Поднебесная, гора Лишань, III в. до н. э.

К горе Лишань Цинь Ши-хуан прибыл под вечер.

Император теперь редко садился на любимого скакуна, о чем тосковал: владыка не мог позволить себе попусту рисковать, ибо с тех пор, как он лишил власти старые аристократические семьи, покушения на августейшую жизнь сыпались одно за другим. С некоторых пор повелитель Поднебесной путешествовал длинным, окруженным стражей караваном — и никто не мог точно указать, в каких именно закрытых носилках расположился сам Цинь Ши-хуан, а в каких с оружием наготове ждут его преданные гвардейцы. И хотя месяц от месяца покушений становилось все меньше, император уже привык постоянно быть настороже.

Караван взошел на последний холм и владыка чуть отодвинул плотную занавеску, обозревая обширное строительство, столь хорошо видное отсюда. Внизу — вправо и влево, вплоть до самой горы — там и сям землю перечеркнули глубокие рукотворные траншеи, курились дымки многочисленных ремесленных мастерских, слаженно копошилось великое множество рабочих, отсюда мелких, как муравьи. Здесь, в окружающих гору извилистых земляных коридорах, которые позднее накроют балками, а балки засыплют землей, по замыслу владыки должны были встать на страже первый, второй и третий ряды отборной императорской гвардии. Фигуры грозных воинов уже изготавливали по всей Поднебесной, а потом свозили к горе Лишань. Каждая фигура была индивидуальна — полностью копировала неповторимые черты лица конкретного гвардейца. Мастера без устали покрывали статуи красочной росписью, превращая изображения тех, кому суждено охранять владыку в его бесконечном путешествии в иные миры, в подлинные произведения искусства — молчаливые, выразительные фигуры, застывшие в бесстрастном ожидании. Отдельные помещения были вырыты для конной гвардии, и со дня на день сюда должны были начать прибывать глиняные изваяния лошадей, также выполненных в натуральную величину. Но самое важное и сокровенное творилось в недрах горы Лишань, которой каких-то двадцать лет назад здесь не было — гору насыпали вокруг каменной ступенчатой пирамиды, места будущего упокоения великого и божественного владыки по мнению всех, но на самом деле — отправной точки его грядущего путешествия вне времени и пространства, и об этом знали единицы. Работы, которые велись внутри пирамиды, были доверены избранным, которых — Цинь Ши-хуан думал об этом с легкой грустью — по окончании придется умертвить всех до единого, поскольку знание о том, что и как устроено там, под толщей земли, не должно распространяться, ибо это запретное знание. Император вовсе не желал смерти этих уникальных, искуснейших мастеров, но понимал, что такое решение все равно придется однажды принять — равно как и многие другие, гораздо более жестокие и масштабные, потому что того требовала важнейшая цель объединения страны, народа, мира. Цинь Ши-хуан каждый день чувствовал, какова тяжесть ноши того, кто решил изменить мир. Мир, консервативный и не желающий меняться, сопротивляется из всех сил, и, видят духи, сколь бывает непросто даже не принять решение, а настоять на его неукоснительном исполнении. Дело не в том, что подданные не желают выполнять приказы владыки, но в том, что сам владыка ни с кем кроме себя самого не может разделить разрушительного бремени власти и понимания того, что он — прав. Никто не знает и не будет знать, как из ночи в ночь червь сомнения грызет владыку, как перед мысленным его взором снова и снова встают пожарища спаленных городов и лица казненных по августейшему приказу, как опять и опять он видит слезы матерей и слышит плач детей, а кони летят и летят, а воины, гремя доспехами, мчатся в стремительном броске к очередной не покорившейся еще цели… Нет-нет, единственный и божественный владыка обязан быть твердым.

Цинь Ши-хуан легко взмахнул веером: вперед! — и задвинул занавеску. Замерший на холме выезд слаженно возобновил движение и начал спускаться — паланкин за паланкином, окруженный плотным строем пешей и конной стражи, а впереди по бокам дороги, поворачивающей к стоящему у горы походному дворцу, уже выстраивались две шеренги воинов, несших стражу на Лишани. По равнине пронеслись выкрики приказов, забили барабаны.

Сегодня владыка опять был не в духе и ближние люди опять терялись в догадках, чем объяснить дурное настроение императора. Иначе и быть не могло, поскольку тайные дела владыки мало кому становились ведомы и далеко не все из тех, кто по разным причинам оказывался посвященным в эти дела, продолжал пребывать среди живущих. Очень и очень немногие, например, советник Гао, могли бы объяснить, что августейший повелитель Поднебесной крайне озабочен, недоволен, гневается из-за того, что таинственные отряды черных людей по-прежнему, несмотря на все принятые — мыслимые и немыслимые — меры, продолжают препятствовать императорским посланникам, отправленным за очередным амулетом Желтого императора, отыскать след которого стоило таких больших усилий, сравнимых, пожалуй, только с мерами, предпринятыми владыкой для сохранения глубокой тайны. Цинь Ши-хуан подозревал, что в ближнем его окружении завелся человек, который предупреждает черные отряды, но пока не мог и представить, кто — столь узок и надежен был круг посвященных. Между тем, за последние дни в пяти случаях из шести августейшие посланцы подверглись нападениям и потерпели сокрушительные поражения: не спасся почти никто, не говоря о том, чтобы овладеть амулетом. Предпринятые меры предосторожности дали некоторые, скорее ничтожные, результаты: в одной из скоротечных схваток, когда люди в черном по своему обыкновению появились словно ниоткуда, удалось дать отпор и даже обратить нападавших в бегство — и в руки гвардейцев попали три бездыханных тела, утыканных стрелами. Но тела ничего не сказали опытным дознавателям, ибо не сыскалось ни в одежде, ни где-то еще никаких — хоть малейших — знаков и свидетельств, могущих привести к логову нападавших или дать о них иные сведения. Единственно — у одного трупа на лбу желтым было выведено «Хуан-ди», но это было все и это ни о чем не говорило. Такому ничтожному успеху императорские посланцы были обязаны одному из главных военачальников трона — воеводе Мину, которого владыка счел возможным посвятить в тайную подоплеку происходящего, хотя и частично. Мин был опытнейший воин, обладающий множеством талантов, преданный слуга императора — он, не задавая лишних вопросов, присоединился к отряду, добавив в него лучших своих воинов, и именно его своевременное и решительное вмешательство позволило отбить нападение черных.

Не забыл владыка и про деревню, где ходили легенды о давней битве между Желтым императором и Чи-ю: туда был тоже послан отряд, и многочисленный, который за два дня в прямом смысле перекопал деревню и окрестности, но не добился никаких результатов. Оставив догорать разоренные дома и свалив допрошенных и потом казненных местных жителей в подходящую размерами яму, гвардейцы вернулись в столицу. Здесь их встретил сдержанный монарший гнев — ибо к тому времени Цинь Ши-хуан уже составил отчетливое представление о противостоящем ему противнике и не ожидал успеха от налета на деревню. Кроме того, накануне советник Гао доставил владыке еще один амулет из числа разыскиваемых — что не могло не обрадовать императора. Но те трудности, с которыми владыке пришлось столкнуться на пути обретения амулетов, все равно не давали ему спать по ночам. Мысль о быстротекущем времени, которое утекало между пальцев, точила владыку — а дело продвигалось так медленно!

Ныне Цинь Ши-хуан прибыл на Лишань, чтобы проверить, как идут работы, а также доверительно побеседовать с обитавшим здесь безвыездно уже много лет наставником Чжаном, которому день назад советник Гао доставил для осмотра таинственную книгу, именуемую «Илиятэ», — наставник был многомудр и император возлагал на него большие надежды. Ждал Цинь Ши-хуан и известий от воеводы Мина, отправленного с секретным поручением в один отдаленный заброшенный храм: владыка получил верные сведения о том, что именно там может крыться вещь наиважнейшая — волшебное зеркало Желтого императора, с помощью силы которого можно управлять потоками вод и двигать горы. Повелитель Поднебесной жаждал получить зеркало более всего. Ведь именно оно должно было дать ему ту власть, которая позволит окончательно завершить преобразование устройства мира, и тогда будут трястись горы, вспенятся воды, и многие, очень многие, оказавшись во власти стихий, уйдут к Желтому источнику — в то время, как император, надежно укрытый в погребальной пирамиде, будет следить, идет ли все так, как задумано, и ожидать, когда мир обновится, омывшись от скверны, чтобы явиться в него и продолжить тысячелетнее царствование.

Но как же медленно, непозволительно медленно вершится великое дело! Повелитель Поднебесной остро жалел, что до сих пор еще не властен над временем. Что поиски дающего такую власть амулета до сих пор не увенчались успехом. Что он вынужден ждать — как простой смертный.

Носилки остановились и без малейшего толчка, плавно опустились на землю. Цинь Ши-хуан прислушался: барабаны замолкли, выезд окружила тишина — подданные, как им и положено, терпеливо ожидали августейшего появления.

Император отдернул занавеску, неторопливо сошел на землю.

Перед ним вверх бежали деревянные ступени, ведущие в первый, приемный зал походного дворца. Паланкин плотной стеной окружили широкие спины гвардейцев: их внимательные глаза обшаривали обширное поле внешнего двора, ловили чутко каждое лишнее движение. Такой же строй стоял и по обе стороны лестницы, вплотную к перилам, и ни один нескромный взор не потревожил владыку, когда он медленно поднимался по ступеням, чтобы скрыться в темной прохладе дворца.

— Владыка… — ожидавший появления императора советник Гао распростерся перед ним.

Цинь Ши-хуан все так же неторопливо поднялся на возвышение, сел, расправив широкие рукава тяжелого халата, принял от неслышной тенью скользнувшего к нему слуги чашу с вином, свободной рукой огладил узкую длинную бороду.

— Мы слушаем, — изрек император, пригубив вино. — Говорите.

— Докладываю владыке: воевода Мин прислал известие.

— Что же? — наклонился вперед Цинь Ши-хуан. — Хорошо ли то известие? Успех?

— Успех, владыка, — советник Гао, повинуясь жесту императора, уселся на пятки. — Успех!

— Ха! Ха-ха-ха! — звучно рассмеялся Цинь Ши-хуан, воздев руку к темнеющим над ним узорным балкам потолочных сводов. — Вот славная новость! Успех! Нам очень приятно слышать такое. Эй, кто там! Вина советнику.

— О благодарю, владыка! — Гао взял у слуги полную чашу, обеими руками высоко ее поднял. — Вечные годы жизни владыке! Вечные годы! — Старательно выпил. Несколько капель пролившегося вина скользнуло по рукаву.

— Радуйтесь! Радуйтесь, советник! — велел император, улыбаясь. — Ибо недолог теперь час завершения наших трудов. Вина советнику!

— Благодарю, владыка! Обширны милости владыки! — советник подставил чашу слуге с кувшином. — Велики деяния! Вечные годы! Вечные годы! — Гао снова припал к чаше.

— Когда же воевода Мин будет здесь? — вопросил между тем Цинь Ши-хуан.

— Гонец передал, что воевода уже выступил, владыка, — отвечал Гао, преодолевая шум ударившего в голову вина. — Прибытие его ожидается в ближайшие часы.

— Прекрасно, — император отдал чашу неслышно приблизившемуся слуге. — Теперь мы повелеваем вам сопроводить нас к наставнику Чжану. — Цинь Ши-хуан легко поднялся на ноги. — Ведите нас.

Глубоко поклонившись, советник Гао обошел императорское возвышение и зашагал вглубь зала, к одному из крытых переходов — тому, что вел прямо в недра рукотворной горы Лишань, сокровенному августейшему убежищу, куда вход простым смертным был строго заказан. Переход этот, беря начало в боковой стене переднего зала, шел через открытое пространство равнины, скрывался в склоне горы и снаружи день и ночь охранялся гвардейцами, несшими дозор на расстоянии десяти шагов друг от друга. Никто кроме императора не мог без его дозволения ступить в этот переход, и четверо гвардейцев личной охраны, следом за советником и владыкой пересекшие обширный полутемный зал, остались за дверью, а в переход вошли лишь советник Гао, освещавший путь факелом, и следом за ним — Цинь Ши-хуан, положив левую руку за отворот халата.

Переход — длинный и темный — два раза поворачивал, и в этих местах были устроены раздвижные двери. В молчании советник и император достигли первой. Гао свободной рукой отодвинул дверь и, повинуясь взгляду Цинь Ши-хуана, переступил высокий порог — отошел на несколько шагов и поднял факел повыше, светя владыке. Цинь Ши-хуан, одной рукой подобрав полу халата, а вторую по-прежнему держа за пазухой, перешагнул порог — и тут откуда-то с темного потолка прямо во владыку Поднебесной ударили небольшие арбалетные стрелы, а следом вниз скользнула тень. Пронесся едва слышный шорох извлекаемого из ножен клинка, и советник Гао от сильного толчка в грудь отлетел в сторону, но тут же извернулся, вскочил, выставив факел. Но что это…

Императора в коридоре не было, а перед необъяснимым образом закрытой дверью в полной растерянности замер человек в черном, уже занесший высоко над головой сверкнувший в свете факела меч для удара в то место, где мгновение назад стоял Цинь Ши-хуан.

Советник не мог пожаловаться ни на быстроту реакции, ни на мощь владения воинским искусством, но заметить, куда подевался император, он не успел. Впрочем, не только он, но и неизвестный убийца тоже. И оба оказались совершенно не готовы к тому, что произошло дальше.

Казалось, время удивительным образом сжалось для Гао и убийцы — и одновременно растянулось для Цинь Ши-хуана: пока убийца опускал меч и начал уже разворачиваться к советнику, на ходу меняя стойку, а сам советник только еще начал делать первый скользящий шаг в его сторону, взяв факел наизготовку, — неведомо кем закрытая дверь резко распахнулась и в проеме возник император с верным мечом «Нефритовый дракон» в руке. Меч беззвучно хлестнул человека в черном — от левого плеча и до пояса, и булькнувший кровью убийца медленно стал падать наземь, попутно разваливаясь на две половинки.

— Владыка… — только и смог потрясенно вымолвить советник, рухнув на колени. — Владыка… Но как?!

Смятение охватило Гао, но вовсе не того свойства, о котором мог бы подумать повелитель Поднебесной. Это было не то смятение, которое почувствовал бы непосвященный при виде непостижимого волшебства, но другое: неужели император не во всем доверился своему проверенному советнику? Неужели кто-то другой, неизвестный Гао, тоже доставляет Цинь Ши-хуану волшебные амулеты? Как же Гао это проморгал? Как?!

— Удивительны дела наши, — ответил Цинь Ши-хуан, ударом по рукояти стряхивая с драгоценного лезвия капли крови и внимательно его осматривая. Удовлетворенно кивнул и вернул меч в ножны. — Или вам неведомо, что нам подвластны все пять стихий?

— О, владыка… — скрывая истинные чувства, советник принялся бить поклоны. — Пусть владыка позволит его ничтожному слуге принять мучительную смерть! Ведь это моя вина, что презренный убийца сумел затаиться в самом сердце драгоценных покоев владыки!..

— Советник, — прервал его император, утирая крупные капли пота, выступившие на лбу. — Мы позднее решим, какой смертью и когда вам будет дозволено умереть. А сейчас мы желаем продолжить путь.

— Как владыке будет угодно! — Гао поспешно вскочил и, бросив быстрый взгляд на бездыханное тело, поднял с земли факел. — Пусть владыка соблаговолит следовать за его ничтожным слугой.

Дальнейший путь прошел без приключений: Гао и император миновали еще одну дверь — и советник на сей раз, не скупясь, осветил потолочные балки прежде, чем Цинь Ши-хуан переступил порог, потом спустились по извилистой лестнице и оказались перед последней дверью, толстой и тяжелой, за которой располагался вход в подземную пирамиду. Перед дверью бессменно бдили два стража, могучие и немые. При виде владыки они бросились наземь, но оружия из рук не выпустили. Цинь Ши-хуан милостиво позволил им подняться и одарил улыбкой: ведь этим людям, столь преданно охранявшим августейшие секреты, в скором времени предстояло покинуть мир людей.

А потом вступил в пределы усыпальницы.

Наставник Чжан, многие годы обитавший в пирамиде и видевший звездное небо только в виде особой милости владыки, трудился в главном зале подземного убежища — где из драгоценных металлов и камней была сооружена подробнейшая карта известной ныне Поднебесной. Скоро тут, по руслам изваянных в камне миниатюрных рек должны были заскользить, масляно переливаясь в ярком свете факелов, ртутные воды, чтобы наполнить чаши озер и сполна придать объем макету империи. Наставник заканчивал последние приготовления.

Появление владыки как всегда стало для него неожиданностью: император появлялся тогда, когда считал нужным, и никакие секреты святых-бессмертных, коими владел наставник Чжан, ни разу еще не помогли ему предугадать очередной августейший визит. Однако же от внимательного глаза Цинь Ши-хуана не укрылось, что наставник Чжан сегодня вел себя немного иначе: обычно он бывал испуган — что вполне объяснимо как важностью порученной ему работы и опасения навлечь на себя высочайший гнев, от которого нет спасения, так и дурным расположением духа владыки, в последнее время постоянно сопровождавшим Цинь Ши-хуана. Лишь завидев повелителя, наставник Чжан начинал суетиться, старательно кланялся, словом — из кожи вон лез, чтобы еще больше не прогневить императора, который мог придраться к любой мелочи. Чжан хорошо помнил те двадцать плетей, которыми в последний раз одарил его владыка, узнав, что на плане Поднебесной до сих пор отсутствует сама гора Лишань.

Ныне же наставник Чжан, крепкий голенастый старик с копной седых спутанных волос и нечесаной жидкой, но длинной бородою, преклонил колена перед повелителем безо всякой суеты и дрожи. Цинь Ши-хуану показалось даже, что Чжан проделал все это с каким-то… достоинством. Наставник был исполнен странного императору спокойствия — а между тем, как сразу заметил Цинь Ши-хуан, русло Янцзы еще не было закончено, и Чжан как раз старательно выбивал его зубилом, когда император появился в зале. Тем не менее наставник не боялся. Быть может, наелся каких-нибудь даосских снадобий?..

— О, владыка всего сущего! — глухо донесся до императора глубокий голос Чжана, уткнувшегося лицом в облицованный полированным нефритом пол. — Да продлятся года владыки тысячу раз по тысяче раз!

— Мы желаем знать, как обстоят дела, — проронил Цинь Ши-хуан, скользнув взглядом по худой спине наставника. Наученный нападением в переходе советник Гао выступил вперед и занял позицию между императором и старым даосом. — Мы хотели бы услышать, что ты узнал о нашей книге. Ты можешь встать.

Чжан медленно поднял голову и поднялся. Повелитель Поднебесной в очередной раз про себя удивился, сколь крепок оставался наставник — несмотря на годы, проведенные в подземном заточении.

— Владыка, — начал наставник Чжан голосом гораздо более уверенным, нежели обычно, — книга, с которой владыка столь великодушно позволил своему ничтожному слуге ознакомиться, обладает поистине удивительными свойствами.

— О чем говорит она? — поинтересовался Цинь Ши-хуан.

— Ничтожный слуга вынужден признаться, что ему это неведомо, — со вздохом сожаления отвечал наставник. — Но пусть владыка не гневается на ничтожного, ибо причина тому заключена не в несовершенстве убогих знаний его слуги или в малополезности того наиобширнейшего книжного собрания, к которому милостью владыки ничтожный даос в скудоумии своем который год приникает при необходимости…

— Какова же тогда причина? — император нахмурился: снова неудача! Советник Гао незаметно напрягся. — Говори же.

— Ваш ничтожный слуга не смеет скрывать от владыки ни крупицы выпавшей на его долю мудрости, — заговорил Чжан. — Истина в том, что те речи, которые запечатлены в той книге, в сути своей небывалые, а события, о коих повествует она, — диковинные и удивительные. Хэ Ма, творец поразительный, но никому дотоле неведомый, сложил песни и гимны, в коих говорится о походах, сражениях, победах и пирах воинов, среди четырех застав никому не знакомых, и имена героев тех звучат уху непривычно, словно имена варварские, но поступки и речи их таковы, что и благородный муж не побрезгует, хотя и сочтет многое странным и чудным. Слог же Хэ Ма поистине драгоценен — будто ряды ясных жемчужин слова его, что на крепкую нить нанизаны…

— Верно ли мы поняли, что ни в каких других книгах, здесь ли, в нашей библиотеке или же ранее тобою читанных и изученных, ничего подобного ты никогда не встречал? — перебил император.

— Истинно, о владыка! Истинно так! — склонил голову наставник. — Ничтожный слуга не может похвастаться всезнанием, однако же долгие годы затратил он на постижение мудрости и уверенно может сказать, что гимны Хэ Ма нигде не встречал даже намеком, как песчинка маленьким. И если слуге вашему позволено будет сказать… — тут Чжан почтительно умолк в ожидании.

— Позволяем, — чуть кивнул Цинь Ши-хуан.

— Ваш ничтожный слуга убежден, совершенно убежден, что книгу сию неведомые пути судьбы доставили к нам из стран за морями. Известно, что жители тамошние отличаются и видом своеобычным, и нравами, и порядками, а уж установления, принятые в странах тамошних, заставляют лишь вздохнуть в изумлении. Про дела их нам совершенно неведомо, и книга сия, быть может, единственное о том свидетельство. И ваш ничтожный слуга вовсе не испытает удивления, узнав, что этот список — в Поднебесных землях единственный… — речь наставника текла плавно, голос звучал убедительно в своей уверенности.

— Что скажет советник? — обратился император к Гао.

— Из прозвучавших мудрых слов ваш слуга ясно понял, что убеленный сединами знаний наставник Чжан ничего об этой книге не знает и найти не сумел, — тут же ответил советник. — Прошу владыку не считать это за вину наставника, ибо в том, о чем говорит он, сокрыто зерно понимания, по разумению вашего слуги, понимания верного. Книга эта — не из наших земель, и как понять ее, постичь весьма затруднительно.

— Что же… — в раздумье кивнул Цинь Ши-хуан. — Возможно, мы обратим наши помыслы к ней позднее, когда будет завершено великое дело.

— Если владыка дозволит сказать своему ничтожному слуге еще несколько слов… — вдруг произнес наставник Чжан. Цинь Ши-хуан посмотрел на него повелительно: говори же. — Изучая эту непостижимую книгу, ваш ничтожный слуга обнаружил одно присущее ей важное свойство, о котором не смеет умолчать.

— И что за свойство открыл ты, наставник Чжан?

— Свойство этой книги таково, что если долго читать ее или иметь при себе поблизости, держать в руках или носить за пазухой, то все тревоги, коими столь богата жизнь, постепенно улетучиваются, истончаются, а под конец и вовсе рассеиваются, — заговорил Чжан. — И порукой тому — сам владыки слуга ничтожный, более при грозном виде повелителя не трепещущий, но исполненный самой глубокой заботы о делах его и преданности. Именно она и позволяет ничтожному так открыто вести в высоком присутствии столь откровенные речи, ибо ведомо слуге ничтожному, что умолчать о подобном неуместно, а сказать иными словами — недейственно.

Цинь Ши-хуан махнул рукой советнику, устремившемуся было наказать Чжана за дерзость: оставь его!

— Мы… благодарны за такое важное сообщение, — задумчиво пробормотал император, глядя на наставника в упор. — Мы ценим верную, преданную службу и щедро награждаем за нее. Доставь нам книгу Хэ Ма!

Наставник Чжан бегом устремился к главному алтарю святилища, где было уже установлено роскошное каменное сидение, с высоты которого владыке предстояло созерцать миниатюрную Поднебесную, — и столь же быстро вернулся обратно со свертком.

— Мы вскоре вернемся с новыми повелениями, — Цинь Ши-хуан принял из рук наставника сверток. — Советник Гао! Мы возвращаемся.

* * *

Когда император снова занял место на возвышении в переднем зале, воевода Мин уже прибыл. Стоявший по правую руку от владыки советник Гао, повинуясь кивку Цинь Ши-хуана, подал знак гвардейцам, и воевода тут же был допущен в зал. Мин, статный, высокий воин, с суровым, опаленным сражениями, но по-прежнему красивым лицом, бережно держал в руках нечто завернутое в кусок плотного шелка.

— Владыка! — воевода упал на колени напротив возвышения. — Высочайший приказ исполнен. Ничтожный доставил ту вещь, которую желал получить владыка. Вот она.

Цинь Ши-хуан некоторое время оценивающе смотрел на сверток, который воевода Мин осторожно положил на пол перед его возвышением. В сумрачном зале, освещаемом лишь теми лучами заходящего солнца, которые смогли пробиться сквозь тонкие занавеси близ открытых окон, воцарилась ничем не нарушаемая тишина.

Наконец император пошевелился, внимательно взглянул на советника Гао, потом на воеводу.

— Все оставьте нас! — негромко велел Цинь Ши-хуан, и через мгновение тихо скрипнули входные двери, закрываясь снаружи. Повелитель Поднебесной остался с заветным свертком один на один.

Он медленно спустился с возвышения и сел рядом, прямо на пол. У правой руки положил верный меч. Кончиками пальцев осторожно потянул за край материи. Шелк развернулся.

Зеркало. Лежащее изнаночной, неотполированной стороной вверх. На вид похожее на бронзовое, но не бронзовое — яснее, ярче, налитое тугим внутренним светом. Небольшое — пальца в три в поперечнике. В центре выгравирована то ли хризантема, то ли нечто на цветок очень похожее. А по сторонам от цветка, ближе к краю, на равном удалении друг от друга — неглубокие выемки сложной формы, числом пять, все разные. И ни единого знака, ни одного иероглифа. Это казалось странным: в покоях Цинь Ши-хуана было достаточно драгоценных и древних зеркал, изукрашенная внешняя сторона которых поражала искусством и тонкостью изготовления, и на всех надписи были — хотя бы отметка, клеймо мастера, по праву гордившегося своим творением. Здесь — нет. За исключением цветка в центре и фигурных выемок внешняя поверхность зеркала была удивительно ровной. Император присмотрелся — и не разглядел ни единой царапины. Даже намека на царапину. Непостижимо! Неужели, и вправду — то самое?..

— Вот, наконец, оно…

В волнении император сунул руку за пазуху и достал небольшую плоскую фигурку — изображение божественного животного цилиня, являвшегося миру лишь на пороге важнейших перемен, менявших самые основы мироздания. Похожий чем-то на оленя, цилинь был чешуйчат, бородат и обладал черепашьим панцирем — и на взгляд металл, из которого он был сделан, в точности соответствовал материалу, из которого изготовили зеркало, что лежало сейчас перед императором.

Слегка дрожащей рукой владыка поднес цилиня к зеркалу и вдруг почувствовал, как неведомая сила мягко, но вполне ощутимо направила его руку в сторону одной из выемок, словно указывая, в какую именно надлежит вставить фигурку. Повинуясь ей, Цинь Ши-хуан приблизил цилиня вплотную к зеркалу — и фигурка выскользнула у него из пальцев, с еле слышным щелчком заняв свое место, а зеркало издало таинственный — тихий и щемящий — звон и на мгновение засветилось белым. В испуге император ухватил цилиня двумя пальцами и вытащил — легко и свободно, хотя и мелькнула у повелителя Поднебесной мысль, будто отделить фигурку от зеркала уже не удастся. В ответ на расставание с цилинем зеркало опять испустило негромкий звук, на сей раз похожий на стон сожаления.

Некоторое время Цинь Ши-хуан сидел у зеркала недвижимо. Император хмурился, а на его ладони серебрился божественный цилинь, которого само Небо посылает для того, чтобы дать людям знак о грядущей великой радости или о чудовищном нестроении.

— Нужно найти еще четыре… — еле слышно бормотал владыка. — Еще четыре…