— Присаживайся сынок, поговорить хочу с тобой, — это мой батя, решил политбеседу со мной повести и наставить на путь истинный.

— О чём, пап? — я уселся за стол, напротив отца и смотрел на него "честными" глазами.

— Знаешь, мне тут люди нашептали, я сначала даже не поверил, думал, что про кого-то другого говорят. Оказалось, что нет — про тебя, — задумчиво проговорил он, сложив перед собой мощные руки.

Папа мне достался колоритный. Про таких говорят обычно — богатырь. Всё своё, всё от природы и без всяких анаболиков. Вот сидит такой дядя и не знает, что пацану сказать, ибо это его сын. Забавная ситуация, но обижать не хочется. Как бы то ни было, но отец, мать и сестрёнка — самые родные для меня люди в этой реальности. Пусть не по рождению, но я их принял своей душой и обязан уважать и считаться с их чувствами. Так судьба сложилась.

— Пап, ну чего ты? Говори как есть, чего там люди про меня нашептали?

— Да, понимаешь, ерунда какая-то. Вроде, зареченских ты обидел сильно, чуть ли не полсотни мужиков там избил. Я поинтересовался, никто в больницу не поступал, в милицию сигналов тоже не поступало. Но слышал уже не от одного человека. Ты, так почти у каждого на слуху. С бабами тоже странность получается, какую не встретишь, всё про тебя разговор заводят — "Ах, ваш Володенька то-то т то-то…" или "Ах, ваш Вовочка, так моей Глашеньке нравится…", — изобразил папа чей-то говор.

— Ну, пап, я тут не виноват, — рассмеялся я, вот что родителя беспокоит, — С зареченскими там всё просто было, батя. Про пятьдесят или сто мужиков, это уже бабы трепятся. Их девять было и все наши сверстники, никаких мужиков. Мы втроём на речку пошли искупаться, ну я Федька и ещё один из наших. Только подошли, они на нас сразу и попёрли, видят же что их больше. Ну а нам что, бежать что ли? Я вот не хочу, чтобы кто-то сказал, что Владимир Онищенко трус. Ну и пошёл кулаками махать. Да так ловко получилось, что никого не обделил, каждому досталось. В тебя силой пошёл, да в деда нашего.

— Хех! — хмыкнул от удовольствия отец и, протянув руку, хлопнул меня по плечу, — Молодец, сынку, что честь фамилии не уронил. Я вот в молодости помню…

И закатил речь минут на сорок, предаваясь воспоминаниям о молодости и драках, с теми же зареченскими. Хотя, слушать было интересно. Вот бы ещё грамм по сто пятьдесят водочки, да под селёдочку, вообще бы душевно пообщались. Но пока мне нельзя — мал ещё, не поймут.

— Ну, а девки чего, поглядывают? — хитро прищурился отец, поглаживая усы.

— Да не без этого, батя, — отмахнулся я, — Поглядывают. Только я не поглядываю. Ровесницы мне не интересны, а те, что постарше, на меня сами пока не смотрят.

— Ну, ты это… Осторожней будь, а то бабы, они знаешь какие? Если что — миг оженят, — поделился батя со мной житейским наблюдением.

— Ну, так, ты чего бать? Если что — осторожен буду. Ясное дело, бабы они такие… Хитрые, — успокоил я его, как мог.

— Ну, ладно, — закончил разговор отец, — Порадовал ты меня. Повзрослел, вижу. Беги уже, куда там собирался, я сейчас тоже по делам пойду.

На том и расстались. Но не успел я заняться хозяйством, как прибежала Маринка и начала вываливать на меня свои новости, так что ещё минут двадцать кивал и делал "умное" лицо, выслушивая её детские новости. Под конец, она меня смогла удивить.

— Вовочка, ты самый лучший брат в мире, я тебя очень сильно люблю, — и обняла.

А я машинально обнял её и затих, не зная, что ответить. Сердце кольнуло какой-то грустью. Не было у меня никогда сестрёнки, а вот теперь появилась. Потом, всё-таки сказал:

— Я тоже тебя люблю, сестрёнка. И любого за тебя порву в клочья, только пальцем покажи. И за отца с матерью порву, вы у меня все, что есть самое дорогое в этом мире.

