Тем же поздним вечером, почти в то же самое время тускло светилось окно в одиноком доме на окраине Дарьино, у самого леса. Внутри дома в изобилии горели свечи.

Вера вышла из чулана, держала в руках потрескавшуюся деревянную икону с изображением Иисуса Христа. Внезапно новая мысль пришла ей в голову. Она отложила икону, сняла с этажерки оставшуюся от отца толстую книгу «Атлас мира». Перелистала, вынула спрятанную между страниц небольшую цветную фотографию Сталина, давным-давно, ещё до войны, вырезанную ею из журнала «Огонёк» и наклеенную на картонку. Некоторое время она размышляла, переводила напряжённый взгляд с главнокомандующего на Христа. В конце концов решила в пользу усатого Вождя. Доверия сейчас к нему было больше.

Она прислонила фотографию к корешкам аккуратно выстроенных на этажерке книг, встала на колени. Вождь смотрел заинтересованно, с ласковым прищуром.

– Пожалуйста, умоляю тебя, Иосиф Виссарионович, сделай что-нибудь!.. – упрашивала его Вера. – Спаси меня, спаси нас всех, прошу тебя, миленький… Мочи больше нету терпеть, сделай что-нибудь, ты же всё можешь, ты же такой умный и сильный…

Вера неумело кланялась, била поклоны, делилась со Сталиным подробностями того ада, в который окончательно превратилась её жизнь за последние месяцы. Генрих теперь регулярно приезжал, то с Петером Бруннером, то один, чаще всего нетрезвый. Иногда оставался ночевать, при этом больше не деликатничал, брал её силой, одержимый своей безумной идеей сделать ей ребёнка. К счастью, она больше не беременела, но выносить эту жизнь уже не могла, силы кончились, она дошла до предела.– Я прошу тебя… – в отчаянии взывала она к всемогущему Вождю, – придумай что-нибудь, возьми у меня что хочешь, только избавь меня от этого ужаса… Ну, пожалуйста…Сталин на фотографии внимательно слушал, его мудрый взгляд чутко впитывал её жаркие, непритворные слова.За окном послышался знакомый звук подъезжающего «Опель-Адмирала». Вера быстро встала с колен, и, даже не выглянув в окно, спрятала между книг портрет Вождя.

Стукнула дверца машины, заскрипел снег под тяжёлыми шагами, по крыльцу застучали сапоги. Вера услышала, как Генрих Штольц отряхивается в сенях, потом распахнулась дверь, и Генрих Штольц вошёл в комнату. Штольц ещё даже не разделся, но она заметила, что он совсем другой нынче вечером. А когда присел к столу, то уже точно поняла, что с ним что-то стряслось. Генрих был трезв, бледен, серьёзен. – Мне надо поговорить с тобой, Вера. Произошло кое-что важное.Он говорил по-немецки, хотя давно уже пытался общаться с ней по-русски, когда они бывали вдвоём.– Что случилось? – медленно спросила Вера.Она почувствовала, что ноги её немеют. Вынужденно ухватилась за спинку стула, уселась напротив.Неужели поймали Надю с ребёнком? От них давно уже нет весточек. Господи, лишь бы они были живы…А может, что-то с Наташей?! Генрих молчал, нервно покусывал губы.Или он всё же нашёл Мишу?

– Случилось самое худшее, – в конце концов хмуро произнёс он. – Мной недовольны. Я получил предписание из штаба. Меня отправляют на передовую. У Веры отлегло от сердца. Значит, с ними всё в порядке. Это он из-за себя так переполошился. – Когда? – коротко спросила она.– Я уезжаю завтра утром, – не сразу процедил он.Вера молча отвернулась.Лишь бы Генрих не заметил, как загорелись глаза, как вспыхнули щёки! Значит, её просьба-молитва дошла до адресата – Он услышал! Он пришёл ей на помощь…

– Что ты молчишь? – с упрёком произнёс Генрих. – Ты рада? Признайся, ты рада! Конечно, теперь можешь радоваться после того, как ты разрушила всю мою жизнь! Вера по-прежнему не отвечала ни слова, смотрела в сторону.Генрих встал, обошёл её так, чтобы заглянуть в лицо.– Послушай, Вера! Это может быть наш последний разговор, больше такого шанса не будет. Ты можешь завтра поехать со мной, я отправлю тебя в Кёльн, к отцу, где ты спокойно дождёшься меня. А когда война кончится и я вернусь, мы начнём всё сначала…Он говорил горячо, мучительно, искренне, Вера чувствовала это. Но ей было глубоко безразлично всё, что он говорил. Она равнодушно пожала плечами, спокойно объявила:– Я никуда не поеду.– Да пойми же, ты не можешь здесь оставаться! – вскричал Генрих. – Тот, кто сменит меня, поступит с тобой как ему заблагорассудится. Лучшее, что тебя ждёт, это отправка в Германию на тяжёлые работы.– Мне всё равно, – тем же ровным тоном ответила Вера. – Я не поеду с тобой.Она смотрела на него печально, без ожесточения. Он так ничего и не понял про неё, ни-че-го… – Ты надеешься, что скоро вернутся русские… – догадался Генрих. – Неужели ты не понимаешь, что если коммунисты вернутся, они никогда не простят тебе работы в комендатуре и связи с немцем. Тебя ждёт страшная участь!.. Я прошу тебя – поедем!..Вера упрямо покачала головой, повторила:– Мне всё равно.Потом через паузу добавила:– Можешь убить меня сам. Я готова к смерти. Я остаюсь. Будь что будет. Мне наплевать.

Генрих Штольц вдруг осознал, что уговаривать её бесполезно. Эта женщина была холодна и бесконечно далека от него. Он жестоко ошибся в ней. Она недостойна его, недостойна его любви. Он совершенно зря убивается по её поводу, унижается, ломает себе жизнь… Генрих отошёл от неё, надел всё ещё влажную от снега шинель, шагнул к двери.– Прощай, Вера! – горько сказал он. – Я проклинаю тот день, когда я встретил тебя! Будь ты проклята!

Генрих исчез. Невероятным, неожиданным образом навсегда ушёл из её дома, из её жизни. Вера ещё некоторое время сидела неподвижно, прислушиваясь к его быстрым удаляющимся шагам, хлопанью дверцы, к шуму отъезжающей машины, и только потом наконец улыбнулась облегчённо и счастливо.Она опять достала портрет Вождя, с благодарностью уставилась на него. Он был подлинным Спасителем , избавителем, защитником. В его усах и ласковом прищуре скрывалась невероятная сила, он мог всё , надо просто попросить его как следует. Как же она раньше не догадалась?.. – Спасибо тебе! – жарко шептала Вера. – Спасибо! Родненький мой, спасибо!..