Медленно покачиваясь, подпрыгивая на каждом ухабе, машина ехала в неизвестном направлении. С трудом втиснувшись в тесную клетку конвойной будки, Волошин ничего не видел. Зажатый со всех сторон решеткой, он с трудом мог пошевелиться. Сергей не знал, куда его везут и что будет дальше.

Минут через двадцать, сделав несколько поворотов, машина остановилась.

Зажмурившись от яркого солнечного света, Сергей выпрыгнул на улицу и оказался в просторном дворе. Вокруг стояли небольшие трехэтажные казармы с маленькими зарешеченными окнами.

Не дав ему оглядеться по сторонам, Волошина завели в казарму и подтолкнули к двери с блестящей табличкой «Помощник начальника СИЗО». Глядя на него презрительным и наглым взглядом, охранник методично сверял его данные, делал какие-то отметки в личном деле, рассказывал о режиме содержания и правилах поведения. Плохо соображая, Сергей автоматически отвечал на вопросы, подписывался и фотографировался.

После этих малоприятных процедур Волошин оказался в каком-то невообразимо тесном боксе, который конвойный довольно метко назвал стаканом. Площадь бокса не превышала квадратного метра. Узкий, высокий, холодный и затхлый, он был сродни бетонному гробу, давящему на тело и сознание. Дожидаясь распределения, Сергей с трудом умостился на небольшом выступе, упершись коленями в ледяную, местами поржавевшую железную дверь. Застывшие минуты казались вечностью. То ли от нехватки воздуха, то ли от волнения Волошин почувствовал неприятное жжение и боль в груди. Внутри все горело и грудь словно распирало. Казалось, он уже был не в силах ни бороться, ни сопротивляться. Закрыв глаза, Сергей громко, отчаянно закричал…

И только когда конвойный выпустил его в мрачный просвет подвала, он наконец пришел в себя. Остановив его возле каптерки, Сергею вручили скатку из старого ватного матраца, тонюсенького одеяла и серого, тяжелого от сырости постельного белья. Брезгливо прижимая к себе это «приданое», Волошин почувствовал режущий нос запах предыдущего обладателя этих далеко не царских постельных принадлежностей. По-видимому, бывший хозяин страдал не только недержанием мочи, но и всеми прелестями многоликого гастрита.

Ехидно ухмыляясь, конвойный наблюдал за новеньким.

– Бери шлемку и весло! – выкрикнул он, положив перед Волошиным небольшую алюминиевую миску с ложкой.

– Что-что? – переспросил Сергей и вопросительно посмотрел на охранника.

Вместо ответа тот дико захохотал, потирая прослезившиеся от смеха глаза.

– Вытяни из туфель шнурки, сними ремень и галстук! – приказал конвойный.

– Зачем? – растерянно спросил Волошин.

– Чтобы не удавился! – гортанно заржав, ответил тот.

Глотая насмешки, Сергей подчинился приказу.

– Часы и кошелек тоже! – буркнул конвойный, с любопытством уставившись на него.

Рядом легли золотые швейцарские часы фирмы «Rolex» и коричневое лакированное портмоне из крокодильей кожи.

– Руки вверх! – скомандовал конвойный и хищно его облапал. – Теперь можешь идти. Пшел!

Загремели засовы, зазвенели ключи. Заскрипели тяжелые, уставшие от работы двери.

– Куда вы меня ведете? – с ужасом спросил Волошин.

– Заключенный, молчать, – гаркнул конвоир и тихо добавил: – Можем и VIP предложить. У нас и такие есть. Пятый пост, больничный корпус. Но они коммерческие, платные. Это для особых! В наших стенах и сестры Ульяновы побывали, и современные политики сидели. Но ты пока до этого не дорос. Ты с простой хаты начать должен. Пшел!

Минуя очередной пост, Волошин неуверенно переступил порог и сразу же отпрянул назад.

– Ну! – зашипел охранник, толкая его вперед.

