Нэнси самой не верилось, как она выдержала завтрак с Доном и сумела вести себя, словно ничего не произошло. Сидя за столом напротив, она всякий раз устремляла на него взгляд, когда отрывалась от тарелки. Она хотела его. В какой-то безумный момент она забыла о своем доставлявшем ей столько боли прошлом и утонула в вихре ощущений от его близости. Удивительно, но он единственный мужчина, к которому, несмотря на случившееся с ней, она почувствовала физическое влечение. Но этого никогда не будет. Разве реально совместить Небеса и Преисподнюю? — подумала Нэнси, подавляя слезы.

Сколько потрачено сил, злился Дон, глядя на нее из-под полуопущенных ресниц, дабы обуздать свое желание. И вот на тебе! Обнял, поцеловал! Да если б ему прежде знать, что заставляло ее принимать неприступно-ледяной вид каждый раз, когда мужчина приближался к ней! Теперь он не мог смотреть на нее без боли, вспоминая, что какой-то негодяй надругался над бедняжкой. Боже, ему больше чем когда-либо хотелось приласкать ее! Просто прижать к себе и дать понять, что ничто на свете отныне не причинит ей боли.

Однако внутренний голос настойчиво предупреждал его, что он теряет голову. Мужчина в здравом уме никогда не станет давать женщине подобных обещаний.

Но она не желает, чтобы к ней прикасались, как огня боится близости. Если мужчина настолько глуп, что позволит себе захотеть женщину в таком состоянии, он не получит ничего, кроме неприятностей. Нет, он не мазохист. Нэнси не только в беде, она сама того и гляди станет ею для него. Нет, уж лучше примириться со всем и оставить невостребованными свои помыслы и желания. Здесь он должен проявить твердость. И если у него сохранилась хоть капля благоразумия, ему необходимо как можно скорее подыскать для нее кого-нибудь, кто сможет проявить к ней чисто отеческую заботу. Пока он не натворил глупостей и, чего доброго, не влюбился в нее.

Дон поставил чашку с кофе и взглянул на часы.

— Нам пора, иначе мы опоздаем на работу.

Быстро поднявшись, Нэнси собрала тарелки, сложила в раковину, затем сполоснула и выбросила их в мусоропровод. Высушив руки, она взяла уже заранее приготовленную сумочку.

— Хорошо. Я готова, пошли.

Они ехали в его машине, как это делали уже не раз. Но теперь все было по-другому. Их можно было принять за давно уже женатую пару, подхваченную ежедневной рутиной: она убрала со стола, он проводил ее до машины, заперев входную дверь дома, потом, пока она ловила последние известия по радио, принялся разогревать двигатель автомобиля…

Все было так обыденно и в то же время так… неожиданно ново.

Находясь под влиянием случившегося и своих мыслей, Дон попытался не замечать ни Нэнси, ни опьяняющего запаха ее духов. Чтобы хоть как-то отвлечься, он стал размышлять о расследовании. За шесть машин до него водитель грузовика неожиданно резко нажал на тормоза. Началась цепная реакция остановки следующих за грузовиком автомобилей. Раздался скрежет шин, рев сирен. Конихан решил, что ему не избежать столкновения с впереди идущей машиной.

— Кретин, — прорычал он, относя свои слова к водителю грузовика и благополучно избежав аварии, ободренный, уже обращаясь к своей попутчице, Дон вызывающе дерзко добавил: — Вам стоит пересмотреть свое решение по поводу подключения к горячей линии. Другого выхода нет.

Все еще взволнованная инцидентом на дороге, Нэнси стрельнула в него глазами.

— Черт возьми, Дон, мы уже дважды говорили об этом! Я не изменю своего решения.

— Тогда приготовьтесь еще раз пройти через весь кошмар, поскольку он неизбежен, дорогая. И очень скоро. — Пробка рассосалась, и Конихан устремился вперед. — Вы, по-моему, не заметили, что полицейские здесь — хорошие ребята. У вас нет необходимости оберегать от нас репутацию вашей программы. Мы не угрожаем ей. Как и вам…

— Но…

— Никаких «но», — прервал он ее. — Хорошенько подумайте, о чем я сказал. Единственно, кто угрожает вам и использует «Криминальную хронику» в своих целях, — преступник. Отказывая нам в помощи, вы тем самым оказываете ему неоценимую услугу. Вы этого добиваетесь?

— Нет, естественно нет, — возбужденно ответила она.

Как у него только язык повернулся сказать такое, после того что услышал от нее?

