На смену бесконечным дождям пришло бабье лето. Солнце в два дня разогнало мрачные тучи, осушило многочисленные лужи и подняло столбик термометра до рекордной для начала октября отметки. Все так долго этого ждали, а это произошло так внезапно и быстро, что жители Города просто растерялись, не зная, что делать с таким неожиданным счастьем…

Тома с Александрой неспешно прогуливались по золотистой аллее. Под ногами приятно шуршали опавшие листья, солнце золотило деревья, птицы заливались звонко, перебивая друг друга, словно стараясь напеться на всю предстоящую зиму вперед.

Солнечные лучики разбегались в разных направлениях, скакали по веткам деревьев, оседали в упавшей на землю листве, переливались в лужах. От всего этого рябило и пестрило в глазах. Хотелось поймать лучики рукой и зафиксировать их в одной точке.

В воздухе ощущалась какая-то пронзительная истома — с одной стороны, было тепло, приятно и комфортно, особенно после затяжных дождей; с другой стороны, чувствовалось, что все это — прощальный привет от лета, после которого придет долгая суровая зима.

— Сегодня мой Анджей уехал…

— Бедная Сашка! Как жалко! Как печально! И даже как-то, я бы сказала, неэротично! — сердечности доброй Томе было не занимать. — А когда он вернется?

— Пока неизвестно. Все зависит от того, как будет себя чувствовать его бабушка.

— Переживаешь?

— Да я по нему соскучилась, пока он еще не успел сесть в поезд! Но самое страшное — не это, — она вздохнула. — Перед его отъездом мы поссорились. В первый раз за все время нашего знакомства.

— Вау! — воскликнула Тома. — Круто!

— Да, ссора была крутой…

— Да я — не об этом. Как это вы за несколько месяцев умудрились поссориться всего один раз? — видя, что Александра весьма сдержанно реагирует на ее вопрос, Тома поспешила продолжить: — Вообще-то ссориться, конечно, в любом случае неприятно. Но, надеюсь, вы все же помирились?

— Да. На перроне. Среди чемоданов и толкающихся граждан. Перед самым отходом поезда.

— А в чем, собственно, дело? Если не секрет, конечно.

У Александры от Томы секретов не было. А дело было в том позднем телефонном звонке, который Александра сделала по просьбе неизвестного. Вернее, неизвестной. Ею оказалась… сестра Никиты Розана.

Они встретились на следующий день в кафе. Эля — так звали сестру кепчатого бузотера — была в полном смятении. Наверное, у любого на ее месте опустились бы руки.

Прямо в кафе Эля рассказала участливой Александре свою историю.

С раннего детства их семья жила в большой двухкомнатной квартире на окраине Города. Родители умерли несколько лет назад по весьма прозаичной причине: отравились некачественной водкой. Это произошло в тот год, когда Эля закончила школу. Родственников у них не было, денег — тоже, и Эле пришлось сразу после школьного выпускного бала устраиваться на работу в детский сад в их дворе, чтобы прокормить себя и брата. Никита тогда учился в девятом классе, посещал Школу юного политолога и был полон честолюбивых стремлений и планов. Чтобы нанять брату репетитора для поступления в университет, Эле пришлось расстаться с мечтой самой получить высшее образование и вкалывать на работе с утра до вечера.

Жили они бедновато, питались скудновато и одевались кое-как. В квартире царило запустение. Ее и при родителях-то содержали плохо (как правило, вся зарплата уходила на выпивку), но после их смерти все стало еще хуже. Полы рассыхались, газовая плита ломалась, обои свисали со стен грязными тряпками. Денег на ремонт не хватало, а тут как раз начали протекать краны, стала систематически засоряться сантехника. Брат с сестрой решили распрощаться с квартирой, обменяв ее на однокомнатную с небольшой доплатой.

Потом подошло время вступительных экзаменов Никиты. Эля всеми силами пыталась сделать жизнь брата лучше и дать ему то, что могли бы дать родители. Она устроилась на вторую работу, стала появляться дома только для того, чтобы поспать, и в июле Никита поступил в университет. Да не куда-нибудь, а на престижнейший факультет менеджмента. Вступительные экзамены он сдал неплохо, не хватило всего одного балла, на компенсацию которого ушли остатки денег, оставшихся от обмена квартиры.

