Она сказала мне:    Вон там, на пустыре    Рядом со ржавой банкой из-под килек    Растёт голубой цветок.    Сорви его    И принеси мне.    Я так хочу.    — Пожалей пустырь! —    взмолился я, —    ведь цветок у него один!    — Жалость унижает, —    сказала она.    Я пошёл на пустырь,    Сорвал цветок    И принёс его ей.    На моих глазах    Она медленно оборвала    Все его лепестки    И потом отбросила его прочь.    Я ударил её по щеке.    Она заплакала.    Но я не стал её жалеть,    Потому что жалость    Унижает.

   Там женщины    Сидят себе и вяжут.    Спокойные,    Сидят себе и вяжут.    И мне так страшно,    Тошно,    Неспокойно.    — Эй, женщины!    Да бросьте же вязать!    Глядите- мир на проволоке пляшет!    Он оборваться может каждый миг!    Но вяжут женщины, не слушая меня    И спицы острые    В руках у них мелькают.    Я успокоился:    Знать, есть какой-то смысл    В вязанье этом,    Значит, женщинам виднее- ведь портить шерсть они не станут зря.

   Наша вера- пропала.    Все спрашивают друг у друга:    — Где наша вера?    Вы не видели нашу веру?    Она такая светлая,    Чистая и наивная,    С голубыми глазами    И с ямочками на щеках.    И правда, где она, наша вера,    Что с ней стряслось?    Может быть, её застрелили    Выстрелом в висок,    Предварительно обрезав ей волосы?    (Зачем же волосы пачкать?)    А перед этим ей совали    Иголки под ногти,    И она страшно кричала?    (Попробуйте-ка не кричать!)    Может быть, её заставляли    Чисить нужник голыми руками?    (У неё были красивые руки    с длинными пальцами).    Её рвало, но она чистила,    А потом её утопили в этой жиже.    Может быть, её заставляли валить лес    На сорокаградусном морозе?    (У неё не было тёплых рукавиц,    никто не присылал её посылки).    Но она пилила.    А потом замёрзла    И её занесло снегом.    Может быть, её изнасиловали    Пьяные солдаты (она ведь была    Очень недурна- наша вера)?    Изнасиловали и ушли довольные,    А она повесилась?    Но скорее всего,    Но вполне вероятно,    Мы ей просто надоели    И она сбежала от нас.    Собрала вещички и- ушла    С узелочком куда глаза    Глядят.    Может быть, она вообще странница?    Кто её знает?    Течёт речка глубокая и широкая.    Говорят, в ней полно рыбы,    Но рыбаки все с голоду передохли.    — От безрыбья    или от лени?    — От безверья, — кричат-вопят,    от безверья! Но что делать?    Наша вера куда-то запропастилась.    Вы не видали нашу веру?    Она такая светловолосая,    Чистая и наивная,    С большими голубыми глазами    И с ямочками на щеках.

   Шут! Шут! Тут шут!    Шута поймали!    — "Пошути, шут! По шутовству соскучились!    Посмеши, шут! По смеху стосковались!    Тащите сюда всех царевен- несмеян!    Тащите сюда всех зарёванных царевен!    Шут! Шут! Шут!"    А тот стоит весь бледный    И губы у него трясутся.

   Та женщина была    Прямым шоссе,    Обсаженном прямыми    Тополями.    Та женщина меня бы завела    В такую даль,    Откуда возвращаться    Уж смысла нет    Но странствия в ту пору    Меня не привлекали    Почему-то.

