Приехали к нам хорошей такой делегацией — пара полицмейстеров, следователь и врач. Памятуя о прошлых контактах с полицией, заставила всех нарядиться максимально пафосно и встречать врагов единой стеной.
— Очень рад с вами познакомиться. Имею честь представиться — коллежский секретарь Братолюбов, Тихон Иванович. — выдал мальчик на редкость благочестивого вида, круглолицый, большеглазый, с льняными кудрями. Раз коллежский секретарь, то стаж службы больше шести лет, а это значит, что ему не меньше двадцати пяти. — Доктор Десятов, Александр Аристрахович. — нам поклонился большеголовый плотный лысый мужчина.
Полицейских даже не представляли, так они и простояли все время в стороне, выполняя функции подай-принеси-сбегай.
Солировать тут пришлось хозяйке дома.
— Шестакова, Анна Степановна, вдова. — она протянула руку, которую покрасневший мальчик неловко чмокнул. — Моя дочь, Людмила Михайловна, и наши гости — графиня Ксения Александровна Татищева из Санкт-Петербурга и сотрудник дипломатической миссии Королевства Греции Димитрос Хакасидис.
Мы раздулись жабами, оправдывая свои высокие звания.
— Вы же недавно приехали? — уточнил растерявшийся мальчик.
— Да, мой покойный супруг скончался летом, и мы всей семьей впервые сюда приехали в начале марта. — мама была очень умеренно приветливой, как и положено скорбящей вдове.
— А гости Ваши? — он оглянулся на мою роскошь и Димино отчуждение.
— Мы все вместе приехали. — холодно бросил дипломат.
Да, у нас такая гастролирующая труппа.
— И что же получилось?
— Мы с Людмилой Михайловной сегодня с утра решили немного прогуляться после завтрака. Погода стоит замечательная, даже не припоминаю такой весны. — мечтательно сообщила я. Где ты, Тюхтяев, сейчас бы мигом разобрался. Хотя, чего это я, надо позвать.
— И вы нашли тело?
— Да, знаете ли, нам показалось, что в камышах какая-то птичка сидит, Захотелось посмотреть — в городе такое не встретишь.
Да, высокомерная, капризная, взбалмошная дура. К таким меньше вопросов.
Вернулся доктор, на этот раз без полицейских — они тащили добычу в телегу.
— Смерть наступила не позднее двух-трех месяцев назад. Причины смерти смогу сообщить после исследования. Извините, дамы.
Он смутился, что женщины слышат такие ужасы. Конечно, пережившие девяностые годы жители России очень впечатлительны. Да и ветеран двух войн тоже.
— Александр Аристархович, а опознать… покойного возможно? — запинаясь, полушепотом уточнил следователь.
— Да и нечего сомневаться. Леонтьев это, Иван Афанасьевич. У него рука сломана была в детстве и срослась неправильно. Я хорошо его помню.
— Спасибо. — и обратившись к нам. — Вам знаком этот человек?
— Нет. — твердо ответила мама.
— А мы только приехали. Даже шансов не было. — прибавила сестра.
Следователь долго мялся, сомневался, а потом все же выдал служебную тайну.
— У нас зарегистрировано несколько исчезновений в прошлом году. Там мещане Леонтьев, Никитин и Фролов, приказчик Тихомиров. Может слышали?
Мы не слышали, но такой мор на мужиков в пределах одного небольшого населенного пункта наводил на мысли.
«Мой дорогой Михаилъ Борисовичъ!
Какъ Ваше здоровьѣ? Я очень скучаю безъ нашего общенія. Особенно въ замкнутомъ пространствѣ.
Мы здѣсь омерзительно прекрасно проводимъ время, чащѣ всего на свѣжемъ воздухѣ. Много гуляемъ. Чертовски много. Сегодня с Люсей нашли трупъ неизвѣстнаго мужчины, а полицейскіе говорятъ, что уже и не первый такой. Можетъ Вы что-то сможете узнать?
И если будетъ такая возможность, пришлите мнѣ намъ шоколадокъ. Только скрытно.
Цѣлую Васъ. И очень скучаю.
Ксенія».
Самое безумное ее послание. Даже телеграфом воспользовалась. Первым порывом было поехать самому, но не для того он всю авантюру поддержал. Больно, конечно, но потом пройдет.