* * *

Широко известна народная мудрость, если жопа ищет приключений — она их себе найдёт. Так оно и получилось. Лето, тепло, деревья шелестят, птички чирикают… Коровки мумукают и срут где попала. Да так часто. Снова влип, суки позорные, консервы ходячие.

Иду по посёлку, никого не трогаю, но по сторонам смотрю, ищу, чем бы заняться и куда себя приложить. Куда приложить свои нерастраченные силы и чувства? Я по жизни ловелас был, если по-простому — блядун и бабник. А тут уже, сколько времени прошло, а ни с кем, ни разу не шиши. Целый месяц в молодом, здоровом организме и ни одной женщины не повалял. Непорядок.

И вот я иду, а тут вдруг слышу, мужской хохот девичьи рыдания и крики из проулка. Всё по шаблону, всё так, как неоднократно описано в популярных романах. Это же просто подарок, какой-то. Нашёл, то, что искал!

И я как истинный рыцарь, правда, пешком, сворачиваю к источнику шума и что я вижу? Всё как всегда. Злые бандиты обижают невинную девушку и хотят её лишить… Не знаю, чего они могли её лишить в их возрасте, но в первый момент, увиденная картинка вызвала у меня смех. Местная шпана забрасывала девчонку, конскими котыхами. Ну, а невинная девица, доблестно принимала их своим телом и громко возмущалась.

Расставив пошире руки, и изобразив "страшную" косолапую походку, я с грозной рожей направился в сторону пацанов. Не ожидая такой падлянки, те не сразу заметили моё появление, а когда заметили, бежать было поздно. Сблизившись с ними, я не разбирая, кто есть кто, отвесил каждому звучные подзатыльники, а особо понравившимся, даже пендаля не пожалел. Через десяток секунд упорного труда, я всецело сумел овладеть их вниманием.

— Вы чего оборзели тут совсем? Чего к Соньке пристали, уроды? Узнаю, что вы её снова тронули, я вас в бараний рог согну, — и показал жестами, как я их гнуть буду, — Поняли? Всё, свалили отсюда быстро, ушлёпки.

Их как ветром сдуло. А я смотрел на спасённую красавицу, а она смотрела на меня. А я смотрел на неё, а она на меня… Не выдержал, заржал. А она стояла, вся перемазанная в навозе и изображала горе Монны Лизы.

— Сонька, хватит суслика изображать, пошли до речки, отмоешься. Только давай, я впереди пойду, а то смотреть на тебя страшно, как из выгребной ямы вылезла.

Спасённая девица, была печально известно Сонькой-жидовкой. Не знаю, за что её невзлюбили, как по мне, вполне нормальная девчонка, можно сказать красивая. Но вот невзлюбили её и всё тут. Сложилось так, видимо. Отец у неё местный сапожник, к нему весь посёлок ходит, дядя Яков его зовут. Мама — тётя Роза, работает в местной пекарне, тоже вполне уважаемая женщина. А вот Соньке везёт как утопленнику, над ней молодняк издевается, как хочет. Эдакая, местная достопримечательность образовалась — человек для битья и злых шуток.

Дошли до речки, Сонька принялась за чистку. Я некоторое время наблюдал за ней, потом не вытерпел.

— Сонь, ну чего мучаешься? Я тебя специально в тихое место привёл. Раздевайся и лезь в воду, сама помоешься, заодно и одежду простирнёшь. Потом на кусты развесь, на солнышке быстро высохнет.

Ха! Ишь, как покраснела, стесняется меня. "А девочка созрела" — замурлыкал я мысленно. Ну, а что? Ей лет шестнадцать примерно. Сиси есть, попа в наличие, гормоны проснулись. Ну а тут я ей делаю непристойные предложения, раздеться и искупаться. Ай, как неприлично. Тут в этом времени, вообще странные нравы. Замуж девственницами выходят, охренеть не встать.

— Ну и чего смотрим? — равнодушным тоном спросил я, — Невинность я твою красть я пока не собираюсь. Так что, лезь в воду и отмывайся нормально. Сонька, прекращай дурочку из себя изображать! Куда тебе в таком виде, по посёлку идти? Хочешь, чтобы все смеялись над тобой — что Соньку опять пацанята говном измазали?

Та усиленно замотала головой, всем видом убеждая, что не хочет этого. Но раздеваться она не хочет. Ну, не хочет, значит поможем. Быстро подхватываю её за более чистые места и закидываю в воду, раздаётся визг. Ну и моё ржание.

