Жанна извела уже половину салфеток на столе, промокая лицо и проклиная Алексея с его любовью к пешим прогулкам в самое пекло.
«Могли бы и на моей поехать. У меня и кондиционер есть. И вообще, уютненько было бы. А потом я бы так шикарно вышла из машины, оперлась на его руку, улыбнулась… И не мучилась бы теперь от мысли, на что похожа…»
Жаннино воображение нарисовало ей прекрасную глянцевую картинку: вот она в машине, вот Алексей открывает ей дверцу, вот она опускает на асфальт одну бесконечно длинную ногу, потом вторую, позволяя окружающим полюбоваться на их неземную красоту, потом встает и походкой манекенщицы медленно плывет в ресторан, давая возможность тем, кто еще не упал от восхищения, насладиться красотой ее шага и стильностью платья. Картинка, правда, грешила против истины – в воображении Алексей помогал ей выбраться из приземистой алой «Ламборджини». А вовсе не из «Фиата», который на самом деле подарил ей отец.
Но как бы ни было, сейчас они до ресторанчика добрались пешком. Столики и впрямь были заняты далеко не все.
– К счастью, еще лето, – проговорил Алексей, выбирая место как можно дальше от эстрады и здоровенных колонок. – Вот осенью здесь начнется…
Жанна тогда пожала плечами – ну начнется и начнется. Модное место, пришлось бы терпеть. Или заказывать столик заранее.
Алексей смотрел по сторонам. Да уж, местечко странное – конечно, здесь о настоящей Мексике можно только вспоминать. Причем с печальным вздохом. Хотя приятным отличием была почти стерильная чистота, чего не скажешь ни об одной из харчевен в Мехико.
Алексею довелось побывать там всего раз, и он с удовольствием вспоминал те три ленивые недели: неторопливые прогулки по городу в полуденное пекло, харчевни, где было невыразимо вкусно и далеко не так чисто, как привык европеец, старую университетскую библиотеку, откуда так не хотелось уходить.
– Ну как тебе здесь, Лешенька? – Жанна ослепительно улыбнулась. – Правда, настоящая Мексика?
Ее спутник молча кивнул. Он продолжал осматриваться и сейчас Жанне напомнил какую-то хищную птицу в поисках добычи. Никакого удовольствия на лице «Буратины» она не увидела.
«Черт, да что за день сегодня! Что ни сделаешь – все не так! То я его оторвала от работы, то затащила неведомо куда… Ну и что мне теперь делать?»
– Странная какая-то Мексика, Жан.
– Почему? – девушка с удовольствием задала этот вопрос. Да, сейчас ее занудный женишок начнет рассказывать, что так и что не так. Но придет от этого в отличное настроение, отмякнет душой и с благодарностью проведет в ней остаток дня.
«Господи, и ведь так придется юлить и хитрить годами! Во вляпалась-то!»
Настроение стало еще более отвратительным, но выучка взяла свое: Жанна, не отрываясь, смотрела на Алексея, и на ее лице жил самый что ни на есть неподдельный интерес.
– Нет, «странная» – это неправильное слово. Нарочитая, искусственная, избыточная… Понимаешь?
Девушка кивнула, не понимая ничего. Ей казалось, что и стены в каких-то скульптурах и полосатые дорожки на полу, и музыка, и тяжелые стулья, и веселые скатерти – все удивительно гармонично и стильно. Даже зеркальный потолок был удивительно к месту, создавая странную иллюзию высокогорья. На Жаннин вкус, разумеется.
– Ну вот, ты тоже заметила. Вот смотри: по обе стороны двери они изнутри выстроили эстипите…
– Что?
– Вот смотри. Колонны видишь, такие резные, с ромбами, волнами, как будто нанизанные друг на друга… Вон ионический ордер, а над ним капитель вроде коринфской, ну, вычурная такая.
– Да, я поняла.
«Господи ты боже мой! Интересно, есть хоть что-то, чего этот зануда не знает?»
– Мало того, что такие колонны ставят не внутри здания, а снаружи… Изнутри они только в церквях уместны. И зачем, скажи не милость, их надо было раскрашивать, как детские кубики?
– Так зато ж красиво… И под цвет ковриков…
– Ну разве что.
Алексей замолчал, собираясь с мыслями. Что-то в словах Жанны его насторожило, царапнуло. Но пока он не хотел задумываться об этом, только чувствовал: объяснения своему неудовольствию следовало дать исчерпывающие – чтобы больше к этому не возвращаться.
– Стена напротив нас, видишь, расписана, как огромная картина?
Жанна кивнула – картина была, на ее вкус, уродливой, но, безусловно, что-то такое на стене присутствовало.
