О старых русских: живых и мертвых

Пролог

Я часто думаю, почему люди, в общем-то, зная о том, что они смертны и когда-то умрут, они ведут себя так, как будто они вечны. Они орут, кричат, подличают, портят себе и другим нервы, завидуют, злобствуют, ненавидят, порою желают кому-то смерти, желают кого-то убить, порой и убивают.

Почему они не осознают того, что невозможно заработать все деньги, что можно обходиться разумным минимумом благ (а где он, этот минимум? — скажут они). И они все равно идут вперед, перешагивают через других, через себе подобных, почему-то считая себя лучше других, и берут и берут, и им все мало.

Может быть потому, как сказал один философ, что «в каждом человеке живет мысль, что он вечен».

Впрочем, другой философ сказал несколько прозаичнее:

«Помни о смерти».

Почему мы все в своей основной массе не можем осознать временность, короткость нашей жизни и не можем вести более благородный образ жизни?

Почему мы не можем прийти к осознанию этого. Людей осознавших это — совсем немного и еще меньше тех, кто поняв это — живет согласно этому осознанию, пониманию, не суетясь, не напрягаясь, живет в душевном комфорте.

Осознание суетливости, мелкости наших устремлений, говорят, ко многим из нас приходит тогда, когда мы хороним близких, но потом почему-то снова забываем и снова становимся такими же суетливыми и мелкими, порою просто ничтожными.

Видно всеми нами, нашим психотипом в этом мире двигают такие законы, которые нам неведомы и вряд ли они будут нам подвластны.

Мы все уходим в никуда, как и приходим ниоткуда, так мало что узнав и осознав. Известно, что особенно остро это понимается перед своей смертью.

Не знаю, интересно это Вам будет или нет, но я хочу Вам поведать, рассказать о моих трех друзьях, у которых жизнь оборвалась в молодом возрасте, в расцвете сил, никому из них еще не было и 35 лет, так сказать о трех друзьях, о трех смертях, но и немного о России…

Нарколог

Серега — нарколог умер так, как и хотел — разбился на своем стареньком автомобиле, находясь за рулем, врезавшись во встречный, стоявший на месте трактор К-700.

Причем все это смахивало на самоубийство, так как трезвому человеку в чистом поле нечаянно врезаться в одиноко стоявший на месте трактор — это надо умудриться!

Более никаких машин, никаких людей вокруг не было, никто не мешал, погиб только он один и сразу. Рядом двое друзей врачей — пассажиров отделались синяками.

Тем не менее, никто это не посчитал самоубийством.

Лично мне он часто высказывал мысли о том, что ему всё скучно, всё надоело, что он всё про людей знает, и что иногда у него возникает желание, находясь за рулем врезаться во встречный автомобиль.

Иногда он в ванной хотел разрезать себе вены — мол, так тихо и не больно.

На меня эта смерть произвела очень сильное впечатление.

Серега был единственным в моей жизни человеком, чьим умом и эрудицией я восхищался и никогда не уставал от общения с ним.

Именно Серега высказал простую и очевидную мысль, что в нашей стране мало, очень мало платят за труд — несоразмерно отданному!

И еще.

Почему люди в своей основной массе за исключением, конечно, немногих — людей по призванию, не любят свой труд, не любят трудиться, не любят свою работу, хотя вообще-то должны любить, так как именно благодаря труду они живут, отдыхают, покупают дорогие красивые вещи.

Действительно почему?

Почему утром они не любят вставать и идти на работу?

Почему между трудом и праздностью большинство выберет праздность? Ведь работа — это способ выжить, а ее не любят!

Долгие вечера я проводил с ним. Он знал все и обо всем, при этом обладал острым, глубоким умом и даром предвидения. В частности, еще в 1992 году он сказал какой будет наша страна — это будет также как в Латинской Америке — 5 % богатых, остальные бедные и так себе.

Сейчас, спустя десять лет — уже не сомневаясь можно сказать, что это действительно так и есть, и более того — так и будет.

Невозможность что-то изменить и как-то повлиять на ход своей и общей жизни — вот причина всех его проблем и депрессий.

Депрессии регулярно преследовали его, изматывали его душу, он «гасил» их водкой.

Впрочем, иногда он высказывал весьма оптимистичные прогнозы — говоря о том, что евреи поднимут Россию и все наладится.

