– И когда мой систер в пятый раз начала пересказывать последнюю серию, я понял, что сейчас ее собственными руками удушу.
– Леш, успокойся. Она-то ни в чем не виновата. Ну, мозги куриные. Зато мордочка славная, о фигуре я вообще молчу.
Алексей удивленно посмотрел на друга.
– Не, ничего такого, что ты… Лялечка просто милая малышка. Она мне почти как сестренка. Не бойся, я не украду ее из благополучной семьи, чтобы сделать женой безденежного дона…
– …Самого молодого профессора университета, автора монографий и потенциального Нобелевского лауреата, ты хотел сказать?
– Для твоих это пустой звук, Леха, и ты это отлично знаешь.
– Знаю, Дим, знаю. Поверишь, иногда сбегаю из дома, когда они ждут каких-нибудь гостей. Боюсь, опять какую-нибудь «достойную» невесту приведут. Блин, надоело-то как!
– Ты удивительно дипломатичен сегодня, Леш. По-моему, тебя это вконец достало.
– Именно, братишка. Достало вконец. Хочется на все плюнуть и свалить на далекий необитаемый остров…
– Одному?
– Что?
– Одному свалить-то? Или есть компания приятная?
– Одному свалить. Не слушать всяких там доброхотов, которые намекают, что в тридцать три нужно быть или солидным женатым человеком, или взойти на крест. Не вздрагивать от слов «а это хорошая девочка Танечка, племянница папиного партнера…» Хочется просто жить самому и своим умом.
Дмитрий молча улыбнулся – Лешка, конечно, малость преувеличивает, но самую малость. С одной стороны, вроде все у мужика есть: отличная должность, непыльная работа и более чем достойная зарплата, родители, которые могут обеспечить его и его детей до седьмого колена без особых усилий, отличная внешность. А с другой – ему-то нужно совсем другое…
Когда-то давно, они оба только закончили институт, Алексей признался:
– Знаешь, Димон, я готов год своей жизни променять на день в твоей семье…
Тогда Дима очень удивился этим словам друга.
– Понимаешь, ты живешь в мире, где тебя понимают. Тебя, а не то, чем ты должен быть, с точки зрения твоей мамы и по указанию твоего папы. Ценят тебя самого, уважают тебя как человека, твои взгляды и твои цели.
У Димы хватило ума не спрашивать, может ли быть иначе: он прекрасно знал, что в семье его друга все именно так, иначе, и обстоит. Там ценят не человека, а статус, не личность, а место в структуре, клане, семье… И связи… Да, связи в этой семье ценятся почти так же высоко, как статус и принадлежность к «нашему кругу».
После того разговора прошло много лет, но Лешкины вкусы почти не изменились, семейство его порой ужасно бесило. Хотя, положа руку на сердце, временами он пользовался и связями своего семейства, и влиянием, которое оно имело. Но, воспользовавшись, так долго каялся и клялся, что больше этого делать не будет, – ему даже можно было поверить.
Дмитрий уже и вспомнить не мог, когда началась их дружба – дружба более чем благополучного Алексея, сына богатых родителей, и Дмитрия, сына отца-одиночки. Должно быть, это было в классе пятом. Конечно, тогда разделение на богатых и бедных, успешных и лузеров было менее заметно, да и мать Димы еще была жива, хотя уже серьезно болела. Но годы, похоже, соединили мальчишек куда сильнее, чем могли бы это сделать большие деньги или надежные связи. Поругавшись в очередной раз с отцом, Лешка убегал, да и до сих пор убегает к нему. Когда-то он все рассказывал Димкиной маме, потом отцу, а теперь вот самому Дмитрию. Просто излить душу, может быть, выпить пивка, потрепаться о мелочах. Убегает из благополучной сытости в мир понимания и сочувствия.
«Каждому нужно только то, чего у него нет, – частенько думал Дмитрий, глядя на друга. – И только то, чего у него никогда не будет. Только за это любой из нас и готов на все: за достижение недостижимого…»
Профессорское настоящее иногда заставляло Диму становиться мудрецом. Хотя он вовсе не был уверен, что нечто подобное уже не сказал лет на пятьсот раньше другой великий мыслитель.
Тут Дмитрий пришел в себя – он-то великим мыслителем точно не был. Просто ему сильно повезло и с учителями, которые разглядели его нерядовые способности, и с родителями, которые не давили на него, превращая в «такого как все». Они никогда не заставляли его сидеть за уроками, никогда не выгоняли на улицу поиграть в футбол – они уважали сына просто по определению. И поэтому кандидатская по математике в двадцать семь и докторская в тридцать один стали закономерным итогом, благодарностью за уважение и мудрое воспитание.