   Рябая Русь    В рубахе рваной    Рожает    Родится розовый    Ребёнок,    Заорёт,    И робко роботы толпой    Его обступят.    — Рубите руки    резвым гармонистам!    Там Русь лежит    Среди стволов сосновых.    Там Русь лежит    И смотрит в облака.    Там Русь лежит    И тихо, ровно дышит,    А радиоактивный тёплый дождик    Шуршит в хвое,    И медленные капли    Стекают по рябым её щекам.    Растут грибы,    Гигантские грибы    Растут в лесу,    Их собирают дети    И продают на рынке    За бесценок.    Но никому они не говрят,    Что там на мху    Рябая Русь рожает.    Что проку прятаться? —    Иные рассуждают, —    История, как трактор озверелый,    Прёт напролом,    Просеку прорубая    В непроходимом времени.    — Простите,    но надо всё-же пальцы    поотрубить    всем резвым гармонистам поскорее!    Рябая Русь рожает.    О, Господи!    Как долго!

   Порой мне кажется,    Что я и есть тот самый,    Порой мне чудится,    Что я совсем не тот.    Порою стыдно мне    Глядеть в глаза прохожих    И я по улицам стараюсь не ходить.    Однажды вышел я    Из дому- и тотчас    Меня гурьбою окружили дети.    — Эй, дяденька! —    кричали мне они, —    не притворяйся,    на сты не обманешь!    Ты сам себе надел    Ошейник, дяденька,    И сам себя ведёшь на поводке!    Полай нам, дяденька!    Пожалуйста, полай!    И я залаял.    Что я мог поделать?    И дети в страхе    Тотчас разбежались.    — Да, я — не тот, —    подумал я с тоской,    и почесал себе ногой за ухом.

   Посмотреть в лицо своей жены    И увидеть в нём океан    И три старинных судна    Под всеми парусами.    Удивиться, взять подзорную трубу    И убедиться, что это корабли    Колумба, плывущие открывать    Америку.    Посмотреть в лицо своей жены    И увидеть себя стоящим на крыше    Семиэтажного дома,    На самом краю карниза.    Испугаться, схватить себя за руку    И оттащить в сторону.    Посмотреть в лицо своей жены    И заметить, что оно бледное,    Что губы дрожат,    И что глаза испуганы.    Спросить:-Что с тобой?    И услышать:-Мне показалось, что ты    Сошёл с ума!    Ведь это не корабли Колумба,    Это маленькие бумажные кораблики, которые ты    Пускал в детстве.    И семиэтажного дома тоже нет,    Ты стоял на крыше низкого дровяного сарая    В нашем дворе.    Обидеться и закричать:    — Я не виноват!    Твоё лицо лжёт!    Отвернуться и услышать, что    Жена заплакала.

