводов, а не каким-нибудь техническим текстам, которые сама Лиза, по ее словам, очень любит!
Однако рядом стоял Анджей с таким видом, словно о чем-то догадывался. Его бдительность срочно следовало усыпить. Нацепив на лицо безмятежное выражение, и рассыпаясь в благодарностях, Александра достала кошелек, чтобы рассчитаться с Лизой за работу. В момент передачи оплаты в дверь вновь постучали.
Явиться в столь неподходящий момент угораздило, конечно, Алексиса. Быстро оценив ситуацию, он прожег Анджея ненавидящим взглядом, мимоходом толкнул плечом Лизу и обосновался на табуретке посреди комнаты. Воцарилась тишина.
Чтобы как-то разрядить атмосферу, Александра спросила у Лизы:
— Что у тебя с лицом? Что-то случилось?
— Я разочаровалась в этом мире…
— С чего бы это вдруг?
— Ну, почему же — вдруг? — влез Алексис. — Таким экзальтированным созданиям, как она, жизнь преподносит сплошные сюрпризы!
— Я решила покончить со своим плохим зрением и приобрела контактные линзы, — Лиза, вновь уставившись в одну точку, надолго умолкла.
— И что? — подтолкнула ее Александра.
— Оказывается, мир совсем не такой, каким я его себе представляла!
— Что, более красочный и красивый?
— Нет, более блеклый и страшный! — ее прорвало: — На улицах — грязно, трамваи — старые, дома — облупленные. Собаки вокруг бегают какие-то оборванно-сифилитичные (услышав последнее слово, присутствующие, как по команде, изумленно изогнули брови коромыслами). А люди! Вы бы посмотрели, какие люди ходят по улицам!!!
— Да мы, вроде, каждый день их видим, — усмехнулся Анджей, возвращая брови в исходное положение.
— Раньше, когда я смотрела на окружающих людей подслеповатыми глазами, воображение рисовало мне их прекрасные умные лица с чистыми ясными взорами и благородными чертами. А теперь?
— А теперь? — эхом откликнулась Александра.
— А теперь я вижу бесконечное множество изъянов, все эти морщинки, синяки и прыщики. Но самое страшное — выражения их лиц! Ужас! Ни намека не только на интеллект, но и на благожелательность, эмпатию и хоть какой-то интерес к окружающему миру!
— Малютка, в каком мире ты жила до сих пор? — поинтересовался Алексис.
— В университетском. Где люди интеллектуальны, эрудированны и остроумны!
— И благожелательны? — ехидно спросил Алексис.
— Ну… в общаге, в основном, — да. И в университете в целом, пожалуй, тоже… Во всяком случае, в большей степени, чем за его пределами. Как неожиданно оказалось.
— Ладно, не переживай ты так, — Александре ситуация стала слегка надоедать. — И, в конце концов, что такое мимолетное разочарование, когда…
— Для тебя, лапушка, переведу на другой язык, — глядя на Александру, ворвался в ее речь Алексис. — Разочарование — это когда собираешься «отсохнуть» под новый (для тебя) концерт Doors, а вместо отвязных текстов и драйвовой музыки находишь нечто под названием "Soft parade".
— И что? — обреченно спросила Александра, опасаясь, как бы очередная лекция не затянулась надолго. Самое интересное, что большинство информации, поведанной в лекциях Алексиса, ей было отлично известно.
— А то, что, вроде, все то же самое — и Джим поет, и Манзарек на клавишах отстукивает, а все равно — не то. Софт, понимаешь? Слишком мягко, кастрировано и сладко. Недостойно истинного рока, — тут его взгляд упал на Анджея. Заметив, какими счастливыми глазами тот смотрит на Александру, Алексис добавил уже специально для Анджея: — Есть у группы "Зе дорз" такой концерт. Если не знаете — переведу: "Зе дорз" — это «Двери». Впрочем, в наши дни об этой группе не слышал только глухой. Сейчас доступны все музыкальные записи. Это конечно, хорошо. Но ведь нет интеллектуальной селекции, к элитарной культуре тянут свои лапы все, кому не лень. Но, с другой стороны, мы, настоящие ценители и знатоки рока, теперь, когда свободно можно найти не только попсовые записи, но и записи рок-музыки, можем констатировать выход андеграунда на победную…
Посмотрев на него внимательным взглядом, Анджей процитировал:
— "Эгей, что я слышал вчера:
По радио раньше — одна мура,
А здесь — пластинка "Пинк Флойда" "Стена",
Мы победили; ура!"