– Прикинь, как иначе я мог отблагодарить отца за то, что он для меня сделал? Или как мог показать маме, что ценю каждый день, который она провела с нами?
Алексей соглашался – пожалуй, и в самом деле больше никак. И в глубине души завидовал другу – тот чего-то добился сам, к чему-то стремился, опираясь на собственные взгляды и вкусы, и, к тому же, заботился об овдовевшем отце, – и материально, и, что куда важнее, морально поддерживая его.
Сам же Рябинин-младший, пусть и принимал как данность существующий порядок вещей, не хотел ни поддержки отца, ни его помощи и его влияния. Даже более того, он не хотел становиться для отца тем, кем стал Димка для своего. И прекрасно понимал, почему это происходит – отец считал нужным весь мир вокруг себя построить по своему разумению, сломав всех окружающих и подогнав их под свой ранжир. Когда-то давно Димку он назвал малолетним хулиганом и менять своего мнения не собирался. Услышав о более чем успешной карьере Лешиного друга, только пожимал плечами и говорил, что физик-теоретик – это и есть работа для хулиганов и лузеров: денег не приносит, зато оправдывает полное пренебрежение к социальному разделению.
– Профессор? Дмитрий стал профессором? Ты что-то спутал, сын. Этого быть не может – наверняка он вылетит с работы уже завтра. Хулиганью не место за университетской кафедрой… Похоже, тамошнее начальство не в курсе совершенно… Сирота, сын отца-одиночки… Нет, Алексей, ты все перепутал.
И в этом был весь отец – не существовало другого мнения, кроме его мнения, не существовало иных оценок, кроме его оценок, не существовало ничего, что не соответствовало его раз и навсегда принятой им «правильной» шкале ценностей.
О своем отношении к матери Алексей не задумывался – она приняла мир, который сотворил отец, с удовольствием. Первые же по-настоящему большие деньги, заработанные Рябининым-старшим, изменили ее совершенно. Теперь это была лощеная светская львица, любящая салоны и спа, светские тусовки и поездки на дорогие курорты, сдержанно любящая младшую дочь – именно потому, что та была именно такой, какой положено быть девушке из обеспеченной семьи. Ни мать, ни сестру Алексей и не любил, и не уважал. И не слушал. Хотя крови они ему почти не портили – им было лень.
Дмитрий вздохнул – Ляля, Елена, сестра Алексея, была по-настоящему красива. Когда-то он с ней дружил, подумывал, что не отказался бы от такой сестрички и сам. А потом честно признавался себе, что не отказался бы от такой возлюбленной. Но, увы, Ляля была недоступна – куда более недоступна, чем вершина Эвереста. И не потому, что ей бы не позволили родители связаться с ним, профессором Дмитрием Шпаликовым. А потому, что она видела перед собой только умного, но все равно настоящего лузера Димку, который по недомыслию ответственных лиц был допущен в совсем иные, куда более высокие круги.
– Представь, дружище что было бы, если бы я не мог и с тобой поговорить. С ума бы сошел, наверное…
– Прекрати, Леш. Ни фига бы не сошел. Может быть, даже смирился бы, привык. Стал бы считать взгляды отца единственно правильными, а он бы стал называть тебя достойным сыном… Как в плохих сериалах, со слезами на глазах обнял бы тебя и передал завещание, в котором все активы и владения оставлял тебе в день твоего тридцатитрехлетия… Ну, или в день твоей женитьбы…
– О Господи… Точно, как в плохих сериалах. Я б сдох сразу.
– …но день твоего тридцатитрехлетия миновал, отец с тобой разговаривает сквозь зубы…
– И отлично. Чем превращаться в такое…
Дмитрий хмыкнул – друга-то он своего понимал: превращаться в героя сериала тоже не собирался (да и не смог бы). Но временами подумывал, что такие тылы были бы вполне хороши – чтобы можно было не задумываться ежедневно о хлебе насущном, а спокойно делать дело. Дело, которое за тебя не сделает никто. Делать, и не отвлекаться на смазливых тупых студенток, ленивых и наглых студентов, их истеричных мамаш и грозных папаш…
– Жениться тебе надо, Лешка.