   Она идёт мне навстречу.    Её острые прямые плечи    Плывут плавно и торжественно,    Её бёдра покачиваются    И по очереди    Обнажаются её колени,    Появляясь на миг из-за края    Серенькой юбки.    Она идёт мне навстречу,    Гордо и вызывающе неся на лице    Свой немыслимый рот.    Она приближается    И бежать уже поздно.    — Здравствуйте, Сюзи, —    говорю я, —    сегодня Вы просто великолепны!    — А вы молодец, — говорит Сюзи, —    я думала, Вы убежите.    У Вас очень испуганный вид.    — Правда? — говорю я.    — Правда, — говорит Сюзи,    и мы долго хохочем.    Что такое Сюзи?    Сюзи- это существо,    Похожее на девушку.    Но Сюзи- это и розовые кристаллы    В гранитных камнях стены,    Выложенной в шестнадцатом веке.    Но Сюзи- это бесконечная цепь озёр    С бесчисленными островами,    Уходящая на Северо-Запад.    Но Сюзи- это и сосны, которым    Очень хочется    Спуститься к самой воде    И побегать по песку.    Но Сюзи- это просто Сюзи,    И это самое удивительное.    Она развлекается. Она свою жизнь    Свернула трубочкой    И подожгла с одного конца.    Все кричат: Потаскуха!    Гулящая девка!    А Сюзи держит свою жизнь за кончик    И любуется пламенем.    Мне немножко страшно, и я говорю ей:    — Сюзи, это опасно!    Вы обожжёте себе пальцы!    — Почему все мужчины    говорят мне одно и то же? —    спрашивает Сюзи, —    почему все они твердят:    у тебя красивые глаза!    У тебя удивительный рот!    У тебя идеальная фигура!    Скука!    — Поэтому, — отвечаю я, —    что у тебя красивые глаза!    У тебя удивительный рот    И идеальная фигура!    — Вот и Вы, —    усмехается Сюзи    и презрительно оттопыривает    нижнюю губу.    — Что же делать, — говорю я, —    к несчастью, у тебя действительно    прекрасные глаза,    изумительный рот    и бесподобная фигура.    — Да, — вздыхает Сюзи, —    ничего не поделаешь, скука!    И закуривает сигарету.    Я хороший рыбак,    Но Сюзи- хитрая рыба.    Я ловлю её в городе,    Построенном на граните,    Я ловлю её среди скал,    Поросших лишаями,    Я ловлю её на живца,    Потому что она —    Не только хитрая,    Но и хищная рыба.    Я поймал одинокую карусель    На пустой площади,    На которой катался один —    Единственный мальчишка…    Я поймал женщину, похожую на Сюзи,    Женщину, которая куда-то спешила    И шагала по набережной,    Угрожающе размахивая сумкой.    Но Сюзи я не поймал, потому что    Она хитрющая рыба.    А если бы поймал, то всё равно бы    Не удержал,    Потому что Сюзи не только хитрющая,    Но и скользкая рыба.    А рыбак я хороший,    Спросите кого угодно.    — Вот, возьмите, — говорит Сюзи, —    и протягивает мне что-то на ладони.    Я гляжу и глазам своим не верю:    — Где Вы взяли её, Сюзи? —    Я же давным-давно потерял её    И перестал искать!    Где Вы отыскали её, мою юность?    — Не скажу, — говорит Сюзи    и улыбается во весь рот, —    не просите напрасно! —    говорит Сюзи и хохочет.    — Не просите, всё равно не скажу!    Это секрет.   …Может быть, мне суждено ещё долго    блуждать по лесу. Время от времени    я буду кричать:-Сюзи! Ау!    Я буду кричать, потому что это    Доставляет мне удовольствие,    Потому что это приятно —    Всё время ходить по лесу    И вот так кричать:-Ау! Сюзи!    Пусть думают, что я ищу её,    Пусть посмеиваются.    Она мне уже не нужна.    Я ведь знаю, что она есть,    Что она где-то танцует,    Твист, курит, пьёт коньяк и соблазняет    Семнадцатилетних мальчишек.    И даже если она умерла    (чем чёрт не шутит),    я всё же знаю, что она была,    что она носила белый капроновый платочек    и подрисовывала глаза зелёной тушью,    я твёрдо знаю, что она была,    и это тоже неплохо….

   ЗАВИСТНИК я, завидую я рыцарям,    Сражавшимся когда-то на турнирах,    Завидую их латам и кольчугам    И шлемам с их забралами зловещими.    Завидую смертельно их плащам,    Плюмажам их кудрявым, их коням    Под длинными попонами с гербами.    Крестовые походы-я уверен —    Придуманы нарочно, мне на зависть.    Как живописно воевали в ту эпоху!    Как простодушно грабили и жгли!    С каким искусством редкостным пытали!    А казни были просто бесподобны!    Когда б я знал, что буду обезглавлен,    На эшафоте прочном и высоком    Из розоватых, пахнущих смолью сосновых брёвен    Буду обезглавлен    Перед готическим порталом    С очень юной,    Чуть-чуть жеманной    И хорошенькой мадонной    Над самым входом,    Буду обезглавлен    Одним ударом на глазах у сотен    Весёлых и нарядных горожан —    Я был бы просто счастлив.    И тогда,    Когда палач    Поднял бы гололву мою за волосы и показал толпе —    Я подмигнул бы весело народу.    И мой народ, любимый мой народ    Похохотал бы от души    И разошёлся.    Завистник я.