Третьего не дано

Алистер Дениза

Джоан было девятнадцать, когда она вышла замуж за Барни. Сначала она была очень счастлива, но вскоре поняла, что совершила ужасную ошибку. Барни любил жизнь на широкую ногу: престижные клубы, рестораны, дорогие автомобили, и, как оказалось, ради этого готов был воровать и мошенничать. Это, в конце концов, привело его на скамью подсудимых. Расставшись с ним, Джоан поклялась больше никогда не выходить замуж. Но она очень хотела родить ребенка, и чтобы забеременеть, решила прибегнуть к не совсем традиционному способу…

 

Пролог

Обычно они просто болтали о разных вещах, но в этот темный февральский вечер обстановка располагала к большей задушевности и откровенности.

— И вот сейчас, когда мои книги расходятся большими тиражами, я получила возможность иметь все, что захочу. Успешная писательская карьера, гордость за свою работу, прекрасный дом в одном из самых замечательных уголков на свете, преданные друзья. И к тому же гораздо более прочное финансовое положение, чем я когда-либо мечтала. Все, кроме ребенка. Именно сейчас у меня самый подходящий возраст, но поскольку я не собираюсь снова выходить замуж…

Джоан пожала плечами и отпила вина, чтобы заглушить тоску, которую ощущала не только в душе, но даже физически, всем своим женским естеством. Барни не желал становиться отцом. Он хотел, чтобы его женой была обворожительная светская женщина, а не растрепанная, переставшая следить за собой мамаша-наседка, накрепко привязанная к дому и ораве галдящих детей.

— У нас с тобой много общего. — Том перегнулся через подлокотник большого кожаного кресла, стоявшего напротив камина, и открыл последнюю из трех бутылок вина, привезенных им по случаю прощального ужина. — Ты хочешь ребенка, но боишься и помыслить о замужестве после того, как обожглась на первом браке. — Пробка вылетела из бутылки с громким хлопком, и, хотя Джоан понимала, что выпила уже слишком много, она позволила ему снова наполнить ее бокал.

За последние два года Том часто приезжал сюда, чтобы отдохнуть хоть несколько дней между командировками, в которые отправлялся по поручению одного из известных журналов. Постепенно они становились все более близкими друзьями. В общении с Томом Джоан находила что-то успокаивающее для себя, в то же время не испытывая к молодому человеку никакого сексуального влечения.

Сейчас она дружески улыбнулась ему: совершенно верно, она не хочет выходить замуж и не ощущает в этом необходимости. Первый брак навсегда отвратил ее от подобных экспериментов.

Том пнул ногой полено, край которого высовывался из камина, и принялся смотреть на языки пламени, машинально сжимая в руке опустевший бокал.

— Я тоже против брака, но по другим причинам. При моем образе жизни это невозможно. Кроме того — и в этом я еще никому не признавался, — я никогда не испытывал сильного сексуального влечения. Вот мой брат — другое дело.

Эрвин… Том часто говорил о нем. Его брат жил в их старинном доме в Шотландии и возглавлял семейный бизнес. Судя по всему, он имел стальную хватку в делах. А вот теперь выяснилось, что он еще и охотник до прекрасного пола.

Тем временем Том продолжал рассказывать:

— С юности общение с женщинами было для него своеобразной игрой. Но надо отдать ему должное, он весьма разборчив и никогда не поступает опрометчиво. Конечно, Эрвин когда-нибудь женится, чтобы иметь наследника. Он не захочет, чтобы семейный бизнес умер вместе с ним. Но только не я! Вся моя душевная, умственная и физическая энергия уходит в работу. Лишь когда я оказываюсь лицом к лицу с опасностью, я чувствую, что по-настоящему живу…

Джоан терпеть не могла подобных рассуждений, они всегда ее бесили. Но Том, видимо, этого не замечал.

— Так же, как и ты, я больше всего сожалею о том, что у меня вряд ли когда-нибудь появится ребенок. Мне кажется, что передача своих генов, как бы частички себя — это единственный вид бессмертия, нам доступный. — В этот момент он повернулся и взглянул на нее. — Знаешь, у нас обоих есть выход. Я был бы счастлив помочь тебе исполнить твою мечту. Лучшей матери, чем ты, для моего ребенка не найти. Я не стал бы вмешиваться в вашу жизнь. Лишь изредка навещал бы вас, если это возможно… Подумай об этом, ладно?

Том поднялся, поставил бокал на низкий столик и, склонившись над Джоан, поцеловал ее в лоб.

— Тебе не придется терять свою свободу и независимость. Или спать с кем-то только для того, чтобы зачать ребенка, — это слишком унизительно для тебя. Не говоря уже о том, что ты можешь заразиться какой-нибудь гадостью. А что до меня, то я получу свою частичку бессмертия. — Том улыбнулся, взглянув в ее широко раскрытые изумленные глаза. — Давай не будем сейчас говорить об этом. Я позвоню тебе завтра утром. Если согласишься, мы вместе поедем в Женеву. У меня есть там знакомый профессор, который возглавляет одну частную клинику. Иногда полезно иметь друзей в этой области! Спокойной ночи, Джоан. Я ухожу.

Поначалу предложение Тома показалось ей совершенно абсурдным. Но чем дольше она размышляла над ним, сидя возле потухающего камина, тем более привлекательным находила.

Да, ей нужен ребенок. Временами желание подержать на руках своего ребенка становилось таким сильным, что доставляло почти физическую боль и вызывало глубокую тоску, которая подолгу не проходила. Каждый раз, когда это случалось — в последнее время все чаще и чаще, — то, чего она достигла в жизни, казалось ей никчемным и бесполезным.

Она никогда не выйдет замуж, а идея переспать с кем-то ради того, чтобы забеременеть, вызывала отвращение. К тому же Том ей нравился, она его уважала. Даже восхищалась им…

Когда он позвонил на следующее утро, Джоан ответила согласием.

 

1

— Что ты там возишься так долго? — Страстный, полный желания взгляд Эрвина сверкнул сквозь тяжелые полуопущенные веки. Четко очерченный рот дрогнул, и изгиб губ стал более чувственным, когда он добавил: — Ну-ка, скорее в постель, миссис Кросс! И снимите эту вещичку. Она, конечно, очень мила, но без нее вы очаровательнее.

Джоан взглянула на мужа, и у нее пересохло в горле. Он был ее любовью, ее жизнью — всем. Благодаря ему она чувствовала себя особенной, какой-то редкой диковинкой, которую он хранил как зеницу ока.

Под простыней, укрывавшей его тело до пояса, Эрвин был совершенно обнаженным. Шесть футов три дюйма превосходно развитой мускулатуры плюс сексуальный магнетизм, который исходил от него и обжигал Джоан, словно огненный вихрь. Этот тридцатишестилетний бизнесмен — «лавочник», как однажды полушутя назвал его Том, — имел тело атлета и лицо, обладающее почти классической правильностью. Единственными недостатками были слегка искривленная переносица — результат удара во время одного регбийного матча — и тяжелая, выступающая вперед челюсть.

Вспомнив о Томе, Джоан едва не вскрикнула. Как можно было быть столь безрассудной? Ей казалось, она знает, что делает, тогда как на самом деле она абсолютно ничего не знала. Просто, как всегда, мчалась вперед очертя голову, желая получить от жизни все.

И как сообщить Эрвину о том, что произошло, пусть даже сгладив острые углы? Внести сумятицу в их идиллическое начало семейной жизни? Нет, она не в силах этого сделать. По крайней мере, сейчас. В конце концов, неопровержимое доказательство появилось всего лишь минут десять назад.

Сердце ее бешено билось, когда она с прерывистым вздохом сбросила халат, скользнула под одеяло и вытянулась рядом с мужем. Прижавшись к нему, Джоан с нежностью прошептала:

— Я люблю тебя… я люблю тебя…

— Все еще любишь? После целой недели супружеской жизни?

Веселые огоньки плясали в глубине его слегка сощуренных глаз, когда он ласкающим движением убрал золотистые шелковые пряди волос, упавшие на лицо жены.

— Не смейся надо мной, Эрвин. — Голос Джоан задрожал.

— Я и не думал. — Он мягко улыбнулся, привлек ее к себе, затем уложил на спину и лег рядом, опираясь на локоть, так, что их тела соприкасались почти вплотную. Густые черные волосы спадали ему на лоб, и в изгибе его рта читалось заманчиво-соблазнительное обещание, когда он слегка провел пальцем по губам Джоан.

Ее глаза наполнились слезами. Она никогда бы не подумала, что сможет полюбить кого-то так сильно, что это чувство будет причинять ей боль. Или даже вызывать страх. Последние десять лет она никого и ничего не боялась. Всегда твердо знала, чего хотела, и всеми силами старалась это заполучить. И вот сейчас из-за минутного безрассудства, дорогостоящего каприза оказалась на грани катастрофы.

— У тебя что-то случилось, — тихо спросил Эрвин, чуть нахмурившись. — Скажи мне, дорогая.

Нет! Только не теперь. Не раньше, чем она сама разберется во всем. Даже если сейчас это кажется почти невозможным. Презирая себя за эту, хотя и вынужденную ложь, испытывая отвращение к звуку собственного дрожащего голоса, она пролепетала:

— Ничего серьезного… Только… то, что происходит с нами, пугает меня, Эрвин. — По крайней мере, сказанное было правдой.

Прежде это не пугало ее. Она с радостью приняла как должное восхитительный подарок судьбы — его любовь, на которую ответила взаимностью. Но сейчас Джоан испытывала страх, потому что боялась потерять ее. Она сомневалась, что любовь Эрвина окажется настолько сильной, чтобы смириться с тем, что она собиралась сказать ему.

Неужели ее счастье исчезнет с такой же легкостью и быстротой, как и появилось? Джоан была столь безоглядно счастлива в последнее время, что не могла даже представить себе такую возможность.

С трудом сдерживая слезы, она старалась рассмотреть в темноте выражение лица Эрвина. Затем еле слышно произнесла:

— Понимаешь, я все еще не могу поверить, что ты полюбил тридцатилетнюю разведенную женщину. Ведь ты мог выбрать любую! — Джоан попыталась улыбнуться, но это ей не удалось, и она закрыла глаза. Сердце учащенно забилось, когда она почувствовала, как губы Эрвина осушают слезы на ее мокрых ресницах.

— Мне не нужна другая, — сказал он, и голос его слегка дрогнул. — Я захотел тебя с того самого момента, как впервые увидел. Правда, это произошло при очень тяжелых обстоятельствах, но у меня было такое ощущение, что я давно тебя знаю. Возможно, потому, что Том много рассказывал о тебе. Едва взглянув, я понял, что мечтаю провести с тобой всю оставшуюся жизнь…

Это произошло полтора месяца назад на похоронах Тома. Несмотря на угнетающую обстановку, которая неизбежно возникает вокруг подобного печального события, Джоан было достаточно одного взгляда, чтобы понять: Эрвин — единственный человек, способный заставить ее нарушить обет, данный самой себе. А ведь она решила никогда больше не поддаваться эмоциям, которые могут привести к зависимости от какого бы то ни было мужчины.

Только один взгляд, но он изменил всю ее жизнь. Она сама изменилась.

Эрвин с нежностью привлек ее к себе и обнял так, словно бы она была самой большой драгоценностью на свете.