Когда Никита окончил первый курс, их жизнь резко изменилась. Никита устроился на работу менеджером на полставки в какой-то офис и стал пропадать там до позднего вечера. В доме появились деньги, брат с сестрой стали хорошо питаться и покупать приличную одежду.

— Все Никитушка, — с благоговением в голосе рассказывала Эля. — Такой молодец! Ты, говорит он мне, еще в университет поступишь! А у меня ведь со школы была мечта поступить на юридический.

Правда, осуществление мечты постоянно откладывалось. То не было достаточных денег на репетитора. То Никитушка уехал в командировку, а когда вернулся, оказалось, что сроки подачи документов на поступление давно прошли, пока Эля дожидалась брата, чтобы вместе с ним пойти в приемную комиссию (одна она никак не могла туда пойти, ей вообще было легче все делать за Никитушкиной спиной).

— Но мы строго решили, что в будущем году уж точно будем поступать!

Услышав это "мы будем поступать", Александра невесело усмехнулась. Эля привыкла мыслить в категории "мы с Никитушкой". Как теперь бедная девушка будет жить одна?

Никита рассказал сестре о своем участии в истории с убийством. Рассказал все, как было, до мелочей. Он прибежал из милиции, куда всех их повели после обнаружения трупа. Там им задавали какие-то вопросы, сердились, кричали… Но самое страшное было в том, что Никита почувствовал, как именно вокруг него сгущаются темные тучи недоверия и подозрения в убийстве. Никита был смущен и подавлен. Он прибежал под утро и потом долго взахлеб рассказывал, рассказывал…

— Он никогда не был со мной так откровенен, — говорила Эля с нежностью в голосе. — Наши отношения всегда были какими-то… казенными, что ли. Никита был в семье лидером, а я его слушалась. Он руководил, а я подчинялась. Но в этом не было чего-то плохого. Ведь я ему доверяю, он никогда не заставил бы меня сделать так, как не д?лжно.

Эле не нужны были доказательства того, что Никита невиновен. Она всегда считала его хорошим человеком и доверяла ему.

— Я прекрасно знаю Никиту, — сквозь проступающие слезы говорила Эля. — Он не мог убить человека! Он совсем, совсем не такой!

Кроме того, за те годы, что они жили без родителей, Эля воспринимала младшего брата по-матерински и научилась понимать все его чувства и настроения. Придет Никитушка после работы, еще ни слова не успеет сказать — а она уже знает, как прошел его день, не поссорился ли он с начальником, не пропустил ли лекции, удалось ли ему перекусить во время обеденного перерыва. А когда он начал рассказывать о скандальной ситуации с убийством, Эля поняла, что он напуган. Напуган, растерян, опустошен, но — не виновен. Он так с ней разговаривал, что сразу было видно, что он невиновен. Да, он нервничал в отношении того, что попал в такую пренеприятную ситуацию. Да, он переживал за свою дальнейшую судьбу. Да, он злобствовал, боясь, что его «засудят». Но вины за собой не чувствовал. Если бы он был виновен, Эля бы сразу все поняла по его голосу и взгляду. Сейчас же в его взгляде читался испуг оттого, что его могут заподозрить в убийстве и посадить в тюрьму. Как оно, собственно, и произошло спустя какое-то время.

На допросах Эля всеми силами пыталась убедить следователя, что брат невиновен. Что тот человек, которого она, как мать, воспитывала столько лет, и которого она отлично знает, просто не способен на убийство. Но одной Элиной уверенности для того, чтобы признать невиновным Никиту, было недостаточно, а фактических, объективных доказательств у нее, разумеется, не было.

И тогда Эля решила сама разобраться во всем и найти настоящего убийцу. Но вот незадача: как нанимать частного детектива, она не знала. Да и были ли такие детективы в их провинциальном маленьком Городе? Попытки же предпринять что-то самостоятельно потерпели крушение в самом начале: она пыталась выведать какую-нибудь нужную информацию у студентов — других участников зачета, встречаясь с ними после допросов в милиции, но те даже не хотели с ней разговаривать. Может, после милицейских процедур настроение у подозреваемых студентов было "не то", а, может, Эля, привыкшая, что все в жизни за нее решает брат, уже не могла разбираться со сложными вопросами самостоятельно и просто особо не настаивала на общении.