– Это ребята слизали с какого-то из муниципальных зданий. К счастью, Сикейроса все-таки не решились копировать. Такие росписи в Мехико очень часто можно встретить, даже стиль есть такой в живописи: «мурализм» – огромные фрески-картины, в которых художник пытается сочетать современную живописную пластику с эстетикой доколумбовых мексиканских культур.
Жанна про себя вздохнула. Ей всегда казалось, что чаша ее терпения глубока, как океан. А сейчас она понимала, что чаша-то вот-вот переполнится: еще пара фраз Алексея, или одно его пространное рассуждение, или оценка модной песенки, которую можно просто слушать и не вникать ни во что…
– Ну и что? Что в этом плохого?
– А ты не видишь, что всего здесь слишком много? «Я надену лучшее и все сразу», понимаешь? Как будто ребята хотели доказать, что более мексиканистой Мексики посетителям этого кабака все равно нигде не найти.
– Но это же хорошо! Стиль такой!
Алексей молча взглянул на собеседницу. Он сто раз пытался понять, что же его так раздражает временами в Жанне. У Димки спрашивал, тот отвечал, но как-то туманно, типа «Слушать-то она тебя слушает, но вот слышит ли?». А сейчас словно пелена стала с глаз сползать. «Да она ж ничего не знает! Ей и нравится потому все вокруг, что она не знает, что может быть иначе и как оно должно выглядеть на самом деле! Как будто я слепому пытаюсь растолковать, как меняется небо на закате… Бедная девочка!»
Он подумал, что надо бы с Жанной быть помягче, объяснять ей попроще, подоступнее. Как будто он рассказывает Димкиным студентам или маленькой Ляльке.
– То же самое в меню, смотри. Все, что только можно придумать, и сразу!
– Но на то оно и меню, Леш… Ну вот захочется тебе чего-то этакого. А они тебе честно: а вот вам, пожалуйста!
– Солнышко, но это же, теоретически, кухня мексиканская, верно? Ну энчиладос, буритос, тортилья… Старинные испанские блюда, хорошо, если они их умеют готовить. А суши-то здесь зачем? А пицца? А вот борщ… Тоже мексиканское блюдо?
– Леша, ты не прав. – Жанна выпрямилась: ей до смерти надоели эти лекции, и она решила поспорить там, где, как ей казалось, у нее были твердые знания и полное понимание картины. – Это же делается для наиболее полного удовлетворения желаний клиентов.
– А мне почему-то кажется, что это сделано неразумно. Уж очень разные приемы приготовления, разные специи… Да и инструменты для кухни мексиканской и, например, японской… Они не просто разные, они диаметрально противоположные. Мастер в Японии годами учится держать нож для разделки рыбы! А тут, выходит, есть такие умельцы, которые и рыбку могут без проблем, и ролл в нори играючи сворачивают. А потом, удовлетворяя, как ты говоришь, других клиентов, живенько так разделают тесто на пиццу, руками выкатывают в тончайший лист. А потом, пока пицца выпекается, сальца нарежут и борщик сбацают… Так, что ли?
– А почему нет?
– Потому что такого не бывает! Или у них толпа поваров, которые натасканы на что-то одно. И они терпеливо ждут, когда какому-нибудь гостю захочется заедать борщ именно пиццей с морепродуктами. А все остальное время сидят в уголке и разгадывают кроссворды. Или поваров один, ну два. И они готовят все, ничего толком не умея.
– Вот давай попробуем и поймем, умеют они или не умеют.
– Ну давай. Только тогда уж заказывай сама – чтобы я гадостей официантам не наговорил.
Алексей вышел из зала и закурил. Вот духота в ресторанчике была самая что ни на есть мексиканская. Представить, что станет с Жанной, если блюда все-таки будут аутентичными, как это обещала реклама, Алексей сейчас просто боялся.
«Да, надо будет сока заказать… И на всякий случай сыра пресного… Чили вещь прекрасная, но очень коварная…»
Садящееся солнце окрасило город всеми оттенками золота. Алексей залюбовался и с некоторой досадой подумал, что куда приятнее было бы сейчас отправиться в лесопарк, найти там открытое кафе и, попивая холодное пиво, любоваться августовским закатом.
– Ну да ладно, – пробормотал он. – Лесопарк не убежит.
Алексей вернулся в зал. На эстраде суетились четверо длинноволосых парней в пончо и огромных шляпах – они настраивали гитары, зачем-то подключая их к усилителям, перебрасывались репликами и расставляли пюпитры.
– А сейчас будет аутентичная музыка…
К счастью, Жанна никакой иронии в словах Алексея не услышала.
– Ой, Леш, да. Девочки говорили, что здесь отличный квартет! И поют они так здорово!