Впервые на службе было настолько тошно.
После отрывистого стука в кабинет вошел надворный советник Фохт с папкой в руках.
— Здравствуйте, Федор Андреевич. — Тюхтяев изучал вошедшего без улыбки, внимательно, словно лошадь покупал.
— Я должен подать рапорт. — Фохт аккуратно положил лист лощеной бумаги.
— То есть прямо вот в отставку собрались? — Тюхтяев откинулся на спинку стула. С утра сменилась погода и ребра ныли, а без Ксюши он в лекарствах плохо ориентировался.
— Полагаю, это станет наилучшим решением. — лицом холоден, взглядом ершист.
— Девятнадцать лет выслуги. За малыми исключениями — безупречная служба. — Тюхтяев перечислял все по памяти, из чего Федор сделал свои, малоприятные выводы. — Вряд ли стоит ломать такую хорошую карьеру.
Фохт молча изучал угол кабинета.
— А как насчет перевода в другой сектор? Дельце здесь одно нехорошее вышло — с мертвецами, прости Господи. Съездите, ознакомитесь. За местной полицией приглядите. Может и присоветуете что. А там, глядишь, и в следственной части вакансия найдется, раз уж в политике Вы разочаровались.
Все же знает, рыжий аспид. Это ж додуматься — с того света за ней вернулся.
— Как прикажете. Куда ехать нужно?
— В Белозерск, Новгородской губернии.
И смотрит так испытующе.
— Сегодня же и выеду.
— Да-да. Можете быть свободны.
Федор вышел и только за дверью разжал кулаки. А Тюхтяев еще долго не моргая изучал филенку двери. И что-то остро ныло под ребрами. Погода, все-таки, в Петербурге — не очень.
* * *
Меньше недели тут живем, а уже надоело все до чертиков. И природа эта никчемная, и погода, которая совсем без ума, и я сама, донельзя уставшая от войны с ветряными мельницами. Только совсем тупой человек не поймет природу внезапно проснувшегося педагогического дара Хакаса — нас, а конкретно меня, сюда сплавили из столицы. Просто с глаз долой. Неужели я так безнадежна?
Дима следил за настроением в рядах и давал нагрузку ровно так, чтобы я падала в постель без сна, но во время пробежек в голове пульсировала только одна мысль. В разных вариациях. От меня избавились. Выслали. Заперли.
Это оказалось по-настоящему обидно, что бы я не пыталась себе внушить. Конечно, я могу найти очередное, сто двадцать пятое оправдание бывшему жениху, но доколе мне нужно будет извинять его перед собой? Что я — собачонка, которую можно вот так выкинуть на мороз? Ладно, не на мороз, но все же… От обиды прибавлялись силы, и пробежки уже не казались изощренным мазохизмом. Круг, другой, третий.
Постепенно столица становится бесконечно далекой, равно как и все, что произошло со мной там. А так-то и верно — мы все из одного пространства. Просто заехали отдохнуть в музейную деревеньку.
Бегом, на полусогнутых, ползком, встали, повторили.
А этот небось сидит сейчас где-то в убогом своем казенном кабинете. В тепле и покое.
Еще пять кругов бегом.
И вот уже нет эмоций, когда вспоминаю человека, поставившего с ног на голову мою жизнь. Поступай, как знаешь, Михаил Борисович. Я сдаюсь. Есть только цель, которую поставил командир и я к ней бегу. Да бегу, бегу.
* * *
— Барыня, там опять с полиции пришли. — мрачно сообщила Матрена.
Уже привычный, по-своему милый Тихон Иванович Братолюбов с нескрываемым восхищением ловил каждое слово своего спутника, который мрачной акулой рассекал наш двор. Конечно, каждый камушек тут знает, выучил его Хакас на свою голову.
— Анна Степановна, приветствую! — поклонился, ручку поцеловал. С Люсей и Димой поздоровался, на мне остановил тяжелый взгляд. — Ваше Сиятельство.
— Рады встрече, Федор Андреевич. — мама приказала подать еще приборов.
