Толпясь и отталкивая друг друга локтями, граждане залазили в автобус и возбужденно утрамбовывались там. Александру сплющили между долговязым субъектом с младенцем на руках и парочкой иностранцев. Иностранцы сразу же кинулись громко что-то обсуждать на каркающем наречии, тыча пальцами в разных направлениях — на проплывающие мимо автобуса памятники, на старинные дома с причудливой деревянной вязью…

Долговязый, между тем, стал все ближе и ближе прижиматься к Александре. "Надо же, как толкаются", — с неприязнью подумала она. Долговязый прижался еще ближе и теснее. "Батюшки, да он — нарочно, — с удивлением подумала Александра, делая попытку отстраниться и косясь на так не подходящий для похотливых намерений долговязого аккуратный сверток с младенцем в его руках. — Да что же это за маньяки-то сплошные в последнее время встречаются?!". Иностранцы, похоже, тоже это заметили, так как перенесли свои экскурсионные восторги в сторону Александры, с радостной непосредственностью указуя на нее пальцами. "Я, конечно, не понимаю их языка, — испускала недовольные флюиды Александра, — но жесты-то в данном случае не поймет только полный кретин".

Когда она уже вжилась в роль пейзажа за окном для непосредственных иностранцев, то поймала на себе заинтересованные взгляды двух парней студенческого возраста, стоящих у двери. "Что ж, на меня теперь весь автобус пялиться будет?" — мысленно возмутилась Александра. Парни, поняв, что их взгляды заметили, отвернулись в сторону и заговорили… на французском языке. "Что за иноплеменное нашествие на наш провинциальный городок?" — удивилась философиня, с уважением посмотрев на парней. Те, в свою очередь, участили взгляды в ее сторону и заговорили громче, но она уже забыла о них и думала о своем.

Когда Александра выходила на нужной остановке, ее сильно толкнули сзади, и она налетела на выходящего впереди нее парня. Парень повалился на асфальт в двух шагах от грязной лужи.

— …! Что за черт! Нельзя ли поосторожней! — взвился он, оглянулся и… оказался парнем, несколько минут назад говорившим на чистейшем французском наречии.

"Что, дружок, французский язык — это новый способ привлечения женского внимания?" — усмехнулась про себя Александра. Вслух она этого не сказала, но послала изобретателю способа самую ехиднейшую из своих улыбок. Сконфуженный парень поспешно скрылся в неизвестном направлении.

Во взвинченном состоянии она летела от остановки до общаги, не замечая ничего вокруг. Нет, ну, вы только подумайте! Дохлые кошки, китайские пытки, сумасшедшие профессора, закомплексованные студентки, французские стиляги, похотливые маньяки!..

Перед входом в общагу стоял Алексис. Увидев Александру, он оживился, отбросил в сторону недокуренную сигарету и начал расточать двусмысленные комплименты. "Ох, теперь еще и этот на мою голову, для полного комплекта, — недовольно подумала Александра. — Кажется, этот снобяра начинает мне основательно надоедать". Нет, она любила общаться с людьми, тем более — незаурядными. Алексис же был явно незаурядной натурой. Однако то ли в силу своего снобизма, то ли из-за своей навязчивой страсти он действовал ей на нервы.

Алексис, очевидно, что-то такое в выражении ее лица заметил, потому что перестал изгаляться с комплиментами и перешел к очередной лекции. На этот он рассуждал об элитарной культуре. Несмотря на то, что они оба стояли на крыльце общаги (Александра не спешила вести Алексиса к себе в гости, а потому топталась на одном месте), неподалеку от мусорной урны и посреди беспрерывно спешащего и толкающегося потока студентов, Алексису это не помешало. Он длинными вычурными фразами говорил о том, что же это за человек такой — Человек с Элитарным Сознанием, Пассионарий Духа и Великий Творец Великой Элитарной Культуры. Где-то на середине его лекции Александра вдруг сказала:

— Ты так рассуждаешь обо всем этом, будто бы знаешь ситуацию изнутри.

Алексис так удивился, что кто-то сомневается в его пассионарности и элитаризме, что замолчал.

