— Главная опасность гриппа состоит в том, что эту болезнь не принимают всерьез. Такое неуважение грипп оскорбляет. Его просто вынуждают доказывать, что он среди недугов — личность значительная.

Андрей объяснял это своим студентам не раз. И они своему профессору верили… Но в городе к гриппу продолжали относиться весьма снисходительно: он слишком часто всех посещал и потому примелькался. А привычное уже не пугает и не возбуждает людское воображение.

У гриппа, однако, как у болезни, имелось болезненное самолюбие — и он стал укладывать в постель целые предприятия, фирмы и акционерные общества… Отцы сверхмноголюдного города всполошились. Сразу припомнили, что в Первую мировую войну грипп, получивший легкомысленное карменситское имя «испанка», уложил не в постель, а в могилу больше людей, чем все сражения той войны, вместе взятые. Кто-то разузнал также, что от гриппа скончался директор ЦРУ Даллес, родной брат знаменитого американского госсекретаря Джона Фостера Даллеса. Это произвело наибольшее впечатление: «Если уж ЦРУ с гриппом не справилось… И если сам госсекретарь не смог помочь брату!»

— А мы справимся, — возразил совет главных предпринимателей города. И поскольку предпринимателям надлежит что-то предпринимать, они объявили акцию, в шутку названную «заказным убийством инфекции». А «киллерами-целителями» наняли директоров двух научно-исследовательских лабораторий. Пусть состязаются!

— Вирусы будут накрыты с поличным… А неведомая доселе вакцина приговорит те вирусы к вышке и приведет приговор в исполнение! — пообещал самый авторитетный в городе босс, не расставаясь со своей лексикой. Слово его с делом ни разу не расходилось.

Перед боссом город почтительно трепетал. И все прониклись уверенностью, что грипп затрепещет тоже. «Киллеры-целители» кинулись на поимку вирусов и на поиск оружия, способного их прихлопнуть. Баснословная денежная награда ждала победителей… Грипп обрекал город на такие потери, что никакое вознаграждение не могло показаться чрезмерным.

Директором одной научно-исследовательской лаборатории был Андрей, а директором другой был Георгий. Оба величались профессорами и докторами наук. К тому же они когда-то учились в одной школе и в одном классе. В том классе им объяснили, что «две величины, порознь равные третьей, равны между собой». Но в жизни математическая аксиома оказывалась аксиомою не всегда. Оба влюбились в одну и ту же девочку по имени Эсмеральда, явившуюся к ним в седьмом классе. Порознь они, значит, испытывали одинаковое чувство к одному и тому же объекту. Но это не сделало их равными, поскольку Эсмеральда взаимностью ответила лишь Георгию, которого тогда звали Юрой.

Эсмеральда была не в ладах с параметрами, официально определявшими достоинства фотомоделей и манекенщиц. Модели предназначены для массового подражания и производства. Она же бесцеремонно бросала вызов узаконенным меркам: не признавала диет, что было заметно, а в длину не достигала положенных сантиметров. Но полнота ее располагалась не где попало, а безошибочно в тех местах, на которых взоры мужчин притормаживались. Талия же при этом выдалась изящной и тонкой… Другие тонкости принадлежали характеру и уму. Особым магнетизмом обладал ее взгляд: загадочность в нем сочеталась с заманивающей определенностью. Но хоть взгляд и заманивал, обещал, досталось все это с годами одному Юрию. А потому, по мнению Эсмеральды, ему в жизни обязано было достаться и все остальное, что отвечало бы ее статям.

Но остальное доставалось Андрею. Возникло унижавшее Эсмеральду противоречие: любила она одного, а впереди был другой. Даже имя Андрей начиналось с первой буквы алфавита, а имя Юрий — почти с последней. Она потребовала, чтоб Юрий звался Георгием, ибо это, как ее убедили, одно и то же. Хоть она, таким образом, подтянула любимого вверх, он все же отставал на четыре буквы, словно на четыре ступени. А по более существенным показателям избранник ее оказывался ниже Андрея не на ступени, а на целую многоступенчатую лестницу. Сердце Эсмеральды принадлежало Георгию, а гордиться с ученических лет она вынуждена была знакомством с Андреем — победителем всяческих конкурсов, олимпиад и общепризнанным вундеркиндом.