— Тогда дайте разрешение на прослушивание. Мы не станем отслеживать всех подряд, — попытался упредить Дон ее очередное возражение. — Нас не интересуют ваши информаторы. Ведь «Криминальная хроника» создана в помощь полиции, тогда с чего вы взяли, что мы можем дискредитировать передачу? Нам лишь необходимо выловить звонок преступника. Уверен, телефонная компания сможет устроить так, что вы сами будете включать подслушивающее устройство. Таким образом вся операция окажется под вашим контролем. Никто не узнает об этом, кроме вас, меня, Фила и шефа.

Она посмотрела на него в раздумье, все еще не решаясь.

— Ладно, я подумаю, — наконец промолвила она. — Но не обещаю.

Конечно, ему хотелось услышать нечто иное, но и достигнутое было уже победой.

— Отлично, — сказал он, обрадовавшись, что они выскочили на свободную трассу. — Если можно, поскорей сообщите о своем решении.

Нэнси долго копалась в сумочке в поисках ключа от кабинета и нашла его в тот момент, когда зазвонил телефон. Она поспешно открыла дверь и бросилась к столу. Подняв трубку, она зажала ее между плечом и ухом и, бросив сумочку, потянулась за карандашом и блокнотом.

— «Криминальная хроника», — проговорила она.

— Видел, как ты уехала ночью…

От вкрадчивого голоса с сильным акцентом ее бросило в дрожь. Нэнси замерла от ужаса. Нет, больше она не позволит пугать себя! — в ярости подумала она. Хватит! Черт возьми, она не доставит ему такого удовольствия.

Зажав покрепче плечом трубку, она произнесла ледяным голосом:

— Вы ничего не видели. Просто не могли. Соседская собака…

— …Немного вздремнула, — насмешливо закончил он. — Правда, Нэнси, неужели ты думаешь, что какая-то собачонка может встать у меня на пути? За кого ты меня принимаешь?

С отвращением услышав из его уст свое имя, она с вызовом ответила:

— Ты врешь. — Если бы подонок говорил правду, уже все бы знали, что собаку усыпили.

— Я?

Пальцы, державшие трубку, задрожали. В его словах слышалось столько уверенности, столько сарказма. Неужели действительно насильник из темноты следил за ней, когда она открывала дверь и выскакивала на крыльцо?

— На тебе был розовый халат, — неторопливо произнес преступник, словно читая ее мысли. — А потом, перед отъездом, ты переоделась в свитер и джинсы.

Положи трубку! — потребовал ее внутренний голос, но, не выдержав, она закричала:

— Оставь меня в покое! Отстань от меня!

Послышался едкий смешок.

— Кто хочет помериться со мной силами, Нэнси? Гм?.. Тот детектив, с кем ты уехала ночью? Не думаю. Никто не сможет спасти тебя, когда я приду за тобой, моя прекрасная леди. Никто, — пообещал он и спокойно положил трубку.

— Нет!

Испуганная до смерти, Нэнси стояла как изваяние, не замечая, как мимо кабинета проходили сотрудники, не слыша их приветствий, не видя, как кто-то прикрыл ее дверь, потом она глубоко вдохнула и, выйдя из оцепенения заметила, что по-прежнему стоит с прижатой к уху трубкой.

Он видел, как она уехала вместе с Доном!

В ужасе она всхлипнула. Нет! Он не мог проследить, куда они поехали. Он просто снова ее запугивал!

И тут ее страх сменился яростью. Какая же она дура! Мерзавец играет с ней как кошка с мышкой, нагнетая обстановку, намеренно вселяя в нее все больший ужас. Черт возьми, она не даст ему уйти! Кто он такой — отбросы общества, хуже грязи. Она перестанет уважать себя, если позволит такому негодяю превратить себя в беспомощную истеричку, которая будет пугаться собственной тени!

Распрямив плечи, Нэнси еще раз сделала глубокий вдох и не выдохнула, пока пульс не пришел в норму. После чего, решив, что сможет спокойно разговаривать, набрала номер Дональда.

— Конихан.

Детектив, видимо, не считал нужным тратить время на любезности, но не это сейчас главное. Она благодарила бога, что он оказался на месте.

— Дон, это Нэнси.

Минуту назад она считала, что уже совсем успокоилась, но, услышав его требовательное «что случилось», губы перестали ее слушаться, и, заикаясь, Нэнси произнесла:

— Н-ничего. — И сразу замолчала, снова пытаясь взять себя в руки. Она звонила ему не для того, чтобы плакаться в жилетку. — Хочу сообщить вам о своем решении по поводу прослушивания линии. Я согласна.