Она, оказывается, ругаться может. А то всю дорогу молчала как партизан. Но культурно ругается. Отведя душу, Сонька наконец принялась за водные процедуры. Понаблюдав некоторое время за её мучениями, я не выдержал снова. Быстро разделся до трусов и полез в воду. Сообразив, что это моё действие, ничем хорошим для неё не закончится, Сонька попыталась от меня убежать. Именно убежать, потому что плавать она как оказалось, совсем не умеет. И попав в первую же ямку, тут же начала судорожно хлопать руками по воде и пускать пузыри.

Хрюкая от смеха, я добрёл до "утопленницы" и тут же попал в её цепкие объятия. Попытался от себя отцепить, но куда там, вцепилась как клещ, обхватив руками и ногами.

— Ага, обнимаешься, — победно произнёс я, на что Сонька отрицательно помотала головой, но объятий не разжала. Подхватив её под упругую попку, понёс её на мелководье. Вот там она от меня отлепилась и с чувством сказала:

— Дурак!

— Знаю, что дурак, — хмыкнул я, — А ты грязнуля и умываться не хочешь.

— Я не грязнуля! — возмутилась она, — Ты что, не понимаешь?

— Что ты не грязнуля? — продолжал я балдеть, — Нет, не понимаю. Как я могу понимать, что ты не грязнуля, если ты грязнуля?

— Ты шутишь? Ты просто специально так говоришь? — осенило её, — Я не могу при тебе раздеться, понял?

— Вот теперь я тебя понял, — примирительно ответил я и, ударив по воде, окатил её брызгами. Сонька взвизгнула и начала со скоростью бешеного кролика, молотить руками по воде, поливая меня в ответ. Минут пять, я от неё убегал, а потом поднырнул и подхватил её на руки.

— Ой, ты чего? — растерялась она, ухватив меня за шею обеими руками.

— Соня, ты хочешь большой и чистой любви? — сказал я серьёзным голосом и посмотрел ей в глаза. Некоторое время она соображала, про что я ей намекаю, потом наступило очередное озарение. Она сначала отрицательно помотала головой, потом вроде согласилась и снова возразила.

— Я не понял, так хочешь или не хочешь? — уточнил я, — А то головой киваешь, то так — то эдак. Вот как тебя понять?

Сонька на мгновение задумалась, потом ответила:

— Нельзя, тятя с мамой заругают.

Нет, ну вот надо же — тятя с мамой заругают. Я к ней можно сказать, с самыми чистыми намереньями, про чувства, а она мне про тятю с мамой. Нет, милая, так дело не пойдёт.

— Сонька, ты замуж когда пойдёшь, тятя с мамой тоже будут в твоей спальне со свечкой стоять?

— Зачем? — спросила она, немного повозившись у меня на руках, устраиваясь поудобнее.

— Как зачем? Подсвечивать, чтобы видеть, что вы с мужем там делать будете и советы давать, — радостно ответил я, глядя за её реакцией, озарение — вот оно! Очередное озарение! Гы-гы!

— Дурак! — возмутилась Сонька и задёргалась у меня на руках, в попытке освободиться. Ну, я что, я не против. Плыви рыбка, плыви. Плюх…

Ладно, первый раунд за мной, можно сказать. Намёк толстый сделан, пусть теперь думает. Если честно, нравится мне Сонька, есть в ней что-то такое, что цепляет. Ну вот, на голову мне полезла, утопить хочет, что ли? Или это она так домогается, пока не знает, как надо правильно? Ничего, научим постепенно, какие наши годы.

Опачки! А мы тут уже оказывается не одни. Вот я так и знал, что день сегодня будет удачным. Если Сонька мне не даст, значит с зареченскими пересекусь. И как только они меня нашли? Случайно или проследил кто? И что интересное, в этот раз парни взрослые пришли, в количестве пяти штук.

— Ну что, малой, выходи, погутарим? — оскалились, козлы.

— Да не, — отказался я, — Давайте вы сюда, водичка тёплая. Заодно и помоетесь, а то от вас дерьмом воняет.

Сзади меня хрюкнула Сонька. То ли себя вспомнила, то ли от смеха. Оборачиваться я не стал, мало ли что эти ушлёпки придумают, пока я на них не смотрю.

