Идя по длинным тюремным коридорам, Волошин обдумывал каждое слово, сказанное адвокатом. Значит, он был прав: его подставили. Это знал уже не только адвокат, но и следователь. Сергей облегченно вздохнул. Если с него снимут обвинение, будет сделана половина дела. Будучи на свободе, он сможет скорее выйти на след убийцы. Жаль только, что Корней так невовремя заболел. Он всегда был особенно импульсивным, а теперь – убийство Ермакова, его арест. Все это выбило Димку из колеи. А им сейчас как никогда надо держаться вместе.
– Стоять, лицом к стене! – крикнул конвойный, остановив Волошина у знакомой двери.
Впившись глазами в ненавистную потрескавшуюся стенку тюремного коридора, Сергей терпеливо ждал, пока откроется дверь камеры. Снова, тихо рыча, возле него остановилась овчарка. Грозный оскал клыков, шерсть, поднятая на загривке. Смотреть в ее сторону было и противно, и страшно.
– Пшел! – почти не раскрывая рта, выдавил конвойный и втолкнул его в камеру.
К счастью, на его появление никто не отреагировал. Быстро забравшись на нары, Волошин устало закрыл глаза. В голове кружилось, в желудке неприятно урчало.
Неожиданно дверь загремела, отворив маленькое окошко, названное кормушкой. С радостными лицами, вооружившись железными мисками, зеки выстроились вокруг двери. Постепенно по камере разошелся не самый приятный, но все-таки запах пищи. Внутри Волошина все сжалось. Изо всех сил он старался отогнать мысль о еде. Но это у него не очень получалось.
Неожиданно кто-то толкнул его в плечо.
– Иди, Чемпион, пожри немного! А то так недолго и копыта откинуть! – глядя на Волошина, предложил незнакомый мужик.
Сергей внимательно посмотрел на своего опекуна. Казалось, он видел его впервые. Лет тридцати пяти, невысокого роста, выбритый «под ноль», с тяжелой квадратной челюстью и носом, похожим на флюгер, тот имел на удивление красивые зеленые глаза с длинными черными ресницами. Держа в руке миску, полную какой-то темной бурды, он лукаво смотрел на Волошина и улыбался.
– Спасибо, я не хочу, – сжав кулаки, вежливо ответил Сергей. Тело напряглось, приготовившись в любую минуту отразить удар.
Но тот не отступал.
– Оставь его, Художник! – заступился за Волошина пожилой мужчина, проходящий мимо. – Тяжело человеку, впервые на зону попал. Осмотреться ему надо, привыкнуть.
Немного подумав, Волошин поднялся и спрыгнул на пол. Взяв миску, обреченно пошел к двери. Очереди больше не было.
– Пожалуйста, – проговорил Сергей, протянув через окошко миску.
– А ты кто такой? Что-то мне твоя рожа незнакома. Как фамилия? – снисходительно и требовательно спросил худощавый мужик, которого все называли «баландером».
– Волошин, – коротко ответил Сергей, готовый с радостью нацепить на его физиономию миску, сжатую в руке.
Хитро прищурившись, тот нервно выхватил миску, что-то пробурчал и, щедро наполнив ее каким-то месивом, протянул назад.
Взяв хлеб, Волошин поплелся к столу. Следом за ним загремели засовы закрывающегося окошка. Сергей огляделся по сторонам. Зеки ели кто где: на нарах, за столом, стоя. Не найдя свободного места, Волошин подошел к стене, держа в руках миску, в которой медленно размокал засохший кусок хлеба. Брезгливо поморщившись, Сергей опустился на корточки и, поставив на колени миску, вытащил из кармана ложку.
Не успел он откусить хлеб, как раздался крик, и, подбежав к нему, кто-то с силой ударил его в лицо. От неожиданности Сергей завалился на бок, содержимое миски вылилось на пол. В камере повисла тишина.
Прямо перед ним, тяжело дыша, стоял Токарь.
– Ты чего? – закричал Волошин и, быстро поднявшись, подскочил к нему.
– Чего, говоришь?! – взвился Токарь. Сощурив глаза, пристально смотрел на Волошина. – Ты почему нашу хавку не уважаешь? Ты почему ее фуфлом называешь?! Интеллигент сраный! Век воли не видать, если ты сегодня что-то сожрешь!
– Правильно говоришь! – пробежало по камере. Зеки одобрительно закивали головой.
Сжав кулаки, Волошин не знал, как поступить. Да и не припоминалось, чтобы в присутствии кого-то он раздавал такие эпитеты тюремной пище. Сергей растерянно посмотрел по сторонам. Ввязываться в драку с подручным Гвоздя ему пока не хотелось. Да и Токарь, опустив руки, явно не собирался продолжать борьбу. Постепенно его взгляд стал спокойным и даже игривым.