Ее и его «общепризнанности» должны были, вроде, покориться друг другу. Но это была та редкая логичность, которой Эсмеральда, при всей своей рассудительности, не подчинилась. Выходило, что ростом Георгий куда выше Андрея, внешностью ярче, а на поверку — ниже и неприметнее. Но поделать с собой она ничего не могла. Привыкшая действовать согласно указаниям разума, она впервые оказалась бессильной.

Давно поняла она, что необходим эталон, к которому Георгий ее должен стремиться. Андрей таким эталоном и сделался.

— От физических недугов мир задыхается! — настойчиво утверждал он. — Профилактика в условиях технического разгула почти нереальна. Да всего заранее и не предусмотришь… Значит, нужны лекарства на любые случаи жизни. Или человечество скончается от прогресса.

Спасать человечество он замыслил еще в юные годы… Эсмеральде были безразличны его побудительные мотивы: глобальная справедливость, интересы земного шара… Но она понимала, что лекарства в эпоху несметных и агрессивных болезней — это наивыгоднейшее приложение сил. И вслед за Андреем увязалась на фармакологический факультет. Естественно, вместе с будущим мужем.

Андрею утешительно было бы принять ее поклонение за любовь, а поступление на тот же факультет объяснить желанием Эсмеральды не расставаться. Но тяготение к правде и справедливости мешало самообману. Из бегло произносимых словечек, присловий он выбрал не «так сказать» и не «значит», а «справедливости ради»: «Справедливости ради, не могу промолчать…», «Справедливости ради, не могу согласиться!»

— Учись у него целеустремленности… — наставляла Эсмеральда Георгия. — Учись у него увлеченности!

Но увлечься в полную силу Георгий сумел только ею.

«Взялся за гуж — не говори, что не дюж», — эта поговорка в семье их не произносилась, но подразумевалась все время. Завоевал королеву, становись королем!

Он дюжил в том смысле, что подражал эталону.

— Учись у него… Учись!

Но научиться таланту Георгий не мог. Позже она догадалась, что мужу могут служить чужие таланты, чужие чины и звания.

Чины и звания сникали в обществе Эсмеральды. С их помощью она старалась привести карьерный рост мужа в соответствие с его физическим ростом.

Иногда общение Эсмеральды с чинами казалось Георгию слишком близким и тесным:

— По-моему, ты сегодня кокетничала. А потом вы удалились вдвоем… — изнемогал от подозрений Георгий, одновременно изнемогая и от страха перед женой. Завидные мужские приметы сочетались с младенческой беззащитностью. — Может, у ревности глаза велики? Тогда извини. Но удаляться вдвоем… Это не чересчур?

— Для чего чересчур? Чересчур ради тебя? Чересчур ради дела? Я бы предавала тебя, если б поступала иначе. Тем более, что ничего не было! Мы же не в спальню удалились, а в коридор.

Было или нет, он проверить не мог. Доподлинно это всегда известно только двоим. А жена с мужем и муж с женой адюльтерными секретами почему-то не делятся. Даже под клятвой не сознаются… Будь то рядовой гражданин, или президент сверхдержавы, или французская королева из «Трех мушкетеров». Но директором научно-исследовательской лаборатории Георгий стал. Как и профессором…

…Талант не приобретешь и не купишь. Эсмеральда, однако, все прочней убеждалась, что воспользоваться ради мужа чужими возможностями, при ее возможностях, не составляет труда. Ей было бы проще устроить собственную карьеру. Но руководящие кресла были ее недостойны: красота призвана руководителями руководить, воодушевлять их. И пользоваться плодами их власти.

Георгий Андрею завидовал. И хоть знал, что дружеские связи в связи иные обычно не трансформируются, ревновал Эсмеральду к способностям и удачам Андрея, коими жена — ему в назидание! — неумеренно восторгалась.

— Зависть должна становиться не двигателем внутреннего сгорания (в прямолинейном значении!), а двигателем карьерным, — вразумляла Георгия Эсмеральда.