А Александра так разозлилась, что в голове у нее возникла картинка из будней китайских палачей, в свободное от своей увлекательной работы время разговаривающих на умные философские и религиозные темы. Тут ей пришла в голову идея посмотреть, как Алексис отреагирует на слова «кара» и «возмездие». Идею эту она тут же и попыталась реализовать, продолжив свои слова:

— И ты совершенно не боишься говорить о таких вещах в таком тоне… Думаешь, можно вот так, запросто, говорить обо всем, что тебе вздумается? Не опасаясь никакого наказания, возмездия, кары? — она смотрела на Алексиса внимательно, стараясь не упустить его реакции.

У Алексиса же в этот момент в голове возникла картинка из будней тайных агентов КГБ, в свободное от своей нелегкой застеночно-пыточной службы время развлекающихся прослушиванием Гребенщикова.

— Кто же еще может знать об элитарной культуре и пассионарности, как не я, — сказал Алексис, стараясь выдерживать иронично-снисходительные интонации в своем голосе. — Или ты забыла, что имеешь дело с самим Алексисом?

— Синдром Паниковского, — пробормотала себе под нос Александра, отводя взгляд от собеседника.

Но Алексис услышал.

— При чем здесь Паниковский?

— Да помнишь, как он уверяет, что его план захвата Корейко пройдет "на ура", и в доказательство и для острастки бьет себя кулаком в грудь: "Да вы имеете дело с самим Паниковским!" А Остап ему отвечает: "Вот этого-то я и боюсь…"

В ответ Алексис выдал длинную речь о великой значимости своей личности, а затем долго распространялся о значимости имени Алексис, и о том, как хорошо, что его не зовут тупо Алексеем. Когда Александра почувствовала, что от бесконечного словесного потока у нее начинает кружиться голова, она взбунтовалась и решилась ворваться в его речь:

— Зачем так абстрагироваться от собственного имени? Зачем придумывать ему искусственный заменитель? Нет, я, конечно, сама нахожу забавным использование псевдонимов, милых кличек, но… Может быть, в данном случае все дело в каком-нибудь психологическом комплексе?

— Ну, что Вы, сударыня, из всех известных науке комплексов у меня есть только один — комплекс полноценности. Я, знаете ли, ощущаю себя таким же полноценным, таким же полноводным, таким же самодостаточным…

— … как Сфайрос, — не выдержала Александра.

— … как Абсолют, — закончил Алексис, внимательно глядя на нее.

По его лицу было видно, что он очень хочет спросить, с потолка ли взяла Александра это слово, или из его, Алексиса, биографии. И если из биографии — то откуда у нее такие сведения.

— Очень хороший комплекс, — похвалила она. — Только в клинической медицине он называется комплексом нарциссизма.

— Не в медицине, а в психологии, — автоматически исправил Алексис, но тут же спохватился: — Смеешься надо мной? А, Александра? — он сделал особый акцент на имени, хотя до этого всегда называл ее либо сокращенно Сашей, либо как-нибудь вычурно метафорически.

Александра нервно вздохнула. Ну, почему она должна стоять здесь и выслушивать этого самодовольного эгоцентрика? Почему бы на его месте не оказаться молодому человеку с чудесными серыми глазами и польским именем? Как ей надоел этот Алексис — спасу нет! Если бы он не был подозреваемым по делу об убийстве, она бы, пожалуй, давно нашла способ от него отделаться.

— Имя «Алексис» звучит как-то искусственно, ненатурально. Чем тебе собственное имя не понравилось, такое простое и хорошее, а, Леша?

Поскольку говорила она скороговоркой, то знаки препинания в ее речи не соблюдались, и все слова сливались воедино. То же произошло и с последними двумя словами: вместо "а, Леша?" получилось «Алеша». Полученное прозвучало как-то мило, трогательно и даже слегка интимно в противовес обычному «Леша», которое представляло собой не более, чем сокращенный вариант от «Алексея». Подобные размышления в секунду пронеслись у нее в голове и вышли наружу в виде смущенного румянца. Но самое интересное было в том, что Алексис тоже покраснел.

