Потом навалились дела, и бывать у нее чаще не получалось, так и откладывал визиты на завтра, послезавтра, послепослезавтра.

А вот графу не откажешь.

— Ты давно у наших изобретателей не бывал? — с непривычным энтузиазмом осведомился он однажды утром.

— Да все как-то… — замялся Тюхтяев. А что скажешь, если испытываешь такую неловкость при каждой новой встрече. Привыкнув к нему, Ксения шутила и слегка задирала, как подростки друг друга, но не проявляла ни одного признака увлечения. И это не то чтобы обижало, но как-то снижало общую уверенность в себе.

— Там Ксения придумала невероятную штуку — протогас. Это такая маска на лице, с которой можно дышать, но не отравишься хлором или каким другим ядом. Помнишь, я рассказывал тебе про батюшку своего?

Как не помнить? Каждый раз при упоминании Крымской войны спьяну, граф Татищев вспоминал личные претензии к британцам за искалеченного отца.

— Это как же?

— Дело в угле. Обычном древесном угле! — восторженно повторял друг. — То есть что-то они там с ним делают, но я сам проверял — можно дышать, а запах не передается.

— Какое полезное изобретение! — куда только такое применить и как женщине подобное в голову пришло? Хотя был у нее опыт, когда обезумевший солдат зажег в ее доме серную шашку, пытаясь отравить жену-кухарку, но ведь никто больше не додумался…

— Она сама говорит, и я с ней полностью согласен, что это необходимо для нашей армии.

— Ваше Сиятельство, разве есть подобные угрозы?

— Когда появятся, поздно будет. — и это тоже ее цитата. Как же спелись эти двое!

— И есть ли заинтересованные?

— Скоро появятся! — беззаботно отмахнулся граф. — Я тут кое-что задумал.

* * *

И вот они втроем едут на отдаленную косу Финского залива. Ксения поначалу не особо вдохновилась такой экскурсией, но явно обеспокоилась. Нарядилась опять, как на Ходынке — в мужское платье, на голову натянула картуз. Все же ее недоверие к посторонним и стремление оставаться неузнанной порой удивляет даже Тюхтяева — с тех пор, как дела в лаборатории пошли на лад, даже какое-то лекарство продали военному ведомству, были наняты в помощь два студента — так вообще перестала показываться на Моховой. Так-то оно и правильнее, но раньше была более открытой, доверчивой.

В пути она несколько раз начинала разговор, останавливалась, но все же не смолчала о главном, том, что и самого Тюхтяева изрядно беспокоило.

— Николай Владимирович, Вы уверены, что это хорошая идея? — очень деликатно начала она.

— Все превосходно. Я уже твой протогас испытывал.

— Противогаз… — глухо поправила она и судя по звукам отодвинулась от родственника подальше.

Сам Тюхтяев правил экипажем, чем минимизировал число свидетелей всего эксперимента. О подробностях граф еще не рассказал. Но за Лисьим Носом их уже поджидал студент в компании из козы, коровы и полдюжины шезлонгов, выставленных вокруг черного стального сосуда. Ксения выругалась на редкость витиевато — значит тоже не догадывалась о происходящем, но ситуацию оценивает неблагоприятно.

— Не думаете же Вы кружком садиться? — воскликнула женщина. — Да когда скотина падать начнет — Вас же первого подавит!

Замечание было резонным, и кресла переместили как в театре, по одной линии.

Ксения Александровна не унималась, нервно расхаживала по косе, проваливаясь каблуками в гальку, с укоризной оглядывала их компанию. А что оглядывать — студент гордился своей самостоятельностью, Его Сиятельство радовался новой задумке, и только сам Тюхтяев не разделял всеобщей ажиотации. Видимо именно поэтому вторая огорченная задуманным устремилась к нему. Она склонилась к уху статского советника и, невзирая на косящегося родственника, зашептала.

— Вы тут последний вменяемый человек. — практически комплимент отвесила. Где б такое событие записать? — Николая Владимировича мы уже не остановим, так хоть надо не угробить.

Разумное уточнение — вся затея казалась ребячеством, но сейчас вдруг стало совсем не по себе. Николай Владимирович — натура увлекающаяся, и порой заносит его дальше разумного. Давненько держал себя в руках, а тут вот сорвался.