Она думала, он обрадуется, но вместо этого Дон упрямо повторил свой вопрос:

— Что случилось? И не надо уверять меня, что все в порядке. Мы расстались всего пять минут назад, Нэнси. Прошло не больше двадцати минут, как мы спорили и вы никак не соглашались. Что заставило вас так быстро изменить решение?

Она не собиралась скрывать от него звонка, единственно, что ей хотелось, — рассказать о нем чуть позже, когда хоть немного уляжется ее волнение.

— Мне снова звонил насильник.

— Сейчас я приду.

— Не надо, в этом нет необходимости…

Во второй раз за последние пять минут мужчины, разговаривая с ней, клали трубки.

Через пять минут с перекошенным от бешенства лицом он ворвался в ее кабинет. Его глаза пробежались по ней, изучая, словно он боялся, что кто-то мог что-то сделать с ней.

— Вы уверены, что с вами все в порядке?

— Да, конечно. Если бы вы дослушали меня, вместо того чтобы бросать трубку, вам бы стало ясно, что не было никакой необходимости так спешить сюда.

Как она ни храбрилась, но у нее в глазах стоял все тот же испуг, который снова вызвал у него острое желание прижать ее к себе, защитить, сказав, что ей нечего бояться — он здесь. Но Конихан сдержался, понимая, что своими действиями лишь усложнит ситуацию.

Опустившись на стул перед столом, Дон спросил:

— И что он сказал на этот раз?

— Он все видел. — От воспоминания очередного кошмара ее в который уже раз за утро бросило в дрожь, но, овладев собой, Нэнси взяла записи и бесстрастным голосом начала читать их. К концу сообщения ее лицо стало белым как полотно. Дональд был вне себя. Если бы ему сейчас попался этот сукин сын, он задушил бы его собственными руками. Не в силах усидеть на месте, он вскочил и размашистым шагом подошел к окну.

— Конечно, я поинтересуюсь у соседей по поводу их собаки, но, сдается мне, он не врет, — сказал Конихан, бросив на нее взгляд через плечо. — Он из тех, кто способен на все, и ни ложь и ни правда не имеют для него никакого значения.

Нэнси уже и сама пришла к такому заключению, но, несмотря на это, признание Дона все же напугало ее.

— Как вы думаете, он преследовал нас до вашего дома?

— Нет, мы бы его заметили, ведь, если вы помните, к тому времени на улице всякое движение прекратилось. У него не было возможности узнать, где мы остановились. Вы в безопасности.

Только на данный момент.

Слова эти он не произнес вслух, но оба понимали, что преступник, будучи по натуре игроком, может принять ее бегство как вызов. Он где-то неподалеку, следит за ней и ждет, когда она допустит ошибку.

— Когда можно поставить прослушивающее устройство?

— Надо получить разрешение департамента, но это не проблема, — ответил Дон. — К вечеру, думаю, жучок будет на месте. Тогда его следующий звонок мы уж точно засечем.

Как он предполагал, во второй половине дня ее линия была уже готова к прослушиванию, а, на столе Нэнси, рядом с телефоном, установлена кнопка. Все, что от нее требовалось, нажать на нее в случае звонка маньяка.

Но преступник, словно почувствовав опасность, молчал. А она в ожидании замирала от каждого телефонного звонка. Вечером, когда они с Дональдом встретились в лифте, чтобы вместе ехать домой, ее нервы были на пределе.

Однако, сев в машину к Дону, она почувствовала беспокойство уже совсем другого рода. Им предстояло вместе провести уик-энд. Эти два дня ей придется прожить бок о бок с ним, сходя с ума от сложного чувства к нему, которого она боялась и с которым никак не могла справиться.

По молчаливому согласию они старались держаться подальше друг от друга. Сначала это срабатывало. Нэнси закрылась в своей комнате с книгой, а Дон нашел дело в гараже. Несколько раз звонила Труди, и после разговора с ней он становился угрюмым. Нэнси сделала попытку узнать, что случилось, но он ясно дал ей понять, что это его проблемы.

