Я уже говорил, что не помню, с какого возраста я себя помню. Но с той поры, с какой помню, никто из нас четверых никогда не уезжал на целых полгода.
Сколько написано разных музыкальных произведений про людей, которые уезжают! Отец цитировал сейчас эти песни и арии. Композиторы почему-то очень радуются, когда люди уезжают из дома. Но отец пел эти веселые песни невесело.
И мне было как-то не по себе.
- Это даже хорошо, что ты уезжаешь, - сказала мама Людмиле. - Наконец мы узнали, как Леня к тебе относится!
Чтоб не грустить, я пытался вспомнить все случаи, когда Людмила была несправедлива, а вспоминал фильмы и пьесы, на которые водила меня сестра. Хотел вспомнить приятелей, которые мне нравились, а ей нет, но вспоминал об Иване, с которым никогда бы не встретился, если бы не она.
К Ивану мы тоже привыкли. Он все время подбрасывал нам положительные эмоции.
- Вы провожаете нас с Людмилой в наш первый путь, как провожают в последний, - сказал Иван. - Где же логика? Где же простая логика? Надо радоваться, а вы?..
- Чему радоваться? - спросил я.
- Раньше вы не получали от нас писем, а теперь будете получать! Это во-первых. Во-вторых, до сих пор вы не ждали нашего возвращения, а теперь будете ждать. И в-третьих, мы действительно к вам вернемся. Это же будет праздник!
- Слишком уж до-олго… - промямлил я.
- Долго? Вспомни какой-нибудь случай, который произошел с тобой полгода назад. Что-нибудь такое… значительное!
Я подумал, что примерно полгода назад дал Костику по физиономии.
- Вспомнил?
- Ну, вспомнил…
- Давно это было?
- Нет… как будто вчера.
- Вчера? Значит, мы вернемся к вам завтра! Все познается в сравнении.
- Я понимаю.
- Эти шесть месяцев промчатся так же быстро, как те. Ты хозяин своих собственных мыслей?
- Наверно, хозяин.
- Вот и переключи их с отъезда на возвращение. Переключил?
- Постараюсь.
- Ну, вот! Не существует безвыходных положений.
- О бра-атья, довольно печали! - пропел отец из той самой странной симфонии Бетховена, в которой поют. И добавил: - Плохой тот мельник должен быть, что век свой хочет дома жить!..
Иван опять подбросил нам положительные эмоции.
Накануне отъезда мы все, мама, отец и я, с его помощью переключили мысли и думали о дне возвращения. Как это будет здорово - получим телеграмму: «Встречайте! Целуем!» - и помчимся встречать!
Мама опять устроила ужин… Иван пришел с чемоданом, чтобы на следующий день рано утром вместе с Людмилой отправиться на вокзал.
Два чемодана стояли возле стены, прижавшись друг к другу: один -огромный, перепоясанный ремнями и чуть-чуть покорябанный, а другой -аккуратный, без единой царапинки и даже попахивающий духами (я почувствовал это, когда ставил его к стене).
Мне казалось, что кто-то ввинтил в люстру новые лампочки, более сильные: так сверкали на столе рюмки, бокалы, тарелки. Я не видел раньше этой посуды. В последнее время мама доставала из шкафа все, что берегла для какого-то особенного, торжественного события.
В центре стола был любимый отцовский графин, в котором плавали желтые корки. Иван поставил рядом с ним бутылку шампанского и коньяк.
Мама отозвала меня в сторону, попросила сбегать в магазин за фруктовой водой.
- Для отца, - шепнула она. - Я не хочу, чтобы он сегодня пил это… Очень волнуется!
Когда я возвращался с тремя бутылками лимонада, меня встретил на лестнице дядя Леня. Мне казалось, он только и делает, что ходит по лестнице, отпирает и запирает дверь: очень уж часто я встречал его.
- У кого-нибудь день рождения? - спросил дядя Леня. - Утром мама несла бутылки. Теперь ты…
- Да, день рождения!
- Кто же родился?..
«Если сказать, что Людмила или кто-нибудь другой из нашей семьи, он побежит за подарком», - решил я.
- У кого же сегодня праздник? - повторил дядя Леня.
- У маминого племянника. Он одинок. И вот мы устроили… Для него!
- Это понятно, - сказал дядя Леня.
И, как всегда после моего ответа, полез ключом в замочную скважину.
Дома все ждали меня. Мама вытерла бутылки лимонада и поставила их на стол.
- Твой напиток, - тихо сказала она отцу.
- Куда ты, удаль прежняя, девалась?.. - пропел отец из «Царской невесты». И добавил обыкновенно, по-человечески: - Да никуда не девалась! Вот она, здесь…
Отец взял два чемодана, стоявшие у стены, и вскинул их вверх, как спортсмен, поднимающий гири.
- Иван и Людмила! - воскликнул он, потрясая в воздухе чемоданами.