— Господа, мы здесь все по тому делу. — Тихон Иванович не терял надежды удержать в своих руках нить разговора. — Господин Фохт прибыл из Санкт-Петербурга по распоряжению Особого департамента…
— Я сам, — прервал его Фохт и углубился в свои записи. — Госпожа Шестакова и графиня Татищева обнаружили тело мещанина Леонтьева 10 марта сего года?
— Да, Федор Андреевич. — Люська старательно держит серьезность на лице.
— При каких обстоятельствах?
— Мы… — Люся оглянулась.
— Мы гуляли. Очень, знаете ли, полезными врачи считают моционы на природе. — медовым голосом добавила я.
— Да, конечно, Ваше Сиятельство. — он отметил что-то в записях. — Одни гуляли?
— Да. Господин Хакасидис присоединился к нам позже. Мы каждый день так гуляем. С утра, после завтрака, днем и вечером.
Тут Фохт не выдержал, поймал взгляд Димы и дождавшись кивка уполз бровями под аккуратно уложенные волосы.
— А сам господин Хакасидис?
— Мой жених. — твердо заявила Люся. Первый раз, между прочим, прилюдно это озвучивает.
— Поздравляю вас обоих.
Родственнички устроились поближе друг к другу.
— Вам знаком этот человек?
— Нет. — хором ответили все.
— Ясно. Тихон Иванович, опросите пока прислугу, а я с дамами пройду на место происшествия. — и не оглядываясь вышел из-за стола.
— Ксюх, может ты с ним сама сходишь? — прошептала Люська, натягивая уже непривычную тальму.
— Нет. Он приглашал нас обеих, тем более, это ты углядела этого паршивца. Вот лежал он там с осени, так бы и лежал. — мне тоже диковато было уже в женское наряжаться.
— Ксюш, а ты сама как думаешь, с чего это он вдруг приехал?
— Да понятия не имею. — откуда он вообще свалился на мою голову?
— А вы с ним так и не разговаривали с того раза?
— Нет.
— Так может уже пора?
— Так может уже не о чем?
Мы с Люськой старались не красться, но это уже был рефлекс.
— И чего же вам, барышни, дома не сиделось? — холодно осведомился наш гость.
— Федь, ну здесь-то можно с нами по-человечески разговаривать? — первой не выдержала Люська. — Ты же все уже понял. Димка нас в это болото усадил отрабатывать наблюдение. Вон и яма наша. Можно подумать, ты сам осенью тут не лазил.
— Людмила Михайловна, я здесь при исполнении. — строго осадил он мою покрасневшую сестренку. — И тот факт, что я здесь бывал осенью, не упрощает это дело.
— Вы с Димой здесь занимались? — уточнила я, пытаясь предотвратить еще одну ссору.
— Да. — ответил Фохт не глядя на меня.
— В этом же болотце?
— Тогда все замерзло уже, без ямы обходился. — сложное выражение лица. Ностальгия по более счастливым временам что ли?
Федя ловко скакал по кочкам, рассматривал следы, изрядно потоптанные полицейскими.
— Федь, я тебе как медик могу сказать, что труп тут несколько месяцев лежит.
— Ну не может же быть, что мы оба тут постоянно проходили и не заметили. — он всерьез расстроен тем, что две салаги нашли то, что экспертам не удалось.
— В этом месте плохой грунт. — заметила я, но уже слишком поздно. Превосходные шерстяные брюки до середины голени украсила болотная жижа. — Помочь?
— Обойдусь. Можете быть свободны.
— Федор Андреевич, скоро баня будет готова. Я бы посоветовала воспользоваться, а то простынете, не дай Господь. — беспомощнее, чем хотелось бы, прозвучало.
— Так я знаю, к кому обратиться за помощью. Лекарей в последнее время вокруг меня сверх меры.
Слишком много общается с Люськой, как я посмотрю. Мы пожали плечами и повернули назад к дому.
* * *
Вечером по собственной инициативе бегала по полосе препятствий. Больше, быстрее, еще раз, еще. Темно — и ладно, она мне уже как родная кровать знакома.
— Иди спать, Коза. — невозмутимо произнес Хакас.
— Успею еще.
— Я не предлагаю, я приказываю.
* * *
Из неотправленных писем:
«Михаил Борисович, ты что, офонарел там в столице?»
