Вера возвращалась домой. С трудом несла по поселковой улице всё тот же старый, фанерный, оттягивающий руку чемодан.

Прошло уже четыре дня после Надиного исчезновения. Похоже было, что ей удалось бежать, иначе бы её уже давно нашли.

Ещё дважды за это время появлялся Генрих Штольц, требовал от Веры признаний. Но она стояла на своём – ничего не знала, сама в шоке. Билась в истерике, требовала сказать, где ребёнок.

В конце концов, от неё отвязались, пару дней никто её не трогал, а сегодня утром велели одеваться и уходить.

Вера еле волочила ноги. Внутри себя ощущала какую-то полнейшую пустоту. Куда она шла? Зачем? Что её ждёт дома?.. Понятно, что Генрих никогда не простит ей случившегося, ни за что не поверит, сколько бы она не отпиралась. Скорее всего, он отправит её в Германию.Ну и пусть! Что бы он с ней ни сделал, ей уже всё равно.Лишь бы только Надя и ребёнок остались живы, всё остальное глубоко безразлично.Она наконец дотелепалась до своего дома, неуклюже, задевая чемоданом о ступеньки, поднялась на крыльцо, открыла дверь и зашла внутрь.

Дома, как была в пальто, Вера тяжело опустилась на стул. Просидела так, в неподвижности и безмолвии, неизвестно сколько времени. Потом всё же встала, разделась, открыла чемодан, начала разбирать вещи. Надо было хоть что-то делать, хоть чем-то себя занять.Послышался приближающийся шум мотора. Вера вскочила, подошла к окну, ещё издали узнала машину Генриха. Зачем, ну зачем он приезжает?..Неужели они поймали Надю?.. Вера так и застыла у окна. Испуганно смотрела, как автомобиль остановился, как сноровистый Пауль распахнул дверцу, как комендант неторопливо вылез из машины.Напряжённо следила, пыталась что-то угадать по его лицу. Не заметила, как вещи выпали у неё из рук.

Генрих Штольц нетвёрдой походкой поднялся на крыльцо, широко распахнул дверь. Переступил порог и молча уставился на Веру. – Есть какие-то новости? – спросила она по-немецки.Он с грустной усмешкой отрицательно покачал головой.– Нет, их до сих пор нигде не нашли.Вера отвернулась, не хотела, чтобы он заметил радость, вспыхнувшую у неё в глазах.Генрих подошёл к ней вплотную, грубо, рывком, повернул к себе:– Но мы их найдём, будь уверена! Признайся, что ты сговорилась с ней! Куда она направилась?Вера почувствовала, что от него несёт спиртным, отстранилась.– Я уже сто раз говорила, я ничего не знаю! Надя ни слова мне не сказала!– Ты врёшь!Он тут же, без замаха, влепил ей оплеуху. Но удар всё равно был сильный. Вера упала навзничь, больно ударилась о ножку стола. Рыдая, скрючилась на полу.Генрих в ужасе смотрел на неё. До чего он дошёл!.. Он, Генрих Штольц, бьёт женщину. К тому же не просто женщину, а мать своего ребёнка! Женщину, которую он боготворил…

Он опустился рядом на колени, наклонился над ней, приподнял её своими сильными руками. – Вера, прости меня! Умоляю тебя! Я сам не свой, ты же видишь! Я просто теряю голову! Нигде никаких следов!..Она не откликалась, не слушала. Он для неё уже давно не существовал.– Вера! – настойчиво взывал Генрих. – Ну прости! Ты же знаешь, я люблю тебя!.. Я люблю нашего сына…Он попытался обнять её, но она с ненавистью упёрлась ему в грудь.– Уйди! От тебя несёт водкой! Ты пьян!..– Да, я немножко выпил, что из того! – растерялся Генрих. – У меня есть на то повод. Обними меня! Ты нужна мне, Вера!Он снова попробовал прижать её к себе, но опять ничего не вышло, она противилась изо всех сил.– Нет! Нет! Уйди!!!Некоторое время они боролись таким образом.Вера ожесточённо, будто сражалась за свою жизнь, отбивалась от него руками и ногами. Даже ухитрилась ударить его коленкой прямо в пах.Генрих свирепел всё больше. Устав от её сопротивления, в бешенстве вскочил на ноги.– Дрянь! Дрянью была, дрянью и осталась!Он замахнулся, чтобы ударить её. Вера в испуге съёжилась, спрятала лицо.Генрих вдруг опомнился, опустил руку и, резко отвернувшись, вышел из дома.

Вера, всхлипывая, осталась лежать на полу. Она больше не любила жизнь. И не хотела её любить. Не любила саму эту любовь к жизни.Она наполняла её с момента рождения, но прошедший год напрочь выжег из неё всё. Теперь в ней осталась только ненависть.И ещё дикая безмерная усталость.