- Есть еще порох в пороховницах! - восхитился Иван.
- Есть! - ответил отец.
Чемоданы рухнули на пол… Отец застыл с поднятыми руками.
- Что такое? - тихо спросила мама.
Отец открыл рот, но не смог ничего ответить. Он шевелил губами, словно вспоминал про себя какую-то арию или песню…
Иван подошел к отцу. Я не понимаю, как это получилось, но через какую-нибудь минуту отец уже лежал на диване. Как Иван перенес его? Взвалил ли себе на плечи? Или взял на руки, как ребенка? Я просто не видел.
Отец был выше Ивана, шире в плечах, тяжелее, и я не представляю себе, как Иван смог его дотащить. Так быстро, так осторожно… И мы застыли на месте, будто состояние отца передалось нам, и даже не помогли.
Потом все трое, как по команде, мы ожили и очутились возле дивана.
- Кол… - прошептал отец. - Кол… загнали сюда… - И положил руку на сердце.
- Не шевелись! - приказала Людмила. И побежала в другую комнату.
Мама стала водить тряпкой по спинке дивана, тихо, бессмысленно.
- Это бывает… - Иван тяжело дышал, но улыбался. - Пройдет!
Он сказал так уверенно, будто с ним это случалось уже не раз.
- Что же делать? - спросила мама.
Людмила вошла в комнату с пузырьком и кусочком сахара. По всему куску расползлась желтая капля. Отец взял сахар в рот, под язык.
- Сейчас сбегаю! За врачом… - сказал я. И бросился в коридор, потом вниз по лестнице. Только бы он был дома!.. В этот миг дядя Леня казался мне самым нужным, самым важным, самым значительным человеком на свете. Мне казалось, что все, все в мире зависит сейчас от него!
Должно быть, он понял это, потому что не стал задавать вопросов: хочет ли Людмила, чтоб он пришел, или не хочет? Он взял коричневую пластмассовую коробку, потом блестящую, металлическую, еще что-то засунул в карман и побежал за мной прямо в чем был - в ковбойке с распахнутым воротом и засученными рукавами, в пижамных штанах и тапочках.
Когда он вошел к нам, то чуть-чуть зажмурился от яркого света. Все было праздничным и нарядным: рюмки, тарелки, бутылки, графин с желтыми корками, шампанское и коньяк, Людмилино и мамино платья, модный костюм Ивана. Даже отец лежал на диване в каком-то парадном виде: мама гладила сегодня пиджак и брюки, дала ему новую нейлоновую рубашку.
Людмила сидела рядом на стуле и держала в своей руке руку отца. Мама присела на край дивана и по-прежнему водила тряпкой по его деревянной спинке.
Иван уже отдышался, но стоял все на том же месте. Когда мы вошли, он сказал:
- Вот сейчас врач подтвердит: это спазм. Простая история! Спазм проходит. Вообще нет безвыходных положений. А тут - простая история…
Я верил Ивану. Мне казалось, в его присутствии не может случиться ничего страшного, непоправимого.
Людмила выпрямилась, поднялась, указала на стул дяде Лене.
Дядя Леня измерил отцу давление. Аппарат был в той самой коричневой коробке. Потом расстегнул отцу нейлоновую рубашку, снял галстук, засунул себе в уши концы резиновых трубок и стал слушать сердце.
Наконец он поднялся и спросил у отца:
- Что вы чувствуете?
- Кол… - прошептал отец. - Будто загнали кол…
- Так… Понятно. Вы не волнуйтесь. Племянник правильно говорит: это спазм. Просто спазм… Сейчас сделаю вам укол. И все сразу пройдет! Но вставать нельзя. И нельзя шевелиться. В первое время…
Никто даже не удивился, что он назвал Ивана племянником. Только я это заметил.
После укола отцу стало легче. Он улыбнулся - так, еле-еле…
Тогда дядя Леня увидел чемоданы, валявшиеся посреди комнаты, будто кто-то их расшвырял. Он удивленно посмотрел на один чемодан, потом на другой, потом на меня… А потом заметил свои пижамные брюки и сразу заторопился:
- Я больше не нужен.
- Спасибо тебе, - сказала Людмила.
Они были на «ты». Еще с детства.
Мы с Людмилой пошли провожать дядю Леню. В коридоре он засунул дужки очков в рот, словно нарочно, чтобы было не очень ясно слышно то, что он скажет:
- По-моему, это инфаркт… Надо бы «неотложку».
- Уже позвонили, - сказала Людмила, - Значит, ты думаешь?..
Войдя в комнату, сестра улыбнулась отцу:
- Вот видишь: все не так страшно. Первый раз в жизни она сказала неправду. А я опять пошел в коридор. Я там ждал «неотложку», чтобы она при отце подтвердила слова Людмилы: «Все не так страшно…»