Мы тихо и мирно долго беседовали с ним на различные темы, иногда выпивали.

Это были самые счастливые и самые интересные вечера в моей жизни.

Но именно тогда я пристрастился к водке. Алкоголизм незаметно подкрался и ко мне.

С друзьями мы все называли Серегу наркологом, так как он работал наркологом и по совместительству психиатром и, как некоторые другие врачи-наркологи, был тихим алкоголиком.

После смерти Сереги осенью 1992 года, спустя вот уже десять лет никто другой так и не смог заменить мне его. Встреч было много, интересных людей немало, но я так и не встретил более интересного и проницательного человека с таким глубоким энциклопедическим умом и высокой эрудицией.

После его смерти в нашем районе пошла череда смертей: не прошло и года смерть пришла за Ромой, а еще через немного она пришла и за Гаршиным. Все мы были хорошо знакомы и все мы порой вместе проводили время.

Одновременно оставшиеся в живых стали разъезжаться в другие города и села.

Сейчас я иногда приезжаю на места своей молодости и из старых знакомых практически никого нет, остался лишь один мой знакомый приятель — Юрка, любитель порешать мировые проблемы, предсказать будущее. Серега его считал шизофреником, но пожалуй эта единственная, последняя, интересная, оставшаяся в живых личность данного района.

Рома

Рому в отличие от Сереги мало кто хоронил, и никто не плакал, даже мать, она молча сидела и курила.

Не хоронила и бывшая жена, с которой у него был общий ребенок, была любовь, была поддержка в трудную минуту, но был и развод.

Рома умер на операционном столе от цирроза печени.

В это время у него уже была вторая жена, она его любила, вероятно, она была единственной, кто его оплакивал, но этого никто не видел.

Ради него она оставила свою любимую работу и приехала к нему в его Тьмутаракань.

Рома умер, потому что был алкоголиком. Алкоголиком его сделала его должность, а может быть наша действительность.

Конец 80-х годов — дефицит всего и вся, в том числе и хороших лекарств. Все шли к нему, все просили, все что-то несли: водку, самогонку. Рома не отказывался, так как любил выпить, любил халяву. Незаметно «втянулся». Когда «втянулся», стал попивать даже аптекарские спиртовые настойки.

Рома был полукровка. В нем удивительно сочетался русский алкоголизм и еврейский практицизм. Рома был умен и жаден, похоже, жадность с ним и сыграла роковую роль.

Порой Рома пил даже непонятные жидкости, от которых плавилась пластиковая посуда, при этом он смеялся и говорил: «Ерунда, все нормально».

Свою вторую жену, тоже заведующую аптекой, только другого района, он встретил уже будучи сформировавшимся алкоголиком. Причем он не отрицал этого, говорил: «Я алкоголик».

Решил завязать, закодироваться.

По роковому стечению обстоятельств, он умер в собственный день рождения. Как мне сказали — это была его последняя пьянка перед подготовкой на кодировку. В тот день он выпил и сразу попал на операционный стол и умер. Цирроз.

Допускают, что он опять мог выпить какую-нибудь гадость. Первый раз я Рому встретил в гостях у Бурбаха. Он был важен и почему-то представился Стасом.

На своей «хлебной» должности он сразу стал «приворовывать», вскоре его поймали и предложили уволиться, но связи спасли его, и он остался. Стал осторожничать, но положением пользовался, порою был циничен. Все мы не без греха, но Рома, я так и не понял, что он за человек и какова его философия жизни: покупал дорогую мебель, а экономил на покупке водки — пил гадость. Вероятно, он был просто обыкновенным человеком, который хотел жить по-человечески, но обстоятельства его вынуждали заниматься мерзостью: брать взятки, пить водку.

Рома мечтал о машине, машин было мало, на всех не хватало, их выдавали по спискам. Помню, он спрашивал у Сереги, как лучше обратиться к председателю, чтобы ему не отказали. Правильно ли будет, если он скажет: «Ну, хотя бы Таврию».

Я вспоминаю, как за неимением машины мы все трое, все пьяные: я, Серега и Рома поехали на Ромином мотоцикле отдыхать на озеро. Мы мчались на мотоцикле с люлькой, и я кричал: «Россия, Родина!» — все улыбались и было весело.