И вот теперь она не спит ночами и плачет в подушку, переживая, что ее невиновного брата осудят на долгий срок. Единственное, что она сделала — это проследила за подозреваемыми и узнала, где каждый из них живет и учится. Александра была в числе подозреваемых, и за ней Эля проследила тоже.

Именно к ней решила обратиться бедная девушка с просьбой о помощи. Обосновывала она свой выбор тем, что лицо у Александры "человечнее, чем у остальных", и к тому же она живет в общаге. На удивленный вопрос о том, при чем здесь общага, Эля ответила, что студенты, живущие там, "склонны к самостоятельности" и "больше доверяют друг другу". Словом, в Александре, по мнению Эллы, были сконцентрированы все те качества, которые могли бы помочь в сложном деле самостоятельного расследования во имя реабилитации честного имени Никиты. Дополнительным бонусом было философское образование, которое, с ее точки зрения, должно было сыграть роль некоего методологического фактора (если говорить честно, сама Эля таких слов не употребляла, это Александра додумала их после того, как бедняжка высказалась в том смысле, что "философы — шибко умные люди").

Александре было ужасно жаль Элю. Однако в глубине души ее подгрызал червячок сомнения: ну, какая сестра будет верить в то, что ее любимый брат — убийца? Наверняка даже у серийных маньяков есть матери, жены и сестры, уверенные в том, что дорогой родственник чист и невинен, аки младенец.

И, тем не менее, Эля так долго ее умоляла, так плакала, так уверяла в Никитиной невиновности, что Александра дрогнула. А, дрогнув, согласилась провести неофициальное расследование под девизом "Кто виноват?"

Разумеется, Эля тут же начала рассыпаться в благодарностях и сулить фантастическое вознаграждение, но Александра, разумеется, от него решительно отказалась. По вопросу об оплате к взаимности так и не пришли (парадокс: заинтересованное лицо умоляло о том, чтобы заплатить за услугу, а "следовательница по неволе" великодушно от этого отказывалась). В результате вопрос повис в воздухе.

Впрочем, Александру это мало волновало. В гораздо большей степени ей было интересно, сможет ли она, справится ли. Ей хотелось самой провести расследование и выяснить, кто же все-таки этот коварный убийца. Она вообще всегда была человеком очень азартным (хотя за ее интровертированностью другим людям это было незаметно). А тут такое любопытное дело! И Элю, опять же, жалко. Да и сама она была причастна — хоть и косвенным образом — к ситуации убийства, поэтому выяснение вопроса о том, кто же является убийцей, было для нее важным.

— А потом я рассказала все Анджею, и мы поссорились, — завершила рассказ Александра.

— Он не хотел, чтобы ты вела расследование? — догадалась Тома.

— Он не хотел, чтобы я "ввязывалась в это дело", — так он выразился. Ему почему-то кажется, что все гораздо опаснее, чем представляется на первый взгляд. И он не хочет, чтобы я угодила в неприятности. Я ему ответила, что мне до ужаса жалко Элю, и вообще он преувеличивает с опасностью. Потом мы еще много чего друг другу наговорили…

— Уж мне эти мужики, — сделала попытку утешить Тома.

— Да нет, ты знаешь, кажется, это как раз я перегнула палку. Даже покричала немного. Причем прямо на перроне, все между теми же чемоданами и толкающимися гражданами. А сейчас из-за этого чувствую себя очень неловко перед Анджеем.

— А что, он уверен, что ты не сможешь вычислить убийцу?

— Нет, он уверен, что милиция и без меня разберется с этим делом. Бедный Анджей, он еще не знает, что я тут осталась без него один на один с кучей подозрительных личностей, каждый из которых — возможный убийца!

— Сашка! — торжественно провозгласила Тома. — Ты не останешься один на один с кучей подозрительных личностей! Я буду вести это расследование вместе с тобой!

— Ах, Тома! — воскликнула Александра, понимая, что сейчас скажет банальность, но не смея этому противостоять. — Ты просто не представляешь, на что идешь! Это очень опасно!

— Тем более! Ты не должна разбираться с этим одна! Все, условились: мы ведем расследование вместе.

