Все остальное Джек признать было очень и очень трудно, но она понимала, что терять было нечего. Кэссиди не выпускала пистолет из рук: она должна была подчиняться приказам. Однако в тот момент Джек куда больше волновало, готова ли Кэссиди ей поверить, а не то, удастся ли уйти живой.

– Я видела, как ты играла с Национальным Симфоническим оркестром в Кеннеди-центре. Это была концертная симфония Прокофьева. Тогда я осознала, что ты больше не ребенок, что ты превратилась в женщину с выдающимся талантом, от которой невозможно глаз отвести. Я влюбилась в тебя в тот самый момент, и с тех пор… Даже видеть Ванию, быть с ней и любить ее было лишь жалкой попыткой заменить то, чего, я знала, мне никогда не добиться. Устав ОЭН запрещает…

– ...любые формы романтической привязанности между оперативниками, – закончила за нее Рысь.

Еще никогда Джек не чувствовала так глубоко, что вся ее суть выворочена наизнанку, вся ее душа на виду, уязвимая и беззащитная. О своих чувствах она никогда ни с кем не говорила. Тем более о любви. Какая ирония, что именно сейчас, в этих нелепых обстоятельствах, она впервые почувствовала, что могла это высказать, и, более того, должна была это сделать. И хотя объект ее любви не верил ни единому слову, у Джек камень упал с души, когда она призналась себе и Кэссиди в том, что чувствовала. Даже если у них не будет ничего, кроме этой ночи, если завтра никогда не наступит, Джек была рада, что ей суждено умереть, все же сказав единственному в мире человеку, человеку, в котором для нее был заключен весь мир, о том, какова истина ее жизни.

– С чего бы это мне верить тебе? – спросила Кэссиди, уже мягче. – Хочешь сказать, ты не следила за мной, а просто так получилось, что мы преследуем одну и ту же цель? Что ты вовсе не охотилась за мной из каких-то личных побуждений, связанных с ОЭН?

Джек было ужасно больно, что Кэссиди готова была поверить этому, а не ее словам, исходящим от сердца.

– Я не хочу иметь к этим людям никакого отношения. Эта часть моей жизни навсегда в прошлом. И да, действительно, единственная причина, по которой мы обе оказались здесь, – это что мы гонимся за этим гадом. Я никогда не думала, что мы можем вот так встретиться, Кэссиди. Я не ожидала, что что-то подобное могло произойти… – она оглянулась на постель, на смятые простыни, – что мы можем заниматься любовью. За восемь долгих лет ты первая женщина, с кем я была близка. Ты думаешь, то, что я отдалась тебе, и то, что я продолжаю хотеть тебя, – это все ложь?

Джек пыталась говорить ровным голосом. Она должна была убедить Кэссиди, что вырвавшаяся из-под контроля страсть была взаимной.

– Ты же сама знаешь: то, что между нами было здесь, – это не просто секс.

– Почему ты пошла на такой риск, почему позволила себе близость со мной?

– Сначала я просто шла по твоим зацепкам. Я знала, что ты постоянно на связи с ОЭН, что тебе приходит информация о передвижениях Оуэнса. И я не ожидала столкнуться с тобой лицом к лицу. Но когда это случилось, воспоминания взяли верх. Я потеряла рассудок, я утратила способность мыслить здраво.

Джек сделала неуверенный шаг навстречу Кэссиди. Слишком сложно было говорить с ней на таком расстоянии. Невозможно было спокойно смотреть, как на лице Кэссиди сменяли друг друга гнев, сомнение и обида. Джек так хотела подойти к ней, обнять и молить о прощении. Извиняться, захлебываясь рыданиями, за ложь, за весь этот чудовищный обман и за то, что позволила ей влюбиться в себя. Джек готова была отважиться еще на один шаг вперед, но увидела, что Кэссиди крепче сжала пистолет.