— Да ты совсем оборзел, малой, — завёл волынку один, как их всех по именам, я не знаю. Знаю, что зареченские, не наши.

— Какой есть, — брызнул я в их сторону водой, жаль не достало, — Ты свою рожу не видел, вот где природа посмеялась.

— Чё?

— Чё — по-китайски жопа, — прикололся я, — Морда, говорю у тебя страшная. Поэтому девки не любят.

— Да ты… Да я… — закипел тот, которого я обидел и полез в воду, остальные разошлись чуть в стороны. А мне это и было нужно.

Со скоростью торпедного катера, я рванул на встречу "водолазу", срубая его ударом в живот, да так, что его выбросило обратно на берег. НУ и то радует, хоть не утонет. Следующего встретил ударом другой руки в челюсть, тоже не боец, несколько секунд будет в нокдауне валяться. Третьего встретил ударом ноги в грудь, тоже любитель полетать — только низко. Четвёртого срубил "вертушкой" — круговой удар ногой, ну а пятому досталось ребром ладони в шею. Хорошо придержал силу удара, а то точно бы убил. Затем подошёл ко второму, как наименее пострадавшему, пнул его по яйцам — легонько, придавил его корчащееся тело ногой, ласково спросил:

— Чего надо?

— Ничего! — ответил этот кастрат, снимая претензии.

— Раз ничего, тогда приводи дружков в порядок, и валите на свой берег. Ещё раз дорогу перейдёте, руки-ноги переломаю, жалеть не стану. Понял?

— Понял. Уй! Да понял, я понял! — взвыл он, когда мне не понравился его первый ответ. Когда стоят на яйцах, это же, наверное, больно?

— Сонька, хватит плескаться, вылезай. Дома, наверное, уже заждались, — сказал я, поманив её на берег.

Опасливо обходя стороной зареченских, Сонька вылезла из воды и на ходу отжимая подол платья, пошлёпала ко-мне. Подхватив её обувку, подумал — сапожник без сапог. Вроде её батя обувку тачает, а у дочки не обувь, а какое-то убожество. Руки не доходят, что ли? Да и одета она как шарамыга, какая-то. Надо будет с ней или её родителями на эту тему поговорить.

Оставив на берегу зареченских неудачников, мы отправились в посёлок, в сторону Сонькиного дома. Провожу на всякий случай, мало ли что. Правда теперь сплетни начнутся… Ну и насрать, лично мне пофиг. Вякнет кто чего поперёк, быстро будет своей головой мои ноги пинать. Я и раньше был не подарок, а сейчас с моей силой и навыками, мне вообще море по колени. Нет, я себя суперменом не считал, разумеется. Сила силу ломит. Но наши поселковые проблемы, я не считал чем-то не решаемым. Силу везде уважает. А я тут вроде как в авторитет вхожу. Ага, а вот и Сонькин дом. Дойдя до своей калитки, Сонька на мгновение остановилась и шепнула — спасибо, улыбнулась и исчезла. Эх, огонь девка…

* * *

Следующий день принёс сразу несколько событий. Всё началось с утра, когда прилетел восхищённый Федька:

— Вовка, ты говорят опять зареченских побил!

— Кто говорит? — спросил я, разливая из корчаги пенистый квас, который только что достал из погреба.

— Да все говорят! У них там вчера сходка у парней была, так они решали, когда толпу собрать, что бы берег на берег сойтись. Да о тебе разговор был, расклад не в их пользу получается. Там тебе прозвище дали, знаешь какое?

— Ну и какое? — напрягся я, прозвище — если плохое, это не айс. Это очень даже не айс!

— Змей! — восхищённо выдохнул Федька.

— Тфу! — сплюнул я, в сердцах, не ума не фантазии, — С чего это они меня так?

— Да те парни говорили, быстрый ты как змея, они вроде как ничего сделать не успели, как все попадали. А ещё один из них сказал, что у тебя глаза как у змеи были, холодные. Он думал ты его там и убьёшь. А что там, было? Вов, расскажи! Ну, расскажи, Вов! О, а правда говорят, ты там был с Сонькой-жидовкой?

Тут меня перемкнуло. Не заметил, как взметнулся и вздёрнул Федьку в воздух, ухватив за грудки. Потом, спохватился и отпустил.