— Что ж, спасибо тебе за поддержку! Ты — настоящий друг! Эх, надеюсь, мой Анджей ничего не узнает об этом расследовании…

— Надеюсь, мой Вадик тоже… А то все бы им, мужикам, нас охранять. А мы и сами, понимаешь ли, «о-го-го» и с усами. И горы свернем, и убийцу найдем, и в избу горящую войдем, и с конем разберемся.

Подруги рассмеялись. Если бы они знали, к каким неожиданным поворотам приведет их расследование, то, наверное, оптимизм обеих поугас бы…

— Это похоже на женский заговор, — сказала Александра.

Она почувствовала, что ей уже не грустно и не страшно, а даже интересно. Они им еще покажут! Кому — «им», она пока не знала. Но надеялась, что вдвоем с Томой они скоро докопаются до таинственного убийцы.

— Ну, и что ты думаешь делать? С чего начинать? — в Томе проснулся азарт следователя.

— Для начала надо вспомнить, как все происходило в тот день, когда убили профессора. Кто как вел себя, кто и когда выходил на балкон.

— И надолго ли выходил, — многозначительно дополнила Тома.

Собирая воедино отрывочные воспоминания, Александра вспомнила, что вели-то себя все практически одинаково. Все нервничали, все говорили о профессоре со злыми интонациями и в злых же выражениях, и, наконец, все выходили на балкон. Некоторые даже по два раза. Последней выходившей была Александра. Когда она выбежала на крик Анджея, профессор был уже мертв. Кто выходил на балкон непосредственно перед ней, сама она не помнила, поскольку в то время из-за своей прострации перестала отслеживать происходящее, воспринимала реальность через какую-то пелену. Даже сейчас она не могла бы точно сказать, что и как происходило в то время. В памяти, как стеклышки в калейдоскопе, крутились бессвязные обрывки, при каждом новом раскладе образуя разные узоры. Поэтому о том времени она могла судить только по тем показаниям, которые студенты давали в милиции.

Согласно этим показаниям, первым на балкон выходил Никита — ругаться. Потом выходила Наталья — и тоже для этой святой цели. Потом выходил Сергей — по его словам, покурить и "заодно проверить профессора". После Сергея студенты на балкон выходили без определенных целей (как выразился Валерий — "глотнуть свежего воздуха"): сначала во второй раз выходил Никита, потом — Наталья, потом — во второй раз выходил Сергей, затем — Лиза, после нее — Владимир, затем — Валерий. Александра вышла на балкон последней, и профессор был в этот момент уже мертв.

Как выяснилось все на тех же допросах, Сергей и Маркушка видели Фрол Фролыча живым до того, как Никита выходил на балкон во второй раз. После этого никто из выходящих на балкон не обращал на профессора никакого внимания. Что и внушало подозрения! Теоретически профессора мог убить любой из них!

Вернее, как выходило по словам Никиты, как раз он-то и не мог этого сделать, ведь и при первом, и при втором выходах на балкон он видел Фрол Фролыча живым и даже разговаривал с ним. Разговаривал дерзко, но силу не применял и нож в ход не пускал — опять же, по его словам. Но словам этим в милиции не поверили: подтвердить правоту его слов не мог никто, ведь после его второго выхода на балкон никто из студентов не обращал внимания на профессора, не знал, в каком он состоянии и жив ли вообще. К тому же, очень уж подходящей фигурой для преступления казался Никита — неуравновешенный, властолюбивый, агрессивный и дерзкий. Подругам фигура Никиты тоже показалась самой подозрительной из всех. Но — делать нечего: решив изначально исходить из посылки о его невиновности, они запланировали проверить всех остальных студентов, присутствовавших на "кровавом зачете".

Рассуждая о том, кто имел физическую возможность убить профессора, девушки приуныли: по всем раскладам получалось, что такую возможность имели все студенты. Даже сама Александра. Поэтому вопрос о физической возможности поспешили поскорее отодвинуть на второй план, а на первый план поставить обсуждение вопроса о том, кто имел мотив для такого страшного преступления.

— Знаешь, не верю я, чтобы вот так, запросто, только из-за того, что профессор не поставил зачет, кто-то взял и убил его, — Тома задумалась.