* * *
С утра вместо прочих развлечений Дима отправил нас посидеть на деревьях. С отличным ракурсом на наше веселое болотце. Психику ли тренировал или еще что надумал, но угадал так, что пора ему карьеру игрока попробовать.
Час спустя, аккуратно объехав нашу усадьбу, к кустам подобрались очень интересные люди. Признала я только господина Братолюбова. А вот барышня с ним для меня оказалась открытием. Миниатюрная, пухлощекая блондинка в длиной узкой юбке и изящной тальме, простенькая шляпка явно не красит ее, равно как и пепельный цвет одежды, но о наряде она точно не думает, раз прется прямо по кустам.
— Это же здесь, Тихон Иванович случилось? — тихий, неуверенный голос.
— Да, Апполинария Павловна. — Братолюбов озирался, явно не желая быть обнаруженным.
— Точно, вот здесь. — она встала над самым затоптанным местом, закатила глаза и начала раскачиваться на месте. Я чуть с ветки не навернулась от такой драматургии. — Он страдает. Дух его неупокоен.
— А он не хочет сообщить, кто его сюда приволок? — ну ладно, он блокнотик достал и начал конспектировать.
— Нет. Он очень испуган. Не ожидал, что так быстро все закончится. — и начала оседать на услужливые руки юного следователя.
— Ох, ну что же Вы, Апполинария Павловна, так. — тот неловко и слишком нежно похлопал ее по щекам. — Разве можно было так перенапрягаться.
И только я приготовилась ко второму акту этой мистической мелодрамы, как появились два приятеля, которые тоже не планировали встретить посторонних.
— Тихон Иванович, я не припоминаю, чтобы разрешал госпоже Осетровой участвовать в Ваших изысканиях. — хищно прищурился столичный чин.
Братолюбов замер нашкодившим щенком.
— Федор Андреевич, не сердитесь. Я только хотела посмотреть на…
— На мертвеца. И пообщаться с его духом. Хватит уже испытывать терпение Вашего папеньки, езжайте домой.
И парочка удалилась под тяжелым взглядом Фохта. А мне вот очень любопытно, что это за доморощенная ведьма с папенькой, которого Фохт явно знает.
Димка ухмыльнулся и широким жестом махнул на полмира.
— Ищи.
А это уже интересно. Федор словно сбросил что-то неуловимо-городское и хищно осмотрелся. У Люськи был шанс, если бы она не начала строить глазки жениху, а я как внедрилась вглубь гигантской расщелины старой сосны, так и не высовывалась с самого начала разборки. Вот инспектор обошел несколько куда более перспективных мест, которые я отвергла из-за ненужного перфекционизма и даже начал нехорошо коситься на командира.
— Ну ладно, поищи нашу графиню, а мы пока погуляем. — вот же редиски.
Ушли. Над этим распогибельным местечком нависла тишина. Даже птицы не пели — все же они поумнее людей, и в раннюю весну не поверили.
— Ксения Александровна, Вам помочь спуститься?
Щас, я на такие шутки с раннего школьного возраста уже не ведусь. Он подходит к моей сосне и протягивает руку. Не глядя. Но я-то гордая, столько времени промучилась здесь, могу и сама спуститься. Хорошо, что поймал.
— Я сам на этом дереве прятался. Дмитрий меня даже не сразу нашел. — гордо произнес он.
Посмотрели друг на друга: он весь такой городской, гламурный и я — с раскрашенным грязью лицом, в обновленной кикиморе — рассмеялись. Да, сейчас, когда весь мир так далеко, хочется побыть живыми, наслаждаться сиюминутным. На его лице рассыпались лучки тонких морщинок у висков, удивительные эти ледяные глаза вдруг теплеют от искреннего смеха. Руки бы еще отпустил. Принюхалась — и поняла причину благодушия. Надеюсь, от ящика выпивки, который мы привезли с собой, еще хоть что-то осталось.
— Спорим, не догонишь? — и что же мне в голову приходит.
Куда ему, в городских-то туфлях, да еще под градусом. Но недооценка врага — роковая ошибка, Хакас всегда так говорит. Он испытующе исследует дно моих глаз, наконец выпускает из объятий, снимает пальто, сюртук, разминает суставы. Хорошо, мне тоже есть что сбросить лишнего — и на землю летят кикимора, куртка. Остаюсь в штанах, тонком свитере, вязаном жилете. Даже без корсета — вообще одичала в деревне.