Однако голод все-таки свел их на кухне. Его поцелуй, о котором она мечтала, повис в воздухе в тот самый миг, когда их взгляды встретились. Всем сердцем Нэнси рвалась к нему, с трудом сдерживая бурю противоречивых чувств. С одной стороны, инстинкт подсказывал ей, что он не причинит зла. Но ведь однажды инстинкт уже подвел ее. Если бы кто-нибудь спросил, что она думает о Берте Стивенсе за день до несчастья, она бы поклялась, что может спокойно доверить ему свою жизнь.

Бежать и поскорей. От Дона, от чувств, что он вызывает одним своим присутствием, от прошлого, которое, наверное, никогда не стереть из памяти. У нее нет другого выхода. Если она здесь задержится, то неминуемо снова окажется в его объятиях. А это ее и пугало и манило одновременно.

К вечеру в воскресенье страсти понемногу улеглись, и они оба обрадовались, что наконец-то уик-энд подходит к концу. Нэнси рано отправилась в постель, уверенная в том, что стоит ей только положить голову на подушку, как она сразу заснет. Но ей не спалось. Каждый раз, когда она закрывала глаза, перед ней вставал образ Дона. Нет, это должно когда-то прекратиться! — разозлившись на себя, подумала она. Но измученная бесплодной борьбой с самой собой, она продолжала утопать в потоке безумных, распаленных ее богатым воображением фантазий. У Нэнси разболелась голова, на глаза навернулись слезы. Из опыта она знала одно средство успокоиться — заняться выпечкой хлеба.

Запах выпекаемого хлеба разбудил Дона. Его манил, дразнил аппетитный аромат, но он глубже зарылся в подушку, решив, что ему это снится. Кому в голову придет что-то печь посреди ночи? Вдруг он услышал звук, похожий на грохот упавшей кастрюли. Сон как рукой сняло! Что за чертовщина!

Дон выскочил из постели, стараясь не шуметь, натянул джинсы и выскользнул в холл. Из кухни отчетливо слышались звуки, ясно чувствовался пьянящий аромат выпекаемого хлеба. Нахмурившись, Дон подошел к кухонной двери и тихонько приоткрыл ее. Там стояла Нэнси, занятая своим делом, словно сейчас была не глубокая ночь, а субботнее утро.

— Какого дьявола вы здесь делаете?

Форма для выпечки с грохотом выпала у нее из рук. Широко распахнутыми глазами она уставилась на возмутителя своего ночного бдения, стоявшего босиком в дверях, голым по пояс, в незастегнутых джинсах. В горле сразу пересохло, она дважды сглотнула и только потом уже выдавала:

— Мне н-не спалось, поэтому, я-я р-решила ч-чем-нибудь заняться.

— В два часа ночи?

А ты сам что здесь делаешь? — ехидно подумала она. Как видно, у тебя тоже бессонница, и похоже, по той же причине. Гордо вздернув подбородок, Нэнси сухо ответила:

— Это прекрасная терапия. Замешивание теста помогает мне отвлечься.

Ему не имело смысла спрашивать, от чего она пытается отвлечься. Ответ читался на ее лице. Тени прошлых страхов и волнений как в зеркале отражались на нем. Дон с горечью почувствовал, что злость уступает место бесплодному, но неодолимому желанию обнять ее, приласкать, защитить.

Отправляйся в постель, Конихан, пока у тебя еще есть силы справиться с собой.

Прекрасный совет, и любой здравомыслящий мужчина немедленно бы последовал ему. Поздно, они оба устали от неопределенности, а благоразумие, годное в свете дня, ночью чертовски шатко. И самое страшное, их полуобнаженный вид не вносил твердости в его мысли…

Со слегка растрепанными огненно-рыжими волосами, струившимися по спине, она походила на заигравшегося котенка. На ней была длинная белая ночная рубашка и халат с шелковой завязкой на шее — ничего провоцирующего. Однако материал не скрывал формы ее грудей, бедер и длину ног.

Дон с трудом сдержался, чтобы не шагнуть к ней ближе. Ты будешь последним идиотом, предостерег Конихана внутренний голос, если сделаешь такую ошибку. Заставив себя вновь обратить внимание на плиту, он нахмурился.

— Откуда это? Не помню, чтобы у меня имелись такие кастрюли.

— Вы правы, — тихо сказала девушка. — Я захватила их с собой.

Как же часто она страдает бессонницей, если в ней живет потребность таскать за собой все эти причиндалы!

— Нэнси…

— Извините… — Они как два подростка, испугавшись внезапной паузы, заговорили одновременно. — Извините, что разбудила вас. Просто я уже не могла лежать.

Он прекрасно знал, что значит лежать в темноте с открытыми глазами, безуспешно пытаясь отогнать терзающие тебя мысли.

