7

Леса в окрестностях Мерайи, 19-е месяца Пауни

Стрекот насекомых лишь подчеркивал сонную тишину залитой солнцем опушки. Джен прикинул, как далеко от Джамайи они ушли, но быстро понял, что ему это не под силу. К тому же они свернули с ведущего в столицу Золотого тракта, а старик выбирал такие тропы, что оставалось гадать, куда их занесло.

Парень точно знал: он оставил дом семь дней назад.

Старый воин вывез его из города, вымазанного в краске и одетого, как чернокожий слуга-островитянин. Юноша удивился бы, как просто оказалось миновать ворота, да только в те часы он едва ли был способен удивляться. Несколько дней «стражник» так спешил, что предпочел ехать по дороге. Они ночевали на переполненных почтовых станциях, где в пыльной темноте устало вздыхали лошади, волы и мулы. Они останавливались в самых дешевых чайных домах, где вповалку спали погонщики скота, крестьяне и наемники. Да и то появлялись там после заката, когда свет масляных плошек больше скрывал, чем освещал их лица. Стоило первым караванам тронуться в путь – и они вновь оказывались на тракте, день за днем глотая белую, каменистую пыль дороги.

Лишь вчера воин решился и сошел с большака. Джен, помалкивавший в последние дни – и от усталости, и просто от нежелания вести беседы, – в кои веки спросил:

– Ведь все наоборот делают, да? Сперва петляют по бездорожью, а потом, запутав следы, спешат по прямой.

Воин бросил на него короткий взгляд.

– Обычно беглецам не угрожает колдовская слежка, – ответил он. Помолчав немного, он пояснил: – Первым делом нужно, чтобы нас не достали колдуны. Теперь мы далеко, можно опасаться всего лишь погони.

– Спасибо, что объяснил, – кивнул Джен.

Он так и не нашел, что еще сказать. Да и нужно ли?

Сейчас воин отсутствовал: ушел не то за водой, не то за хворостом… «За водой, – вспомнил Джен. – Кажется, хотел наполнить бурдюки перед новым переходом».

Несмотря на ранний час, солнце пекло нещадно, только слабый ветерок спасал от жары. В нахлынувшей на него апатии парень порой думал: а нужно ли вообще идти? Быть может, проще остаться на месте и дождаться, пока его не выследят люди хлыста?

– Ну что, так и будем сидеть?

От звука голоса Джен вздрогнул. Его спутник бросил на землю подстреленную птицу, охапку хвороста и начал шумно рыться в сумках, упаковывая в чехол лук.

– Может, хоть поинтересуешься, как меня зовут? Или куда я тебя везу?

«Зачем?» – хотелось спросить юноше, но вслух он сказал:

– Хорошо. Как тебя зовут?

– Декху́л, – старик тяжело вздохнул, потянул ус и кивнул на хворост. – Давай-давай, пошевеливайся. Сперва хорошенько поедим. Может, за нами и гонятся, но ушли мы далеко, а тебя пора привести в чувство.

Джен послушно занялся вчерашними углями. Под его руками начал разгораться костерок, когда воин спросил:

– Ты догадался, что я никакой не стражник?

Джен помедлил, прежде чем ответить, но потом кивнул. Он понимал, что спросить нужно многое… а говорить не хотелось ни о чем. Боги, неужто нельзя просто оставить его в покое? Хоть на несколько дней?

Не дождавшись ответа, воин вздохнул опять. Так, в молчании, они и сидели, пока Джен ощипывал птицу, а потом потрошил. Когда мясо стало подрумяниваться с боков, воин не выдержал:

– Ну хорошо, не хочешь говорить и ладно. Но тебе придется выслушать, что я скажу! – добившись от юноши взгляда, он продолжил: – Перво-наперво, я солдат. По молодости служил в войске Азаса, но то было давно, а сейчас… сейчас я тоже служу. Только не Царю Царей, да продлятся его годы, а достойному Йесо́ду. Ты-то, парень, из глуши, для тебя это все равно что гиена тявкает… – Старик замялся на мгновение. – Довольно сказать, что достойный Йесод брат самому князю Мизраху. Знаешь, кто такой князь Мизрах, а?

– Кто? – разлепил губы Джен.

– Советник Бумажного двора.

Высокий судья Царства? Да, пожалуй, это интересно, если только старик не лжет. Не поднимая головы, Джен перевернул насаженную на ветку птицу другим боком к огню.

– И что от меня нужно советнику?

– Да ты-то, парень, никому не нужен, – хмыкнул воин. – Погоди пока. Не захотел разговаривать, так сиди и слушай, что рассказываю.

Старик выудил из груды сумок мех с водой и шумно глотнул.

– Князь-то наш с детства невзлюбил колдунов, – вновь заговорил он. И сплюнул: точно надеясь избавиться от прилипшей к языку скверны. – Если хочешь знать, так на то были все причины, это никакая не тайна. У их рода земли в предгорьях. Аккурат где охотился последний царь-колдун со всеми придворными. Каждый раз они требовали еду, коней, женщин, а дед князя однажды отказался грабить свой люд, за что и поплатился.

Должно быть, он заметил невысказанный вопрос Джена: «Боги, какое отношение это имеет ко мне?» – потому что вернулся к тому, с чего начал.

– Так вот, князь с детства невзлюбил колдунов. И хорошо следит, чтобы эдикт о Правосудии исполнялся. Да только у советника руки связаны, он частенько не может пальцем шевельнуть. И в таких случаях использует брата, достойного Йесода. А мой господин… он может иногда рассчитывать на поддержку советника, но вообще-то сам, без понукания выискивает преступников-колдунов. Это ведь и его деда колдуны повесили, как бродягу. Иногда мы для советника собираем кое-какие сведения. Иногда сами расправляемся с ублюдком. Ну что, теперь видишь, к чему я клоню?

– Пока не очень, – честно признался парень.

– Плохо, – нахмурился Декхул. – Ну ладно, слушай дальше. Слухи о том, что есть в Джамайе такой вот хлыст дружины, а его сын занимается грязными делами, даже до столицы дошли. По базарам сплетни не ходили, но кто надо узнал. И господин отправил меня проверить, правда ли, что тот колдун. Я следил за усадьбой, понимаешь? Я видел, как туда приводили шлюх и бедняков, а потом, по ночам, избавлялись от тел. И тебя, парень, видел. И как ты внутрь прокрался, и как бежал оттуда, а потом такой переполох поднялся, что крик на весь квартал.

Боги, как же больно и муторно! Джен отвел взгляд.

Покрытые кустарником холмы тянулись до горизонта: туда, где остался дом. Соседний склон потемнел и вновь заиграл зеленью, когда над ним прошло облако. Холмы скрывали Джамайю, но он знал, что там лежит отец. Если сердобольные жрецы не развеяли его прахом по ветру. Даже если отвернуться, перестать все время оглядываться – складчатая равнина была кругом, такая же унылая и бесконечная, как царство теней, как пустота в его сердце.

– Ну что с тобой, парень? – услышал Джен. – Он кого-то убил? Родича твоего, что ли?

– Сестру, – проговорил юноша. – А на следующий день у меня на руках умер отец. Он долго болел. Или в тот же день? Я не знаю, когда… когда убили Сахру.

Он убрал птицу с огня и начал пальцами разрывать ее тельце на куски.

– Давай есть, – через силу выдавил Джен.

– Расскажи, – попросил старый воин. Он развернул тряпицу, отпахал клин белого козьего сыра и протянул спутнику.

Джен заговорил не сразу, нехотя, но чем дальше, тем уверенней, пока слова не полились сами собой, и он уже не мог остановиться. От завтрака осталась горка костей, когда юноша закончил:

– Я оставил его там… даже не дал отцу доброго костра! А если его найдут, то сожгут с преступниками и нищими, на задворках Дома Смерти.

– Найдут, – серьезно заверил его Декхул. – Верней, уже нашли. Уж о костре-то не бойся, – он вытер рот тыльной стороной ладони и сложил руки на объемистом животе. – Ну что, полегчало теперь?

– Кажется, да. – Юноша не выдержал: – Ладно, ты-то как меня нашел? И что тебе от меня нужно?

– Не мне от тебя, а тебе от меня. Я с самого начала говорил, – напомнил воин. – А выследить тебя несложно. Ты оставил нож в поместье. Я не все понял из разговоров стражи, но, кажется, столичный колдун сплел для хлыста мираж. Мираж владельца ножа.

– Столичный колдун?

– Да, он приплыл за день до этого.

Жаркое солнце, и терпкий запах благовоний, и еще – проходя мимо, вельможа положил Джену на плечо руку.

– …уж не знаю, зачем он там приехал, – продолжал тем временем воин. – Может, порядок наводить, а может, и помочь торговцу и его сынку-колдуну.

– Я… кажется, я его видел, – неуверенно проговорил юноша. Прищурившись, Декхул начал заученно перечислять:

– Лицо овальное, нос тонкий, с горбинкой, нижнюю челюсть обрамляет бородка. Видно, что он за ней следит.

– Не знаю, я вельможу почти не разглядел. Только со спины и видел.

– Высокий, широкоплечий, сильно сутулится, – вмиг перестроился старик. – Волосы длинные, темные. Он заплетает их в косицу.

– Наверное, – Джен пожал плечами. – Он еще приплыл на галере с черным вымпелом. Я решил, что это кто-то из царской семьи.

– Запомни, парень: еще до того, как на престол сел Азас, верховные колдуны носили черное. Всегда, сколько существует их Круг. Его зовут Самер сар-Алай, и он главный колдун во всем Царстве.

Да, отец рассказывал нечто похожее. Джен вспомнил, что Верховные прибавляют к родовому имени приставку, чтобы потомки с гордостью ее носили.

– «Ас-» значит царь, «иль-» значит князь! – как всегда нетерпеливо, спеша поведать как можно больше, говорил отец. – А «сар-» значит Верховный маг. Запомнил? Они мнили себя ровней князьям, мой мальчик! А теперешние наследники и рады взять новые имена, похоронить память… Но не поможет, царские архивы все помнят!

Джен зажмурился, прогоняя такой отчетливый, точно живой голос отца.

– Хорошо, но все же… Как ты меня нашел?

– Как-как… – Его недогадливость огорчила воина. – Стража выяснила, кто ты такой и где живешь. Вот я и ждал рядом с домом. Я не такой слепыш, как люди хлыста, сразу тебя разглядел. Походил по пятам: ты ж ничего вокруг себя не видел! Как понял, что ты сбежишь из гаваней, просто спустился ниже по течению. И начал ждать.

– Зачем?

– Зачем? Хороший вопрос… – Декхул широкой ладонью огладил усы. – Жалко тебя стало, олуха. Вот зачем. И господину нужны смелые люди, у которых зуб на колдунов.

– Смелые это не про меня, – юноша невесело усмехнулся. – Все, что я сделал… это от отчаяния, я почти сошел с ума.

– Да уж, я догадался, – хохотнул воин. – Сам таким был. Нет, парень, на себя городить не нужно. Ты бы подошел. Я пока ждал, все думал: выплывет или не выплывет? Ну а ты выплыл. Еще думал, что не знаю, пригодишься ли хозяину… я и сейчас не знаю, чего уж там. Но решил – хоть из дыры этой тебя вытащу, привезу в столицу. Хоть в чем-то отчитаюсь господину, если мой колдун сбежал. А там поглядим. Посмотрим. Ну что, по рукам?

Джен молчал, обдумывая предложение. Идти назад было некуда. А идти вперед – незачем. Но ведь куда-то идти нужно? Хотя бы потому, что глупо оставаться здесь, наматывая круги вокруг Джамайи и не решаясь вернуться. Сколько он хотел пересидеть в глуши, пока пыль не уляжется? Луну? Две? Да после того, что он сделал, его и через год отволокут к хлысту, едва только узнают на улице.

Может, если идти достаточно долго, он узнает, куда идет?

– Давай попробуем, – неуверенно протянул Джен.

– Ну вот и славно, вот и хорошо, – Декхул сразу начал шумно собираться, запихивая вещи в сумки. – Одеяла сунешь в заплечный мешок. И сыр… да, сыр пусть тоже побудет у тебя.

Они забросили свой невеликий скарб на плечи и оглядывали стоянку, ничего ли не забыли, когда старик вдруг хлопнул себя по лбу:

– Да, вот еще! Тебя как звать-то хоть, малец? Не могу ж я тебя все время парнем тыкать.

– Джен, – ответил юноша. И, вспомнив, что разговаривает не с мелким лавочником и не с родственником, поправился: – Дже́ннах Иша́н.

Нельзя сказать, что с того дня их путешествие изменилось. Они все так же шли на запад, далеко обходя даже самые мелкие селения. Джен помалкивал как и прежде, зато старый воин, кажется, решил болтать за обоих. Он так и не начал называть юношу по имени, но не все ли равно?

– Один раз было дело… да прямо у нас под носом, на мосту Отрубленных Голов! – рассказывал Декхул. – Там, знаешь, много ларьков, навесов, всяких лавчонок… ну вот, в одной предсказывала будущее женщина. Вернее, предсказывала не она сама, а ее сын. Слабоумный. Ну, о таких еще говорят, будто они видят, что должно случиться.

– У нас, в Джамайе, полно предсказателей, – без интереса заметил Джен. – А еще бродячие гадальщики.

– Да, это все обычные мошенники. Но, видишь ли… если дурачок просто лопочет, это одно. А эта колдунья брала сына за руку и уводила в царство духов. Ну, куда уходят колдуны. Не знаю уж, что он там видел. Говорят, его предсказания сбывались, но за год мальчик вконец помешался, бился в припадках от громких голосов. Я вот теперь думаю… а был ли он изначально дурачком?

Юноша понимал, куда клонит Декхул. Зачем его убеждать, что от колдунов исходит зло?.. Но юноша терпеливо выслушивал все новые истории. Он выжил, уже который день ел чужую еду, засыпал на чужом одеяле, которое нес сам, но в чужом мешке. Все это стоило того, чтобы послушать пару-тройку баек.

Мусоля на ходу черствую лепешку, Джен спросил:

– А что за мост такой?

– О, это самый большой мост в столице! – Воин развел руками, словно показывая размеры. – Был один узурпатор, по всей длине усадил его пиками. А на них насаживал головы. Все пики заняли! Вроде и царствовал недолго, но с тех пор мост только так и называют. А у чиновников он то ли Белый, то ли Бычий.

Уже смеркалось, Джен бросил неприязненный взгляд на стену деревьев, вдоль которой они шли. Городской житель, за эти дни он успел возненавидеть дикую природу. То был, конечно, не настоящий лес: юноша уже знал, что кругом разбросаны селения, а за рощами скрываются обработанные поля. И все же в сумерках казалось, что они идут вдоль края первозданной чащи.

– Ну, пики там и посейчас есть, – продолжал Декхул. – И головы важных преступников выставляют до сих пор. Но это редко. А вот чтобы весь мост… со времен Файя́да такого не бывало. Не знаю, сколько уж живет название. Но долго. Очень долго.

«Около шестисот лет», – про себя отметил Джен. Боги, он раньше не задумывался, как много дал ему отец. Да, никто не рассказывал ему столичные истории, но череду царей юноша помнил назубок.

– Что вы с ней сделали? – спросил Джен. Он догадывался: спутник ждет именно этого.

– Отдали в Круг, что еще? – Воин привычным жестом потянул себя за ус. – А советник проследил, чтобы колдуны сами же ее судили. Они вроде как не жалуют неучтенных братьев. Будто те бросают тень на честных колдунов. Но это все слова, парень! Колдовство коробит душу, вот что я скажу. Все они исковерканы. Как можно так? С собственным-то сыном?

Как можно, Джен не знал, а потому отправил в рот остатки лепешки.

Он еще не пришел в себя после всего, что с ним произошло. За день он потерял свой дом и всех родных. Поначалу было больно, потом боль как будто ушла, но на самом деле никуда не делась. Просто осела на дно души, точно муть в кувшине дешевого вина. Каждый день, когда он просыпался, мир казался не таким тусклым, а потом вновь приходили воспоминания. Они сопровождали его везде: в дороге и во сне, за едой и в разговорах, так что ни еда, ни рассказанные истории стали не в радость. Юноша просто привык, что ноющая, тупая боль идет за ним повсюду.

Между тем воин решил, что, если за ними и шла погоня, они оторвались от нее на пару дней, и теперь можно выйти на тракт.

Поначалу деревни были – просто горсть домишек, столпившихся вдоль ухабистой дороги. Из-за жары ставни распахивали настежь, и Джен видел женщин, которые стирали, ткали, стряпали… Никто не обращал внимания на двух усталых путников. Волнистые, покрытые лесом холмы простирались до горизонта, и юноше оставалось дивиться, как велика и какая разная эта земля. Прежде Царство оставалось для него грязными улицами Джамайи, ничего иного он попросту не знал. Теперь юноша с любопытством разглядывал все: незнакомые деревья с глянцевыми листьями и летние очаги под открытым небом. Все это, такое обыденное и простое, оказалось в диковинку, и потому интересно.

Потом деревни сменились городками, но все они оказались на одно лицо, и вскоре Джен перестал отличать их друг от друга. Поля, сады, виноградники… побеленные дома с плоскими крышами, затем пыльная базарная площадь – и вновь поля. Понемногу путников становилось больше, и юноша не заметил, после какого перекрестка дорога превратилась в большак.

– Путь Пряностей, – назвал его Декхул. – Скоро вольется в Золотой тракт, точно мы никуда и не сворачивали. Что, парень, чувствуешь – стало прохладнее? Это потому, что море близко.

Джен чувствовал только, что рубашка от пота прилипла к спине. Они заночевали на постоялом дворе, на который всю ночь прибывали и отправлялись дальше караваны. Мулы, волы, повозки, перебранки, из которых не все были на языке Царства, – юноша едва спал, ему казалось, что голова у него набита паклей. Джен проворчал нечто невразумительное, но воина устроило и это.

– В столице девять ворот, пять из них войсковые: там крепости, и пользуются ими солдаты. А четыре для невоенных людей. Но мы-то с тобой идем к самым главным, к Царским!

О Царских воротах Джен слышал даже от отца, но вслух об этом говорить не стал. Пусть воин расскажет, что там болтают в столице.

Однако на сей раз Декхул не сказал ничего нового:

– Через них, парень, в столицу въезжает сам Царь Царей! Когда возвращается домой с победой. В последний раз это делал Азас. Ну, он не то чтобы возвращался… но вошел в город с войском, и война сразу кончилась. Помню, повозку лучезарного волокли двенадцать черных быков. Ну а мы глотали пыль за ними.

Он еще долго рассказывал, как их встречали горожане, как маги заперлись в обители, а Азас приказал ее оцепить. Наверное, все это стоило послушать, но Джен едва разбирал его слова. Раскаленный солнцем камень Золотого тракта слепил глаза. От галдящего людского потока у юноши гудела голова. В горле першило от пыли. Несколько раз им приходилось уступать дорогу купеческим караванам и отрядам солдат, а один раз их всех согнали в придорожную пыль, пока в город следовало посольство степных вождей.

– Я думал, до столицы рукой подать, – выдавил Джен, когда они вернулись на тракт. Они пережидали, пока мимо тянулись крестьянские подводы.

– Вот именно, рукой подать. Вон там, видишь, пожарная вышка? – Декхул указал узловатым пальцем на юг. – Это пригород. Тут таких полно, они за стенами, но все это тоже столица.

Юноша прищурился. Вдали действительно виднелись дома, Джену даже показалось, что он видит нечто похожее на башенку. Но до нее простирались еще схены рисовых полей, каналы и канавки отсвечивали на солнце, так что юноша не поручился бы, что он разглядел.

– Потерпи, парень, – успокоил его Декхул. – Уже совсем скоро.

И все же прошло больше звона, пока они достигли ворот.

О, посмотреть здесь было на что! Величественные укрепления тянулись с севера на юг на многие схены: белые и сияющие, с полосой алого, как кровь, камня под самыми зубцами. Даже не одна стена, а две: внешняя пониже, а другая, сразу за ней – больше всего, что юноша видел в Джамайе. Массивные квадратные башни с презрением возвышались над копошащимися внизу людьми.

Царские ворота имели три проема, и на подступах к ним Золотой тракт превратился в просторную аллею, усаженную по краям кипарисами и кедрами.

– Ну вот, теперь мы в безопасности, – Декхул довольно крякнул. – Даже если б нас настигла погоня… что нам торгаш из захолустья, из какой-то дыры? Я слуга самого достойного Йесода!

Юноша не думал, что знатный покровитель имеет значение здесь, в толпе, которая шаг за шагом двигалась к воротам, но воину виднее.

Они прошли под высоким сводом, над которым с фрески простирал навстречу руки Хира́м Основатель. Крестьянка слева изумленно ахнула, когда они вошли в город. Впереди лежала Дорога Царей, прямая, как копье, и широкая, как торговый канал. Далеко впереди, она должна упереться в Район Садов – столичный дворцовый квартал, но даже здесь, у ворот, цвели плодовые деревья и прохаживались люди в легких белых одеждах. Лоточники горланили во весь голос, привлекая внимание путников. Над всем этим в струящемся воздухе царили очертания храмовых куполов и тонких башенок.

– Извини, парень, этой дорогой мы не пойдем, – Декхул свернул на первую же широкую улицу и потянул юношу за собой. – Хватит того, что я показал Царские ворота. И так потеряли звон!

– Куда мы идем?

– В городскую усадьбу достойного, куда ж еще? Я сделаю доклад. А ты предстанешь перед господином. Как свидетель.

Юноша поежился. Да, это было нужно, и он готовился к встрече много дней, но… Несмотря на хвалы, достойный Йесод не вызвал у парня приязни. А может, и благодаря рассказам воина: одно дело невзлюбить колдунов, другое – охотиться на них. Что хорошего ждать от хладнокровного охотника? И что вообще хорошего ждать от вельможи?

– А это обязательно? – тихо спросил Джен.

– Если хочешь остаться, получить приличное место… – Декхул прервался, потому что прямо перед ним из переулка вылетел всадник. – Ах, шлюхин сын! Я говорю… проклятье, парень! Да. Обязательно.

Они прошли три моста из тех, что пересекают бесчисленные каналы столицы. Джен заметил, что вблизи город вовсе не так сияет, как кажется на первый взгляд. Выходящие к воде дома пестрели плесенью, сточные канавы источали одуряющее зловоние, а разбойничьего вида попрошайки провожали их долгими взглядами. Наконец, они вошли в богатый район, но к тому времени у юноши не осталось сил глазеть по сторонам. Джен покорно ждал, пока спутник перешучивался с охранником у сторожки. Потом воин хлопнул парня по плечу и повел в дом.

– Декхул? Ты быстро вернулся! – окликнула их собиравшая в саду листья служанка.

– Лиа́джа! – Воин помахал ей рукой, но не остановился. – Я ищу господина. Он у себя?

– Во внутреннем дворике. Теперь-то хоть ты надолго?

Однако воин улыбнулся в усы и зашагал прочь. Он взбежал по ведущим ко входу ступеням и на мгновение задержался проверить, не отстал ли Джен.

– Сейчас я пойду на доклад, – наставлял он юношу, пока они миновали комнаты с гобеленами, алебастровыми вазами и курительницами в виде сплетенных из серебряной проволоки ланей. – Может быть, надолго, если у хозяина будет много вопросов. Ты жди у входа во дворик. Лучше не соваться внутрь и никуда не отходить.

– А если меня спросят, что я…

– Скажи, что пришел с Декхулом. Тебя оставят в покое, – ответил воин. – Просто жди. Как понадобишься, я позову сам.

Роскошные ковры и свисавшие с потолка бронзовые лампы внезапно напомнили юноше особняк Зеваха, внизу живота зашевелился холодный скользкий комок. И все же Джен кивнул.

– Стоять у входа и никуда не соваться. Нетрудно запомнить, – он усмехнулся.

– Ну вот и славно. Не боись, парень! Я видел тебя в деле, что-то да придумаем. Просто подожди.

И Джен ждал, наблюдая, как вьются мошки в тени незнакомого дерева. Дворик был совсем маленьким, юноша видел крытую галерею с противоположной стороны. Декхул сразу скрылся за цветущей изгородью, и с тех пор через стену розовых кустов не проникло ни звука.

Юноша промокнул со лба пот. Что ж, по крайней мере, старый солдат не лгал. Джен уже давно не задавался этим вопросом, но, похоже, теперь тот разрешился: дом несомненно принадлежит достойному, и Декхул здесь на хорошем счету.

Если бы и прочие сомнения разрешились так же просто!

Джену показалось, что он слышит отголоски спора. Он прошел по выложенной цветным камнем дорожке, но далеко уйти ему не дали.

– Я слышала, Декхул вернулся?

После яркого солнца парень не сразу разглядел ее в полутьме коридора. Всему виной зеленое платье, оно почти сливалось с затейливым лиственным узором на стенах. Девушка была смуглой, как служанка, и совсем маленькой, по подбородок парню, а цветные нити в волосах расплелись, как частенько бывало у Сахры.

– Только что, – подтвердил юноша. – Он беседует с господином.

– А ты кто?

– Декхул привел меня с собой, – дипломатично ответил Джен. Он не знал, что к этому добавить и можно ли ему распространяться. – Я могу… быть может, я понадоблюсь в их разговоре.

– О, вы вместе странствуете по Царству! Где вы были? Он так мало рассказывает! Все «дела хозяина»… – она передразнила скрипучий голос солдата, – а ведь нам не увидеть ни земель, ни городов, где он бывает!

Девушка выступила из тени, щурясь от яркого полуденного света. Джен не смог определить ее возраст. Очень молода, без сомнения. Несмотря на загар, лицо осталось безупречным, как фарфоровая ваза, но держалась она с уверенностью взрослой. Наверное, и неудивительно для служанки. Парень отметил, что ее ногти коротко подстрижены, как для работы.

– Боюсь, мне нечего тебе сказать.

– Но я ведь ничего такого не спрашиваю! Только где вам доводилось бывать.

«Да уж, меня тут же оставили в покое!» – подумал Джен, однако вслух мягко повторил:

– Мне нечего рассказать. Это и вправду хозяйские дела, нам не следует их обсуждать.

Служанка поджала губы, на ее щеках появились ямочки, так не вязавшиеся с сердитым взглядом.

– Так я и думала! Интересно, как бы ты сам запел, если б годами сидел на одном месте, как мы все?

Джен сидел на одном месте восемнадцать лет и подумывал, как сообщить об этом девушке, но его вовремя прервал воин:

– Мир вашему дому, госпожа! Не замучили парня-то?

– Его замучаешь! – Она фыркнула. Впрочем, уже им вслед, потому что солдат быстро уволок Джена в просвет между кустами роз.

– Госпожа?

– Нали́ска, дочь достойного. Хорошая девушка, но бойкая и своевольная. Хозяин с ней намаялся.

– Я думал, что она служанка, – выдавил Джен, однако воин вовсе не пришел в ужас, а хохотнул:

– Ну, ты не первый, с кем она проделала этот трюк. Не о том думаешь, парень! Сейчас тебе говорить с господином.

Они свернули в третий или четвертый раз, и Джен вдруг понял, что посреди дворика разбит лабиринт цветочных изгородей, он же поглощал и звуки разговоров. Умно и под стать «делам хозяина», что здесь творились. Юноша мигом собрался.

– Что мне говорить?

– Да ничего особого. Отвечай на вопросы, говори правду, и так же подробно, как рассказал мне.

Как будто это просто! Но для споров не осталось времени: они вышли в центр лабиринта. Здесь было небольшое возвышение из красного дерева, а на нем – груда подушек и низкий столик. Хозяин отложил бумагу, которую просматривал.

– Мир вашему дому, господин!

Джен склонился в поклоне. Он надеялся, что все сделал правильно: прежде он никогда не говорил с достойным, если не считать Зеваха. Но тот опыт ему вряд ли пригодится.

– И твоему, юноша. И твоему… Хотя, если верить нашему другу, с тобой это пожелание звучит жестоко.

– Боюсь, что так, господин, – не лучший ответ, но другого у Джена не нашлось.

Достойный Йесод был мужчиной в самом расцвете, с массивным волевым лицом. Он начинал полнеть – пока не очень заметно под умело пошитым кафтаном. И конечно, фамильное сходство с дочерью бросалось в глаза.

Джен выругал себя за недогадливость и неловкий язык.

– Декхул уже рассказал твою историю. Должен сказать, он впечатлил даже меня, – вельможа провел рукой по выкрашенной охрой бороде.

– Я не знал, что сын нашего хлыста колдун, – Джен честно посмотрел достойному в глаза. – Знай я об этом, я бы десять раз подумал… – Он запнулся. – А может, и нет. Не стану лгать вам, господин: в отчаянии я не понимал, что делаю.

Вельможа и воин обменялись взглядами, но Джен был слишком взволнован, чтобы их разгадывать.

– Я боюсь… боюсь, я только вспугнул добычу, господин, – признался он. – Декхул говорил, что отыскал меня из сострадания, но я не столько помог вам, сколько помешал.

И об этом тоже не стоило упоминать. Джен умолк, не зная, как укоротить проклятый язык и куда деть руки. Со своего возвышения достойный Йесод молча рассматривал его, бесцветные глаза ну точно взвешивали, примеряли юношу к неведомой роли.

– Декхул полагает, что из тебя со временем получится такой же помощник, как он сам, – медленно проговорил достойный. – Но, глядя на тебя, я так не думаю.

Он выждал достаточно, чтобы Джен проклял свою болтливость, и пояснил:

– Нет, дело не в том, что ты сейчас сказал. Декхул поведал то же самое, быть может, иными словами. Я смотрю на тебя и вижу, что ты не воин. Что ты умеешь, юноша? Для парня из бедной семьи у тебя хорошая речь.

Он откинулся на подушках, сквозь прищур разглядывая собеседника. Юноша сглотнул. Он что, думает, Джен не тот, за кого себя выдает? Или пробует монету на зуб прежде, чем принять?

– Дома я учил грамоте детей лавочников и мелких торговцев. Грамоте, счету, истории и географии. Моего отца обучали жрецы Джахата, он много мне передал. Даже больше, чем нужно простому учителю.

– Родовое имя царской семьи. Откуда оно? – внезапно спросил вельможа.

– Ас-Абъязиды, – проговорил Джен. – В южном из Пяти Пределов есть небольшое местечко Абъя́з, это скалистая бухта. Лучезарный, да продлятся его годы, дальний потомок князей-пиратов, наводивших ужас на побережье.

– Куда повезет товар купец из Городов Грани?

– Крупнейший город на востоке – Табра, все маршруты проходят через нее, – это было легко: через Джамайю по Золотому тракту один за другим шли караваны, направляясь в город Белых ворот. – Дальше им придется договориться с купцом из Царства, ложа торговцев добилась привилегии…

– Продекламируй что-нибудь из поэзии, – перебил Йесод.

На мгновение Джен задумался. Вряд ли любовная лирика сейчас уместна…

– «И день пришел, тянулся и прошел, и новый вечер охладил пустыню. И звезды собрались на новый пир взглянуть на обновленный свыше мир, как пилигримы смотрят на святыню». Это Дже́вен Великий, поэма «Царский сын» о восхождении царя Нарша́да. – Юноша понемногу осмелел. – Джевен Великий был не только поэтом, но еще ученым и звездочетом, он уточнил календарь и открыл замечательное свойство чисел…

– Довольно-довольно! Мы тебе верим.

На бесстрастном, как лакированная маска, лице появилась улыбка. Они с воином вновь обменялись взглядами, на сей раз Джену почудилось, что Йесод едва заметно кивнул.

– Я думаю, какое-нибудь место я бы нашел, – наконец признал достойный. – Просто из сострадания, как ты сказал. Но, может, ты сможешь занять не просто какое-то место.

Он умолк, будто снова испытывая выдержку парня. Джен кивнул.

– Мне было бы сложно принять такое предложение, господин. Я хочу стать действительно полезным. Но, увы, я не воин, в этом вы правы.

– В нашем деле нужны не только воины, юноша, – успокоил его достойный. – К примеру, мы мало знаем о Круге, о законах колдовства. О том, как думают и ведут себя колдуны. Я собрал библиотеку, это и свитки, и целые трактаты, но кто их будет читать? Мне некогда, Декхул их просто не поймет… Может, со временем ты станешь ему помощником, я подумаю, чтобы тебя учили обращаться с мечом. А пока нужно, чтобы кто-нибудь грамотный прочел все, что я скопил. Врага нужно знать в лицо, юноша. Что ты на это скажешь?

Что он мог сказать – он, бедняк из приличной, но обнищавшей семьи? Место писаря или даже книжника при благородном господине… Отец мог лишь мечтать о таком!

Впрочем, все равно.

Декхул сказал, что вельможа охотится на колдунов. Зевах… Парень по-прежнему цепенел от этого имени. Зевах и колдуны убили его сестру, и, если так нужно для мести, он наймется хоть песчаным демонам.

– Что вы совершенно правы. И еще – что вы очень любезны, господин! – ответил Джен.

– Тогда мы договорились, юноша, – достойный вежливо кивнул ему и повернулся к воину. – Пожалуйста, проводи нашего друга и помоги обустроиться.