— То есть все же скучаете по этим Вашим джинсам? — ехидно уточняет он.
Мы несемся по высохшим трупикам листьев, громко ломая ветки, срезая углы привычных маршрутов, и вот я уже оторвалась, оказавшись на какой-то безвестной полянке. Где я и куда теперь идти? Безмолвие леса не вызывало паники, как и наличие духа мертвеца. А вот своих порывов стоило пугаться. Отдышалась и практически торжествовала победу, когда из-за дерева на меня рухнула серая тень.
— Нельзя расслабляться. — вот мало было нам одного Димы.
И покатились по траве, причем он одновременно блокировал все попытки сопротивления и защищал меня от ушибов. Сначала я еще пыталась вырваться, лягнуть его побольнее, но опять же, уроки Хакаса у него прошли не зря, а учил его Дима явно всерьез.
Небо и земля сменили место несколько раз, а я все смотрела в эти глаза. Так близко, так доступно. Настоящий разбойник. Волосы растрепались, вспотевший, с диким взглядом, сквозь сорочку чувствую, как бьется сердце и вижу пульс на шее.
Только приоткрыла рот, чтобы сказать что-нибудь разумное, глядишь, и сама бы прислушалась, но у нас дуэт, и сегодня не я веду. Он впился в губы так, что стало ясно — эти четыре месяца он обо мне вспоминал, да еще как. И снова небо и земля меняются местами, раз, другой, третий, оставляя тропинкой отдельные части гардероба. И, стыдно признаться, мне это нравится. Именно неправильное, запретное, эмоциональное. В таком же темпе мы докатываемся до небольшого овражка, где я натыкаюсь рукой на что-то липкое и склизкое.
— Черт!
Федя отрывается от меня и по лицу понимает, что дело серьезнее, чем неудобная поза. У нашего подснежника нарисовался товарищ.
* * *
И вот как в плохом кино — мы судорожно застегиваем одежду над протухшим трупом, помечаем место находки платком на ближайшем дереве, стараясь не смотреть друг на друга возвращаемся к нашей засаде, собираем вещи и бредем к усадьбе.
— Нам нужно поговорить. — выдавливает он.
— Да. Обязательно. — и когда я начну вести себя разумно?
Спотыкаюсь, он подхватывает меня и более не выпускает руку из своей.
Возвращались мы под недоуменные взгляды всей семьи.
— Анна Степановна, извольте послать за господином Братолюбовым.
Я без лишних слов ухожу в мыльню, где переодеваюсь под прищуром сестры.
— Поговорили?
— Не успели. — бурчу я, до сих пор пребывая в шоке от событий дня.
— Так покувыркаться ты с ним успела, а поговорить — нет?
Оттираю следы разлагающихся тканей.
— Да ничего мы не успели. Там в лесу еще один труп. Очень, знаешь ли, весомый аргумент для перемены темы. — и хорошо, что он все же попался.
— Гонишь! — Люська даже подпрыгнула. — Где?
Я присела на низенькую скамейку перед тазиком.
— Сама не поняла. Вроде бы к северу от болотца. Мы решили побегать и где-то минут десять-пятнадцать гнали во всю силу, ну и наткнулись. Значит где-то километра три.
— Побегать? — хорошо, что я еще умею ее изумлять.
— Мне показалось, что Дима нас хорошо поднатаскал и я смогу его сделать.
— А сделал он тебя, как я погляжу. — она хмуро оглядывает грязь на позвоночнике.
— Не то чтобы… — у меня нет пока слов объяснить, что именно происходит с нами.
— Угу. По-другому у вас все, не как у нормальных людей. Ты, сестренка, учитывай, что его сюда твой Тюхтяев лично отправлял с этим делом разбираться. Так что с мужиками тебе определенно прет.
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Когда же все это закончится-то? Мало было меня отшвыривать от себя зимой, так теперь еще так…
— Ксюш, ты что? — Люська падает на колени рядом со мной, проверяет пульс и тащит в комнату. — Не психуй, это их самцовые игры, а ты у нас одна, так что забей.