С трудом отрывая ноги, Волошин шел по серому полумраку разделенного решетками коридора. От затхлого, тяжелого воздуха в голове непривычно кружилось, ко рту подкатывал неприятный, сжимающий ком. Несколько раз икнув, он еле сдержался от позывов к рвоте.

– Стоять! Лицом к стене! – низким, охрипшим голосом выкрикнул конвойный.

Подчиняясь хриплому баритону, Сергей резко повернулся, немного качнулся в сторону и остановился. Рядом, грозно рыча, застыла мощная овчарка с широкой мускулистой грудью. С поднятой на загривке шерстью, дрожа хищным оскалом острых клыков, она внимательно наблюдала за ним.

Гремя ключами, конвоир, наконец, открыл дверь.

– Заходи, – приказал он, подтолкнув Волошина к узкому дверному проему. Упершись в широкий металлический штырь, дверь намертво застыла в полуоткрытом состоянии.

Повернувшись боком, Сергей нерешительно зашел в камеру.

– Принимай пополнение! – гаркнул охранник и быстро закрыл дверь.

В ту же секунду что-то страшное, тяжелое и угнетающее сдавило Волошину горло, парализуя и разум, и волю. Со всех сторон в него впилось множество злых, горящих хищным огнем глаз. В небольшой мрачной камере, со всех сторон заставленной двухъярусными нарами, находилось человек сорок. Кто-то сидел внизу, кто-то лежал наверху, кто-то играл в карты, кто-то просто стоял. С нескрываемым любопытством они смотрели на новенького. За столом прекратилась игра в шашки. Замолчала компания, сидящая под окном. Даже мужик, справляющий свою нужду прямо, как показалось Волошину, на пол, застыл, держа в руках предмет своей гордости. По-видимому, прибытие новичка было для них одним из основных развлечений. Оставив свои занятия, все пристально смотрели на Сергея.

В небольшой переполненной камере стояла невыносимая вонь и сырость. Сначала у Волошина появилось ощущение, что он попал в старый общественный туалет, где даже стены впитали в себя разъедающий мозг запах мочи, смешанный с запахом хлорки. С трудом сдерживая приступы тошноты, он немного задержал дыхание, стараясь овладеть собой, и осмотрелся по сторонам.

Под стенами и в углах лежали груды баулов и потертых спортивных сумок. Разноцветными гирляндами под потолком висели футболки и джинсы, сохнущие на импровизированных веревках, сделанных из перевязанных вещей. Везде валялись грязные носки, консервные банки и пластиковые бутылки. Даже полумрак не мог прикрыть ужасную картину царящего здесь бардака и грязи.

Высокие окна камеры были надежно зарешечены. Через эти небольшие проемы в толстых стенах лучи солнца в камеру почти не проникали. Единственным источником света были несколько блеклых, посеревших от пыли лампочек. Но, несмотря на полумрак, хорошо был виден алчный огонь, пылающий в обозленных человеческих глазах. Следя за каждым его жестом, сокамерники, не отрываясь, смотрели на Сергея.

Держа в руках скатку, Волошин застыл возле двери. Он не знал ни что говорить, ни что делать. Как здороваться, входя в камеру, и кому протягивать руку, в школе не учили. И хотя среди его знакомых было немало личностей с криминальным прошлым, культуру поведения на зоне они никогда не обсуждали. Но то, что здесь все не так, как на свободе, он знал точно.

Наконец, нарушив тишину, к нему подошел невысокий худощавый мужик с типично бандитской внешностью. Его маленькие, глубоко посаженные глаза горели хищным огнем, взгляд был бегающим и беспокойным. Квадратное лицо, тяжелый мясистый подбородок, крупные, выпирающие скулы и широкий, немного приплюснутый нос делали обладателя этого портрета даже помимо его воли номинантом на особо пристальное внимание со стороны правоохранительных органов.

– Чего застыл, как дерьма в рот набрал?! Ни ответа, ни привета! Говори, как полагается: кто, откуда, какая статья на тебе? – медленно обойдя новичка со всех сторон, протянул он.