— А… — начал, было, Алексис, но замолчал, угадав, что его отбрили его же бритвой, и не зная, чем крыть.
Анджей, между тем, обратился к Александре:
— Кстати, о победе. Разреши сказать тебе пару слов наедине, — он увлек ее за собой в коридор.
Когда они вышли, Алексис соскочил с табуретки и принялся выламывать у нее ножки. Лиза попятилась и схватилась за ручку двери.
— Кто этот знаток Гребенщикова? — прорычал Алексис.
— Ах, вот ты о чем, — Лиза вновь расслабилась. — Не знаю. Тебе не все ли равно? — она уныло доплелась до кровати и с размаху повалилась на нее.
— Это не твое дело — не все ли мне равно, — сквозь зубы ответил он.
Лиза отвернулась лицом к стене и надрывно вздохнула.
— Чем они там занимаются? — подозрительно спросил Алексис.
— Откуда мне знать, — очередной вздох. — Но, судя по тишине в коридоре, явно не разговорами.
Когда подозрительная парочка вернулась в комнату, Алексис уже закончил свои дела с табуреткой и стоял у окна, пристально выглядывая что-то на улице. Вошедшие не обратили на него внимания. Лица у обоих были довольные и загадочные. Казалось, они не замечают ни испорченной табуретки, ни напряженного лица Алексиса, ни Лизиных уличных туфлей на покрывале (захваченная своим разочарованием, она так и не удосужилась разуться).
— Прошу прощения, но мне нужно украсть у вас Сашу, — сказал Анджей, неохотно отнимая руку от ее талии.
Гости не сдвинулись с места. Каждый из них был занят собственными переживаниями. Неловко пожав плечами, Александра посмотрела на Анджея, как бы спрашивая, что делать. Тот тоже пожал плечами, как бы отвечая, что, если люди не понимают намеков, не стоит волноваться из-за этого.
— Я тебе привез один небольшой подарок, — он потянулся к своей сумке.
— Ты хочешь вручить мне его прямо сейчас? — спросила Александра, робко оглядываясь на гостей.
— Понимаешь, я вырвался только на один день. Обратно я уезжаю завтра утром, и до поезда мне нужно сделать несколько дел. В компьютерный класс университета, например, зайти. Надо торопиться, поэтому вернуться сюда я уже не смогу. А не носить же подарок по всему городу… Ты ведь пойдешь со мной?
— Пойду, — ответила Александра таким голосом, словно собиралась идти за ним не в компьютерный класс, а, как минимум, на край света.
Впрочем, судя по взгляду Анджея, именно это и подразумевалось с самого начала…
Он вытащил из сумки фирменный пакет и, притягивая его Александре, смущенно сказал:
— Вот. Надеюсь, тебе понравится.
Александра развернула пакет и не смогла удержаться от восторженного крика: в пакете лежало чудесное платье. Гости обернулись на ее крик. Увидев красивое одеяние, Лиза восстала из пучины уныния:
— Ах! Какая прелесть! Просто сказка! Дай посмотреть!
Вдвоем с Александрой они принялись ощупывать, оглядывать, ахать и причмокивать. Анджей стоял рядом и лучился счастьем и смущением. Платье и впрямь было прелестно. Нежно малиновое, длинное и с волнующим вырезом.
— Тебе очень пойдет! Правда? — воскликнула Лиза, оборачиваясь за подтверждением к Алексису.
— Очень, очень пойдет, — с отвращением сказал тот.
— Я тоже так думаю, — произнес Анджей, задумчиво посмотрев на Алексиса. Однако скоро потерял к нему интерес и вновь перенес внимание на Александру.
Через четверть часа, когда платье было изучено, обласкано и повешено на плечики в шкаф, Анджей заторопился по делам. Он прихватил с собой счастливую Александру.
********************
Они вдвоем стояли на крыльце общаги.
— А он — симпатяга, этот парень, — сказала Лиза, глядя вслед удаляющейся парочке.
— Ага. Умный больно… — Алексис был так зол, что соизволил отреагировать на Лизину реплику.
Поняв его как-то по-своему, Лиза сказала:
— Да и философиня наша — тоже умная. И знает много. Или догадывается…
— Ах, догадывается-догадывается… I can get know satisfaction, — прошипел Алексис.
Лиза повернулась к нему и посмотрела неожиданно серьезным взглядом.