— Ерунда, — сказал он, отмахиваясь от ее извинений. — Мне тоже не спалось. Вам еще долго?

Пропустив мимо ушей вопрос, Дон наклонился и, подняв кастрюлю, подал ей. Нэнси бы взять кастрюлю и отвернуться к плите, но неожиданно для себя она почувствовала, что не может пошевелиться. Она молча и внимательно смотрела на него, будто пытаясь на будущее запечатлеть его образ.

Он стоял так близко, что она заметила крошечный шрам над правым соском и щетинки на небритом подбородке. Сердце ее учащенно забилось, и, не говоря ни слова, она взяла из его рук кастрюлю и прижала к груди, словно прикрываясь ею как щитом.

— Может, выпьем по чашечке кофе?

— Не хочется.

Не хватает еще распивать с ним кофе среди ночи. Она уже знала, на что он способен, и ее не на шутку тревожила вероломность этой маленькой кухни и темнота за окном, создающая впечатление, что они одни в целом мире. Но Дон уже подошел к кофеварке и начал заваривать кофе.

— Дон, зачем вам здесь оставаться? — взволнованно проговорила она. — Какой смысл, что завтра вы будете полуживым, только потому что я не могу уснуть. Мне совсем не нужна няня.

— Ну и прекрасно, — ответил тот. — Разве вы ребенок?

Он неотрывно следил за Нэнси. Его взгляд и слова, произнесенные хриплым голосом, обволакивали, сообщая всему ее телу сладостное тепло. Внезапно в кухне стало жарко, однако жар исходил не от включенной плиты.

— Дон…

Не обращая внимания на ее предостерегающий тон, он пожал плечами, делая вид, что ничего не происходит.

— Значит, вы сами печете хлеб, — как бы между прочим сказал он, взглянув на нее, и скрестил руки на обнаженной груди. — Даже не представлял, что вы так старомодны. Кто научил вас готовить?

Растерявшись, она заморгала, щеки вспыхнули румянцем.

— Бабушка. Неужели меня можно назвать старомодной только потому, что я умею печь хлеб? Мне вообще нравится готовить.

Он почувствовал себя неловко от того, что она оправдывается.

— Я совсем не хотел вас обидеть. Просто я удивился, вот и все. А чему еще научила вас бабушка?

— Лазить по скалам. — И заметив в его глазах недоумение, она сдвинула брови и пояснила: — Моей бабушке следовало родиться на пятьдесят лет позже. В шестьдесят она бегала как лань, а в семьдесят дважды ходила на Гранд-Каньон. Она никогда не чувствовала возраста и делала все, что хотела.

Кофе уже был готов, и Дон разлил его по чашкам. Поставив свою на стойку, отделявшую кухню от гостиной, он уселся на высокий табурет и тихо попросил:

— Расскажите мне о ней.

Зачем? Уже поздно, да и ее рассказ не сделает эту комнату менее интимной. Но, с другой стороны, разговоры о бабушке всегда вызывали много светлых, добрых воспоминаний и поднимали настроение. И Нэнси принялась рассказывать о своем детстве, припоминая забавные истории, в которых участвовала вместе с другой Нэнси, матерью ее матери.

Увлеченная рассказом, она неожиданно раскрылась для Конихана совершенно новой гранью личности, к которой, судя по всему, допускались лишь единицы. Постоянно сдерживающие ее оковы внезапно пали, и перед Доном предстала беззаботная и веселая девушка, какой, вероятно, была до случившегося с ней несчастья. Она с присущей ей грациозностью достала из печи готовый хлеб и, оживленно рассказывая о эскападах бабушки, принялась наводить порядок на кухне. Дон с восхищением следил за ней, потрясенный ее очарованием.

Очнувшись, он понял, что надо срочно прекращать их тет-а-тет. Эта обворожительная женщина одной своей улыбкой сумела возбудить в нем бурю эмоций. Такого с ним еще никогда не было! Он слишком увлекся ею и, не ровен час, просто потеряет голову. Этого только не хватало! Ему прекрасно известно, что, возжелай он перейти с ней в другие, более близкие отношения, случится новая беда. Может, она и хочет его — он видел это по глазам Нэнси, — но как быть с ее тяжелыми воспоминаниями и связанным с ним страхом?