— Знаешь, а ведь это я в тот раз споил тебя, — вдруг сказал он тихо, глядя куда-то вдаль. — Просто подливал тебе периодически водку в бокал с вином, а ты и не замечала.

— Это тогда, когда..?

— Да-да, на дне рождения Дженис, когда ты потом у меня ночевала.

Александра вспомнила свои переживания и брезгливо сморщилась.

— Но зачем?

— Глупый вопрос, — пробормотал Алексис и покраснел еще больше. — В общем, я думал, ты напьешься, расслабишься и станешь не такая недоступная. И тогда мы…

— "И душами совместно воспарим"? — ехидно осведомилась Александра, вспоминая насмешки кампании Алексиса над ней, и на волне воспоминаний стараясь не замечать, сколь трогательным выглядело его смущение сейчас.

Алексис молча уставился себе под ноги. Александра мысленно закипала.

Если бы кто-нибудь из них мог догадаться, какой видеоряд проплывает перед внутренним взором другого, он бы, несомненно, очень удивился. Так, Александра представляла себе, как она подходит к уличной урне с мусором, высоко поднимает ее и надевает на голову Алексису. Содержимое урны сыплется ему за шиворот, а глаза у Алексиса делаются такие глупые-глупые… Сам же Алексис мысленно обнимал Александру с особой страстностью и уже начал подбираться к пуговицам на ее кофточке, как Александра-реальная сказала:

— Послушай, Алексей, ты ведь, если память мне не изменяет, считал меня примитивным созданием?

— Да?

— Да! — она распалялась все больше, разбухая на дрожжах застарелой обиды. — Несложным существом с простым ассоциативным мышлением и психологией домохозяйки!

— И это все — я?

— Это все — я, если верить тем шуточкам, которые ты и твои друзья отпускали тогда, когда я просила вас взять меня на семинар по средневековой философии!

Если бы Александра узнала, до какой степени вольности дошел уже Алексис в своем мысленном видеоряде, она бы, пожалуй, рассердилась гораздо, гораздо больше. А если бы Алексис увидел, сколько мусорных урн скопилось у его ног, и какие замечательные картофельные очистки висят на его ушах перед мысленным взором Александры, он бы, наверное, просто озверел.

— Знаешь, Сашенька, — судя по тому, как долго и глубокомысленно Алексис затягивался сигаретой, он собирался сказать что-то очень умное, — ты ведь понимаешь, что мы проецируем на других людей те проблемы и неудачи, которые существуют в нас самих, но признаться в них мы себе не можем.

— Я лично — не такая.

— Ты просто не отдаешь себе в этом отчета. Вот, к примеру, почему я тебе не нравлюсь?

— Потому, что ты — гнусный стебарь-эгоцентрик, который кроме собственных проблем ничем больше не озабочен, и, кроме того, имеет массу комплексов, а потому всеми силами старается самоутвердиться, унижая окружающих, — выпалила на одном дыхании Александра. — На этом фоне — грош цена твоим познаниям в философии, музыке и т. д., поскольку они становятся не самоценностью, а средством доказательства твоей крутости, твоего превосходства над окружающими, власти над их мышлением…

— То есть таким я тебе вижусь? — Алексис слегка смутился, но тут же просиял довольной улыбкой. — Вот моя концепция и подтвердилась: именно эти качества ты больше всего не любишь в самой себе. А потому и пытаешься наградить ими собеседника, и укоряешь его, и…

Говорил он долго и очень убедительно. Под конец, когда Александра устала от нравоучительной интонации и научных терминов, которые Алексис приводил в оправдание своей теории, она тихо сказала:

— По-моему, тебе пора… — она посмотрела сначала на часы, а потом — в сторону остановки.

— Это намек?

— Ну, почему же намек… Самое, что ни на есть, прямое указание к действию.

— Но почему? — его недовольству не было предела. — Ведь я же объясняю тебе…

И он снова принялся читать лекцию. Слово, как говорится, за слово, стулом, как говорится, по столу — и ссора разгорелась по новой. Спорили, призывая в свидетели Платона, Фрейда и Гребенщикова. Размахивали руками и строили гримасы, как будто соревнуясь, у кого получится презрительней. Расставаясь, долго желали друг другу счастья в личной жизни, надежных средств для промывки мозгов, хороших телохранителей и преприятнейших сновидений.