— Ты Федя, меня прости, — похлопал я по плечу, сильно побледневшего товарища, — Но никогда, слышишь, никогда не говори на Соню — жидовка. Иначе, друга Фёдора у меня больше не будет. Поссоримся. Договорились?

— Договорились, — сглотнул Федька, вставший поперёк горла комок, — Ну ты бешенный, Вов. Я и не ожидал. Правильно тебя зареченские назвали Змеем. Я даже и не понял, как в воздухе повис. Вот у тебя силища!

— Да какая у меня силища, я ещё росту, — отмахнулся я, снова усаживаясь за стол, — Вот у бати — да, силища. Он подковы руками гнёт. А дед, так тот подковы рвал и коня на себе мог нести. Вот там была силища. Посмотрим, в кого силой пойду, в отца или в деда. А то может в обоих сразу. Буду ходить с конём на шее, и мять в руках подковы, хе-хе!

— Да уж, — поёжился Федька, — Ты за Соньку извини, это я по привычке ляпнул. Не знал, что у тебя с ней серьёзно. Я думал просто трёп.

— Да не было ничего такого, — фыркнул я, — Пацанва опять к ней прицепилась, катыхами забросала. Навешал им пенделей, отвёл Соньку на речку, ополоснуться, а тут эти крендели заречные подвалили. Ну и закрутилось у нас. Потом домой её отвёл, вот в принципе и всё. Но что есть, то есть, понравилась она мне. Когда отмылась.

Федька хрюкнул, потом не выдержал и заржал, с опаской глядя на меня. Я тоже рассмеялся. Да и кто не смеялся, когда видел Соньку, в очередной раз извозюканную в дерьме? Я же говорю — местная достопримечательность и любимая забава для пацанов. Но так было, а сейчас я за неё головы пооткручиваю, о чём Федьку и проинформировал.

— Понимаешь, Федь. Повзрослел я, что ли? Короче, за Соньку головы отрывать буду.

— Ладно, понятно. Влюбился ты в Соньку, так и скажи!

— Не скажу, — отрезал я, — Сам ещё не знаю. Время покажет. Да и сколько таких ещё Сонек мне за жизнь встретится — никто не знает. Но обижать её не позволю.

Потом мы с Федькой отправились по посёлку полазить. Дома всё переделали, скучно, вот и отправились побродить. И вот о ком говорили, нарисовалась не сотрёшь. Не идёт, а пишет.

— О, твоя идёт, — тычет меня локтем в бок Федька и заговорчески помигивает, придурок.

— Заткнись, Федька, — предупредил я, — Ляпнешь чего при ней, в ухо дам, не посмотрю, что друг.

Федька со всем тщанием изобразил, что он — никогда и вообще могила. Ага, так я и поверил. Болтун, первый на деревне.

— Привет, Сонь! — поздоровался я первым, а она покраснела как помидор. От ушей, прикуривать можно. Ну, хоть чистенькая сегодня, видимо без эксцессов обошлось.

— Здравствуй, Володя, — пролепетала она, а Федька превратился в соляной столб.

— Никто не обижал тебя сегодня?

— Нет, — так же тихо ответила она, теребя какой-то узелок в руках.

— Далеко собралась?

— Маменька к тёте Мане отправила, гостинца передать. Пирогов вот напекла.

— А, вот что! — обрадовался я, — Ты туда-обратно или задержишься у неё?

— Нет, маменька сказала не задерживаться, — ответила она, и кинула на меня хитрый взгляд. Ну, мы намёки понимаем.

— Так давай, мы тебя проводим, да Федь, ты же очень хочешь Соню проводить, — повернулся я к Федьке и ткнул его легонько кулаком в живот.

— Уве-к! — издал интересный звук Федька и с энтузиазмом изобразил согласие с моим вопросом. Ну и то хлеб. Судя по нему, он сегодня решил устроить мне праздник — молчать целый день. Хотя, целый день не получится, полдня уже прошло. И мы не спеша пошли по улице, здороваясь с редкими прохожими. До дома бабы Мани дошли спокойно, дождались, пока Сонька отдаст гостинец, а потом пошли обратно.

— Аы, чёрт! — невнятно ругнулся Федька, когда шли уже по центру Кантемировки.

— Ты чего? — спросил я.