Древние баллады многого не рассказывают, думал Джен, следуя за солдатом по цветочному лабиринту. В сказании о Джила́не будущий герой нанимался к господину на службу, но поэт скрыл, что после первой встречи с достойным у горшечника Джилана тряслись колени.

А еще, думал он, пусть это будет не ошибка. Боги, пожалуйста, пусть это будет не ошибка!

8

Столица, речная пристань, 28-е месяца Пауни

Столица встречала мага привычным гамом, вездесущей пылью и соленым духом моря. Галера подошла к причалу под вечер, но в городе царей даже речная гавань не умолкает ни днем ни ночью. Одни торговцы сворачивали навесы из дешевой промасленной бумаги, другие – начинали разжигать костры.

Самер плохо выспался и смертельно устал: всю обратную дорогу он подгонял течение и наполнял квадратный парус ветром, так что корабль несся, словно их преследовал разбушевавшийся речной дух. К тому же поездка оставила больше вопросов, чем ответов, и Верховный еще не знал, что с ними делать.

Но столица не станет ждать, пока он что-нибудь придумает. Не станут ждать ни Круг, ни советники, ни даже юный владыка.

С пронзительным свистом матросы бросили на берег швартовы, портовые рабочие начали наматывать канаты на каменные тумбы. На берегу уже ждал паланкин с черными занавесями и, скорей всего, чей-нибудь соглядатай, так что Самер запретил себе хмуриться. Пядь за пядью галера подтягивалась к берегу, вскоре над водой протянулись крепко сколоченные сходни.

– Можно спускаться? – Самер повернулся к телохранителю.

Пару вздохов Ндафа угрюмо разглядывал берег, а затем стал выкрикивать приказы:

– Йе́го! Восемь человек вперед по сходням, расчистите там все. Нже́нга! Бегом к носилкам, пусть тащат сюда! Они что, думают, мы пойдем через толпу?

Прежде Самера забавляло, как ретиво его охраняют Ндафа и дюжина чернокожих верзил. Прежде – но не теперь. И в обычных обстоятельствах мага можно отравить, застать врасплох… да мало ли путей найдет умелец? Теперь же Самер знал, что есть враг, чьи чары он не чувствует. Лишняя пара глаз могла оказаться вовсе не лишней.

Чародеи прошлого постарались на славу: город откликнулся, стоило Первому ступить на пыльный причал. Верховный подошвами ощущал потоки силы, текущие от святилищ к колоннадам и дальше, к аркам и монументам по всему городу. Даже когда он скрылся внутри носилок, дыхание столицы не оставило его, оно сквозило в ветре, пульсировало в водах великой реки. Через пару звонов это чувство затрется, станет привычным, но пока что… пока он ярче, чем когда-либо прежде, чувствовал, что вернулся домой.

– Дорогу! Дорогу Первому-в-Круге и Верховному магу!

Свистнула плеть – ехавшие по бокам от носилок всадники разгоняли нерасторопных. Должно быть, он задремал, потому что старый наставник уже несколько лет как умер, он никак не мог сидеть напротив и повторять: «Вестник… Ты слышишь меня? Вестник…» Когда чародей проснулся, слева тянулась мраморная стена. Искусная резьба изображала лес и диких зверей, растущий вдоль нее кустарник делал изображение особенно живым. Западная оконечность обители. Что ж, если они въедут через закатные ворота, на них не будет глазеть половина столичных магов.

Чародей ошибся. Возле бассейна сгрудилась большая группа учеников, полный наставник с напомаженной бородой раздавал указания перед первым опытом в овладении водой. Самер едва спрыгнул на плиты двора, когда услышал знакомый голос:

– Верховный!

О, это была несомненно красивая женщина: высокая, гибкая, в бирюзовой ковве, говорившей о ее власти над водами. Левую бровь пересек тонкий шрам, отчего та казалась насмешливо вздернутой. Несколько учеников поспешили расступиться перед чародейкой. Самер знал: это не оттого, что она любовница Первого-в-Круге, просто госпожа волн уже очень стара, и эта женщина стала негласной хозяйкой в своем Зале.

– Именра, – маг хотел склониться к ее руке, но само собой получилось, что чародейка оказалась в его объятиях.

Учеников достаточно вышколили, чтобы они сообразили отвернуться.

– Я ждала тебя гораздо раньше, – говорила Именра, вслед за ним поднимаясь на верхний этаж башни Основателей. – Я думала, ты уезжаешь на пару дней. Так я поняла. Но прошел месяц!

Ну вот и настало время объясняться – гораздо раньше, чем он рассчитывал. Хорошая пара, сказал бы любой чародей обители. Он Верховный, она правая рука старой Ла́йлы, вероятно, следующий смотритель Зала Волн. Но, Бездна, как просто было, пока они оставались молодыми магами! Хотел бы он знать, кто она сейчас: его Именра или одна из высших чародеев?

Самер попробовал отшутиться:

– Только не говори, что я тебя обманул и теперь виноват.

Вместо ответа Именра фыркнула.

– Вся эта история с джамайской обителью, – туманно ответил Первый, – куда запутанней, чем я думал перед отъездом. Я посылал Зов предупредить, что задержусь.

– В котором мы ничего не поняли!

Покои Верховного не изменились с тех пор, как их занимал еще наставник мага. Самер так и не привык, что носит ковву старика, ему все казалось, он гость в этих небольших уютно обставленных комнатах. Здесь все осталось по-прежнему. Медная жаровня в центре – больше чтобы смотреть на пламя, чем для тепла. По атласной ширме шествовал караван – так же, как пять или десять лет назад.

– Вина? – спросил Самер. – Перед отъездом что-то оставалось.

– Чуть-чуть, – пока Верховный возился с пиалами, чародейка раскрыла решетчатые ставни и села на подоконник, спиной к закатному солнцу. – Так что, удачная поездка?

– Пожалуй, да.

Он понял, что слово в слово повторяет давешний сон. Маг умолк, протянул Именре пиалу и упал в кресло.

– И ты правда нашел магов из Закатных царств?

Самер кивнул.

– Давай я просто расскажу по порядку. Хорошо?

Верховный кратко, не вдаваясь в детали, изложил свою историю. Видя, что Именра готова прервать его и засыпать вопросами, он не дал ей такой возможности: повысил голос, рассказывая о кормлении кровью, об отщепенцах и пленниках в Алиде.

– Конечно, мы их не взяли, – мрачно подытожил Самер. – Прочие колдуны бежали в то же утро, вместе с Зевахом. Нагади тоже исчез из доходного дома, в котором жил.

– Кто убил пленников? – Именра наклонилась вперед, так увлеклась рассказом.

– Могу только догадываться, – Первый покачал головой. – Я провел в комнатах колдунов много дней. Воссоздавал образы, соединял обрывки чар… но все это не очень помогло.

– Но у тебя есть ниточка? – продолжала допытываться она.

– Не просто ниточка, почти весь гобелен. И ни одного доказательства.

– Мы не царские судьи, – отмахнулась чародейка.

Самер помедлил, пригубил вино. Должен ли он рассказывать? Но ему придется все объяснять хотя бы смотрителям Залов, а Лайла все равно придет, опираясь на руку его любовницы.

– Был колдун-нагади, – вздохнув, начал Первый, – он обучил и создал группу из трех отщепенцев. Со временем к ним присоединились трое магов обители. Все трое были недовольны Кругом. Горячие головы. Когда резервуар взорвался… один полнее всех на него настроился, сила выжгла его изнутри. Все остальные выжили: и те, кто поймал убийц с поличным, и сами преступники. Итак, преступников в обители уже двое… и здесь я могу лишь гадать. Нагади погрузил их в сон. Возможно, не хотел, чтобы они разговорились, но поначалу не хотел и растерять своих людей в Круге. Потом, когда одного из неучтенных, этого Зеваха, ранили, стало ясно, что история вот-вот всплывет. Скрываться стало невозможно. Что делает нагади? Выбрасывает тяжелые тюки за борт. Он увел сердце группы, кого учил сам, а этих, из обители… их он уже не мог вытащить и решил избавиться. Все это догадки, я еще раз повторю.

В комнате вновь воцарилась тишина.

– Какая грязная история! – Именра повела плечами, как от мимолетного сквозняка. – Но втроем они не натворят бед. Просто не успеют, да?

Самер молча разглядывал ее профиль в оконной нише. Так говорить или нет? Бездна!

– Нет, милая, не втроем, – поправил он. – Все это лишено смысла, если группа одна. В других городах то же самое.

Именра задумчиво водила пальцем по краю пиалы.

– А ты не слишком… много предполагаешь?

– Тебе просто не хочется верить, – Самер невесело усмехнулся. – Как так? Маги, да из страны, где их не преследуют… как они могли такое сделать? С нами, со своими собратьями. Ты же всегда им завидовала, – Верховный вздохнул. – Нет, милая, не слишком. Я посылал Зов главам обителей. Трое подтвердили: кто-то охотится на нищих, по рынкам и харчевням ползут слухи. Уверен, то же и в других городах, просто еще никто не заметил. Кто их считает, голытьбу?

Чародейка молча переваривала услышанное.

– Мы слушаем музыку на верхних террасах дворца, – проговорил Самер. – Ворчим, что нас не очень-то уважили и вино дрянь. А внизу, в саду, уже режут стражу. Как скоро чужаки ворвутся наверх?

– Тебе бы истории слагать. Для праздничных представлений, – Именра усмехнулась. Впрочем, она быстро посерьезнела. – И все же звучит разумно. Странно, что они позволили себя найти.

– Если ты ставишь на богатых разбалованных сынков, на молодые горячие головы в Круге, – Самер отставил чашу прочь, – будь готова, что все тайное станет явным. И потом, колдуны и не позволили себя найти. Они сбежали.

– Пока, – она отвернулась к окну. – И что ты будешь делать?

– Соберу высших чародеев. Переберем всех иноземцев, пошлем Путников искать Дар не у детей, а у взрослых. Но сперва я должен встретиться с владыкой. Нужно все ему рассказать.

– Так уж все? – негромко спросила чародейка.

– Что ты имеешь в виду?

– Что здесь он Кругу не союзник.

– Союзник в чем? – терпеливо переспросил Самер.

– Не прикидывайся. Ты отлично знаешь, о чем я! – Именра взмахнула рукой в досадливом жесте. – Круг будет свободен. Мы все это знаем. Ты говоришь «горячие головы», но вся их вина, что они не знают, как освободиться, и самые глупые идут за чужаками. Великая Мать, но это же не отменяет… наша цель не меняется. Круг будет свободен!

На лице Самера застыло вежливое внимательное выражение.

– О какой свободе ты говоришь? Есть эдикт. Мальчик обещал его постепенно отменять, услуга за услугу.

– Он много чего наобещал! Тебя послушать… да он на прогулку без няньки не выйдет! Нет, я рада твоей сделке с сыном узурпатора. Но мы оба знаем, что Нагада может больше.

«Я делаю это ради отца, – напомнил себе Самер. – Ради новой семьи, чтобы никогда больше маг не боялся за свою жизнь». О Бездна! Что прикажете делать, если даже его любовница подтверждает худшие страхи двора?

– Что бы они ни дали, – спокойно ответил Первый, – я ничего не возьму от тех, кто кормится кровью.

– А я разве предлагаю? На твоем месте я бы тоже искала нагади, но не чтобы казнить на потеху вельможам. Какой нам с того прок? Да, я бы их нашла, а потом доставила в Круг и заперла здесь. Ради знаний.

– Царю Царей это не понравится, – согласился Самер.

– Потому-то я и говорю: в этом деле он не союзник!

Верховный чувствовал, что после долгого пути, после всех дней, когда он использовал Дар направо и налево, на него вдруг навалилась вся скопившаяся усталость.

– И́ма, – проговорил он. Их собственное имя, которым пользовались только они двое, – я Первый-в-Круге и Верховный маг Царства. Мы так привыкли, что это одно и то же, мы заменяем одно другим, но… но ведь не одно! То, что ты предлагаешь, это измена. Предательство. Притом не мальчика, а всего Царства.

Она вдруг подошла к нему, остановилась позади кресла – маг слышал запах трав от коввы чародейки и тонкий, едва уловимый аромат духов.

– Беда в том, что нас заставят сделать выбор, – мягкие пальцы перебирали пряди его волос. Она беззлобно передразнила: – Изменить Царству… как будто оно согреет постель! Когда я росла, мать пела мне его песни, и когда… когда родится твой ребенок, я тоже буду петь песни Царства, уже ему. Только в следующий раз, как будешь при дворе, послушай, что там говорят о магах.

– Круг очень силен, – возразил Самер. – Даже сейчас. Мы – одна из придворных партий. И очень мощная.

– Да, мы могучая сила, – согласилась чародейка. Она обвила руками его шею, негромко говоря в затылок магу. – Это такой парадокс. Маги противны богам. Мы никто. Нас можно запереть в обителях, убивать поодиночке – и с нами вынуждены считаться. Мы слишком сильны. Так сильны, что и Азас, и вельможи предпочли не доводить дело до конца, и стали рассказывать о терпении и милосердии. Но в том-то и… нас терпят, понимаешь? Великая Мать, как я ненавижу это слово! Как будто я должна благодарить за то, что жива! Несколько лет назад нам разрешили покидать обители. Боги, эти колдуны хотят чего-то еще!

Увы, но возразить ей было нечего – Самер знал это лучше любого другого в Круге.

– Рано или поздно, – продолжала чародейка, – этот выбор придется сделать. С кем мы, с собратьями или со страной. И не страной даже… так, с боровами в шелках.

– Я не хочу его делать, – устало сказал Первый.

– И я не хочу, – Именра обошла кресло и примостилась у него на коленях. Каштановые волосы щекотали шею мага. – Я боюсь, что нас заставят, – она немного помолчала. – Ну хорошо, я знаю, ты не станешь лгать лучезарному. И не надо. Просто не нужно клясться, что пойдешь во дворец, когда найдешь колдуна. Я прошу тебя!

Чародейка слегка подвинулась, заглядывая ему в глаза. Ее лицо оказалось совсем близко, зрачки подрагивали, когда она рассматривала его черты.

– Хорошо. Я обещаю, – произнес маг.

В отличие от кошмара, поцелуй был обычным, а ее губы – мягкими и теплыми, а вовсе не ледяными. Когда Самер отстранился, чародейка с усмешкой покачала головой:

– Я думала, ты захочешь отдохнуть с дороги.

Все снова повторялось, точь-в-точь как во сне, только теперь ему стало все равно.

– Захочу. Я и сейчас отдыхаю, – ответил Первый.

И снова ее поцеловал.

«Ленивый мальчишка!» – сказал себе Верховный.

После долгого перехода по туннелю он остановился, чтобы отдышаться. В предрассветных сумерках проступили силуэты лимонных деревьев в дворцовом саду. В последнюю ночь весны с моря налетел короткий ливень, тяжелые капли стучали по листьям, заставив цикад и ночных птиц умолкнуть.

Чародей потер глаза.

Он создал слой густого и плотного воздуха, ни одна дождевая капля так и не упала на мага, но вся сила мира не могла избавить его от усталости. Что бы он ни говорил, поначалу вечер мало походил на отдых, а потом… потом он попробовал уснуть, прижав к себе Именру и вдыхая запах ее волос, но сон не пришел. Самер просто следил, как ползет по стене квадрат лунного света.

Эта часть парка была дикой, но Первый нашел дорожку. Он надеялся, что именно она выведет к нужному крылу: охраны здесь почти не встретишь, но есть опасность наткнуться на челядинца.

Что же, опасность придала усталому телу бодрости.

На ходу чародей прислушивался к колдовскому чутью и к более прозаичным звукам. Не раздастся ли голос? Не послышится ли хруст ветки под сапогом? Кажется, он позаботился обо всем: плотный воздух, в который завернулся маг, приглушал звуки, укрывал от любопытных глаз и даже не пропускал запахи – здесь могли быть сторожевые псы. Он не учел одного: подземный туннель оказался длинным и извилистым. Когда он выбрался наружу, небо на востоке начало светлеть.

«Ленивый мальчишка», – повторил маг. Это ведь его затея. От начала и до конца все выдумал Царь Царей.

– Мне кажется, советники сложили дважды два, – сказал владыка перед самым его отъездом. Они беседовали на открытой террасе, подальше от посторонних ушей, но то была официальная встреча, и лицо юноши пряталось под безмятежным золотым ликом. – Думаю, все уже поняли, что Первый-в-Круге помогает юнцу.

Ианад догадывался, как его называют за глаза.

– Скорей всего. Но что мы можем сделать?

– Вообще-то у меня были кое-какие мысли… – Маска скрыла лицо мальчика, но не могла скрыть неуверенность в голосе. – Например, разговаривать втайне. Да, мой дядюшка все понял, но ему ни к чему знать, как часто я бегу к тебе за советом.

– И как мы это устроим?

– А твой Дар…

– Купол над Районом Садов, – напомнил Самер. – Ты его не видишь, но он не стал слабее. Верховные маги поколениями вкладывали силу, последним это делал наш старик. Благодари царей прошлого: в собственном дворце ты можешь не бояться магов.

– Веришь, я каждый день проклинаю сто сорок три своих предшественника, – Царь Царей усмехнулся. – Хорошо. Мой соправитель говорил, между дворцом и обителью есть ход. Еще цари-колдуны проложили. Хорошо, чтобы им пользовался ты, а не я. С меня не спускают глаз, а у тебя развязаны руки.

– Не так чтобы совсем развязаны… – протянул маг.

– Не так связаны, как у меня. Так вернее, мудрый?

Первый счел за лучшее промолчать. Выждав пару вздохов, Ианад продолжил:

– Все равно пришлось бы что-то менять. Долго так не могло продолжаться. Будет сложнее, если что срочное, но… стало быть, начнешь приходить регулярно. Я жду отчета в ночь после возвращения.

Владыка прав, но оттого затея с ночными походами не становилась привлекательней.

Когда на трон сел царь Расха́т, вдруг вспомнил маг, он отдал предшественника разъяренной толпе. Своего же брата. Говорят, бывший монарх на маленьком ялике переплыл реку и пытался укрыться на севере, с ним остались Дар и три телохранителя. Царь Царей сжег две дюжины горожан, но тем ожесточеннее навалились на него другие. А на следующий день устроили скачки, лучшие колесничие приносили победы во славу нового владыки. Толпа ликовала, когда изуродованное тело вчерашнего царя подвесили за ноги посреди Каменного базара. Джалаа́л ас-Джаркал был чудовищем и получил что заслужил. Но кто поручится, что, начни советники действовать, и горожане не сочтут таким же чудовищем Наджа? Особенно, если узнают, что тот якшался с колдунами.

Маг слишком увлекся страхами и пропустил более вещественную опасность.

Верховный отвел ветвь кедра, чьи корни выворотили гранитные плиты дорожки, и вдруг нос к носу столкнулся с фигурой в черной тунике: так близко, что не помогла бы и самая тщательная маскировка. Черные Братья. Элитное войско царя, секта, которая защищает живого бога до последнего. Пару ударов сердца они смотрели друг на друга, воин даже отпрянул. Однако не подал голоса. Да ему и не требовалось: легкие кривые клинки с шелестом скользнули из ножен.

Первый чувствовал, как кончики пальцев покалывает сила, воздух вокруг ладоней дышал жаром. Стоит вскинуть руки… нет. Дыхание Бездны! Мертвый охранник – последнее, что им нужно.

Лихорадочно соображая, Верховный отступил: сперва на шаг, а затем еще на один. Не так быстро, чтобы походило на бегство, но и не так медленно, чтобы хватило одного взмаха.

Из-под шелковой маски раздался смешок. Воин следовал за ним легкими скользящими движениями, не торопясь нанести последний удар. Очень хорошо, смейся. Еще на полшага ближе… Чародей вдруг упал в крошево старой хвои, сучков и прошлогодних листьев. Брат не успел среагировать: то, что делал маг, было бессмыслицей в настоящей драке. А Самер только и хотел, что коснуться его и не угодить под меч. Увернувшись от первого взмаха, он перекатился по мокрой земле и схватил противника поверх лодыжки.

Темнота. Там, вдали, сжимался пульсирующий узел – так на Изнанке выглядело сердце воина. «Спи», – послал приказ маг. Сердце пропустило удар. «Спи!» – как учили, Самер подкрепил слово горстью ощущений: тяжелая голова, тяжелые веки, тяжелые неповоротливые мысли.

Наконец, чародей вынырнул в обычный мир и открыл глаза.

Черный Брат распростерся всего в локте от него, а Верховный лежал, переводя дух. Вслушивался в дыхание противника. Проклятье! Нужно было сказать Ианаду, что затея попахивает, что его дворец охраняется, даже если сам владыка не удосужился о том вспомнить.

Первый-в-Круге медленно выдохнул. С венценосным юнцом он разберется. Сперва нужно позаботиться об охраннике.

Неподвижное тело оказалось неожиданно тяжелым. Верховный окончательно вымазался, когда оттащил его подальше в заросли. Еще четверть звона маг потратил, сидя рядом и выплетая ложные воспоминания. Брату запомнится, будто он решил поотлынивать и вздремнуть в глубине парка, это отобьет охоту прийти к начальству. Когда он закончил, Самер почти отчетливо видел каждое дерево. Дождь пришел и ушел, над Районом Садов заливалась первая утренняя птица.

Ленивый мальчишка! И к тому же наивный. Но и он сам хорош! Чародей скривился, представив, что сказал бы наставник.

Иными словами, когда за падубами показалась украшенная изразцами стена, чародей раздумал изображать почтение.

– Я боялся, ты уже не придешь…

Владыка поднялся ему навстречу. То было небольшое личное святилище, раньше им пользовалась царственная супруга. Помещение недавно убрали и обновили утварь, но воздух пах больше пылью, чем благовонной смолой.

– Так позаботься, чтоб меня не убили, лучезарный! – От его тона юноша дернулся, как от пощечины. Самер развернулся, указывая на дверь за спиной. – Я усыпил Черного Брата. Брата, Надж! Они должны быть твоими ручными псами! Если ты не можешь держать их на поводу… если не научился…

Тирада иссякла. В ней не было смысла: конечно, мальчик не мог держать их в поводу – как и все Царство. И Самер знал это: и когда согласился тайком пробраться во дворец, и в день, когда заключил сделку.

– Проклятье, Надж, это не забава, – с горечью выдохнул маг. – Ты играешь в заговорщиков, но когда поймешь, что проигравший лишится головы? Доживу я… мы оба – доживем до того дня?

Мальчик стоял, словно в воду опущенный. Впрочем, на его щеках разгорался румянец.

– Я и не говорил, что это игра, – тихо ответил юноша. – Лишиться головы… Вот уж о чем я знаю побольше тебя!

Маг только хмыкнул. Губы владыки сжались в упрямую линию.

– Моих друзей поубивали одного за другим! А наутро убийцы кланялись и сокрушенно вздыхали, – Ианад пнул подушку для коленопреклонения. – Да, я молод! Мог что-то упустить. А ты мог сказать, что замысел никуда не годится!

– Я знаю, сам хорош.

Верховный без сил опустился на скамейку под ликом Великой Матери. Упер подбородок в кулаки.

– Извини, – выдавил он. – Я устал и зол на себя, что так сглупил. Мы оба сглупили.

– Старик говорил, что ты слишком силен, и потому плюешься пламенем, – губы юноши тронула слабая улыбка.

– Мне он говорил другое, – усмехнулся Первый. – «Самер Алай, мощный, как бык, и олух, как все достойные».

– Не делай вид, будто раскаиваешься.

Царь Царей сложил на груди руки. Напряжение понемногу оставляло его. К несчастью, у мага не было времени расшаркиваться, чтобы не задеть его чувства.

– Ладно, что там у тебя? Советники не сидели сложа руки?

– Не сидели, – улыбка царя быстро увяла. – Ох, Самер… проклятье, ты должен был вернуться раньше!

– Что случилось?

– Они… они хотят меня женить! – выпалил владыка.

Он начал ходить по крохотному святилищу из угла в угол. В неверном свете лица на фресках словно провожали его укоризненными взглядами.

Чародей не удержался от короткого смешка.

– Ты что, не понимаешь? – воскликнул Ианад. – Я сразу говорил: им нужен только наследник. Новый царевич взамен выросшего. Как только он родится, от меня избавятся!

– Я помню, помню, – Первый примирительно поднял руки. – Просто ты похож на парня, который обрюхатил девицу.

– Очень смешно, – Ианад опять стал мерить шагами комнату. – Мне начнут подмешивать наркотики, чтобы сделать послушным. Как только царица понесет. Или даже раньше, после брака! Они…

– Успокойся! – повысил голос маг.

На мгновение чародей испытал угрызения совести. В поездке немудрено забыть, какова столица: двор, храмы, Круг – все они чего-то хотят, требуют, наступают на пятки, а время утекает, как песок сквозь пальцы. На месяц он выбросил все из головы, но владыка день за днем сидел в медленно закипающем котле. Гадая, сколько ему отпустит родной дядя.

– Успокойся, – повторил маг. – Если бы они хотели, давно бы отравили тебя.

– Как-то не очень утешает.

– Другого утешения у меня нет, – Самер красноречиво развел руками. – Мы знаем, ты стал им угрожать. Но пока они тебя не боятся.

– Я строю неопасного дурачка, – страдальчески скривился юноша. – Не брыкаюсь, делаю, что говорят, а еще много пью и ищу общества танцовщиц.

– Хоть что-то хорошее в твоем положении, – заметил маг. Однако владыка не оценил шутки:

– Мы говорили, у нас есть год. Но его нет, слышишь? Теперь это скачки на колесницах: кто поспеет первым! Они или мы. Каждый день, понимаешь?.. Я считаю каждый проклятый день!

Ианад заметался по комнате. Он так и будет твердить одно и то же, понял Верховный. Мальчик смертельно напуган. До дрожи.

– Ты должен был узнать, кто убил Чедда! Как отравили моего соправителя! Мне нужна колдовская защита. А вместо этого ты исчез на месяц. Из-за дюжины шлюх и бедняков!

– Эти шлюхи сметут тебя еще быстрее советников, – чародей хрустнул пальцами. – Заодно с самими советниками. Я бы сперва узнал, что произошло в Джамайе, а уж потом кричал.

– Хорошо, рассказывай.

Не тот тон, что хотел услышать Самер, но уже что-то.

В отличие от Именры, владыка молча выслушал все. Он опустился на расшитую агатами подушку и не сводил с мага взгляда, пока тот говорил.

– Что ж ты не взял под стражу семьи? – воскликнул он. – Да будь у меня заложники… Я бы в два счета нашел колдунов!

– Легко сказать, – Самер покачал головой. – Мне намекнули… в общем, торгаши, может, и сидят в провинции, далеко от светлых князей, но держат за мошну половину двора. Колдуны одно дело, но простые смертные… тронь я их – и они поднимут столицу на уши.

Царь Царей грязно выругался: и где только набрался таких слов?

– Я привез главу обители, – маг поделился тем, что пока не рассказал любовнице. – По-хорошему, ее нужно судить. Она не имела дел с нагади, старушка просто чутко слушала богачей. Но это ее вина, что все пошло вразнос.

– Мне только беглых колдунов не хватало! – в голосе царя звучала детская обида. – И Закатных царств. Зачем это Нагаде?

Отпущенное им время стремительно утекало. Самер прошел ко входу и приоткрыл дверь. Солнце еще не взошло, но невидимые в листве птицы уже перекликались на разные лады, приветствуя новый день. Служебные крылья проснулись пару звонов назад, благо эта часть парка была удаленной и почти безлюдной даже в разгар дня.

– Торговые пути, – ответил маг. – Мы держим острова, а им они нужны как остановка в плавании на юг.

– Нет, я имею в виду… зачем лазутчики в Круге?

– А кто, по-твоему, стоит против заморских магов? – спросил Первый. – Высокий город лишь город, их сила – флот, сказочное богатство и маги. Это один из столпов Нагады, понимаешь? А Круг – оружие, которое точили против них. В Высоком городе никто не резал колдунов.

– Слышу старого Газвана, – огрызнулся Царь Царей.

– Да, пожалуй, – признал Первый. – Но ведь старик был прав.

Владыка не ответил, он сосредоточенно разглядывал узорчатый пол перед собой, в глазах его светилась хитринка. Самеру не хотелось тратить время на узурпатора или их общего наставника, но все же он спросил:

– Что-то хочешь сказать?

– Я думаю… – протянул Ианад. – У нас два врага, так почему бы им не перегрызться?

– Натравить друг на друга?

– Ну да! – Владыка был явно доволен собой. – Они же нам еще и помогут. Пусть Круг и лазутчики в нем думают, как помешать воцарению советников, а советники… дядюшка пусть ищет колдунов Закатных царств. В конце концов, на время он забудет о браке.

– Как ты это устроишь? – с сомнением спросил Верховный. – И потом, что значит перегрызться? Что может Круг против двора?

– А это мы поглядим, – ответил Ианад. – Начни с дядюшки, пусть займется твоими врагами. И вот еще. Ты привез эту чародейку. Пусть Круг отдаст мне ее на суд.

– Зачем? – нахмурился маг. – Думаешь, Круг так просто ее отпустит?

– А что ты с ней сделаешь? Спрячешь? Рано или поздно джамайские сплетни доберутся в столицу, и с тебя спросят, где старуха.

– У меня есть время подумать.

– Ничего ты не придумаешь, – владыка отмахнулся. – Да если б она убила вельможу, ее судили бы всем двором. А у твоей Хоран вина еще тяжелее. Все равно как если бы она помогала магам бежать из Круга. Отцу такое в кошмарах снилось.

– Что ты задумал?

– То и задумал! – Царь Царей начал злиться на непонятливость собеседника. – Ты не можешь ее спрятать, просто так тебе ее не простят. А попробуйте судить сами, сослать – так припомнят, ее вернут, а вам припомнят еще раз. Отдайте старуху сейчас! Покажите, что закатные змеи вам такие же враги. Если повезет, дядюшка будет искать нагади по всему Царству, но не в самих обителях.

Солнце показалось над горизонтом, осветив верхушки древесных крон. Молчание затянулось, Ианад беспокойно зашевелился на подушке, так что маг ответил через плечо:

– Извини. Боюсь, наше время уходит. Мысль дельная. Мне не нравится, но дельная.

Ианад расплылся в довольной улыбке. Владыка нуждался в похвале… увы, у мага не осталось времени.

– Я хорошенько все обдумаю, – продолжил Верховный. – И, если высшие чародеи поддержат, подам прошение об аудиенции. А сейчас пора возвращаться.

– Постой! – Владыка быстро поднялся на ноги. – Как нам разговаривать дальше?

– Я подумаю, скажу на одном из приемов.

– Жаль, – владыка поморщился. – А я устроил маскарад. Весь месяц звал к себе жрецов, велел расчистить святилище. То не приходил сюда неделю, а то, после больших кутежей, проводил ночь в молитве.

– Приводи танцовщиц, – посоветовал Самер. – Это внутренняя часть парка, советники уберут охрану.

– Завтра же попробую! – заверил Царь Царей.

Чародей начал закутываться в покровы влажного воздуха, когда владыка спросил:

– Ты был очень зол? Ну… тогда, поначалу? – Самер не успел ответить, потому что Ианад вдруг быстро заговорил: – Я понимаю, я подвергаю тебя опасности. Это не прихоть, это все не от хорошей жизни. На самом деле не знаю… не знаю, что бы я делал без тебя!

Было слышно, что владыке тяжело дались эти слова. Чародей невольно сбился: во вспышке света рассеялся сгусток силы, на миг пальцы мага покрылись коркой льда, но она тут же потрескалась и растаяла от тепла его тела.

Несчастный забитый мальчик. Слишком рано потерявший отца, и еще раньше мать – он совсем ребенком остался один, окруженный врагами или заискивающими придворными. У него никогда не было старшего товарища: или выбранные в друзья ровесники, или наставник, годящийся не то что в отцы, а в деды.

– Я знаю. Знаю, – Самер сжал его плечо. – Я все это знаю.

– Я перепугался, что сделке конец, – владыка тяжело вздохнул. – Начал думать, чем еще тебя купить. Но так разозлился, что не смог сдержаться!

– Дело не в сделке, – мягко ответил маг. – Первый-в-Круге не должен иметь друзей, но раз уж я завел – стараюсь не оставлять. Даже если хочу взять за грудки и вытрясти всю дурь!

– Проклятье! – фыркнул Ианад. – Никто. Никогда. Не говорил со мной таким тоном.

– Но ведь оно того стоило? Когда на тебя в последний раз кричали?

– Определенно стоило! – Владыка ухмыльнулся. – Если выживу, прикажу дать тебе титул. Самер Громоголосый.

Он протянул руку и крепко сжал ладонь мага. Верховный ответил на его рукопожатие.

– Договорились, – серьезно ответил он.

9

Табра, Шелковый предел, 28-е месяца Пауни

Жрец, о котором говорил посол, напоминал калам, деревянную палочку для письма. Он был смуглым и востроносым, с короткой черной бородкой клинышком. Ел он за троих, а пил за пятерых. Зено оставалось дивиться способностям сухонького человечка.

– Еще вина? – спросила она.

– Если не трудно, – священник ослепительно улыбнулся. Любопытно, он и золото посла поглощает с той же скоростью? – Что ни говори, а вкусом Высокий город славится!