– Я позволила себе иллюзии, что можно было украдкой побыть это время с тобой, – прошептала Джек. – Чтобы хранить эти воспоминания, как сокровище, когда придется вернуться к своей пустой жизни, в свою уродливую действительность, понимаешь? Я не хотела, чтобы так вышло, Кэссиди. Я никогда не хотела использовать тебя или причинить тебе боль. И сейчас не хочу! Я и помыслить не могла, что оставить тебя будет больнее, чем самое страшное, что мне пришлось пережить. Теперь, мне кажется, я бы с легкостью прошла через все то, что было.

– Хватит ломать комедию, Джек, – в голосе Кэссиди звучала боль.

– Даже если ты не веришь моим словам, – Джек рискнула сделать еще шаг к Кэссиди, – я умоляю тебя, не смей сомневаться в моих чувствах. Может, у меня и были причины выдумать все остальное, но это… к чему мне лгать об этом? Что я получаю, признавшись, что люблю тебя?

– Да ты все что угодно готова сказать, лишь бы остаться в живых. И, похоже, у тебя это получилось, – произнесла Кэссиди упавшим голосом.

Джек сделала еще шаг вперед, между ними оставалось не больше полуметра. Она видела, что в глазах Кэссиди были слезы, видела, как та боролась с собой, пытаясь сдержать рыдания. Мысль о том, что она причинила Кэссиди боль, была для Джек невыносима. Как можно было стоять и смотреть на Кэссиди в таком состоянии, когда безудержно хотелось обнять ее.

Сжав кулаки, она бессильно всплеснула руками и отвернулась.

– Думаешь, я поверю, что ты меня любишь? – наконец, проговорила Кэссиди. – Ты, кроме себя, никого не любишь, именно поэтому ты достигла совершенства в самосохранении.

Джек знала, что Кэссиди имела в виду весь обман, на который Джек пустилась, чтобы спасти свою жизнь.

– Неправда! Я ненавижу себя, какой я стала. Я ненавижу свою жизнь. У тебя достаточно тонкое восприятие, чтобы увидеть это в моих глазах, я же знаю. Я видела, тогда в Ханое, ты это почувствовала. И чувствуешь сейчас.

– В одном ты права, – отстраненно проговорила Кэссиди. – Действительно, невозможно понять, что такое боль, пока не доверишь свою жизнь кому-то близкому и не узнаешь потом, что все это было гнусной ложью.

Этот был самый сильный удар, какой Джек получала в жизни.

– Прошу, не говори так. Я знаю, как сильно ты хочешь верить мне. И ты можешь, Кэссиди.

– Как я могу хотеть тебе верить, Джек?

– Можешь. Потому что я не одинока в этом. Потому что ты тоже это чувствуешь, – по щекам Кэссиди бежали слезы, лицо Джек тоже было мокрым. – Я знаю, что ты хочешь любить меня так же, как я все это время любила тебя.

Джек сделала еще шаг. Они почти касались друг друга.

– Черт бы тебя побрал, Джек, – вскрикнула Кэссиди и бросила пистолет на кровать. – Я не могу. Я не могу.

Она утерла слезы, размазывая макияж.

– Уходи. Прошу тебя, уйди отсюда, уйди из моей жизни.

В это мгновение заверещал брелок следящего устройства. Этот звук застал врасплох их обеих.

Кэссиди схватила брелок с прикроватной тумбочки, взглянула на дисплей, потом нагнулась, выуживая из-под кровати носки и начала обуваться.

– Похоже, они куда-то направились, – проговорила Джек.

Кэссиди не ответила, она просто запихнула брелок в рюкзак и приготовилась выходить.

– Позволь мне пойти с тобой, – Джек попыталась преградить ей путь.

– Шутишь? Я вообще не знаю, почему ты еще здесь, – сказала Рысь, отталкивая ее.

– Кэссиди, позволь мне пойти с тобой, – повторила она. – Ты не можешь ехать к ним одна.