– Ага, и тебе тоже, дружище…
Это была давняя и уже несмешная шутка. Когда-то они решили, что женятся в один день, сыграют свадьбу на две семьи и вместе отправятся в свадебное путешествие – круиз вниз по Днепру, в каютах «люкс», тогдашнем верхе роскоши и сибаритства.
– Вот, Димыч, ты женишься на Ляльке, я на Светке… И будем всю жизнь дружить домами.
– «…предлагаю дружить семьями», – не раз отвечал Дмитрий.
Тогда, в девяносто пятом, все было так просто и ясно, с одной стороны, и совершенно непонятно – с другой. Молодые люди еще пытались планировать свое будущее по образцу, принятому в семьях развалившейся страны, но не понимали, что это уже невозможно.
Прошедшие пятнадцать лет не оставили от этих мечтаний камня на камне. Радовало лишь то, что их дружба не пострадала, что они по-прежнему понимают друг друга и принимают такими, как есть.
Дмитрий очнулся от мыслей – Лешка, понятное дело, и в этот раз пришел, чтобы «поплакаться в жилетку». И почувствовать, что у него, давнего школьного друга, сможет найти поддержку и понимание. Пусть хоть у него одного.
– …Лялька, болтушка, мне об этом рассказала «по секрету». Ты ж ее знаешь.
– Прости, я задумался. Так о чем твоя сестра тебе проговорилась?
– Папенька мой готовит очередную гадость. То есть Ленка-то это гадостью не назвала. Говорит, что отец и дядя подготовили документы и пригласили нотариуса, чтобы составить какой-то сложный договор. Типа, что-то о передаче собственности.
– Ну и что?
– Ты плечами-то не пожимай, Дим. Они опять пытаются меня женить.
– Откуда ты знаешь, брат? Ну мало ли зачем они документы готовят…
– Точно тебе говорю – по мою душу все это. Иначе зачем бы отцу приглашать дядю, в фирме которого я, если ты не забыл, тружусь юристом уже три года?
– А что, дядя у вас не появляется без приглашения? Просто так, в гости, не заходит? На приемах не присутствует?
– Аллах его знает, присутствует ли он на приемах – я-то там не бываю. Но Лялькина морда была очень хитрой. И очень довольной.
– А довольной-то почему?
– В этом-то все дело, Дим. Мои родители в последнее время возомнили себя давним графским родом… Не перебивай, иначе я вслух материться начну… Так вот, они решили, что в их роду все должно быть, как у больших. Что младшая дочь не может выйти замуж, пока не женаты старшие дети. То есть, пока не женился я. У Ленки есть бой-френд, маменькин, кстати, однокурсник. Она, Лялька-то, уже и платьице к свадьбе присмотрела, и колечко… И Валерий Ильич уже в доме принят. А я все не женюсь. Вот потому Ленка и довольна. Типа, они тебя как-то заставят. Ты, наконец, по-быстрому женишься, и тогда уже я смогу выйти «за Валерика…»
– Мамин однокурсник? Он же раза в два Ленки старше…
– Ага, ровно в два раза, вот что значит светило математики. Но у него процветающий кондитерский бизнес, за плечами всего один брак без детей… И зверское желание забыть об инженерском прошлом навсегда.
Дмитрий кивнул. Да, этого неведомого Валерика можно понять. А ему, тоже понятно, можно о Ленке забыть. И подумать о Галочке Селивановой, собственной аспирантке. Может быть…
– Слушай, так, может, тебе и в самом деле… того… Ну хоть сделать вид, что женился.
– Дим, ты глупостей-то не говори, а? Может быть, если бы они так не давили, я б и нашел себе жену. Но нашел сам, без их ценных указаний и не по их вкусу.
Что-то в голосе Алексея насторожило друга.
– Похоже, братец, ты уже нашел… И бесишься теперь именно потому, что нашел по своему вкусу. Предвкушая, так сказать, грядущие сражения.
– Нашел, – Алексей кивнул. – Но не так, как ты думаешь. Понимаешь, мне все эти клубы, тусовки, приемы… Сам знаешь…
– Знаю, видел.
– …Ну вот, парни-айтишники как-то в курилке болтали, а я слушал – они-то без башни, им все равно, кто рядом смолит, хоть президент США, хоть марсианин.
– И наболтали они о чем?
– Да много о чем. Но меня-то дернуло, что им велели заглушить на работе выход на социальные сети и домены с такими сетями. И сайтами знакомств.