– Не думала, что жрецы знают толк в винах, – сказала Зено, ставя серебряный кувшин обратно.

– О, вы еще поймете, как мало о нас знаете! – хохотнул священник. Он пригубил напиток и отставил чашу. – О жрецах Джахата вечно говорят, будто мы шагаем не в ногу. Например, мы последние, кто считает чары даром богов. Опасным даром, имейте в виду! – Он наставил на Зено худой палец. – И потом, Джахат – бог мудрецов и писарей, много юношей учится в библиотеках. «И кровь молодая в храмах, и братство учеников»… – Он выпил достаточно, и красноречие начало ему изменять. Взмахнув рукой, жрец просто закончил: – Все это сказывается.

Зено откинулась на спинку стула. Признаться, она тоже изрядно выпила, но куда ей, женщине, тягаться со святым человеком? Высокий город не открывал в Табре посольства, они сидели в гостиной торговой компании Нагады. Несмотря на аппетит жреца, на столе осталось немало нетронутых блюд, от тарелок поднимались пряные ароматы. Здесь были мелко нарубленные овощи, птица на ложе из зеленых листьев с тонко нарезанным жгучим перцем. Изысканно приправленный рис подали с мидиями и мясом краба – и это притом, что Табра лежит в сотне схенов от побережья.

Зено сочла, что собеседник достаточно захмелел, и спросила:

– А что жрец Джахата скажет о предсказании в Ночь Темераса?

– Верите ли, госпожа, посол мне тоже об этом писал! В том послании, что вы привезли.

Зено верила: у нее был доступ к печатям Ксада, она еще в столице вскрыла пакет, прочла и аккуратно запечатала. Посланница дала жрецу отпить пару глотков, терпеливо ожидая ответа.

– Я бы сказал… вы знаете, достойная госпожа, считают, что в Царстве жрецы проявляют больше рвения. Да, назовем это так. Рвением.

– Потому и спрашиваю.

– В том-то и дело, что все неправда! – Жрец подбирал подливу лепешкой и помахал кусочком в воздухе. – Мы вот иначе смотрим на магию. В остальном же… «слух свой открой для мольбы, о блаженный, чье око всезряще». Мы так поем, но не ждем никакого ответа. Все знают, что боги не возглашают волю громовым голосом. Разве в Высоком городе дело обстоит иначе?

Глаза у жреца были желтовато-карие, и в свете ламп как будто поблескивали. Поначалу Зено решила, что в них светится жизнелюбие, но теперь, под пристальным медным взглядом, посланнице стало не по себе.

– Я не жрец, – Зено нахмурилась, повторяя слова посла. – Мы в Нагаде привыкли к магии. Простой смертный скажет, что что-то невозможно, а потом это происходит. Привыкли, что все может быть… Я видела своими глазами. Говорите, это не предсказание?

– Такого я не говорил. Вы что-то почувствовали, видели… что-то такое, чего не углядел посол?

– Не знаю.

Зено смутилась. Она дожидалась, пока священник выпьет достаточно, чтобы не взвешивать каждое слово, и вызнать, что думает жрец о пророчествах. Но в возлияниях с ним было не тягаться, все вышло наоборот. Она уже жалела, что начала этот разговор.

– Не знаю, – повторила она. – Я просто… у меня не получается забыть ту ночь. Нет, я не чувствовала… ничего такого. Но это было не представление. И я узнала, что могла, о почтенном Мелиное, это не тот человек… никто не помнит, чтобы он впадал в экстаз.

Ничего не говоря, жрец разглядывал ее, склонив голову набок, и посланница невольно продолжила:

– Я… не очень ретива в вере. Признаю, я каждый раз посмеиваюсь, когда вы напускаете на храмы тайну. Но теперь… не знаю, что и думать, и я никак не выброшу ту ночь из головы.

– Но храмы в самом деле пусты, – серьезно ответил жрец. – Как и ваши. Никаких тайн.

– Пусты?

– Для нас, жрецов… скажем, это расчерченное место. Мы перемещаемся из одной особой точки в другую… или вот есть лестницы, где у каждой ступени своя молитва. О, я уверен, вы поймете! – Он взмахнул собранными в пучок пальцами, словно ухватив ими суть. – По-настоящему храмы нужны вам, мирянам, это символ, один из ликов бога. Глядя на храм, вы познаете бога, а для нас это особое место. Внутри нет ничего, только камни и много книг.

Зено хотелось в это верить. Но жреца не было с ними – там, в дымном чертоге. Он не видел, как Мелиной бился о плиты, а по лицу его текла кровь. Посланница поджала губы.

– Вы не спешите сказать об этом пастве, – с укоризной сказала она.

– Ясное дело. А думаете, простецы поймут? – Жрец хитро прищурился. – И потом, нам нужно есть. «…мяса и вина то в буйство, то в трепет смертных приводят людей. Крепостью духа их одаряют, как воинственный пламень». Я люблю думать о вечности, хорошо подкрепившись. Если я хочу зажарить и съесть старуху, что торгует бараниной, мне сложно сосредоточиться.

Быть может, следовало возмутиться, но против воли Зено рассмеялась.

– Так все же. Что вы скажете о Ночи Темераса?

– Что боги – не то, что мы о них думаем.

Его оценивающий взгляд мигом привел посланницу в чувство.

– Что… что вы имеете в виду?

– Ну вот смотрите, – жрец замялся, словно подыскивая слова. – В древних хрониках, в библиотеках Джахата, говорится, что был век легенд и боги являли чудеса на земле. А потом появились колдуны. «Души умерших из бездн увлекая, бродишь, как дух, средь могил затевая охоту»… Маги исказили замысел творцов, и боги от нас отвернулись.

– Я слышала, – отозвалась посланница. – Но думала, это просто камень в чародеев.

– Может быть, – не стал настаивать жрец. – Но это не значит, что века легенд вовсе не было. Ни вы, ни я, ни старший жрец в столице… на деле ведь никто не знает, что такое боги. Я полагаю, что они – не то, что мы о них думаем. Так почему нет? Как знать, может, это и есть предсказание?

К сожалению, то был не ответ – по крайней мере, не тот ответ, который ждала Зено. Впрочем, жрец еще не закончил:

– Вы знаете, госпожа, я принял предложение Ксада по одной причине. – Помимо золота, сказала себе посланница. – Да-да, дело в том, что Темерасу некогда поклонялись в Царстве. Никто не помнит, но это так! Мы называем его Прекрасным, благоухающим, подателем разума, непреполовляющим…

– Каким-каким?

– Непреполовляющим. Доводящим всякое дело до конца. Когда писания переводили, жрецы не нашли лучшего слова. У вас наверняка звучит привычней. Он был одним из ликов Джахата, моего владыки, и раз уж я служу Небесному Писарю… старший жрец Табры согласился, что мое начинание… наше начинание, госпожа! – принесет пользу. Как вы, не знаю, а я уж точно узнаю больше о богах.

Славно же, хотелось сказать Зено. Это то, что она и хотела выведать: как далеко забросил щупальца Ксад, сколько жрецов он кормит из сундуков посольства. По всему выходило, что одного, но она не поставила бы на это золото. Более всего ее интересовало, для чего посол раскладывает приманку на чародеев. Но на этот вопрос ей не ответит никто – оставалось ждать и наблюдать.

– И это тоже… написано в ваших хрониках?

– О, в них много о чем написано, – жрец улыбался. – Но дело не только в них. Видите ли, я был в храме. Храме Тамра, вашего главного бога, в старом Царстве его прозвали так. Это сейчас граница пролегает вдоль течения Иши́раса, а раньше на юге стояли крепости, и меченосцы царя оберегали речные гавани от диких племен. Сейчас там, где стоял храм, растут густые леса, а по ним раскиданы деревни дикарей-рагья́ри. Они привозят на торг шкуры и всякую ерунду, не знаю… это вы торговый представитель, а я – лишь скромный слуга Небесного Писаря.

Он распрямился во весь свой небольшой рост и расправил складки расшитого халата, чем вызвал у Зено улыбку.

– И что стало с храмом? Почему его оставили?

– Не знаю. Когда старое Царство рухнуло, часть библиотеки сгорела. И вот у нас есть хроника с описанием храма, а в следующей – Тамра уже поносят и осыпают проклятиями.

– За что?

– Не знаю, прекрасная госпожа. И никто не знает. Я читал, что жрецов преследовали, но мне это ничего не говорит. То было смутное время… в разных провинциях сидели четыре царя, а золотую маску надел варвар. Они могли поставить не на ту колесницу, которая выбыла из скачек. Вот и все.

– Вот и все, – повторила за ним Зено. После всех разговоров в голове немного прояснилось… пока она не делала резких движений. – Все это очень кстати. Если горожане узнают, что Темерас не иноземный бог, что ему возносили хвалу их предки… я думаю, это бы пригодилось. Посол будет доволен.

– А я потому и рассказал, – жрец крутил в руках булочку, обильно посыпанную пальмовым сахаром. – По правде, я надеялся… я хотел просить господина посла… как только все будет готово, я с удовольствием посетил бы храм Джахата в столице. Табра знала много веков, но ничто не сравнится с городом царей.

Так вот, чего ты хочешь – переехать из приграничья к золоту и покровителям?

– Столичный храм Джахата больше всех вместе взятых, – разглагольствовал жрец, – и я бы вычитал все о Господине Сил! Где еще узнать, что же произошло?

– Непременно вставлю за вас словечко, – кивнула Зено.

– Это лучший подарок старику за работу, – жрец сделал последний глоток и неохотно отставил чашу. – Пожалуй, лучше вернуться в храм. К гостеприимству нагади слишком быстро привыкаешь.

Когда он ушел, в покой заглянул слуга, но Зено подняла руку, показывая, чтобы тот вернулся позже. И действительно – не прошло пары минут, как в дверь скользнула стройная и гибкая фигура. Несколько мгновений ее секретарь держался в тени: одетый лишь в короткие холщовые штаны и покрытый пылью, как простой рабочий.

Зено улыбнулась краешком губ. Дома, в высоком обществе, она считалась дамой слишком средних лет, чтобы иметь плотские желания. Но в жизни чужеземки есть одно преимущество: ей ни перед кем не нужно отчитываться.

– Азра́й! – тихонько позвала она.

– Ты слишком много выпила, – неодобрительно заметил помощник. Его прикосновение было теплым, Зено провела рукой по мускулистой груди и с сожалением отстранилась.

– Я пыталась опоить жреца. Глупая затея, да?

Азрай пожал плечами, всем видом показывая, что думает о ее наивности.

– Ладно, как дела на стройке?

– В храме работают три дюжины рабочих, – он налил вина и двумя большими глотками осушил чашу. – Живут рядом, жалованье им платят по дням.

– По моим подсчетам, должно хватить на две дюжины. Наш жрец бережет золото. Надеюсь, он не нанял последних неумех?

– Работа идет быстро. Мне показалось, они знают свое дело.

– Хорошо.

– Есть еще художник, который рисует фрески. Он беспробудно пьет и, рабочие говорят, несколько лет назад он кого-то изнасиловал. Понятно, его руки дешевы, но я подумал, это навредит святилищу.

– Наверное… – Зено задумалась, – но, может, и нет. Ты знаешь, кто рисовал в столичных храмах? Вот и я нет. Когда храм открывают, никто об этом не помнит. Как тебе роспись?

– Я видел и похуже. И еще. С тех пор как жрец взялся за работу, его сестра выплатила отцовский долг. Большой. Очень большой.

– Аз, конечно, он кладет часть себе в карман! – Посланница усмехнулась. – Пока он не требует все больше золота, нас это не должно волновать. Таковы правила.

– Как скажешь.

После целого дня на стройке Азраю стоило труда не накинуться на расставленные яства. Зено подвинула ему тарелку и несколько минут наблюдала, как он ест.

– Поможешь мне подняться наверх? – спросила она, когда он наконец насытился. – Я в самом деле полна до краев.

Помощник встал и положил ей руку на талию, но, вместо того чтобы поддержать, внезапно подхватил на руки. Зено успела лишь охнуть.

– Веди себя прилично, – не очень твердо попросила она. – Я торговый представитель, не забыл? Что скажут слуги?

Азрай лишь усмехнулся.

Много позже, когда в спальню стал прокрадываться рассвет, Зено попыталась пристроить голову у него на плече – безуспешно, ее помощник был жилистым, как ныряльщик за жемчугом. В конце концов, она сказала:

– После фургонов и повозок я забыла, что такое настоящая постель. А ведь мне уже не пятнадцать лет.

– Для старухи, которой ты пытаешься себя выставить, ты слишком хороша.

Зено приподнялась на подушках, опираясь на локоть.

– Будет жалко снова все потерять.

Брови Азрая сошлись к переносице. В полутьме его лицо казалось совсем светлым: он вообще был бледен для Царства. Зено нравилось, что соотечественники принимают его за своего, и нравилось их разочаровывать.

– Что значит потерять? Что ты задумала?

– Небольшую поездку, – ответила она. – Просто небольшую поездку. Или даже… давай назовем это паломничеством к святым местам.

День выдался невыносимо длинным. Ожидая, пока Азрай приведет лошадей, Зено прислонилась спиной к колонне, радуясь уходу дневной жары. По периметру двора послушники зажигали бронзовые светильники.

– Не нравится мне эта поездка, – в который раз проворчал спутник. В поводу он вел двух кобыл под парчовыми попонами.

Посланница не ответила. Она думала о горячих булочках в форме цветка, лоточник продавал их у самого торгового дома. Но поутру они спешили на стройку, потом были встречи с купцами, а после – библиотека в храме Небесного Писаря. Выходит, они не ели двенадцать звонов.

Лошади уже выехали со двора, когда Зено сказала:

– Послал бы за едой, пока мы копались в хрониках. Голодный, ты ворчишь хуже Ксада.

За воротами расселась грязная старуха, она простерла руки над жаровней и прокаркала, что за три медяка Зено увидит в дыму будущее. Постройки, мимо которых они ехали, напоминали слоеный пирог. Внизу гладкий, потемневший от копоти камень, выше мягкий песчаник, а над ним – саманный кирпич. Здесь все надстраивали, дорабатывали, громоздили этажи один на другой, так что ветхие здания шли трещинами, сквозь которые сочились свет и запахи.

– Извини, – помощник потупился. – Я просто хочу сказать, это гнилая затея, с поездкой.

– Ну что тебе не нравится?

– Ты платишь писарю, чтобы он перерыл библиотеку. Да за горсть монет он найдет дюжину развалин! И еще людей с песьими головами.

– Я тоже так подумала, – Зено улыбнулась. – Я женщина, но не дура, Аз. Даже ты иногда забываешь.

Если бы он спросил… посланница наугад проверила, что и откуда выписал послушник, ей было, что ответить. Но Азрай продолжал:

– И разве это твое дело? А стройка? Что скажет посол?

– Что редкий чиновник соображает без подсказки. Ему не на кого положиться, и я такая одна, – Зено задумалась. – По правде, Пелию и Лино́ссу он говорит то же самое. Но это неважно… послушай, тут неделя верхом, а в Табре я сижу, как изгнанница! Когда Ксад меня отзовет, туда уже никто не поедет.

– В глушь. С секретарем вместо охранников.

– Вот с этого и начал бы, – Зено потерла виски. – Боишься, что не защитишь меня, да? Аз, это мирная земля, и все знают, что ты телохранитель! Как бы я тебя ни называла.

– Я один.

– Извини, двое в моей постели не поместятся.

Азрай надулся, точь-в-точь как Ксад. Тот тоже поджимал губы и принимал оскорбленный вид, встречаясь с секретарем в посольстве. Старый аристократ не смирился, что посланница взяла в услужение местного. «Ах, Зено! Соотечественники не одобряют твой выбор, – сокрушенно вздыхал он. – Все эти анхари, что увиваются вокруг… все они соглядатаи и прознатчики, уж ты-то должна знать!»

Что ж, она соглашалась: не считая Азрая, так все и было. Впрочем, земляки и саму Зено не одобряли – и она отвечала им взаимностью.

Тихий голос помощника вторгся в ее раздумья:

– Дай угадаю: тебе до дрожи страшно возвращаться домой. А чтобы остаться здесь, в Царстве, ты должна сделать что-то большое. Что-то важное, – Азрай, как всегда, следовал за ее мыслями шаг в шаг. – Нет, ты не дура, Зен. И ты все понимаешь: большой человек, заморская посланница, а едешь в глушь с одним телохранителем.

Зено медлила с ответом.

– Но мы должны ехать вдвоем. Только ты и я, понимаешь? Ты сам слышал, Темераса прокляли. Нельзя, чтобы лишние люди… кто знает, что мы там найдем? А что, если это помешает делу Нагады?

– Так, может, лучше вообще не ехать?

– Нет. Нет, я должна. Если там только пыль и крысы, и больше ничего – мы просто все обыщем. А если там нечто… что бросает на мой город тень… я должна все уничтожить. Слышишь? Должна!

На упрямого осла грузят вдвое больше, так решила Зено. Они продолжат разговор, когда доберутся до купальни и кухни в торговом доме, и потому посланница молча разглядывала крошащиеся колоннады и старинные рельефы. С приходом темноты улицы опустели, исчезли разносчики и проститутки, лишь кое-где над лавками мерцали фонари из цветного стекла, однако тусклый свет не разгонял тени, а делал гуще.

На шум они не обратили внимания. Совсем как далекий гул толпы… Табра торговый город, Зено ни мгновения не сомневалась, что северней, у Золотого тракта, разбит не утихающий круглые сутки рынок. Когда из-за поворота показалась ватага бедноты, она лишь придержала кобылу. Зено едва не сорвалась на спутника, когда тот вырвал у нее поводья.

Грохот. Крики. Со звоном разлетелся цветной фонарь.

– Бей продажных сук! – взвилось над головами.

Дубинки, обломки мебели и топоры замолотили по ставням и дверям. Нестройные выкрики смешались в шумную разноголосицу, но вскоре над толпой поплыло короткое скандирование: «Ка-ра! Ка-ра!»

– Что они…

– Да какая разница! Живо!

Быть может, спутник все понял раньше нее, но Зено сама догадалась спешиться. Лошади испуганно храпели, однако – хвала Небесным владыкам! – за колоннадой царил непроглядный мрак, а среди гама услышать их было невозможно.

– Бегом! – прошипел Азрай.

Горожане разбрелись на всю ширину улицы, из рук в руки передавали факелы. «Ка-ра! Ка-ра!» Посланница бросила последний взгляд на свою кобылку – и побежала.

Как воин выбирал, куда свернуть?.. Очень скоро Зено стало не до праздных мыслей. Они неслись кривыми закоулками, мимо куч отбросов, под ногами хлюпали гниющие остатки еды. Крик сзади дал понять, что лошадей нашли, и посланница припустила во весь дух.

Владыки, владыки, владыки… что же делать? Повезло, что с утра она оделась для верховой езды и теперь не путалась в складках гиматия, но Зено подозревала, что за маленькую удачу боги возьмут сторицей.

Снова улица. Тихая и темная, все двери заперты, ставни наглухо закрыты – ни лучика не пробивалось в щели. Сердце всполошенно прыгало в груди. Эхо их топота отражалось от стен. Некуда свернуть. Негде укрыться, если преследователи сейчас вынырнут из подворотни.

Посланница заметила впереди проулок, но воин отчего-то остановился, преградил дорогу. В лунном свете блеснул кривой клинок. Оборванец появился словно из ниоткуда. Ради Господина Сил! Как он оказался здесь прежде них? Она потянулась за кинжалом, но схватка кончилась, едва успев начаться.

– Туда! – скомандовал воин, словно полководец, указывая клинком в темень закоулка.

Зено было все равно. Туда так туда. Силы оставили ее, посланница забралась поглубже и, чтобы не упасть, прислонилась к потрескавшейся выщербленной стене.

– Что ты делаешь? – вяло спросила она. – Несешь его сюда? Зачем?

Азрай и в самом деле затащил обмякшее тело в тень и успокоился, лишь бросив его к ногам посланницы. Зено непроизвольно подалась в сторону. «Владыки, ведь я никогда не видела мертвецов!» Однако сил на отвращение не осталось.

– Затем! – огрызнулась тень воина. – Он не из тех, кто за нами гнался. Понимаешь? Бунт во всем городе. Ты что, не слышишь?

И правда, гул стал громче, распался на отдельные крики, шум драки, треск пламени.

– Но… почему? – вот и все, что она смогла выдавить. Слова подвели ее, Зено поняла, что ее колотит дрожь.

– А почему случаются бунты? – Азрай деловито обследовал закуток, в котором они прятались. – Князья давят народ, как… как виноградный пресс! Но сперва все тихо, спокойно. А потом случается ерунда, сущая глупость, и вмиг все вспыхивает, – он помолчал, ощупывая дальнюю стену. – Что за глупость, узнаем завтра. Нужно идти.

– Так мы здесь не останемся?

Темнота фыркнула.

– Погромщики придут. Не сейчас, так через звон. Тут обмазанная глиной стена, вся искрошилась. Наверху безопасней.

– А если начнут жечь? – Зено не спорила, нет… просто за словами было легче спрятаться.

– Значит, мы уйдем еще дальше, – закончил воин. На мгновение он сжал ее в объятии, стиснул покрепче и резко посуровел. – Ну? Полезай! Я тебя снизу поддержу.

Легко сказать. Посланница пальцами нащупала глубокую трещину, попробовала подтянуться. Внезапно сильные руки обхватили ее повыше коленей, ноги оторвались от земли.

– Удобно? – сдавленно спросил воин.

Владыки, он еще спрашивает, удобно ли! Как быстро они обменялись ролями. Зено вслепую нашарила кромку крыши и уцепилась за нее. Азрай почти забросил ее наверх, посланнице только и осталось, что втащить себя через край, она совсем перемазалась в птичьем помете и кирпичной пыли.

Приглушенный вздох вырвался из груди, когда она увидела горизонт Табры.

Квадратные башни и купола резко выделялись на фоне озаренного пожарами неба. Вдоль ремесленного квартала громоздились клубы дыма, черные даже в ночи. Потом она услышала крики и опустила взгляд вниз, к мощенной плиткой аллее. Несколько тел уже лежали среди перевернутых корзин. Гортанно крича, по улице неслась конница – с кривыми мечами наголо и наставленными на простой люд пиками. Над крышами взвились вопли, предсмертные крики и брань, а позади свалки копошились мародеры, перебегая от одного мертвеца к другому.

– Владыки!.. – выдохнула посланница.

– Никогда такого не видела? – над ухом произнес Азрай. Он уже вскарабкался за ней следом.

Для него это что, обычное дело? Зено обернулась к спутнику, словно впервые увидев.

– Двадцать лет назад было то же самое, – без выражения сказал воин. – Тогда бунтовали против колдунов, а сейчас… ну да завтра узнаем, – коротко закончил он. – Или послезавтра.

– Владыки, а я не верила Ксаду!.. – горько усмехнулась Зено.

Положа руку на сердце, ей и сейчас не верилось. Всего-то звон назад они сидели на подушках, и длинные окна проливали свет в высокие залы храма. О нет, она вовсе не изнеженный цветок: по-своему и она тоже воин, только ее сражения проходят в тихих комнатах за чашей фруктовой воды. Все это бессильно против вооруженной до зубов конницы и босоногой толпы в потертых халатах. С ними нельзя договориться. Им нечего посулить.

Но как так вышло? Ведь ничего не предвещало… к полудню у стройки выступал факир, он дышал пламенем и взбирался по отвердевшей, как железный прут, веревке, а толпа хлопала и подбадривала его свистом. И еще булочки в форме цветка… Как же так? И почему так внезапно?

– Он потому и выслал тебя из столицы? – догадался Азрай. – Хотел уберечь?

Посланница не ответила, но молчание красноречивее слов. Вздохнув, воин кивнул:

– Мы беспокойный народ. Светлое собрание встречается, чтобы проложить новый курс, а в Царстве жгут базары. Но по-другому князья не понимают. В этом наше проклятие.

Зено молчала. Перегруппировавшись и опустив к земле пики, всадники пошли в новую атаку.

– Нам туда, – кивнул Азрай.

Он указал на амфитеатр, что высился чуть в стороне. Табра старый город, почти такой же древний, как столица, – только в ней не обитают цари, возводящие новые дворцы на месте старых. Здесь развалины соседствуют с новостроями, лавки и мастерские теснятся меж древних колонн с давно стертой резьбой. Улица огибала амфитеатр, здания словно прислонились к нему, а над крышами поднимался лабиринт подвесных галерей и обвалившихся проходов. Казалось, древняя постройка так же опирается на соседние здания, как они – на нее. На остатках позолоты в вышине горели отблески алого зарева.

– Мы не вернемся в торговый дом? – спросила Зено.

– Опасно. Лучше переждать здесь. Кто знает, что там творится?

При дворе или в посольстве она бы поспорила, но этой ночью воин лучше знал, что делать.

– Веди, – просто сказала она.

Развалины полнились шорохами и скрипом. Их шаги потревожили сонное безмолвие камня и праха, временами кусок кладки срывался к грудам мусора внизу. В первый раз Зено вздрогнула, когда осколок кирпича с гулким стуком рухнул во тьму. Потом она просто не обращала внимания.

На верхней галерее, где лунный свет пятнами ложился на неровный пол, по спине посланницы пробежал холодок. Каменная пыль скрипела под ногами, мягкие сафьяновые туфли превратились в рванье, ноги гудели. В развалинах пахло птичьим пометом, прахом, сладковатым запахом увядших цветов.

«Ты должна быть сильной, – убеждала себя Зено. – Ты дочь Нагады, из семьи отцов города». Слова, лишь слова… во мраке они значили еще меньше обычного.

Галерее все не было конца, и густой запах увядания усилился. Посланница почти с ненавистью смотрела Азраю в спину. Владыки, зачем им забираться так далеко? Неужели он не чувствует?.. Она вдруг поняла, что ее колотит в ознобе. Сам воздух дышал холодом, как ветер в середине зимы.

Должно быть, на мгновение в глазах помутилось, потому что в следующий миг воин оказался рядом и спрашивал:

– Что такое? Что с тобой?

– Ничего, – Зено обмякла и без сил опустилась на пол. – Зачем… было забираться наверх?

– Можем остаться здесь, – в голосе Азрая недоумение мешалось с беспокойством. – Я только хотел выйти на другую сторону, увидеть Шелковый предел. Можно…

– Не надо туда, – попросила она и сама подивилась, как жалобно говорит. Воин присел рядом, обнял ее за плечи, но тут же отстранился, заглянув в глаза.

– Боги, да ты горишь! Что с тобой?

– Не знаю, – слова покинули Зено, не шли на язык. – Я не…

– Ш-ш-ш! – остановил ее воин. – Видишь?

Они были не одни. В дюжине-другой локтей застыла изможденная девушка, такая неподвижная, что Зено не сразу разглядела, куда указывает спутник. Да и не разглядела бы, если б не цветные нити в волосах да еще блеск тоненького колечка на пальце.

– Пожалуйста, давай уйдем! – взмолилась посланница, но Азрай лишь цыкнул на нее.

Нет, она все-таки шевелилась. Девушка подняла руку, и шум бунта взвился над крышами с новой силой. Лязг оружия звучал ожесточенней, отчаянней и громче крики. Те, кто терзали друг друга там, внизу, бросились вперед с еще большей злобой.

– Давай уйдем, – повторила Зено.

– А если она тоже прячется? Мы можем помочь. И узнать, откуда она. Что там в других районах.

Владыки, он что, слепец? Глухой? Как можно не видеть, не слышать, не замечать? Если поспешить, они еще могут уйти… Посланница попыталась отползти прочь.

И в этот миг поняла, что поздно.

Оно было холодным и чуждым, таким чуждым, словно вовсе не имело разума. И все же нет, разум имелся, потому что… оно чувствовало. Страдало. Иссыхало. Безымянное. Одержимое. Неимоверная мощь струилась в нем, как скрытые от глаз подземные воды. Оно… жаждало, но само не знало, чего.

Посланницу сковал ужас. Мгновение застыло, как золотые языки пламени. Зено казалось, будто она тонет в сладкой вони старых цветов, в далеком перезвоне колокольцев – не в силах дышать, шевелиться, думать.

С-с-са-а… Ветер шелестел в развалинах, как будто разговаривал с ней сотней шепотков. С-сах-х-хр…

Очень медленно девичья головка обернулась, но Зено уже не понимала, что видит. В двух десятках локтей стоял человек, а смотрело… существо – и взгляд его был тяжелей жерновов. Оно дышало – и в алом зареве конница продолжала варварскую чистку, круша и топча всех без разбору. Стены домов окрасились брызгами крови.

Зено только и могла, что затаить дыхание, закрыть глаза и съежиться.

Но и это не помогло: посланница все равно ощущала взгляд… присутствие – даже сквозь сомкнутые веки. Так продолжалось вечность, и Зено думала, что не выдержит, сойдет с ума. Только тогда незнакомка отступила в полную теней галерею.

И сама стала одной из теней.

10

Столица, обитель чародеев,

1-е месяца Эпи́т

– Эх, а ведь были деньки! Не все, не все возвращались со встреч высших чародеев живыми…

Када́р, старший наставник, бросил на Лайлу короткий взгляд, в его подслеповатых глазах светилось озорство.

– Ты думаешь, я эти деньки помню? Я не настолько древняя! – огрызнулась чародейка.

Госпожа волн выглядела не просто старой, а дряхлой: маленькая старушка с круглым, похожим на вяленое яблоко лицом. Лайла с детства запомнилась магу смуглой, словно выточенной из орехового дерева, и совсем худой, она почти терялась в складках бирюзовой коввы.

– Ну ладно, положим, это было пять поколений назад. Но и старый Газван умел навести шороху.

– Старый Газван, – отрезала госпожа волн, – бывал просто старым болваном! Сперва годами выжидал одни боги знают чего, а потом пер напролом. Я надеюсь, что ты, Первый, не пойдешь по его стопам! – обратилась она к Верховному.

Господин пламени Ханна́н угрюмо молчал, смотритель Зала Ветров Сафа́р разливал горячий травяной настой для шестерых. В гостиной Первого-в-Круге повисла неприятная тишина, так не вязавшаяся с солнечным полуднем. Из распахнутого окна слышались скрип телег на Пути Благовоний и сонное воркование голубей под крышей башни.

– Если вы закончили, нам нужно обсудить рассказ Верховного.

Две тонкие пиалы Сафар держал в руках и с поклоном преподнес госпоже волн, а затем сидевшей рядом Именре. Еще четыре чашечки плыли по воздуху за ним следом.

– Не вижу, что здесь обсуждать! – Лайла отмахнулась от открывшего рот Кадара. – Круг не отдаст мага толпе на потеху.

– И что нам делать с главой обители? – Сафар подобрал шелковые полы коввы и опустился в кресло. – Запереться и держать осаду?

Это был высокий статный южанин, самый молодой из смотрителей Залов. «И самый опасный», – в порыве откровенности признавался Самеру учитель. Верховный подозревал, что именно Сафар собирался сменить наставника во главе Круга. Только его властность заставила прочих господ стихий четыре года откладывать выбор, а потом сойтись на компромиссной фигуре.

На Самере из Зала Костра.

– Да, укрывать ее мы не сможем, – нехотя признала Лайла. – Но мало ли что можно сделать? Сослать на границу степей. Пусть до конца дней смотрит, как гоняют стада кочевники.

– Верховный объяснил, почему это невозможно, – заметил Сафар.

– …затеять торг, – Лайла сделала вид, что не услышала. – Да мало ли что! Магов должны судить маги, а не простые смертные!

– А в чем разница? – мягко спросил Ханнан.

– Видишь ли, есть разница между магом и простым смертным! – Лайла подалась вперед, в ее голосе звучал яд. – Цари-чародеи знали, кого судят и за что. Я еще помню, как придворные маги разбирали дела и выносили вердикты. Но сейчас-то мы говорим о временщиках! Если мы позволим… если смертные подумают, что они нам ровня… мы будем расхлебывать последствия много лет.

– Однажды мы решили, что они нам не ровня, и расхлебываем последствия сейчас, – возразил Ханнан. – Уже больше двадцати лет расхлебываем.

– Боги, не начинай по новой!

– Это не я, а ты начинаешь, – не желая встречаться с Лайлой взглядом, маг уставился в глубь пиалы. – Мы несем долю вины за смуту, так рассудил Совет, и это было бездну лет назад. Мы решили признать ошибки. Но, только об этом заходит речь, ты предлагаешь запереться в высоких башнях и свысока поглядывать на простых смертных.

– Я видела больше решений Совета, чем в твоей жизни дней! – И без того морщинистое лицо Лайлы смялось в гримасе. – Через год оно поменяется, и что ты запоешь? Все это не имеет значения! Мы обсуждаем рассказ Верховного.

Этот спор длился годами, слушать его теперь, когда счет шел на недели, стало особенно трудно. Но до поры до времени Самер молчал, давая им переругаться. Он заметил, что Именра поджала губы: чародейка не имела права голоса, хотя по делам госпожой волн следовало назвать ее, а вовсе не Лайлу. Встретившись с ней взглядом, Верховный дождался, пока Именра ему улыбнется.

Ну что, дать им еще попререкаться? Или подтолкнуть в нужное русло?