Я так до сих пор не могу понять, откуда у Ромы взялся этот старый мотоцикл, о его существовании он никогда не говорил и вдруг он появился. Серега сел за руль и мы поехали и были счастливы, что едем и несемся навстречу ветру и счастью… Которое… НЕ ПРИШЛО.

Машины Рома не дождался…

Сейчас нет ни Ромы, ни Сереги. Серегу хоронил Рома, Рому хоронил Гаршин, а кто хоронил Гаршина уже неизвестно и где неизвестно. После смерти Сереги и Ромы он вскоре уехал.

Гаршин

О смерти Гаршина я узнал от Юрки — в очередной свой приезд — и был ошарашен. Сколько можно?!

Гаршин… Он оставил у меня менее всего воспоминаний, ничего неординарного я в нем не видел, был неглуп, имел высшее образование, работал терапевтом, был тих и скромен. Но по всему было видно, что наша жизнь убогая его не вдохновляла, поэтому частенько он вдохновлялся сам. Ну, конечно же, с помощью водки.

Водочка… Похоже, если бы ее не было, ее надо было бы придумать. Чтобы без нее делали в России… Я так думаю, без нее Россия вымерла бы раньше от революций, бунтов и бесконечных протестов вечно недовольных людей.

Был он женат, был у него ребенок. Жил он в обычной совдеповской квартире, получал мало. Жена, конечно, была им недовольна и «держала» его до первой пьянки.

Конечно же он сорвался и конечно же он снова запил, так как был он человек слабый. А после смерти Сереги он стал еще слабее, Серега был единственным, кто скрашивал ему его существование в нашей Тьмутаракани.

Жена оказалась сильнее. Она сдержала свое слово, она его — выгнала.

Вскоре его выгнали и с работы, он уехал в другой район, в общем-то, он уехал в никуда… Там он снова запил, отравился… и умер.

Вообще Гаршин жил тихо и умер тихо, ушел в никуда, туда, откуда не возвращаются. Был Гаршин и нет Гаршина. Где Гаршин? Никто не скажет где, пришел, ушел, зашел, вышел.

В общем в новой России он тоже не прижился.

Новой России он тоже оказался не нужен.

Вот и вся жизнь — короткая и неяркая.

Эпилог

Вообще-то они все прожили жизнь короткую и неяркую.

Как гласит американская хартия прав человека: «Каждый человек имеет право на жизнь, свободу и стремление к счастью!»

Жизнь у них была, свобода, в общем-то, тоже. Счастья у них не было, но они к нему стремились, каждый, конечно, по-своему.

Но итог один, всех их похоронили, закопали в землю, поставили крест.

Иногда я бываю на кладбище и смотрю на лица — на фотографии молодых еще людей — и меня поражает соседство молодости и смерти.

Расцвет сил и вечный покой.

Почему так произошло?

Почему так много молодых?

За что они полегли, за какие идеи?

Кто их убил?

Их убила Россия. Их убили реформы.

Высказывается мнение, и с ним можно согласиться, что реформы в России пошли по наихудшему варианту — выкашивая вокруг все и вся, в первую очередь слабых и неудачливых. Слабые вымрут, это очевидно. Сегодняшняя Россия не для слабых.

Слишком пессимистично?

А где сейчас жизнерадостные глуповатые оптимисты?

Где их знамена, где их идеи?

На их знаменах в дорогих автомобилях передвигается сейчас новое племя, которое цинично подкладывает их себе под задницы.

Вот и все!

Это конец.

Второй жизни не будет!

 

Ольга

В нашей Тьмутаракани я оказался случайно, я зарабатывал там квартиру.

Мое вынужденное существование было серым и однообразным, грустным и тоскливым, но оно было бы пустым и потерянным, если бы не было Сереги-нарколога — его мыслей и рассуждений.

А потом появилась Ольга, она тоже была медицинским работником — на врачей мне везло — высокая стройная брюнетка с тонкими чертами лица. Ее нельзя было не заметить. Она была бы яркой и для города, ну а в деревне тем более. Все мужчины сразу обратили на нее внимание, некоторые знакомились и звали в гости, но она выбрала меня.

Своим появлением у нас Ольга скрасила мое существование.

Я тогда жил с чувством, что жизнь проходит мимо.

Сильно и часто хотелось изменить все и одним разом, но чувствовалось, что это невозможно, все развивалось по каким-то своим неведомым законам.

Другой жизни не было и приходилось жить эту.

