Часть 1. Детские игры.

О взаимоотношениях трёх разумных стихий – человека, моря и берега – можно говорить и писать бесконечно.

…Волна выкатилась из моря и поползла, как раздувшаяся от гнева кобра, к ногам человека.

– Ух ты, – встрепенулся человек, робея перед набегающей горизонтальной массой.

– Не боись! – выдохнула волна, не дотянув до человеческих пят каких – то полтора метра.

Или, например, так:

Огромная волна вспенилась вдалеке и грузно перекатывается через пороги. Кажется, остановить её невозможно! Минуту спустя, потеряв сакральную связь с материнской глубиной моря, она мелеет и покорно приплёскивает песчаную отмель нежнее пеночки утреннего кофе.

– Эх-х-х-не-выш-ш-шло… – выдыхает волна и пятится назад.

(Кстати, вы замечали, как вслед за убегающей волной пятится по песку её мокрая тень?)

Берег торжествует победу, искрясь на солнце миллиардами песчинок, которые только что едва не превратились в морское дно. Но торжество берега не долгое. Вот уже следующая волна клокочет бурунами: «У-у-у-меня-получится!» и так же, как её предшественница, стремится отвоевать полоску прибрежной отмели. Но и её ждёт разочарование. И снова ненадолго торжествует берег.

Хозяин моря царь Окиян поглядывает из коралловых глубин на одиозные усилия волнистой ряби и хранит олимпийское спокойствие. Он знает: вода по капле точит всякий камень, а уж волн-то в Его «сундуках» достаточно!

Вот потеха! Волны одна за другой ползут на берег, как маленькие карапузы, перебирая под собой пухлыми пенистыми лапками, а мать, натянув полозки, с улыбкой возвращает их обратно.

Море всегда возвращает волну, чтобы не случилось беды. Оно знает: стоит волне заглядеться на берег секундой дольше, миллионы крохотных песчинок, как стая голодных пираний, набрасываются на пенистую шалунью и безжалостно её поедают. А потом, сытые и довольные, они, искрясь на солнце, смыкают мокрые животики так плотно, что хоть бегай, хоть катайся на велосипеде – не провалишься!

А теперь вспомним картину Айвазовского «9-ый вал».

О, это резвятся уже не милые карапузы, а «детишки» постарше. Они обучены всем премудростям морской охоты и своё не упустят. Даже мать-Море порой волнуется, глядя на потешные игры своих высоколобых умников. А шуму-то сколько! Бедный кораблик, как мячик для пляжного волейбола, то взлетает вверх, то стремительно падает вниз, и, кажется, вот-вот больно ударится о дно. Нет! Кто-то в затяжном прыжке вытаскивает верную свечу. И игра продолжается.

Но вот Ветер-ветрило повелевает небесному грому протрубить: «Довольно!» И на горячие головы разыгравшейся «детворы» проливаются накопившиеся в облаках материнские слёзы умиления.

Вы когда-нибудь видели море в грозу?

Штормовое брожение масс успокаивается, огромные валы мерно покачивают линию горизонта. И если чудом уцелел какой-нибудь кораблик, то капитан уже не читает молитву о спасении на водах, а, раскурив трубку, велит юнге поднести ковш лучшего рома из кладовых корабля. «Жорж! – кричит он юнге, – мы уцелели, три тысячи…!»

Часть 2. Садко

Игры завершены. «Детишки» большие и малые рассаживаются за родительским столом. По всему видно, аппетит они нагуляли на славу!

А на столе-то чего только нет: три корабля с полным корабельным снаряжением, штук сорок шлюпок, яхт рыбацких и всевозможных вельботов, а по мелочам – не сосчитать!

Во главе собрания на тронном возвышении два брата сидят: Ветер-ветрило и царь Окиян. Сидят, на детишек поглядывают, трапе́зу не начинают, будто ждут кого.

И точно. Ползёт, переваливается по дну огромный ком чудищ морских. Тут и осьминожки, и рачки всякие, и коньки морские, и каракатицы.

– Обнаружили? – спрашивает царь Окиян сошку морскую.

– Повсюду искали, отец наш, ох, повсюду. Старались, как могли! – отвечает челядь истошно и пискляво.