Самер не обманывался: встречи высших чародеев напоминали сходки ворчливых стариков, но это они заправляли в четырех Залах, а с ними – в умах двадцати сотен столичных магов. Бездна, будь у него хотя бы день! После ночной вылазки во дворец Верховный спал едва ли пару часов. Нагромождения слов казались густыми, как патока.

– Не будь глупцом! – меж тем говорила госпожа волн. Ее резкий голос вспугнул с подоконника пару голубей. – Они спят и видят, как забрать те послабления, что мы добились. Только пока еще не решились действовать. О, как они обрадуются подарку! За этим судом последуют десятки!

– А ты хочешь, чтобы ее забрали силой? Вот это будет и правда славный подарок, – Ханнан покачал головой. – Нет, Лайла. Лучше отдать чародейку самим, и в следующий раз им вновь потребуется наше решение.

– Только в той деревне, где ты руководил обителью, еще верят в решения и правила, – ноздри Лайлы раздувались от досады.

На пару мгновений повисла тишина. Старший наставник молчал, но в нетерпении постукивал пальцами по колену.

– Поэтому мы должны избавить Круг от подозрений, – решил вмешаться Верховный.

Самер часто говорил себе: его черная ковва – результат взаимных уступок, всего лишь уговор могущественных стариков. Но отчего-то все взгляды сразу обратились к нему. Первый прочистил горло.

– Судить Хоран будет Царь Царей, вот что! Царь, а не советники, вы поняли? – не дал ему закончить Кадар.

Не в силах усидеть на месте, старший наставник встал и начал мерить шагами комнату. Презиравший коввы, он и сейчас оделся в потертые синие шаровары и простую рубаху из некрашеной парусины. При последнем ас-Джаркале он объездил все Царство. Когда Самер учился, для новичков он был единственным источником сведений о мире за стенами обители.

– Ты сама говоришь, советники хотят затолкать нас обратно в тюрьму! – На ходу Кадар ткнул пальцем в воздух: правда, скорее в Именру, чем в госпожу волн. – Ну так у нас один союзник. Мальчик нам сочувствует, нужно пойти ему навстречу.

– Владыка вод! Но не так же, – Лайла всплеснула маленькими руками. Она с горечью проговорила: – Когда я пришла сюда, Верховным был Иштаха́р Прекрасный, он был уродлив, как бес, но вельможи прозвали его так за доброту. Но отдать мага на суд смертных… даже его мягкий нрав имел пределы!

Кадар и Ханнан против Лайлы, прикинул Самер. Господин ветров никогда и ни в чем не соглашался с Первым. А вот чародейку нужно убедить.

– А что мы можем сделать? – вопросил старший наставник.

– Для начала не толочь песок в ступе, – спокойно проговорил Сафар. – Мы ходим по кругу, достаточно проголосовать. Я против того, чтобы Круг таскал за юнцом угли из костра, но сегодня поддержу Верховного.

Не только Первый – все удивленно обернулись к Сафару.

– Я за, – первым опомнился старший наставник.

– Я за, – вторил Ханнан. – И поскольку господин скал разрешил голосовать за него, то и он тоже. Стало быть, решение принято?

– Это ошибка, – глухо произнесла Лайла. – Но, если хотите ее совершить, скатертью дорога. Позовете, когда расшибете лоб и вам потребуется помощь.

Она встала, тяжело опираясь на подлокотник кресла. Именра тут же вскочила, чтобы поддержать ее, но госпожа волн отдернула руку.

– Спасибо, милая, Дар мне еще не отказал! Я как-нибудь сама.

Самер тоже поднялся, дожидаясь, пока чародейка доковыляет до дверей. Взмахом руки заставил створки распахнуться. Стоило всем разойтись, он прошел к низкому столику, на котором выстроились кувшины. Щедро плеснул себе вина.

Ему бы самому не помешала толика убежденности. Маг старался излучать спокойную уверенность, но что там скрывать? – не верил в свои лицедейские способности. Госпоже волн, конечно, не откажешь в правоте: они и впрямь вступили на скользкую дорожку.

Первый залпом осушил чашу.

Еще один день, целый день пустых словопрений! Владыка прав, это похоже на скачки… или нет – на водяные часы. Каждая капля – сутки, каждый день приближает смерть. Ведь пострадает не только мальчик. Амарра. Сакар. Ктур. Хаше́м. Первый назубок помнил все погибшие в резне обители. Если советники получат власть: не на несколько лет, до взросления царевича, а на семнадцать, пока в возраст вступит наследник… не из задних рядов, стараясь укрепиться во дворце, а теперь, когда они взялись за вожжи… Самер не хотел даже думать, чем эти годы обернутся для Круга.

Боги, как глуп он был, когда надеялся, что приведет юнца к власти и тогда вернется к россыпи белых зданий посреди садов Гиллу Тхан. Скажет отцу, что стал правой рукой царя… тут бы на своем месте удержаться!

Еще одна чаша. Вино оказалось густым и сладким, и на удивление крепким, как портовое пойло.

Из гостиной Верховного открывался вид на Путь Благовоний и Храмовый остров, но окна внутренних комнат выходили на саму обитель. Тенистые внутренние дворики, здания прижались друг к другу так тесно, что даже в полдень под старинными арками царил полумрак. Солнце дробилось на синих изразцах Зала Волн.

Лайла всерьез беспокоила Верховного. Нет, спорила она всегда: ни она, ни Сафар не давали забыть, чьей милостью он стал Первым. Но в Зале Волн слишком много думают о поруганной чести и кто кому ровня. Если в обители царят такие настроения, нагади не придется искать подходы.

И это высшие чародеи. Что говорить о молодых горячих магах?

– Не так ужасно, как могло быть, да?

Самер обернулся. Именра бесшумно пересекла спальню и остановилась рядом, в косом прямоугольнике солнечного света у окна.

– Я о том… ну, как все прошло.

– Не так ужасно, – без выражения повторил Первый.

– Ты недоволен?

– Ты видела: мое кресло шатается. Сегодня все сложилось удачно, но я до конца не был уверен. Просто повезло. Если так пойдет, я ничем не буду отличаться от Царя Царей.

– Думаешь? Когда я спускалась, Ханнан сказал: хвала богам, наконец-то у нас есть Верховный! Ты производишь впечатление, Сай. Нет, правда! Держишься молодцом.

– Вся хитрость в ковве, – Самер усмехнулся. – Черный придает строгости, а высокий ворот поднимает голову. Остается помалкивать, и ты сама веришь, что перед тобой большой человек.

– Это тебе старик рассказывал? – Именра улыбнулась, но из-за шрама и вскинутой брови получилась, скорее, насмешка.

Как и всегда.

– Конечно, – не стал развивать тему Первый.

– Говорю же, он тебя готовил!

Маг промолчал. В тиши комнаты было слышно, как внизу, в тени старой акации, спорят двое чародеев. Юные ученицы со смехом перебежали площадку перед Залом Волн.

– Мне тоже хотелось скандалить и возмущаться, – наконец сказала Именра. – Почему он не сказал, что привез главу обители? Что за дурацкая затея с судом? Потом я поняла, что это нужно, чтобы советники тоже искали нагади, и успокоилась. Чем больше их будут искать, тем скорей один из них окажется здесь, в Круге.

Она смотрела вдаль, поверх стен и крыш, в сторону гаваней, где теснились заросли мачт и хлопали, набирая ветер, паруса. Нет, еще дальше, вдруг понял Самер: туда, где за морем поднимаются белые стены Высокого города.

– Будет смешно, если иноземцы, на которых советники начнут охоту… если эти же иноземцы помогут от них избавиться. Я даже рада, что ты так задумал.

Задумал? Самер и сам не знал, что он задумал, просто старался не попадать на зуб ни врагам, ни союзникам, которые при случае сжуют его за милую душу. Он положил руку на подоконник, разглядывая платиновую змею, овившую его палец. Власть Первого-в-Круге оказалась вовсе не такой, как ему думалось три луны назад. Самый могучий чародей, повелевающий сокрушительной мощью, – так думают простые смертные. Но все, что он может, – это вести разговоры, бесконечные беседы в надежде повлиять, умаслить или обвести вокруг пальца.

– Ты начнешь отбирать Путников для дознания? – спросила чародейка. – Ну, тех, кто поедет по обителям?

– Нет. И это тоже, но потом. Нужно доложиться двору, в Районе Садов уже ждут. Хотя уверен, вельможи и без меня все знают.

– Тогда я пойду? Тебе ведь нужно подготовиться?

Самер кивнул. Кажется, она даже не заметила, что что-то не так.

От двух чаш вина маг захмелел, полуденное солнце успело его разморить. «Задумал, – сказал себе Первый, провожая Именру взглядом. – Что я могу задумать, если не уверен даже в той, с кем делю постель?»

Больше всего ему хотелось прикончить остатки вина или – еще того лучше – хорошенько выспаться.

Когда-то Район Садов был настоящей крепостью, городом в городе, где Царь Царей мог укрыться, если в столицу войдет враг. Сейчас правители опасались разве что волнений черни. От укреплений осталась невысокая, сложенная из красного камня стена по ту сторону канала. Впрочем, стража не сводила глаз с запрудившей площадь толпы. Черные Братья. И как они не спекаются в своих одеждах? Первый умер бы под черным шелком паланкина, не окружи он себя прохладным воздухом.

Балюстраду широкого моста обновляли при первом царе-чародее, и хорошо, что Азас не связал каменных змей с Кругом, иначе заменил бы на очередную безвкусицу. Ндафа, неизменно трусивший рядом с носилками, подозрительно посматривал на двух жрецов у перил и группу аристократок под пергаментными зонтиками.

– Ты зря со мной отправился, – проговорил через занавеси маг. – От случайного камня в толпе я уберегусь сам, а в логово гиен тебя не пустят.

Воин не стал сбивать дыхание, просто смерил носилки взглядом.

– Да помогут мне боги! – Самер поднял глаза к небесам. – Да, я знаю, Верховный должен устрашать. Но чтобы ты мог попугать чиновников… оно того не стоило.

Пока воин спорил с часовыми у ворот, маг раздвинул шторки паланкина. С моста открывался вид на ряды колоннад и старинное здание судейской палаты. Апельсиновые деревья давали совсем небольшое укрытие от бьющего с безоблачного неба солнца. В горячем воздухе казалось, что башни Круга шевелятся: как застывший навытяжку стражник, все же от усталости переступающий с ноги на ногу.

– Квамба́й! Пошел! – рявкнул Ндафа. Носилки, влекомые чернокожими верзилами, двинулись дальше.

Даже в столице многие уверены, что дворец и Район Садов – это одно и то же. На самом деле за стеной скрывался целый комплекс: дворец, храмы, казармы, ближе к реке резиденции советников – все это окружала зелень садов, аллеи вековых деревьев и искусственные пруды, в которых разгуливали по мелководью цапли. Парк тянулся и за дворцом, за коричневым зданием арсенала, и еще дальше он спускался к морю, укрощенный уголок леса, с павильонами для медитаций и смотровыми площадками, с фазанами и ручными обезьянками.

Сам дворец раскинулся скорее вширь, чем ввысь. Единственное высокое здание – квадратная Башня Справедливости, как заостренный белый клык, именно там располагались рабочие покои лучезарного. Самеру не доводилось в них бывать, но он знал, что башня расположена меж первым и вторым внутренними дворами: тем, что пестреет от одежд чиновников, и тем, войти в который могут лишь избранные вельможи.

Перед первым двором они оставили носилки: сюда въезжает только Царь Царей. От обилия работников разных ведомств, секретарей, гонцов и искателей милости мозаичная площадь казалась еще больше, чем была. Перед вторым двором Самер расстался с телохранителем: Ндафе вход в него заказан, и плох тот подданный, что не верит охране лучезарного.

Самеру навстречу вышел отряд в черном шелке и повязках, скрывавших лица.

Черные Братья, напомнил себе маг. Если Ианад и должен заручиться чьей-то верностью, то это они. Смысл их существования – служение Царю Царей, живому богу. Беда в том, что никто не знает, такие ли они фанатики, как говорят, верные до последнего вздоха, или давно стали обычной гвардией, а все басни об их преданности – звенящая медь и никакого богатства.

Об этом думал Самер, входя в Палату Бесед: небольшой зал, где поколения владык совещались с близкими сановниками. И тут же четверо, собравшиеся здесь, умолкли.

– А, это наш главный колдун? Боги воплотились в вас… мудрый.

Улам, брат узурпатора, откинулся на спинку резной скамьи из темного дерева. Он слегка наклонил голову – совсем чуть-чуть, словно признавая право Первого на существование.

– Мир вам и вашему Царству, лучезарный! Достойные господа!

Самер с порога поклонился Царю Царей и вельможам. Прошел на место и небрежно похлопал львиную морду на подлокотнике. Старый шакал! Пытается показать ему, кто в стае вожак.

– Мы все внимательно прочли описание плавания, – Улам коснулся листа рисовой бумаги перед собой.

– Рад, что мою писанину еще читают. За месяц я написал чуть меньше дюжины прошений, но все без ответа.

Четверо. Владыка, в маске, восседал на невысоком помосте, хоть и смотрел свысока, но выглядел потерянным. «Дядюшка Улам» был уже немолодым человеком с жестким непроницаемым лицом и седеющими волосами, заплетенными в замысловатую косу. Справа от него – Мизрах, советник Бумажного двора, этот предпочитал темный шелк и не носил украшений, разве что массивная золотая цепь говорила о высоком положении. Когда-то могучий, сейчас он стал, скорее, грузным. Последний из них, управляющий казной Гардуш, еще довольно молод: крупный, с курчавой бородой и военной выправкой.

Не четверо. Пятеро.

– Сейчас не лучшее время для шуток. – Еще один сидел в полутьме, в углу, и Самер прищурился, пытаясь его разглядеть. – Вкратце я уже растолковал советникам, о какой угрозе вы пишете.

Он вышел на свет и прошел к своей скамье, как раз напротив Верховного. Сухопарый, с пронзительными бледными глазами и седой бородкой. Он ведь… советник Ночного двора, вспомнил Самер. Вельможи лишь недавно восстановили упраздненное Азасом ведомство, но даже если бы оно существовало все время, немудрено забыть, что дворов в Царстве не три, а четыре. У Ночного двора нет палат и чиновников, никто не знает, сколько человек в сети осведомителей и лазутчиков. Признаться, Верховный даже не помнил имени советника.

– Жалима́р Налху́р, – тот догадался и назвал себя. – Мы с вами незнакомы, но вашего наставника я знал.

Что это, пустая вежливость? Предложение не записывать его сразу во враги? Нет, они что-то знают, вот и Мизрах хохотнул. Однако брат узурпатора не дал магу ответить:

– Мы все… немного удивлены вашим донесением. Царство ведет с Нагадой дела, посол Ксад частый гость во дворце и в Золотом дворе. Конечно, Высокий город не назовешь близким союзником, но мы вовсе не считаем его и врагом.

– Не уверен, что Ксад об этом знает, – у Жалимара была странная манера говорить: совсем тихо, глотая окончания фраз. – Я присматриваю за послами. За всеми. Стараюсь не упускать из виду, кто под их началом работает. Никто в посольстве не связан с колдовством, все простые смертные. Как и должно быть.

– Но в донесении вы не сомневаетесь, – Улам постучал сухим пальцем по докладу мага.

– Это… возможно. Я думаю, вы привезли и бумаги, и статую? – Советник бросил на чародея взгляд из-под тонких бровей. – Я говорил вам: Первому нет нужды лгать. Эта история может исходить не из посольства, а из самой Нагады. В Высоком городе правят…

– Наместник, – блеснул познаниями Царь Царей. – Это мы основали Нагаду, и они до сих пор зовут правителя наместником.

– В Нагаде правят наместник и Светлое собрание, – без выражения поправил Жалимар. И процитировал: – «Чтобы он ничего не мог сделать без Светлого собрания, а собрание ничего не могло сделать без него». В нем заседают влиятельные семьи. Нагади называют их отцами города. Наместник избирается из их числа. Если две трети не хотят видеть его правителем, наместник теряет титул.

– Борьба за власть внутри Нагады? – густым голосом спросил Мизрах.

– Возможно. В собрании много колдунов, некоторые получили место благодаря сильному Дару. В Высоком городе… скажем, у них есть лишний способ возвыситься. Первый путь – богатство, но у нагади есть еще второй, выдающийся Дар.

– Это только их дело, – сухо отозвался Улам. – Так вы настаиваете, что это угроза?

Жалимар молчал, как бы приглашая Верховного ответить.

– Иноземец собирает группу колдунов. Учит их отвратительным ритуалам, но главное – дает огромную силу. Как думаете, это угроза? – спросил Самер. – По меньшей мере, их нужно найти. Еще лучше проверить всех чужаков, которые живут недалеко от обителей.

– Это несложно, – Жалимар кивнул. – Ночной двор найдет две дюжины человек, которых можно оторвать от дел. По всему Царству они разъедутся небыстро, но через луну появятся первые плоды.

– Круг намерен сделать то же самое, – отметил маг. – Посланцы из столицы проведут дознание в каждом городе, где есть обитель.

– Колдуны станут бороться с колдовством? – Мизрах фыркнул.

– Круг станет бороться с иноземцами, которые угрожают власти Круга среди магов.

Самер искал ответ, понятный и веский для всех. Похоже, ему это удалось: обменявшись взглядом с советниками, Улам кивнул.

– Есть еще одно дело, – Гардуш провел ладонью по бороде. – Я бы не стал беспокоить посла. Нагада внесла займ Золотому двору, и сейчас не лучшее…

– Сколько? – подался вперед владыка.

– Уверен, лучше обсудить это без Первого-в-Круге, – когда Улам обращался к племяннику, его голос звучал тепло и даже добродушно. Но то, что царь не знает об этом, говорило яснее самых теплых слов.

Поняв ошибку, советник Золотого двора уткнулся в бумаги. Временами Самер дивился, что тот делает в их компании, а еще порой казалось, советники обменялись местами в последний миг перед вступлением в должность. Крепкий и простоватый Гардуш хорошо смотрелся бы перед войском и во главе Железного двора, а казна лучше чувствовала бы себя в руках Улама. Но, видно, брат узурпатора предпочитал не рисковать, для него мечи были важнее податей.

– Значит, решено, – подвел черту Улам. – Мы решили, что верим Кругу и не будем ставить в известность посла.

– Я бы не ставил его в известность по другой причине, – заметил Жалимар, его тонкие губы скривились. Первому стало любопытно: что бы тот сказал о сцене, свидетелями которой они стали. – Хотя бы пока расследование не даст результатов.

– И поэтому также, – подтвердил брат узурпатора. – Решено. И есть еще одно дело, оно касается главы обители.

Жалимар откинулся на спинку скамьи, словно его это уже не интересовало.

– Еще одна причина, почему мы склонны поверить Кругу. Только на этот раз! – не преминул напомнить Улам. – Значит, вы хотите передать ее на царский суд.

– Хоран уже доставили в приемный покой лучезарного.

– Беда в том, что… – Советник замялся, на сухом скуластом лице как будто мелькнуло сожаление. – Беда в том, что Царь Царей… не вправе решать подобные вопросы.

– Царь Царей? Не вправе? – Даже Ианада, в его-то положении, услышанное позабавило.

– Боюсь, что так, мой царь.

Улам все мялся, осторожно подбирая слова. Это ошибка, ошибка, ошибка – слова госпожи волн стучали в голове Самера, и маг похолодел.

– Когда мой брат… и ваш царственный батюшка, лучезарный… взошел на трон… он принял много решений касательно колдунов. Не все вошли в эдикт о Правосудии, некоторые акты уже были приняты, мой брат только внес в них изменения. Сокрытие от Круга… обладателей Дара, – мягко охарактеризовал советник, – и в прежние годы считалось преступлением.

– Разумеется, считалось! – выдохнул Первый. – Необученный маг опасен.

– И двадцать лет назад Азас Черный внес в акт дополнения, – заключил советник. – Неучтенные колдуны, которые пытаются скрыться от эдикта, – самые опасные злоумышленники. Такие дела должно рассматривать особым людям. Специальным дознавателям при Бумажном дворе.

– То было после войны, – владыка пожал плечами. – Сейчас судить старуху должен я.

– Это невозможно, мой царь, – бесцветным голосом сказал Улам. – Дело не в привилегиях, это вопрос мира в стране. Эти люди, о которых я говорю, они натасканы во всем, что касается колдунов. История Круга, законы магии… все. Все это они знают даже лучше самих колдунов. Мой брат и ваш батюшка предписал, что подобные дела решают особые люди. И что такие решения… никогда больше такие решения не должен принимать один человек. Даже он сам или его наследник. После ста двадцати лет царей-колдунов это только закономерно.

В Палате Бесед повисла тишина. Верховный заметил, что Жалимар с интересом разглядывает его из-под полуопущенных век.

– Бессмыслица! – бросил Самер. – Я никогда не слышал о такой коллегии. Ни одного такого суда не было. За все годы.

– Неучтенные колдуны всегда были, – возразил Улам. – Другое дело, что их убивали раньше, чем возникала потребность в суде. Есть грамота, подписанная двадцать лет назад. Ее внесли в архивы Бумажного двора, – советник начал терять терпение. – Если моего слова недостаточно, вы сами можете ее найти. Уверен, князь Мизрах вам поможет.

– Мы ходим вокруг да около! – громыхнул высокий судья. – Мы что, щадим чувства колдунов? Коллегия посмотрела дело и высказалась. Старуху сожгут на Каменном базаре.

– Круг заберет ее обратно, – выплюнул Верховный. – Я не позволю.

– Это невозможно, – спокойно повторил Улам. – Глава обители… эта Хоран… уже взята под стражу.

– Но это безумие! – воскликнул Ианад. Пожалуй, ему не стоило заступаться за чародейку. – И на Каменном базаре! Ты хочешь новой резни, дядя? Всем будет лучше, если толпа ничего не узнает. Люди должны чувствовать себя в безопасности.

– Но добрые люди Царства не в безопасности, – Улам лишь покачал головой, – последние ползвона мы только об этом и говорим. Что должны знать люди – так это что Царь Царей и двор их защищают.

Взгляд Жалимара казался немигающим. Не обращая внимания на царского соглядатая, Первый наклонился вперед.

– А еще мы знаем, что взятка – преступление, которое совершают двое. Отщепенцы родились не в хибаре землепашца. Об этом будут говорить на улицах. Люди могут подумать, что двор хочет замять дело, спрятать остальных преступников за воротами дворцов!

– Что ты имеешь в виду, колдун? – спросил Мизрах, но Верховный не стал к нему поворачиваться, он смотрел только на брата узурпатора. Не отрывая взгляда от князя, маг проговорил:

– В толпе всегда есть горячие головы, которые кричат о расправе. Люди не понимают то благо, которое делают советники. Если вдруг… если появятся проповедники, настраивающие толпу против богачей… не решит ли она поквитаться за мелочные, надуманные обиды?

Вздох или два ему казалось, что князь колеблется. Но куда ему тягаться с вельможей в играх, в которые тот играет дольше, чем Самер ходит по земле.

– Иногда народ слушает заправил, – после короткого раздумья кивнул Улам, – а иногда смеется и бросает камни. Да, у этих проповедников могло бы получиться. Но мы не знаем, куда повернутся настроения толпы, обратит она гнев против богачей или колдунов. Я бы не поставил медяка, кого из заводил люди послушают, а кого осмеют.

Самер молчал. Советник понял, что победил, и начал складывать бумаги.

– Коллегия приняла решение, не нам с вами его обсуждать. У нас есть несколько дней, чтобы подумать о порядке в городе.

Он обвел всех взглядом, задержавшись на каждом, включая Жалимара и царственного племянника.

– Спокойствие на улицах наша общая боль. Восстание двадцать лет как кончилось, но мир между простыми смертными и… магами… еще такой хрупкий. В любой миг он может пошатнуться. Войско и городская стража нашего доброго высокого судьи – вот залог этого мира. Мы делаем все, чтобы его сохранить. Но и Первый-в-Круге должен заботиться, чтобы его подопечные приняли происходящее. Очень важно, чтобы Круг не совершил необдуманных поступков. В противном случае…

Помолчав, он тяжко вздохнул и выложил, наконец, свою угрозу:

– В противном случае пострадают не богачи и даже не Круг, но Царь Царей. Любые волнения пошатнут трон, а мы знаем, какой неуправляемой бывает толпа. Уверен, каждый из нас сделает все для безопасности владыки.

11

Столица, Старый город, 9-е месяца Эпит

Мальчишкой Джен смертельно не любил уроков. Когда отец учил его счету и заставлял выписывать иероглифы скорописью, выдумывал пакости, чтобы терпение старого Зейда лопнуло и он оставил сына в покое. Совсем другое дело истории! Джен как завороженный слушал байки о царях и жрецах, далеких странах и позабытых эпохах.

– Один раз южные ворота заложили. Наглухо, представляешь? – говорил отец. – Было пророчество, что через них в город войдет Фла́мер Яростный, который объединил все Рассветные королевства. Сам понимаешь, никто их так и не увидел, светлокожих варваров, которые идут в бой, целиком закованные в металл. Через десять лет кладку разобрали, а ворота открыли.

Старый Зейд качал головой, а воображение Джена рисовало восточных воинов, похожих на медного богатыря из сказок, в шлемах с металлическими бородами. Как они живут там у себя, удивлялся он, ведь в таком доспехе недолго и испечься, но отец отвечал, что в их землях гораздо холоднее.

То, что юноша читал сейчас, было частью похоже на эти байки. А частью – на головоломные тексты, сродни ненавистным задачам о площадях.

Громче мебели сандалового дерева, громче ковров с прихотливыми узорами о богатстве достойного Йесода говорил длинный зал с рядом столов посередине и тесно сомкнутыми стеллажами вдоль стен. Здесь встречались свитки и рукописи на шелке, книги в деревянных, кожаных и тканевых переплетах. Тонкие занавеси затеняли высокие окна, со двора до библиотеки доносился плеск фонтана, да еще порой долетал аромат цветов в саду.

Больше всего Джена отвлекал не фонтан и даже не заглядывавшие в библиотеку слуги, а она. Сидя спиной к окну, окруженная мягким светом, точно колдовским ореолом, Налиска водила пальцами по столешнице и посматривала на юношу.

– А как думаешь, там есть что-то полезное? – Девушка коснулась края старого пергамента.

– Об этом судить твоему отцу, госпожа.

– Да он и сам не знал, – Налиска взмахнула тонкой рукой. – Здесь две-три жемчужины, мне он сказал так. Но ведь искать придется много лун, да?

Джен откинулся на спинку стула и отложил палочку для письма. Текст выдался трудным и на сгибах почти стерся, юноша переписывал его набело и пытался восстановить недостающие фрагменты.

– Тут есть места, которые твоему батюшке наверняка известны, но для меня они стали открытием. Например, я не знал, как Черный Азас держал всех колдунов в узде.

– И как же?

Налиска опустила локти на стол и положила голову на руки, глядя на Джена снизу вверх. Совсем как Сахра. Она вообще походила на его сестру.

– То, что колдуны называют Даром… оно проявляется по-разному. Некоторые совсем не умеют колдовать, но чувствуют чары и способны им сопротивляться. Колдуны, когда они отбирают детей у родителей, чтобы воспитать в Круге… они таких детей оставляют, им этот Дар бесполезен, и те живут обычной жизнью, даже не зная, что у них есть способности. А ведь их, может, рождается не меньше колдунов! Азас как-то узнал о них, начал разыскивать. Сколотил из них боевые отряды. Гафи́ры. А колдуны, представь, зовут их «псами узурпатора»! При каждой обители есть ищейки, которые присматривают за колдунами, и есть еще военные отряды, гончие и волкодавы, которых учат искать колдунов и предотвращать бунты.

– Ну, о гафирах я слышала, – девушку, кажется, рассказ не впечатлил. – Хотя не знала всей истории. Отцу бы не помешала парочка таких, правда?

– Я тоже слышал, – быстро добавил Джен. – Конечно, слышал! Вот только думал, половина пустые россказни. Я же говорю, твой достойный отец знает. Но есть и очень интересные места…

– Когда ты рассказываешь, у тебя загораются глаза, – отметила девушка.

– Все это просто интересно. Можно ведь… можно изучать дикарей-людоедов, у них найдутся мифы и истории, но это не значит, что они мне по душе, – юноша смутился. – На самом деле, чем больше я читаю, тем больше кажется… колдовство меняет что-то в человеке. Вот, послушай.

Он выудил из стопки относительно новую книгу, раскрыл на нужном месте, но, пробежав взглядом описание, решил рассказывать своими словами:

– Они продавали их в рабство. Своих же! Если какой колдун совершал преступление, но был силен, просто казнить его… считали недальновидным. Недостаточно бережливым. Им отрезали язык и отрубали все пальцы. Когда-то думали, что это обуздает силу. Ерунда, конечно… надевали ошейник и продавали хозяину ключ. И возможность уничтожить мага-раба в любой миг. Ну, это было очень давно, при царях-колдунах такого не делали. Но уже в царствование Азаса Круг продал девятнадцать Искалеченных.

Налиска повела плечами, словно отгоняя пробежавший по спине холодок. В льющемся из окна свете ее каштановые волосы казались медными, а кожа приобрела золотистый оттенок.

– Вот я и говорю: кто в здравом уме такое сделает, с собратьями? – Он вздохнул. – В прошлом творилось немало ужасов, но колдуны делали их особенно хладнокровно. Но что с них взять? Для них все – сгустки силы.

– Какая жуть! Меня пугает… – тихо проговорила девушка, – говоришь, при старом царе их продавали?

– Лет десять назад перестали. Но да, все так и было.

– Они еще живы. Только не все. А представляешь, где-то в Царстве живут эти безъязыкие, безрукие… служат какому-то вельможе. Может, даже здесь, в столице?

– Я об этом не подумал.

– И все равно, когда ты рассказываешь, у тебя загораются глаза!

Ее маленькая ручка нашла его ладонь, и Налиска сжала пальцы Джена. На мгновение юноша задержал дыхание.

Это безумие, чистой воды безумие! Малейшая вольность с юной госпожой – и он не просто вылетит из дома, его заставят горько и долго сожалеть. Все это он понимал. Но понимал и то, что Налиска сама ищет его близости, и ничего не мог поделать. Обиженная госпожа – тем более, такая госпожа – так же верно лишит его места, как разъяренный отец. Это заставляло его сердце сжиматься.

Но горше всего даже другое. Налиска и в самом деле была красива: утонченное одухотворенное лицо, длинные ресницы, а в вырезе алого платья, под тонкой, как паутина, накидкой, виднелись загорелые ключицы. Он дважды ее касался – ничего не значащие, мимолетные прикосновения с просьбой быть осторожней или подать такой-то текст, ее кожа оказалась мягкой, и гладкой, и шелковистой, а волосы напоминали ровный каштановый поток и пахли неизвестными травами.

Джен был еще очень молод, за всю жизнь он познал двух женщин, в последний раз еще до того, как слег отец. Его воображение не заходило далеко – перед сном, вдыхая запахи чужого дома, он представлял лишь как перебирает ее волосы или обнимает, чувствуя под пальцами гибкое, привычное к верховой езде тело.

Молчание затягивалось, и юноша лихорадочно искал слова, с которыми мог отнять руку, но на сей раз ему повезло. Высокие двери скрипнули, и в проеме показался старый евнух, личный слуга вельможи.

– Достойный призывает тебя, мастер Дженнах.

Джен резко выдохнул. Хвала Небесному Писарю: на столе громоздилось столько книг и свитков, что их сомкнутые руки было не разглядеть.

– Мне нужно идти, госпожа, – проговорил он. Встал, избегая ее взгляда.

Юноша ретировался так быстро, как уходил от стражников в родной Джамайе.

«Только бы не Налиска, – думал он. – Только бы не из-за нее!» Достойный Йесод казался хорошим и ответственным нанимателем, каждый вечер он вызывал Джена и расспрашивал, что тот вычитал за день. В первые несколько бесед юноша робел, но затем осмелел, и они с вельможей спорили, разбирая непонятные места. Было время, когда место в таком доме значило для него все. В ту пору Джен что угодно отдал бы, чтобы оказаться здесь. Теперь он служил Йесоду, почитай, из одной ненависти.

Ненависти и надежды, что с вельможей он отыщет убийцу скорее, чем сам.

Джену даже казалось, что брат советника им доволен. Но этот вызов непохож на другие: обычно достойный звал его под вечер, и никогда еще слуга не шел за Дженом, поторапливая и наступая на пятки.

Сегодня Йесод ждал в кабинете, под потолком которого скрещивались резные балки. Сюжеты картин по шелку ограничивались охотничьими сценами, зато в доброй дюжине видов. Загнанная лань, стреляющие по куропаткам лучники, а та, что висела за спиной достойного, изображала охоту на крокодилов в болотистой пойме.

– Входи, входи… – приветствовал его Йесод.

Неприступный слуга остался за дверью, а тон вельможи был дружелюбен. Джен поклонился и сел, но остался настороже.

– У меня для тебя известие, – без предисловий сообщил достойный. – Думаю, радостное.

Кажется, не Налиска. Но тогда что? Джен заметил, что вельможа улыбается хищной улыбкой. Тяжелые щеки сановника налились краской.

