– Сидеть тихо и не мешать этому парню выезжать.

– Ну все ясно, – сказала я, – потом он вернулся и освободил вас?

– Да, когда он вас освободил? – спросила Маринка.

– Я же уже говорил – он меня не освобождал. – Сергей Иванович гордо приосанился, и его близорукие глаза блеснули неожиданным огнем. – Я совершил побег из узилища! Я сидел в сарае до вечера, а потом услышал голоса. Мальчишки какие-то бегали вокруг, играли в казаков-разбойников или в Казанцева и Масхадова, не знаю, во что сейчас играют…

– В казаков-разбойников, – пробурчал Ромка.

– Ну не суть, – кивнул Сергей Иванович. – Я постучал и попросил позвать взрослых, чтобы они открыли сарай. Но ребята открыли сами. Сарай был не заперт, а дверь просто приперта лопатой. Вот и вся история.

– Нет, позвольте, не вся! – сказала Маринка, и на этот раз я была с нею совершенно согласна. – А где же расположен этот сарай и чей он?

– Сарай? Сарай стоит невдалеке отсюда, в Затоне. Как оказалось, хозяева уехали к родственникам на несколько дней, и в доме никого не было, а сарай не запирался, потому что в нем не было ничего. Да и вообще дом выставлен на продажу.

– А ведь похоже, что это точно был маньяк! – сказала Маринка. – Зачем ему понадобилось воровать Сергея Ивановича? Я бы поняла, если бы он спер меня или вот Ольгу…

– Не надо! – попросила я.

– Ну я к примеру, к примеру, – пояснила Маринка, – нестандартный какой-то маньяк. Неправильный.

– Вы так и не узнали, кто это был? – спросила я у Сергея Ивановича. – Я имею в виду, в лицо не разглядели?

– Нет. Понимаете, с меня в самом начале упали очки, он их сунул себе в карман… Потом, когда уезжал, он их бросил на пол, ну, то есть на землю, поэтому они в таком плачевном виде. И поэтому же я ничего толком и не мог разглядеть. Голос, правда, могу узнать, но мне показалось, что он был изменен. И акцент не настоящий.

– Вот как? – воскликнула Маринка. – Так он может быть таким же грузином, как я – таитянкой? Здорово! Но – непонятно.

– Непонятно, – согласилась я.

Сергей Иванович взглянул на часы.

– Уже почти десять, Ольга Юрьевна, – сказал он.

– Ну и что?

– Мы сегодня собирались к Федору Аполлинарьевичу, – смущенно напомнил Кряжимский, – если вы передумали…

– Не передумали! – заявила Маринка. – Ананасы нас ждут!

– Живопись! – поправила я ее.

– Это одно и то же, – с апломбом заявила Маринка, но почти сразу же уточнила: – Почти.

– Кстати, на эту тему есть анекдот! – выпалил Ромка. – Как раз и про грузина, и про ананасы!

– Потом, – махнула на него рукой Маринка.

Я встала и подошла к столу. Собираться и ехать к художнику не хотелось, но деваться было некуда.

– Ольга Юрьевна, – Кряжимский подошел ко мне сзади и кашлянул.

– Слушаю вас.

– Вы не забудьте, пожалуйста, взять вчерашнее письмо из банка. Помните, я вам приносил?

Я резко повернулась к Сергею Ивановичу.

– Помню, конечно, – ответила я, но совершенно не помнила, где оно может лежать.

Я растерянно посмотрела на свой стол, потом обошла его и поочередно выдвинула каждый из трех ящиков. Письма не было.

– Маньяк сжег, наверное, – пробормотала я. – У нас же здесь вчера тоже было неспокойно, вы знаете.

– Давайте еще раз посмотрим, – попросил Сергей Иванович, – восстановить его, конечно же, можно, но канительное такое дело!

Я молча согласилась и с первым, и со вторым.

Ромка, оставшийся за столом, в это время быстро договаривал Маринке анекдот:

– …и говорит: «Дайте мне мы-ее!» Продавщица: «Что?» Грузин поправляется: «Они-ее!» Продавщица – опять: «Что?» Тогда грузин говорит в третий раз: «Вспомнил! Она-нас!»

Маринка рассмеялась, потом состроила серьезную физиономию и сказала:

– Фу, какая пошлость! – Повернувшись ко мне, она крикнула: – Ну что вы там возитесь, мы едем за «Она-нас» или нет?