— Я не хотел ни одну из тех холеных гарпий, которые постоянно твердят о возвышенном, а у самих нет ни души, ни ума. Обычно первое, что они стремятся узнать о мужчине, — сколько у него на счету в банке. Я хотел тебя. Ты талантливая, преуспевающая женщина, которая сама всего добилась. Плюс настоящая красавица. Не говоря уже о том, что еще и потрясающе сексуальна, — это как завершающий штрих, как шоколадная глазурь на бисквите или лента на подарочной упаковке. С твоих слов я знаю, что ты разошлась с человеком, за которого вышла замуж, когда была почти ребенком. Сколько тогда тебе исполнилось лет? Девятнадцать? Дорогая, каждый в этой жизни сделал хотя бы одну ошибку.

Одну ошибку? А как насчет другой, более поздней? Сможет ли Эрвин отнестись к ней с таким же пониманием?

Если бы только они так не поспешили с женитьбой, если бы она верила, что совершенное ею и Томом пройдет безнаказанно! В ужасе отгоняла она мысли о возможных последствиях той ночи, когда вино, будоражившие кровь ароматы ранней весны, смутное ощущение, что ей чего-то недостает в хорошо налаженной жизни, и переизбыток сентиментальности, соединившись вместе, привели к тому, что могло навсегда отравить ее отношения с Эрвином. Человеком, раскрывшим в ее душе такую глубину и силу чувств, на которые она раньше считала себя неспособной.

Джоан повернула голову и принялась лихорадочно целовать мужа, проводя пальцами по жестким волосам на его груди и слегка сжимая небольшие твердые соски. Она ощущала жар, исходящий от его кожи, и то, как мускулы его живота внезапно напряглись. Слышала его неровное участившееся дыхание, чувствовала, как его тело отвечает на ласки.

Джоан с трудом подавила слезы. Она не должна плакать. Ни в коем случае! Ведь наверняка им осталось совсем мало таких восхитительных минут.

Когда его губы жадно прильнули к ее рту, она ответила на поцелуй с неистовой страстностью, словно пытаясь передать ему свою любовь и восхищение. Она оплела ногами тело мужа, открываясь ему полностью, принимая его, растворяясь в нем.

Джоан почувствовала всю силу его страсти, когда он вошел в нее, и забыла и о себе, и о своем страхе на то время, такое долгое и упоительное, пока они занимались любовью, постепенно доводя друг друга до экстаза. Потом Джоан снова принялась осыпать поцелуями лицо Эрвина, затем прильнула губами к его шее и, проведя рукой по груди, ощутила бешеное биение его сердца. Она замерла, словно желая навсегда сохранить этот момент в своей памяти. Вполне возможно, что сегодня они любили друг друга в последний раз.

Несмотря на то что Джоан вышла босиком, Эрвин, должно быть, услышал звук ее шагов, когда она спускалась по ступенькам из дома во внутренний дворик, выложенный белыми каменными плитами. Или просто почувствовал мое присутствие, подумала она, и в душе ее вспыхнула радость. Сама Джоан всегда догадывалась о его приближение еще до того, как он появлялся.

Эрвин был в черной футболке и темно-серых джинсах. В этой одежде он выглядел гибким, стройным и по-мужски привлекательным. Джоан ощутила невольный трепет, когда муж, обернулся к ней. До этого он стоял к ней спиной возле низкой каменной ограды, за которой начинался крутой склон, ведущий к расположенному ниже саду, залитому солнцем.

— Чтобы ты не считала меня бездельником, который к тому же скупится на расходы в медовый месяц и использует дом своей жены вместо роскошного отеля, я сам приготовил завтрак.

Кофе, свежие фрукты, румяные булочки и блюдо с оливками. Джоан была тронута как его стараниями, так и теплом его улыбки. Но более того тем, что он явно не собирался скрывать, что голоден. Однако никакие яства не могли утолить этот его голод.

— Хотя я, вообще-то, мог бы обойтись и без завтрака, — тут же подтвердил он ее догадку. — Ты слишком красива, чтобы отвлекаться на еду. Ты вполне удовлетворяешь другим аппетитам, которые я с удивлением у себя обнаружил. Они гораздо сильнее.

Он действительно так любит меня? Глаза Джоан цвета морской волны встретили его взгляд, и на ее высоких скулах проступил легкий румянец. Каждое мгновение сейчас было для нее вдвойне ценным, каждое слово, произнесенное Эрвином, ей хотелось сохранить в памяти.

Проснувшись и приняв душ, Джоан надела шорты и старую белую футболку. Ее совершенно не заботило, как она выглядит, потому что мысли были заняты только тем, какое решение ей лучше всего принять. Она с ужасающей ясностью понимала, что нет смысла больше ждать благоприятного момента для того, чтобы как-то смягчить внезапное появление змея в этом райском уголке. Такой момент никогда не наступит. Чем дольше она будет скрывать правду, тем хуже он станет думать о ней впоследствии.

Но сейчас, едва она ощутила на себе взгляд Эрвина, скользнувший по ее телу и остановившийся на длинных, стройных, слегка загорелых ногах, как замерла, словно парализованная. Презирая себя за слабость, но не в силах справиться с ней, Джоан подумала об одной из его фраз и ухватилась за нее как утопающий за соломинку. Хотя бы еще несколько часов! Тогда она наверняка соберется с силами.

— Не напрашивайся на комплименты, — сказала она с деланно беззаботным видом, разливая кофе. — Я никогда не считала тебя бездельником! И потом, я сама едва ли не насильно заставила тебя провести здесь медовый месяц.

Джоан вполне могла гордиться своим домом под Ольяном. Она купила эту старинную ферму на часть доходов от первой из своих книг, ставшей бестселлером. Они с Эрвином уже решили, что сохранят ее и будут приезжать сюда отдыхать.

Это и впрямь было надежное убежище, где можно время от времени передохнуть от забот, связанных с положением главы фирмы, которое занимал Эрвин. Фирма имела филиалы во многих странах и на протяжении почти двухсот лет сохраняла верность семейным традициям. Она занималась поставками драгоценных камней и изделий из них и приносила значительный доход.

Однако Тома тяготил семейный бизнес. И он занялся фотожурналистикой, в которой добился большого успеха. Едва лишь подумав о Томе, Джоан постаралась сразу же выбросить его из головы, но вдруг Эрвин, словно прочтя ее мысли, сам заговорил о брате:

— Я понимаю, почему Том в свободное время так часто сюда наведывался. Здесь жизнь течет совсем по-иному, природа восхитительная, и солнце светит круглый год. Однажды он сказал мне, что это единственное место на свете, где он чувствует себя умиротворенным.

Эрвин налил себе еще кофе и, слегка наклонив кофейник над чашкой жены, вопросительно изогнул бровь. Джоан покачала головой. Она знала, что не сможет сделать ни глотка. Слушать, как Эрвин говорит о брате, было невыносимо. Почему он вспомнил о Томе именно сейчас?

Эрвин отодвинул чашку и взял апельсин из голубой керамической вазы. Затем снова заговорил слегка изменившимся голосом:

— За последние два года он побывал в самых опасных точках земного шара. Хотя это и позволило ему разбогатеть, я думаю, он был благодарен судьбе за время, которое мог проводить здесь. С тобой. Он так много рассказывал о тебе. Должно быть, вы были очень близки.

У Джоан перехватило дыхание. Эрвин в последнее время редко упоминал о Томе, буквально считанные разы со дня похорон. Но сейчас его горе словно прорвалось наружу. У него было мало общего с братом, но они любили друг друга. Однако в голосе Эрвина слышалось что-то еще, абсолютно для него не характерное. Нотка ревности, может быть, даже злости?

— Он был хорошим… другом, — ответила Джоан, чуть запнувшись перед последним словом. Она смотрела на длинные сильные пальцы мужа, счищающие апельсиновую кожуру. Внезапно ей почудилось что-то безжалостное в его движениях. Действительно ли я знаю его так хорошо, как мне казалось до сих пор? — неожиданно пронеслось в ее мозгу.

Она вздрогнула, снова услышав голос Эрвина:

— Мне казалось, он всегда сожалел о моем решении «исполнять свой долг», как он это называл, — то есть заняться семейным бизнесом и возглавить фирму после смерти отца. По-моему, он даже немного презирал меня за это.

— Нет! — вырвалось у Джоан. Она не могла позволить ему так думать. — Том всегда восхищался тобой — порой даже против собственной воли — за то, что ты взялся за дело и так хорошо с ним справляешься. Однажды Том сказал, что его всегда пугала твоя деловая хватка и что именно поэтому он предпочел уйти, чтобы не казаться бледной тенью на твоем фоне.

Эрвин посмотрел на нее долгим внимательным взглядом, словно бы взвешивая в уме ее слова и пытаясь угадать, насколько они правдивы. Наконец он медленно произнес:

— Я не знал об этом. Вероятно, мне не следовало раздражаться из-за того, что он выбрал более легкую жизнь, как мне тогда казалось. — В уголке его рта появилась горькая складка. — Наверное, я многого о нем не знал. Разумеется, за исключением того, с какой теплотой он относился к тебе. Когда он приезжал домой из командировок, то постоянно о тебе рассказывал. Он дал мне одну из твоих книг и сказал, что это должно произвести на меня впечатление. Думаю, нет необходимости говорить, что так оно и случилось, — добавил Эрвин бесстрастным тоном. — Помимо всяких ужасов в твоем романе было достаточно тонких психологических наблюдений и философских замечаний. Это выгодно отличало его от прочих произведений такого рода, где нет ничего, кроме потоков крови и нагромождений трупов.

Да уж! — подумала Джоан, а вслух произнесла:

— Спасибо.

Но все-таки в голосе Эрвина было что-то, чего она никогда раньше не слышала. Что-то зловещее. Она встала из-за стола и, прислонившись к каменной ограде, принялась разглядывать вид, который всегда успокаивал ее нервы. Однако сейчас этот способ оказался бездейственным.

Дом стоял на холме, поднимавшемся над небольшой деревушкой с почти игрушечными домиками, сложенными из белого камня. Солоноватый морской бриз, смешанный с запахом хвои, овевал открытую возвышенность, делая палящее майское солнце не таким жарким.

Джоан закрыла глаза и постаралась точно так же закрыть свое сознание для всего, кроме мягкого ветерка, ласкающего ее лицо. Еще несколько минут покоя, и она расскажет Эрвину обо всем. Он узнает правду до того, как день закончится. Удастся ли ей объяснить, почему она так поступила? Джоан испытывала отчаяние при мысли, что это окажется невозможным.

После того как ее первый брак закончился разводом, она отказывалась от отношений, которые могли бы поработить, подчинить ее, предпочитая своими силами бороться за успех, который обеспечил бы ей независимое существование. Но это… это было чем-то совершенно другим…

— Ты совсем ничего не ешь. — Эрвин подошел к ней и встал рядом, не дотрагиваясь до нее. Но Джоан все равно вздрогнула, ощутив жар, исходящий от его тела. — Ты не голодна? Или вдруг потеряла аппетит?

Его мягкий тон привел Джоан в еще большее смятение. Что, если он уже обо всем догадался? Нет, конечно же нет! Как бы он смог? И тут Джоан снова почувствовала презрение к себе за все новые и новые отсрочки, которые придумывала с самого утра. Она повернулась к мужу и заставила себя улыбнуться, но улыбка вышла слишком лучезарной, чтобы быть искренней.

— Нет, просто не хочется. — Джоан вернулась к столу. — Знаешь, хорошо бы сегодня прогуляться вдоль берега. — Она отщипнула несколько виноградинок от роскошной кисти, заманчиво свисавшей из вазы с фруктами. — Мы уже целую неделю никуда не выбирались.

Испытывая неловкость оттого, что Эрвин не переставая смотрит на нее, Джоан положила в рот виноградину, но едва не поперхнулась, услышав его слова:

— У нас ведь и без того было чем заняться, не так ли?