— Обязательно проследите, чтобы весь газ развеяло ветром, и только после этого снимайте противогаз. По-хорошему полчаса бы обождать после окончания реакции, но откуда у нас столько. — «Интересно, откуда столько познаний в массовом отравлении у нее?» уже совсем вяло удивился статский советник. — Ветрено сегодня, и только на это надежда. Дотрагивайтесь до всего только в перчатках, и вообще, лучше защитить кожу, хоть платками, хоть чем.

В подъехавшем экипаже Тюхтяев опознал практически всех, и еще раз защемило возле хребта дурное предчувствие — товарища военного министра с помощниками потравить тоже совсем бы нежелательно. Ксения первой натянула противогаз, перчатки и теперь только знаками показывала, что делать дальше. На нем лично замотала горло, проверила плотность прилегания маски и перекрестила. Что-то раньше такой растерянности у нее не было. Снарядила графа, проверила шеи у гостей, словно заботливая мать, и прытко скрылась в татищевском экипаже.

Студент развернул бочонок и оттуда повалили белые клубы, мгновенно обратившие животных в агонию. Тюхтяев помнил наставления Ксении, чтобы дождаться покуда газ полностью развеется. Испарина на лице выступила — и от духоты, и от зрелища. Он вытер лоб и случайно скосил глаза. Ну как случайно — хотел убедиться, что она в безопасности. Ксении на прежнем месте не было, а вот кучер военного министерства, напротив, присутствовал, да еще как.

Тюхтяев похлопал по плечу начальника, указал ему на трупы, а сам бросился рысцой в сторону собственного экипажа.

Бледная и чуть зеленоватая лицом Ксения восседала на козлах, неловко сжимая поводья.

— Вы зачем разделись? — рассерженно прошипел он.

— Как ветер сменился, стало незачем. — с отвращением проговорила ужасная и несчастная женщина.

— А эти? — он кивнул в сторону военного имущества.

— Не успела предупредить — лошади понесли. — она очень неохотно поясняла случившееся, но и так было понятно. Хорошо хоть не пострадала.

— Вы бы, Ксения Александровна, спрятались куда… — он осмотрелся и открыл сундук, в котором доставили средства защиты. Она кивнула и покорно забралась в ящик.

— Ваше Сиятельство, это же преступление! — опомнился товарищ министра.

Татищев вызверился на самого слабого — студента.

— Но это же непредвиденный фактор! — оправдывался юноша. — Ваш кучер зря снял маску.

— Это невероятно чудовищная сила. — ошарашено твердил первый помощник. — Такое нельзя допускать к использованию.

— Нельзя. Но что, если кто-то не будет столь щепетилен в вопросах морали? — и это тоже реплика Ксении. Даже интонации у графа ее появляются. — Это открывает такие возможности: спасение солдат на поле боя, стратегическое превосходство….

— Сейчас нужно убрать все. — сообразил второй помощник.

— Лучше бы сжечь. Место безлюдное, да и вдруг трупы опасны. — Тюхтяев.

— А мы с Вами, Андрей Петрович, вместе как-нибудь. — граф гостеприимно махнул в сторону своего экипажа.

Студент остался с помощниками товарища министра, а тот составил компанию графу. Татищев только вопросительно посмотрел на Тюхтяева, но пришлось подмигнуть и ладонью отложить вопросы на будущее.

— … Дорогой граф, это была очень доходчивая… презентация… И я, конечно, рассмотрю Ваше предложение… Но мы все могли погибнуть! — помощника министра начало потряхивать. Тюхтяев сообразил и не глядя передал за спину фляжку, с которой не расставался в сложных ситуациях.

— Нет! В этом-то и вся штука. — распинался граф, и тут Тюхтяев начал соглашаться с Ксенией — он определенно сегодня не в здравом уме. — Защита от неминуемой гибели таким малым средством.

— Воля Ваша, Николай Владимирович, но не шути так более. — и вышел неподалеку от министерства, на Вознесенском проспекте.

— Где наша барышня? — уточнил граф, дождавшись, пока попутчик отойдет подальше.

— В сундуке лежит. — ответил Тюхтяев.

— Как лежит? — всполошился Николай Владимирович. Что же ты раньше о ней не переживал?

— Живая, я ее спрятал от греха. — И теперь радовался, что о ней не вспомнили чужаки.

— Вот это верно… — Граф приказал заехать на задний двор и там сам открыл ларь.

— Ну ты видела?! — с восхищением воскликнул он.

Ксения не приняла поданную руку, неловко выкарабкалась сама, спрыгнула на землю, чуть поморщившись при приземлении.