Письмо из «Финком-банка» мы не нашли и сошлись во мнении, что наш вчерашний гость его просто сжег, а рубоповцы остатки письма просто-напросто затоптали. Версия была реальной, но Сергея Ивановича это, разумеется, не утешило.

Мы собрались и решили ехать все, потому что Виктор нам будет нужен как фотограф – мы же едем к художнику, где придется наверняка делать фотографии. Какой же это репортаж о живописце, если не дать в номер хотя бы одной фотографии его картины?

Сергей Иванович, безусловно, должен был ехать как главный переговорщик с мэтром. Или с могиканином, потом узнаю, как правильно. По некоторым намекам Кряжимского я поняла, что у мэтра Траубе характерец тот еще, так что мне предстоит на месте выяснить, похож ли он вообще на мэтра.

Без Маринки ехать было немыслимо, а Ромку одного оставлять в редакции – просто неразумно. Вот исходя из таких соображений мы и погрузились полным составом в мою «ладушку», предварительно заперев редакцию и спрятав в сейф все нужные и не совсем нужные бумажки.

Федор Аполлинарьевич Траубе жил за городом, вниз по Волге на тридцать километров. Здесь была небольшая разбросанная деревня, и дом художника, вместительный и старый, располагался почти на самом берегу, вдали от всех соседей.

Показав нам зеленую металлическую крышу дома, Сергей Иванович пустился в философствования.

– Вот так всю жизнь он и прожил на отшибе, – сказал Сергей Иванович, – и наверняка не чувствует себя несчастным.

– А вы с ним и о счастье разговаривали? – зевнув, спросила Маринка.

Мы с Виктором сидели впереди, Виктор – как всегда, когда ездил с нами, – был за рулем, а Ромка, Маринка и Сергей Иванович – сзади.

– По телефону много не наговоришь, – заметил Сергей Иванович, – но надеюсь, что у нас еще будет и время, и возможности.

– Как это «по телефону»? – Я удивленно повернулась назад. – Вы что же, незнакомы с вашим корифеем?

– Нет, а разве я говорил, что знаком? – Сергей Иванович захотел поправить свои очки, но испугался, что они совсем развалятся, и опустил руку. – У нас очень много, просто очень много общих знакомых, но лично, вот так, лицом к лицу, не довелось. Федор Аполлинарьевич живет отшельником, почти никуда не выезжает… Когда я вместе с одним моим товарищем приезжал сюда, мы захотели познакомиться с Мастером, пожать ему руку, но… – Сергей Иванович вздохнул и покачал головой.

– И Мастер послал вас к чертовой матери и обещал выпустить собак? – снова зевнула Маринка. – Гениально!

– Ну зачем вы так, Мариночка! – Сергей Иванович укоризненно покосился на нее. – Мы же тогда не договаривались о визите, поэтому он был вправе нас не пустить. Он выслал к нам сына и передал, что очень занят.

– Послал, послал, только в закамуфлированной форме, – кивнула Маринка, – идиома называется, я понимаю такие вещи. Сама частенько пользуюсь.

Теперь я уже оглянулась на Маринку.

– Ты что? Ты что? – сразу же переполошилась она. – Я же фигурально говорю!

– Идиоматически? – спросила я.

– Ну, в общем! – Маринка подозрительно посмотрела на меня и с притворным вниманием высунула нос в окно. – Гуси, – тихо проговорила она, – живность. Природа…

– А это уже пошла поэзия, – заметила я и снова обратилась к Кряжимскому. – Так, значит, у него и сын есть, Сергей Иванович? – спросила я. – Вы что-то говорили про детей, но я забыла.

– Женатый сын? – тут же потребовала уточнений Маринка.

– Есть у него дети, да. Два сына и дочь, – ответил Кряжимский. – Разумеется, это уже взрослые люди. У Петра своих двое детей, Аркадий не женат, и дочь Варвара тоже не замужем.

– И сколько детишкам годочков? – спросила Маринка. – Если этому старому Гогену под семьдесят, то детки, наверное, совсем маленькие. По пятьдесят лет? Поменьше?

– Поменьше, – ответил Кряжимский. – Петру, наверное, за сорок, я его однажды видел. Он занимается каким-то бизнесом. А второй, Аркадий, медик, педиатр.