– Мы нашли его! Твоего джамайского колдуна, – кулаки Йесода сжались. – Верней, еще не его самого… стражник у Весенних ворот, которому я доплачиваю, сообщил, что в город въехали его дружки. Два неучтенных колдуна, дети джамайских торгашей. Стражник послал следом человека и знает, что они направились в квартал иноземцев, прямиком в этот храм нагади. Только сообщники, но где они, там и он! Уверен, ты со мной согласен.

По телу Джена прошла дрожь. В другое время он бы нашел любезные слова. В другое время – но не теперь.

– Что вы намерены делать? – резковато спросил юноша.

– Пока ничего, – вельможа сцепил перед собой руки. – Следить, ждать, пока нас выведут на сына джамайского хлыста. А то и на кого повыше. К тому же Декхул не в столице, я отослал его с поручением. Когда он вернется, у нас уже будут ответы.

Против воли губы юноши искривились в ухмылке.

– Я обещаю: мы найдем твоего убийцу, – твердо произнес Йесод. – Я доволен твоей работой, но даже… как бы ни сложилось, мы его найдем! Затем я тебя и позвал: хочу, чтобы ты знал.

– Благодарю, мой господин! Торжество наказания – мое самое заветное желание. То, что вы говорите… эти слова мне слаще музыки!

– Маленький льстец, – проворчал достойный. Впрочем, губ его коснулась улыбка. – Ладно, я сообщил, что хотел. Не позволяй мне тебя задерживать.

Все было словно в тумане, когда Джен покинул кабинет вельможи. Здесь, в этом городе, совсем рядом – вот и все, о чем он мог думать. Один раз у него не получилось, а повторно ему ни за что не удалось бы ни выследить ублюдка, ни подобраться вплотную и нанести удар. Но теперь… теперь, когда за хлыща взялся сам брат советника… «Скоро. Совсем скоро», – думал Джен и вспоминал изуродованное колдовством лицо Сахры, какой увидел ее в последний раз, в лунную ночь месяц назад.

Он не смог бы сосредоточиться на текстах, даже под пыткой, к тому же в библиотеке ждала Налиска, а потому юноша взбежал наверх, под самую крышу, где располагалась его комнатка.

Он бросился на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Новости достойного выбили его из равновесия, Джен отчаянно пытался привести мысли в порядок. Оставит ли он грязную работу Декхулу или станет проситься, чтобы его взяли с собой? Видеть, как имя хлыща будет втоптано в грязь! Теперь, когда безумие схлынуло, он не был уверен, что сможет так просто, не защищая себя, хладнокровно зарезать колдуна, точно свинью. Но стоило вспомнить, как тот цедил слова, как кривил губы, уверенный в своей безнаказанности, и кулаки сжимались сами собой.

Этажом ниже спорили слуги, сварливый женский голос, приглушенный половицами, казалось, зудел прямо над ухом.

Взяв себя в руки, Джен поднялся. Окно его комнаты выходило на север, по ту сторону залива должен виднеться квартал иноземцев, но особняки Старого города заслоняли обзор. Ему казалось, вдали маячит краешек Кара́ккской башни, в которой этаж за этажом располагались посольства, но и в этом он мог себя попросту убедить.

Разве достойный не пытался выпроводить его в город?

– Ты много работаешь, – сказал вчера вельможа. Джен смущенно молчал, но это оказалась не похвала. – Вчера ты сидел над свитками допоздна. Сегодня встал с кухарками, которые разжигают очаг к завтраку. Ты не кухарка, Джен. И не слуга.

Юноша помалкивал, не зная, что ответить, и Йесод покачал головой.

– Вот что, мастер Дженнах, – скептически произнес он. – Я бы не кормил тебя и не приютил в своем доме, если бы не имел на тебя планы. Со временем… возможно! – подчеркнул вельможа, – из тебя получится настоящий писарь, книжник. Но ты должен знать столицу, а не только книги и переводы. Сопроводи управляющего на базар, если боишься заблудиться.

– Так я и поступлю, господин! – кивнул юноша. – Не обещаю, что завтра, но скоро. Хочу закончить эту рукопись, «Об истоках силы».

Йесод, кажется, ждал другого ответа.

– Смотри сам, мастер Дженнах. Но учти, я не шучу.

Ну что же, не шутит и ладно. Действительно, пора бы посмотреть на столицу вблизи – и он должен видеть этот квартал. Джен собрался быстро: ему было нечего собирать, разве только переодеться. Совсем скоро он уже выскользнул из служебных ворот.

На противоположный берег узкого и длинного залива Серебряная Рука вели два моста, Джен нашел один из них, обогнув почтовую станцию, вокруг которой пытались разъехаться фургоны и телеги. В квартал иноземцев следовал оживленный людской поток, и он увлек парня за собой, пока не выбросил на пыльную улицу, среди домов, чьи далеко выдающиеся балки почти смыкались над головой.

У Джена не было плана, он хотел посмотреть на квартал иноземцев, понять, чем тот живет. В старых текстах о нем писали просто – «смоковная роща на той стороне». Но место смоковниц заняли немощеные кривые улочки и тесно прижавшиеся друг к другу здания. Уже больше звона юноша бродил проездами, на которых жили нагади, по переулкам, которые облюбовали южане и варвары из Рассветных королевств. Здесь продавалось все: от овощей и мяса до диковинного цветного стекла из Высокого города и окаменелой смолы, в которой застыли давно умершие насекомые. Здесь все толкались и кричали, квартал пах кожей, потом, а еще ароматом пекущихся лепешек и вонью гнилых фруктов в сточных канавах.

«Нужно найти этот храм, – подумал Джен. – Я должен знать, где это». И скрепя сердце он начал новый обход вокруг Караккской башни.

– Доходный дом в проходе О́роса, – бросил богато одетый нагади.

– Прямо до канала, а за мостом налево, – то был плосколицый степняк с разрисованным лбом, но в последний звон юноша дважды проходил указанным проездом и никакого «налево» не нашел.

– Да вот он! – Маленькая старушка, торговавшая тыквами, указала на серый дом, такой же, как его соседи. И захихикала. – Что, парень, Господин Сил тебе не благоволит?

Он и впрямь не взглянул бы на здание дважды – и зря, чего стоили косяки в виде резных фигур! Доходный дом в проходе Ороса… Но кто ж знал, что нагади устроят храм в доходном доме?

– Так ты идешь или нет? – Торговка погрозила ему задубевшим пальцем. – Смотри, парень! Вот как пришло к жрецу-то откровение, народ валом валит. Замешкаешься – и не пробьешься до заката.

Идет он или нет? Хороший вопрос… О нет, Джен вовсе не собирался рисковать: еще слишком рано, говорил достойный. Он только все испортит. Но улочка была такой узкой, в ней едва могли разъехаться два конника, юноша волей-неволей оказался у самых дверей. Изнутри доносились гул голосов и запах неведомых благовоний.

В конце концов, сейчас людный день, в святилище полно народу. Одна мысль, что убийцы были здесь, неудержимо влекла парня внутрь. Волосы у него на руках встали дыбом.

Может, его и вовсе не заметят?

Взбивая пыль, мимо Джена прорысил всадник, ему вслед понеслись проклятия старухи. Грязный старьевщик совал юноше под нос свое барахло. Оттолкнув торговца, Джен коснулся деревянного лика – и решительно шагнул внутрь.

И ничего не произошло.

Внутри царила прохлада, руки юноши вмиг покрылись мурашками. Несколько мгновений он привыкал к полумраку и густой взвеси от дыма курительниц и благовонных свечей.

Любопытно. В Царстве храм почитают жилищем бога… следуя аналогии, нагади заселили своих владык всех скопом. Ну точно бедняки в доходном доме. Бледные мраморные скульптуры были словно живые: статный бородач, пышнотелая дева с обнаженной грудью – они стояли, сидели, возлежали в расслабленных позах, каждый в своей нише.

Юноша брел вдоль алтарей, слушая шепот молящихся и негромкие разговоры. Он знал разве что буквы нагади, но надписи ничего ему не говорили. Ар-ти-дас. Си-хи-кои… Три седые женщины возлагали цветы и хлеба к ногам укутанной в мраморное покрывало матроны. «Глупец», – сказал себе Джен. Ну что он здесь найдет? Ему бы выяснить, зачем приходили дружки хлыща, с кем встречались, но он не Декхул, настоящее дело лучше оставить воину.

– Ты что-то ищешь, юноша?

Неожиданный вопрос застал его врасплох. Но то был лишь молодой жрец в простой серой хламиде.

– Я… нет, – Джен смутился. – Я пришел посмотреть храм. В столице так мало знают о нагади, и я… я просто пришел посмотреть.

– Похвальное стремление! Будь каждый так же любознателен, нас бы не встречали с предубеждением.

Священник кивнул, но не ушел, сложил перед животом руки, словно ожидая пояснений. Неужто узнали? Но кто? Нет, это невозможно!

– Я слышал, жрецу было откровение.

– О да, это так. В Высоком городе есть такой обычай… – начал нагади, когда его прервал шум в дальней части зала.

В полумраке, за дымной мглой, не сразу-то поймешь, что происходит. Толкотня, неясные выкрики. В свете мигающих лампад тускло мерцала позолота.

– Нечистые! – донеслось до Джена. – Боги отомстят! Город царей помнит прошлое! – На парапет взобрался нечесаный старик, потрясая не то палкой, не то погремушкой. Вблизи он наверняка и пах так же ужасно, как кричал. – Соленые волны смоют нечисть в море!

– Вот и еще один пытливый ум, – горько произнес жрец. – Приходи в другой день, юноша. Я все расскажу и покажу.

Джен вздохнул с облегчением, когда тот поспешил прочь. Пора бы ему убираться: посмотрел и будет.

– Заткните же безумца…

– Да стащите его кто-нибудь!

– Осторожно, у него нож!

У дверей парня настиг пронзительный женский визг.

Грохот тележек и лай уличных псов звучали музыкой. По улице тянулся запах подгорелой каши – и, боги, какое удовольствие было дышать им после фимиама!

Небо над крышами вовсю полыхало закатом, когда Джен скорым шагом пересек квартал иноземцев. Руки его дрожали. Проклятье! А ведь он хотел просто побродить и посмотреть. Как будто, стоит задумать подобное, кровь и безумие сами преследуют его. Он не сомневался: к утру господин узнает о происшествии. Какую весть ему доложат? Что проповедника скрутили, что тот успел кого-нибудь зарезать? Джен передернул плечами, прогоняя дрожь. В храме юноше казалось, что самый воздух пропах двуличием и затаенной угрозой. Они убили Сахру. Все они. Так он думал. Но те люди, что молились внутри… старые женщины, мастеровые… они-то ни в чем не виноваты.

Когда пыльные улицы сменились приличными мостовыми, он уже почти успокоился. До темноты оставалось звона два, и Джен решил сделать крюк и войти в Старый город по мосту Отрубленных Голов. Тому, о котором рассказывал Декхул.

Занятно, думал он, в Царстве бедняки несут гроши жрецам, у этих все наоборот. Молодой священник был одет совсем просто. Джен не удивился бы, если иноземцы не только не обирают паству, но и раздают нищим на пропитание.

– Бери пример с нагади, они куда хитрее нас, – говаривал отец. – Вот увидишь, они еще будут хозяйничать на наших берегах, как на собственных. А все почему?

– Почему?

– Да потому что у них правят торгаши! – Старик даже руками всплескивал. – Торгаш знает: чуть он одряхлеет, напарники мигом его сгрызут. Они все хотят друг друга переплюнуть, и наверху самые хитрые, самые прожженные, самые удачливые. Они выторговывают лучшее для Высокого города, иначе их быстро обскачут. А князьям или чиновникам в чем состязаться? Кто слаще славит Царя Царей? Говорю тебе: нагади еще станут хозяйничать, а простой люд только радоваться будет.

Может, оно и так… да только Сахру, их малышку Сахру убил колдун, а его подельники направились прямиком в храм нагади.

По сторонам моста и впрямь торчали стальные пики. Высоченные, в три человеческих роста, они зловеще темнели на фоне догорающего заката. Хвала богам, пустые. Впрочем, на них никто не обращал внимания: по бокам теснились лавки и лавчонки. Как и рассказывал Декхул, здесь были и полотняные навесы, и каменные павильоны со входами, занавешенными тончайшим газом, чтобы простой люд не глазел на богачей-покупателей. Джен задержался у прилавка с женскими вещицами. Атлас, шелк и парча переливались в свете медных ламп. Ему хотелось подарить Налиске полупрозрачную накидку в тон глаз. Или мягкие сандалии из крашеного тростника.

«Она достойная госпожа», – напомнил себе юноша и двинулся дальше.

Но далеко от прилавка не ушел.

Сперва закружилась голова, и Джен остановился, зажмурился, однако дурнота не унималась, только стала сильнее. В ноздри ударил резкий запах дешевого пойла. Колени его тряслись от слабости, и мост под ногами вдруг качнулся.

– Эй, парень!.. – краем уха услышал он, но ответ застрял в горле. Запах сгустился до тошнотворной вони, и юношу вырвало. Далеко, словно за дюжиной подушек, возмущалась женщина: – Пьянь! Свинья! Что ты наделал?

Мост продолжал крениться, и Джен дрожащими руками вцепился в трещины меж плитами, не обращая внимания на грязь и блевотину.

– Но-но, парень! А ну вставай! – Мужской голос долетал издалека, едва слышно, а потом уже спокойнее: – Ну напился, с кем не бывает. Сейчас мы его…

Юношу бесцеремонно встряхнули. Дурнота стала отступать, когда в лицо прянула тряпица, смердящая резкой и затхлой вонью.

– Сейчас мы его… снесем с моста, ему бы отоспаться, – успокаивающе говорил мужчина, закинув руку Джена себе на шею. Голос то уплывал, то вновь звучал над ухом, с каждым разом все тише. – Отоспаться, да. С кем не бывает. По малолетству-то… Просто отоспаться.

12

Столица, обитель чародеев, 10-е месяца Эпит

В небе над Каменным базаром кружила одинокая чайка. Но, как ни старался Самер смотреть вдаль, взгляд нет-нет да и соскальзывал к рядам лавок, что ступенями спускались к центру грандиозного амфитеатра. Головы, головы, плечи, спины… все пять ярусов затопило живое море. Несколько дюжин Черных Братьев и добрые полтысячи простых стражников растянулись цепью, сдерживая взволнованную толпу.

– Хоран, ученица Рехе́мы из линии Оме́йи!

Судья говорил громко, хорошо поставленным голосом, слова приговора отчетливо разносились над ложей достойных, а вот что слышали простые горожане, оставалось загадкой. А нужно ли им слышать, спросил себя маг. Самое главное они увидят.

Чайка пронзительно крикнула и скрылась над краем амфитеатра.

Когда ей предложили сказать последнее слово, Хоран расплакалась. Жалкое зрелище – рыдающая старуха. К тому же чародейку одели в богато расшитую белую ковву, вряд ли кто испытал к ней сочувствие. Скорей наоборот: толпа взревела, с нижнего яруса посыпались гнилые фрукты. Лишь один почерневший гранат долетел до помоста, да и тот угодил не в чародейку, а в солдата.

Она кричала. Скорбная, медлительная старушка Хоран, когда-то и она много смеялась и бродила вдоль набережных, а огни фонарей отражались в воде, как цветные бусы. Когда ее привязали к столбу, Хоран молила Верховного: громко, истошно… маг стоял среди сановников, он должен был видеть все, но ничего не мог поделать. Когда у ног старухи заплясали первые язычки пламени, мольбы сменились проклятиями, а потом протяжным воплем. Ее крик и сейчас стоял в ушах, а ночью преследовал Самера в кошмарах.

– Ты впустую себя терзаешь, Первый.

Маг тряхнул головой, прогоняя воспоминание.

Лайла! Верховный думал, что после совещания высшие чародеи разошлись, но нет, выходит, госпожа волн осталась, проковыляла за ним в спальню. Забавно, она никогда не называла его мудрым. «Как будто есть за что!»

– К чему ты клонишь? Мне что, гордиться этой казнью?

– Не пори чушь! – Голос Лайлы напоминал карканье. Она без смущения уселась на смятую постель Верховного. – Можно подумать, это ты ее казнил.

– Но я отдал ее двору. И, если меня не подводит память, ты была против.

– Память тебя подводит, Первый, – холодно ответила чародейка. – По всем законам Царства и Круга Хоран совершила преступление. Ее бы все равно судили. А спорили мы, торговаться нам, побороться или сделать красивый жест.

– Это был не суд, а расправа. Я сам отдал старушку убийцам, – жестко возразил Самер.

– Не будь глупцом! Убийцы наложили бы на нее лапу, не сейчас, так через месяц. Расправа, я согласна… и я бы хорошенько все запомнила! Но не для того, чтобы есть себя поедом: они этого и добивались, унизить нас и раздавить… Думай о мести, а не о своих чувствах. Ты Верховный, Самер!

– Совет считает иначе, – огрызнулся чародей.

– Ты не хуже меня знаешь: Совет созвали горячие головы. Молодняк. Мы все донесли до Залов, что склока только на руку двору.

Лайла поднялась с удивительной для ее возраста решительностью.

– Если ты надеешься спихнуть ношу, то не выйдет! – в раздражении сказала она. – Придется попотеть.

Госпожа волн была сердита, но все же ходила она плохо, так что ответ мага настиг ее у дверей:

– А если я не гожусь для этой ноши? – Лайла медленно обернулась, опираясь маленькой ладошкой о стену. – Это ведь Сафара прочили в Верховные. Я прав или нет?

Госпожа волн помолчала прежде, чем ответить.

– Да, так хотел старик, – признала она. – Но Сафар не подошел бы. Мы все так решили. Слишком себе на уме.

– И вы назвали Первым мальчишку. Чтобы вертеть им, как вздумается! Только мальчишка остался мальчишкой, не прошло и четырех лун, а он натворил дел, – горько закончил маг.

– Мы все начинали с того, что… были удобными, – спокойно ответила чародейка. – Ты останешься Верховным, Самер. Хочешь этого или нет.

В воцарившейся тишине Лайла кивнула: не то своим мыслям, не то довольная, что Первый не перечит.

– Ты знаешь, где меня найти, когда закончишь пожирать себя и придешь в чувство.

Верховный не нашел, что ей ответить.

До заседания осталось ползвона – достаточно времени, чтобы и поглотить себя, и выплюнуть, и начать по новой. Самер предпочел бы провести ползвона с Именрой, но чародейка давно не приходила, как раз со дня казни, а ему самому не хватило смелости ее искать.

Прокляв свою нерешительность, маг вновь отвернулся к окну.

Полуденная жара подмяла столицу, но в воздухе пахло обещанием дождя. Помнится, старик тоже любил торчать у окна, разглядывая то Путь Благовоний и Храмовый остров, то дворики и закоулки обители. Совсем юные ученики пересекали главный двор бегом. Неофиты постарше шли медленно, свысока поглядывая на детвору.

Было время, Самер тоже возвращался с занятий степенно. Бездна! Как же он карабкался в гору, словно по-прежнему доказывая отцу… Нет, Гирав Алай не запретил сыну отправляться в Круг, просто напомнил Саю, что тот единственный наследник, а магу запрещено владеть землей и носить титулы.

– Решай сам, – сказал Гирав в тот вечер.

Как будто у него был выбор!

– Тогда и у меня больше нет сына. Ты сам отказался от семьи и рода, – для себя отец уже все решил.

Он так и не поверил, что это не блажь, что мальчик не сможет затаиться на семь лет. Имение досталось кузену Шари́зу, Самер ждал этого и ничему не удивлялся. Кроме одного: отец так и не ответил ни на одно письмо. А мальчик писал. О, сколько он писал! Едва узнал, что его Дар сильнейший за много поколений. Потом – когда сам Верховный выбрал его учеником. Поначалу он еще надеялся, что отец будет горд.

Самеру вдруг вспомнилось, как Круг назвал его Первым. Лайла и Кадар прямо там, в палате Совета, поднесли ему черную ковву. Он был удивлен… нет – ошарашен. Пожалуй, немного испуган. И все же, если бы он мог, наутро отправился бы домой, чтобы хоть поговорить с упрямцем. Они ведь ни словом не перемолвились с тех пор, как Самер ушел. Бездна! Как последний мальчишка, он хотел показаться отцу в черной ковве, чтобы тот пожевал губами, похлопал по плечу и сказал, что никто из рода Алаев не взбирался так высоко.

Все эти годы, все его дела – ради отца. Или ради себя, подумал маг, но уж точно не для Круга. И вот, что вышло.

Солнце неумолимо взбиралось выше, а тени съеживались, пока над столицей не поплыли бронзовые голоса гонгов с Храмового острова.

Пора.

Маги собрались поглазеть на отстранение Верховного, что бы там ни говорила Лайла. Толпа в разноцветных коввах молча расступалась и смыкалась за спиной, Самеру потребовалась вся выдержка, чтобы держаться прямо.

Что же, поделом!

Он миновал мощенную мозаикой аллею, и перед ним раскрылись потемневшие двери палаты Совета. Здесь шаги отдавались эхом от беломраморных стен и ясно слышались даже сквозь приглушенные шепотки. Ряды каменных скамей поднимались полукругом выше человеческого роста. Миновав проход меж сиденьями, Самер остановился перед возвышением из пяти ступеней. Высшие чародеи восседали на неудобных мраморных тронах у подножия неимоверной глыбы киновари.

«Кровь, – подумал Первый. – Она ведь символизирует кровь: всех, кто боролся за Круг и кто не дожил до его основания. Но прошли сотни лет, а чародеев казнят, как прежде».

Первый понял, что слишком долго стоит перед возвышением, словно проситель. Вот и Лайла подала знак, чтобы он скорей занял место. Верховный поднялся по ступеням, и, повинуясь Сафару, двери сами собой сомкнулись. Маг ничего не мог с собой поделать: ему казалось, что защелкнулся капкан.

Старший наставник неторопливо поднялся.

– Вы все знаете, что этот Совет созвала группа молодых чародеев, – начал он. Его тон яснее ясного говорил, что он думает по этому поводу. – Они обвиняют Верховного, будто он действует вопреки нуждам братства или неспособен быть Первым. Ни один из смотрителей Залов не поддерживает зачинателей. Но правила есть правила: мы устроим слушания.

Теперь он должен был отвечать, и Самер глубоко вдохнул. «Судилище за судилище, – сказал он себе. – Все по справедливости». Но старый маг закончил по-другому:

– Чем вы подтвердите обвинения?

Стоило наставнику сесть, со скамьи вскочил начинающий лысеть чародей из Зала Ветров.

– Все знали, что Верховный приготовил Хоран на заклание! Верно, братья? Целую неделю мы ждали и помалкивали. Может, мы только помешаем! Может, Первый хоть палец о палец ударит? Но нет. То, что мы видели… это… это было ужасно!

Все знали? Целую неделю? Или Сафар, или другой смотритель слишком многим делится со своим Залом.

– Я не говорю, что Первый ставит двор и сына узурпатора выше Круга, – меж тем продолжил чародей. – Но тогда это ошибка… самая кровавая, самая ужасная ошибка после смуты! Братья, хотим ли мы еще таких же промахов?

С задних скамей донесся ропот одобрения. Но смотрителей Залов он, как будто, не тронул.

– Если уж вы все знали, – господин пламени не потрудился встать, – может, вам известно, что нас загнали в угол?

– Так пусть Верховный расскажет! – запальчиво крикнули от дверей.

Самер поймал взгляд Именры, любовница сидела в первом ряду, в трех шагах от площадки, где члены Совета выступали с речами. Она казалась неприступной и суровой, словно не было проведенных вместе лет.

– Я не припомню… – громко заговорил Первый.

Он дождался, пока зал утихнет. Маг слышал, как недовольно закряхтела Лайла, но не все же ему молчать, пока Совет обсуждает его, словно кобылу на продажу.

– Я не припомню, – продолжил он, – чтобы мой предшественник докладывал о каждом шаге. И в самые славные годы, о которых здесь все грезят, Верховные носили золотую маску и собирали Совет едва ли пару раз. Только при мне, в последние три луны, вы приняли больше решений, чем за три года. Чего вы ждете? Что я стану обсуждать все?

– Но мы ничего не решали, ни по суду, ни по казни!

– Кто решил судьбу Хоран?

Самер возвысил голос, заглушая выкрики:

– В деле Хоран у нас не было выбора. Круг поступил единственно возможным образом.

Лысеющий маг из Зала Ветров вновь поднялся.

– Ты говоришь, что тебя вынудили, мудрый. Но мы так и не услышали, кто и чем тебя заставил. Твои слова особенно удивительны, учитывая… всем известно о давней дружбе между тобой и сыном узурпатора.

– Если хочешь взять слово, Раси́н, выйди на середину и объяснись, – выплюнула Лайла. – Ты кричишь, как…

Верховный поднял руку, призывая ее к молчанию.

– Хоран совершила страшное преступление, – ответил он. – Ее ничто не могло спасти. Это мнение разделяю не только я, но и высшие чародеи, и другие маги, с которыми мы советовались.

Собрание вновь загомонило:

– Какое преступление?

– Круг должен знать об этом!

– Почему мы ничего не слышали?

Расин снова поднялся.

– Мне горько слышать это от тебя, мудрый. Особенно горько, потому что я уверен – и двор, и Царь Царей знают о проступке, но нам ты говорить отказываешься. Совету остается гадать: так ли тяжел ее грех, действительно ли он стоил…

– По-твоему, Первый лжет? – громыхнул старший наставник. – Так обвини во лжи нас всех! Верховного, всех высших чародеев, наших учеников. Ты готов к этому?

Не то, все не то! Замысел Лайлы вызывал сомнения, еще когда они обсуждали его с утра. Госпожа волн предлагала разделить ответственность меж смотрителями Залов. Она обещала потолковать с Именрой, Сафар и Ханнан – с собственными учениками, создав иллюзию доброй дюжины старших и самых могущественных магов, которые решили то, что решили. Обвинить всю верхушку Круга непросто. Нет, они не осмелятся… Но этот Расин, он допытывался о причинах, зная, что высшие чародеи не готовы рассказывать о нагади.

Все не то! Расин не полезет на рожон, на сей раз трюк пройдет, но напряжение в Круге не исчезнет. Скорее, наоборот: оно только усилится.

Самер поднялся, с высоты ступеней разглядывая спорщика.

– Ты в третий раз упомянул Царя Царей. Как будто намекаешь, что я верен сперва ему, а уж затем Кругу.

– Я такого не говорил, мудрый!

– Нет, ты просто оставил закладку: один раз, второй… чтобы потом, когда книга начнет сама раскрываться на нужной странице, ты к ней вернулся.

Поколебавшись мгновение, Верховный спустился в центр зала, точно простой докладчик, держащий речь перед Советом.

– Хорошо. Если хочешь, я расскажу о преступлении Хоран. Учти, что рассказ будет долгим.

– Первый, мы все обсудили! – прокаркала госпожа волн. – Мы сошлись, что это неразумно.

– Это неразумно, Лайла, – спокойно согласился Верховный. – Но еще хуже делать вид, будто мы водим Круг за нос.

Похоже, он поступил верно: лица в первом ряду смягчились, во взглядах читался намек на одобрение. Боги, он уже позабыл, каково это – стоять здесь, внизу. Ряды скамей поднимались выше его роста, четыре сотни взглядов были прикованы к нему. Верховный облачился в тяжелые официальные одежды, но и в них он чувствовал себя уязвимым и беззащитным.

Высоко подняв голову, словно ученик перед наставником, Самер начал отчет – уже в который раз за горсть дней. Шепотки и приглушенные возгласы вынуждали его говорить все громче, но, когда он закончил, скамьи окутала тишина.

– Это и есть причина нашего молчания, – подытожил Верховный. – Среди нас те, кто получают от нагади силу, если не в этой обители, то в других. И поэтому же я решился обо всем рассказать: они только и ждут раскола в Круге.

– Прости меня, мудрый, но мне все видится в ином свете, – маг воздуха говорил вежливо, однако взгляд его был холоднее гадюки.

– Расин, хватит мутить воду! – отрезал тучный чародей в алой ковве.

– Дайте ему сказать!

– Мы должны услышать всех!

Именра сидела в паре шагов, холодная и недоступная. Обижена? Рассержена? Боги, и он еще удивлен: да весь Круг рассержен и растерян, просто одни готовы зайти дальше других.

– То, что ты рассказал, мудрый, многое объясняет, – продолжал Расин. – Но вопрос, который мы подняли, теперь стоит еще острее. Да, я по-прежнему не уверен, что Хоран заслужила такую казнь. Она совершила страшное преступление – но в глазах двора. Для Круга бедная женщина лишь оказалась падкой на золото – серьезный проступок, но не тот, за который казнят. Если бы мы попробовали…

– Мудрый все объяснил! Чем ты слушал, Расин? – с места перебил наставник землеописания.

– Я не закончил, – поджал губы маг. – Соглашусь с Первым, дело сложное и запутанное. Я не разделяю всеобщего убеждения, что следовало сразу сдаться. Даже если отложить этот вопрос в сторону… Даже если! Другой вопрос встает в полный рост, еще острей, чем прежде! Когда Кругу угрожают – и извне, и изнутри, – братья, хотим ли мы, чтобы за тысячи жизней отвечал умный, способный, но такой молодой чародей? Не управлявший Залом, всего пару лет посидевший в Совете? Едва переваливший за тридцать?

Самер чувствовал, как прилила к щекам кровь. Если бы змей знал, как соблазнительно звучат его слова!..

– У тебя на примете другой? – прямо спросил он.

– Любой из смотрителей Залов, – мягко ответил маг. – Любой. Я ни в чем тебя не виню, мудрый. Но вопрос не праздный…

– Довольно, Расин, – прервал его господин ветров.

– Они и сейчас помогают тебе, но…

– Довольно!

Не дожидаясь конца перепалки, Верховный повернулся к спорщику спиной. Он занял место в ряду высших чародеев, когда ругань и споры вдруг стихли. Это Сафар поднялся со своего трона.

Вот уж кто управлял настроениями Совета. Несколько мгновений господин ветров молчал, приглаживая усы.

– Расин из моего Зала, но это не значит, что я его поддерживаю, – для начала коротко пояснил Сафар.

Он вновь умолк, но садиться не спешил, словно крутя в уме головоломку. Зал совсем затих, ожидая продолжения. Тишина стала такой плотной, что клинок и тот застрянет.

– Не знаю, откуда вы взяли про давнюю дружбу Царя Царей и Верховного, – заговорил смотритель. – Это сделка, ее заключили три луны назад. Юный владыка бессилен, но сейчас он наш единственный союзник. И Первый – единственная ниточка к нему.

Смотритель вновь пригладил усы. Самеру не понравилась задумчивость в его взгляде.

– И все же в словах Расина есть правда. Четыре года назад был жив старый Газван, а на трон взошли юный царевич и его соправитель Мауз, оба благоволили Кругу. Мы поверили, что годы резни и притеснений кончились. То была ложная заря.

Все взоры в палате направлены на Сафара. Сейчас он продолжит – и все тщательно построенные замыслы рухнут.

И Самер не ошибся.

– Темное время… – проговорил господин ветров. – Еще темнее оттого, что мы к нему не готовы. В такие годы нельзя быть Первым только за выдающийся Дар.

Верховный сдержал рвущиеся с уст ругательства. От стены к стене по залу побежали шепотки, становясь все громче.

– Вздор! – опомнилась госпожа волн. – Что ты предлагаешь? Сменить власть в Круге?

– Никак нет, Лайла, – спокойно отвечал смотритель. – Первый останется на своем месте, ему исполнять сделку и принуждать царя, если придется. Но править в Круге должны опытные маги. Мы должны забрать часть полномочий.

Собрание разразилось криками. Все повскакивали с мест и заговорили одновременно, споря, объясняя и перекрикивая друг друга.

– Чтобы он стал беспомощным, как юнец на троне? – в воцарившемся гвалте смотрители обсуждали его не таясь.

– Чтобы мы стали столь же сильными, как советники, – пояснил Сафар.

Впрочем, их уже никто не слушал. Сперва с задних рядов, а потом и по всему залу прокатилось: «Голосование! Надо голосовать!» Маги устремились в центр зала, где брались за руки, словно затеяв хоровод. Все новые чародеи вступали в круг и объединяли силы, вскоре воздух в палате Совета потрескивал от сдерживаемой мощи.

– Пойдем, Лайла, – Сафар церемонно подал чародейке руку. – Ханнан… Еще немного, и Круг проголосует без нас. Верховный…

Смотритель протягивал старинный посох, оплетенный резными символами стихий. Стоило Самеру взять его, и высшие чародеи поспешили вниз, чтобы присоединиться к остальным.

Можно ли еще хоть что-то изменить? Нет.

Окованное железом оконечье со звоном опустилось на мраморные плиты.

– Кто поддержит господина ветров и ограничит власть Верховного? – громко спросил Самер.

Первый стоял спиной к глыбе киновари, совсем рядом – он кожей чувствовал устремившуюся в камень силу. Словно солнечное тепло на плечах. Волоски на руках встали дыбом, как во время грозы.

Он вновь ударил посохом оземь.

– Кто против и хочет оставить власть Верховного неизменной?

Новый поток силы, от которого заныли виски. Самер ждал, сколько мог, но все же опустил посох в третий раз. Чародей обернулся.