И вдруг Ольга — она была как подарок. Мы с ней пили водку, а потом ложились в постель.

Придумать что-то новое было трудно, люди за тысячи лет ничего нового так и не придумали, так делали до нас, так будут делать после нас.

Иногда это было у нее, иногда у меня — в моей комнатенке в общаге, где в коридоре довольно смело бегали крысы и постоянно стояло зловоние.

Мы даже ни разу с ней не сходили в кафе, их там просто не было.

Наш роман длился недолго…

В отпуск я уехал в Крым, когда вернулся, мне сказали, что Ольга чудила — всегда внешне строгая и пристойная — гуляла с какими-то мужиками, не ходила на работу. Ее искали — нашли в обществе трех мужиков — одну, пьяную и голую, пляшущую на столе.

Серега тогда сказал: «Это по-нашему. Наша девочка».

Ну а для меня это был хороший повод расстаться.

У Ольги было двое детей и перспектива жить с ней в браке меня не прельщала.

Помнится, у нас с ней были еще какие-то встречи, почти безразличные для нас, но потом в ее жизни появился Павлуткин и как-то при случае он мне сказал, чтобы я больше не приходил к ней, так как у него с ней серьезные отношения, он переходит к ней жить и т. п. Я ему ответил, что я вообще уже давно к ней не прихожу, а я действительно к ней уже не приходил. Но просьба мне его не понравилась, впрочем, я о ней вскоре забыл.

Но однажды… А это был день рождения, мой день рождения и исполнялось мне в этот день 33 года — я вспомнил.

Сидели мы втроем — я, Серега и Денисов.

Сидели у меня, уже в новой моей квартире, на кухне, где еще ничего не было, даже нормального стола. Сидели и пили водку. Охмелели и стали вспоминать женщин.

Я вспомнил Ольгу и вспомнил Павлуткина и его просьбу.

Лучше бы он не просил меня об этом. Я сказал парням, чтобы они посидели, а я сейчас схожу к Ольге и позову ее.

Отсутствовал я недолго, но «плодотворно».

Постучав в дверь, я увидел Павлуткина, он открыл ее и сказал: «Я же просил тебя больше не приходить к ней» и как поется в песне: «Ударил первым я тогда. Так было надо!»

Началась драка, но силы были неравны, он был трезв и крепок, я же уже был изрядно подпит, бить меня было легко. С третьего этажа до первого у нас происходило что-то вроде моего медленного отступления с избиением.

Избит я был довольно сильно, у Павлуткина было всего лишь пару синячков.

Я поднялся к себе, ребята были шокированы моим избитым видом, но я не переживал, умылся от крови, вытерся, и мы снова продолжили, зато теперь был повод посмеяться.

Марк Твен был тысячу раз прав, когда сказал: «Не относитесь ко всему так серьезно, особенно к самому себе. Ведь мы здесь ненадолго. Лучше посмейтесь немного!»

На следующий день Павлуткин приходил с бутылкой мириться, пить я с ним не стал, успокоив его, что все нормально, история забыта.

Я потом долго удивлялся, что именно в день рождения и именно в день 33-летия я был избит. Какое совпадение!

Спустя некоторое время я был как-то в милиции по своим рабочим делам и видел как в «дежурке» на полу валялся Павлуткин. Валялся и орал, так как его «успокаивали» с помощью резиновой дубинки. Потом мне говорили, что, мол, его били за меня, но я об этом никого не просил и конечно же его били не за меня, его били за него. Это был просто образ жизни Павлуткина.

Вообще, как говорил Серега, битье многим помогало!

Ольга… Я не знаю, как она отнеслась к тому, что я был избит Павлуткиным или уже не помню, но то, что она однажды спасла мне жизнь — это точно, и было это еще при наших с нею встречах.

Я не мог каждый вечер ходить к Сереге на беседы и поэтому провести очередной вечер где-то, как-то, но без него и без его мыслей для меня было проблемой. Порою приходилось проводить время с малознакомыми, а порой и вообще незнакомыми людьми.

И вот один из таких вечеров для меня мог закончиться плачевно, он мог вообще стать последним.

Однажды, после одного удачно закончившегося дела родственники клиента пригласили меня выпить коньяка, а я их пригласил к себе домой, где к одному событию было закуплено много водки.