Она наконец справилась с виноградиной, которая едва не застряла у нее в горле. В словах Эрвина, хоть и произнесенных небрежным тоном, чувствовался некий упрек. У них действительно не было необходимости выбираться из дома. Все, что им было нужно, — они сами. Небольшие прогулки по саду или в сосновой роще, пикники в увитой розами беседке — все это делало еще более привлекательным их уединение, медленные, упоительные часы, когда они занимались любовью. Вдвоем, вдали от всех.

— Да, конечно. — Голос Джоан слегка охрип из-за охватившей ее паники. Восхитительное ощущение близости, ощущение того, что они созданы друг для друга, покинуло ее. Она знала, что однажды это случится. И случится в тот момент, когда она расскажет Эрвину правду. Но никак нельзя было позволить этому произойти именно сейчас. Она не чувствовала трещины между ними до тех пор, пока они не заговорили о Томе. — Я сказала Кармен, чтобы она привела все в порядок и наполнила холодильник перед нашим приездом. — Джоан старалась говорить как можно более беззаботно. — Но сейчас все наши припасы подходят к концу, и я подумала, что мы могли бы совместить приятное с полезным — пройтись по магазинам и заодно полюбоваться окрестностями.

— В самом деле?

Эрвин следом за нею отошел от ограды и уселся напротив, засунув руки в карманы джинсов. Его серо-стальные глаза пристально изучали лицо жены. А голос прозвучал сдавленно, и в нем послышалась печаль, когда он снова заговорил:

— Мы с Томом были очень разными людьми, но я любил брата. Его смерть меня потрясла. До того как я приехал сюда, в это место, где он был счастлив, где наслаждался уютом и покоем, я не мог до конца разобраться в своих чувствах. Но сейчас мне кажется, что ты не хочешь говорить о нем. Тебя раздражает даже звук его имени. В чем дело?

Джоан схватила свою чашку с давно остывшим кофе и залпом осушила ее, вновь едва не подавившись.

— Вы были любовниками? — Казалось, что слова даются Эрвину с трудом. — В этом причина?

Сердце Джоан пронзила боль. Впервые с того момента, как они повстречались, она сожалела о почти невероятной способности Эрвина угадывать ее мысли. Она сложила руки на коленях и попыталась улыбнуться:

— Почему ты об этом спрашиваешь? Только не говори, что хочешь поссориться со мной! — Прозвучало ли это достаточно шутливо, как она надеялась? Или же слова стали прямым признанием вины?

— Я спрашиваю потому, что все мои разговоры о Томе тебе неприятны. Раньше я об этом не думал, но теперь мне пришло в голову, что Том провел здесь в общей сложности достаточно долгое время. К тому же он был привлекательный мужчина. Если прибавить сюда склонность к риску — не чета какому-то там «лавочнику»! — и присутствие чертовски красивой женщины, чьим писательским талантом он всегда восхищался, то, что мы получим в результате? — Эрвин чуть приподнял бровь. — Я повторяю свой вопрос.

Джоан пробрал озноб. Хотя Эрвин прилагал все усилия, чтобы казаться спокойным и безразличным, лицо его словно окаменело. И в то же время Джоан не была уверена, что до конца понимает его мысли и чувства.

То, что она уже была однажды замужем, не имело для него никакого значения. В свое время он даже не захотел говорить с ней об этом. «Это было ошибкой, о которой следует забыть», — сказал он, отказавшись от всех разъяснений Джоан.

Эрвин не только считал ее брак с Барни Бленнером чем-то не заслуживающим внимания, он даже никогда не спрашивал, был ли в ее жизни еще какой-либо другой мужчина. Казалось, единственное, что его занимало, — это их будущее. Его и Джоан.

Но сейчас, когда он заговорил о Томе, что-то очень похожее на вспышку ревности или гнева промелькнуло в его глазах, в которых до этого Джоан читала только любовь, нежность и неистовое желание.

Неужели только из-за того, что Том был его братом? Неужели поэтому возле чувственных губ Эрвина сейчас появились горькие складки? Ирония, с которой он произнес слово «лавочник», говорила о том, что обида, нанесенная братом, не забылась до сих пор.

Действительно ли Том был красив? Сейчас, оглядываясь назад, Джоан должна была признать, что это было так. Ниже брата и не столь мощного телосложения, он обладал густыми каштановыми волосами, ярко-голубыми глазами и тонкими чертами лица, неуловимо напоминая аристократов прошлого века. Да, он был красивее брата, но уступал ему в главном. В нем не было той притягательной мужественности, которая всегда вызывает ответную реакцию у женщин.

— Джоан, я должен об этом знать! — Теперь в голосе Эрвина звучал неприкрытый гнев, которого она никогда раньше не слышала. Несколько часов назад Джоан, возможно, еще смогла бы переубедить его. Но сейчас эта задача казалась ей почти непосильной. Тем не менее, следовало попытаться.

— Впервые я встретила твоего брата на вечеринке, которую устроила, чтобы отпраздновать заключение сделки с одной кинокомпанией, собиравшейся снять фильм по моей книге. — Джоан старалась сосредоточиться на подробностях, полагая, что это единственный способ все объяснить. — У меня было много друзей в этих кругах, в том числе и иностранцев. Том пришел вместе с университетским приятелем Ларри Олкоттом и его женой Энн. Он гостил у них несколько дней…

Джоан взглянула на мужа и увидела, что его брови по-прежнему нахмурены, а рот плотно сжат. Похоже, пока он считал ее слова несущественными, стремясь узнать лишь одно. Однако она должна была рассказать обо всем именно так, как решила, или не говорить вовсе.

— Это произошло около двух лет назад, — продолжала Джоан, желая, чтобы он представил себе картину событий целиком. — Ты ведь знаешь, что Том часто приезжал сюда, на побережье, когда ему хотелось расслабиться. Обычно он останавливался у Энн и Ларри…

— Но не всегда?

— Не всегда, — подтвердила Джоан, прилагая все усилия, чтобы оставаться спокойной, и стараясь не обращать внимания на то, что у нее все трепещет внутри. — Постепенно мы с Томом сблизились и стали получать удовольствие от общения друг с другом. Часто он приезжал сюда по вечерам, и мы подолгу разговаривали. А иногда, если было уже слишком поздно возвращаться, он ночевал здесь, в одной из гостевых комнат. Ты спрашиваешь, были ли мы любовниками… — Хрупкие плечи Джоан вздрогнули. — Том однажды признался мне, что у него проблемы с сексом… возможно, связанные с эмоциональными и физическими перегрузками, которых постоянно требовала его работа. Он превосходно осознавал риск, которому подвергался, добывая новости в горячих точках земного шара. Он много рассказывал о тебе, о вашей матери, о вашем доме… Чувствовалось, что он гордится своей семьей.

Он говорил еще, что никогда не женится, потому что из этого не выйдет ничего хорошего при том образе жизни, который ему приходится вести. Но сказал, что ты наверняка это сделаешь. Тебе нужна будет женщина, которая родит детей, чтобы они продолжили семейный бизнес. Сказал, что твоя жена никогда не пожалеет о том, что вышла за тебя. Но при этом добавил, что ты очень разборчив. И не принимаешь скоропалительных решений…

Джоан слишком поздно спохватилась, что ей не следовало говорить об этом. Она хотела обойти стороной вопрос Эрвина — по крайней мере, не отвечать на него сразу, напрямую, — а вместо этого косвенно обвинила его в том, что он с деловой расчетливостью оценивал женщин, чтобы выбрать одну из них на роль будущей жены. Напряжение, повисшее в воздухе после ее слов, казалось, еще больше отдалило ее от Эрвина.

Холодное, почти презрительное выражение его лица ясно давало понять, что он догадался о намерении жены и понимает, чем оно вызвано.

Внезапно Джоан почувствовала резкий приступ тошноты, которая мучила ее с самого утра, то появляясь, то исчезая. Она вскочила и, прижав руку ко рту, устремилась к ванной.

Естественно, Эрвин последовал за ней, но ей было уже все равно. Когда ее желудок изверг наружу все, что она съела утром, Джоан в изнеможении прислонилась к кафельной стене, сознавая абсолютную невозможность своей мечты: повернуть время на три месяца назад.

— Джоан! Что с тобой? — Эрвин приблизился к ней и осторожно поднял на руки. Джоан положила голову на его плечо, ощущая сильное тело сквозь нагретую солнцем ткань. Она бы хотела, чтобы это мгновение длилось вечно, но эта мечта была так же неосуществима, как и предыдущая.

На лице Эрвина отражались забота и сострадание, но даже это не могло сейчас помочь Джоан. Наоборот, ей стало еще хуже, потому что она понимала, что не заслуживает такого отношения с его стороны. И когда он повторил: «Что случилось? Ты больна? Я отвезу тебя в клинику», — Джоан поняла, что должна во всем признаться.

Сегодня утром тест на беременность окончательно подтвердил ее подозрения. У нее будет ребенок!

Последние несколько дней ее слегка поташнивало по утрам, и несколько раз она испытывала внезапные головокружения. Джоан говорила себе, что решение, принятое той злополучной ночью, вряд ли могло иметь столь серьезные последствия, но все же сделала тест на беременность, — просто чтобы успокоиться на этот счет. И вот сейчас ей придется признаться в том, что она совершила отнюдь не единственную ошибку в своей жизни.

Джоан слегка отстранилась, высвобождаясь из рук мужа, и, глядя ему в лицо, произнесла:

— Я беременна, Эрвин.

Несмотря на побледневшее лицо и отчаяние, которое слышалось в ее словах, Эрвин, внезапно успокоившись, улыбнулся и покачал головой. Он снова обнял Джоан и прижал к себе. Словно внезапно забыл их недавний разговор о ее отношениях с Томом.

— Как ты можешь знать об этом наверняка, дорогая? Всего через неделю! Конечно, это было бы замечательно, но, боюсь, ты просто съела что-нибудь не то сегодня утром.

Какое-то время Джоан продолжала оставаться в его объятиях, ожидая, пока сильные и частые удары сердца хоть немного утихнут, а обрывки ненужных теперь сожалений полностью исчезнут. Они с Эрвином уже обсуждали вопрос о ребенке и решили, что у них нет причин ждать. Они оба хотели иметь детей. Теперь оставалось сообщить самое худшее.

— Это правда, Эрвин. Тест на беременность дал положительный результат. Я сделала его сегодня утром.

Встретив недоверчивый взгляд Эрвина, Джоан поняла: сейчас он скажет что-нибудь вроде того, что она ошиблась, потому что неправильно прочла инструкцию. Поэтому голосом, дрожащим от напряжения, добавила:

— Срок примерно три месяца.

Глаза Эрвина превратились в две льдинки.

— Но три месяца назад мы еще не были знакомы. Мы впервые занимались любовью в нашу первую брачную ночь. — Его голос звучал хрипло, губы стали совсем бескровными. — Итак, дорогая моя женушка, не хочешь ли ты мне сказать, кто отец будущего ребенка?

Ей приходилось выносить гнев, оскорбления, даже физическое насилие. Все это оставляло глубокие душевные травмы. Но холодный сарказм Эрвина, казавшийся результатом циничного безразличия, был хуже всего, а боль от раны, нанесенной им, нестерпимой.

То, чего она так боялась, произошло. Он уже был немыслимо далек от нее, и то магическое таинство, которым для них всегда становилось занятие любовью, для него теперь не более чем просто секс… Но Эрвин по-прежнему ждал ответа.

— Том, — еле слышно выдохнула Джоан.

 

2

Он вышел из комнаты. Его спина казалась напряженной и одеревеневшей. Джоан была не в силах пошевельнуться. Ноги словно приросли к полу, а руками она крепко обхватила плечи, чтобы унять сотрясавшую тело дрожь.