Камень Круга не лучился ослепительным светом, как бывало, если собрание голосовало единодушно, но и не темнел, как грозовая ночь. Ломаные алые грани источали неяркий и ровный свет: так горят масляные лампы, укрытые бумажным абажуром.

Все ясно без слов, но порядок есть порядок, так сказал бы Кадар, и Первый произнес:

– Круг сказал свое слово. Решение принято.

Собственный голос показался ему хриплым и надломленным.

Лайла умела быть настырной и оставалась сильной чародейкой, несмотря на возраст: Верховный своим ходом дошел до башни Основателей, но госпожа волн уже поджидала его в покоях под крышей. Она переходила от кресел к столу, от стола к шкафу с книгами, поглаживая темное дерево и обводя инкрустации.

– Прошу прощения, мудрый! – Ндафа был тут как тут. – Я не смог оставить старую женщину на лестнице.

Старая женщина только что перенеслась на тысячу локтей, прямиком из палаты Совета, но это он объяснит воину позже. Самер лишь кивнул.

– Хорошо. Подожди, пока мы закончим.

– Полвека назад я мечтала занять эти комнаты… – проговорила Лайла, стоило Ндафе выйти.

– Ничего. Скоро. Не займешь по форме, так будешь править из своих покоев.

– Все это ничего не значит! – горячо заверила чародейка. – Ничего, слышишь? Сафар не получит власть, пока я и Ханнан на своих местах. Делай, что нужно, а мы поддержим!

– Кажется, вам тоже перепало немного власти, – маг сорвал тяжелый черный кафтан и отбросил прочь, не обращая внимания, что тот соскользнул с кресла на пол. – Зачем стараться, я и так все сделаю. А если что, вы меня принудите.

– Не язви. И без тебя тошно.

– А почему мне не язвить, Лайла? – Первый упал в кресло. – Я получил ровно то, что хотел: снял ношу, которая мне не по плечу. А как вы ее поделите… все Сафару или вам тоже немного – это уж как вы договорились.

– Ты же не думаешь… – чародейка задохнулась от негодования, – что это представление, что… что мы вместе это подстроили!

Нет, сказать по правде, Самер так не думал. Но он ненавидел себя еще сильнее, чем с утра – если такое возможно, и был не расположен к вежливой беседе.

– Не знаю, о многомудрая Лайла, даже не знаю… Я должен исполнять сделку и слушаться. А все, что свыше, не моего ума дело.

– Ты просто… ты надо мной насмехаешься!

Конечно, не без того. Но он злился на себя куда больше, чем на Лайлу. Пока госпожа волн осыпала его площадной бранью, Самер смотрел на чародейку. Маг привык думать, что он лишь марионетка, что старые опытные чародеи отпустили ему столько власти, сколько сочли нужным. Он будто бы впервые заметил… боги, насколько же она стара! Все они – и Ханнан, и старший наставник, и особенно госпожа волн – все старики. Мудрые. Опытные. Но ни один не оказался дальновиднее. До сих пор Самер барахтался в бурных водах, зная, что за спиной стоят истинные правители Круга. А выходит, за спиной была горсть стариков, которые так же цеплялись за него, как он за них.

От этого становилось еще страшнее.

– Я сказала: ты останешься Верховным, хочешь этого или нет! – гневно закончила госпожа волн.

– Я догадался, что ты мне угрожаешь, – он постарался улыбнуться. – Прошу, давай поговорим об этом завтра. Или послезавтра. Когда станет ясно, что мы натворили.

Чародейка все еще кипела негодованием – дверь за ней захлопнулась с треском. Самер застонал и с проклятием рванул ворот коввы. Ндафа не потрудился закрыть ставни или задернуть занавеси: за пару звонов воздух в гостиной стал тяжелым и влажным, так что было трудно дышать. Маг устало провел рукой по лицу и начал растирать шею, когда телохранитель бесшумно скользнул в комнату.

– Все так плохо? Я уже знаю о голосовании.

Лайла, как всегда, не замечала простых смертных: ее не заботило, что Ндафа может услышать крик.

– Круг сам не понял, за что проголосовал, – проворчал Самер. – Ограничить власть Верховного, отдать смотрителям… да, но что забрать и как отдать? Думаю, будут еще голосования, а мы пока поогрызаемся.

– Совет додумался или его надоумили?

Ндафа сразу вычленил главное.

– Хотел бы я знать!

Квадрат солнечного света подползал к ногам чародея. Бормоча ругательства, Верховный выбрался из кресла.

– Расин, мой оппонент, из Зала Ветров, – начал пояснять он. – Но это ничего не значит. Мало ли, кто из какого Зала? Мне показалось, громче всех с задних скамей кричали ученики Сафара. Но я боюсь ошибиться и не знаю… он все заранее задумал, наш господин ветров, неужели он потому и согласился, еще тогда, неделю назад? Отдать Хоран, чтобы все пошло вразнос? Или в самом деле мне не доверяет? Он один или другие смотрители тоже? Ты видишь, Ндафа, из меня заговорщик еще хуже, чем почтительный сын… Я ничего не предусмотрел. Искал в своем доме чужаков, а в спину ударили домочадцы.

Он прошел к столику с кувшинами и поболтал в воздухе бутылью.

– Вина?

– Себе налейте. Вам нужнее.

Телохранитель поднял упавший кафтан и аккуратно развесил на спинке кресла. Самер послушался и одним глотком осушил чашу.

– Мне хочется прийти на Совет и при всех содрать с себя черный наряд, – с досадой произнес Первый. – Но, Бездна, я просто не могу! Нас обложили голодные шакалы со всех сторон, а я… а я воюю со своими.

– Ну, пока это не война, – проворчал Ндафа. – Пустые разговоры. Бахвальство. Ваш батюшка сказал бы, что павлин трясет хвостом. Когда вы поставите этого Сафара на место, у остальных появится повод задуматься.

Как славно было поддаться уверенности в его тоне, его убежденности, что склоки Круга – дело почти решенное. Но маг хорошо помнил, как тем же тоном убеждал Именру: все будет хорошо, моя девочка, – так он говорил, – место в Совете твое по праву, ты сама знаешь. Боги, сколько же лет прошло… Они оба забрались слишком высоко, чтобы оставаться просто любовниками.

Именра. Вот кого ему сейчас не хватало.

– Прости, что ты сказал? – переспросил маг. Ндафа распинался уже не меньше минуты. Проклятье, он совсем раскис!

– Жалимар из Ночного двора, – терпеливо повторил воин. – Я разузнал, где его нашли советники.

– Старый верный солдат? – предположил Самер.

– Гафир-ха-гафир, страж над стражами. Бывший главарь ищеек.

Верховный выругался.

– Еще один враг. Как будто старых было мало… И не солгал, чтоб его! Наверняка он знал старика, – мрачно изрек маг.

– Есть еще кое-что. Пока шел Совет, приходил посыльный. Я счел возможным прочитать письмо, оно от джамайского хлыста.

– Еще дурные вести? Что там?

– Сначала я решил, что ничего особенного. Напоминает о вашем обещании… ну, о парне, что порезал сына, – Ндафа прошел к столу и взял лист дорогой бумаги. – Но дальше тут… он нашел след колдунов, вот только люди, которые их выслеживали, исчезли. Как сквозь землю провалились. Вечером поднялись в свою комнату в харчевне, а наутро никого.

– Неудивительно, – желчно бросил Самер. – А чего он ждал?

– Хлыст не пишет, чего ждал, – с усмешкой отозвался воин. – Старина Джалид даже выбрался из своей провинции. Смерть здесь, смерть там. Каждого мертвеца не отследить, сотни людей гибнут ежедневно. Но, в общем, хлыст уверен, что колдуны движутся к столице.

– Когда? – Искра интереса заставила мага вернуть бутыль на столик. – Когда это было?

– Около месяца… – Ндафа еще раз пробежал взглядом строки и отложил послание. – Они медленно, но верно двигались на запад, целый месяц.

– Это первые хорошие вести за неделю, – Самер невольно улыбнулся. – Их нужно перехватить в предместьях, слышишь? В городе они быстро затеряются.

Он расхаживал перед холодной жаровней, перебирая новости в уме.

– Боюсь, они уже в столице, – Ндафа оторвался от созерцания сцепленных рук. – Я приставил четверых парней к воротам, как вы и просили. Убийцы вошли в город второго дня. Мы бы и не заметили, не увяжись за ними стража.

– За ними приставили хвост?

– Что-то навроде. Но мои парни знают дело. Вояки проводили колдунов до храма в квартале иноземцев, но Нженга отыскал самое лежбище. Сегодня доложился! – с гордостью отметил воин. – Это в северных пригородах, когда-то был район богачей.

– Храм Господина Сил! – Верховный сжал кулаки. – Конечно, куда им еще податься?

– Вы думаете…

– Нет, Ндафа, храм настоящий. Сотни иноземцев не могут быть заговорщиками. Но это лучшее место, чтобы найти наставника, передать весть другому беглецу… Бездна! Темерас – покровитель чар. Узнай, кто еще их ищет! И отдай распоряжения сейчас. После заката мы отправимся в гости.

– Вы и правда… – Воин удивленно моргнул, но быстро перешел к делу. – Вам не нужно предупредить Совет или высших чародеев?

– Ханнана и старшего наставника. Возможно. Да, понадобится помощь. Особенно, если заморский змей там же, – Первый кивнул, плеснул себе вина и с усмешкой поднял чашу. – За тебя, мой друг! За первую добрую весть.

– Если она добрая, – воин не выглядел убежденным. Однако морщины у него на лбу все же разгладились.

– Да, колдуны могут и опять сбежать, – чародей посерьезнел. – Будем надеяться, на этот раз мы их не упустим. И что никто не погибнет. И еще что мы не лезем в зыбучие пески, которые поглотят нас с головой. Будем надеяться, Ндафа! Боюсь, надежда – это последнее, что нам осталось.

13

Затхлый подвал где-то в столице, 10-е или 11-е месяца Эпит

Избегая резких движений, Джен осторожно потерся о колени лицом. Капли жгучего пота скатывались по вискам, по лбу и норовили попасть в глаза. Руки ему связали за спиной, в запястьях и локтях, и еще один ремень стянул лодыжки.

Как будто у него остались силы встать!

Он очнулся здесь, в подвале с грязными стенами из саманного кирпича. Даже не подземная комната… так, закуток более обширного подпола, освещенный коптящей масляной лампой. Ее оставили прямо на земляном полу, и почти звон Джен следил за нитью дыма, что скрывалась во мраке под потолком.

Он уже понял, что ему не добраться до ремней, онемевшие пальцы бессильно скользили по путам на ногах. Он пытался высвободиться, как только очнулся, когда страх придавал ему сил. Теперь же дурнота пришла опять, и он не мог даже попробовать еще раз. Это зелье, которое он вдохнул. Голова была пустая и гулкая, а тошнота – словно в животе свернулся клубок змей. Должно быть, он вновь терял сознание – Джен ловил себя на том, что приходит в себя, стоит привалиться спиной к стене: казалось, плечи вот-вот вывернутся из суставов.

Если бы он хоть что-то понимал! Знай юноша, как угодил сюда и зачем, – боль бы и та притупилась. Отец рассказывал о подпольных рынках рабов, что прячутся в столичных трущобах и в подвалах грязных харчевен. Это разумно и понятно… но нет. Слишком просто.

Колдуны. Они все-таки его нашли.

Джен попробовал пошевелить ногами, чтобы разогнать кровь, но задохнулся от боли. Воздух был спертым, а жара – ну точно в кузне. От пота рубаха прилипла к спине.

Джен вздрогнул, услышав наверху глухой удар. Что-то уронили… нет, похоже на стук крышки люка. А вот и скрип приставной лестницы. Четверо. Кажется, четверо: в закутке сразу стало слишком тесно, ни пересчитать, ни рассмотреть похитителей как следует. Один зашел юноше за спину, другой, тучный мужчина с бамбуковой тростью, загородил телесами проход.

Грудь у него была, как у женщины, но юноша не улыбнулся. В свете лампы на стене плясала необъятная тень.

– Кто тебя послал? – без предисловий спросил толстяк.

Спроси он «На кого работаешь?» – и Джен бы точно ответил, но вопрос оказался неожиданным.

– Я… меня никто не посылал, – прохрипел юноша.

Толстяк без предупреждения огрел его тростью. Удар пришелся в плечо, и юноша едва не взвыл, но от боли у него перехватило дыхание.

– Кто тебя послал? – повторил жирдяй. – Что ты вынюхивал?

– Я ничего не вынюхивал! Не знаю, чего вы… – Джен поперхнулся объяснениями. – Куда послал? О чем вы…

Трость опустилась снова, и на сей раз юноша не сдерживался. Собственный крик еще звенел у него в ушах, когда после нескольких ударов мучитель остановился.

– Я знаю, что ты гафир. Что вам известно? Что ты искал?

Джен был и рад ответить: вас, вас я искал, колдунов – которые нашли его куда быстрее, чем он их. Но боль затуманила мысли. Все, о чем он мог думать, – это как бы его не вырвало.

– Я не… не знаю, – медленно проговорил юноша. – Я ничего не знаю. Что вы…

Удары посыпались один за другим: по спине, плечам, рукам. Джен только и мог, что уткнуться лбом в колени и втянуть голову в плечи. Юноша не знал, сколько это продолжалось, и быстро потерял счет ударам. Он даже не сразу заметил, когда толстяк выдохся.

– …его убьешь, – знакомый голос доносился издалека. То был мужчина, что говорил на мосту. – Зачем… еще допросит лучше тебя…

– Как? Как его допрашивать, песий потрох! Мы же не можем его околдовать!

– Лучше избить его до полусмерти? – спокойно спросил второй.

Голос уплывал, шум в ушах заглушил бы кузнечный молот, не то что человека. «Наверное, я никогда не узнаю, как он выглядит, ублюдок…» – подумал Джен, когда сильные пальцы за подбородок подняли его лицо к свету.

– Ты думаешь, если ты гафир, я ничего не смогу сделать? – прошипел толстяк. Дыхание колдуна было жарким и влажным, как воздух в горячих купальнях. – Дар защитит тебя, но не вещи вокруг.

Ремни на запястьях вдруг сжались, медленно выкручивая парню руки. Молодой человек, что стоял поодаль, поморщился.

– Прекрати, – выдохнул он, но мучитель только улыбнулся, не обращая внимания на спутника. Джен заметил, что губы толстяка дрожат: не то от удовольствия, не то от ненависти.

– Я могу поджечь на тебе одежду, – тихо проговорил жирдяй.

– Хватит, Селка́т!

Вот, снова тот, что притащил его сюда. Толстяк наконец-то отстранился. А ведь он… он ненамного старше, вдруг понял Джен. Это неверный свет, размеры и выступивший на дебелых щеках пот обманывали глаза, но ему еще не было и тридцати.

Тяжело опираясь на трость, пленитель поднялся.

– Зевах отчего-то решил, что ты просто мальчишка. Нищий крысеныш, решивший огрызнуться. А ведь я говорил, что ничего не бывает просто так! – Он потряс тростью, словно кнутом. – И вот ты здесь. И оказался ищейкой.

О чем это он? Впрочем, положа руку на сердце, Джену стало все равно. Плечи горели, юноша чувствовал, как по спине струйками сбегает кровь.

– Пошли, Селкат, – сухо произнес второй колдун. – Ты хотел его видеть? Ты увидел. Пусть Зевах сам с ним разберется.

Толстяк повернулся к Джену спиной и пошел прочь, остальные потянулись следом. Масляная плошка мигнула, когда крышка люка с грохотом захлопнулась.

Для юноши вновь началось мучительное ожидание.

Долгое время – Джен не мог сказать, сколько – он просто сидел, не думая ни о чем. Все тело ныло, словно по нему проехалась телега. В голове не осталось ни единой мысли, юноша тонул в патоке: в полумраке, в неверном мерцании лампы, своем страдании. Потом он понял, что живот скрутило от голода, и то был плохой знак.

Выходит, осталось недолго? Иначе бросили бы хоть черствую лепешку. Чего они тянут? Как назло, он не помнил, о чем говорили похитители, весь разговор смазался, потонул в сплошном омуте боли. Разве что слово «допросит». Кто, зачем?.. Впрочем, нет. Юноша запомнил главное.

Зевах.

Как скоро достойный его хватится? Под вечер они хотели обсудить «Истоки силы», но по ощущениям дело шло уже к следующему вечеру. Отыщет ли его вельможа? «Он должен найти их и разнести в клочья! – повторял юноша. – Он обязательно найдет! Йесод не мелкий дворянчик, он брат советника». Но тут же начинал с собой спорить: «А если подумает, что я просто ушел? А если и не подумает – шевельнет ли хоть пальцем?» Джен знал, как жалко выглядят его потуги убедить самого себя.

В конце концов, он начал ускользать в забытье, но и не думал сопротивляться.

Грохот. С потолка стала оседать пыль, как мелкий дождь, вмиг покрыв спину и плечи юноши. Масляная плошка, едва тлевшая в последние ползвона, мигнула и погасла. Наверху что-то происходило. Колдовство? Схватка? Джен завалился на бок и как мог пополз. Грубая солома на полу колола кожу, пахла прелью, мочой и застарелой кровью. Раны на спине жгло огнем.

Он сам не знал, куда ползет. Просто сидеть и ждать, когда за ним придут, было… это было выше его сил. Еще удар сверху, на этот раз слабее, но балки под потолком затрещали. Потом вдруг крышка люка откинулась, и в подвал проник свет факелов.

– Здесь подпол, – старческий скрипучий голос.

Джен попытался отползти от пятна света. Связанные ноги тщетно елозили по полу.

– Держись рядом, старый человек, – юноша никогда не слышал такого рычащего говора. – Сказано быть под рукой. Мудрый кликнет в любое время скоро.

Иноземец. Все-таки за ним пришли. Джен перекатился на живот и попробовал встать на колени. Он должен встать! Даже если простой пинок повалит его наземь.

– А если там кто-то есть?

– Здесь у них везде западня.

Юноша замер, как от удара плети. «У них»… Боги, только бы не ошибиться! Первая попытка подать голос исторгла из сухой глотки хрип. Джен сглотнул и закашлялся от мерзкого вкуса во рту.

Что было дальше, он помнил смутно. Лицо черное, как у духа камня, или дюжина лиц? Они попеременно таяли и всплывали вновь, сверкая белыми глазищами. Мысли разбегались. Еще одно колдовство? Но разве не люди достойного… Может, духи наконец-то сжалились над ним и забирают к себе?

Потом вдруг тысячи булавок воткнулись в мышцы – кровь начала поступать в руки и ноги.

– Осторожно, он весь в крови…

– …забили?

– Да уж, зверски.

Не сказать, чтобы Джен пришел в себя, нет, просто дурнота немного улеглась, так что юноша вновь начал слышать и видеть.

– Шевелись, парень, – говорил старик с выцветшими, почти прозрачными глазами.

Его подняли с двух сторон, дав пару мгновений овладеть ногами. Джен не сразу заметил, что они уже не в подвале. Сарай или пристройка для слуг. Дверь распахнута настежь, слабый лунный свет сочится сквозь пустое окно и серебрится в луже у порога.

– Давай же, пожалуйста! – просительно проговорил старик. – Нам надо уходить.

И они шли – верней, ковыляли – мимо темных заброшенных построек. Далеко, в сотне-другой локтей за закрытыми ставнями горели лампы, но во дворе было темно и тихо. Ни отголоска того грохота, что вырвал юношу из полного кошмаров сна. Луна высветила шершавые стены и высокие, по пояс, сорняки вдоль запущенных дорожек. Какой-то сад или… или заброшенный дом богача.

– Первый говорит, один мертв, – сказал старик. – Но змея нигде нет.

– То плохо. И не значит опасность ушла.

Разговор как будто доносился издалека. Юноша сосредоточенно переставлял ноги, чтобы негаданным спасителям не приходилось его тащить. «Неужели достойному служат чужеземцы?» – вскользь подумал Джен, когда старец выдохнул:

– Погоди! Там кто-то есть.

Юноша едва не упал – старик спихнул ношу спутнику и двинулся в глубь зарослей.

– Где видишь?

Ответа юноша не слышал. Его вдруг окатил холод. Резкий и внезапный, как пощечина. Он пронизывал до костей и выжимал воздух из легких.

Чужеземец первым пришел в себя: стиснув руку Джена, он потащил парня прочь. Они рванули по безлюдной улице, под гору, потом в первый же проулок, а затем еще один и еще… Юноша споткнулся и чуть не упал, но пришелец упрямо волок его за собой, пока они не миновали несколько дворов, проходов и пустынных аллей.

Только тогда спутник отпустил руку Джена, и парень осел где стоял, прямо в пыль. После потустороннего холода тепло нагретой за день земли казалось божественным, встать значило выпустить его из рук.

– Ты все хорошо? – раздалось над головой.

Боги, а ведь ему не привиделось: иноземец был черным как смоль. Он носил безрукавку из вареной кожи – всю в металлических пластинах. Воин. Островитянин. Юноша раскрыл рот ответить, когда старческий голос просипел:

– Я живой. Не знаю, хорошо это или плохо.

Значит, старик следовал за ними.

– Что это было? – впервые подал голос Джен.

Молчание. И звенящая тишина. За месяц в столице юноша привык слышать, как перекликаются царские стражники. Но в подворотне безмолвие нарушал лишь шорох мышей и ящериц, что копошились во тьме. Боги, куда их занесло? Да и эти двое все меньше напоминали спасителей.

– Что это было? Кто вы? – громче повторил Джен.

Старик сплюнул.

– Для тебя, парень, это дух, – с отвращением проговорил он.

– Что значит – для меня? Кто вы?

Но старик его уже не слушал.

– Двое мертвецов, – медленно и тихо, точно прислушиваясь к далекому эху, заговорил он. – Зеваха и змея нет, и в доме пусто. У Первого возникла трудность… знаем мы эту трудность. Еще трое мертвы. Джелага́т. Ванджи́ру. Йего.

Старик напоминал базарного предсказателя, и на словах незнакомого языка Джен оставил надежду его понять. Тонкий дрожащий голос вовсе не казался смешным, скорее придавал его речи зловещее звучание.

– Мы возвращаемся, – заключил старик. – Мудрый открывает Врата. Скоро он заберет нас к себе.

И щелкнул пальцами.

Крохотный огонек выхватил из мрака тучи мошкары и распугал ящериц. Призрачное пламя и скачущие тени сделали старика похожим на священного безумца, с всклокоченными космами, неровной седой щетиной – и юношу прошиб холодный пот.

На сей раз он не колебался и не тратил драгоценные мгновения.

Рывком вскочив – откуда только силы взялись? – Джен сбил колдуна с ног, повалил наземь и устремился прочь. Стены заброшенных домов как будто раскачивались в темноте над ним. На бегу он рванул прилипшую к телу рубаху – в подворотне было жарко и тесно, и как ни хватай ртом пыльный ночной воздух, душно так, что нечем дышать.

Тычок угодил между лопаток, ровно там, где бамбуковая трость не оставила живого места. Задохнувшись от боли, Джен упал, почти перекувырнулся и впечатался в бесформенную груду раскрошившегося кирпича.

Чернокожий верзила легко подмял его под себя, металлические пластины больно впивались в кожу. Сжав зубы, чтобы не закричать, когда мусор и каменная крошка вдавились в спину, парень не сразу заметил кончик кинжала, подрагивающий у его глаз.

– Так-так-так, – старик пощелкал языком. – Так-то ты благодаришь старину Кадара, да? И по-доброму советую: брось камень.

Крючковатый, точно деревянный палец указал на обломок кирпича, который Джен успел крепко сжать. Громила оскалился и без усилий поднял юношу в воздух, с глухим стуком камень упал в пыль.

– Ты колдун, – задыхаясь, прохрипел юноша. – Убийца… Чего вы хотите… тянете… делай свое дело, и покончим…

– Ну, чего от тебя хотели нагади, о том тебе лучше знать, – проворчал старик. – А я хочу просто сдать тебя Верховному, и чтобы ни моя, ни твоя шкура не пострадала.

У Джена не осталось сил сопротивляться. Минутный порыв прошел, и юноша попросту обмяк в руках чужеземца. Какая разница? Желтый бог смерти и его свора съели все, что у него было, все, кроме жизни, и если им нужна еще и она, то пусть забирают.

– Вот и хорошо, вот и славно, – говорил меж тем старик. – Ты обещаешь сидеть тихо и не рыпаться, хотя бы пока Верховный на тебя не глянет. Так?

Джен только промычал в ответ. Чужак ослабил хватку на горле юноши и отступил.

– Мой нож близко у руки, – гортанно произнес он.

Парень без сил сполз по куче обломков наземь и набрал в грудь воздуха спросить, когда черный кулак вдруг прянул в лицо, и над юношей сомкнулась темнота.

Он очень долго падал, словно его проглотило исполинское чудище, только вот у глотки не было ни конца ни края. Во сне стояла тьма, и живот юноши свело от страха, от холода, от вони старых увядших цветов. Бесчисленные руки тянулись к нему из мрака, бесчисленные голоса сливались в один, голос Сахры – она умоляла прийти, защитить, уберечь ее от надругательства.

Потом вдруг глотка кончилась и выплюнула Джена в пустоту, состоящую наполовину из тьмы, а наполовину из пламени. Еще немного – и юноша понял, что пустота вовсе не пуста. Оно было везде: не сверху или снизу – просто везде, и говорило, кричало, хныкало тысячей голосов. Многоголосье сводило с ума. Джен сам не заметил, как добавил свой крик к общему хору.

От крика он проснулся. Долго глядел на край тугой подушки и полуночно-синий ковер – как странно, ведь он никогда не спит на животе? – припоминая, где он и куда его занесло вчера. Вспомнил, осторожно пошевелился. И не слишком уверенно решил, что будет жить.

– Очнулся?

Голос был низким и звучным. Говоривший, наверное, сидел, облокотившись на спинку кровати – Джен чувствовал дрожь, что передавалась дереву. Не дождавшись ответа, незнакомец хмыкнул:

– Странное дело, ты не маг. Даже хуже – ты гафир. Но мучаешься кошмарами, как я и высшие чародеи. Что ты видел? Вот сейчас?

Пустоту, полную голосов. И Сахру.

– Я… я не помню, – солгал Джен.

– Шепот? Темнота, великая сила… что? – допытывался незнакомец.

Быстрым движением, точь-в-точь как толстяк в подвале, он взял юношу за подбородок и поднял лицо к свету, на миг Джен увидел нового тюремщика. У того был странный разрез глаз: слишком узкий на гладком упрямом лице, внешние уголки опущены – так что взгляд казался обманчиво сонным. В действительности смотрел он жестко и недоверчиво. Это продолжалось всего мгновение: раны и кровоподтеки разом проснулись, юноша сцепил зубы от боли, и вельможа отпустил его.

Как там его назвал Декхул? Сар-Алай, родовое имя засело в памяти, а вот первое стерлось, сколько ни вспоминай.

Верховный колдун встал и отошел к окну. Гладкий дорогой атлас шелестел, как змеиная чешуя.

– Я должен извиниться за своих людей, – услышал парень. – Ты был не в себе, Нженга выбрал простой способ тебя утихомирить.

От притворного сожаления становилось тошно. Это еще хуже побоев, впрочем… «Как знать, как скоро дело дойдет до них», – подумал Джен. Он вновь приподнялся на локтях и со свистом втянул в себя воздух.

– Будешь дергаться, и целители тебя свяжут, – без выражения произнес колдун. – У тебя вместо спины кровавое месиво, бамбук сечет так же хорошо, как плеть. Я мог бы быстро поставить тебя на ноги, но ты гафир, и поэтому будешь поправляться сам.

– Уже второй раз… – проговорил юноша. – Гафир, гафир… все твердят одно и то же.

– Но ты и есть гафир, – колдун в три шага пересек комнату и остановился рядом. Глаза его были темны, как обсидиан.

«Живут обычной жизнью, даже не зная, что у них есть способности». Да нет, не может быть! Не у него, не с ним. Но призрачное пламя в руке Зеваха… хлыщ так ничего и не успел сделать. Или не смог? «Мы же не можем его околдовать!» Но ведь он… он ясно помнит, как мутились мысли там, на мосту, и как тот кренился, а сам юноша отчаянно цеплялся за плиты, чтобы не соскользнуть вниз.

Колдун следил за ним с непроницаемым лицом.

– Зелье, – почти одними губами произнес Джен. – Пришлось пропитать зельем тряпицу, чтобы я отрубился.

– Ну вот и хорошо, что сам догадался. Да, быть гафиром не значит, что на тебя не действуют чары. Этому учат царские ищейки. Ну а сейчас ты просто сопротивляешься.

Верховный помолчал и добавил, как бы подводя черту:

– И моим целителям тоже.

– Что со мной будет?

Глупый вопрос. И всяко не тюремщику его задавать, не колдуну, но уже поздно.

– Я должен подумать, – вид у колдуна был угрюмый. Или, может, то цветные искры в глазах сгустились, так что в комнате как будто потемнело? Наверное, Джен пропустил часть, потому что Верховный говорил: – …вошел в твое сознание, но ничего не разглядел. Обрывки, клочья воспоминаний!

Должно быть, он уже все объяснил – колдун направился к выходу и лишь у самой двери обернулся.

– Не думай, что я оставлю тебя в покое. Если на то пошло, ты в моей гостиной.

Юноша хотел ответить дерзостью, но не нашел слов, а когда придумал ответ, колдун уже ушел.

Джен упал обратно на подушки. Прошло немного времени, когда он понял, что обнажен. Только легкая, почти невесомая ткань укрыла низ спины и ноги, оставив немного места гордости, но это занимало мысли парня лишь мгновение. Монета! Он носил ее в кармане как память о Сахре. «Упрочившийся в свете, живущий вечно» – слова вокруг точеного профиля отпечатались в памяти, но разве в том дело? Это последнее, что осталось от сестры.

Джен приподнялся на локтях, а потом умудрился встать на колени. Комната отчаянно кружилась и снова потемнела, хотя в окно так же лились краски заката. Холодная медная жаровня. Шелковая ширма с караваном. В стенных нишах – книги, душистые свечи и фигурки из черного оникса.

Ничего. Ни монеты, ни его одежды.

«А ты чего ждал!» – напустился на себя юноша. Как будто пленникам оставляют одежду. Зачем? Чтобы они встали и ушли? Держи карман шире!

Джен без сил рухнул на постель, уже не заботясь ни о покрывале, ни о гордости. И все же, что он ответил, этот главный колдун? Как будто он вошел в сознание… вернее, ничего не вышло. Но это значит одно: допрос еще будет, и теперь уж по старинке. «Да какая разница, что он ответил!» – рассудил юноша. Проживет он день или неделю, зависит от того, что рассказать тюремщикам, а Джен не знал, что говорить. Чего они ждут, колдуны? Чего боятся? Такое не разглядишь в жаровне, не прочтешь на корешках книг. Не отыщешь в мутных, словно спьяну, воспоминаниях последних дней.

Ему казалось, он очень долго крутит в уме головоломку, но прошло едва ли несколько минут. После он решит, что делать, а сейчас хотелось одного: хоть ненадолго провалиться в темноту, и чтобы ничего не чувствовать.

«Так много огня. О, Джен, так много… он кругом! Он горит в моих жилах…»

Юноша ворочался, его окружили тени с лицами старухи и пьяницы, нищего старика и убийцы, а огонь и впрямь сочился из их глаз, как гной.

«Оно… распинает меня над землей, я просто… меня растащит в клочки! Я сгораю!»

Сахра кричала о пламени, но Джен промерз до костей и слишком одеревенел, чтобы шевелиться. Да и как спасешься от потустороннего холода, даже зарывшись с головой в подушки? В черной утробе двигались тени, тысячи теней, а краем глаза он видел фигуры изломанные, точно карлики из балагана.

«Забери меня отсюда! Их так много. Я не хочу… я не могу их видеть!»

Порой пламя касалось его лица, как клочья стылого тумана. Боги, да какое пламя? Быть может, Сахра сгорала, но разве то огонь, что не согревает, а выпивает тепло, и жизнь, и силу? Разве то огонь, что не освещает, а тени живут прямо в нем, текут, точно вязкая черная смола?

«Забери!»

Джен очнулся, хватая ртом воздух.

– Что ты видел? Ну? Говори!

Еще пара ночей – и колдун начнет выбивать ответы с каленым железом. «Если у меня будет еще пара ночей», – подумал юноша.

– Отстань от парня! И не вздумай мне мешать.

Новый голос принадлежал старой женщине. Джен сощурился на фигуры, мелькающие в скудном свете. Пока старуха суетилась, Верховный опустился в кресло. Встретившись взглядом с юношей, он пояснил:

– Мы еще раз промыли раны вином и оливковым маслом. Сейчас наложат новую повязку. Там травы, одна мазь, чтобы раны не нагноились, и другая… она холодит кожу и притупляет чувствительность.

– И мутит мысли, как сладкий дым, – сварливо отозвалась женщина.

– Но ведь нам это и нужно, так, Лайла? Мы хотим немного развязать язык и не причинить вреда, – он отмахнулся от ее протеста и глотнул из чаши темного стекла. – Заживет, – заверил он юношу. – Да, спина будет, как у каторжника, но заживет, как на собаке.