Александра вернулась домой в крайнем негодовании. Да как он только мог посметь! Ух!!! В этом настроении она торжественно спустила в бак мусоропровода пожелтевшие хризантемы и тут же пожалела об этом: отвратительный запах усилился.

Да что это такое, наконец?! Не труп же у нее в комнате! В этом случае его давно уже нашел бы кто-нибудь — вон, сколько людей в последнее время у нее ошивается.

Перерывая в остервенении по сотому кругу свои вещи, она никак не могла найти источник запаха. Зато немного смягчила настроение, перечитывая то и дело попадавшиеся на глаза письма Анджея. И так углубилась в это дело, что окончательно забыла и о ссоре с Алексисом, и о похотливом автобусном маньяке, и об ужасном запахе.

Стены комнаты раздвинулись, удручающе серые промышленные виды за окном исчезли, вместо них возникли пестрые заросли джунглей, загудел старенький теплоход, капитан помахал рукой с мостика. Они стояли вдвоем с Анджеем на палубе, а прямо на них наплывала огромная луна (то, что в джунглях она должна быть какой-то особенной — это Александра знала точно). А внизу плавали крокодилы, бегемоты и носороги (кто их знает, этих животных, могут ли они плавать в непосредственной близости друг от друга, но тут уж ничего не поделаешь — придется…). Они с Анджеем стояли на палубе, и в промежутках между поцелуями и разговорами о звездах он ей говорил: "Герменевтика есть феноменология человеческого бытия. Гуссерль, Гадамер, Хабермас, Рикер…" — на этом месте она сверилась с текстом письма, чтобы не спутаться. Но письмо это, как и остальные, заучено было наизусть, так что Анджей с теплохода продолжал задушевным голосом: "Герменевтика, согласно Дильтею, предполагает достижение понимания автора текста (или действия), если интерпретатор встанет на его (автора) место. Также Дильтей предлагает проводить интерпретацию, исходя из мировоззренческого контекста, в рамках которого действие (или текст) осуществляется. Скажем, если бы кто-нибудь взялся разгадывать историю с убийством профессора, он мог бы сначала проанализировать мировоззрение, сложившееся в университетской среде". На этом месте Анджей вдруг придал своему взгляду особую многозначительность и сказал с нажимом: "В качестве постскриптума хочу выразить надежду, что твой интерес к герменевтике будет чисто теоретическим (для непонятливых: не вздумай играть в следователя и соваться в это дело! Мне кажется, там все намного неприятнее, чем это представляется на первый взгляд!)"

Александра вздохнула и убрала письмо. Вряд ли в ситуации, подобной той, что нарисовало ее воображение, Анджей стал бы говорить с ней таким образом. Скорее всего… Впрочем, взглянув на часы, она с ужасом обнаружила, что мечтает вот уже три часа и даже двадцать минут сверху.

Нехотя разобрав на полу последствия своих поисков, она хотела лечь спать. И тут ей на глаза попалась книга "Истина и метод" Гадамера. Кажется, это — как раз из области герменевтики? Машинально пролистав несколько страниц, она почувствовала, что близка к важному открытию. Герменевтика! Искусство истолкования текстов! Вот что ей нужно было! Ведь там, где убили профессора, тоже был текст — дурацкая игра «Сочинялки», предложенная Лизой. Вот что поможет расставить все точки над «и»! Анализ этого текста поможет понять, что чувствовали во время «осады» студенты и, возможно, даже выведет на след истинного убийцы!

Она вскочила и, преисполнясь следовательского азарта, хотела прямо сейчас бежать разыскивать ту самую бумажку с игрой, которая хранилась, надо полагать, у Лизы. Но вовремя вспомнила, что уже далеко за полночь, и никуда не пошла. Однако спать в таком возбужденном состоянии все равно не хотелось. Поэтому Александра обложилась философскими книгами и принялась на их теоретическом материале «отрабатывать» отдельные эпизоды из текста игры, который ей запомнились на слух. Почему она не слушала студентов внимательнее, когда они забавлялись со своей игрой? Ведь нет же, она почему-то сидела в совершенной прострации и под конец, кажется, даже перестала отслеживать собственные мысли.