Выпивали мы втроем: Кирсанов, я и с ним была молодая женщина, она, конечно, выпивала меньше.

Закуски было мало, мы быстро опьянели. По предложению Кирсанова стали соревноваться, кто больше выпьет. Потом эту женщину заинтересовали мои вещи, и она просто стала складывать их себе в сумку, я естественно возмутился, а Кирсанов достал нож и подставил его прямо к области сердца. И в это время раздался звонок. Звонила Ольга, она пришла ко мне в гости, звонила долго, они вынуждены были превратить все в шутку, я открыл дверь, зашла Ольга, и они стали уходить.

Я почему-то пошел их провожать до вокзала, но напоследок они все-таки сорвали с меня шапку, и Кирсанов ударил меня ножом, но я увернулся и удар пришелся удачно в ногу, скользящий.

Серега тогда сказал мне, что я живу «острой жизнью», но я просто спасался от скуки.

Ведь не может же быть такого, чтобы сущностью жизни была скука.

Впрочем, а ведь была жизнь, была радость, была улыбка и был полет. И без водки и без острых приключений.

Помнится в детстве, юности как угорелые неслись мы на велосипедах, и было легко. Легко и радостно. До самозабвения играли в хоккей.

Еще все были живы и все улыбались.

Незабываемые минуты, которые никогда не вернутся.

Разумеется, жить надо так, чтобы был интерес к жизни. Как говорил мой приятель Дима: «Жить надо так, чтобы в каждом человеке звучали фуги Баха». А иначе как, иначе тяжко.

У каждого, конечно, свой интерес в жизни. Вот уголовник по кличке Хохол в этой связи говорил, что «нужно резать, душить, убивать, чтобы жить появилась охота».

Правда Хохол за свой интерес регулярно садился в тюрьму, в тюрьме и помер, но не важно где помер, важно как жил. Хохол всю жизнь воровал и грабил, жил для себя и умер для себя — один и никому не нужный. Зато он жил с интересом… Как хотел…

Я вот думаю иногда…

Герои умирают за людей, но многие из них, да большинство, не достойны того, чтобы за них кто-то умирал, тем более лучшие, а гибнут чаще всего именно лучшие. За кого?

Вот сейчас в наше время опять гибнут лучшие, ради таких как Хохол и им подобных, которых и расстреливать то уже нельзя, их кормить нужно и в тюрьме и на воле.

Сказали, что сейчас демократия и расстреливать нельзя.

А Ольга?..

А она так и осталась с Павлуткиным, вместе пили, вместе дрались, вместе бросили пить, занялись самогоноварением и его продажей.

Денисов мне рассказывал, что Павлуткин зачем-то бреется наголо, видимо хочет этим что-то сказать, и ходит по деревне злобный. Ольга изменяет ему, а он ее гоняет — принародно по улице, бьет ее.

Так пройдут их оставшиеся годы — жизнь без жизни.

Жизнь без романтики.

Жизнь без всего.

Не жизнь, а так, полжизни. Серега не хотел такой жизни, поэтому его нет, и вообще смерти он не боялся, он жизни боялся.

И еще… Он говорил мне, что живет с ощущением того, что истина где-то рядом, стоит только сделать шаг, только куда?

И ты обретешь ее… А может он ее и нашел…

И, может быть, люди напрасно боятся смерти?

Я же вообще жил с чувством, что эта жизнь временна, и не та, все не то. Место где я живу не то, работа не та, окружение не то, эта жизнь так ерунда, черновик, предыстория.

А вот потом будет жизнь.

Жизнь пройдет, и мы все станем мертвыми, все без исключения!

И это однозначно! Без вариантов.

И все станем равными.

И узнаем ответ на самый интересный вопрос: «Есть ли жизнь после смерти?» А, может быть, ничего не узнаем.

Жизнь пройдет гораздо быстрее, чем мы предполагаем. Не случайно люди, прожив лет 70, говорят вроде и не жил, незадолго перед смертью — жизнь вообще пролетает как одно мгновение — детство, юность, старость, все — одно мгновение.

Умрут все!

И оптимисты и пессимисты, и кто радовался жизни и кто нет, и здоровые и больные, и богатые и бедные, и известные и неизвестные.

Умрем как всегда неожиданно и внезапно.

Сегодня живем, а завтра может быть уже и нет.

Помните, есть такие строчки: «Люди проснутся завтра, а нас уже нет!»