– Я закончила, – старуха обошла кровать и всмотрелась в Джена. Едва заметная улыбка смягчила беспокойство в ее глазах. – Самер прав, шрамы останутся. Ты потерял много крови и тебе нельзя бегать, резко двигаться, не то раны снова откроются, но с повязками и уходом… думаю, завтра ты сможешь встать.

– О, это не про нашего гостя! Он режет колдунов одной левой, простым кухонным ножом, – Верховный усмехнулся. – Ндафа говорит, ты не рылся в бумагах? Он считает, что это добрый знак, но, я думаю, у тебя просто не было сил.

Джен потер глаза. Слабый синий свет исходил от витых светильников на стенах. Колдовство. Ни один огонь не светит так ровно и чисто, в холодном свете вышивка на подушках блестела, точно иней.

– Не паясничай, – старуха фыркнула. – Ты так и не кормил парня. Закончим разговор, и сразу пошлешь своих громил на кухню!

– Слушаюсь, о многомудрая Лайла.

Она села, отчего кости колдуньи явственно хрустнули. Верховный подлил ей вина. Однако, когда он обернулся к Джену, глаза его уже не смеялись.

– Нам нужны ответы, парень. Ты не похож на слугу Жалимара, и я запомнил тебя еще в Джамайе. Но тебе и так выдали большой задаток. Пришло время говорить.

– Что… что вы там делали?

Юноша сжал зубы, вспомнив, что лежит перед ними в чем мать родила. Хорошо хоть в тусклом свете не заметен его румянец.

– В Джамайе? Охотился за твоим Зевахом. Правда, я не пробирался ночью в спящий дом и не хватался за нож. Но у меня и так недурно получалось. Если б ты тогда не вспугнул ублюдка, его бы уже насадили на пику.

– С чего мне вам верить?

Колдун помедлил, болтая вино в чаше.

– Например, потому что хлыст требует тебя найти. И я могу больше не водить его за нос, как делаю уже две луны.

Хлыст Джамайи… Джен успел успокоиться в мнимой безопасности столицы, а тот никуда не делся и по-прежнему рыщет, охотится. И ведь это он, главный колдун, сплел колдовской мираж! Если верить Декхулу… Юноша поймал себя на мысли, что уже никому не доверяет.

– О да, он ищет тебя и пишет гневные письма, – подлил масла в огонь Верховный. – Если угодно, я зачитаю, что он…

– Владыка вод! Хватит, – прокаркала старуха. Медные подвески на ее замысловатых одеждах зазвенели. – Как тебя зовут, парень?

Юноша закрыл глаза. Какая разница, сказал он себе. Сколько он сможет молчать? И ради кого? Ради достойного? В животе свернулся холодный клубок, и Джен ответил:

– Дженнах Ишан.

– А твой отец? Кто он?

– Зейд Ишан, лекарь из Джамайи. Был.

– А теперь выкладывай, – приказала колдунья. – Как ты попал в дом выродка, что с ним сделал и как очутился в плену у колдунов.

Размышляя об этом позже, юноша понял, что она заставила его ответить на простые вопросы – чтобы он заговорил. Но в тот миг все вышло, как она рассчитывала: Джен начал сбивчиво, с того, как понял, что Сахре платят вовсе не за полные кружки, – и дальше, как сестра исчезла, как он пробрался в темный сад и как бежал из города.

Пару раз колдуны перебивали его.

– Селкат! Это сын распорядителя ложи. Ну? Что я говорил?

– Четверо? – наклоняясь вперед, вопрошала старуха. Голос ее трещал, как иссохшее дерево. – Ты уверен, что четверо? Не трое? – и тогда Верховный тихо пояснял:

– Но ведь не только в Джамайе. Есть другие ученики.

Когда он закончил, язык у юноши заплетался. Мысли были короткие и рваные, у него никак не выходило сосредоточиться на чем-то одном. Некоторое время он молчал, пока колдуны негромко обсуждали услышанное – их голоса скользили мимо, Джен даже не пытался вслушиваться.

– Но ведь я мог солгать, – вдруг произнес он. Простая мысль оказалась такой неожиданной, что он засмеялся над собственной глупостью и никак не мог остановиться. Сдавленный булькающий смех сотрясал его тело: ни пояснить, что он хотел сказать, ни выдавить хоть слово.

Старуха бросила на спутника встревоженный взгляд. Названный Самером колдун твердо ответил:

– Нет, не мог. Сыворотка впиталась в кровь и действует. Это не дешевое пойло. Если мы сейчас не уйдем, ты продолжишь и честно, как на духу, выложишь все, что хотел бы сделать с той девушкой. И хорошо, если на том остановишься.

– Надеюсь, ты не ошибся с дозой, – буркнула колдунья, и Верховный зачем-то вторил ей:

– Я тоже надеюсь. Я тоже.

Они оба встали: текучие, плавные, как тени из его снов. Подвески на одеждах старухи звякали, а Самер сар-Алай говорил:

– Сейчас придет Ндафа и напоит тебя мясным бульоном. Ему рассказывай, что вздумается, он и не такое видел. Но лучше тебе поспать. Я бы объяснил, что к чему, но побочное действие сыворотки… провалы в памяти… ты все равно не вспомнишь. Слышишь? Жди черного воина и отдыхай! Ты меня слышишь?

Джен слышал, но ответить не мог. Он словно рухнул в глубокий черный колодец, и колдуны бубнили, склонив над ним головы, заглядывая сверху в темноту.

Потом подвески зазвенели в последний раз, хлопнула дверь и наконец настала тишина.

«Хочу, чтобы ты тоже видел проводы, – сказал Самер. – В конце концов, они погибли, освобождая тебя!» Джен застыл у окна, глядя вниз, на залитый полуденным солнцем двор. Юноша был еще слаб, а мысли после вчерашнего мутились, но на ногах он держался твердо. Джен искал взглядом Старый город, но вид заслоняло здание Зала Камня, похожее на уродливую, сжатую в кулак ладонь.

– Их ведь сожгли, – проговорил юноша. – На рассвете, в храме обители. Вы сами рассказывали.

– Оболочки, только оболочки, – туманно ответил колдун. – Их души не будут знать покоя без обряда. Просто смотри.

Самый старший из воинов, в чьих волосах проглядывала седина, принес три бычьих сердца и разложил их на земле, словно то были тела. Квамбай Аба́си и Нженга Абаси, два брата, – Джен уже знал их имена – пропели тягучую песнь, каждый воин сделал траурный надрез на плече. Перечислив замысловатые имена богов, старший перевязал порезы некрашеным полотном.

– Я знал их с детства, – стоя за спиной юноши, проговорил Верховный. – Одним богам ведомо, где их нашел отец… они всю жизнь служили телохранителями. Совсем мальчишки, моложе тебя нынешнего. Один Ндафа уже тогда славился.

Джен не хотел смотреть, как островитянин сжигает сердца в жаровне. Он опять вспомнил, что ни отец, ни Сахра не получили доброго костра. Юноша попятился бы, но за спиной стоял колдун, глядя во двор поверх плеча парня.

– Брат прислал их после того, как я стал Верховным, – продолжил Самер. – Они столько лет служили отцу, а я их не уберег.

Обряд дался ему тяжело, было видно, что Первый скорбит, но Джен мог думать только об одном: что тот рассказал с утра.

Хорошо бы тогда, в Джамайе, он наплевал на стражу и прирезал убийцу, пока тот корчился в крови на полу. Тогда правосудие, по крайней мере, свершилось бы. Временами Джен представлял себе, как это будет: перед сном, глядя во тьму, воображал, как вопьется в ненавистное лицо нож, как он оставит кровавую улыбку поперек горла.

Не надо было ему ходить в храм. Не пошел бы – не попал в плен.

Впрочем, Джен думал и о том, что в таких делах третьего раза не бывает. Он мог бы вырваться из плена или дождаться спасения, разыскать ублюдка и вновь пробраться в его лежбище… и снова потерпеть поражение. Нет, теперь все должно быть наверняка! Нужны союзники. А значит, нужно ждать, помалкивать, искать удобный случай.

Первый неверно истолковал его молчание.

– Но что это я?.. Ты-то мне не веришь, – скривился он.

Самер оставил юношу в покое и прошел в гостиную, так что парень поплелся следом. Когда Джен вошел, Верховный склонился над столиком, где шеренгой выстроились кувшины с вином.

– Разумеется, я лгу, – говорил Самер. – У меня не может быть привязанностей. Мы, колдуны, все больны душой, даже если сами о том не знаем.

Джен не сразу сообразил, что Верховный над ним насмехается.

– Я такого не говорил.

– О, это я и сам разглядел в твоем сознании. Прямо на поверхности.

– И что? Как будто это неправда! – Юноша вспылил. – Я знаю, что вы делали со своими братьями. Эти… ша́ква… маги-рабы. Исковерканные. Без языков, без глаз. Вы отрубали…

– Шахва, – спокойно поправил Верховный. – Мы называем их шахва, дружок.

Не выпуская из рук чаши, он отошел к окну и уставился на Храмовый остров.

– Скажи спасибо дражайшему узурпатору, – добавил он, сделав глоток. – Я ученик старого Верховного и знаю, что нас заставили. Думай головой, парень! Не нам, а твоему узурпатору были нужны маги-рабы, которых можно уничтожить щелчком пальцев.

– И что… – начал Джен, но Верховный его перебил:

– Скоро Азас сообразил: наместники и придворные из кожи вон лезут, чтобы получить ручного мага-убийцу. Вовсе не обязательно дожидаться, пока в Круге появится преступник, а потом увечить его. Можно взять любого мага, который способен на фокусы с искрами. Нацепить ошейник и подарить верному соратнику.

– Это старый царь такое придумал?

– Он, он. Зачем дарить гремучую смесь, это дорого и небезопасно. Возьми бочку песка и напиши на ней «громовой порошок». Но восьмерых узурпатор изувечил по-настоящему.

Джен устал от этих разговоров. Можно сломать сотни копий в спорах, но они не ответят на главный вопрос: что с ним будет. Не желая встречаться взглядом с колдуном, парень сидел, не поднимая головы и обращаясь к тени на полу.

– Зачем это рассказывать? Мне, пленнику?

– Чтобы ты не жил среди мороков, – Верховный повернулся и посмотрел на Джена, измеряя с ног до головы. – Да, ты прав. Ты пленник. В том смысле, что я не могу тебя отпустить. Но это не значит, что ты должен сидеть в застенках в грязном тряпье. Я вообще незлобивый человек. На свою беду, – колдун покачал головой.

Джен не ответил. Он молча опустился на краешек кресла, неловко подобрав полы ученического одеяния.

– Ты, конечно, не спросишь, но я отвечу, – нарушил неловкое молчание Верховный. – Да, твой хозяин ищет тех же колдунов, что и я. Но я не знаю, что он задумал, и потому не могу отпустить тебя восвояси, – он начал загибать пальцы. – И ты гафир. В этой обители засела сотня псов узурпатора, но, сам понимаешь, о них я ничего не знаю, в то время как…

– Будешь ставить опыты? – Джен сам не заметил, как перешел на ты.

– Буду воздействовать на тебя, искать твои пределы. И наконец сны, Дженнах. Сны. И я, и самые сильные маги обители мучаемся кошмарами. Ты видишь те же видения, но твои собратья… те, что следят за Кругом, спят сном праведников. Я должен это понять.

Сахра, зовущая его по имени. Джен ни разу не видел ее: ни в пустоте, ни среди исковерканных тел. Больше всего он боялся заметить сестру среди фигур, которые можно увидеть лишь краем зрения. Против воли он вновь вспомнил черноту и смрад увядших цветов. Юноша скрестил руки, чтобы не выдать внезапную дрожь.

– Дженнах?

Верховный смотрел на него долгим испытующим взглядом. Заплетенные в косицу волосы отливали медью в свете полудня. Мгновения уходили одно за другим, а они все молчали и молчали.

– Скажу больше, – заговорил Самер. – Да, пока я не могу тебя отпустить. Но все…

– Что значит пока?

– Чтобы изучить природу гафиров, не нужна вечность. Я закончу. Или решу, что больше ничего не могу сделать. Тогда – и если Кругу не будет ничего грозить – ты уйдешь. На все четыре стороны.

Видя, что колдун изучает его, Джен постарался сохранить спокойствие.

– Пока я не могу тебя отпустить, – вновь начал маг. – Но ты сам видел, и я твердил все утро: убийца твоей сестры такой же враг мне, как тебе. Ты можешь мне помочь. Тебе не обязательно мне верить, нам незачем друг друга любить, но помочь друг другу мы можем.

– Как? Чего ты хочешь? – Юноша сглотнул.

– Я уже сказал, что мне нужно. Понять твои сны. Узнать больше о гафирах. А тебе нужна голова Зеваха. Ты все равно не можешь вернуться к хозяину или с ножом ворваться в еще один дом, пока сидишь здесь, в обители. Так помоги мне, и получишь голову. Я видел твою ярость и бессилие.

Да, это соблазнительно. Ведь он… он не клялся достойному в верности. Парень вспоминал Сахру, какой увидел ее в последний раз, в водах великой реки. Холодное и жесткое тело, глаза закрыты… гнев Джена за месяц только разгорелся ярче, он сидел в груди, а при мысли о Зевахе закипала ярость, как белый огонь в жилах.

– А если я откажусь?

Тянуть правду из колдуна – все равно что звать родича, что взошел на костер. Верховный небрежно повел плечами.

– Тебя поселят в одиночной келье, с удобствами, но без роскоши. Побойся богов, парень! Тебе здесь не желают зла. Лайла поставила тебя на ноги, ты живешь в покоях Верховного мага! Зачем отказываться? Ты вернешься к хозяину и расскажешь о Круге. Никаких тайн, ты их не узнаешь, но на магов насмотришься. Всего-то, чтобы я не возился с тобой и не тратил время.

Руки у Сахры стали сухими и черными, как у мертвеца, а волосы извивались в воде, как водоросли… Но ведь она и была мертва. Боги, Верховный развесил гроздья крючков, и на каждом – наживка. Если колдуны вцепятся друг другу в глотки… Не об этом ли мечтает всякий добрый житель Царства?

Джен вновь сглотнул. Горло стало сухим, как старая кость.

– Тебе нужно подумать, – решил за него Первый.

И юноша думал – долгие, полные сомнений два дня. А наутро третьего люди Ндафы принесли иссушенные тела новых убитых.

14

Холмы к юго-востоку от Табры, 12-е месяца Эпит

Вечернее небо цветом было как язык повешенного, жаркий ветер с холмов пригибал побитую солнцем траву, почти невидимую в свете гаснущего дня. Несмотря на поздний час, стояла одуряющая духота, и Зено выругалась, когда меж грудей стекла струйка пота.

Поначалу путешествие могло сойти за легкую прогулку. Посланница с любопытством разглядывала рыбачьи поселки вдоль великой реки, разбросанные далеко друг от друга домики с плоскими кровлями. Ветер и солнце выдубили мужчин дотемна, а женщины носили такие яркие платья, что рябило в глазах. Она впервые по-настоящему видела Царство, которое не разглядишь в скрипучей повозке и под охраной дюжины солдат.

Так ей казалось в первый день.

Вскоре они свернули на юг и ехали до темноты, а потом и большую часть ночи. На рассвете пошел дождь, но прохладней от него не стало, лишь воздух напитался влагой, а от мелкой мороси не было спасения. От жирной черной земли поднимался пар. Чем больше удалялись они от Табры, тем пустыннее становилась местность. Деревни встречались реже, дорогу обступили деревья с широкими глянцевыми листьями и белой корой.

– Кость-дерево, – сказал Азрай. – Говорят, Желтый бог помог Нарша́ду сокрушить мятеж брата, но взамен потребовал ребро предателя. Бедняга не смог убить родную кровь, и вместо подношения сжег на жаровне кусок дерева, выточенный, как кость. В ту ночь пожар спалил дворец и полстолицы.

О каком царе он говорит? Наршад ас-Хаджея́ри? Или Наршад Убийца? Признаться, Зено было все равно. Она не отрывала взгляда от земли. В полночь они устроили привал под сенью рощи, отсыревшее дерево и не думало разгораться, а из живых тварей на многие схены, кажется, остались только тучи москитов. То был второй день, а с тех пор их прошло столько, что посланница сбилась со счета.

Они почти не говорили о том, что произошло в Табре. Торговый дом уцелел, но, когда они возвращались в предрассветном сумраке, город напоминал сожженную скотобойню. Все ждали, что к вечеру бунт вспыхнет снова. Азрай даже не заикнулся, что поездка ему не по душе, и после полудня они покинули город.

Оставаясь одна – расседлывая лошадей или собирая для костра хворост, – Зено вновь и вновь думала о ночи в развалинах и о… о существе. Порой посланнице казалось, что все это ей привиделось. Вот только тени и видения не оставляют следов.

Кто первый решил ехать скорее и как можно дальше, держась в стороне от деревенек? Зено могла поклясться: ничего такого она Азраю не говорила. Она оказалась не слишком хорошим политиком, но все же понимала, когда нужно бояться. В груди поселилась холодная тревога, хотя посланница не знала, чего страшится больше. Резни, которую напророчил Ксад? Или… или теней?

– Еще немного и остановимся, – подбодрил ее спутник.

Женщина провела рукой по груди, но тщетно. Одежда стала заскорузлой от пота, а рубаху впору было выжимать.

Когда из-за пригорка долетели отголоски музыки, они оба решили, что ослышались. Все так же молча, не сговариваясь, путники дали коням шенкелей. Деревня разлеглась в травянистой низине, заросли отступали перед широкой поймой и рисовыми полями. Ветер принес запах жареного мяса, внизу и впрямь звенели струны, черные фигурки сновали подобно муравьям.

– Мы довольно далеко от Табры, – неуверенно проговорила Зено.

Воин состроил в ответ гримасу.

– Как думаешь, что там?

– Для празднеств Усира рано, – начал размышлять Азрай. – А до урожая далеко. Выходит, свадьба.

– Мы можем… – Она только начала, а воин уже принял решение:

– Думаю, не будет большой беды, если мы спустимся.

Семь шатров, подсвеченных изнутри, возвышались в ночи, как диковинные фонари. Каждый окружало кольцо огней. Мужчины, по случаю одетые так же ярко, как женщины, плясали, пили и толкались у столов с фруктами, воздушным хлебом и пряными закусками.

Азрай придержал коня, чтобы не выныривать из мрака подобно налетчикам. Но поздно. Их заметили. Свирели и цимбалы и на мгновение не запнулись, все так же выводя плясовой напев. Ближайший шатер сотряс взрыв хохота. Лишь пятеро отделились от толпы, зато их хмурых лиц хватило бы на всю ораву.

– Осторожно. Они вооружены, – вполголоса предостерег воин. – Говорить буду я.

Зено и сама видела ножи и окованные железом дубины. У одного, смуглого и высокого, на поясе висела палица с кривыми, как когти, шипами.

– Мир вашему дому, добрые люди! – обращаясь к нему, заговорил Азрай. – Мы готовы заплатить за ночлег и стряпню, если позволите присоединиться к празднику.

– С чего бы? – прогудел крестьянин. – С вами нам нечего праздновать.

Воин согласно кивнул.

– Ты прав, любезный. Я и не говорю, что мы свои. Просто у нас есть немного серебра, и мы готовы поделиться. Если нас пустят к столам и найдется корм для лошадей.

Один из них, лысый и приземистый, с расчетливым взглядом темных глаз, привстал на цыпочки и быстро заговорил верзиле на ухо. Вооруженный палицей крестьянин задумчиво мял темную бороду.

– Красиво говоришь, – заявил он. – Только у вас мечи, у обоих, и приехали вы не по дороге. Мы тут не любим чужаков.

– Кто же их любит? – Азрай оглянулся на Зено. – Вот мы с женой и готовы ко всему. Грамоты достойного Лесши́вы хорошо написаны, но от разбойников ими не отмашешься. Нас двое, добрый человек. А вас не меньше сотни. Это мы должны бояться, как бы нас не ограбили и не увели лошадей.

– Езжай к старосте, – угрюмо буркнул верзила. – Пусть сам решает и сам берет твое серебро. Ира́т, проводи! – Когда воин тронул коня пятками, он закричал вслед: – И смотрите! Мы с вас глаз не спустим!

Зено молча проехала мимо, не поднимая головы и глядя гнедому в холку.

Дожди последних дней превратили зеленый луг в болото. Крестьяне давно разулись и отплясывали в грязи босиком: в ярких праздничных рубахах и простых холщовых штанах, заляпанных до колен. Они нашли старосту под сенью большого шатра, Зено сразу догадалась, что это он: несмотря на духоту, тот носил верхнее платье из шелка, вышитое виноградными лозами и перехваченное в поясе ремнем змеиной кожи. «Это его дочь выходит замуж», – вдруг поняла Зено. Или сын женится. Достаточно было взглянуть в пьяные и счастливые глаза. Староста почти не слушал Азрая, все больше глазел на посланницу и невпопад махнул рукой.

– Не очень-то радуйся, – прошипел воин, когда они остались одни расседлывать коней. – Я уже жалею, что мы сюда сунулись.

– Нам нужно купить еды в дорогу. – Беспокойство, что не отпускало ее много дней, заскреблось пуще прежнего. Каждый громкий шум: хохот, крики, стук посуды – заставляли ее испуганно вздрагивать. Зено осторожно спросила: – А что тебя встревожило?

– Все вооружены. Так не должно быть на свадьбе… – Азрай нахмурился, пытаясь объяснить. – Понимаю, нож в хозяйстве пригодится. Но палица? Они чего-то боятся. Или сами они… Но и на разбойников не похожи!

– Давай скорее поедим и вернемся к лошадям.

– Я попробую расспросить старосту. Выпил он будь здоров, должен разговориться.

Вспомнив жреца из Табры, Зено усмехнулась:

– Надеюсь, у тебя выйдет лучше, чем у меня.

Как и в обезумевшем городе, воин на мгновение прижал ее к себе, чмокнул в лоб. Ах, если бы и страхи уходили так же просто!

В тени деревьев стихотворец нараспев читал нескромные вирши, слушатели прихлопывали в такт, пока он живописал, как молодой ублажить мужа. Столы ломились от снеди, но Азрай направился прямиком к старичку, что колдовал над чугунным котлом.

– Что стряпаем, отец? – бодро спросил воин.

Не прекращая помешивать, старик поднял водянистые глаза.

– Куропатки с рисом и травами. Мой Нийя́б вот только утром настрелял. – Кожа у него на лице еще больше сморщилась. – А ты не местный, да, парень?

Азрай хохотнул.

– Я уж забыл, когда меня так звали, отец! Мы с женой едем смотреть виноградники достойного. – Он помолчал, но старик продолжал меланхолично помешивать. – Что там, на юге? Варвары опять повадились в деревни?

– Вот оно как, это у вас на севере говорят? Плюнь таким под ноги! Нет, только не в это время года.

– А вы не очень дружелюбны, – Азрай предпринял новую попытку. – Когда мы приехали, несколько парней чуть не развернули нас с женой обратно.

Старик близоруко моргнул.

– Джаха́л-то? Да он со всеми такой.

Он поднял черпак и поболтал в воздухе, проверяя густоту варева. Наполнив две миски, повар сделал знак, чтобы воин оставил деньги себе.

Зено тут же набросилась на свою порцию, в похлебке плавали кусочки нежного темного мяса и тонкие полосы сладкого перца. Она почти не смотрела по сторонам, а вот Азрай крутил головой и даже свистнул, подбадривая кулачных бойцов.

– Поищу женщину, – вполголоса сказал он, и посланница кивнула, показывая, что слышит. Она ничего не могла с собой поделать: Зено и не подозревала, насколько голодна.

Наконец, она проговорила:

– Старик темнит. Ты не заметил? Как он замялся, будто не хотел отвечать, – спутник молчал, и она добавила: – Послушай, купить еды можно в другом селении.

Воин не ответил. Лицо его было мрачным, а движения злыми и резкими. Он почти доел, когда над толпой понеслись крики:

– Речь, речь!

– Старый Тахи́з скажет речь!

Крестьяне потянулись к большому, окрашенному охрой шатру. Поколебавшись всего мгновение, Азрай увлек посланницу в общий поток. Внутри было дымно, пахло жареным луком и кислым вином, у Зено закружилась голова от пара и горячего воздуха. Все вокруг смеялись, чавкали и толкались, она вцепилась в миску и прижала к груди, хотя давно выскребла остатки похлебки.

Все кое-как вместились, пусть в страшной тесноте – и староста взобрался на скамью. Стоя, он казался совсем маленьким: еще нестарый, но дряблый, сморщенный, словно весь вечер просидел в бадье с водой.

Он поднял чашу и набрал в грудь воздуха – и запнулся. Ночь за полотняными стенами разразилась собачьим лаем.

Старый Тахиз тряхнул головой. Он вновь собрался говорить, когда лай перешел в вой, а вой в скулеж.

Тогда-то и раздался первый крик.

Посланница не сразу поняла, в чем дело. Гам, рык гнева и ярости, чмокающие звуки кулаков, бьющих податливую плоть. Все происходило так быстро… Зено видела все, но не успевала понять, что видит. Старуха слева достала нож, она держала его за пазухой, меж обвисших грудей, и полоснула мужика рядом поперек шеи. Горячая струя крови ударила Зено в лицо. В трех шагах парень ударил спутницу, затрещала ткань.

Лампы раскачивались, рождая скачущие тени.

Все было, как в тумане. Как тогда, в Табре – в красном мечущемся свете люди дрались и резали друг друга: рыча, разбрызгивая кровь, втаптывая соседей в солому на полу.

Теперь-то Зено не умоляла спутника: она просто нашарила его руку и потащила к выходу. Впрочем, неизвестно еще, кто кого тащил.

Азрай что-то сказал ей… в хаосе и гаме не разобрать. Посланнице пришлось с силой оттолкнуть крестьянку, что наступала на нее с раззявленным ртом.

– Меч… – услышала она. – Достань меч!

Воин обнажил клинок, но в толкотне не хватало места для замаха. Пока Зено смотрела, он двинул рыхлого мужлана рукоятью, навершие в виде головы ястреба впечаталось в челюсть, и мужик отшатнулся, выплевывая зубы. По губам его текла кровь.

Наконец, они оказались у стенки шатра. Азрай просто рубанул полотнище, и они вывалились наружу, оставив преисподнюю позади. Зено согнулась, тяжело дыша и чувствуя позывы к рвоте. Но воин упорно тащил ее прочь. И в самом деле: на лугу меж шатрами творилось то же самое, разве что людей поменьше.

Они бежали, переступая через тела. Жирная грязь не желала их отпускать. Подошвы липли к земле. В воздухе пахло гнилью и сыростью. В отдалении все еще позванивали колокольцы.

Зено вцепилась в крепкую теплую руку и бежала из последних сил, старалась не смотреть по сторонам. В тени за последним шатром раздавались мерные хлюпающие удары, как будто кто-то рубил топором плоть… Нет, уж лучше смотреть под ноги. Только под ноги!

Поэтому Зено первая заметила, что тени зажили своей жизнью.

Как будто черный туман… как клочья дыма. Оно шевелилось, в ее собственной тени, и в других тоже, везде – мрак и игра света стали более материальны, чем люди.

И то, что вышло к коновязи, тоже казалось тенью. Или нет? Свет и темнота. Звон колокольцев. Лоскутья мрака змеились в воздухе. Там, внутри, как будто проглядывала человеческая фигура, худой воин в дырявой кольчуге, такие носят стражники.

Некогда разглядывать! Азрай лишь на мгновение замешкался и увлек спутницу прочь, делая крюк. Кони испуганно храпели и с пеной на губах бились о бревна коновязи. За их ржанием было особенно жутко слышать медленные чавкающие шаги.

Небесные владыки!

Почуяв воина, гнедой немного успокоился, а вот серый Азрая шарахнулся прочь. Все тщетно! Они ведь сами расседлали коней. Каких-то четверть звона назад.

Воздух дрожал, как студенистое желе, и стало так холодно, что дыхание повисло в воздухе морозным облачком. Тень потеряла к ним интерес, а может, изначально шла не за ними. Она застыла на пригорке, черная клякса на фоне ночи, глядя вниз, на луг и почти затихшее побоище. Кое-где во тьме угадывалось движение, но посланница не знала, остался ли кто в живых или то шевелится нечто.

Тень простерла руку – и волосы на шее Зено встали дыбом. Она слышала, как существо говорит, но то была не человеческая речь, а может, и не речь вовсе: клокочущие, страшные звуки высасывали тепло и влагу с ее языка, из жил, из ее лона.

Под сухой костлявой ладонью набухла капля: черная, как кровь земли, и густая, как масло. Зено и хотела бы отвернуться, уйти, но не могла оторвать от земли ног. Ее трясло. Что-то темное шевелилось в душе, словно воспоминания о пережитом в детстве ужасе.

А потом капля упала – и Зено поняла, что это ее голос вторит вою собак.

Она очнулась в объятиях воина, хотя не сразу поняла, где она и что с ней. От Азрая пахло знакомым, почти родным запахом, и посланница непроизвольно вцепилась в руку, что обняла ее за плечи. Как холодно… Небесные владыки, как же холодно! Зено сжала зубы, чтобы не стучали, но не могла унять дрожь.

Почувствовав, что она проснулась, Азрай высвободился из-под плеча посланницы и поднялся.

– На-ка, выпей, – услышала она.

Зено неохотно выбралась из покрывал и взяла глиняную чашку. В нос ударил крепкий спиртной запах.

– Что это?

– Местная сливовая настойка. Я довел ее почти до кипения.

Азрай молча ждал, пока она прикончит огненное питье. Проглотив все до дна, посланница упала на покрывала.

Маленькая, почти голая комната со стенами из глиняного кирпича. На скамье дырявое одеяло, в углу – очаг, в котором усталым красным огнем мерцают угли.

– Где мы? – тихо спросила она. В жарко натопленном помещении лицо воина блестело от пота, но Зено дрожала.

– Я выбрал первый же дом в пустой деревне.

– Та самая? Кто-нибудь выжил?

– Другая, – хмуро ответил Азрай. – Мы ехали всю ночь.

Зено лежала, разглядывая трещины на потолке и глубоко дыша. Воспоминания приходили одно за другим: костлявая фигура и мерные шаги, резня и мрак, и холодные звезды, проступившие над холмами.

– Как долго я… сколько ты меня тащил?

– Пять звонов, – бесстрастно ответил воин. – По звездам вышло пять звонов, но не скажу точно. «Тащить» верное слово, – Азрай попытался улыбнуться. – Ты была как куль с зерном. Взгромоздил впереди себя на Тумана и повез.

– Я почти ничего не помню, – понимая, чего ждет воин, начала Зено. – Там был человек. Ну, мне так показалось… В тенях, в самом сердце морока. Пожилой воин в кольчуге стражника. Я помню, как он вытянул руку и… что-то сделал.

– Но почему ты кричала?

– Небесные владыки, если б я знала! То, что он делал… оно… заставляло меня подчиняться, и это было так страшно.

Азрай коротко изложил свою часть истории:

– Я видел тень, хотя не разглядел человека. Когда ты завопила, я бросился на помощь: не знаю, как я собирался тебя защитить, но не стоять же столбом? Всего на мгновение отвлекся. Наклонился посмотреть, как ты. И тень ушла! Даже не ушла – исчезла. Я не стал ее искать, – невеселый смешок, – посадил тебя в седло, и дал деру.

– А что, разве здесь никто не живет? – вяло поинтересовалась Зено.

– Хороший вопрос.

Азрай опустился на корточки рядом с ложем и впился в посланницу взглядом.

– Деревня пуста. Ни огонька, ни человека, ни звука. Следов бойни я, правда, тоже не видел.

– А скот, собаки?

– Пара-тройка кошек, – лицо воина потемнело. – В прошлый раз, в Табре, я мог не верить. Решить, что после такой ночи тебе почудилось. Но творится что-то странное. Жуткое. И второй раз это ты мне рассказываешь, что произошло.

– Или мне в самом деле чудится, – робко заметила посланница.

– И вот еще хороший вопрос, – продолжил Азрай. – Почему все поддались безумию, но не ты или я? Почему ты рассказываешь, что происходило, а я только метался и видел тени?

– Ты так говоришь, будто знаешь.

– Я догадываюсь.

Воин молчал, и Зено нахмурилась, пытаясь понять, к чему он клонит. Но мысли разбегались и ускользали… наверное, так чувствует себя боец, которого огрели по голове.

– Ну подумай сама, что в тебе такого! – Азрай сдвинул брови, в свете очага на скуле у него блестел старый шрам. – Ты только одним и отличаешься от тех крестьян.

Мгновения шли, а в голове у посланницы густел туман, как на рассвете в пойме Пле́йноса.

– Проклятье. Ты чужестранка, Зено!

Она поежилась. Хвала Небесным владыкам, воин не стал продолжать или укорять ее.

– Уже давно рассвело, – вздохнул он и встал. – Подумай пока. А я погляжу на деревню по свету. Далеко отходить не буду. Если что, зови.

