Есть в горных аулах такие женщины, которые думают, что рождены учить уму-разуму всех остальных. Причем они искренне считают, что вправе вмешиваться во все, делать наставления и поучать всех, они делают это тоном, не требующим возражения, просто так, безапелляционно, думая, что имеют на это полное право. Обычно к подобным людям окружающие относятся снисходительно, потому как понимают, что вреда от них никакого, а польза иногда бывает, но со временем их просто перестают замечать.

Одна из таких, прославленная своими назиданиями, жила и в нашем ауле. Можно без греха утверждать, что она была одной из известных женщин во всех окрестных аулах, которые были построены предками так близко друг к другу, что если прокричит петух, извещая о наступлении рассвета, то ему вторили петухи других аулов.

Шумайсат росла шестой дочерью в семье. Как ни мечтал их отец, так и не дождался сына. Отец Шумайсат – Абдула и мать – Хандулай были неустанными тружениками, они понимали: чтобы выдать замуж шесть дочек, нужно немало. Они умели делать все, были запасливыми и бережливыми, думали о завтрашнем дне. К труду они приучали дочерей сызмальства. С детства девочки умели делать все: убирать, косить сено, молотить зерно, готовить. Кроме этого, они умели шить, вышивать, ткать ковры, ухаживать за скотом. Все девушки были похожи на мать Хандулай – высокие, стройные, а смуглая кожа ничуть не портила их.

Но Шумайсат отличалась от других сестер, она своим поведением подчеркивала, будто несет главную нагрузку в семье, будто семейное благополучие зиждется на ее хрупких плечах. А вечерами, не умолкая, рассказывала все аульские новости: кто кого сватает, когда у кого свадьба, у кого кто родился, чей козленок пропал, кого подозревают в краже. Дочерей Абдулы и Хандулай сватали нарасхват. Быстро и незаметно пришел час, когда и Шумайсат покинула отцовский дом.

Молодая невестка сразу взяла в руки свой новый дом. Она стала учить уму-разуму свекровь и мужа Асхаба. Что бы они ни делали, она находила место, где вставить свое слово. По-аульскому обычаю она не стала называть свекровь мамой.

– Сакинат, вы мало соли кладете в это тесто. Сакинат, между пальцами растекается, надо рассчитывать, сколько воды наливать в муку. Для чуду надо потоньше раскатывать тесто, – звучали в доме назидания Шумайсат.

Сакинат была мудрой и терпеливой женщиной, на замечания невестки с улыбкой отвечала:

– Хорошо, Шумайсат, в следующий раз сделаю, как ты учишь.

Муж ее – Асхаб работал в школе учителем географии. Утром уходил на работу, вечером возвращался. Он сразу стал ручным, но старался не обращать внимания на ее бесконечные назидания, одним ухом слушал, из другого выпускал. Но вечером Асхабу приходилось отвечать на все ее вопросы. Она должна была знать, о чем он рассказывал ученикам, где они побывали на экскурсии. Если он скажет, что они изучали расположение скал горы Акаро, она подсказывала:

– Надо было вам спуститься в ущелье Цоботль, чтобы дети видели, как оно образовалось.

– В следующий раз так мы и сделаем! – отвечал, вздыхая, Асхаб и вновь наклонялся над книгой «География мира», с которой он не расставался.

Сама Шумайсат быстро справлялась с домашней работой и, проводив мужа на работу, носилась по аулу даже на девятом месяце беременности. Походка ее не изменилась, она успевала везде, будто у дорогих ей людей дома пожар, и их дети оттуда выбраться не могут, и как она появится, все решится. Если она застанет сельчанку за шитьем, сперва поглаживала материал руками и изучала шов.

– Так нельзя шить, у тебя между швами может проехать арба, мельче надо делать стежки, так, чтобы шов получился красивым и крепким. Посмотри на мое платье, которое я сшила, если налить воду, капелька из шва не прольется, – говорила она.

В другом доме она учила готовить чуду:

– Что за начинка! У меня творог бывает желтый от изобилия яиц, а почему ты ореховую травку не кладешь?

Шумайсат подряд родила двух сыновей. С одним в утробе, с другим на руках она успевала обходить все дома, где были маленькие дети, и давала всем мамашам уроки ухода за малышами:

– Ты почему аптекарским кремом мажешь ребенка? Я растапливаю хорошее сливочное масло и мажу этим все тело и потом укладываю малыша спать. Он просыпается таким румяным, будто тесто на дрожжах поднялось. Кожа блестит, становится мягче и нежнее. Хорошо выспавшись, он с аппетитом сосет грудь.