Но в следующее мгновение он понял, что грош цена всем его благим намерениям, что он не может уйти спать, не поцеловав ее. Дон всегда гордился своей выдержкой, ни одна женщина не могла вывести его из равновесия. Но Нэнси как ураган ворвалась в его жизнь, и от его стойкости не осталось и следа. Он отчаянно хотел ее, но за этим желанием скрывалось нечто гораздо более серьезное, чем простое, естественное физическое влечение к женщине.

— Боже, как поздно! — вдруг воскликнула Нэнси, взглянув на часы. — Через два часа нам уже вставать. Что же вы не остановили меня.

Он пожал плечами.

— Мне приходилось спать и еще меньше. Вы очень интересно рассказывали.

Что-то, промелькнувшее в его глазах, заставило ее насторожиться. Она вдруг поняла, что рассказывая о себе, разрушила разделявшую их стену. Резкими, отрывистыми движениями девушка снова начала вытирать стойку.

— Я сейчас закончу, вам ни к чему здесь оставаться.

— Не волнуйтесь, я подожду.

Дрожащими руками Нэнси бросила тряпку на край раковины и, выдавив из себя улыбку, обернулась к нему.

— Видите? Вот и все. Сейчас бы только добраться до подушки. А вы тоже устали?

Дональд уже представил ее в постели — своей, — и разговор о сне показался ему совершенно неуместным. Сделав неопределенный жест, он встал рядом с дверью, пропуская ее.

— Проходите, я выключу свет.

Ее ладони вспотели, в горле пересохло. Нэнси взбежала по лестнице и остановилась включить свет. Не успела она сделать и шагу, как услышала:

— Если у вас будут еще проблемы со сном, разбудите меня.

Уходи, поблагодари его за заботу и сразу же уходи, твердил ей внутренний голос. Но, с другой стороны, она боялась показаться невоспитанной дикаркой. Ведь только благодаря ему к ней снова, хоть и ненадолго, вернулось спокойствие, и потом что же, она так и будет бегать от него как затравленный заяц.

— Думаю, в этом нет необходимости, — ответила она, обернувшись к нему. — Но спасибо за предложение. И извините, что до смерти вас заболтала.

— Ну что вы, мне было так интересно.

Он стоял внизу лестницы, не сводя с нее глаз. На щеке у нее осталась мука, милая, белая пыльца, от одного вида которой у него помутилось в голове. Порыв страсти, обжигающей и рассылающей пламя во все утолки тела, властно толкал его к ней. Осторожно, предостерег он себя. Ты знаешь, через что она прошла. Не доставляй ей новой боли.

Поцелуй, беззвучно умолял он. Всего лишь один поцелуй. Ему больше ничего не надо. Но сознавая всю полуправду этой мольбы, он медленно стал опускать голову и резко остановился, когда увидел ее полные тоски глаза. Паника, плясавшая в них, болью отозвалась в его сердце. Он никак не ожидал, что кто-то, не произнеся ни звука, может причинить ему столько мук.

— Поцелуй, Нэнси, — хрипло прошептал он. — Я просто хочу поцеловать тебя перед сном, и больше ничего.

Он стоял с опущенными руками и смотрел на нее молящим взглядом. Инстинктивно Нэнси понимала, что ему легче дать оторвать себе руку, чем нарушить слово. Но глаза его были полны такой нежной любви, что она невольно испугалась.

— Дон…

С трепетом выдохнула она его имя, и этого оказалось достаточно ему, Конихан вмиг взлетел по лестнице и, призывая на помощь все свои силы, с завидным спокойствием прижался к ней, давая ей время ощутить его близость, принять его. Но от глаз Дона не скрылась ее внутренняя борьба, когда она все еще боязливо, робко подняла лицо ему навстречу. Сдерживая свой порыв, он прикоснулся губами к ее трепещущим губам.

Их поцелуй длился очень недолго, но достаточно, чтобы у Дона запылало все внутри. Он зашатался и резко отступил, не отрывая от нее глаз. Еще минута, и он затеряется в ней, подумал он. Прижмет к себе, утонет в ее нежности… и потеряет навсегда.

Эта мысль мгновенно отрезвила его. Отступив еще на шаг, он пробормотал:

— Спокойной ночи. — И поспешил в свою комнату.

Чувствуя себя подхваченной и унесенной ввысь вихрем страстей и сразу резко сброшенной на землю, Нэнси долго стояла в оцепенении. Впервые за долгие годы ей захотелось вновь стать той веселой беззаботной девчонкой, какой когда-то слыла, прижаться к Дону и долго, нежно целовать его. Но разве могла она себе такое позволить? Боже, что она делает!