Разбираясь с герменевтикой, она мучилась и пыхтела. Как же это сложно: не только рассуждать об абстрактных сущностях, но и использовать такие рассуждения применительно к конкретным вещам (в данном случае — применительно к тексту игры). Книги вкупе с теоретическими знаниями, полученными и выпестованными ею к пятому курсу, в отрыве от реальной жизни выглядели слегка антикварно. От переизбытка нахлынувших смыслов и сложности соотнесения их с реальным текстом, Александра слегка растерялась. В голове крутилось от Градского: "Чудеса словес — словеса чудес…"

Кроме того, ситуация игры на фоне убийства сейчас казалась довольно абсурдной, где-то напоминая так любимые сюрреалистами игры в слова. На волне этого настроения Александра даже, пролистав несколько книжек, подробно ознакомилась с описанием некоторых из этих игр — «Правда», "Один в другом", "Портрет по аналогии", "Взаимное декорирование" и т. д. Более интересными ей показались игры в «Дефиниции» (участники отвечают, не зная вопроса), в "Условные предложения" (предложения начинаются со слов «если» и "когда") и — особенно — в «Труп» (каждый пишет фразу, потом складывает листочек, а следующий участник продолжает, не зная начала). Название последней игры, между прочим, как оказалось, произошло от самой известной фразы из игры, в которой участвовал знаменитый сюрреалист Превер: "Изысканный труп выпьет молодое вино". Фраза крутилась в голове, навевая ощущение причастности к чему-то ужасно-мерзкому и смердяще-отвратительному. Запах в комнате дополнял это ощущение.

********************

Теория устойчивого развития, на которую ориентируется большинство современных стран при формировании своей экологической политики, ограничиваясь социальными, экономическими и технологическими аспектами, в конечном итоге, имеет прагматическую, потребительскую ориентацию. В частности, в ней говорится о необходимости сохранения Окружающей Среды для того, чтобы ею могли пользоваться будущие поколения. Таким образом, теряется принцип самоценности всего природного. Проблема принятия принципов целесообразного взаимодействия человека с Окружающей Средой и ее отдельными элементами, включение их в свое сознание, ориентация на данные принципы в деятельности каждым конкретным человеком остается на сегодняшний день не до конца решенной.

********************

На столе перед Ли лежал листочек, исписанный мелким красивым почерком. Что же выбрать? Вглядываясь через линзы очков, он глазами пробегал длинный список. Там были адреса "Социологического журнала", "Науки и техники", "На рыбалку", «Пионера», "Комсомолки", «Коммуниста», "Зеленого мира", "Вопросов психологии", «Крестьянки»… В общей сложности список включал сорок три наименования.

Устав читать, Ли махнул рукой: "Отправлю всем, авось, кто-нибудь, да среагирует".

********************

— Ты же сама его забрала!

— Кого? — тупо переспросила Александра.

— Листочек с игрой, — терпеливо пояснила Лиза. — С "Сочинялками".

— Я?

— Да ты, ты.

— Когда?

Лиза начала терять терпение.

— Ну, когда-когда. Сегодня ночью, — она посмотрела на нее с укоризной. — Саш, чего ты придуриваешься?

— Я???

— Нет, я!

— Ты?

Лиза застонала. Парни, сидящие в ее комнате, засмеялись.

Александра попыталась прийти в себя. Она стояла в Лизиной комнате перед самой Лизой и ее гостями — симпатичными парнями студенческого возраста — в совершенном отупении. Во-первых, она сегодня не выспалась (кажется, в последнее время это уже становится привычкой). Во-вторых, она никак не могла понять, что такое говорит ей Лиза. С шумом набрав воздуху в легкие, она спросила:

— Лиза, я не совсем понимаю: о чем это ты?

— Тьфу ты, глупость какая! — сообщила Лиза таким гордым голосом, как будто глупость, сказанная другим человеком, ее собственный коэффициент интеллекта возносит до рекордно высокой планки.