– И что? – Дмитрий все еще не понимал, куда клонит друг. – У нас в лавке та же фигня, о студентах я вообще молчу. Но и преподам выход на социальные сети закрыт. Даже преподам с кафедры социологии…
– Что-то у меня в голове свербело-крутилось. Ну вот, я вечером и пошел на один из таких сайтов. Наверняка же там должны быть не только придурки, но и вменяемые.
– А-а-а-а, дружище! Ты завел себе компьютерную возлюбленную! И как оно, любовь по проводам-то?
– Тьфу, ну ты и скажешь, Дим. Это с год назад было. Сначала я ваще без фотки анкету повесил, но быстро понял, что, кроме совсем уж озверевших от голода бабенок, никого не найду. Разместил фото, подредактировал анкету…
– Да не томи ты! Бог в ней, анкетой! Нашел кого?
Алексей кивнул.
– Нашел. Славная девушка такая, умница, трудяга. Всего добивается сама, своими силами.
– И? Ты с ней уже?
– Дим, прекрати. Я ней знаком только в Сети. Мы даже ни разу не встречались вживую. Не поверишь, я даже не знаю, где она живет. Может быть, черт знает где, в Питере, к примеру, Или Сыктывкаре… Хотя, похоже, там такая же погода, как у нас здесь.
– Леха, ты болван, прости за прямоту. И что, эта принцесса неведомого царства лучше, чем твои подружки?
– Да, дружище, лучше. Где бы она ни жила, но она лучше – она меня понимает. Она сразу подстраивается под мое настроение. Она… Да она умнее, чем все мои подружки вместе взятые.
– А внешне? Ты хоть фотку ее видел?
– Видел, конечно. Говорю же, славная – рыжая, но не ярко, а так… благородно. Веснушки, говорит, под солнышком появляются. Глаза светлые, серо-зеленые.
– Рыжая, говоришь? Рыжие богатство приносят…
– Дурак ты. Это рыжие кошки богатство приносят. А рыжие женщины…
– Судя по твоей физиономии, они приносят вполне положительные эмоции. Давай-ка я, как матерый препод, подытожу: итак, у тебя уже год есть подруга по переписке, умная и славная. Которая тебе нравится больше, чем все твои прежние крали. Так?
– Так, – Алексей кивнул.
– …Но ты при всем этом не знаешь, ни где она живет, ни замужем ли она. И никакого желания перейти от общения он-лайн к общению живому не испытываешь.
– А вот тут ты ошибаешься. Я знаю, что она не замужем. И давно уже подумываю узнать, где она живет. А если можно, даже пригласить ее на свидание.
– Уже хорошо. А общаешься ты с ней как? Все еще на сайте?
– Нет, в скайпе.
– Так ты, похоже, видел не только ее фотку, но и ее дом.
Алексей отрицательно покачал головой.
– Нет, не видел я ничего. Она работает дома, внештатно – переводит патенты, технические описания, инструкции. Ей проще переписываться, видео, говорит, отвлекает сильно. Ну, а я не настаиваю.
– Понятное дело. А она-то тебя видела? Что о тебе знает? Спорю, ты ей не сказал, кто твои мама-папа…
– Не сказал. Понимаешь, Дим, я хочу, чтобы уважали и ценили меня, а не мое положение.
– Уж раз тыщу я слышал это. Так что ты ей наплел?
Алексей поморщился, но с Димкой пререкаться было бессмысленно, конечно, наплел. Смешал крупицы правды с целыми пригоршнями вранья… нет, скорее фантазий, чем вранья.
– Наплел… Ну ладно, наплел. Сказал, что делаю нужное людям дело, что выучился на юриста, а потом понял, что хорошо бы пользу приносить, а не бумажки перекладывать.
– А фотки присылал? Небось, с трудом нашел такую, где на тебе надето меньше чем на пару тыщ баксов.
– А фотошоп для чего, приятель?
– Бедная девчонка. Она-то верит, что вы с ней одного поля ягоды. А ты ей просто морочишь голову.
– Знаешь, Дим, думаю, что я готов на ней жениться хоть завтра. Она моя, понимаешь? А ты «бедная девчонка»…
– Так позови ее на свидание! Чего ж тянуть?
– А если она живет на другом конце света?
– Вот и узнай! А если она живет по соседству? А если она с тобой ходит по одним и тем же улицам? Что ты тут весь в растрепанных чувствах, как пацан, сопли размазываешь?..
– Не ори, братец. Хочешь, я прям сейчас ей напишу? Прям от тебя?
– Нет уж, дружище. Давай ты этим займешься дома.