— Я все видела. Это было сочетание слабоумия и отваги. И просто чудо, что совершенно непроверенный и неподготовленный эксперимент стоил жизни только одному человеку. Вы — взрослый, мудрый человек, а такое учудили! — и бегом скрылась за воротами.

— Что это с ней? — обиженно переспросил граф.

— Перенервничала. — во всяком случае, стоит поверить именно в эту версию. А то ведь и вправду обидится.

* * *

Через пару часов решил проведать ее, но натолкнулся в дверях на горбатого лакея.

— Любезный, хозяйка у себя ли?

— Нет, Ваше высокородие. — степенно отвечал тот. Все же выучка в татищевской усадьбе не пропадает. — Изволили уехать на могилку к мужу своему покойному.

Внезапно так?

— В хорошем настроении была? — уточнил Тюхтяев.

Слуга промолчал, но выражение лица намекало, что дорога домой ее не успокоила.

До отхода поезда Тюхтяев поспел на перрон, но найти ее в огромном составе было немыслимо. Так и проводил последний вагон. Отчего-то неловко перед ней, словно сам затеял эту глупость.

* * *

— Нашел красавицу нашу? — поинтересовался на следующий день граф.

— Боюсь, что она покинула Петербург. — ответил Тюхтяев, и неожиданно почувствовал разочарование. Привык за эти месяцы видеть ее по собственному желанию, слышать голос, смех.

— Что, так разозлилась? — изумился Татищев.

— Прислуга говорит, в Вичугу отправилась. На могилу к Петру Николаевичу.

— Точно, у него же годовщина на днях. — хлопнул себя по лбу скорбящий отец. — совсем забегался, чуть не забыл.

* * *

Два года всего прошло. Тоскует, наверняка. Он в первые годы вдовства скучал. Ну скорее, в первые месяцы, за год привык, что жены больше нет. Но Ксения все же женщина, впечатлительная… а тут он со своими ухаживаниями…

Она вернулась через пять дней, о чем он узнал из записки графа. Тот приглашал на совместный ужин, где вдовствующая графиня выступала за хозяйку.

Среди дюжины неизвестных ей мужчин, Ксения держалась неплохо, радостно щебеча с каждым по отдельности и со всеми одновременно, пока не поймала его взгляд. Тут уже искреннее улыбнулась знакомому лицу.

— Рад нашей встрече, графиня. — прижал тонкую лапку к губам.

— Я тоже успела соскучиться. — сияет даже.

— Как съездили? — осторожно уточнил он.

— Спасибо, благополучно. Этот день я всегда стараюсь проводить там. — благочестиво произнесла она, словно в укор ему, уже и подзабывшему как выглядит могильный памятник жены. Ее родственники настояли на погребении в своем имении, так что могилка была ухожена, но не был он там уже лет десять. Или поболее.

— Не сердитесь на нас за тот случай. — все же тянет объясниться.

— Михаил Борисович, я поддалась эмоциям, о чем сожалею. — даже за руку взяла. — Испугалась сильно за вас всех. Конечно, необходимо убеждать других в необходимости противогазов, и спасенные жизни стоят риска, но…

Он погладил протянутую ладонь, и даже дождался благосклонного согласия на предложение проводить ее до дома. Пусть щебетала она всю дорогу о горных инженерах и их поделке, императорском вояже и прелести ранней осени, приятно с ней, легко.

— Хотите чаю или кофе? — прервалась на полуслове, уже одной ногой ступив на свое крыльцо.

— Благодарю, мне пора.

Пожала плечами, но настаивать не стала.

Так и прошли две недели, когда практически через день они встречались на Моховой и беседовали обо всем, шутили, обсуждали светские сплетни. Ксения научилась парировать язвительность графа, и их пикировка доставляла эстетическое удовольствие единственному зрителю. При посторонних эти двое идеально сплачивались и Ксения могла часами восхищаться своим благодетелем, а тот смущенно хвалил ее легкий нрав — в общем, оба лукавили.

Закончились золотые деньки с приездом Ольги Александровны и наследников. Та статского советника откровенно недолюбливала, тот отвечал взаимностью, но перемирие оба держали ради графа. Теперь Ксению с утроенной энергией знакомили с юными и не очень знакомыми графини, та откровенно тосковала и стоила страдальческие гримаски при редких встречах с Тюхтяевым.

Порой она шутливо интересовалась его личной жизнью, он так же иронично отшучивался, так что отношения плавно сползли в этакое приятельство, почти как у них с графом, только без родственных уз.