– Ты зря это сделал, – выдавил Волошин, глядя на Токаря злым, испепеляющим взглядом. – Я такого не говорил! И не дело это – сразу по морде бить. Не по понятиям! Сам же говорил, что в тюрьме они выше любого закона.
– Не учи меня! А то я тебя парашу мыть заставлю! – закричал Токарь и, подойдя вплотную, чуть слышно шепнул на ухо: – Остынь, придурок! Тебя отравить хотели.
Повернувшись к нему спиной, он не спеша пошел к нарам.
По телу Волошина пробежала дрожь, ноги сделались ватными и неуклюжими. Прищурив глаза, Сергей еще раз посмотрел на каждого из сокамерников. Стараясь уловить взгляд, самозабвенно искал врага. Но, увлеченно стуча ложками, на него никто не обращал внимания. Сжав зубы, Сергей поднял миску и медленно поплелся к умывальнику. Зеки продолжали есть. Наверное, подобные «уроки» здесь были обычным, житейским делом.
Открыв кран, Волошин наклонился ниже, облил голову водой и, подставив рот, с жадностью залил в себя около литра едкой, вонючей жидкости. Вдоволь напившись, сполоснул миску и аккуратно поставил ее в нишу.
– Что, Чемпион, не дали пожрать? Заподлянку тебе сделали. Я бы не простил! – затараторил Художник, непонятно откуда выросший перед ним. Глаза его преданно блестели. Лукавая, слегка перекошенная улыбка не сходила с губ. – Но ничего, я своих в обиде не оставляю! Я вечерю тебе сам принесу.
– Ты чего обо мне так печешься? – гаркнул Волошин и схватил Художника за руку.
В этот момент, открыв скрипучую дверь, конвойный впустил Гвоздя. Обведя камеру ледяным, пронизывающим взглядом, тот сосредоточенно уставился на Волошина.
– Слушай сюда, Чемпион: Художника не тронь. Нечего об «коня» руки марать. Вижу, дури в тебе много, а силы и того больше. Негоже ее зря разбазаривать! Идем со мной, дело к тебе есть, – спокойным, уверенным голосом сказал Гвоздь и, не дожидаясь ответа, направился к своим нарам.
Сергей брезгливо оттолкнул Художника и медленно пошел за Гвоздем.
Поджав под себя ноги, Гвоздь принял свою излюбленную позу.
– Садись, – приказал он, указывая на место рядом.
Волошин послушно сел.
– У тебя хорошие кореша, – начал Гвоздь и самодовольно ухмыльнулся. – Деньги уже на месте. Благодаря им ты и остался жив.
– А вы откуда знаете? Вас же не было! – Сергей подозрительно посмотрел на Гвоздя.
– Раз жив, значит, уберегли! – ухмыльнулся тот и, поманив пальцем, тихо добавил: – У меня в администрации свои люди. Они и «стукнули», что отравить тебя хотят, убрать любой ценой. Но мне вовремя маляву прислали. Я и поручил Токарю проследить за тобой. Проследил?!
– Проследил! – ухмыльнулся Волошин, потирая рукой челюсть.
– Нельзя тебе здесь ничего жрать, кроме хлеба, – сделал заключение Гвоздь. – У них яд хороший: через час его невозможно обнаружить даже в крови. А через два ты сдохнешь от сердечного приступа.
По спине Волошина пробежала дрожь.
– Помогите, я в долгу не останусь!
– Значит, так, – наконец проговорил Гвоздь. – Я тебя поближе к себе переселю. Так тебя труднее достать будет. Но ночью я за твою безопасность не ручаюсь. Ночью всякое может быть, поэтому поспи лучше сейчас. Давай, складывай свою скатку и ложись на место Токаря. До отбоя еще далеко. Если не будет кипиша, вполне можешь отоспаться. Мы за тобой приглянем!
Без пререканий, хитро подмигнув, Токарь собрал свои вещи, уступив место Волошину.
– Спасибо тебе! – прошептал Сергей.
– Не за что, – пожав плечами, ответил Токарь. – Запомни, это и есть «по понятиям»!
Разложив матрац, Волошин облегченно вздохнул, умостившись на нарах над Тимофеевичем. Сжимая в руке заточку, данную Гвоздем, он сосредоточенно обдумывал план обороны.
В камере было довольно шумно. Кто-то обсуждал тюремную администрацию, кто-то спорил о сроке, грозящем после суда, кто-то устраивал политические дебаты. Трое зеков, спрятавшись в углу, в полиэтиленовом пакете мешали бражку.
