Ничем от аульчан семья Халидовых не отличалась. Небольшой каменный одноэтажный дом, от солнца и дождей уже ставший почти коричневым; деревянные ворота, закрывающиеся на крючок, который любой человек, сунув руку в щель, между двумя дверьми, мог спокойно открыть. Семья Халидовых была очень дружной. Что бы ни происходило в ауле, они приходили все вместе. Глава семьи Халид, супруга Субайбат шли на два-три шага впереди, а за ними три их сына. Старшие Рашид и Абдула были близнецами, их называли злато-головыми, потому что они были рыжие и очень похожие друг на друга, а третий – черноволосый, был хроменький, говорили, что это у него с рождения. Близнецы лихо танцевали на свадьбах, пели, играя на пандуре.

Точно помню, год был 41-й, потому что через несколько дней началась война. Как говорят: «Пришла беда – открывай ворота!» За два месяца в их доме, как и во всех других, все изменилось. Я не помню, сколько лет было близнецам, но на фронт они ушли в первые же дни войны. Османа не взяли, наверное, из-за хромоты. Халид с отарой ушел в горы, а через неделю привезли его израненное тело. Говорили, что он стоял на камне и камень вместе с ним упал в пропасть. Остались Субайбат и Осман одни…

Первый год войны Субайбат часто получала письма с фронта. Рашид стал летчиком, о нем даже в газетах писали. Первым письма перестал писать Абдула – и вскоре получили похоронку, а потом и Рашид перестал писать.

Однажды, проходя по улице, Осман услышал разговор двух соседок:

– Бедная Субайбат осталась, потеряв такую опору, с этим калекой.

– Да, что поделаешь, это ее вечная боль! – ответила другая.

Слово «калека» вошло в его сердце, как острая стрела. «Это я – калека? Я покажу им, на что способен!» – думал Осман. Он вернулся домой и, сославшись на головную боль, лег на свой топчан. Так пролежал он целый день, а потом заявил матери, что чабаном с отарой уходит в горы. Субайбат плакала, умоляла не делать этого.

– Тебе, сынок, придется очень много ходить, а у тебя нога…

– Не надо мне больше о ноге напоминать, я должен делать то, что делали мои братья; тогда вы все берегли меня, а теперь я в доме единственный мужчина. Мать, я ношу не платок, а шапку.

Разговор прервала ворвавшаяся с плачем соседка:

– Ой, Субайбат, правду говорят наши старухи, что дом без мужчины – это дом без крыши и все дожди и снега обрушиваются именно на него. У меня в одном месте крыша согнулась, течет.

– Я починю, пойдем, покажи! – сказал, надевая пиджак, Осман.

– Ты в жизни крышу не чинил, у тебя не получится! – преградила ему дорогу Субайбат.

– Мои старшие братья тоже не воевали, оружие в руки не брали, самолеты не водили! – ответил Осман.

Действительно, в мирное время его все оберегали, поручали только мелкую работу: кормить ягнят, ухаживать за телятами.

– Сакинат, я сейчас приду! – сказал Осман.

Он остановился у ворот старого Казамби, который всю жизнь работал каменщиком, строил людям дома. Осман рассказал Казамби, что случилось, и попросил пойти с ним к Сакинат.

– Я все сам буду делать, нужны твои советы, твои глаза, дядя Казамби.

– Были бы глаза! – вздохнул он, взял посох и пошел.

В дороге Казамби будто выпрямился, в нем зажегся какой-то огонек.

– Хоть глаза плохо видят, разумом я еще не слеп. Теперь старикам нужно собрать оставшиеся силы, нужно кремень ума бить о кремень сердца, чтобы иссекать огонь. Надо же людям помочь.

Осман делал все, как указывал ему Казамби. Недостающие материалы нашлись в кладовке.

– Я сынок, собирал все эти доски, гвозди и всякие железки, знал, что когда-нибудь они пригодятся.

Так они два дня чинили крышу Сакинат, и в тот же день весь аул узнал, что Осман, которого мать оберегала, как больного и самого младшего, починил крышу Сакинат. На другой же день пришла с просьбой Булбул: у нее ворота сломались и все время скрипят – спать не дают, а скоро совсем развалятся. Осман пошел к ней уже один: один раз он видел, как отец чинил их ворота. Хоть работа была тяжелой, но ворота были поставлены на место.

Так незаметно Осман стал нужным для всех человеком. У кого что случалось, бежали к нему, и он шел помогать. Работал старательно, молча, за целый день ни одного слова не говорил. А Субайбат вечерами тихим голосом, как молитву, повторяла: «Аллах, ты всевидящий, знаешь, как я Османа берегла, он больной, он еще маленький, а теперь на весь аул работает». Осман не мешал ей причитать, он был занят своим делом – писал что-то в свою тетрадь.

Правление колхоза с отарами Османа в горы не пустило; попросили, чтобы он работал бухгалтером колхоза.

– Я же девять классов только закончил, какой из меня бухгалтер! – удивился Осман.

– Научишься, раньше у нас женщины тоже чабанами не работали и землю не пахали. Ты парень честный, трудолюбивый, завтра же выходи на работу.