Она обходила многие дома и была очень довольна собой, думая, что все молодые мамаши, кому она давала советы, стали умнее и опытнее, чем вчера.

Так, напрасно тратя свое драгоценное время на «репетиторство» других, Шумайсат ущемляла свою семью.

Известно, что умному, целеустремленному, трудолюбивому человеку напрасная трата времени дает трещину в сердце. Время – это самое дорогое, что дал Аллах человеку. Тот, кто попусту тратит время, бросает его на ветер, – самоубийца. Помню, однажды наша детвора пошла с Омардадой в горы собирать лекарственные травы. Мы набрали полный мешок тмина, подорожника и мяты.

– Вот мы сделали полезное дело, высушим эти травы и раздадим кому нужно. Представляете, скольким людям поможет это чудо, которое земля и небо дарят благосклонно, облегчит боль, вылечит больных, – сказал Омардада. – Мы говорим, что время летит, а время стоит, как вот эта гора, это мы бежим куда-то, стремимся при этом беге, успеваем делать полезное, чтобы оставить о себе хорошую память, чтобы люди потом живые, проходя по кладбищу, останавливались у могилы и, подняв руки в молитве, сказали: «Хороший он был человек, прости ему земные грехи». Вот так нужно жить, дети, стараться дорожить каждой секундой, беречь время и проводить его в благих делах.

Деятельность Шумайсат распространялась и на другие аулы, она успевала показать себя везде. Ее кипучая деятельность была неукротима.

Незаметно подросли сыновья – Гарун и Герей. Гарун был спокойный, уравновешенный, он был похож на своего отца. Герей же, наоборот, был очень эмоциональный, душа коллектива, он лихо танцевал, очень любил петь народные песни. Поэтому у него было много друзей, они его любили. Гарун после окончания школы поступил в университет на исторический факультет, Герей – на заочное отделение сельхозинститута.

В один прекрасный день Асхаб сообщил Шумайсат, что его, как лучшего учителя, посылают на совещание в Махачкалу. Никогда не видевшая города Шумайсат всю ночь учила мужа, как он должен там себя вести, даже диктовала ему тезисы будущего выступления. Асхаб слушал и улыбался, глотая, как камни, тяжелые ее слова. На самом деле никакого совещания не было, это Гарун вызвал его в Махачкалу, сообщив отцу, что он женился на актрисе, хочет поехать в Москву вместе с женой. Асхабу жена сына понравилась. Прежде всего, в отличие от его жены, она умела молчать, не делать мужу никаких замечаний. Ее звали Сулайсат. Она на цыпочках ходила вокруг своего мужа: «Что, дорогой, родной», – то и дело обращалась она к нему, стараясь выполнить все его прихоти.

Асхаб увидел в этих отношениях настоящую взаимную любовь.

– Сынок, но ты забыл, что твой старший брат еще не женат.

– Отец, пока гора двинется, буйная река не останавливается! – засмеялся Герей.

Побывав в Махачкале несколько дней, Асхаб возвращался домой. Он чувствовал себя как на раскаленном железе, представляя, что его ждет дома.

Войдя в дом, не давая Шумайсат произнести и слова, он с порога сказал:

– Наш Герей женился, и жена его красавица, главное, знаешь, смотрит на мир глазами нашего сына, не болтлива, заботливая и ласковая, каждый день у них дома настоящий байрам (праздник), весело и легко.

– Женился?! – закричала Шумайсат, и большая старинная тарелка, полная дымящимися чуду, упала из ее рук и разбилась вдребезги. – Ой, разбилась дорогая тарелка, – начала она стонать, собирая осколки.

– Да, он женился, и у них красивая любовь и полное взаимопонимание.

– Вабабай, что я теперь людям скажу!

– Никому ничего не надо объяснять, сейчас быстренько женим Гаруна, и вассалам вакалам! – рассмеялся Асхаб.

В тот же вечер состоялся семейный совет с присутствием дедушек и бабушек, чтобы выбрать Гаруну невесту.

– Так у меня есть любимая девушка, – спокойно сказал Гарун и назвал имя учительницы, которая преподавала в школе математику. Это Сиядат.

– Она же не из нашего аула, неужели мои сыновья недостойны жениться на аульчанках! – начала плакать Шумайсат.

– Зато ты у меня личность известная. Спроси у любого, знают ли Шумайсат, они ответят: «О, кто же не знает Шумайсат, она всем уроки дает, всех поучает», – смеялся Асхаб.