— Что мне ему завидовать! — отвечал он, осознавая дежурность и бессмысленность этой фразы.

— Тебе вообще терзаться нелепо… Андрей бы с удовольствием поменялся с тобой местами. Потому что у тебя, милый, есть я. Ты согласен? — Еще бы ему было не согласиться! — И не хорохорься, пожалуйста. Уймись… Я же с тобой рядом. — В действительности, она находилась не рядом, а вела за собой. — Не терзайся, но учиться у него продолжай! Кроме должностей, которые есть и будут, у тебя ведь еще и научные звания… Так что учись, чтобы им соответствовать. Не только же гении ходят в профессорах.

— Он тоже не гений!

Это утверждение оставалось без реакции и поддержки. Согласно штатному расписанию, Эсмеральда являлась советником мужа, а согласно «расписанию» всей их совместной жизни — его наставником. «Фурия для Юрия» — втихаря звали ее завистницы и отвергнутые страдальцы.

Георгий достойно представлял свою научную лабораторию на многочисленных спортивных соревнованиях: он был мастером по поднятию тяжестей (в том числе и жену в прямом и переносном смысле носил на руках), был боксером среднего веса, что вполне отвечало его весу в научной области. Последнее угнетало Георгия, потому что происходило на глазах у жены.

— Ты хочешь что-то сюрпризное мне доказать? — спросила она. — Тебе представился счастливейший случай: изобрети вакцину — и спаси город заодно с человечеством! Жажду, чтобы тебя нарекли Георгием-Победоносцем.

Андрея же она оберегала, как оберегают реликвию и эталон от опасности разрушения. Или от похищения. Она не забывала ничего, что у нее хоть когда-нибудь похищали: ни серег, ни лайковых перчаток, ни пляжных туфель… Если Андрей с тоски надумывал вдруг жениться, Эсмеральда подвергала его случайную кандидатуру такой словесной бомбежке, что от нее оставались руины.

Вакцину создал Андрей.

Она и не ждала, что награду завоюет Георгий. У него было только одно победоносное обретение: жена Эсмеральда. Но это влекло за собой и другие, пусть не столь масштабные, достижения. От него требовалось лишь устремляться в свершенные женою прорывы… Владение им научной лабораторией и научными званиями Эсмеральда временно считала достаточным. Ее даже устроило и то, что вакцину открыл Андрей… А не кто-то другой, пока еще в нее не влюбленный.

Уникальность вакцины проявилась в том, что она умела приспосабливаться к разным видам и хитростям гриппа. В каждом конкретном случае ее надо было чуть-чуть трансформировать, натравить на особенности микроба. И тогда она была способна любое нашествие эпидемии ослабить, лишить наступательной наглости. Похоже, она претендовала на качества вакцины универсальной. Оставалось доказать, может быть, самое главное: прививка, ограждая от заболевания, сама не станет его причиной.

Предприниматели, как им и положено, предпринимали… разнообразные ухищрения, чтобы укоротить проверку вакцины на собаках и кошках. «Братья меньшие» не подвели, не захворали. Дошла пора и до «братьев старших»… Андрей потребовал, чтобы вакцину испытали на нем самом.

— Что ж, докажите, что, обеспечивая иммунитет, вакцина обеспечит человеку безопасность и от самой себя, — сказал председатель комиссии, прибывшей из министерства. — Мы должны быть уверены, что впрыскиваем не болезнь, а спасение от болезни.

— Это надо доказать… справедливости ради, — согласился Андрей.

Подписку о невыходе из квартиры у Андрея не брали, но на две недели его погрузили в вакуум строжайшей изоляции, словно под домашний арест… Чтобы гриппозный микроб, несмотря на свою изворотливость, не сумел проникнуть к нему, — и вакцина, в результате, была впрыснута безупречно здоровому человеку. Испытывать свои открытия на себе — противочумные, антихолерные или антигриппозные — было для открывателей не геройством, а обычным поступком.