Наморщив узкий лоб, уставился на Волошина цепким, пронизывающим насквозь взглядом маленьких, круглых, как пуговки, глаз.

– Ну!..

– Волошин. Волошин Сергей Федорович. Из Киева. Задержан по статье сто пятнадцатой, – спокойно, глядя тому прямо в глаза, ответил Сергей.

– Мужик или баба? – не унимался зек.

– Чего? – не понял Волошин.

– «Чего»… – передразнив его, протянул зек. Затем нервно подпрыгнул, сжал кулаки и громко выкрикнул: – Я тебя спрашиваю: ты педераст или нормальный?

Внутри Волошина все сжалось. В той, прошлой жизни он бы, не раздумывая, врезал этому фраеру по морде. Да и вряд ли они бы в той жизни встретились. Теперь же все было по-другому.

– Нормальный, – тихо, без интонации в голосе ответил Сергей.

– А то смотри, если пожелаешь поменять пол, мы быстро поможем! Нам и хирурга не надо! – пискливо захихикав, съязвил зек. – Погоняло у тебя есть?

– Что-что? – насторожился Волошин.

– Кличка! – уточнил тот.

– Нет. Я именем пользуюсь, – отрубил Сергей.

– Тогда прыгай на решку и кричи во весь голос: «Тюрьма, тюрьма, дай кличку!», – дернув плечами, закричал мужик.

– Отстань от него, Кирпич! – оборвав кураж бесноватого зека, выкрикнул мужчина, сидящий в дальнем углу. – Дай человеку прийти в себя.

Волошин внимательно посмотрел на своего заступника. Поджав под себя ноги, тот спокойно наблюдал за происходящим. Во всех его движениях, взгляде, интонации голоса угадывался высокий тюремный статус. Спокойный и уверенный, он держался, как настоящий авторитет. Немного полноватый, лет сорока пяти, с отвисшим брюшком, он обладал типичной кавказской внешностью, что, правда, не отражалось на его речи. Густая шевелюра черных как смоль волос была уложена так аккуратно и элегантно, как будто он только что вышел из дорогого столичного салона. Чисто выбритое лицо, строгий, проницательный взгляд умных, красивых глаз, правильный, почти классический профиль античных греков.

Волошин даже немного удивился присутствию такого типажа в застенках этого страшного учреждения. Только вот огромное количество татуировок, украшавших тело этого крепыша, говорило о его не самом светлом прошлом. На его ключице была выколота огромная восьмигранная звезда. На груди, украшенная множеством куполов, красовалась церковь. Почти все пальцы его рук были разрисованы перстнями.

В ту же секунду тот, кого назвали Кирпичом, остановился и расплылся в какой-то зловещей улыбке, показав гнилые, полуразвалившиеся зубы.

– Тебя Гвоздь уважил. Это хорошо! Оглядись, не шифруйся. Кидай скатку на шконку, вещи клади в телевизор, потом побазарим!

Волошин продолжал стоять. Никакого телевизора в камере он не видел, что такое «шконка», тоже не знал. Сергею снова стало не по себе. Несмотря на прохладу камеры, по спине побежал липкий пот.

– Простите, я ничего не понял.

– Гнилой интеллигент! – выкрикнул кто-то сверху. – Ты чего, первый раз зону топчешь?

То, что ему сказали сейчас, Волошин все же понял. Понял и разозлился. На смену тревоге и страху пришла простая человеческая злость, проснулся привычный инстинкт самосохранения. Если он сломается сейчас, станет послушным инструментом в руках этих зловещих личностей, то у него не останется никаких шансов защитить себя и вырваться отсюда.