Лишь услышав, как Эрвин заводит во дворе автомобиль, взятый им напрокат, она неуверенно сдвинулась с места. Колени подкашивались, пока она шла сначала к выходу, затем через вымощенный плитами внутренний дворик к подъездной дорожке.

Независимо от того, какое решение принял Эрвин, он все равно не мог бросить ее вот так, ничего не сказав, ничего не объяснив! Но облако пыли, окутавшее машину, и постепенно затихавший шум мотора свидетельствовали о том, что именно так он и поступил.

Первым побуждением Джоан было вывести из гаража собственный автомобиль и помчаться вслед за ним. Но это скорее всего привело бы Эрвина в бешенство. Даже если она нагонит его, что дальше? Он поступил так, как счел нужным: побыть сейчас одному, чтобы привести в порядок мысли.

Если бы только муж дал ей достаточно времени, чтобы все объяснить, договорить до конца… Но он был потрясен. Имя, которое она произнесла, добило его окончательно.

Джоан сжала руку в кулак и вцепилась зубами в костяшки пальцев, чтобы остановить начинающуюся истерику. Ей не хотелось возвращаться в дом. Палящее солнце словно смягчало терзавшую ее боль. Она вышла на дорогу, не обращая внимания на мелкие острые камешки, впивающиеся в подошвы босых ног, и смотрела на облако пыли до тех пор, пока оно не скрылось внизу, в долине. Тогда она побрела обратно к дому, чувствуя себя разбитой и отчаявшейся.

Рано или поздно Эрвин должен вернуться. Все, что ей оставалось сейчас, — это ждать. Но едва ли не впервые Джоан чувствовала себя неуютно в собственном доме, который был наглядным воплощением ее успехов. Олицетворением эмоциональной и финансовой независимости, которой она добилась своими силами.

В тот, последний, раз она призналась Тому:

— Когда я десять лет назад оставила мужа и приехала сюда, у меня ничего не было — даже самоуважения, потому что Барни разрушил его полностью. Я работала официанткой в баре, снимала маленькую квартирку и в свободное время пробовала писать рассказы, чтобы хоть немного отвлечься от тяжелых мыслей. К счастью, это мало-помалу стало приносить доход, и то, что начиналось как психотерапия, постепенно превратилось в основную профессию…

Разве могла Джоан предположить, что всего через полтора месяца ей придется присутствовать на его похоронах. Она сожалела не только о том, что он погиб так рано и так нелепо, — Том был убит шальной пулей в одном из районов Белфаста, где происходили вооруженные столкновения, — но и о том, что после целого месяца надежд ей пришлось смириться с печальным фактом: их планы не увенчались успехом. Теперь Том уже никогда не получит своей «частички бессмертия», а у нее не будет ребенка, которого она любила бы всю свою жизнь.

Именно тогда, во время душераздирающей церемонии похорон, она впервые повстречалась с Эрвином. С этого момента все изменилось. Для них обоих.

Уже стемнело, когда Эрвин наконец вернулся. Джоан еще издалека услышала шум подъезжающего автомобиля, и ее охватило смятение.

Будет ли он иначе смотреть на ее беременность, когда узнает, каким образом она зачала ребенка? Поверит ли, что Джоан и Том никогда не были любовниками? Сможет ли понять, что они были всего лишь близкими друзьями, которые оказались в сходной печальной ситуации и поэтому приняли решение, которое показалось им разумным?..

Темноту прорезали огни фар, и мягкие золотые отблески задрожали на белых стенах дома, затем скользнули вниз. Словно полосы чуть светящегося тумана пронеслись над каменными плитами и клумбами внутреннего дворика.

Тишина, воцарившаяся после того, как мотор стих, казалась давящей. Ночной воздух был жарким и неподвижным. На лбу Джоан выступила испарина, тело сковало тягостное ожидание. Она должна заставить Эрвина выслушать ее, поверить ей. Неужели даже во имя их любви он не согласится это сделать?

Наконец его фигура появилась в проеме высокой арки, ведущей во внутренний дворик. Он ступал очень тихо, почти бесшумно, но в его походке чувствовалась напряженность. Слабый, рассеянный свет и черные тени кругом делали его почти зловещим. Джоан откинулась на спинку скамейки, стоявшей возле двери. Ей нужна была хоть какая-то опора.

— Где ты был? — наконец спросила она после долгих минут тяжелого молчания. Эрвин явно не собирался заговорить первым. Ей пришлось сделать это самой.

— В Сетубале, — коротко ответил он. — Если помнишь, наша фирма собиралась открыть там филиал. Через две недели я должен был встретиться с архитектором, чтобы осмотреть подходящие здания. — Он остановился на некотором расстоянии от Джоан, словно ему было невыносимо даже дышать одним с ней воздухом. — Однако по причинам, о которых нетрудно догадаться, я решил, что мне пора вернуться к делам уже сейчас.

Джоан вздрогнула. Они планировали провести как минимум три недели медового месяца здесь, в ее доме, а затем отправиться на неделю в Сетубал, чтобы осмотреть город и заодно встретиться с архитектором. Итак, медовый месяц закончился! Но после ее признания, прозвучавшего как гром среди ясного неба, чего она могла еще ожидать?

Джоан сделала непроизвольный жест рукой в сторону мужа, словно хотела дотянуться до него. К глазам подступили слезы. Но Эрвин либо не заметил ее движения, либо не захотел на него отвечать. Рука Джоан бессильно упала на скамейку.

— Мы можем поговорить? — Голос Джоан был ее слышен.

— Да, конечно, — сухо кивнул Эрвин. — Только давай зайдем в дом. Сегодня был трудный день.

Он прошел мимо нее. Джоан последовала за ним. Когда она попыталась откинуть волосы с лица, то почувствовала, как сильно дрожат ее руки. Ей гораздо проще было вынести его гнев и упреки, чем убийственное равнодушие. По крайней мере, тогда она узнала бы, что он думает, и, возможно, смогла бы переубедить его, рассказав, как все было в действительности.

Войдя в дом, Эрвин прямиком направился в кухню, где достал из буфета бокал и бутылку виски и, отвинтив крышку, тут же плеснул себе внушительную дозу.

— Учитывая твое нынешнее состояние, я не предлагаю тебе составить компанию, — сказал он с усмешкой.

Эрвин отхлебнул из бокала, затем откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. Его пальцы слегка постукивали по крышке стола из сосны. Затем он кивнул в сторону Джоан:

— Что ж, я тебя слушаю. Или предпочитаешь, чтобы я первым начал разговор? — Голос Эрвина звучал холодно, и почти таким же холодным был его взгляд.

Джоан судорожным движением пододвинула стул и присела на самый его краешек — не прямо напротив мужа, а сбоку. Она не хотела видеть в его взгляде ледяное безразличие, пришедшее на смену безграничной любви.

Ей всегда нравилась ее кухня. Синие оконные витражи, камин во всю стену, пол, вымощенный терракотовыми плитками, резной деревянный буфет с изогнутыми створками, а на подоконниках цветущая герань. Всю последнюю неделю, пока отсутствовала Кармен, они с Эрвином проводили здесь много времени, вместе занимаясь приготовлением еды. В основном это были всевозможные блюда из зелени и фруктов. Джоан вспомнила, как они беззаботно болтали, ловя взгляды друг друга и понимая без слов всю глубину своей любви и привязанности…

Было невозможно поверить, что любовь, радость, волшебное чувство близости ушли навсегда. Но Эрвин своим поведением словно воздвиг между ними стену. Джоан не знала, хватит ли у нее сил разрушить эту преграду.

Тем не менее, надо было попытаться. Джоан провела языком по пересохшим губам, стараясь найти нужные слова. Но в этот момент Эрвин произнес резко и нетерпеливо:

— Что ж, если тебе больше нравится молчать, говорить придется мне. — Он залпом допил виски и, повернувшись, в упор взглянул на жену. — Я обдумал ситуацию и принял некоторые решения, хотя это далось мне нелегко. Наш брак сохраняет законную силу, — отрывисто добавил Эрвин. Затем протянул руку к бутылке и снова наполнил бокал.

Джоан ощутила болезненный укол в сердце.

— Неужели ты мог подумать о разводе? — После всего, что было между ними, Джоан с трудом верила в это. Раскается ли Эрвин в своих первоначальных побуждениях, когда узнает правду? Сможет ли она простить его за то, что он собирался вот так, одним махом, выбросить ее из своей жизни, даже не давая возможности все объяснить?

— Конечно, я об этом думал. А чего ты ожидала? — Сейчас Эрвин не смотрел на нее. Вместо этого он пристально изучал содержимое бокала, словно его больше всего интересовало, как темно-янтарная жидкость изменяет свой цвет при разном освещении. — Это была самая первая мысль, которая пришла мне в голову. Но я отказался от такого решения. По двум причинам. Во-первых, из-за моей матери. Ты ей нравишься. — В голосе Эрвина явно слышалось недоумение по этому поводу. — Наша свадьба стала единственным радостным событием, которое хоть немного смягчило ее горе, причиненное смертью Тома. Если развод состоится всего неделю спустя, она вряд ли это вынесет. Что касается второй причины — это твой будущий ребенок. Я ни в чем не виню Тома. Он умер, даже не зная о том, что сделал тебя беременной. Итак, ради него мы сохраним семью. Я возьму на себя всю ответственность за воспитание его ребенка. Если хочешь, назови это братским долгом. Том иногда поддразнивал меня за не в меру развитое чувство семейного долга, но, где бы он ни был сейчас, думаю, он благодарен мне за это.

На мгновение в его глазах промелькнула тень давнишней обиды, и у Джоан сжалось сердце. Ей хотелось обнять Эрвина, успокоить его, сказать, что все еще может быть хорошо, если он сам этого захочет, если выслушает ее и постарается понять.

Она уже собиралась встать и подойти к нему, но ее остановило мрачное выражение его лица. Резким тоном, словно отсекая одну фразу от другой, Эрвин продолжал:

— Итак, мы будем делать вид, что ничего не произошло, — ради моей матери и ребенка, который у тебя родится. Но, помимо этого, я не желаю иметь с тобой ничего общего. Мы вернемся в Шотландию через три недели, как и собирались, а потом я уеду проверить некоторые из зарубежных филиалов фирмы. Думаю, ты согласишься, что в твоем состоянии тебе нельзя много путешествовать.

Эрвин встал из-за стола, ополоснул бокал в раковине и поставил его на сушилку. Джоан с трудом подавила рыдания.

Каждое из его слов только увеличило выросшую между ними стену, и теперь ее казалось невозможным сокрушить. Его заявления, что отныне их брак становится чисто номинальным, она не могла простить. Ведь он даже не выслушал ее!

— А если я не соглашусь на этот… этот фарс? — Джоан вскочила, но ей пришлось схватиться за край стола, чтобы устоять на ногах. — Я хочу, чтобы ты выслушал и мою точку зрения. Я хочу, чтобы ты знал, что произошло на самом деле. Думаю, что имею на это право.

— У тебя нет никаких прав! — Эрвин отшвырнул полотенце, которым вытирал руки. С того момента, как он вернулся, это был первый признак того, что нервы его на пределе. — Если это фарс, то ты сама его затеяла. Ты согласилась выйти за меня замуж, хотя подозревала, что, возможно, беременна от моего брата. — Он не собирался щадить ее. — Почему? Из-за того, что тебе не хотелось оставаться одной с ребенком на руках? В самом деле, если один брат потерян навсегда, то почему бы не выйти замуж за другого? Правда, у него не такая романтическая профессия и он не так хорош собой, но все же это лучше, чем ничего. От него требуется лишь вступить в брак и образцово исполнять супружеские обязанности, среди которых секс занимает не последнее место. Это позволит закрыть глаза на его недостатки.