Жанна малость заболталась, но Алексею сейчас было не до нее. Наконец он понял, что напоминает ему все окружающее. «Необыкновенный концерт, елки-палки! Латиноамериканское трио «Лос-Самомучас!» …И песенка «Ай-яй-яй, кампанья», что в переводе означает «Ой-ей-ей, коллектив!»
– Поют, говоришь? И четыре электрогитары… Отлично, просто замечательно! Ну-ка, послушаем.
Жанна кивнула – яда в голосе Алексея стало больше, но девушка его опять не заметила.
Наконец музыканты настроились. Воспитанная публика притихла или хотя бы старалась не так громко пользоваться столовыми приборами. Зазвучали первые ноты. Алексей насторожился. Вступили голоса – и тут Жаннин «Буратино» от души расхохотался.
– Лешка, ты чего? Прекрати! На нас люди смотрят!
– Аутентичная музыка, говоришь?.. Ох, ну ребята дают. Наверное, они на совсем уж крутых баранов рассчитывали, честное слово. Лекция для колхозников!
– Леша, ты о чем?
– Я о том, что ребята, это чистая правда, поют вполне хорошо. Для ресторанных лабухов, конечно. На твердую ресторанную «пятерку». Но вот с репертуаром у них промашечка вышла. Послушай сама!
Алексей был прав: квартет вполне поставленных теноров на три голоса выводил «Палому».
– Это, девочка, песня «Голубка» – «Ла палома» по-испански. И написал ее Себастьян Ирадьер, испанский композитор и вокальный педагог. В середине девятнадцатого века он много путешествовал, жил в Париже, был придворным музыкантом и учителем пения у императрицы Евгении, жены Наполеона Третьего. Был Ирадьер на Кубе, прожил там больше двух лет. И именно там написал «Голубку».
– На Кубе?
– Да, тогда это была заокеанская провинция Испании. «Голубка» по стилю – хабанера, в Гаване она впервые и прозвучала.
Жанна услышала знакомое слово и решительно перебила:
– Хабанера? Как в «Кармен»?
– Да, – Алексей с удовольствием кивнул. Он уже разглядел, что Жаннино молчание-кивание идет от полного ее незнания: она, похоже, вряд ли слышит все, что он ей говорит. Удивительно, как она вообще что-то улавливает в его пространных рассказах. – И хабанера из «Кармен» тоже написана Ирадьером, Бизе ее услышал и вставил в ткань своей оперы, хотя, конечно, гармонизировал. В партитуре эта ария так и называется: «Подражание испанской песенке».
– А-а-а, ясно.
– Песня быстро перешагнула залив и оказалась на континенте. Ее сделали своей строевой песней мексиканские мятежники. А их император Максимилиан даже был под нее казнен!
– Ну вот видишь! Все-таки аутентичная мелодия!
– В таком случае, девочка моя, ребята нам могут спеть и «Марсельезу» – ее повстанцы всего мира пели, не только французы пылкие.
– Господи, Лешенька, откуда ты все знаешь?
– Давно живу…
Жанна недоуменно посмотрела на собеседника.
– На самом деле, Жаннуль, все просто. Мне не очень повезло с родителями, но зато очень повезло с друзьями. Вернее, с другом Димкой. Отец его настоящий меломан – он не просто любит музыку, он старается узнать как можно больше обо всем, чем увлекается. А увлечений у него много, несмотря на то что он воспитывал сына один и поднимал Димку фактически один. Димкина мама умерла, когда мы еще в школе учились.
О друге Буратины Жанна была от Ляльки наслышана. Та много раз рассказывала и о том, какой он умный, сколько всего знает, какой галантный – куда там всем остальным Ленкиным кавалерам.
– Он просто классный, Жан! Одно плохо – бедный совсем!
– Бедный?
– Ага, ужасно! Профессор в универе, сама понимаешь…
Жанна кивнула – она отлично понимала, что университетский профессор для Ляльки не ровня. Человек «не нашего круга». А вот Лешке, похоже, плевать на такое деление на своих и чужих. Зато было не плевать Жанне: ей тоже казалось, что голодранцы должны знать свое место.
«Ну ничего, вот мы поженимся, я все на места поставлю, честное слово!»
Алексей, и не подозревавший, что за него уже все решено, продолжал:
– Вот Димкин отец нам много чего рассказывал. Пластинки ставил, не винил, а те, прежние, из шеллака. И рассказывал много… так интересно. Наверное, столько сейчас знает только какая-нибудь Википедия. Но ту надо знать, как спросить, чтобы ответ получить.
У Жанны уже не было сил, чтобы делать заинтересованное лицо. Официанты не торопились, голос Алексея убаюкивал, да и духота становилась просто нестерпимой. Девушка пошарила глазами по залу и с удовольствием увидела заветные двери.
– Прости, Леш, я оставлю тебя.
Наступила тишина, и Алексей кивнул, наслаждаясь ее мгновениями.