Истинный дар, безусловно, неповторим. Но только в сфере своей даровитости, а не во всех житейских историях. Как и другие, вполне обыкновенные, его одноклассники, Андрей был сражен Эсмеральдой в первый же миг ее появления. Уверенность при решении ученических контрольных работ и работ последующих, научных, с мужской уверенностью в Андрее не сочеталась. Он не был тщеславен… Но все же мечтал, чтобы слухи о его победах до Эсмеральды как-нибудь долетали. Он старался уберечь город от агрессии гриппозных набегов, но в не меньшей степени жаждал, чтобы Эсмеральда была потрясена его научным открытием.

Так как имя ее пришло из романа Виктора Гюго, Эсмеральда увлекалась литературными образами и влюблялась в сильных «литературных» мужчин: Дубровского, Овода… А потом влюбилась в Георгия. За что? Почему? В литературные прототипы он не годился.

— Химия, — разъяснила Эсмеральда своим родителям. А помолчав, добавила: — И, естественно, физика. Точнее, физиология…

Родители синхронно вздохнули и, разведя руками, так друг на друга взглянули, будто припомнили давнюю аналогичную ситуацию.

В критических случаях Эсмеральда обретала качества полководца и переходила в стратегически продуманные атаки. Подобно авиации с артиллерией, она учиняла прорывы, в которые Георгий, подобно пехоте, обязан был углубляться.

Очередной прорыв обещал стать самым отчаянным.

— Непременно и любой ценой! — будто приказала она самой себе вслух.

— О чем ты? — спросил Георгий.

Она не ответила.

Эсмеральда, нарушив затворничество Андрея, нарушила при этом все условия и предписания министерской комиссии.

— Знаю, что я не вовремя… И действую вопреки. Завтра, в пятницу, ты впрыснешь себе свое же изобретение! А безопасность вакцины будет определена комиссией в следующую пятницу, ровно через неделю. Об этом оповестили весь город: по телевидению, в газетах, по радио. Гласность!.. Но тебя называют не грядущим спасителем, а уже сбывшимся, настоящим. Смело забегают вперед: не сомневаются. Чей-то голос, однако, мне подсказал, что ты сам нуждаешься в спасении. От ожидания и неизвестности… Я должна тебя поддержать, подставить плечо. — Плечи ее были оголены, декольтированы, что обнаружилось, когда она скинула легкий осенний плащ. — Поверь, завтрашний день будет вписан в историю медицины как триумф. Как дата твоего нового взлета. А через неделю комиссия соберется для того, чтобы взлет зафиксировать. Но это будет формальностью: ты уже на коне! — Взлетать на коне Андрей не предполагал… Громкие фразы были смикшированы особыми, одной ей присущими интонациями. Они действовали на Андрея как одурманивающие наркотики. — Мне приснилось, что ты меня ждешь. И зовешь… И просишь разделить твое заточение. И взбодрить тебя перед завтрашним шагом!

Чтобы надежней взбодрить, она его обняла. И невзначай увлекла за собой на тахту.

— Ощути, что ты не один!

Он уже ощутил. И мог «голыми руками» взять то, что годами виделось ему крепостью. Но руки его онемели. Уж лучше бы онемел язык, хотя и он едва поворачивался.

— Ты? У меня? Одна…

— Ты обязан почувствовать, что весь наш город любит тебя!

От имени города она приникла сперва к его глазам и щекам. А потом и к губам… Город не мог начать с губ.

— Неужто не замечал, как я чту… и возвеличиваю тебя? Как воздвигаю в душе твой культ!

Он знал, что почитание и тем более культ с чувством сочетаются редко. Угадав это, Эсмеральда взяла его растерявшиеся руки и обвила ими свою талию.

— Я давно хотела почувствовать кроме твоих научных дерзаний еще и иные дерзания… Иные твои таланты.

Вслед за растерявшимися руками он и совсем растерялся:

— Не верится… Неужели?

Слова обрывочно возникали, но он не мог их собрать, связать… выстроить в фразы. Для осмыслений и внятности не было сил. Тогда Эсмеральда произнесла шепотом:

— Мы, со страхом догадываюсь, вот-вот нанесем удар… по моему мужу. И фактически уже наносим его. — Эсмеральду осмысленность не покидала. Чтоб это было не слишком явно, она смятенно произнесла: — Поверь, я ничего не могу с собою поделать. А ты?