Зено потупилась. Нужно что-то сказать, поблагодарить… а еще лучше помочь: ведь Азрай скакал всю ночь, а потом нашел дом, устроил ее и первым делом приготовил питье. Глаза слипались. Ее охватило такое изнеможение, словно все было наоборот. Воин приоткрыл дверь, впустив ненадолго утреннюю сырость, – и ушел.

«Ты чужестранка».

Она нашла Азрая год назад, сразу по приезде в Царство: тот служил охранником в торговом доме, и его вышвырнули за то, что вздумал перечить богатому юнцу. Все получилось так… просто, буднично. Само собой. Он стоял перед ней в одних шароварах, собранных тесемками на лодыжках, расслабленный и неподвижный, как соломенная кукла на плацу, а Зено показывала, как убрать волосы в церемониальную прическу нагади. И, глядя на спину и плечи воина, думала, что давно не прикасалась к мужчине вот так. Она старалась задеть его или воин разглядел ее взгляд в медном зеркале, потому что, едва дело дошло до волос над лбом, Азрай наклонился к ней и поцеловал.

Посланница не строила планов. Для приличия попеняла на свою уступчивость, но решила, что знатное имя не согреет постель. И все же Зено не сразу начала ему верить. «Он подданный Царя Царей! – твердила она себе. – Нельзя подпускать его близко». Но по ночам все мысли рассыпались в прах: и предосторожность, и гордость отступали перед теплом горячего и жилистого тела.

Зено впервые так остро чувствовала, что они из разных миров, и даже на его языке она говорит с акцентом. Как долго он будет ее защищать? Как давно ей не все равно, уйдет Азрай или останется?

Охранником и секретарем при чужестранке.

Чужестранке ли? В Нагаде она была стареющей дамой. Зено вспоминала отца и разочарование семьи – и мужа, которого даже любила. Она помнила площади и улицы Высокого города, и желтые скалы над озером Эвбе́ны, а по-настоящему зажила только здесь, на залитых солнцем просторах. Аз прав: она затеяла все, чтобы выслужиться перед Ксадом и остаться в Царстве. Вот так. Все очень просто, если честно себе признаться.

И очень сложно.

Чьи интересы она на самом деле представляет? Чем дольше Зено служила посланницей, тем меньше в ней оставалось уверенности.

Морщась, она выбралась из-под одеял.

Пришлось долго раздувать и уговаривать угли, пока те не разгорелись. Мяса в хибаре не водилось, однако в кладовке отыскался мешок мелкого риса. От дыма щипало глаза, но Зено подкладывала одну щепу за другой, не отрывая взгляда от пламени. Ей казалось, что стоит ненадолго отпустить мысли, костлявая фигура придет вновь и позовет ее за собой во тьму.

К возвращению воина в комнате царил запах риса и лука, а вскоре к нему прибавился аромат древесных грибов. Зено была благодарна спутнику: и за то, что вытащил ее из мрака, и еще больше за то, что молчит. В молчании они сидели, пока воин крошил травы и нюхал пряности, найденные в соседних домах. Вскоре над горшком повалил пар, и посланница поняла, что готова съесть полбыка.

– Моя мать кормила древесными грибами скотину, – усмехнулся воин. – Собирала поутру, запаривала и кормила.

– Нашел что-нибудь? Если не людей, то живность?

– Ну, калитку загона снесло напрочь, – проговорил Азрай. Он растер в кулаке пару сухих листьев и бросил в котел. – Наверное, скотина разбежалась. Я видел корову у опушки, издали, но отходить не рискнул. Людей нет.

– Теперь понятно, почему они… так нас встретили, – нехотя сказала Зено. – Обнаружили, что соседи исчезли, испарились за ночь… я бы тоже смотрела на всех волком!

– Да, и старик юлил, – кивнул Азрай. – Все это смердит колдовством. А кто признается, что замарался чарами? Они вооружились, ко всему готовые. Только это не помогло.

– Но если бы не свадьба… – тихо проговорила посланница, – никто бы и не погиб, верно? Они бы спали к полуночи, и не было всех этих ножей и дубин. Просто встали бы и ушли на зов.

– Может быть, – воин посмотрел ей в глаза. – Тебе лучше знать.

– О чем ты?

– Ну, ползвона назад ты ничего не помнила. А сейчас толкуешь про зов.

Зено поежилась от пробежавшего по спине холодка. И правда: тень приходила, чтобы звать, лишь сейчас она поняла, что знает это. Посланница отвела взгляд, сколупывая ногтем грязь с рукава.

– Мы повернем назад?

– Куда? В Табру? В столицу? Твой же Ксад говорит, что она булькает и вот-вот сорвет крышку, – воин потыкал угли палкой. – Чем дальше в глушь, тем безопасней. Давай хоть закончим это твое путешествие. Через неделю-другую поглядим. Может, я выведу тебя к побережью.

Посланница задумалась.

– А если ты прав? Ну, насчет чужестранки? Но я все равно не понимаю! Ни одна магия так не действует. И еще ты… ты ведь не чужестранец.

– Не знаю, Зено, – Азрай пожал плечами. – Не знаю. Я не колдун.

– Я скоро сама начну себя бояться. На твоем месте… никакое золото Высокого города не стоит того.

Посланница умолкла, ожидая, что он ответит, но воин лишь усмехнулся:

– А может, я тебя боюсь? – но потом он пододвинулся вплотную и обнял посланницу за плечи. Его руки были теплыми и пахли сухими травами. – Не дрожи. Вдвоем мы выкрутимся, – тихо произнес Азрай.

После безумной ночи оба нуждались в хорошем отдыхе, так что собрались далеко за полдень. Еще два звона ушло, чтобы обойти вымершую деревню и набрать еды в дорогу.

Обмазанные глиной домики не казались заброшенными – скорее, оставленными, словно хозяева вот-вот вернутся. Смятые постели, вывешенное на просушку белье. На открытом очаге в одном из дворов остался котел, на дне которого блестела бледно-серая каша. Пели птицы да изредка вздрагивали кожистые листья кустарника: поначалу Зено беспокойно оглядывалась, но вскоре поняла, что это ящерицы и полевые мыши.

Безлюдье угнетало, и спутники говорили редко и тихо. Выехали и вовсе молча. Азрай вел в поводу коней, мимо сараев и плетеных заборов, мимо огородов, прорезанных тропинками. Воздух был влажен и тяжел, а на западе, над лесом и покатыми холмами, разгорался закат.

– Куда теперь?

– Иширас течет к побережью с гор, – воин пожал плечами. – Его невозможно пропустить. А раз есть дорога, должна быть и переправа.

Посланница ждала чего-то более определенного, но в логике ему не откажешь, а попусту беспокоить Азрая не хотелось. В подступающих сумерках лицо его казалось серым, воин глубоко дышал, как будто пробуя воздух на вкус. Зено и сама заметила, что горизонт на юге куда чернее, чем можно объяснить приближением ночи.

– Будет дождь, – подвел итог Азрай. – Но нужно ехать, пока есть силы. Даже по темноте. Не хочу оставаться в этих местах еще одну ночь.

Зено не нашла, что возразить.

Свет дня почти совсем вытек с неба, когда они заслышали шум реки. Иширас здесь сужался да к тому же вздулся от недавних ливней, узловатые деревья с мясистыми листьями окунали корни в бурные темные воды. В воздухе висел запах ила, тины и еще отчего-то сырого мяса.

– Переправы нет? – Зено поравнялась с воином. Пришлось повысить голос, чтобы перекричать грозный рев реки.

– Она была.

Азрай выругался и в сердцах сплюнул в придорожную грязь.

– Смотри, – он указал рукой на середину потока. – Видишь?

Теперь она видела. В сердце стремнины едва проглядывали концы покосившихся бревен – некогда они обозначали отмели, по которым можно перейти реку вброд. Была здесь и переправа: от ствола к стволу тянулся канат, в спокойную погоду вдоль него сновал плот или даже настоящий паром, но теперь концы веревок извивались в кипящих водах.

– Ты скажешь, что я безумец! – прокричал Азрай. – Но мы должны переправиться! Сейчас.

– В дождь?

– Вот именно, в дождь. После ливня вода поднимется еще выше.

Зено вглядывалась в противоположный берег. Клубок серых перекрученных ветвей почти смыкался над дорогой, в зарослях не было даже намека на движение. Бесчисленные насекомые, что вились над путниками весь день, куда-то запропастились.

Посланница рукавом вытерла со лба пот.

– Я предпочитаю, чтобы между мной и тенью была река, – признался воин.

– Аз, ну это же базарные байки! Все эти «текучая вода ограждает от чар» и прочее.

– Может, и так, – не стал спорить воин. – Но если мы помедлим, то проторчим тут неделю. Эти леса не зря зовут дождевыми. Ливни кончатся к середине лета.

– Но…

– Нет, Зен. Не спорь. Сейчас зарядит ливень. Завтра еще один, а потом еще… Я поеду вперед, – Азрай тронул серого коленями.

И тут начался дождь. Тяжелые, пока еще редкие капли шлепали по воде, одна ударила гнедого по носу, и тот зафыркал, мотая головой.

Вблизи река оказалась вовсе не темной, а зеленой, она сердито пенилась вокруг коряг. Туман занервничал, вступив по бабки в воду, но воин склонился к холке и прошептал на ухо успокаивающие слова. Медленно и неуверенно пробуя дно копытами, конь двинулся вперед. Выждав, пока помощник отъедет на корпус-другой, Зено потрепала гнедого по шее.

– Ну давай, мальчик, – тихо проговорила она.

Посланница думала, что ей придется успокаивать жеребца. До боли в костяшках сжала намотанные на кулак поводья. Но там, где прошел Туман, гнедой шагал спокойно. Так было, когда вода достигла сапог, мгновенно проникнув во все швы, а потом дошла и до колен.

Ледяной дождь вовсю барабанил по поверхности, брызги жалили лицо.

На мелководье, уже на той стороне, конь Азрая ускорил шаг, спеша поскорей выбраться на берег. В полутьме Зено видела лишь смутный силуэт. Посланница как раз достигла середины потока и решила, что сегодня владыки ей улыбаются, хотя бы для разнообразия.

Только она подумала так – и страшный треск разорвал и без того сердитый рев реки. Ломая ветви на перекатах, вздыбив над водой корни с комьями земли, навстречу несся древесный ствол.

Все случилось в доли мгновения. Она понукала гнедого, проклиная стремнину за то, что сковывает движения, а потом над ней сомкнулась чернота. Холодная влага хлынула в рот, и Зено поняла, что задыхается. Она отчаянно барахталась: без смысла, без цели, просто в ужасе двигая руками и ногами, не зная, куда она плывет… вверх? прочь? ко дну? Потом пальцы нащупали что-то твердое и шершавое, женщина сомкнула руки – и в тот же миг ее выбросило на поверхность.

С грохотом и яростью, опьяненный своей мощью, Иширас несся мимо. Река жадно вырывала канат из рук посланницы. Клочья грязной пены, брызги и мелкий мусор летели в лицо.

Она не успела даже глотнуть воздуха, когда вновь погрузилась под воду. Черно-зеленая тьма обступила ее, от холода мышцы сводило судорогой. На миг Зено вновь превратилась в обезумевшее животное.

Наконец, течение снова вытолкнуло ее наверх, и посланница вцепилась в веревку, кашляя и отплевываясь.

Как далеко ее отнесло от отмелей? О том, что стало с гнедым, не хотелось думать. Посланница слышала, как кричит Азрай, но даже не пробовала разобрать слова. Руки и ноги стремительно коченели.

«Если я так и буду болтаться на веревке – мне конец!»

Она быстро поняла это. Но что делать? Мысли парализовал страх. Зено начала понемногу перебирать руками: рано или поздно она должна добраться до бревна! А там и отмель… Она не думала, какой длины канат и что руки ее отнимутся раньше. Вторая волна не то треска, не то грохота почти оглушила посланницу. По течению неслись комья земли, с клочками травы и щупальцами спутанных корней.

В голове не осталось ни единой мысли. Хотя бы удержаться… просто удержаться, пока река не унесет прочь куски берега!

Удар вышиб воздух из легких, и против воли Зено разжала пальцы. Взревев, течение тут же подхватило жертву и закувыркало в потоке. Дно, берега, поверхность – все потеряло смысл, кругом была вода, одна вода. Она бросала посланницу из стороны в сторону, била упругими холодными кулаками. Иногда Зено удавалось сделать глоток-другой воздуха, а затем река вновь затаскивала ее на глубину.

Никогда потом Зено не вспоминала, каково это и сколько длилось. Очнулась она от хриплого испуганного голоса, что вторгся в ее страдание:

– Держись за стремя… Слышишь? Берись за стремя, я сказал!

Толстый узловатый корень толкал ее в бок, вода перекатывалась через тело, течение возило Зено спиной по неровному дну.

– Пожалуйста, очнись! – голос воина дрогнул. – Я не могу с него слезть. Ты слышишь меня?

Туман упрямо тряс над ней тяжелой головой, конь вращал глазами от ужаса, удила в кровь порвали его рот, а на губах пузырилась розовая пена.

– Вот и хорошо. Вставай. Держись за стремя. Сейчас мы все вместе выйдем.

Руки онемели и почти не слушались. Кое-как Зено приподнялась на локтях, потом села и тут же закашлялась. Мутная, темная вода изверглась из нее раз, второй, а потом ее вырвало.

– Давай, Зено. Пожалуйста! Я долго его не удержу.

Конь гарцевал под воином, сдерживаемый лишь туго натянутыми поводьями. Еще немного – и понесет. Вслепую нашарив стремя, посланница вцепилась в него. Холодные брызги окатили ее с ног до головы, когда Туман тронулся к берегу. Промокшая, чумазая, поскальзываясь на покрытых илом камнях, она больше висела на стремени, чем шла, а Азрай приговаривал сверху:

– Вот и хорошо. Все хорошо. Не спеши, не спеши… Вот так. Теперь все будет хорошо…

Кому он это говорил: ей или Туману? Вернее всего, им обоим.

Дождь последовал за ними под полог ветвей, широкие листья и сплетенные лианы защитили путников от обрушившихся с неба потоков воды, но и здесь их сопровождала неумолчная капель.

Они остановились, и посланница упала, дрожа от холода и от изнеможения. Азрай спешился и как-то справился с Туманом, потому что вскоре послышались его шаги.

– Мы переправились, Зен. Все позади, – услышала она. На плечи ей легла мокрая, но согретая телом воина куртка. – Тень за рекой, и до развалин всего несколько дней. Больше никаких преград: кругом лес, и вся эта страна, вся огромная страна рагьяри лежит перед тобой. Вот увидишь: теперь мы мигом доберемся до развалин! Ты слышишь?

Зено слышала, вот только не знала, хорошо это или плохо. Она называла тревогой то, что незаметно следовало за ней, шло рука об руку вплоть до ночи резни. Но тревога ли? Простое беспокойство не сдавит грудь железным обручем, так что ни вдохнуть, ни рассмеяться. От него не выступает липкий пот. На этой стороне реки чувство навалилось со всей силой, и то была вовсе не тревога. Зено ощутила сладковатый, смрадный вкус на языке, и ее стошнило.

Но ведь такого не может быть? Ни одна магия так не работает!

– Зено… Зен! Ты слышишь меня? – допытывался Азрай.

Она молча кивнула и, пошатываясь, встала. За спиной у них угрожающе ревел Иширас, ярясь, что путники ушли из его объятий.

Так и не дав посланнице прийти в себя, воин свистнул коню, поднял ее на руки и так, неся, словно ребенка, двинулся на юг.

Интерлюдия

Поместье аби-Гава́тты к северу от столицы, 12-е месяца Эпит

Судорожно глотая воздух, Зевах отстранился от стола. За Великим Открытием всегда следуют тошнота и полное бессилие, довольно долго он сидел, не шевелясь и уронив голову на грудь. В конце концов, во рту скопилась слюна и начала капать на одежду. Смахнув с губ прозрачную нить, Зевах сплюнул и поморщился от сладкого привкуса.

Видения ушли, но чародей по-прежнему слышал их эхо. Размытые фигуры. Звуки. Запахи. Все перемешано, как в той кашице из глины и трав, которой ментор Энте́мо запечатывает зелья.

Зевах поднял голову.

Тело лежало на грубом дощатом столе: черное, сморщенное и иссохшее, словно из него выпили всю кровь. Под тонкой, как рисовая бумага, кожей проглядывали мускулы, застывшие в последнем спазме. Глаза уличной девки закатились, остался сплошной белок, и чародей вновь почувствовал тошноту. Все же, что ни говори, а наука ментора дается непросто.

Хитрость этой магии, решил Зевах, в том, что все о ней знают, но никто не умеет ею пользоваться. Встречались глупцы, пробовавшие отворять подопытному жилы. Нет ничего более далекого от правды! Как только чародей наносит вред подопытному, духовное тело принимается восстанавливать плоть, а при серьезных ранах сила истекает из тела, как из прохудившейся бочки. Ментор учил во всем соблюдать тщательность. Особенно в таких делах!

Лишь крохотный укол булавки, говорил он. Желательно подушечки пальца, где располагаются тонкие «волосяные» сосуды. Игла пронзает естественную границу тела – кожу, позволяя чародею проникнуть внутрь. Только глупцы называют это кровавой магией. Процедура почти бескровна.

Жестом, в котором было поровну и любопытства, и отвращения, чародей протянул руку, его пальцы почти коснулись обтянувшей лоб черной кожи. Почти. Боги, какая глупость! Ведь он держал в руках это… то, во что превратилась шлюха – во время ритуала. Да, но он клал ладони на грудь и лоб мирно спящей девицы – и не видел, не чувствовал изменений!

За свою жизнь чародей насмотрелся на мертвецов, и все равно его мутило при виде тела.

Ну хватит! О шлюхе позаботятся слуги.

Слабый после Великого Открытия, Зевах встал и нагнулся, кляня трясущиеся колени. Набросил на труп отрез ткани. Уже закрыв дверь, он понял, что все еще сжимает резервуар в кулаке, резная фигурка из ляпис-лазури покалывала пальцы и заставляла сердце биться чаще, как в предвкушении соития. По-хорошему, следовало убрать резервуар в кошель, но Зевах медлил. Он будет на месте через четверть звона: ведь не случится ничего плохого, если донести его просто так?

«Всего лишь вознаграждение, – подумал Зевах. – Совсем небольшое вознаграждение за тошнотворную магию».

Он ненавидел эти минуты, сразу после ритуала. Беглецы обустроили заклинательный чертог в пустой сторожке над воротами, раньше здесь отдыхали и играли в Кобру охранники аби-Гаватты. После Великого Открытия воздух становился ясным и звонким, звезды зажигались даже не сотнями – тысячами. Никогда в жизни не увидишь столько звезд, как после заморских чар. Вот только зрение играет в странные игры: кажется, что роща на горизонте в нескольких минутах ходьбы, а ступеньки под ногами скачут и расплываются в свете колдовского огонька. И проклятые колени совсем не гнутся!

Медленно и осторожно, боясь оступиться, Зевах двинулся вниз, нашаривая ступени перед собой.

Чтобы попасть в дом, требовалось пересечь темный сад. В последние дни воздух стал сух и пах пылью даже ночью, очень скоро зной начнет сводить людей с ума. Дома, в Джамайе, Зевах видел, как нищие готовы загрызть друг друга за кружку чистой воды. Самые страшные войны и бунты в Царстве случались в это время: с середины лета до первых ливней сезона дождей.

Чародей повел плечами, прогоняя мимолетную дрожь. Они слишком долго ждали. Ментор Энтемо знает, что говорит: аби-Гаватта древний и влиятельный род, и их загородный дом стоит пустым, отданный в распоряжение горстки беглецов. Скоро, повторял ментор, скоро все случится само, ждите… «Само» значит, что трон узурпатора рухнет на головы его прислужников. Само – это когда он вернется домой не беглецом и не преступником, а новой знатью, что сменит временщиков. Еще до конца года, говорил себе Зевах и сжимал кулаки, но сухой пыльный воздух сезона раздоров подтачивал его решимость.

Олху́д Назир, которого он знал всю жизнь, Зо́фрон из северных предгорий, Ката́ва, единственная среди них женщина… – погибших и отловленных стало так много, что чародей сбился со счета. Олхуд, его друг детства, умер, поджаренный магом-предателем. Зевах сам видел это – там же, в сторожке, глядя в медное зеркало, пока ментор высасывал жизнь из какого-то рыбака, чтобы издали бросить ее в нападавших. Когда им было по десять лет, Худ вечно разыгрывал чародея, а потом смеялся так заразительно, что и Зевах не мог сдержаться.

Здоровый и храбрый, он выгорел изнутри, так же быстро и ярко. Худ потемнел, а кожа у него на лице потрескалась, сочась сукровицей, только зубы блестели в темноте.

Перед высокими дверьми чародей замедлил шаг. Предки аби-Гаватты наняли отменных скульпторов, теперь их творения смотрели на Зеваха с барельефа над створками: герои и демоны, боги со звериными головами… Чародей совсем расклеился, колдовской огонек над головой замигал, в его свете морды и лица не сулили ничего хорошего. Зевах взял себя в руки, заставив светоч гореть чисто и ровно.

Ни к чему показывать ментору страх.

– Что это?!

Энтемо Ла́брос был низеньким человечком, с залысинами и выпиравшим брюшком, встреть такого в городе – и не подумаешь, что маг. Быть может, меняла. Или сборщик податей. Некогда точеное лицо начало заплывать, но глаза у нагади оставались цепкими, желтовато-зелеными, как у удава.

Слишком бледная для жителя Царства рука показывала на зажатый в кулаке Зеваха резервуар.

– Иметь пристрастие к силе проще, чем к сладкому дыму, молодой человек, – по-иноземному четко выговаривая слова, сказал ментор. – Сегодня ты не хочешь отпускать резервуар, а через луну не сможешь выйти из транса.

Зевах забыл убрать проклятую фигурку перед входом. Что же, он заслужил выволочку. Чародей отвел глаза, разглядывая ковры с цаплями и мебель из светлого кедра.

– Я просто задумался, учитель, – пояснил он. – Никак не могу забыть Олхуда и его смерть.

Неизвестно, поверил ли иноземец, скорее всего нет, во всяком случае, настаивать не стал. Он все понимает, подумал Зевах. Легко обмануться его корявой речью: Энтемо все знает и понимает, он за то и выбрал их, что у каждого за душой грешки, а с ними проще держать учеников в узде. Ну и пусть. Заморский маг использует их в своих целях, а они его – в своих. Может, Зевах дышит сладким дымом, но вовсе не дурак, он видит, какую игру ведет нагади.

– Сегодня я это забуду, – губы Энтемо сжались в тонкую линию. – Ты все сделал, как я сказал?

– Да, учитель, – твердо ответил чародей. На сей раз он не прятал взгляд.

– Хорошо. Я заберу резервуар. Если бы в этом месте был Селкат, я бы оставил ему. Но ты имеешь искушение.

– Конечно.

Зевах сразу отдал фигурку и все равно испытал укол сожаления, когда сила перестала покалывать пальцы. Он подождал, пока нагади усядется и сцепит руки поверх живота, и тогда произнес:

– Я как раз хотел поговорить о Селкате, учитель. Он стал… меня беспокоить.

– Он беспокоит меня тоже, Зевах. Всегда, – ментор хрустнул пальцами. – Я хочу иметь дело с более талантливым учеником, но самых сильных забирает Круг. Селкат знает, что слаб. Он очень жаждет силы. Он знает, что я не доверяю ему ничего серьезного.

– Дело не только в этом… – Чародей замялся, подыскивая слова. Ох, Худ, почему ты был так бесстрашен? Это он поймал ищейку на мосту Отрубленных Голов, и он же бросился на отступников, очертя голову. Единственный среди них не замаранный сладким дымом, шлюхами – Худ вел войну против узурпатора и несправедливости, а не искал мести и удовольствий. Лучше бы боги забрали Селката, чем его! Но даже толстяк, со всеми его пороками – какой-никакой, но свой. В отличие от нагади.

– Я не про слабость, учитель, – продолжал чародей, – а про одержимость… да, это самое верное слово! Знаете, мы впервые увидели смерть все вместе: я, Худ и Селкат. Все достойные с семьями и детьми присутствовали на казни беглых магов. Их сожгли, как и поступают с чародеями… Мой Дар уже пробудился, я знал, что при случае на их месте окажусь я. А у Селката… началось позже. В тот день он поносил колдунов, еще не зная, что сам один из них. Вот только теперь он постоянно вспоминает ту казнь. Его трясет от ненависти, учитель! Он получает удовольствие от Открытия, для него каждый подопытный – кирпичик в грандиозном дворце мести. Селкат неосторожен. Я знаю, он просто избавляется от тел. И он остался в столице, рано или поздно он всех подставит.

– Я учил после Джамайи, что тела должны быть сожжены. Вам должно исполнять все, что я говорю.

Ментор Энтемо даже не пошевелился: так же сидел на диване, сложив руки на животе, а залысины блестели в свете ламп, но тусклые глаза нехорошо сверкнули. Маг не привык к неповиновению.

– Скажите это Селкату, не мне, – поджал губы чародей. – По правде, не думаю, что он намеренно вас ослушался. В столице все сидят друг у друга на головах, просто негде сжечь мертвецов. Но дело даже не в мертвецах, не в них… Он одержим, учитель, помешался на мести! Сейчас он выбрасывает тела в канал, потом сделает другую глупость. Он опасен, а вы оставили его в столице без присмотра.

– Кого мне оставить в столице? – Энтемо потер гладкий деревянный подлокотник. – Я имею теперь двоих учеников. Всех остальных учили собратья, я не знаю их пределов. Я нуждаюсь в тебе здесь, а где же искать чернь, если не в столице?

– Он подставляет наше дело, – напомнил Зевах. – Как скоро Круг найдет тела, а потом выследит Селката? И это в столице!

– Теперь они рыскают по всем городам, столица не опасней других, – нагади поморщился. – Ну хорошо. Я отзову Селката. Но ты не получишь его места.

– Я и не прошусь в столицу, учитель. – Сказать, что не больно хотелось? Нет, нагади знает, что они боятся его и предпочтут оказаться как можно дальше. – Я просто… беспокоюсь, что Селкат похоронит наше дело. Еще до того, как все случится.

– Да, ты прав. Конечно, ты прав… – Ментор досадливо похлопал по подлокотнику. Хотел бы Зевах знать: действительно ли маг так думает или согласился, чтобы закончить разговор?

На серебряном блюде перед Энтемо лежала гроздь винограда, в графине блестела чистая холодная вода. Чародей лишь сейчас понял, что после ритуала его мучает жажда.

Ментор перехватил его взгляд.

– Я пошлю к тебе слуг с разбавленным вином и дыней, – сказал он. – Отдохни. Тебе кажется, ты пьешь чужую жизнь и копишь силу. На самом деле ты пропускаешь силу через себя в резервуар. Это выматывает, как битва. Большое дело сделано, но теперь ты должен поспать и восстановиться.

– Еще кое-что, – тихо проговорил Зевах. Он опустился на пуф напротив ментора – подальше, чтобы их разделял матово поблескивающий стол. – Эти сны…

– Ты тоже видишь сны?

Чародею показалось, что ментор впервые заинтересовался: впервые с тех пор, как спрятал резервуар в карман. Ничего не изменилось в лице иноземца, разве что тяжелые скулы немного напряглись. «Боги, за что мы все его боимся? – спросил себя Зевах. – Ведь это маленький круглый человечек, который плохо говорит по-нашему!» И тут же ответил себе: за его науку. Маленький круглый человечек, который, не дрогнув, убивает и пьет жизнь.

– Я ведь не знаю, что снится другим, – слабо улыбнулся чародей, но ментор перебил его.

– Рассказывай, – сухо приказал он.

Зевах рассказал: коротко, потому что как еще говорить о темноте и жгучем пламени, о вспышках эпох и гремящих реках силы, и скрюченных, изломанных существах, распятых в бездне? Все это так размыто, изменчиво, похоже на видения, порождаемые сладким дымом… В конце концов, Зевах запнулся и умолк.

Ментор слушал его, за все время ни разу не пошевелился, лишь глаза, кажется, стали еще более желтыми и тусклыми.

– Я объяснил: в моем знании еще много лакун, – заговорил он. – Это старая наука. Когда-то ее имели в Закатных царствах. Теперь даже у меня дома, в Высоком городе… мы знаем только, что наука работает.

– Не понимаю, – ответил Зевах. – Вы ведь ссылались на книги? Да, на старинные книги.

– Старые тексты только тексты. Каракули на пергаменте, который истлел! – Энтемо досадливо скривился. – Письмена много говорят, но мы не знаем ничего точно. Кое о чем я догадался. Да, книги пишут о снах. И еще, что тела должны быть сожжены. Почему? Как говорите вы, анхари, «бес не разберет»: это список списка, в годы, когда трактат писался, маги, жрецы и шарлатаны были едины.

Зевах нахмурился. Ему показалось, ментор уклоняется от ответа: не хочет говорить всю правду или, наоборот, не желает показывать невежество?

– Хорошо, я расскажу, что пишут книги. Мы вместе над этим поразмыслим.

Зевах сглотнул, и нагади принял это за согласие.

– Сны стали появляться недавно, три-четыре луны назад. Когда я и мои собратья-ученые в Высоком городе делали опыты, сны не появлялись… Мы признали, что упоминание видений напускает туман. Как тайны веры. В Благодатных берегах практиков науки называли «мека́з», а еще дальше на западе, в Желтой стране – «маньчжи́». Оба слова значат «бродячий жрец», «чародей» и «шарлатан». Мы все так признали. Я учил тебя много лет, пребывая в этой уверенности. Сны появились за две луны до побега.

– Я думал, что видения порождает сладкий дым, – проговорил Зевах. – Только потом сопоставил… они приходят после ритуалов. За пару лун? – вдруг сообразил он. – Я страдаю ими пару недель!

– Каждый по-разному, – пожал плечами ментор. – Мне так кажется, что дело в силе. Большие силы – быстрее появляются видения. Еще одно обстоятельство – Великое Открытие. Сны появляются ко всем, кто затронут его магией.

– Даже если человек не проводил ритуал?

– Да.

– Даже те… обезьяны Верховного? Вы выпили жизнь рыбака и бросили в них.

– Да. Если они маги. Или у них в роду есть маги.

– Мальчишка, который хотел отомстить…

– Он гафир, а не маг. Но кто знает?

– Так что же это? Они что-то значат, эти видения?

Энтемо поерзал на диване и наконец сказал:

– Я сам хотел бы знать. Я никогда не слышал, чтобы сны были частью магии. Никто не слышал тоже, за тысячу лет, ни в одной ученой школе. Можно положить сон человеку в голову, есть чародеи, которые умеют проникать в сознание, пока разум спит и защиты ослаблены. Но такой сон вложил человек, он плод чужого разума. Никто не знает, чтобы сон был частью магии.

Зевах молчал, пытаясь уложить в голове услышанное, и ментор продолжил:

– Что до самих видений, ты видишь Изнанку, потоки силы. Огонь, который жжет так больно, – это мощь в пустоте. Помнишь, я делал опыт на всех вас? Вы ощущали холод, когда жизнь утекала, и вы ощущали жар, когда пили жизнь друг друга.

– А эти фигуры… они хрипят и лают, как свора бесов!

– Чего не знаю, того не знаю.

Зевах опустил голову, пряча мечущийся взгляд. Чему здесь верить? Ментор рассказал много подробностей, но говорил не все – чародей знал его много лет и видел, когда тот темнит. Что именно он скрыл в рассказе? И зачем? Нет ли здесь опасности для всех них, отщепенцев?

Последний вопрос Зевах повторил вслух.

– Опасность кроется где угодно, Зевах, – качнул большой головой иноземец. – Пока что я не вижу угрозу… Сейчас должно копить силы и приготовиться к тому, что грядет. Потом… я думал остановиться и подождать. И двигаться дальше предельно осторожно.

«Потом» было туманным, как и все в речах нагади. До конца года, но как, когда? Сколько силы они еще накопят и что должно произойти? Зевах знал, что ментор не ответит, он никогда не отвечал. Плел паутину словес, говорил много и долго на своем корявом языке: все слова анхарские, но фразы заморские, а потом, уже перед сном, ты понимаешь, что так и не услышал ответ.

Зевах встал и тут же понял, что от усталости валится с ног.

– Тебе должно отдохнуть, – мягко укорил его нагади. – Даже если это значит новые сны. Я пошлю к тебе слугу с фруктами.

Вообще-то это были слуги Зеваха и только его, шесть человек, которых он сам отобрал в Джамайе. Но ментор быстро начинал распоряжаться всем, что попадалось под руку, и никто не смел сказать слова против.

Чародей оставил его, пробурчав нечто подобающе вежливое. В его комнате горела дюжина ламп, и золотые инкрустации на мебели мерцали в приглушенном свете. Над курительницей в виде собаки поднимался дымок, хотя сейчас запах мирры не услаждал нюх, а раздражал. Зеваха мучила зверская жажда, чародей из горлышка выхлестал кувшин фруктовой воды, а потом рухнул на постель прямо в одежде.

Проклятье! Еще придет челядь, которая неясно кому служит. Ну и пусть, сейчас ему не нужны ни фрукты, ни мясо. Спать, только спать…

Во сне его ждали дрожащие огни в бездне, жар, а еще клокочущие голоса, которые не то говорят, не то давятся пламенем.