Осман приходил на работу первым, уходил последним. Сначала он изучил все записи, что оставил, уходя на фронт, бывший бухгалтер Магомед. А потом начал с чистого листа. И между тем успевал помочь тем, у кого дома не осталось мужчин. Чинил все, о чем раньше не имел никакого понятия, и все у него получалось. Осман хорошо помнил отцовские слова и часто повторял их: «За что возьмешься с любовью, все заблестит!» Он не только записывал в тетради трудодни – сам ходил в поле, смотрел, принимал участие в работе. Осман часто повторял в правлении, что ни одно зернышко в такое тяжелое время не должно попасть в руки расхитителей.

И сам Осман изменился неузнаваемо, люди издалека улыбались ему, советовались по разным вопросам. Казалось, что он даже хромать стал меньше и ходить быстрее. Я до сих пор вспоминаю случай, который годами из уст в уста передавали потом аульчане. Мы были маленькие девочки, после жатвы нас повели в поле собирать упавшие колосья. И вот к нам подошел невысокий, очень бедно одетый человек и спросил:

– Где здесь председатель колхоза?

– Она не ходит по полям! – ответили мы.

– У вас председатель – женщина?

– Наши мужчины воюют! – ответила я.

Он больше ничего не сказал и пошел в аул. На другой вечер в колхозном клубе собрались все аульчане. Мы тоже пошли, потому что по вечерам мама не оставляла нас одних дома. Я сразу же увидела того человека, который подходил к нам в поле. После обсуждения двух вопросов Муслимат, председатель колхоза, подняла вопрос пришельца. Она доложила, что он просит небольшой участок для постройки дома. «Судьба сложилась у Камиля, как он мне рассказал, трагично – погибла семья. Сам воевал, сын не вернулся с фронта. Как вы решите, так и будет! – закончила Муслимат.

Действительно, у Камиля вид был жалкий: опустив голову, он сидел и молчал. Все женщины отнеслись к ситуации сочувственно: мужчина остался один и ищет себе гнездо в чужом ауле. Женщины между собой перешептывались: «Наверное, семья погибла, и он не хочет в своем ауле жить».

Последним на собрании выступил неразговорчивый, ценивший всегда на вес золота свое слово Осман.

– Не только землю для постройки дома, но и горсточки этой земли ему не надо давать. Кто сегодня, когда под Сталинградом решается судьба страны, дома строит? Скажи нам, почему ты не на фронте? Эта наша земля в опасности, там безусые ребята совершают подвиги, погибают, а тебе, видишь ли, дом надо строить! Ты не увидел, сколько недостроенных домов в этом ауле оставили наши мужчины?

Первый раз аульчане услышали такое эмоциональное выступление Османа; они, разинув рты, смотрели на него и думали: «Смотри, каков наш Осман!»

– Я не воюю, потому что сердце… – пытался возразить пришелец.

– У нас у всех есть сердца! – ответил Осман. – Но мысли и дела направлены в другое русло: как защитить Родину от фашистов. Наши города и села горят, а тебе дом надо построить?!

Но мягкосердечные женщины потребовали поставить вопрос на голосование. Осман строго сказал:

– Нет, требуется кое-что выяснить, потом соберемся и решим.

На другой день Осман поехал в районный центр, через три дня аульчане увидели, как на своей рыжей лошадке приехал милиционер, вернувшийся недавно с фронта с тяжелым ранением.

Вечером, собрав аульчан, он сообщил, что пришелец уже в шести аулах решением правления колхоза взял земли якобы для строительства жилья. Пришелец исчез, его никто с тех пор не видел. А милиционер объяснил, что его поступок – это действия предателя. Он думает, что советской власти больше не будет, а земля ему не помешает. Как говорится: «Забившаяся змея выходит из норки, выбрав подходящий момент».

А бухгалтеру Осману до всего было дело: он лично проверял картошку, зерно, пожертвования аульчан в помощь фронту, скудные доходы, что получали колхозники, и все писал в своих тетрадях. В любой момент он мог ответить на любые вопросы. Что бы они ни собирались делать, в ауле уже начали говорить: «Надо посоветоваться с Османом!» И все забыли о его хромоте, потому что он везде успевал. Незаметно аульчане прозвали его генералом.

Однажды в правлении колхоза Осман внес предложение посадить картошку на большой поляне за селом – это была нераспаханная земля. С отрядом мальчишек Осман начал претворять свою идею в дело. Постепенно подключились старики и женщины. Мальчишкам он внушал, что они должны понять: их помощь поможет быстрее одержать победу над фашистами.

Аульчане до сих пор вспоминают, какой богатый урожай дала впервые вспаханная целина: картошка уродилась крупная, под каждым кустом ее было в два-три раза больше, чем той, которую посадили на делянках. Больше половины урожая послали на фронт. Сейчас я думаю: сколько было в разных аулах этих тыловых генералов, которые призывали всех помогать воюющей стране, как они были уверены в победе своей Родины! Ведь именно эта уверенность и ковала победу!