— Поделать… с тобою? — совсем теряя рассудок, переспросил он.

— Нет, с собою самим! А со мной делай что хочешь… Но еще не сейчас. Я вот думаю, как заглушить, обезвредить наш грех. Какую нам вместе придумать вакцину?

Он прежде всего расслышал «нам вместе».

— Нам? Вместе? Как обезвредить?

— Ты хочешь придумать такую прививку?

— Да… Хочу. Но как это…

Слова еще не сплетались, не соединялись складно друг с другом. Но в конце концов попытались сплестись:

— Ты такая горячая! Вся пылаешь…

— Это ты виноват. Пожар ведь сам по себе не случается — виновны причины возгорания и поджигатель. Вот я, подожженная, и в огне! Прости за красивости… Но, поверь, это так.

Она то и дело просила его поверить. Что могло вызывать подозрение. Но Андрей хотел верить. С детства он ходил в вундеркиндах. Но даже вундеркинды и гении в такие моменты плохо соображают. Ее прозвище «Фурия для Юрия» ему не припомнилось, не пришло на ум.

— Все еще произойдет, — пообещала она. — Куда же деваться? Я вновь приду в ту пятницу… Через неделю! Чтобы отметить твою победу. А теперь… Давай остановимся. Хоть ты уже триумфатор… пик твоего праздника — будет тогда!

Это беда для города, — сказал в ту пятницу председатель министерской комиссии, печально упершись руками в зеленое кабинетное сукно. — Но еще большей бедой стала бы торопливая всеобщая вакцинация. Если даже вы заболели, могли бы заболеть — но уже по нашей вине — тысячи. Или десятки… нет, сотни тысяч! Однако мы не отбираем у вас своего доверия, а предприниматели города — своих денег. И своей премии… Деньги помогут усовершенствовать ваше открытие, а награда увенчает успех, когда через два или три месяца мы начнем новое испытание… Которое, дай Бог, закончится тем, чего все от него ждут. Отсрочка, если говорить напрямую, трагична. Но нельзя подтолкнуть сотворение великой поэмы, или эпохальной картины, или спасительного лекарства.

Вакцина, таким образом, была приравнена к бессмертным произведениям. Хотя от поэм и живописных полотен судьбы людей непосредственно не зависят.

— Справедливости ради, хочу возразить, — сказал Андрей председателю. — Вакцина не нуждается в совершенствовании.

— Мы верим исключительно фактам.

— Все равно, справедливости ради, не могу согласиться. Вполне согласиться… Мы доисследуем, доработаем, но, надеюсь, гораздо быстрее.

— Во всем, что касается человеческого здоровья, нужны гарантии, а не надежды. После такой осечки гонку устраивать мы не станем. Представляете, какая на нас ответственность! Испытывать будем дольше и тщательней. Сначала опять на животных, а после — опять на вас. И на других людях. Соберем авторитетные отзывы… Речь, снова напомню, идет о жизнях!

На улице, за углом, его ждала Эсмеральда.

— Ты? Пришла? — Влюбленным свойственно задавать бессмысленные вопросы. Крах первого испытания перестал иметь для него решающее значение. — Ты здесь?

— Поверь, не могла дожидаться дома. Вытерпеть не могла… Ну и как?

— Оказалось, я болен.

— Чем?

— Гриппом в тяжелой форме.

— Неправда! Не может этого быть.

— Увы… Но раз ты пришла…

— И у меня, представь, уж который день высокая температура. Значит, тоже больна. А тогда, неделю назад, поверь мне, была совершенно здорова.

Он ей не поверил. Но сказал:

— Да, конечно. Вероятно, я тебя заразил.

Болезнь возбуждала эмоции и воспаляла рассудок.

— Я обожаю тебя… с седьмого класса, — признался он.

— Я знаю это с седьмого класса.

— Откуда?

— Потому что от меня погибала вся мужская половина этого класса. Да и мужская половина всей школы.

— Значит, я затерялся в толпе?

— Как ты мог затеряться? Самый талантливый и перспективный! Я перед тобою благоговела. Впрочем, тоже как и все остальные. Получается, что тобой восхищалась вся школа, а мною лишь мужская ее часть. Ты меня превзошел.