Эрвин резко отвернулся, словно сам вид Джоан был отныне для него невыносим.

— Но ты ошибаешься. Со мной такие штучки не пройдут. Однако ты хороша в постели, с этим я не стану спорить. Так что в любом случае я смогу заниматься с тобой любовью в свое удовольствие. Никаких обязательств, никаких грязных тайн, никаких сожалений.

Даже если бы он своими руками вырвал сердце из ее груди, боль вряд ли была бы сильнее, чем сейчас. Рыдания сдавили Джоан горло, так что она не могла произнести ни слова. Но ведь она должна была хотя бы частично оправдаться перед ним. Ради них обоих. То, что он сразу поверил в худшее о ней, казалось Джоан невероятным, превращало Эрвина в чужого человека, которого она совсем не знала.

— Когда мы впервые встретились, я и в самом деле…

Голос Джоан прервался: она вспомнила, как Эрвин заговорил с ней после того как похоронная церемония завершилась. «Вы, должно быть, Джоан Кортни. Том часто рассказывал о вас. Не уходите». Он слегка дотронулся до ее руки, затянутой в черную перчатку, и в его глазах, которые до этого отражали только боль утраты, появилось дружеское участие. «Поедемте к нам домой. Я думаю, ваше присутствие будет благотворным для моей матери. И для меня. Благодаря рассказам Тома, мне кажется, я давно знаком с вами».

Так это все началось.

Сейчас Эрвин наблюдал за тем, как она пыталась заговорить, и его губы кривила саркастическая улыбка, словно ему интересно было узнать, каким образом Джоан сможет оправдать то, чему нет оправдания. Это взбесило ее.

— Я не думала, что беременна, и у меня были на то основания. — Она произнесла эти слова отрывисто и резко. На нее снова нахлынули воспоминания о том дне: ужасающее известие о гибели Тома, затем дорога в аэропорт, перелет в Эдинбург, взятая напрокат машина, на которой она добралась до Каслстоува, где смогла проститься с ним.

Все это было невыносимо тяжело для нее, но тогда ей и в голову не приходило, что она могла быть беременной от Тома. Она вернулась в Португалию через пятнадцать дней после похорон, с сожалением распростившись с Эрвином, который остался в Шотландии. После двух недель, которые они провели вместе, едва можно было поверить в то, что случилось: они полюбили друг друга. Но ее ждали срочные дела в Ольяне. И она знала: для того чтобы пожениться как можно скорее — а такое желание возникло у обоих едва ли не с первой встречи, — Эрвину тоже требуется разрешить множество проблем.

Любовь, некое волшебное таинство, ощущение того, что они созданы друг для друга, — не могло же все это исчезнуть бесследно! Или могло?..

Джоан решительно шагнула к мужу. Нет, ему придется выслушать ее!

— Эрвин, Том и я…

— Давай обойдемся без этого! — прервал ее Эрвин. — Я не собираюсь выслушивать пикантные подробности ваших отношений! — Он повернулся и направился к двери. — Надеюсь, ты понимаешь, почему я не поверю ни одному твоему слову. Зачем тебе понадобился тест на беременность, если ты была уверена, что ваша связь осталась без последствий?

— Потому что меня начало тошнить по утрам. И хотя я считала, что беременность исключена, все же решила лишний раз удостовериться, — объяснила Джоан, чувствуя нарастающий гнев. Как мог человек, который утверждал, что будет любить жену до конца своих дней, отказываться даже выслушать ее? Как он мог сказать, что заранее не верит ни одному ее слову?

Ее плечи напряглись, руки сжались в кулаки, и она произнесла громко и отчетливо:

— Том и я никогда не были любовниками!

— В самом деле? Значит, ты просто однажды с ним переспала? Только не говори, что он силой принудил тебя к сожительству. Это на него не похоже. Скорее уж наоборот. Как я успел убедиться, твой сексуальный аппетит нелегко удовлетворить!

Эрвин произнес это с горечью, его лицо испила гримаса боли. Когда он шагнул к двери, в его фигуре чувствовалось напряжение. В этот момент Джоан ненавидела его.

Раньше она никогда не испытывала ни к кому ненависти, даже к Барни. Она презирала его, но не ненавидела. Но сейчас это чувство овладело ею с неистовой силой. Она прошлась туда и обратно по кухне, крепко обхватив себя руками за плечи, словно для того, чтобы не дать бушующему внутри гневу вырваться наружу.

Как он посмел разговаривать с ней, словно с последней шлюхой? Обвинять ее в таких чудовищных вещах? Куда исчез человек, которого она любила больше жизни? И существовал ли он на самом деле или это был лишь идеал, созданный ее воображением? Мужчина, который только что вышел отсюда, был холодным, высокомерным, эгоистичным чудовищем!

И пусть он даже думать забудет о своем «незыблемом» решении изображать счастливую семейную пару! Она в этом не участвует! Уж не считает ли он, что ему заповедано свыше распоряжаться чужими судьбами и что только от него зависит, как она проживет оставшуюся часть своей жизни?

Неужели Эрвин и вправду полагал, что она согласится остаться с человеком, который способен так мерзко подумать о ней? Неужели мог хоть на минуту вообразить, что она безропотно смирится с уготованной ей жалкой участью?

Раз с их браком покончено, она и не подумает ехать с Эрвином в Шотландию и жить там фальшивой жизнью. Ей вполне по силам самой позаботиться о своем ребенке — в конце концов, таким и было ее первоначальное намерение.

Ее ребенку не нужен подставной отец, в особенности такой жестокий и высокомерный тип, как Эрвин Кросс!

Первое, что она скажет ему завтра утром: «Складывай вещички и убирайся прочь из моего дома. Я больше не хочу тебя видеть!»

 

3

Но оказалось, что Эрвин не предоставил ей такой возможности. Он уехал сам.

Солнце только начало золотить склоны холмов, когда Джоан встала с постели, на которой в этот раз спала одна, совершенно разбитая после бессонной ночи.

В какой из комнат провел ночь Эрвин, она не знала, да и не хотела знать. По крайней мере, она пыталась убедить себя в этом, затягивая потуже пояс халата на своей тонкой талии. Как только она обнаружит Эрвина, тут же попросит оставить ее дом и объявит, что он сможет связаться с ней через ее адвоката… когда-нибудь потом. Пусть знает, что не он один способен принимать решения, не оставляя другим возможности выбирать.

Если Эрвин не захотел выслушать ее, поверить ей, тогда их совместная жизнь больше не имеет смысла. И в особенности — те насквозь лживые отношения, которые он посмел ей предложить. Лучше уж окончательный разрыв!

Джоан направилась в кухню. Едва распахнув дверь, она увидела записку — листок бумаги, одиноко лежащий на полированной поверхности стола. На нем знакомым почерком было написано:

«Я пробуду оставшиеся три недели в Сетубале. Перед нашим возвращением в Эдинбург заеду за тобой».

Черт бы его взял! Джоан скомкала записку и швырнула в угол. Ее взбесил непредвиденный отъезд Эрвина. Она даже не знала, в каком отеле в Сетубале он остановится. И теперь была лишена возможности связаться с ним и заявить, что не собирается покорно подчиняться его приказаниям.

Слезы выступили у нее на глазах. Неужели она надеялась, что наутро Эрвин одумается, выслушает ее и поверит ей? Если так, она была полной дурой! Нужно справиться со своими чувствами, иначе ей не прожить здесь оставшиеся три недели.

Внезапно Джоан ощутила знакомое недомогание и бросилась в ванную. Двадцать минут спустя, стоя под душем, она слегка погладила себя по животу и прошептала:

— Ты еще не скоро появишься на свет, малыш, но хлопот с тобой уже предостаточно!

Несмотря на то что Джоан при этом заставила себя улыбнуться, по ее щекам заструились слезы. Она плакала о Томе, который так никогда и не узнает, что у них родится ребенок, о себе и о Эрвине, потерявших свою любовь и вряд ли способных вернуть ее.

Теплые струи воды смывали ее слезы, и понемногу Джоан успокоилась. Она вышла из ванной, одетая в полотняные шорты и топик, с головой, обмотанной полотенцем, и твердо сказала себе, что это были последние слезы, пролитые ею о них троих.

Жизнь продолжается. У нее будет ребенок, и она сделает все, чтобы обеспечить ему или ей самую счастливую жизнь на свете. Даже лучше, что Эрвин решил разорвать их отношения. Теперь она убедилась, что муж никогда по-настоящему не любил ее. Он мог бы поговорить с ней, расспросить обо всем и тогда бы убедился, что она ни в чем перед ним не виновата. Даже то, что он уехал, не предупредив ее, — тоже к лучшему. Иначе она не устояла бы перед искушением затеять ссору, во время которой могла не сдержаться и, чего доброго, врезать ему хорошенько.

Когда они снова увидятся, Джоан уже будет в состоянии сообщить ему о своем решении спокойно и с достоинством. Она хорошо понимала, что любые проявления гнева ничего не изменят. Сейчас Эрвин испытывает к ней лишь презрение. Вся его любовь ушла, и, что бы она ни сказала, что бы ни сделала, ничего уже не изменить. Такова реальность. Смириться с этим тяжело, но все же возможно.

Она справится с болью, как справлялась и раньше. Хотя, по сравнению с тем, что она испытывала сейчас, боль, причиненная ей Барни, казалась не серьезнее булавочного укола. Но в то время у нее ничего не было, и ее мать, сжимая ей руки и плача, пророчила всяческие ужасы, когда Джоан решила порвать с прошлым и уехала из дома, взяв с собой лишь чемоданчик с одеждой.

Однако даже тогда, на пустом месте, она смогла построить новую жизнь. А сейчас у нее есть работа, приносящая доход, и она носит ребенка, которого так хотела иметь.

Итак, в целом, решила Джоан, гадая, сможет ли теперь съесть хотя бы ломтик тоста и выпить стакан воды без того, чтобы это не вызвало очередной бурной реакции, дела обстоят не так уж плохо, и постепенно все образуется.

Но она поняла, что ошибалась, когда неделей позже Эрвин приехал к ней со своей матерью.

Джоан пока не думала о том, чтобы начать новую книгу, и поэтому не отвечала на телеграммы, которые почти непрерывно приходили от ее агента в последние два дня. Принося извинения за то, что беспокоит ее во время медового месяца, тот напоминал ей о церемонии вручения литературных премий, которая должна была скоро состояться в Эдинбурге. Видно было, что он крайне взволнован предстоящим событием, но Джоан оно оставило равнодушной, поэтому она со дня на день откладывала ответ.

Джоан пропалывала сорняки в зарослях благоухающей красной гвоздики, протянувшихся вдоль дорожки из каменных плит, когда услышала шум автомобиля. Она отряхнула руки от земли и пошла к дому, раздосадованная этим нежданным вторжением. Джоан испытала еще большее огорчение, когда увидела, как Эрвин помогает матери выйти из машины.

Она совершенно не представляла, зачем они сюда приехали и о чем с ними разговаривать. Особенно с Самантой Кросс, даже если учесть, что та была одной из самых милых женщин, которых Джоан когда-либо встречала.

Одетая в светло-голубой летний костюм, Саманта сейчас выглядела намного лучше, чем та убитая горем мать, с которой Джоан виделась на продолжении двух недель, проведенных ею в Каслстоуве, поместье Кроссов под Эдинбургом. Впрочем, Саманта невероятно обрадовалась их предстоящей свадьбе и деятельно взялась за подготовку к ней. В результате небольшой прием, устроенный в честь бракосочетания, на редкость удался.