Умрем, не успев извиниться и покаяться перед теми, кого обидели и через кого перешагнули.

Мы ведь все рассчитываем на вечность, а тут смотришь и похоронный марш.

— Кого хоронят?

— Алика.

— Как Алика?!. Да я позавчера в пятницу в обед с ним разговаривал.

— Да, а вечером в подъезде его по голове чем-то ударили, и он умер.

Умер Николай…

— Как умер?! Да он же здоровый всегда был и ничем не болел и еще молодой. Но как…

— Утром встал на работу и упал. И умер. Тромб оторвался.

А ради чего мы рождаемся? Чтобы быть счастливым и чтобы жить в радость. Иного смысла и быть не может.

Человек рождается для счастья, а вынужден страдать. И мало кто пронес свой крест достойно.

Легче конечно жить неблагородно, нечестно, за счет других, обманывая и подличая. Потом на смертном одре, конечно, многие об этом пожалеют, но будет поздно.

В своей жизни мы очень высоко ставим вещи. Выше людей.

Вещи выше нас.

Как говорил М. Булгаков: «Люди сами по себе ничего, но квартирный вопрос их испортил».

Можно лишь добавить, что люди сами по себе ничего, но их испортили вещи.

Мы порой экономим на еде, на питье, чтобы купить вещи, а потом умираем, и вещи остаются, и достаются порой тем, которые ни к нам, ни к нашим вещам никакого отношения не имеют.

Все будет. Вещи будут, деньги будут, нас не будет!

Вот проблема проблем.

Как-то Серега высказал интересную мысль, что Библия написана мудрыми людьми, чтобы мы друг другу глотки не перерезали.

А так дай волю, что будет… Представить не трудно.

Вот посмотрите, что сейчас делается. Как безжалостны и беспощадны люди к себе подобным.

Не платят заработную плату месяцами, годами. На предприятиях понастроили киосков, в которых люди под зарплату вынуждены покупать, именно в этих киосках, по ценам выше рыночных.

Их не интересуют голодные дети, им не снятся кровавые мальчики.

Впрочем, этих людей жалеть особо не нужно. Ибо поменяй их местами — эти бывшие рабочие завтра будут делать тоже самое над другими рабочими.

А вообще-то, как говорил наш общий знакомый: «в России никогда хорошо не жили и ничего слаще морковки не видели». И причиной всех наших бед он считал зависть, нашу природную генетическую зависть, стремление к какой-то непонятной справедливости, уравниловке. Заканчивалось это обычно тем, что наступал результат — с точностью до наоборот — с потрясающим неравенством, с потрясающим расслоением, обезлюживанием и вымиранием.

Где выход? У России выход один — выживание. Собственно этим она и занимается. Ибо на борьбу она уже не способна.

Мой одноклассник Саша — целеустремленный и волевой человек — говорил, что тут надо либо смириться, либо уехать. Он уехал еще в 1990 году. Уехал и счастлив. Когда уезжал, говорил: «Россия… гори она синим пламенем». Вот как люди о своей стране. А почему так? В России всегда жили обещаниями и надеждами, с ЭТИМ и умирали.

Это началось еще при Великом революционере и Великом мыслителе в 1917 году, который пообещал, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме.

За это положили миллионы.

Затем менее великий и даже совсем не великий продолжатель назвал дату более позднюю и более точную — 1980 год.

«Великий реформатор» пообещал, что к 2000 году у всех будет по квартире.

И «первый демократ» в 1991 году тоже пообещал, мол через пару лет жизнь улучшится…

И всенародно избранный тоже пообещал, что кто сейчас получает одну тысячу рублей, в недалеком завтра будет получать одну тысячу долларов.

И почему-то вспоминаются в связи с этим мне строчки А. Блока:

Впрочем, поживем — увидим, ведь говорят, надежда умирает последней.

Только мы почему-то забываем или не думаем, что надежда умирает вместе с человеком. А нет человека и нет надежды, как нет человека и нет проблемы.

Вот Россия идет как раз по этому пути. Народу рождается меньше, а умирает больше. Со временем в России решат эту проблему — проблему пустых обещаний и глупых надежд — как всегда радикально.

Я не читал Библию, но говорят там есть такие строки:

«Царство распавшееся само по себе — опустеет».

Наверное это про нас, про Россию.