— Да вон, смотри, Гриня с парнями идёт, — кивнул он в сторону.

Я посмотрел, куда он показывал и увидел, что откуда-то из кустов, через изгородь, перемахнули трое парней. Двое лет по двадцать, один лет двадцать пяти. Насколько я знал, это великовозрастный оболтус по имени Григорий, или как все привыкли говорить — Гриня. До сих пор не женат, вечно встревает в какие-то истории и очень любит драться. Вот и сейчас, ещё не вечер, а уже пьян и ищет приключений.

— О! Кого я вижу! Вованя! — заорал он на всю улицу, — А кто это с тобой? Твой хвост Федька и наша замарашка Сонька-жидовка!

Не знаю, что он там ещё хотел сказать и зачем вообще подошёл, но меня снова климануло. Я взвился в воздух, и влепил ему смачный удар в голову. Не успев приземлиться, почувствовал движение сбоку, и присев и крутнул ногами бабочку. Рядом рухнуло, подсечённое ударом по ногам тело. Вскочив, пробил любимый удар Ван Дама высоким подъёмом ноги в голову. Показушно, но смотрится красиво. Вот и третий улетел. Тут начал подыматься Гриня, здоровый бугай, зараза. Или он под анестезией или у него нет мозга. Поэтому, я пнул его по рёбрам, а когда он завалился на спину, сделал то, что сделал зареченскому. Наступил на его совесть — то есть, на яйца. Вы слыхали, как поют дрозды? Я не слышал, но Гриня голосил как натуральная свинья.

— Ну и чего орёшь, козёл? — поинтересовался я, — Слушай меня внимательно. Ещё назовёшь Соньку жидовкой, или не дай Бог тронешь её или Федьку, я тебе яйца оторву и сожрать заставлю. Понял-нет?

— Ну всё, тебе пи***, - проинформировал он меня.

— Видимо ты не понял, — ответил я, — Тогда, чтобы ты меня понял, я сделаю так…

И каблуком врезал по его руке, ломая кости. Так всё-таки надёжней, чем просто мораль читать. Как говорил Александр Македонский, ударами палкой по спине, можно добиться значительных результатов, чем обычными словами. Мудрый был человек!

Как только Гриня разинул рот, чтобы снова заорать, я пнул его в голову, отправляя в царство Морфея. Да и надоел он мне уже, шумный такой. Потом, повернулся к Федьке с Сонькой. Как всё запущено…

Сонька изображала анимашного суслика — стояла столбиком и с большими глазами. А Федька просто стоял, разинув рот. Решив не оставить товарища в беде, я хлопнул Федьку ладонью по подбородку, рот с лязгом закрылся, а Федька очнулся.

— Вот это да! — выразил он всю глубину восхищения, увиденным им зрелищем, — Ты самого Гриню вырубил!

— Мне что, на него смотреть надо было, — проворчал я, подхватывая под локоток Соньку и подпихивая в спину Федьку.

— Вовка, ты самого Гриню вырубил! — снова проинформировал меня Федька.

— Да, я знаю, ты уже говорил.

— Вова, ты не понял! Ты самого… — я заткнул ему рот ладонью.

— Федь, задолбал уже. Да, я вырубил Гриню. И что?

— Так это же Гриня! Он самый сильный в Кантемировке!

— Да мне наплевать, Федь. Был самый сильный, теперь я самый сильный. Всё? Пошли, а то Соня волнуется.

Ну, это я погорячился, конечно. Соньку сейчас, наверное, ничего не волновало. Она как зависла, так и продолжала витать где-то в облаках. Тут мы как раз к её дому подошли. Решив излечить её от этой странной болезни, я её обнял и осчастливил поцелуем в засос.

Спустя минуту, она начала приходить в себя и затрепыхалась. Решив, что лечение прошло успешно, я её выпустил и успешно ушёл от нокаутирующей пощёчины. Брякнула захлопнувшаяся калитка.

— Дурак! — сообщили мне, уже откуда-то из глубины дома.

— Я знаю, — негромко отозвался я.

— Вовка, ты поцеловал Соньку! — сообщил мне Федька.

— Да я как-то в курсе, и что?

— Ты не понял, ты поцеловал Соньку!

— Ещё раз скажешь это, и я поцелую тебя, — проинформировал я Федьку.

— Ы-ы?!

— Ага…