– Пожалуйста, проваливай уже отсюда и дай мне самой разобраться с моей работой. В плане тебя, я, похоже, не могу выполнить приказ, но будь я проклята, если позволю Оуэнсу уйти.

– Если мы будем работать над этим вместе, то шансы поймать его выше!

– Я так не думаю, Джек. Учитывая, что интересы у нас разные, – Кэссиди окинула ее презрительным взглядом. – И этому русскому придется смириться, что маньяка поймали федералы. А ты… смогла же ты уйти от ОЭН? Уверена, что и на русского управу найдешь.

– Дело не во мне. Я переживаю за тебя.

Кэссиди повернулась к двери.

– Я не нуждаюсь ни в твоей помощи, ни в том, чтобы ты за меня переживала. И, по правде говоря, ты сама мне тоже не нужна. А теперь выметайся отсюда, гадина. И прячься снова там, откуда явилась, – она вышла, захлопнув за собой дверь.

Джек второпях обулась и схватила пистолет, но, выбежав на улицу, увидела, что Кэссиди уже умчалась на арендованной машине.

Джек подскочила к стойке рецепции и выпалила:

– Мне нужно взять в аренду машину.

Мужчина покивал и улыбнулся ей.

– Она осен рассердилас, – проговорил он и подмигнул Джек. Конечно же, он интерпретировал случившееся как ссору влюбленных.

– У нее есть на то все основания. Машину! – снова спросила Джек, изо всех сил стараясь не терять терпение.

– Сейсяс масина нет, мадам, – ответил вьетнамец, – завтра утром.

– Твою мать! – невольно выругалась Джек, но в следующий миг взяв себя в руки, степенно ответила извиняющимся тоном, – Я хочу сказать, очень жаль.

Она выбежала на улицу.

Несколько минут она бродила по переулкам, пока, наконец, не нашла то, что нужно: какая-то машина стояла в темном закутке между домами, на соседней улице в столь поздний час уже не было ни души.

Подойдя со стороны водительской двери, Джек удостоверилась в том, что сигнализация отсутствовала. Впрочем, седан был таким побитым, что сама противоугонная система оказалась бы наиболее ценной его деталью.

Джек посмотрела по сторонам, убедилась, что вокруг никого нет, прикрутила к пистолету глушитель и пальнула в заднее стекло. Оно растрескалось на миллионы кусочков. Джек выбила его локтем и залезла в машину. На то, чтобы завести мотор без ключа, ей хватило двух минут – и вот она уже мчалась по направлению к борделю.

Она не знала точно, куда направилась Кэссиди, но, насколько Джек помнила, и зеленая машинка, и минивэн стояли у дома Ханга. Если обе они куда-то сорвались среди ночи, это могло быть связано только с бизнесом.

Джек было все равно, что будет дальше с Оуэнсом, Хангом, Драшевым и даже ОЭН. Она ни о чем другом думать не могла, только о том, чтобы обеспечить Кэссиди безопасность. Джек все еще явственно ощущала ее прикосновения на коже, ее вкус на кончике языка, невероятные водовороты чувств захлестывали ее снова. Если бы понадобилось, она нашла бы способ уйти от них от всех. Но не от Кэссиди. Джек сама этого не хотела.

Они попали в абсолютно невероятную ситуацию. Она знала это, как знала, что Кэссиди не хотела больше иметь с ней ничего общего. Но ведь Кэссиди в конце концов оставила ее в живых. Джек надеялась, что основная причина была не в том, что она тоже когда-то была в ОЭН. Ей хотелось верить, что все определили чувства Кэссиди, которая тоже призналась в любви…

Вспоминая эти простые слова, Джек ощущала, что у нее растут крылья. Она была счастлива как никогда. Проклятье, я не допущу, чтобы с моим ангелом что-нибудь случилось.

