«Победа» привезла домой Шевелёва, Кудрявцева и ребят после того как вышел у своего дома Журавленко, — то есть через минуту, самое большее через две. Лёва хотел что-то сказать Маринке с глазу на глаз, но не имел возможности. Было очень поздно. Пришлось сразу разойтись по своим квартирам.

Наутро он подождал Маринку на лестнице и сразу начал:

— Если ты совсем девчонка, — тогда нечего… Мне — пусть папа, пусть сам Иван Григорьевич скажет: «Брось мокрый кирпич в контейнер!» — ни за что!

— Да не сказал он; сам вырвал, бросил, и мы стали танцевать…

— Тоже занятие для человека! — с возмущением сказал Лёва. — Если тебе первым делом танцы, нечего тогда… Вообще, никакой ты тогда не товарищ. Зачем с таким дружить? Дружить — это когда один за другого когда хочешь может ответить.

Маринка рывком повернулась к Лёве и подняла руку к его щеке.

— Ударь, пользуйся, что с девчонками не дерусь!

— Подумаешь, герой! — ответила Маринка, а руку опустила. Голос её был ехидный, а глаза гневные, оскорблённые.

— Увидел бы Иван Григорьевич злюку. С ним-то ах, какая!..

— Какая? — крикнула Маринка.

— Сама знаешь!

— Нет, раз начал, так говори!

— Говорю: сама знаешь.

— Что я знаю?

— То!

Маринка опять подняла руку, размахнулась.

Лёва поймал её руку и держал.

— Отпусти!

Лёва не отпускал.

— Отпусти, больно!

— Не успеешь в четверть силы дотронуться, — «больно», а ещё драться лезет.

Он вздохнул и подвёл итог:

— Ты знай: если что делать вместе, так делать. Если говорить, так не врать. Иначе сама…

Маринка не могла допустить, чтобы он договорил.

— Воображало! — закричала она от невыносимой обиды. — Очень-то надо! Без тебя мне в тысячу раз лучше!

От этих слов Лёва прямо-таки задохнулся, побежал вперёд и зашагал впереди Маринки.

Маринка смотрела ему в спину; спина отдалялась всё больше. В уме Маринки проносилось: «Не воображало он! Нет, без него не лучше! Совсем наоборот!» И так громко эти слова проносились в уме, как будто она их кричала на всю улицу.

* * *

Лёва шёл впереди в тревожном настроении. На утреннем тёмном январском небе хмуро вырисовывались крыши домов. Фонари горели в кольцах тумана.

Лёва шёл и представлял себе страшные картины:

Ночь. Тишина и темнота. Розовенький стоит у парадной Дома Новой Техники и говорит кому-то: «Пора!»

Кто-то с карманным фонариком прокрадывается в дом, отмыкает пустяковый замок соседней с вестибюлем комнаты, развинчивает трубы в глазках, ломает модель и с особым старанием коверкает башню.

А вот сейчас, когда Лёва шагает в школу, в ту комнату входят Иван Григорьевич с дядей Мишей и видят вместо модели груду железных обломков…

Если бы Лёву вызвали на первом уроке и спросили по грамматике даже то, что он знает, — определённо заработал бы двойку.

Но постепенно он втянулся в школьные дела.

На большой перемене подошла к нему Маринка, предупредила, что говорит с ним только по делу, — так бы ни за что! А дело у неё такое, что нечего больше скрывать про Журавленко. Раз столько народу узнало всё на собрании, — можно и в школе всё рассказать.

И Маринка крикнула:

— Ребята! Хотите узнать про одного человека?

Лёва разозлился:

— Опять «одного человека»! Теперь можем рассказать про Журавленко. Зовут его Иван Григорьевич.

— А кто он вам? — спросили ребята.

Маринка и Лёва не знали, как ответить. Знакомый? Это просто до смешного мало. Друг? Это уж чересчур…

— Вы не перебивайте, — постаралась улизнуть от прямого ответа Маринка. — Попробуйте, чтобы всё было по порядку, когда перебивают!

И они начали рассказывать по порядку: про первую встречу и комнату с башней, про женщину в короткой чёрной шубе и молоденького милиционера; про то, как во время первого пробного пуска модели рухнула башня и как долго Журавленко всё пересчитывал, и как не просто было догадаться, отчего она рухнула.

— Помните, я вам показывал с мячиком, — сказал Лёва.

— Ага! — вспомнили некоторые из ребят и теснее обступили его и Маринку. — Ну, дальше, дальше!

И они, переживая всё вновь, рассказывали дальше, как потянулись к Журавленко люди и в его комнате образовалась Общественная мастерская изобретателя; как пришлось пробираться Маринке и Лёве на вчерашнее собрание в Доме Новой Техники и что это собрание постановило. Под конец они рассказали о Розовеньком: и о первом его разговоре с Журавленко, и о том, как Журавленко грустно пропел:

Маринка это пропела с большим выражением. Она очень хотела передать то настроение, какое было тогда у Журавленко. И, представьте себе, — ей это удалось.

Затем начался рассказ о поведении Розовенького на собрании. Что не голосовал он ни за, ни против, ни с теми, кто воздержался, а потом ещё уговаривал Журавленко поехать на курорт и переждать недельку-другую. И как Журавленко ответил, что в санаториях не нуждается и приедет к Розовенькому на завод завтра, — то есть, для вчера — это было завтра, а сегодня — это уже сегодня. И вот сейчас, наверно, Журавленко уже у него.

Так как рассказывали они в зале на перемене, да ещё в два голоса, — услышали эту историю и ученики параллельных классов, и старших классов, и некоторые из педагогов.

Были ребята, которые ещё в начале рассказа вытянули на минуту носы, вроде бы понюхали, — о чём тут речь? И не заинтересовались, побежали дальше.

Кое-кто дослушал до конца и тоже сразу прочь. Похоже было, что в одно ухо такому вошло, в другое вышло.

Но многие дослушали до конца и захотели узнать подробнее о Журавленко, о машине, обо всех в Общественной мастерской и ещё о том, — что же за человек этот Розовенький?

Ребята выкрикивали разные предположения:

— Скорей всего, он хочет украсть эту модель и выдать потом за свою!

— Нет, побоится украсть!

— Завидует он, как Моцарту Сальери!

— Вот посмотрите, он вредитель, — может, даже шпион. Выведут на чистую воду — узнает!

Не только ребята, даже кто-то из педагогов сказал:

— Да, интересно… Что же это за Розовенький?..

Несколько мальчиков вместе с Лёвой начали уговаривать классную воспитательницу отпустить их с последнего урока, чтобы скорее узнать, как дела.

Классная воспитательница их не отпустила.

— А если вы будете плохо слушать на уроке, — вдобавок сказала она, — я напишу Журавленко письмо. После этого он вас на порог не пустит.

Что было делать? Пришлось остаться. Пришлось сделать над собой усилие и как можно внимательнее слушать.

Но, несмотря на усилия, вдруг то у одного, то у другого из ребят мелькало в голове:

«А всё-таки чего же хочет этот Розовенький? Ну поскорей бы разгадалась эта тайна!»