– Значит, так, – тихо, но твердо сказал он, продолжая стоять посередине камеры. – Да, я интеллигент, но не гнилой. Я хотел бы уважать каждого из вас, относясь к каждому с пониманием. Если вы, конечно, в этом нуждаетесь. Я действительно впервые и совершенно неожиданно попал в СИЗО. Я не знаю, что мне делать и что говорить, но не хочу постоянно попадать впросак и становиться предметом чьих-то насмешек. Поэтому буду благодарен, если кто-нибудь хоть немного расскажет мне о тюремных традициях и законах.

В камере повисла тишина.

– Он прав, – первым нарушив тишину, произнес мужик, которого назвали Гвоздем. – Токарь, введи его в курс дела! Расскажи о жизни в хате.

Резко встав из-за стола, к Волошину подошел невысокий курчавый мужик лет тридцати пяти. Крепкий, широкий в плечах, с твердым, уверенным взглядом больших серых глаз, он сразу вызывал уважение. После этого в камере послышался привычный шум, каждый занялся своим делом. Представление было окончено.

Волошин облегченно вздохнул. Первый раунд он выиграл.

Токарь задумчиво прищурился и внимательно посмотрел на Волошина.

– Садись, – то ли предложил, то ли приказал он, указывая на скамейку, стоящую возле стола.

Сергей сел, положив скатку на лавку. Широко расставив ноги, Токарь сел рядом.

– Значит, так. Ты о воле забудь, теперь ты на зоне. А здесь свои порядки! И рулят здесь блатные – воры, живущие по понятиям. Запомни: понятия – они куда честнее и человечнее законов, писаных на воле. И соблюдать их обязаны все. Иначе… «Иначе» не стоит! Братва здесь тоже в уважении. Простые мужики, случайные люди – «шестерки», попавшие по «бытовухе», такие же, как и ты. Все должны придерживаться этих правил: уважать хату, уважать семью, живущую в этой хате. Есть на зоне и особые касты: «кони», которые весь срок горбатятся на хозяина; «петухи» – ты наверняка о таких слышал. Педерастами они и с воли приходят, но часто их за плохие дела на зоне опускают. Подашь руку петуху – сам таким станешь. Ясно?

Волошин утвердительно махнул головой.

– А «шконка» – это, я так понял, нары?

– Сечешь! – самодовольно радуясь своим педагогическим способностям, ответил Токарь. – Тогда кидай свою скатку на пальму. Это верхняя шконка. Хорошо, что в хате пока не очень тесно. А бывает, и спим по очереди. Так что тебе повезло. Но на особое место у тебя еще заслуг не набралось, так что спать тебе пока возле параши.

Волошин брезгливо передернулся.

– А хуже быть не может? – вырвалось у него.

– Может. В петушином углу! – отрубил Токарь.

– Хорошо, – выдавил Сергей, покосившись на нары, стоящие возле унитаза.

– Поспишь пока там, потом посмотрим. А барахло свое скидывай в телевизор. Это ниша под столом, там посуда наша и всякая хреновина лежит, – немногословно, но доступно пояснил Токарь. – Возле шлемки с дыркой свою не ставь. Это меченая посуда, из нее «петухи» жрут. Все, осмотрись и не шифруйся. С братвой надо общаться, в хате партизанов не любят.

Радуясь тому, что его присутствие больше не является предметом всеобщего внимания, Волошин закинул матрац и ловко поднялся наверх. Неожиданно раздался странный треск, и его некогда элегантные брюки от «Бриони» засветили нежной, шелковистой подкладкой, открывшейся в самом неприличном и неподходящем месте. К счастью, этого никто не заметил.

Опустившись на простыню, Сергей искренне пожалел о том, что из его жизни навсегда ушли наглаженные, белоснежные носовые платочки. Сколько раз, раздражаясь маминой заботой, он выкидывал их из своих карманов, повторяя, что никто сейчас не стирает и не носит с собой эти огромные, разрисованные глуповатыми узорами «простыни», что сейчас выпускается масса удобных одноразовых и ароматных салфеток. С каким бы удовольствием и наслаждением он сейчас разложил на подушке, точнее на том, что так называется, этот тоненький, благоухающий белоснежный платок!