– Сахарку бы добавить! – сделал вывод один из них.
– По-моему, хлеба маловато! – добавил другой.
Прищурив глаза, Сергей наблюдал за происходящим. Постепенно шум слился в монотонную какофонию, окутав сознание тяжелой пеленой сна. Закрыв глаза, он провалился в небытие. Сил сопротивляться больше не было.
Волошина разбудил непонятный шорох и стон, идущий из угла камеры. Открыв глаза, Сергей внимательно прислушался и посмотрел по сторонам. Тихо. Казалось, вокруг него все спали. От длительного лежания на одном боку тело неприятно покалывало и болело. Передернув плечом, он поднял голову и посмотрел в окно. На улице была кромешная темень.
Удивляясь тому, что его никто не разбудил, он свесил голову и посмотрел вниз. Лежа на спине, Гвоздь издавал жуткие звуки бурлящего вулкана. Быстро спрыгнув на пол, Сергей встал.
– Вы куда? – участливо поинтересовался Тимофеевич.
– А куда тут дальше толчка уйдешь? – ухмыльнулся Сергей, сжимая в руках брюки, болтающиеся на бедрах.
Пробираясь сквозь длинные коридоры тюремных нар, он внимательно смотрел по сторонам. Спрятав в кармане руку, крепко сжимал заточку, данную Гвоздем. В любую минуту Волошин был готов к нападению. Древний инстинкт охотника помогал ему медленно переставлять ноги, прислушиваясь к каждому шороху и звуку.
Наклонив голову под кран, Сергей жадно глотал воду, стараясь заглушить неприятное урчание, разрывающее желудок. Задыхаясь и захлебываясь, не обращая внимания на вкус, он старательно наполнял себя этим единственным доступным ему средством для выживания. И только когда в животе начало болеть, обреченно оторвался от воды. Умыв лицо, тряхнул головой и взглянул в зеркало.
Из мутного треугольника, висящего на стене, на него смотрел совершенно незнакомый человек. Спутанная, нечесаная шевелюра, густая черная щетина, запавшие глаза, разбитые губы. Довершением этого жуткого портрета был оторванный воротник рубашки, под которым, стыдливо спрятавшись от алчных глаз, все еще сохранилась небольшая бирка итальянской фирмы Roccino. Казалось, на него смотрел бомж, стоящий на краю паперти. Тяжело вздохнув, Волошин сел возле стола, откуда хорошо была видна камера.
Угрюмо уставившись в одну точку, он думал над тем, как быть дальше. Да, он готов был к любым действиям, любым движениям и атакам. Но где? В тесной камере? Сжав кулаки, он тихо застонал. Застонал от бессилия. Что он мог?! Да ничего! Он даже не мог есть. А на хлебе с водой долго не протянешь.
«А может, Гвоздь с ними заодно? – неожиданно мелькнуло в голове. – Может, он специально меня пригрел, чтобы усыпить бдительность? Если не отравит, так уморит голодом?»
От этих мыслей в висках неприятно запекло. Встряхнув головой, Волошин посмотрел в потолок.
«Парень, возьми себя в руки, – приказал он себе. – По-моему, ты начинаешь сходить с ума. Самое страшное – если ты слетишь с катушек. Тогда тебе точно конец».
Волошин встал и решительно пошел к своим нарам. Возле Гвоздя он чувствовал себя в большей безопасности.
– Что, молодой человек, не спится? – тихо прошептал Тимофеевич. Кряхтя и постанывая, старик опустил ноги и сел на нары.
– Не спится, – вздохнул Сергей, внимательно глядя на старика.
– Садитесь возле меня, я вас чем-то угощу! – предложил Тимофеевич, ловко засунув руку под матрац. Глаза профессора игриво засияли, радуясь малейшей возможности простого человеческого общения. – Когда ко мне кто-то на кафедру приходил, я никогда гостей без чая не отпускал. Даже студенты после нагоняя получали по прянику! У меня всегда в буфете было печенье и много конфет. Старики, знаете ли, почему-то особенно сладости любят!
В подтверждение своих слов он вытащил потертый полиэтиленовый кулек с поломанным овсяным печеньем.
– Угощайтесь! – предложил Тимофеевич и протянул пакет.
Волошин вежливо взял кусок и поблагодарил старика.
– Что вы, Сереженька, ешьте все! – не унимался профессор и, прейдя на шепот, добавил: – Я же все знаю, знаю, почему вам кушать нельзя. Берите, берите, я вам еще хлебушка дам, правда, засохшего, но все равно есть можно!
Положив на колени кулек, Волошин с жадностью накинулся на печенье.