Парни опять засмеялись.

— Что именно тебе объяснить?

— Лиза, — по новой начала Александра, — я спрашиваю тебя о записке с игрой, в которую вы играли тогда, когда убили профессора.

— Я говорю с тобой о том же самом, — Лиза деланно зевнула, кокетливо прикрывая рот ладошкой.

— Фрол Фролыча!

— Да его, его, — подтвердила Лиза и переключила свое внимание на парня, сидевшего рядом с ней.

Александра стояла, как оглушенная. Это какую еще записку она взяла сегодня ночью? Сегодня ночью она спала сном праведника! Впрочем, как обычно. (Правда, вспомнив, как неожиданно для себя после дня рождения Дженис она очнулась на одной кровати с Алексисом, решила словосочетание "как обычно" опустить из размышлений о своей праведности).

Лиза же в это время рассказывала:

— Когда я этим летом приезжала домой к родителям, я на досуге увлеклась просмотром сериала «Санта-Барбара». И оказалось не так уж неинтересно! Даже напротив: настолько интересно, что мне захотелось, так сказать, на вечную и долгую память записать этот фильм на видеокассету. Чтобы потом…

— Лиза, — перебил ее один из присутствующих, — а сколько там серий, в этой Барбаре?

— Не знаю, — пожала плечами Лиза. — Но по телевизору этот сериал уже несколько лет показывают… — тут она притормозила и, глядя на вытянувшиеся физиономии слушателей, поспешила сменить тему. — Ой, а вы знаете, а у меня в детстве случай был смешной. Когда мне было четыре года, мы жили в коммуналке. И вот как-то раз сидим мы на общей кухне с родителями, завтракаем. Приходит соседка, начинает на своей плите что-то готовить, попутно завязывая с моими родителями разговор. Начавшись весьма оживленно, разговор постепенно смолкает. Наступает тишина, все молчат. А мне кажется, что молчат потому, что не знают, что сказать друг другу. И ситуация эта кажется мне такой конфузной, такой неловкой, что я, со своей детской логикой, решаюсь исправить дело и говорю соседке: "Здравствуйте!" Это после минут эдак десяти-пятнадцати разговора-то!.. Хотя в чем-то моя детская логика была права: ведь сама-то я до тех пор не сказала ни слова, стало быть, имела полное право поздороваться.

— Послушай, Лиза, — ворвалась Александра в ее речь, — давай поступим так. Я сделаю вид, что ночью была пьяна, и сейчас по этой прискорбной причине ничего не помню. А ты сделаешь вид, что сочувствуешь мне, и разъяснишь подробно, как оно все было.

Лиза отвернулась, наконец, от своих кавалеров, и, перемежая свои слова вздохами, принялась рассказывать. Впрочем, совсем от кавалеров она не абстрагировалась, на протяжении рассказа периодически обращаясь к ним за подтверждением своих слов. Кавалеры поддакивали и согласно кивали головами.

А выяснилось следующее. Вчера во время лекций в аудиторию к инязникам заглянул сам Его Величество Декан и собственноручно (ох, простите — собственноязычно) поведал студентам о грядущем перевороте на факультете. Оказывается, то, что по сей день называлось Факультетом иностранных языков, вскоре будет называться Институтом языковых коммуникаций. Сообщение декана было встречено дружными криками «ура». Студенты радовались предстоящему повышению статуса факультета и намечающемуся поводу для выпивки.

Такое дело действительно стоило отметить. Поэтому студенты дружной гурьбой завалились в общагу, затарившись предварительно алкоголем. Вначале пили все вместе в комнате у пятикурсников. Потом, когда уже наступил поздний вечер, стали группироваться и рассеиваться по разным комнатам. Лиза вместе со своей соседкой по комнате и тремя парнями с разных курсов обосновались у себя. Пили много, говорили интересно и танцевали до упаду. Три парня на две девушки — результат неплохой, поэтому всем было весело. Правда, «третьему» парню под конец вечера стало как-то тоскливо, но девушки никак не хотели его отпускать. Таким образом, лишнего — «третьего» — парня оставили как бы "про запас".