– Обнаружили или не обнаружили?! – сердится царь.

– Обнаружили, отец наш, обнаружили, не гневайся, получай подарочек! – отвечает за всех с поклоном вертлявая каракатица.

Расступились чудища и вынесли наперёд ряженого в кафтан человека.

– Играй, Садко! – крикнул брат Ветер, – Не привык я без движения столовничать!

Садко оглядел пирующих, взмахнул рукой и ударил по струнам. Да так крепко ударил, что порвал все четыре разом.

– Эх ты, неумеха поганый! – Окиян нахмурил брови и залпом осушил кубок с водой из Красного моря. Оттого его щёки раздулись и стали пунцовые, – Как смеешь ты, смерд, нам с братом трапе́зу печалить?!

– Виноват, владыко, отпусти на час, вернусь и струны новые принесу.

– А коли не вернёшься, что тогда?

– А тогда – не пить мне воды вовек и от жажды умереть, коли слово нарушу.

Переглянулись братья и отпустили Садко.

…Сидит Садко на берегу, смотрит на волны. Струны он отыскал, да знает, не отпустят братья его второй раз, при себе оставят. А коли плохо сыграет, не потешит «публику», так на съедение морским чудищам отдадут. Вот ведь задача: и живым остаться, и на свет Божий вернуться?

Эх, не поплыви он второго дня на корабле, послушай жену Софьюшку – не сидел бы сейчас у врат морских, да слёз горьких не лил.

Тут пришла ему в голову мысль…

– Вернулся? – басовито хохотнул царь Окиян.

– Как обещал, великий царь, вернулся, – Садко молодецки топнул сапожком и как бы невзначай наступил на плюгавую каракатицу. Та взвизгнула, выпустила облако пепельно – чёрного дыма и обиженно отползла в сторону.

– Вот это по-нашему! Играй! – брат Ветер выпорхнул из-за стола и молодецки пошёл по кругу.

Садко заиграл Камаринскую, да так ладно, что и царь Окиян, и дети, и прислуга царская, все повскакали со своих мест и закружились, переплясывая друг друга.

А Садко только того и надо. Стал он играть ещё быстрее, ещё громче.

Первым повалился на дно морское гигантский осьминог, запутав щупальцы в клешнях огромного краба. Краб никак не хотел падать на спину, оттого разозлился и не на шутку сжал клешни, как при охоте. От нестерпимой боли осьминог совершенно вышел из себя и стал несколькими свободными щупальцами хлестать всех вокруг. Сочные удары многометровых конечностей с ядовитыми присосками навели ужас на танцующих дельфинов, касаток и невиданных глубоководных чудищ. Началась паника. Ломая столы с дорогими угощениями, морская братия кинулась врассыпную. Музыка стала не слышна за визгом, бульканьем, ударами хвостов и плавников друг о друга!

Часть 3. Софьюшка

Садко закинул гусли за спину, изловчился и обхватил руками набирающего скорость дельфина. Дельфин метнулся в сторону, но Садко вжал тело в его скользкую спину и чудом сохранил равновесие.

– К людям! – прокричал он. – Скорей!

В испуганных зрачках дельфина вспыхнул на мгновение свет канувших в Лету тысячелетий. Он понял, вернее, почувствовал, что хочет от него человек и, как верный конь, помчался к берегу.

– Отченька благой, помози! – шептал Садко, из последних сил стараясь не расцепить немеющие пальцы рук. Дельфин ещё прибавил скорость. Через двадцать минут он как торпеда взлетел над волнами. Садко успел вдохнуть грудью воздух, пропитанный сладким ощущением прежней солнечной жизни.

Дельфин сбавил скорость и, мягко шелестя плавниками, подплыл к берегу.

– Софьюшка, да как же ты здесь оказалась? – воскликнул Садко, выходя на берег.

София поклонилась мужу в пояс, потом подошла к дельфину, застывшему, как огромный валун, на мелководье и погладила его скользкий нос:

– Спасибо тебе, дружок. Возвращайся с миром, Бог с тобою!

Что-то очень знакомое ещё раз окликнуло память дельфина. Он внимательно посмотрел Софьюшке в глаза и, отталкиваясь плавниками от мелководья, попятился в море.