– Да, я такая, меня мать всему научила. Когда я вижу этих дурочек, неумех, я не выдерживаю, у меня руки чешутся, хочется у них из рук вырвать и самой сделать как надо!

– Не знаю, почему Аллах своему бедному рабу – мне в награду дал такую вездесущую спутницу жизни! – схватившись за голову, смеялся Асхаб.

Трудно было присутствующим отличить – смех это или рыдание.

За считанные дни, засватав за Гаруна Сиядат, сыграли свадьбу. И самым ярким событием на этой свадьбе было появление Герея и Сулайсат. Шумайсат не хотела, чтобы они приехали, всем говорила, что они в Москве. Но Герей был не из тех, кто оставался в стороне, когда женится брат. Молодожены пришли в национальной одежде. Когда на гумно привели жениха и невесту, Сулайсат взяла в руки бубен, барабан и зурна сразу замолчали. И она перед очарованной публикой очень красивым голосом запела:

И тут же Герей, хлопая в ладоши, подхватил песню своей любимой:

Герей пригласил в круг новобрачных Гаруна и Сиядат, вся свадьба дружно хлопала двум танцующим парам и любовалась ими.

– Шумайсат, – сказала соседка Патимат, – у тебя сегодня вместо одной – сразу получилось две свадьбы.

– Я и не думала и не гадала, даже во сне не могла увидеть это! – ответила Шумайсат, косо поглядывая на Сулайсат. – Вы же все видите, как эта артистка покорила моего сына. О Аллах, отняла она моего сына. – Она вытирала слезы кончиком старинного платка, доставшегося ей от бабушки.

Через неделю жизнь вошла в свое русло. Герей и Сулайсат не собирались уезжать, вечером они устраивали у Гаруна концерты, а днем пропадали в горах и ущельях, гуляли там, держась за руки.

Однажды Шумайсат и Асхаб зашли к Гаруну. И Шумайсат, смерив глазами каждого, спросила:

– Где же наша артистка?

– Вот она! – повернулась Сулайсат.

– Я думала, что ты – мужчина, только они ходят у нас в брюках! – возмутилась Шумайсат.

– И я хожу! – засмеялась Сулайсат.

– Моя ласточка очень любит брюки! – поддержал свою жену Герей.

– Здесь их женщины не носят, пойдут нехорошие разговоры, разные толки, – возразила Шумайсат.

– На чужие разговоры я смотрю, как на прошлогоднюю траву, мамочка! – засмеялась Сулайсат. – Что хочу, то и делаю, что нравится, то и ношу!

– Да, она у меня такая боевая! – подтвердил Герей.

Шумайсат посмотрела на Асхаба, как бы ища у него поддержку, но он, опустив голову, тихо хихикал, но в его смехе была одна горечь.

– Аульские девушки уже судачат, что ты мажешь какой-то белый порошок на лицо, и поэтому ты такая белая, а щеки смазываешь красной краской! – возмущалась свекровь.

– Мамочка, пусть и они мажут, может, на людей станут похожими.

И Сулайсат взяла свою сумку и оттуда достала набитую, как беременная кошка, другую, открыла ее, стала краситься и запела:

Все это время, пока Сулайсат дорисовывала черты своего лица и пела, Шумайсат смотрела на Асхаба жалобным взглядом, будто о чем-то умоляла его. Но Асхаб сиял и любовался Сулайсат, как будто Аллах с неба послал в их дом чудо, которое может дать отпор этой необузданной Шумайсат. Невестка не лезла в карман за словом, тут же на любые замечания находила четкий ответ, и, главное, Герей во всем поддерживал ее. Асхабу в один момент даже жаль стало свою Шумайсат. Она была раздавлена и растерта, вся побледнела, как-то съежилась.

Когда вернулись домой, она начала рыдать:

– Вабабай, эта артистка отняла у меня сына, он же весь растаял в ней, что бы она ни говорила, он соглашается с ней и сияет от счастья.

– Шумайсат, ты помнишь, мой отец, дай Аллах, чтобы смылись его грехи, часто говорил: «И для льва найдется барс»…

– Это, по-твоему, я – лев, а эта крашеная артистка – барс? Я ей еще покажу! – Шумайсат продолжала плакать.

Асхаб хлопал в ладоши.

Отчаявшись, она не знала, что придумать, и вдруг будто обрадовалась своему сравнению, выпалила:

– Я Герею скажу, что его жена – немедоносная пчела. Палкой ее выгоню! – крикнула она.

Шумайсат так и не поняла, что давно стала для окружающих навязчивой и смешной, что ее никто не принимает всерьез.