– Лучше бы было наоборот, – заметила Маринка. – Бизнесмен – неженатый, а педиатр – да хоть семеро по лавкам.

– Что есть, то есть, – сокрушенно вздохнул Кряжимский и поправил скривившиеся на лице очки. – Вид у меня непрезентабельный. Немножко.

Виктор подрулил к металлическим воротам, выкрашенным все в тот же зеленый цвет, и остановил «Ладу». Мы выгрузились.

Маринка осторожно подошла к воротам и прислушалась.

– Вроде собак не слышно, – сказала она, – это утешает.

– Они в засаде лежат, – сказала я и увидела кнопку звонка сбоку от воротной калитки. – Звоните, Сергей Иванович, вы же у нас гид.

– Путеводитель, – добавил Ромка и хихикнул.

Кряжимский кашлянул, надо думать, для смелости, пригладил ладонью волосы и нажал кнопку звонка.

Ничего не произошло.

Ничего не произошло в том смысле, что я вовсе не ожидала, что должен послышаться звонок, но собачий-то лай в сельском доме должен был прозвучать! А не прозвучал.

Мы постояли и уже начали негромко переговариваться на тему, стоит ли или не стоит еще раз звонить, но тут калитка приотворилась, и из нее выглянул высокий худой и взлохмаченный старикан.

С первого взгляда было ясно, что перед нами великий живописец. У него в руках не было мольберта, но на голову был натянут черный бархатный берет, уже старый, поистрепавшийся, как и его хозяин. На старикане была надета широкая черная блуза из вельвета. А на ногах – знаменитые и не выходящие из моды боты под красивым названием «прощай молодость!».

Для тех, кто не знает, поясню: у нас в Карасеве на большие праздники такую обувь обычно надевали заслуженные доярки. Это теплые ботинки из войлока с длинной «молнией» впереди. Поразительно уродливый фасон! Я-то, по наивности своей, думала, что никогда в жизни больше этой гадости не увижу, да привелось.

– Вы к кому, молодые люди? – Старикан прищурился сперва на меня, потом на Маринку, потом снова на меня. Немного подумав, старикан все же вернулся к Маринке, всех прочих проигнорировав напрочь.

– Здравствуйте, – сказала я, запнулась и, покопавшись в памяти, выдала то, что там от долгого повторения лежало на ее поверхности: – Я главный редактор газеты «Свидетель» Ольга Юрьевна Бойкова. У нас с вами была договоренность… – я снова запнулась, потому что подумала, что старикан запросто может оказаться не самим Траубе, а его соседом, коллегой, братом, сватом или даже внучатой племянницей.

Шучу.

– Помню, – коротко бросил старикан и снова уставился на Маринку. Маринка даже заволновалась, но, немного приосанившись, приняла рассеянный вид и, как бы великосветски, произнесла:

– Добрый день… сударь.

Это она точно от растерянности, обычно она себе таких фокусов не позволяет.

– Я буду вас писать! – утвердительно заявил старикан и протянул руку к Маринке. На безымянном пальце у него сверкнул камешек в перстне. – Таких, как вы, в нашей юдоли еще не бывало. Вы кто?

– Я… – Маринка замялась и несколько раз осторожно взглянула на меня, – я журналистка. Из газеты «Свидетель».

– Четвертая власть? Или пятая? Или пятая колонна, как вас правильно называют? – Старикан откровенно пялился на Маринку, как покупатель в магазине на приглянувшийся ему товар. – Я напишу сельскую мадонну. Это будет парафраз из Венецианова! Вы – среди травы, рядом козленок, рядом корова, позади подруга, – тут только старикан снова обратил внимание на мое существование. – А вы – не стильная! Нет в вас чего-то умиротворяющего. С вас только Жанну д\'Арк писать… Но я этим не занимаюсь…

Произнеся эти слова, старикан словно очнулся. Он на мгновение задумался, потер лоб и как бы себе сказал:

– А времени-то и не хватит. Успеть бы с каталогами. – Совершенно без перехода он шагнул назад, распахнул калитку и уже другим тоном, равнодушным и обыденным, произнес: – Проходите, молодые люди, что же вам на улице-то стоять?

Старикан, не оглядываясь, повернулся и затрусил внутрь двора. Мы все вошли, причем Маринка как-то умудрилась оказаться в самом конце нашего шествия, что было странно. Только что ее выделили из нашего общества, а она не пользуется таким успехом!