Вдавив газ в пол, она неслась как фурия, пока впереди не показался злополучный бордель. Джек погасила фары и бросила машину в кустах.

v

Сигнал удалялся по направлению на север от Сайгона. Впереди лежала вилла Ханга. Было далеко за полночь, движение не было интенсивным, Рысь без усилий нагнала зеленую машинку. Та встала на светофоре впереди нее. Рысь видела, что в машине был только водитель, но света было не достаточно, чтобы разглядеть, индус ли был за рулем.

Рысь держалась на отдалении и проследовала на Matiz’ом в какие-то темные торговые кварталы, где в такой час все было уже закрыто. Выключив габариты, она припарковала машину у бордюра и, едва успела заглушить мотор, как увидела в зеркале заднего вида, что Matiz остановился у темной витрины. С такого расстояния Кэссиди не могла рассмотреть, чем торговали в том магазине. Водитель вышел из машины, направился внутрь. В окне зажегся тусклый свет. Позднего покупателя впустили. Через пару минут на улицу вышло двое мужчин, неся в руках пакеты и глубокие пластиковые емкости, – они положили все в багажник Daewoo. Потом они вдвоем вынесли из магазина большой ящик. Продавец остался в своем заведении, выключил свет, а водитель сел в Matiz и завел его. Лихо развернувшись на пустой дороге, он поехал обратно, навстречу Рыси.

Она пригнулась прежде, чем свет фар скользнул по ее машине, подождала, пока зеленая машинка скроется за поворотом, и только потом завела мотор. Посматривая на следящее устройство, Рысь проехала мимо магазина, чтобы выяснить, чем же там торговали.

Вывеска была на вьетнамском. Рысь отыскала внизу мелкие буквы. Надпись по-английски гласила:

«Ритуальные услуги

и

расходные материалы».

Сердце Рыси забилось часто-часто, она вдавила газ, надеясь нагнать Matiz. В подвале Оуэнса ФБР нашли немало всяких реагентов, в том числе формальдегид и другие бальзамирующие вещества. Рысь сразу подумала, что мужчина в Daewoo приехал за материалами по заказу «охотника за головами». А это значило, что и доставка самого главного для его работы должна была произойти в скором времени.

Уже через пару километров она снова увидела перед собой салатовую машинку. Водитель, очевидно, соблюдал сумасшедшие правила, которые, казалось, в Сайгоне были свои собственные, – старался не привлекать к себе внимания автоинспекторов.

Matiz двигался к центру города, но по пути остановился еще у одного закрытого магазина. На той улице движение было более чем оживленным для этого времени суток – там располагалось несколько баров и отелей. Рысь могла без опаски припарковаться поближе к Matiz’у, подозрений это не вызвало бы. В свете огней и неоновых реклам Кэссиди смогла рассмотреть водителя. Это, безусловно, был Аджаи. А вывеска на магазине говорила о том, что там продавались художественные принадлежности. Еще одно доказательство того, что поздняя вылазка за покупками была сделана для того, чтобы доставить Оуэнсу материалы для его жутких «творческих» замыслов.

В этот раз индусу пришлось стучать достаточно долго. И то владелец магазина отпер и впустил его только после того, как они обменялись несколькими фразами на вьетнамском. Если бы Рысь их и расслышала, все равно бы не поняла.

Через несколько минут Аджаи вышел с коробкой средних размеров, которую поставил в багажник ко всем прочим. Потом он уехал. Снова на север.

Когда зеленая машинка покинула пределы оживленного центра Сайгона, Рысь снова стала держаться на расстоянии, полагаясь исключительно на следящее устройство – иначе она вызвала бы у индуса тревогу, он бы понял, что за ним следят. В зависимости от ландшафта, Рысь сокращала или увеличивала расстояние до Matiz’а. Необходимо было убедиться, что водитель не заметит света фар. Первые несколько километров к северу от города они проделали в направлении виллы, но потом свернули на запад, где лежал пригородный район Кучи. Проехав еще километров тридцать, они оказались практически в джунглях.

Кучи. Название было знакомым. Проклятая сеть тоннелей, которыми во время Вьетнамской войны пользовались вьетконговцы.