— Джоан! — радостно воскликнула Саманта, едва увидев невестку. — Как мило с твоей стороны пригласить меня сюда! Но я не стану слишком надоедать вам, обещаю. Я пробуду здесь всего пару дней.

Значит, Эрвин не рассказал матери ничего о том, что произошло между ними. Иначе Саманта не выглядела бы такой оживленной и жизнерадостной. Но он ведь и не собирался этого делать, напомнила себе Джоан, стараясь изобразить на лице хоть какое-то подобие улыбки. Разве он не заботился превыше всего о том, чтобы оградить мать от новых ударов судьбы?

— Я так рада вас видеть! — Джоан наклонилась к Саманте, и та поцеловала ее. На Эрвина Джоан старалась не смотреть, тем более что он в этот момент доставал из багажника чемоданы. Она видела только его тень, и с радостью согласилась бы, чтобы он так и остался тенью. Тогда ей удалось бы сохранить душевный покой и не пришлось бы снова испытывать боль и гнев, с которыми она уже почти справилась. — Думаю, вы не откажетесь выпить чего-нибудь.

— О, с удовольствием! Мы приехали прямо из аэропорта. Ах, как мило у тебя здесь. Такой чудесный дворик и все эти цветы! Лилии просто чудо. А какая роскошная герань!

Почти не слыша похвал, которые гостья щедро расточала дому и саду, Джоан провела ее в прохладную, затемненную гостиную и усадила в глубокое уютное кресло.

— Слава богу! Наконец-то я смогу разуться, — со вздохом облегчения произнесла Саманта.

Джоан тем временем отправилась в кухню. Выйдя из гостиной, она увидела Эрвина, который нес чемоданы наверх. Джоан сжала губы и сделала вид, что не замечает его. В кухне она плотно закрыла за собой дверь. Она могла бы догнать его и спросить, что все это значит. Зачем ему понадобилось привозить сюда свою мать, когда их брак, заключенный столь недавно, уже потерпел полное и окончательное крушение? Да еще и убеждать ничего не подозревающую женщину в том, что невестка сама пригласила ее в гости?

Однако Джоан решила не расспрашивать его ни о чем. Ей хотелось поскорее скрыться от него. Всю последнюю неделю она говорила себе, что сможет выдержать этот внезапно обрушившийся на нее удар и что, когда она снова встретится с Эрвином, то останется равнодушной. Во-первых, она разумная взрослая женщина, а не глупая девчонка. А во-вторых, ей уже пришлось однажды пережить нечто подобное. Она сможет разорвать все связи с прошлым и начать новую жизнь.

Но Джоан ошибалась. Она вовсе не была равнодушной. Прежняя боль нахлынула на нее с новой силой.

Джоан достала из буфета два бокала, а из холодильника — бутылку белого вина. Ей необходимо было прийти в себя. Она собиралась выпить немного вина, даже если Саманта и не составит ей компанию.

Но Саманта охотно к ней присоединилась.

— Чудесное вино и такое холодное! Сейчас это очень кстати. А где же Эрвин?

— Он понес ваши вещи наверх. — «И это почему-то заняло у него невероятно много времени», — хотелось добавить ей. Джоан прилагала все усилия, чтобы хоть немного расслабиться. Хотя к чему эти старания? Все равно рано или поздно Саманта узнает, что ее невестка вскоре перестанет считаться таковой.

Пока гостья рассказывала о перелете, Джоан, держа в руке бокал, сидела в кресле и раздумывала, не лучше ли сообщить все новости прямо сейчас. Она уже прикидывала, в какую форму облечь свое сообщение и как лучше к нему приступить, но тут Саманта заживо похоронила эту идею.

— Джоан, я должна сказать тебе: ваш брак с Эрвином стал одним из самых счастливых событий в моей жизни. Конечно, это не смягчило потерю Тома, но очень помогло справиться с горем и дало силы жить дальше. С тех пор как умер мой муж, главным для меня было видеть моих мальчиков счастливыми.

В голосе Саманты зазвенели слезы, потому что она заговорила о самом ужасном, что может случиться в жизни женщины, — о потере ребенка.

— Как любая мать, я хотела, чтобы мои сыновья нашли себе хороших жен и у них родились дети. Я уже начала отчаиваться, что этого никогда не случится. — Она с нежностью улыбнулась Джоан. — Том… ну, он был перекати-полем. А Эрвин, наоборот, врос корнями в семейный бизнес. Но когда он пригласил тебя провести у нас какое-то время после похорон Тома, я подумала, что это знак свыше! Мне доставляло радость просто смотреть на тебя… и надеяться на будущее. Я видела, что происходит между вами. Да и кто бы этого не увидел? Я замечала, что вы пытаетесь сдерживать свои чувства, хотите получше узнать друг друга перед тем, как прийти к какому-то решению. Хотя Эрвин и я уже довольно много знали о тебе из рассказов Тома.

Мысль о том, что мой единственный оставшийся в живых сын встретил настоящую любовь, дала мне силы пережить ужасное горе. И вот, когда он позвонил несколько дней назад, чтобы узнать, как я себя чувствую, я попросила разрешения приехать к вам. Я не собираюсь оставаться надолго, — поспешно добавила Саманта. — У вас медовый месяц. Но я подумала, что, если увижу вас обоих, это укрепит мою веру в Божью справедливость. Ведь Он посылает нам как хорошее, так и плохое, и дает силы, чтобы со всем справиться.

Улыбка Саманты сияла любовью и спокойствием, в то время как у Джоан сердце обливалось кровью. Как отважиться открыть правду и разрушить хрупкое счастье этой женщины, снова погрузить ее в темную пучину горя?

Эрвин решил, что они должны и дальше изображать счастливую семейную пару, поскольку знал: правда убьет Саманту. Джоан поняла это. То, что она раньше считала тираническим принуждением, теперь казалось ей разумным решением человека, который сознает свой долг перед матерью.

Бог свидетель, Джоан не собиралась соглашаться с мужем или оправдывать его. Она хотела навсегда вычеркнуть Эрвина из своей жизни, никогда больше не видеть его и не слышать о нем. И предвидела, что придется пройти долгий путь, чтобы избавиться от боли, которую она испытывала, осознав, что любовь Эрвина в одночасье превратилась в ненависть.

Не зная, что сказать Саманте, Джоан вновь наполнила ее бокал и сделала глоток из своего, все еще нетронутого. В этот момент послышался голос Эрвина:

— Ты уверена, что тебе можно пить?

Ну как же, беременность и алкоголь несовместимы! Ребенок Тома был еще одним существом, о котором ему предстояло теперь заботиться.

— Не сердись. Скоро будем ужинать. Лучше присоединяйся к нам! — ответила за невестку Саманта, не подозревавшая об истинной причине недовольства сына. Затем она подняла бокал, и в глазах ее блеснули гордость и материнская любовь.

Джоан поставила свой бокал на низкий столик, чувствуя, что руки у нее слегка дрожат. Затем украдкой взглянула на Эрвина. Тот улыбнулся матери и небрежной походкой вошел в комнату, засунув руки в карманы обтягивающих черных брюк. Белая шелковая рубашка мягко облегала широкие плечи.

Красоту его мужественного лица немного нарушали глубокие складки, залегшие в углах четко очерченного рта. Смуглая кожа приобрела нездоровый желтоватый оттенок. Джоан подумала, что эта неделя не прошла бесследно и для него, и неожиданно ощутила прилив сострадания. Если бы только он выслушал ее до конца, то поверил бы, что они с Томом никогда не были любовниками.

— Ну вот, теперь вы вместе, — начала Саманта, глядя на них сияющими глазами. Джоан удивилась: неужели эта умудренная жизнью женщина настолько ослеплена восторгом от увиденного, что даже не подозревает ничего плохого? — И я хочу вам сообщить, что приехала вовсе не за тем, чтобы изображать кумушку при молодоженах. Есть одна вещь, которую мне нужно обсудить с вами обоими. Конечно, я могла бы сказать об этом по телефону, но я хотела, чтобы вы были рядом со мной…

Голос Саманты непроизвольно дрогнул, и Джоан поняла, что под ее внешней жизнерадостностью по-прежнему скрывается глубокая скорбь.

— Мы очень рады, что ты приехала, — мягко произнес Эрвин и слегка сжал плечо матери. — Я сам еще ничего здесь толком не осмотрел, так что теперь у нас будет прекрасная возможность сделать это вместе. Моя жена очень хочет показать нам все свои любимые места.

Джоан и не подозревала о таком своем намерении. Роль преданной жены, которая с увлечением таскает мужа и его мать на долгие экскурсии вдоль побережья, окончательно подорвет ее силы. Она пришла в такое замешательство, что, когда Эрвин спросил: «Так что же ты хотела с нами обсудить, ма?» — поспешно встала и сказала первое, что взбрело на ум:

— Пора готовить ужин. Вы наверняка проголодались, Саманта. Может, расскажете нам обо всем за едой?

Джоан взяла свой бокал, пошла в кухню и опять плотно закрыла за собой дверь. Сердце ее бешено колотилось. Саманта сказала, что погостит недолго. Но это будут мучительные дни. Неужели она считает их с Эрвином счастливыми новобрачными? Но в то же время, какие у нее могли быть поводы для подозрений? Джоан не хотела еще сильнее омрачать жизнь этой и без того несчастной женщины, но понимала, что дальше так продолжаться не может. Теперешняя ситуация уже сейчас была почти невыносима для нее.

Она выплеснула в раковину остатки вина. Эрвин прав: ей лучше воздерживаться от спиртного.

— Я рад, что ты согласилась с моим решением, — услышала Джоан за спиной все тот же холодный голос.

От неожиданности она вздрогнула. Эрвин неслышно вошел в кухню, и сейчас, после его слов, у нее появилось ощущение, словно ее неожиданно окатили холодной водой. Неужели он забыл, чем они были друг для друга еще совсем недавно?.. И разве мне не следует сделать то же самое? — подумала Джоан и отвернулась.

— На этот раз ты оказался прав. Но ты тоже можешь ошибаться, и тебе следует об этом помнить.

Ей было все равно, задумается ли Эрвин над ее словами или нет. Он отказался выслушать ее историю и пресекал все попытки заговорить на эту тему. Что до нее, Джоан не собиралась постоянно подвергаться унижениям.

— Почему бы тебе не занять Саманту, пока я готовлю ужин?

Конечно, она многое могла бы сказать ему. Но сейчас ей хотелось одного: чтобы он со своим каменным лицом и холодными нравоучениями оставил ее в покое. Все ее чувства и без того были в беспорядке с тех пор, как она узнала, что беременна, а теперь, когда Эрвин вернулся и привез с собой мать, они грозили совсем выйти из-под контроля.

Джоан знала, что долго не выдержит, и даже не собиралась прилагать особых усилий. Но у Эрвина, похоже, были другие планы.

— Мама сейчас на террасе, наслаждается солнцем и вином. Она ведь уже немолода, и путешествие ее сильно утомило.

— Тогда ей вообще не следовало приезжать! — Джоан резко повернулась и оказалась лицом к лицу с Эрвином. — Как ты думаешь, что я почувствовала, когда увидела вас обоих? Ты мог бы позвонить и предупредить меня! — Едва произнеся эти слова, Джоан пожалела, что дала им сорваться с языка. Бедной женщине нужна была эта поездка, чтобы восстановить душевные силы, ненадолго позабыть о своем горе и обрести покой и счастье. Присутствие Эрвина было настолько тяжело для Джоан, что она даже толком не понимала, о чем говорит.

