Я стою перед твоей могилой, одета, как ты любил – вся в голубом. Сегодня пятница, ты ведь просил, чтобы я приходила по пятницам в твоем любимом наряде, и тогда ты увидишь меня. Мне нелегко сюда приходить. Я в своем одиночестве бываю, как подсудимая без адвоката, без сочувствующих взглядов. Самосуд – это страшная пытка. Как все изменилось, как ты ушел, когда до меня дошло, что больше никогда тебя не увижу, не услышу твой колючий голос, твои жалобы на головную боль.

– Фазу, у меня мигрень. Это мне досталось в наследство от отца!

– Муса, я это уже слышу тысячу раз. Более достойного наследства не мог он тебе оставить! – смеялась я.

Мне тогда казалось, что ты всегда чем-то недоволен. Это тяготило первые годы нашей совместной жизни, а потом я привыкла, и все превращала в шутку. Когда ты был жив, в моем сердце ты занимал место обвиняемого, а я – пострадавшая. Но Аллах мне дал крепкое, несгибаемое терпение. Никогда у нас дома не было скандалов, упреков. Аллах освободил меня от разрушительного чувства – ревности. Ты проводил по три месяца в Переделкино, писал повести и романы. Мне ни разу в голову не пришла мысль, что у тебя там может кто-то быть. И весь дом, дети, заботы – все было на мне, и закипала обида: почему ты все взваливаешь на меня? Но ни разу я тебе об этом не говорила. Вечная разлука выпрямляет любые прутья и даже кривые бревна обиды.

Я стою сейчас, как обвиняемая, перед твоей могилой. Все мои обиды исчезли, словно они были написаны на песке. Даже твои неласковые слова окрашиваются в радужные цвета. Услышать бы их хоть один раз! Сколько сожаления сегодня во мне! Я признаюсь, что была плохой женой: дети, дом, поездки в разные страны и главное – каждая украденная у тебя и у жизни минутка, часы, дни, которые я отдавала чтению, творчеству. Почему все это время я не тратила на тебя, почему тебе не досталось нежности, которая билась во мне, как в горячих источниках, ведь они целебные! Зачем я собирала по шерстинке мелочные обиды, создавала бурку черную и бросала в мыслях на твои плечи. Сегодня это черная бурка на мне, а белоснежная – на тебе. Я говорю, когда ты не слышишь: я – обвиняемая, а ты – пострадавший. Вечная разлука все меняет, все освещается по-иному.

…Но поздно! Очень поздно! Ничего не исправишь, кроме того, что самосуд мучает, и он, оставшийся на земле, видит, что все могло быть иначе! Тоска – худшее из всех страданий. Но я возьму себя в руки.

Все бы я это сделала, но как тяжело идти по тропинке от нашего дома до твоей могилы. Но я иду, глотая слезы, и не будет этому конца…