Верхний свет они выключили, и общение протекало в приятном интиме ночника. Лиза вместе с одним из парней уселась за столом, разбавляя приятную беседу вином и нежными объятьями. Ее соседка вместе с другим парнем полулежала на кровати, ведя деловую беседу о роли герундиальных оборотов в английском литературном языке. «Третий» маялся между парочками, то вставляя замечание по поводу герундиальных оборотов, то лакируя филологические знания вином.

Вот в это время и постучали в дверь. Кое-как оторвавшись от приятного собеседника, Лиза крикнула что-то приглашающее в сторону двери. Вошедшей неожиданно оказалась Александра. По свидетельству Лизы, Александра вошла в комнату, скромно остановилась на пороге и, опустив глаза, тихо спросила Лизу, как у нее идут дела. Лиза в ответ возбужденно ответила что-то нечленораздельное. А «третий» парень вдруг весьма оживился, подбежал к столу и начал искать пустой стакан, чтобы угостить хорошим вином приятную гостью. Этого Лиза потерпеть не могла.

— Ты что-то хотела? — напрямую спросила она у гостьи, всем видом давая ей понять, что она здесь лишняя.

— Записку с игрой, — ответила гостья, пятясь к двери.

Глядя, какую реакцию вызвала ее невежливость, Лиза немного смягчилась и спросила:

— С какой игрой? Не той ли, в которую мы играли, когда убили Фролыча?

— Да. Она у тебя?

Лиза хотела встать, чтобы отдать записку. Но сидящий рядом с ней парень услужливо вскочил, спрашивая, чем он может ей помочь.

— Подай мне мою сумочку, — приказала ему Лиза, внутренне наслаждаясь своей властью.

Сумочку ей подали. Она немного порылась в ней и достала скомканные листочки.

— Вот эта игра, — сказала Лиза, передавая листочки парню для того, чтобы тот, в свою очередь, передал их Александре. — А зачем это тебе?

Но гостья не ответила. Она схватила листочки, невнятно буркнула «спасибо» и была такова.

— Так что, как видишь, листочков у меня нет, — закончила Лиза свой рассказ.

— Значит, ты утверждаешь, что это была я? — спросила Александра, внимательно выслушавшая ее рассказ. — Может, это была другая девушка? Не я?

— Ну, а кто же еще? Я ведь не слепая… теперь.

И Лиза принялась рассказывать о том, "сколько нам открытий чудных готовит" жизнь человека в оптических линзах.

— Лиза, — не унималась Александра, — я не говорю, что ты — слепая. Но ведь ты могла быть… ну, как бы выразиться… не совсем трезвой.

— Может, и так, — легко согласилась Лиза. — Но листочки у меня забрала все-таки ты!

— Да ты это была, — вступил в разговор один из присутствующих, сидящий ближе остальных к Лизе. — Мы все тут с вечера сидим и можем подтвердить, что вчера приходила именно ты.

— Но…

— Никаких "но", — отрезала Лиза. — К тому же, есть еще одно доказательство.

— Какое? — спросила безжизненным голосом Александра.

— Я могла не узнать тебя, но я не могла не узнать твое платье.

— Какое еще платье? — Александра почувствовала, что еще минута — и она грохнется в обморок.

— То малиновое, красивое, с вырезом. Ну, которое тебе твой бой-френд привез.

— Мой бой-френд?

Лиза посмотрела на нее, как на полоумную.

— Помнишь, я принесла тебе перевод твоей философской статьи? К тебе тогда парень приходил. Или приезжал откуда-то издалека — судя по тому, как вы с ним нежничали.

— И что?

— Что-что, — проворчала Лиза. — Он тебе платье тогда подарил. Мы еще его вместе с тобой разглядывали.

— Красивое платьице, — вставил парень, сидевший в углу стола. — Я запомнил. Ты как вошла, да как встала, да как ногу-то из-под разреза вытянула — у меня аж дух зашелся. Вот я тебе вино и стал предлагать.

— Славик у нас женщин по ногам встречает, — захихикала Лиза, невзначай вытягивая ноги на всеобщее обозрение. — Как Дон Гуан, прямо! "Под тонким покрывалом лишь у-у-узенькую пятку я увидел. Но…", — тут она сбилась и завершила уже своими словами: — Но, короче, воображение мне все остальное дорисует.