— Я и не подозревал, что ты такая эгоистка. — Эрвин взглянул на нее с неприязнью и, секунду помедлив, добавил: — Ты выглядишь нездоровой. Иди подыши свежим воздухом, ужин я приготовлю сам. И держи себя с моей матерью как подобает. Если ты хоть чем-то расстроишь ее, я заставлю тебя…

Джоан стремглав выбежала из кухни, даже не дослушав угроз. Когда она оказалась в своей комнате, ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. Как он посмел обращаться с ней как с последней тварью? Как он мог?

Она отшвырнула туфли в угол, стянула рубашку и шорты, в которых работала в саду, и решительно направилась в ванную.

Через десять минут Джоан вышла оттуда, завернувшись в махровое полотенце. Она знала теперь, что делать. Ради своего будущего ребенка ей следовало оставаться спокойной. И не опускаться до уровня Эрвина: не говорить жестоких и несправедливых вещей и ни на ком не срывать зло, не приходить в бешенство и не ломать вещей.

Джоан надела бирюзовое шелковое платье, не доходящее до колен и оставляющее полностью открытыми ее слегка загорелые руки. Цвет платья оттенял голубизну глаз, а тонкая ткань выгодно подчеркивала каждый изгиб тела. Скоро ей придется носить бесформенные балахоны, а после рождения ребенка она превратится в почтенную матрону. Так отчего бы сейчас не показать себя с лучшей стороны и не подчеркнуть свою привлекательность? Кто сможет ей это запретить? Во всяком случае, не этот наглый тип, который считается ее мужем.

С одобрением взглянув на себя в зеркало, Джоан откинула волосы назад и слегка надушила шею лавандовой водой.

Да, она хороша собой и сексуальна! И если человек, которого она любила, так быстро охладел к ней, то уж теперь у нее хватит ума больше не влюбляться. С этим покончено!

— Ты выглядишь потрясающе! — воскликнула Саманта, когда Джоан вышла во внутренний дворик, где Эрвин уже расставлял салаты на столе.

— Спасибо. — Джоан улыбнулась в ответ и села в плетеное кресло напротив гостьи. Она заметила, что привлекла внимание Эрвина, но упорно отказывалась встретиться с ним взглядом. Каждый раз, когда он смотрел на нее, она не видела в его глазах ничего, кроме гнева или пренебрежения. Хватит с нее!

— Веришь или нет, но когда-то я была очень стройной. А потом появились сыновья, и вот что со мной стало! — Глаза Саманты весело блеснули. А Джоан подумала: боже мой, в один прекрасный день ей предстоит узнать, что она скоро станет бабушкой… ребенка Тома.

Джоан сжала виски кончиками пальцев. Как Саманта встретит эту новость? Кажется, ей суждено, едва лишь придя в себя после одного потрясения, пережить другое, не менее тяжелое. Кто бы мог поверить, что решение, которое они с Томом приняли когда-то, породит такую цепь совершенно неожиданных последствий…

— Мне нужно переодеться к ужину, — прервала ее мысли Саманта. — Я отлучусь ненадолго, чтобы привести себя в порядок?

— Нет-нет, — поспешно сказала Джоан, которой не хотелось оставаться наедине с Эрвином.

Она чувствовала, что пока еще остается уязвимой для его обидных замечаний. Сейчас он снова ушел в кухню, но мог вернуться с минуты на минуту, а вместе с ним и все то плохое, что доставляло ей столько мук.

Джоан сделала над собой усилие и улыбнулась:

— Вы прекрасно выглядите, правда! Лучше останьтесь и мы поболтаем.

Они говорили до тех пор, пока Эрвин не появился из кухни с блюдом пасты, приправленной оливковым маслом и чесноком.

— Наши съестные припасы подходят к концу, — сообщил он без малейшего намека на упрек. — Придется удовольствоваться пастой и салатами.

Да, так и должно было случиться. За последнюю неделю Джоан ни разу не выбралась в магазин, потому что чувствовала отвращение к еде и почти ничего не ела. То, что Эрвин сказал «у нас», опять на словах показывая, что они — одна семья, вызвало у нее раздражение.

— Ужасно, не правда ли, Саманта? — Улыбка Джоан была столь же ослепительна, как и ее наряд. — Мы все никак не можем выбраться в окружающий мир. Даже за едой!

Она смотрела на Эрвина и видела, что ее слова — соль на открытую рану. Рот его сжался, в глазах мелькнула боль. Джоан сказала себе, что ей наплевать. Он может разложить свою обиду по полочкам, но не сможет смириться с ней. А если даже и сможет, подумала она, глядя, как Эрвин ухаживает за матерью, то все равно ему будет чертовски неприятно.

— Ну вот, а теперь, — произнесла Саманта умиротворенным и в то же время немного торжественным тоном, — я расскажу вам о том, ради чего приехала. — Она слегка провела по губам бумажной салфеткой и продолжила: — Как ты помнишь, Джоан, твоя мать помогала мне с подготовкой к вашей свадьбе и оставалась в Каслстоуве, когда ты уезжала сюда, чтобы закончить работу, а Эрвин улаживал деловые проблемы в Эдинбурге. Одним словом, за это время мы с ней очень сдружились. И сейчас… — Она перевела взгляд на сына. — Не знаю, может быть, я тороплю события, но я надеюсь, что вы вернетесь в Каслстоув, и он станет вашим домом. Я бы хотела, чтобы ваши дети выросли там. Этот дом был нашим семейным гнездом вот уже много лет.

Джоан поймала предостерегающий взгляд серо-стальных глаз и изо всех сил прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать возглас протеста.

— Ты уверена? — спросил Эрвин, слегка наклонившись вперед, для того чтобы лучше разглядеть выражение лица матери в сумерках. — Я не хочу, чтобы ты потом раскаялась в своем решении.

Джоан недоверчиво взглянула на него. Но Эрвин, казалось, говорил совершенно серьезно.

— Ты ведь так любишь свой дом — все твои воспоминания связаны с ним. Я уж не говорю о саде, которым ты так гордишься.

— Ну, после того как я сегодня побывала в саду Джоан, я могу быть спокойна за свой. — Саманта улыбнулась и слегка дотронулась рукой до руки сына. — Тома больше нет, да и при жизни он не стремился к оседлости. Каслстоув принадлежит вам.

— Даже если так, — возразил Эрвин, — я не хочу слишком резко вторгаться в твою жизнь. Не сейчас… — Его голос прервался, и Джоан против воли была тронута его внимательным отношением к матери. Мне бы хватило и десятой доли такого участия, подумала она.

— Обо мне не беспокойтесь! — Саманта улыбнулась им обоим. — То, что я на самом деле собиралась вам сказать, заключается в следующем: я не хочу оставаться одна! Даже не знаю, кому впервые пришла в голову эта идея, мне или Карен, но мы решили, что нужно собрать всю семью вместе. Неподалеку от нашего дома продается коттедж. Ты помнишь чету Сноу, Эрвин? Так вот, они решили перебраться на юг, поближе к дочери и внукам. И сейчас Карен уже наверняка договаривается с агентом о покупке их дома, а свой собственный выставляет на продажу. Ну, что вы об этом думаете?

Джоан словно онемела. Эрвин, кажется, сказал что-то, но она не расслышала его слов. Ее мать ничего не говорила ей о продаже их маленького домика в Ковентри, где Джоан родилась. И это глубоко ее задело.

— С тех пор как я поселилась здесь, я много раз просила маму переехать ко мне. А она все твердила, что это далеко от родных корней. Но, выходит, ее намерения изменились.

Джоан с трудом поднялась на ноги. Звезды ярко сияли на темном бархате неба, легкий ветерок доносил с гор запах свежей травы и цветов. Ночь была такой прекрасной, а она испытывала смятение, боль и гнев одновременно.

— Извините меня, Саманта, я пойду к себе. — Джоан собрала тарелки со стола, сложила их в стопку и через силу улыбнулась: — Если вам что-нибудь понадобится, спросите у Эрвина.

 

4

— Как ты можешь быть такой грубой с ней?

Дверь спальни бесшумно затворилась за ним, и Джоан поспешно натянула мягкую льняную простыню до подбородка. В сузившихся глазах Эрвина вновь мелькнуло презрение. Это было больше, чем Джоан могла вынести.

Ее мать так и не простила ей того, что она в свое время развелась с Барни. Мать всегда восхищалась зятем и даже после того, как узнала всю правду, все же спросила дочь: «Возможно, ты довела его до этого, дорогая?»

Собственный брак Карен принес ей сплошные разочарования. Отец Джоан, мужчина из себя видный, не пропускал ни одной юбки и окончательно исчез, когда ей исполнилось четырнадцать. Разумеется, Карен мечтала увидеть свою дочь счастливой в замужестве. Теперь, когда она узнает, что второй брак Джоан оказался еще менее удачным, чем первый, она будет в полном отчаянии.

— Убирайся! — бросила она. — У меня нет настроения для разговоров.

На самом деле ей нужно было очень многое сказать Эрвину. Хотя бы то, какое она приняла решение, а заодно попытаться еще раз рассказать свою историю. Ей следовало поступить так гораздо раньше, как только она поняла, что между ними происходит. Но смерть Тома еще не отошла в прошлое, и Эрвин настолько тяжело переживал ее, что Джоан не хотела усугублять его страдания. И решила, что лучше подождать. Тогда она уже считала, что идея с искусственным оплодотворением была ошибкой. Или, по крайней мере, ей хотелось верить, что это так. Сейчас Джоан раскаивалась в том, что тянула с объяснениями в надежде, что время залечит душевную рану Эрвина.

Да, ей было что сказать ему, но нервный стресс, длившийся всю последнюю неделю, окончательно подорвал ее силы, высосал из нее последние остатки энергии.

— Ах, у тебя нет настроения! Звучит убедительно, ничего не скажешь. — Эрвин приблизился к кровати, медленно расстегивая пуговицы рубашки. — Твое «я» слишком много значит для тебя, чтобы считаться с окружающими, не так ли? Твои проблемы — это единственно, что важно. Ты согласилась выйти за меня замуж, начисто «позабыв» о том, что вы с Томом были любовниками, потому что это показалось тебе подходящей возможностью вырастить его ребенка. А потом, когда я сказал, что у меня на этот счет другие планы, ты пришла в бешенство.

Он снял рубашку и бросил ее на кресло. Его смуглая кожа казалась атласной в мягком рассеянном свете ночника. Рот слегка дернулся, когда Эрвин заговорил снова:

— А сегодня ты так резко обошлась с Самантой только из-за того, что твоя мать — удивительно, не правда ли? — предпочла ее общество твоему.

Джоан зажмурилась, изо всех сил стараясь не расплакаться. Никогда еще она не ощущала с такой силой всю тщетность своих попыток устроить собственную жизнь. Ей не было и девятнадцати, когда Барни Бленнер со своими дорогими костюмами, роскошным автомобилем и ослепительной улыбкой совершенно вскружил ей голову. А всего лишь год спустя ее радужные надежды развеялись как дым, потому что она поняла, что вышла замуж едва ли не за преступника.

Тогда, собрав остатки сил, Джоан построила новую жизнь на обломках старой. Но сейчас, похоже, сил уже не осталось. Она полностью утратила способность бороться. Так что теперь…

Внезапно она услышала шорох сбрасываемой одежды совсем близко.

— Что ты собираешься делать? — воскликнула она, обернувшись к Эрвину.

— А как ты думаешь? — Брюки последовали за рубашкой.

При виде знакомого мускулистого тела Джоан непроизвольно вздрогнула.

— Ты не можешь здесь спать! — Джоан была в панике. — Ведь мы больше не муж и жена!

— Так и есть, — холодно ответил Эрвин. — Но не беспокойся, я смогу преодолеть соблазны, которые ты так щедро расточаешь. Зачем тебе понадобилось сегодня надевать то платье? Чтобы показать, чего я лишился? Извини, на меня это не подействовало. Дай мне лечь.