— Ох, Том, я бы тоже не поверила, если бы лично не присутствовала там, — Александра прикрыла глаза и удручающе неприятная картина всплыла в ее памяти. — Когда Никита запер аудиторию, что-то произошло. Студенты вдруг превратились в надзирателей — как в тюрьме, понимаешь? Они следили, как бы никто не стал отбирать ключ, ругали профессора, желали ему всяких неприятностей. И желали самыми злыми голосами! Хорошо, что сам Фрол Фролыч не слышал этого. Впрочем, мне кажется, что, даже если бы он все слышал, это не остановило бы студентов. Они распалялись все больше и больше.

— Какой кошмар… Бр-р-р…

Тома передернула плечами, представив себе мрачную картину: профессор — старенький седенький приятненький старичок — сидит себе в креслице, рядом стоит палочка, на которую он вынужден опираться во время ходьбы. На нем старомодный костюм в клеточку и чистенькая рубашка. Да, и еще очки, конечно же, неуклюже-милые и в роговой оправе. Профессор морщит лоб, беспрестанно поправляет очки и время от времени приставляет ладошку рупором к уху — чтобы слышать, ведь старенький профессор обязательно должен плохо слышать. А за его спиной стоит… минутку, сколько их там было?.. семь… нет, Александру вычеркнем из этого списка… шесть человек со злобными взглядами и мерзкими ухмылками. "Но, милые мои, — бормочет профессор, содрогаясь от наведенных на него шести пар злобных глаз, — ведь вы учитесь в университете, должны же быть какие-то правила, приличия…" — "Никаких правил!" — жестоко отвечают ему хором шесть голосов. Студенты начинают все ближе смыкать круг у профессорского стола, вот кто-то из них достает из-за спины нож…

Стоп! Кто этот «кто-то»? Ей показалось, что она начинает различать что-то такое, что может указать на личность убийцы, и тут…

— Значит, палочка? — Александра с иронией смотрела ей в глаза, откровенно забавляясь. — И глуховатый, да? Чистенькая рубашка, бедненький старенький беспомощный профессор? Ой, я не могу! — она не выдержала и засмеялась. — Да видела бы ты этого монстра!

— Неужели я разговаривала вслух сама с собой? — смущенно пробормотала Тома.

— Верно! И как это ты догадалась?

— Ну, и ладно. А ты, между прочим, не дала мне увидеть настоящего убийцу! Он только-только начал ко мне поворачиваться лицом — и тут ты его спугнула.

— Да неужели?

— Ага.

Тома задумалась.

— Знаешь, мне кажется, это был парень.

— Ну, конечно, женский пол как-то не вяжется со словом "убийца"…

— Да ну тебя… Словом, в одном я уверена точно…

— В чем же? — заинтересовалась Александра.

— Что все это — кошмар!

— Удивительно точное замечание… И правда — кошмар. Однако хватит лирики. Пора приниматься за дело.

Подруги начали разрабатывать план действий. На первом этапе решено было узнать о том, что за люди подозреваемые в принципе и, следовательно, кто из них психологически был способен совершить убийство.

Но каким образом узнать все это? Правильно — спросить у самих подозреваемых. Но ведь не прямым же текстом! "Ах, уважаемый Сергей, Валерий, Владимир и т. д.! Не поделитесь ли Вы секретом столь удачного убийства? Как это Вам удалось укокошить профессора? Ах, Вы — человек с садомазохистскими наклонностями? Ах, Вы убили Фрол Фролыча, когда выходили на балкон в тот момент, когда остальные играли в дурацкую игру «Сочинялки»? Ах, безумно, просто безумно интересно!" Бред, правда?!

Добравшись до данного пункта рассуждений, подруги поняли, что не знают о подозреваемых ровным счетом ничего. Этот пробел необходимо было срочно восполнить, собрав информацию о подозреваемых.

Для начала решили разузнать о студентах с более близких для самих следовательниц факультетов — философского и филологического. Во-первых, факультеты были гуманитарными и, стало быть, понять личности учащихся там можно было быстрее, нежели у тех, кто учился, например, на факультете информатики или на биолого-почвенном. А, кроме того, и философы, и филологи жили в родном для Александры и Тамары общежитии, поэтому ходить за информаторами далеко не потребовалось бы. Даже если сами Валерий (филолог) и Сергей (философ) живут не в общаге, все равно найдется хоть один человек, который их знает.