— Справедливости ради, хочу возразить!

— Возражать женщине? — скокетничала она.

— Я грезил, чтоб ты просто меня замечала. И когда-нибудь… хоть ненадолго ко мне пришла. Просто так, но одна…

— А я явилась на целый день. И, коли захочешь, то и на всю ночь. Муж в зарубежной командировке. Пошловато звучит, но так…

Называть Георгия мужем, будто он был незнаком Андрею, ей казалось приличнее и невинней.

— А если он позвонит домой? Поздно вечером… или ночью?

Андрей привык беспокоиться о других даже в ущерб себе.

— Коли он позвонит, автоответчик доложит, что я у сестры на даче. Там нет телефона… И давай отвлечемся! А то это начинает походить на сюжеты затасканных анекдотов. Но сюжет анекдота в реальности может стать и трагедией. Давай лучше выпьем… за доведение твоей вакцины до совершенства!

Температура была сильно повышена у обоих. Коньяк еще более возбуждал обстановку.

— Поверь, я обманываю мужа впервые, — прошептала она. И погромче добавила: — Чтобы наша с тобой совесть не так пострадала, надо самортизировать… — Она объединила две их разные совести. — Наш долг ослабить свой жестокий удар. — Накануне он уже слышал это. Но она настаивала: — Надо смягчить…

— Каким образом? Подскажи.

— С ходу не сообразить. Не придумать! Хотя вот например… Первое, что пришло в голову… Муж ведь тоже изобретал, провел кучу исследований. И кое-что, поверь, тебе пригодится. Так возьми Георгия в соавторы. А? — Она назвала мужа по имени, чего требовало соавторство. — Если б вакцину, разумеется, приняли сразу, я бы не заикнулась… Но в процессе усовершенствования он будет тебе полезен. Объяснишь комиссии, что вы сплотили усилия. На последнем этапе… Не в деньгах, не в премии, поверь мне, суть. Нет, в другом… Это бы очень подняло научное реноме Георгия! И я бы чувствовала себя не такой грешной… — Она, как и прежде, приводила карьерные данные мужа в соответствие с его физическими чемпионскими данными.

Андрей будто очнулся:

— Справедливости ради, не могу согласиться… Что скажут мои сотрудники? Они сочтут это несправедливым. А я их отношением дорожу.

— Их отношением? А моим?

— Оно вообще дороже всего…

Нередко она подражала литературным героям. То, что некоторые сомнительные ее поступки совпадали с поступками известных, хоть и не вполне положительных персонажей, словно оправдывало Эсмеральду в ее же глазах: так поступают в книгах!

На этот раз она следовала опыту Шурочки, жены поручика Николаева из купринского «Поединка». Та обманула влюбленного подпоручика Ромашова, убедила его, что муж не выстрелит в него на дуэли. Ромашов поверил, а супруг в него выстрелил.

Шурочка мужа ненавидела и действовала только во имя себя самой. А Эсмеральда мужа любила… И поэтому в собственных глазах выглядела бескорыстней и благородней. Она всегда отыскивала для себя нравственные поблажки.

Шурочка пожертвовала одной жизнью ради карьеры мужа и своего благоденствия. А чем не побоялась пожертвовать Эсмеральда? Тревожащие вопросы она близко не подпускала.

Грипп, наверно, предвидя свою кончину, заторопился. В его распоряжении времени оставалось немного: вакцина, объявленная результатом соавторства и в муках, наконец, утвержденная, уже отправилась в производство. Грипп озверел… И администрация города сообщила:

«За последние месяцы эпидемия охватила более половины городского населения и перешла в пандемию. Имеются летальные исходы. Среди умерших двое детей. Зафиксировано много опасных и опаснейших осложнений».

Но в отношениях Андрея и Эсмеральды осложнений в ту пору не возникало. Он обманывался? Не ведал, что на самом деле произошло? Ведал, должно быть… Но что-то оказалось сильнее того понимания. «Справедливости ради, хочу возразить… Справедливости ради, не могу согласиться…» Он не возразил и сумел согласиться. Страсть, не оглянувшись, перешагнула через справедливость и через характер.

1998 г.