— В натуре, — подтвердил Славик.

— Это, значит, ты по ногам меня сейчас идентифицировал? — тупо спросила Александра у Славика. — Но ведь тогда я была в платье, а сейчас — в брюках.

— Вот видишь, — улыбнулась Лиза. — Сама говоришь, что «была». Начинаешь вспоминать?

"Может, эта Лиза не так проста, как кажется?" — тупо подумала Александра.

— "Что-то с памятью моей стало", — пропел Славик. — Между прочим, девушка, а что Вы делаете сегодня вечером — с такими-то ногами?

— Не приставай к девушке, — нахмурилась Лиза.

— Может, мне лучше к тебе пристать? — послушно перенес на нее свои интересы парень.

— Не ст?ит, — кокетливо заявила Лиза. — Что с тебя толку? Ты ведь меня в ресторан не поведешь…

— А ты привыкла по ресторанам ходить?

— А то как же…

— И какие рестораны нашего Города нравятся тебе больше всего?

Судя по доброжелательной интонации, парень на самом деле намеревался повести Лизу в ресторан и теперь спрашивал о предпочтениях. Однако та почему-то не захотела говорить названий ресторанов (может, просто за отсутствием опыта похождений по этим злачным местам?)

— Ну, что, Саш? Вспомнила? — надрывно прокричала Лиза в Александрину сторону.

Александра не ответила. Она вышла из комнаты, не попрощавшись со сладкой кампанией.

Идя по улице, она не замечала ничего вокруг. Навстречу ей попадались какие-то люди, толкались, шумели, просили дать дорогу. В проходящей мимо стайке студентов на всю улицу философствовали:

— Кризис идентичности, который Алиса переживает в Стране чудес — великое откровение от экзистенциализма! "Утром, когда я встала — я была или не я? Кажется, уже не совсем я. Кто же я в таком случае?"

— Мэри Эн!

Они смеялись, пихали друг друга локтями и радовались жизни.

"Кто же я в таком случае?" — мрачно подумала Александра.

Итак, получается, что вчера вечером она начиталась книг, а потом посреди ночи встала и пошла к Лизе за запиской. Вот ведь и несколько свидетелей этому есть. И все, как один, в голос утверждают, что видели ее. При этом в показаниях не путаются, единогласно утверждая, что была она не более, не менее, чем в малиновом платье. Но ведь она и не одевала еще ни разу это платье! Все ждала, когда Анджей приедет, чтобы уж вместе с ним, так сказать…

Но почему ночью? Ведь она решительно помнила, что намеревалась пойти к Лизе утром. А ночью перед сном она в постели читала "Истину и метод" Гадамера. А потом так с Гадамером и уснула.

Стоп. Уснула, значит? "А что Вы скажете на тот счет, сударыня, что в последнее время у Вас ужасным образом расстроен сон?" В связи со страхом неведомого маньяка, угрожающего ей сначала трупиком кошки, а потом — фотографиями с изображениями пыток, в последнее время она и вправду спала отвратительно. Просыпалась по несколько раз за час, подбегала к окну или к двери, проверяя их… как бы это сказать… герменевтичность… ой, то есть герметичность ("ну, вот, уже в словах путаюсь!" — с каким-то удовлетворенным злорадством подумала Александра). А потом долго еще ворочалась в постели, прислушиваясь к ночным шорохам. Так, может, сон ее расстроился до такой степени, что она перестала контролировать себя по ночам? Начала ходить где попало, как лунатик?

Александра остановилась посреди улицы. "Но зачем..?" Вопрос она так и не продолжила, потому что в этот момент перед внутренним взором возникла ужасная картина: не имея больше сил терпеть страшную «осаду», она выходит из аудитории на балкон, подходит к Фрол Фролычу и втыкает ему нож в спину. А потом вытирает нож о полу платья, незаметно выкидывает его на улицу и перевешивается через перила. "Анджей! Я тут взаперти!" Вот это «взаперти» и сыграло роль.