– Спасибо! – с благодарностью глядя на старика, пробубнил Сергей, сжимая в руках опустевший пакет. – С таким аппетитом я давно не ел. Спасибо! Я этого печенья никогда не забуду!
Медленно орудуя языком, он старательно отвоевывал оставшиеся крохи, прилипшие к зубам.
– На здоровье, Сереженька! – ответил Тимофеевич, улыбнувшись искренней, бесхитростной улыбкой. Его добрые светлые глаза окружило множество густых глубоких морщинок. – А теперь ложитесь поспите еще. Я, если спать захочу, разбужу вас. Спите!
– Хорошо! – согласился Волошин и поднялся наверх.
Умостившись на тоненьком матраце, он снова улегся на бок. Зажав в кулаке заточку, подбил подушку и удовлетворенно вздохнул. Вокруг слышался монотонный, назойливый храп, но это ему больше не мешало. Нежное тепло разлилось по всему телу. Закрыв глаза, он впервые за эти дни крепко, по-настоящему, заснул.
Сергей проснулся от громкого, протяжного звонка подъема, разносившегося по камере. Быстро подскочив, посмотрел по сторонам. Камера медленно просыпалась: с матами, стонами, криками. Подпрыгивая и поджимая коленки, кто-то спешил к сортиру. Кто-то, натянув на голову одеяло, старался досмотреть приятный сон. Только Гвоздь, скрестив под собой ноги, спокойно сидел на нарах. Свежий, аккуратно выбритый, он внимательно следил за происходящим.
– Ну что, Чемпион, выспался? – насупив брови, поинтересовался он.
– Угу, – махнув головой, ответил Волошин и, натянув брюки, спрыгнул вниз. – Хорошо поспал, спасибо вам!
– Тимофеевича благодари, не меня!
– Знаю, знаю, – улыбнулся Сергей, быстро переведя взгляд на профессора. Несмотря на шум, Тимофеевич тихо посапывал, подложив под голову маленький, сухонький кулачок.
– Ну что? Вроде все было спокойно? – полушепотом спросил Гвоздь.
– Да, спокойно, – облегченно вздохнул Волошин. – Но что будет дальше?
– Ничего, прорвемся! Главное, разуй глаза и смотри по сторонам. Жрать ничего не бери. После обеда мне обещали кабана подкинуть. Так что потом отъешься! На прогулке держись меня, близко к себе никого не подпускай. Я знаю этих умельцев! У меня был случай, еще при первой ходке, я тогда в СИЗО под Иркутском отдыхал. Так одному корешу, большому перцу, кнопку под зад подложили, а через четыре дня его не стало. Заражение крови! А он как чувствовал, что грохнуть его хотят. Всех сторонился, из чужой руки ничего не брал. Говорил, что слишком много знает, что многих тузов за собой потянуть может. Он вроде главным инженером на военном заводе работал да проворовался. А воровал-то не один! Таблицу деления хорошо знал, с начальством вовремя делился. Говорил, что его смерти в самой Москве хотят. Вот и дождался!
– Хватит, мне и без того хреново, – выдавил Волошин. – Я все понял!
Это утро ничем не отличалось от предыдущего: поверка, завтрак, прогулка. Стараясь держаться поближе к Гвоздю, Сергей ни с кем не разговаривал, избегая всякого общения. После прогулки многие ушли на допрос. В камере стало тише и даже немного свежее. Подгоняя горячий воздух, из окна дул порывистый, сильный ветер. Чувствовалось приближение грозы. По привычке поглядывая на часы, точнее, на место, где они прежде были, Волошин нетерпеливо ждал своей очереди. Но ни следователь, ни адвокат его не вызывали. Каждая минута казалась вечностью, окутавшей его своим беспросветным, мучительным вакуумом.
Снова и снова Сергей погружался в воспоминания того страшного рокового дня. Этот день, как призрак, стоял перед глазами, не давая собраться с мыслями.
– Валерка, братишка, прости, что не уберегли! – прошептал Волошин и сжал кулаки.
Боль потери сжимала горло и не давала дышать. Разгораясь с новой силой, она призывала разум не сдаваться и искать спасения, которое было возможно только при наличии спокойствия и самообладания. Но почему-то с каждой минутой на сердце становилось все тревожнее. Тихая паника, как невидимый кокон, все больше и больше окутывала сознание.
Стараясь меньше думать над тем, что говорил Гвоздь, Волошин отчаянно выстраивал ребусы, имеющие различную конфигурацию и разные пути решения. Множество вопросов, множество ответов. Лишь бы хоть чем-то занять больную голову, где все мысли крутились вокруг самого первого, самого великого, самого предательского инстинкта самосохранения.