— Надо поговорить со студентами, порасспрашивать их об этих Сергее и Валерии, — сказала Александра, глядя вдаль прищуренным взглядом (именно так, как, ей представлялось, и должны глядеть настоящие следователи — Шерлоки Холмсы, например, или, на худой конец, Иоанны Хмелевские…).

— Сергей, Сергей… — пробормотала Тома. — Какой он из себя? Как фамилия?

— Фамилия у этого Сергея — Тоцкий. Сам он такой… Как бы сказать… Ну, не толстенький, но какой-то рыхловатый. Среднего роста. Смотрит так… Хм…

— Как все студенты философского факультета, — подсказала Тома, — как будто ты у них одолжил миллион долларов, а вернул миллион рублей.

— Да нет, как все студенты философского факультета — как будто они изучали тайны, сокрытые от глаз непросвещенных, и докопались до Истины.

Тома ухмыльнулась. Александра усмехнулась. Впрочем, дискуссия на тему того, как именно воспринимать философов, и чем они отличаются от простых смертных, была старой. Она велась все те годы, которые подруги учились в университете, и, в общем-то, все давно уже было сказано. Причем сказано не только этими двумя — дискуссия велась студентами университета с момента его открытия. А поскольку открыт университет был уже ой как давно, то и дискуссия, соответственно, начала утрачивать новизну и актуальность. По крайней мере, абитуриенты, только что поступившие в университет, с юношеским пылом принимались отгораживать себя от прочего мира; те же, кто через все преграды, таящиеся на пути истинного философа, все-таки сумел добраться до последнего — пятого — курса, дискуссий не вели. Зачем? Они и так знали, что философы — это единственные люди, способные проникнуть в тайны Вселенной, понять ее сущность и т. д., и т. п… Была здесь, правда, небольшая неувязочка: точно так же думали про себя и студенты остальных факультетов…

— Ну, хорошо, — сказала Александра с великодушием пятикурсницы. — Надо с этим Тоцким поближе разобраться. А про Ли ты что-нибудь знаешь?

— Ли?

— Валерий Ли, филолог. На каком курсе учится — не знаю. Живет в общаге или с родителями — тоже не знаю.

— А какой он из себя, этот Ли?

— Кореец, красавчик, одевается весьма прилично, очки носит импозантные, галстук такой шикарный. Что еще? — она в задумчивости почесала затылок.

— Красавчик? — чуткое ухо Томы уловило главный родовой признак. — Тогда почему не знаю?

— Что ж, у тебя появилась такая возможность. Если сами мы ничего про этих двух не знаем — надо походить по общаге, порасспрашивать студентов. Ты пообщайся со своими историками, а я возьму на себя своих философов. Только надо разговаривать с ними так, чтобы никто ничего не заподозрил. А то мало ли что… И запомни: главное для нас на данном этапе — во-первых, узнать, были ли у кого-нибудь из подозреваемых мотивы для убийства, а во-вторых, узнать как можно больше о психологических особенностях подозреваемых. Для того, чтобы составить психологический портрет каждого из них и понять, кто из них психологически был способен совершить убийство.

Уже собираясь уходить "на дело", Тома остановилась в дверях комнаты.

— Слушай, Саш, вот Эля попросила тебя вести расследование. А тебя саму она не подозревает? Ведь ты тоже была в той аудитории, тоже выходила на балкон и, значит, тоже вполне можешь оказаться убийцей. Так почему она обратилась за помощью к тебе? Вдруг убийца — это ты?

Александра уставилась в угол комнаты недоуменным взглядом. Действительно, странно. Вопрос о том, что подозревать можно ее саму, просто не приходил ей в голову. Помявшись, она сказала:

— Ну, Эля же говорила что-то о моей человечности. А человечный человек ни при каких обстоятельствах не может убить другого человека. Я думаю, она рассуждала примерно так.

— А с чего она взяла, что ты — человечная? — гнула свое Тамара.

— Не знаю. Может, она считает себя хорошим психологом?

— Натренировалась на Никитушке со своим материнским инстинктом, и теперь думает, что может знать все о психологии других людей?

— Может быть…