В начале августа зарядили долгожданные дожди. По улицам неслись мутные бесконечные пузырящиеся потоки. Было похоже, что природа наконец-то решила ополоснуть, отмыть всю накопившуюся за тяжёлые военные годы грязь.

Надя смотрела в окно, вспоминала ливень, шедший в Дарьино в сорок первом, когда мужчины уходили на фронт. Тогда, наоборот, казалось, что стихия оплакивала уезжавших, будто знала, что люди прощаются навсегда. В том ливне бесследно растворились и Коля, и Миша, и сотни, тысячи, десятки, сотни тысяч других.

Вечером Алёша лежал в кровати, Надя, как обычно, перед тем как он заснет, сидела рядом. Алёша всё не хотел расстаться с книжкой, он учился читать, жадно, с наслаждением переводил буквенные сочетания в разные интересные звуки.– Мам, ещё чуть-чуть… – канючил он.Надя улыбнулась.– Ну, хорошо, давай.Алёша радостно перевернул страницу, уткнулся в текст, с трудом стал складывать в буквы. Слова, однако, из этих букв никак не возникали, всё время получалось что-то совсем незнакомое.– К-р-о-ш-к-а-с-ы-н… – мучался он. – Что это, мам? Кы-ры-ош-кы-а-сы-ын?Надя не выдержала, расхохоталась.– Так это же ты – крошка сын! Это про тебя. «Крошка сын к отцу пришёл, и спросила кроха, что такое хорошо и что такое плохо».– И что такое х-хорошо? – заинтересовался Алёша.Последствия контузии почти уже не сказывались на его речи, только иногда вдруг чуть-чуть застревало какое-то словечко.Надя решительно закрыла книжку.– Хорошо – это когда ты ложишься спать вовремя. Всё, сынок, завтра поговорим. Спокойной ночи! Ложись на бочок! Давай я тебя укрою! Спи!Она поцеловала ребёнка, укрыла его как следует, заботливо подоткнула лоскутное одеяльце. Потом зажгла настольную лампу, погасила общий свет, уселась за стол.Тоже хотела было почитать, несколько дней назад стала перечитывать «Анну Каренину», увлеклась, как в первый раз. Но сейчас в голову ничего не лезло, так и сидела в раздумье.Как можно объяснить крошке сыну, что такое хорошо и что такое плохо, когда она сама этого толком не знает.

Надя давно уже потеряла уверенность, что всё делает правильно. Да и вокруг постоянно происходило что-то, мешающее радоваться жизни, вконец запутывающее эти понятия «хорошо-плохо». Например, тот же Миша Денисов. Вера, помнится, решила, что он попал в плен, а там, может быть, по каким-то причинам не назвал подлинную фамилию. Вера была уверена, что он найдётся и приедет домой после Победы. Однако в газетах ясно пишут, что все они, пленённые во время войны – предатели, и дорога им одна – под трибунал, а оттуда известно куда. Так что надежды, что Миша, даже если он и выжил, вернётся, нет никакой.Но разве ж это может такое быть, чтобы Мишка оказался предателем?..Мишка Денисов, с которым они все годы учились в одном классе, с которым она впервые в жизни поцеловалась на васильковом лугу, которого знает как облупленного?.. Мишка, при мысли о котором в юности, равно как и теперь, продолжает странно щемить сердце?Мишка – предатель?Ну конечно же нет.

Никогда она не забудет тот слегка удивлённый растерянный Мишин взгляд, когда она сообщила ему, что выходит замуж за Колю. Только позже она поняла и оценила, с каким мужеством он принял этот удар, как постарался не заплакать, выдавил из себя улыбку, пожелал ей счастья… В тот момент ей было не до него, не до Миши. Коля совершенно вскружил ей голову, она гордилась тем, что из всех дарьинских девчат он выбрал именно её…А потом, когда угар прошёл, было уже поздно. Она пыталась не думать, не вспоминать о Мише, всячески старалась быть Николаю хорошей женой…Хорошо ли она тогда поступила?Правильно ли?

Надя всегда убеждала себя, что да, правильно. Искренне ( почти искренно!) радовалась, что Миша женился на её лучшей подруге Вере, родил с ней ребёнка… Никто, ни одна живая душа не узнала об её тайных горьких слезах в канун той весёлой свадьбы.Но сейчас, когда уже, видимо, нет ни того, ни другого – ни Коли, ни Миши, – можно ответить на такой вопрос честно.Только не нужно! Всё равно это ничего уже не изменит.

Надя испуганно поглядела на Алёшу. Ребёнок мирно спал, слегка посапывал во сне. «И спросила кроха…» Нет у неё ответа для крохи.Да и вообще в жизни нет простых ответов. Положа руку на сердце, хорошо ли ей жилось в её родном Дарьине?Надя внезапно вспомнила порубленную берёзу во дворе дарьинского дома, застреленного дядю Володю, болтающуюся в петле тётку Анисью.Открытая книга лежала перед ней, но она не видела её.Она задумчиво смотрела в тёмное окно, за которым монотонно шумел все очищающий, несущий какие-то смутные надежды дождь.

Дождь шёл и в посёлке Дарьино. Так же как и Надя, Вера тоже сидела за столом, только рядом с керосиновой, а не электрической лампой. Она сильно похудела за эти два месяца, полностью изменился её благополучный, раздражающий односельчан облик. Ещё недавно розово-гладкая, а теперь бледная, нездоровая кожа резко обозначила, обтянула скулы, глаза впали, стали как будто больше, под ними образовались тёмные, непроходящие круги.Вера сидела, одетая во всё чёрное, и на душе у неё тоже царила сплошная темень. Когда Наташеньки не стало, всё изменилось.Если раньше она во что бы то ни стало стремилась разыскать, дождаться Мишу, то теперь, после потери дочери, она совсем не хотела его видеть.Что она ему скажет?! С другой стороны, никого больше на свете у неё не осталось. Только он. И если они разделят это горе на двоих, то кто знает, может, как-то и смогут жить дальше?В любом случае, как бы она ни страшилась этого, её долг его найти.У него ведь тоже никого нет, кроме неё. Ради этого она продолжит жить на этом свете, разыщет Мишу. А там – как сложится, так и сложится. Во всяком случае, он будет дома, живой.Если он в тюрьме или в лагере, пусть ей об этом скажут, она поедет к нему туда…

Веру отчего-то ни на секунду не покидала фанатичная уверенность, что муж жив, просто по какой-то неясной причине до сих пор не может ей дать о себе знать. Между тем никакого реального подтверждения этой ничем не оправданной уверенности она получить не могла. Вера встала, взяла стоявшую на этажерке коробку, вывалила содержимое на стол. Перед ней лежали официальные письма с ответами на посланные в разные инстанции вопросы. Она не прикасалась к ним с тех самых пор. Сейчас опять взяла письма в руки, в сотый раз начала перечитывать их, зачем-то аккуратно складывала по порядку, по датам.Ответы были однотипные, напечатанные на одинаковой серой бумаге: