Прошел целый месяц, а о Сете никто ни разу не упомянул. Или мои родственники не хотели терзать душу воспоминаниями о произошедшей трагедии, или же считали причину отсутствия Сета столь обыденной, что о ней не стоило и говорить. Я знала только одно: если Сет жив, то мне придется ждать его возвращения, чтобы узнать, что же произошло. А пока я решила спрятать мысли поглубже в своем сердце. Это тайное убежище отныне предназначалось только для него. Если Сет не вернется, то его место в сердце займут одиночество и боль.

С каждым днем ждать любимого становилось все труднее и труднее. Человек, сказавший, что время лечит, Скорее всего никогда не любил и не терял любимых.

На моих глазах разворачивался роман Ази с Доуиндером, сыном одних из наших соседей, с которыми мои родители не поддерживали никаких отношений, но и это не помогало мне скрасить мучительное ожидание. Сестра постоянно умоляла сопровождать ее на тайные свидания, поскольку нам никогда не разрешалось выходить за ворота в одиночку.

Мы ежедневно отправлялись на велосипедах в кукурузные поля. Я ехала за Ази и любовалась, как ее длинные, до талии, волосы летят вслед за ней, похожие на тысячи шелковых нитей, привязанных к гигантскому воздушному змею. Порой у меня даже возникал вопрос, как ей удается ехать так быстро, когда столько волос тянет ее назад. Я пожимала плечами и тут же отвечала себе: ведь это Ази, которой ничто никогда не может помешать двигаться вперед.

Кукурузные поля, куда мы ездили на свидания, казались более романтичными, чем все сады на свете. Единственное благоухание, распространявшееся вокруг, исходило от только что вымытых волос и кожи Ази, но этого было достаточно, чтобы возбудить Доуиндера. Он медленно вдыхал аромат тела Ази и наслаждался, словно это был букет жимолости.

Затем он раскидывал широко в стороны руки, как бы пытаясь обнять мягкий ветерок, всегда шелестящий в высоких стеблях. Этот шелест напоминал примитивную музыку. Юноша начинал танцевать, и Ази присоединялась к нему, качая высокими грудями.

Мама давно говорила, что нам пора носить лифчики, но мы упрямо отказывались, не желая походить на взрослых. Видя, что наши молодые мышцы обеспечивают достаточную поддержку этим целомудренным полушариям, мама решила пока оставить нас в покое. Если бы она знала, какое возбуждение вызывает их вид у Доуиндера, перед тем как влюбленные сливаются в объятиях!

Свидания в кукурузе быстро прекратились, поскольку я отказалась участвовать в проделках Ази. Мой отказ был вызван не тем, что они мне не нравились, а тем, что слишком нравились. В них были прелесть, экстаз, нежные чувства, достигавшие крайних пределов. Затуманенные взгляды Ази и Доуиндера, исследования тел друг друга, жаркие поцелуи вызывали у меня сердечную боль и тоску по Сету. Мне был нужен только он.

Поскольку теперь сестра не могла покидать пределы поместья, Доуиндер и Ази смело решили перенести свои встречи в манговый сад, расположенный рядом с нашим домом. Это было безупречное место для свиданий. Сад давал прохладную тень и уединение. Дом был спроектирован и построен так, что на той стороне, которая выходила к саду, не было окон, так как их нельзя было защитить от маленьких проказников, постоянно бросавших в сад камни. Меня всегда удивляло, почему мальчишки плохо прицеливались. Я, например, была уверена, что попала бы именно туда, куда захотела. Скорее всего они просто были чересчур бестолковыми. Мама же всегда говорила, что на них влияют какие-то плохие гормоны, заставляя их совершать самые неприглядные поступки только для того, чтобы произвести впечатление на девочек. Самое смешное заключалось в том, что им никогда не удавалось произвести впечатление на меня. Ну ни капельки, честное слово! Может, все было бы по-другому, если бы среди этих парней, неспособных метко стрелять из-за плохих гормонов, находился Сет.

Мой мозг лениво пытался ответить на вопрос, не под воздействием ли тех же плохих гормонов привлек к себе внимание Ази Доуиндер? По крайней мере ее внешний вид говорил, что она в восторге от них. Но почему и я тоже не могла лишить себя восхитительного безумия, соглашаясь присутствовать при их встречах. Ведь я с таким скандалом прекратила свидания в кукурузных полях. Может, потому что сама была переполнена этими гормонами, представляя на месте Ази и Доуиндера себя и Сета?

И тут высокий голос мамы заставил меня вернуться на землю.

— На что это ты уставилась? — грозно осведомилась она.

Было слишком поздно предупреждать Ази. Мама уже увидела непростительный грех — поцелуи до свадьбы. Я заткнула уши и закрыла глаза, хорошо зная, что за этим последует. Но испуганный крик Ази все равно прорвался, Подтверждая серьезность происходящего. И тут я поняла, что, даже если Ази удастся каким-то образом уцелеть после первого наказания, в чем я сомневалась, ей суждено вечно гореть в аду.

Вечером того рокового дня за столом царило молчание. По красноречивым взглядам я догадалась, что грехи Ази были обсуждены со всех сторон с моей бабушкой. И догадка скоро подтвердилась.

Когда к матери наконец вернулся голос, который она сорвала после громких криков в саду, она объявила:

— Мы с бабушкой решили немедленно выдать Ази замуж. Ее непристойное поведение может привести к большим неприятностям, если это еще не произошло… Не успеешь и глазом моргнуть, как у нее начнет расти живот.

— Расти живот? — удивленно переспросила я. — Но это же невозможно! Ази такая худая. Пусть со стороны поцелуи и кажутся очень сладкими, но ведь от них не толстеют.

От сильной пощечины у меня мигом онемела щека. Ощущение оказалось совсем не таким, когда немеет нога, которую отлежали или отсидели. Когда в ноге восстанавливается кровообращение, появляется легкое покалывание. Щека же вскоре начала гореть. Таким способом мама ясно дала понять, что я веду себя неприлично. Что я имела в виду, когда называла поцелуй сладким? Наверное, прикинула, сколько калорий содержит в себе один поцелуй. Но с более точным ответом на этот интересный вопрос придется подождать до другого раза.

Тягостное молчание невыносимо растянуло ужин. Серьезно! Что бы ни говорили, а иногда время тянется намного медленнее, чем обычно. Последовавшая ночь казалась нескончаемой, особенно для меня. Я с большим трудом дождалась рассвета. Ази часто обещала мне показать «акт» — не знаю, что она имела в виду, — когда решится на него в первый раз. Так вот, этот первый раз планировался на следующее утро, поскольку она боялась, что другой возможности им с Доуиндером может и не предоставиться.

Мама и папа отправились по делам, бабушка с дедушкой сидели в библиотеке, а Чанно поехала по магазинам. Так что в доме в эти ранние часы было тихо. Нас с Ази оставили одних, потому что никто даже представить себе не мог, что мы отважимся на что-нибудь предосудительное так быстро после вчерашнего скандала.

Доуиндер смело вышел из кустов. Ази взяла его за руку и ввела в дом. Я подняла глаза к небу и принялась молиться, чтобы Бог простил меня за участие в столь страшном грехе — пустить в дом парня. Если обычные поцелуи вели к вечному пребыванию в аду, куда же Ази попадет после того, что собиралась совершить? Наверное, сейчас она может делать все, что хочет, подумала я, раз ей уже уготовано попасть в то место, хуже которого ничего не может быть.

Ази и Доуиндер отправились в нашу комнату, и я потащилась вслед за ними по требованию сестры.

— Смотри, — шепотом велела Ази.

Она неплотно закрыла за собой дверь, чтобы я могла все видеть через щель. Ее подмигивание устранило мои последние сомнения в том, должна ли я продолжать свое образование.

Пылкие объятия, как всегда, привели к поцелуям, только на этот раз к более горячим, чем обычно. Руки гладили тела поверх одежды, их дыхание участилось, сладкие ароматы сменились резким запахом пота. Потом рука Доуиндера медленно пробралась под одежду Ази, и он начал маленькими кругами проводить по ее животу, еще плоскому и не раздувшемуся. Каждый новый круг оказывался больше предыдущего. Каждый новый круг охватывал все большую часть тела Ази. Седьмой по счету достиг вверху ее груди, а внизу — темного треугольника волос.

Честно говоря, я не знала предназначение этих частей тела. О них мне было известно только одно — они служили для наслаждения. Сейчас у Ази и Доуиндера был такой вид, будто они готовились совершить огромный грех, нарушив все десять заповедей одновременно.

Доуиндер видел улыбку на лице Ази. Она закрыла глаза и застонала от удовольствия, как настоящая кинозвезда. Тогда он осмелел и стал гладить и ласкать ее тело. Соски Ази затвердели и увеличились. То же самое произошло и со мной, когда я впервые увидела обнаженного Сета. Я ясно представила себе приятные ощущения, которыми сопровождались такие превращения. Когда Ази вскричала от наслаждения, Доуиндер принялся нежно лизать и сосать ее соски и тереться круговыми движениями своими бедрами о ее бедра. Затем его правая рука скользнула вниз, туда, где курчавились темные завитки, и начала нежно двигаться вверх-вниз, взад-вперед. Сладострастные стоны Ази участились и заглушили ее громкое дыхание.

Следующим номером представления было раздевание. Вернее, не совсем раздевание, а скорее яростное срывание одежд. Я увидела их обнаженные тела. Знала ли Ази, как она хороша? Знал ли Доуиндер, как он прекрасен? Но самое главное заключалось в том, что они восхищались красотой друг друга.

То, что произошло дальше, я, честно говоря, не поняла. Доуиндер взял большой твердый отросток, торчащий у него между ног и составлявший, как я уже знала со слов сестры, предмет мужской гордости, и проник им внутрь Ази. Чем сильнее он заталкивал его, тем громче они оба кричали. Затем появилась кровь, но даже это не заставило их остановиться. Несомненно, один из них, а может, оба получили какое-то серьезное повреждение, что доказывали кровь и крики. Но кто мог помешать им? Только не я, так как мне ни в коем случае не следовало подсматривать.

Крики и стоны достигли апогея и неожиданно смолкли. Через некоторое время Доуиндер вынул этот свой отросток, и я увидела, что он получил серьезное повреждение во время «акта», так как заметно уменьшился в размерах. Слава Богу, что с Ази все было в порядке. Но я знала, что ее все равно необходимо как можно быстрее везти в больницу, чтобы удалить ту часть Доуиндера, которая осталась внутри нее. К моему удивлению, ни он, ни она не обмолвились ни словом об этом. Может, Доуиндер вырос в такой же семье, как наша, где не принято говорить о неприятностях и потерях?