Пульс Рыси учащался. Джек ведь говорила ей о том, с какой гордостью Ханг распространялся насчет «леса». Тот, мол, хранил секреты приезжавших развлечься бизнесменов, прибегавших к гнусным услугам Ханга.

Теперь сомнений не оставалось: зеленая машинка должна была вывести Рысь прямо к Оуэнсу.

Мигающий диод на следящем устройстве погас. До маячка оставалось километров пять. Рысь выключила фары и быстро сократила расстояние. Она поставила машину в густых зарослях на обочине, в пятиста метрах от цели. Схватив телефон и фонарик, она бегом направилась к месту, где был припаркован Matiz. Растущая луна давала достаточно света, чтобы разглядеть путь, но в джунглях по сторонам от дороги не было видно ничего. Сплошная черная стена деревьев.

Только Рысь отошла от своей машины, как впереди показался огонек. Укрываясь за деревьями, она короткими перебежками добралась до небольшой хижины, стоявшей у дороги. Дешевый кирпич, соломенная крыша, которая, казалось, многие годы не знала починки. Сбоку здания виднелся слабый огонек, скорее всего, от дизель-генератора. Рысь следила за тем, как Аджаи выгружал коробки, он поставил их одну на другую возле входа в хижину. Внутри свет не горел и никакого движения не наблюдалось.

Закончив с этим, Аджаи сел в машину и уехал тем же путем, что явился. Рысь подождала несколько минут, не приближаясь к хижине, в надежде, что Оуэнс должен был вот-вот выйти и забрать привезенные ему коробки. Тишина.

Что все это значило? Неужели она оказалась права, и он пользовался тоннелями, имевшими тут и там во всем районе выходы на поверхность? Достаточно ли система сохранилась со времен войны? Рысь достала «Глок» и осторожно обошла хижину сзади, прислушиваясь, не последует ли какого звука, чуждого ночным обитателям джунглей. Чем ближе она подбиралась к зданию, тем сильнее жужжание генератора заглушало все прочие звуки.

Окно сзади хижины было достаточно низко, чтобы заглянуть внутрь. Но, к сожалению, оно было забрано плотными занавесками и заперто. То же самое и с двумя другими окнами, спереди дома. Рысь потратила еще пару минут, изучая его снаружи, но никаких признаков того, что внутри кто-то был, не обнаружила. Оставалось заключить, что Оуэнс был где-то в другом месте.

Рысь подергала ручку двери. Как ни странно, заперто не было. Когда она включила фонарик, сразу поняла почему: воровать здесь было нечего.

В прихожей мебели вообще не было. В комнате Рысь увидела только пару старых стульев с мягкой спинкой, шатких, но еще вполне пригодных, да тиковый столик между ними.

За тонкой стенкой было подобие ванной – конечно, никакой канализации – умывальник с тазом под ним и новенький биотуалет. Тот закуток, где размещалась кухня, тоже не был оборудован нормальной раковиной с водой. Здесь было самое необходимое – пара тарелок, горшок и сковорода, электроплитка с одной конфоркой и банки с консервами да бутыли питьевой воды.

Задняя комната служила спальней. Узкая железная кровать со скрипучими пружинами, старый комод с двумя ящиками, где обнаружилось несколько комплектов мужской одежды, не ношенной. Два чемодана на полу оказались пусты. Ничто из найденного здесь не могло говорить о том, что в хижине проживал Оуэнс. Рысь не нашла ни паспорта, ни документов, ни личных вещей, если не считать новой одежды и пары пузырьков каких-то простейших средств для кожи, все вьетнамского производства.

А это значило, что все это у Оуэнса было спрятано где-то еще. Теперь мысль о туннелях казалась еще более правдоподобной. Удаленное место, где этот маньяк мог спокойно утолять свои чудовищные аппетиты, не боясь быть обнаруженным. Но где это?

Рысь вышла из хижины и, не выключая фонарик, начала искать вход в подземелье, вороша носком сапога опавшие листья.