И снится Дарвину сон.

Он, большая начинённая остриями рыба, просыпается в зарослях гигантского камыша и медленно, шевеля плавниками, начинает движение с мелководья в зелёную глубину лагуны. Он долго спал. Его желудок переварил всё до последнего катышка от вчерашней охоты. То была охота! Вязкая серебристая гадина ускользала в розовую хлябь глинистого травертина и одновременно пыталась алмазной пилочкой зубов надкусить Дарвину трахею между передними плавниками. Но ему всё же удалось схватить этого мерзкого угря чуть ниже головы, сжать челюсти и завершить долгую изнурительную работу. Вкуснятину пришлось караулить несколько лун, пока не наступил благоприятный момент схватки.

Так думал Дарвин, впрочем, нет, не думал, но скорее ощущал причинно-следственную связь с прошлым, которая, как первая натуральная эманация, досталась ему в наследство от океанических прародителей.

Зелёная муть лагуны в этот ранний час была ещё пуста. Смешные простейшие микроорганизмы копошились возле куска хряща, недоеденного кем-то с вечера. «Интересно, кто его спугнул?» – подумал Дарвин и поймал себя на мысли, что рассуждает. Раньше он никогда не задавал себе никаких вопросов, а просто убивал и ел. Он совершал все действия рефлекторно потому, что анализировать происходящее ему было просто нечем! Теперь же, с появлением вариативного аппарата, он мог предвидеть свои действия, и это давало ему определённую свободу в выборе манеры охоты.

Где-то там наверху, за кромкой жизни, уже встало солнце и осветило зелёную глубь лагуны. Дарвин почувствовал, как натянулся внутри под позвоночником его простейший желудочно-кишечный тракт, сообщая на уровне бессознательного, что пора прекратить это аналитическое ничегонеделание и начать реально охотиться.

«Да, материя первична!» – напоследок сделал открытие Дарвин, раскрыл боковые плавники и устремился на глубину, где вчера приметил неказистого рачка, которым несложно было б поживиться…