— Нет! — Джоан снова закрыла глаза, поскольку сейчас Эрвин стоял перед ней уже обнаженным. Она еще крепче вцепилась в простыню, укрывавшую ее до подбородка, потому что на ней самой тоже ничего не было.

Матрац прогнулся под его тяжестью, и Джон пробрал озноб. Чувствовать, что Эрвин так близко, было для нее самой настоящей пыткой.

— Я тоже от этого не в восторге, — сухо заметил Эрвин, гася ночник. — Но Саманта всегда просыпается очень рано. Чуть свет она уже встает и принимается хлопотать по дому. — Джоан почувствовала, как Эрвин набросил на себя другой край простыни. — Если увидит, что мы спим в разных комнатах, она поймет, что что-то неладно.

— И в этом все дело? — не удержавшись, с иронией спросила Джоан. Неужели он совсем не подозревает о ее чувствах?

— На данный момент именно в этом. — Голос Эрвина, доносящийся из темноты, по-прежнему звучал ровно. — Она только недавно начала приходить в себя, и я не хочу причинять ей боль. Том всегда был ее любимцем. Но, разумеется, она одинаково тяжело переживала бы потерю любого из нас. Теперь я остался один, и чувство вины не позволяет мне причинять ей хоть малейшее огорчение. А сейчас будем спать, хорошо?

Он повернулся к ней спиной, позаботившись о том, чтобы между ними осталось достаточное расстояние. Джоан продолжала лежать неподвижно, глядя в темноту.

То, что Эрвин упомянул о чувстве вины, казалось ей нелепым. Разве не так? Или было еще что-то в их отношениях с братом, о чем она и не подозревала? Что-то, что могло объяснить неожиданное и резкое превращение любящего мужа, верного друга и духовно близкого ей человека в грубого и безжалостного эгоиста.

Но что бы там ни было, наверняка для Эрвина это было тяжелым воспоминанием, потому что начисто отсекло все прежние чувства к ней с неумолимостью хирурга, орудующего острым скальпелем…

Размеренное дыхание Эрвина заставляло каждый нерв Джоан болезненно натягиваться и трепетать. Она постаралась улечься почти на самом краю большой двуспальной кровати, но, несмотря на это, чувствовала, что все ее тело ломит от мучительного напряжения.

Как он мог спать таким крепким, безмятежным сном? И почему она сама не в силах сделать то же самое? Почему должна лежать без сна и ощущать, как каждая клеточка тела исступленно жаждет его прикосновения? Почему бы ей просто не позабыть о нем и не продолжить жить собственной жизнью? Так, как поступил он сам по отношению к ней…

Если бы Эрвин по-настоящему любил ее, он бы согласился ее выслушать и поверил бы ей. Но он этого не сделал. Значит, он не любил ее. Почему бы и ей не перестать любить его?

Неразрешимые вопросы вихрем проносились в мозгу Джоан, лишь напрасно мучая ее. Но стоило ей подумать о том, чтобы спуститься в рабочий кабинет и просмотреть наконец телеграммы, присланные агентом, как ее сморил тяжелый, беспокойный сон. Проснувшись, она обнаружила, что лежит, почти вплотную прижавшись к обнаженному телу Эрвина.

Едва осмеливаясь вздохнуть, Джоан осторожно приоткрыла глаза. Серый предрассветный сумрак заливал комнату, и Джоан увидела, что, сами того не желая, они ночью придвинулись друг к другу. Кто из них проявил при этом большую инициативу, было уже неважно. Оставалось решить, что делать дальше.

Рука Эрвина покоилась на ее плече, ладонь касалась спины. Джоан лежала, обнимая его за талию. Сердце ее заколотилось, тело горячей волной окатило желание, неподвластное никаким доводам разума.

Эрвин крепко спал, грудь его равномерно вздымалась и опускалась. Джоан постаралась обуздать нахлынувшие чувства, но это ей не удалось. А когда попыталась выровнять учащенное дыхание, ей показалось, что ее легкие сейчас разорвутся.

Она понимала, что должна высвободиться из объятий Эрвина, но сделать это следовало как можно осторожнее, чтобы не разбудить спящего. Но ее тело, казалось, налилось свинцом и все глубже погружалось в мягкий матрац, одновременно крепче прижимаясь к телу Эрвина. Джоан чувствовала, как словно невидимые электрические искры пробегают между ними, пробуждая знакомые импульсы в самой глубине ее существа. Кожа стала влажной от выступившей испарины и на ощупь походила на скользкий шелк.

Джоан с усилием разжала руки, заставляя их выпустить все, что она по праву считала своим до того ужасного дня, который разбил ее жизнь. Нельзя поддаваться неугасающему желанию. Физически Эрвин все еще оставался привлекательным для нее, но духовно они уже совсем чужие друг другу…

Джоан уловила момент его пробуждения по глубокому, прерывистому вздоху. Затем рука Эрвина скользнула по обнаженной женской груди. Это мгновенно заставило его сбросить остатки сна.

Значит, уже поздно думать о том, как бы отстраниться, не разбудив его. Слишком поздно. Джоан с трудом перевела дыхание, и ее глаза наполнились слезами.

Нет смысла отрицать, что они все еще хотели друг друга. Но стал бы он заниматься с ней любовью? А если бы и стал, было ли это просто страстью без любви или знаком того, что он изменил свое отношение к ней, отбросил презрение и недоверие и захотел разобраться в том, что случилось?

Но, может, ей самой стоит попытаться убедить его в своем желании начать все сначала, в том, что ее любовь не угасла даже после всех жестоких, несправедливых слов, которые ей пришлось от него услышать?

Джоан уже собиралась потянуться к мужу, прошептать, как она любит его и раскаивается в случившемся, но в этом момент Эрвин рывком поднялся с кровати и, собрав разбросанную как попало одежду, направился в ванную.

Она со стоном зарылась головой в подушку и крепко стиснула руки. Судя по тому, с какой быстротой Эрвин отстранился от нее, можно было подумать, что он обнаружил в постели рядом с собой гремучую змею!

Когда боль немного утихла, Джоан вытерла глаза, несколько раз глубоко вздохнула и, свесив ноги с кровати, потянулась за халатом. Накинув его, она подошла к высокому, во всю стену, зеркалу. Ее волосы были растрепаны, полупрозрачная ткань почти не скрывала наготы. Но Джоан это совершенно не заботило. В нынешней ситуации ложная скромность была абсолютно неуместна. За всю эту долгую ужасную неделю она поняла, что, несмотря на все свои старания, так и не смогла разлюбить Эрвина. Она лишь обманывала себя, утверждая, будто ей это удалось. Но у нее осталась гордость.

Джоан подошла к стеклянным дверям ванной, стараясь не смотреть на смутные очертания обнаженного тела Эрвина под струями воды.

— Тебе не кажется, что все это невыносимо? — спросила она громко, чтобы заглушить шум льющейся воды.

— Я тоже не в восторге, — донесся до нее голос Эрвина. Затем он выключил душ и в следующее мгновение оказался лицом к лицу с Джоан. Бедра его были обмотаны полотенцем, мокрые пряди волос прилипли ко лбу, на сильном, мускулистом теле поблескивали капли воды.

Джоан невольно стиснула руки, с трудом преодолевая желание прикоснуться к нему.

— Тогда сделай что-нибудь! — резко сказала она. — Или я сама этим займусь!

Эрвин принялся вытирать волосы краем полотенца, и оно съехало набок.

— Что это значит? — Он испытующе взглянул на нее.

Джоан вызывающе вскинула голову. После того как она потеряла его любовь, ее уже ничто не испугает.

— Для начала тебе придется выслушать меня. Я хочу рассказать, что именно произошло между мною и Томом.

— Нет! — В его глазах промелькнуло знакомое раздражение. — Я не желаю выслушивать твои россказни, которыми ты надеешься оправдать себя. Меня от них тошнит заранее.

Нет, мне не убедить его, безнадежно подумала Джоан. Даже если встать перед ним на колени и умолять выслушать ее, результат будет тот же самый.

Стараясь справиться с растущим в душе отчаянием, Джоан ровным тоном произнесла:

— Что ж, если ты хочешь решить проблему таким способом, — дело твое. И раз ты продолжаешь оставаться таким бесчувственным и упрямым, то, вероятно, ты никогда по-настоящему не любил меня. Я не собираюсь унижаться перед тобой. Но предупреждаю, я больше не буду играть роль счастливой новобрачной. Я не поеду с тобой в Каслстоув, чтобы там продолжать ломать эту комедию. И я считаю, что нужно рассказать обо всем Саманте, пока она сама не заподозрила неладное. А она заподозрит рано или поздно.

Глаза Эрвина недобро сверкнули.

— Чем позднее это случится, тем лучше. И ты прекрасно знаешь почему! Или ты настолько занята своими переживаниями, что чувства других для тебя ничего не значат?

Удар попал в цель. Сердце Джоан мучительно заныло. Конечно же, она не хочет причинять несчастной женщине новые горести. Значит, Эрвин и в самом деле никогда не любил и не понимал ее, если считает способной на такую низость.

Джоан крепко зажмурилась, чтобы скрыть подступающие слезы, и услышала холодный голос Эрвина:

— На то время, что мама гостит здесь, тебе придется играть свою роль. Ты хорошо справилась с ней сегодня утром, так что, думаю, продолжать в том же духе при свете дня не составит для тебя особой трудности.

Джоан задохнулась от возмущения. Как он смеет? То, что произошло утром, было чистой случайностью, и она ни в коей мере не провоцировала его возбуждения. Если он хотел ее…

А он действительно хотел ее! Джоан догадалась об этом по тому, как чуть дрогнули его ноздри, по напряженной челюсти и слабому румянцу, выступившему на скулах. Быстрый взгляд, брошенный на ее полуобнаженное тело, тоже был достаточно красноречив. Какой-то темный вихрь взметнулся в груди Джоан. Возможно, Эрвин больше не любит меня, но продолжает хотеть, в этом нет сомнения, торжествующе подумала она. Желание угасает медленнее, чем любовь.

— У тебя явно больше проблем, — не удержавшись, ехидно заметила она и добавила: — Я оденусь в ванной.

Эрвин отступил, давая ее пройти. Но сделал это недостаточно быстро, подумала Джоан, развязывая пояс халата. Возможно, он ненавидит себя за то, что продолжает желать ее, но не в силах ничего с этим поделать.

 

5

Должно быть, она бессознательно стремилась отплатить ему за боль и унижение, что испытала по его вине. Спустившись во дворик, где Эрвин вместе с матерью завтракали, она заметила, как его лицо напряглось, а рот превратился в узкую прямую линию. Значит, она не зря надела лимонно-желтые шелковые шорты и облегающий топик того же цвета.

— Ты похожа на утренний луч солнца, — с улыбкой заметила Саманта, вероятно, позабыв о том, как внезапно и, пожалуй, невежливо, невестка оставила ее накануне вечером.

— Спасибо. — Джоан улыбнулась в ответ, испытывая непритворную радость. Что ж, пока есть достойная публика, она подыграет Эрвину, и даже не без удовольствия! Она докажет ему — а главное себе, — что совсем не сломлена и жизнь в ней по-прежнему бьет ключом.

Джоан села боком к столу, выставив напоказ длинные стройные ноги. Мускул на щеке Эрвина дернулся, взгляд скользнул по ее ногам вверх, к округлых бедрам и тонкой талии, и на мгновение остановился на грудях, соблазнительно выступающих под светлым шелком.

Джоан почувствовала, как ее соски твердеют, и, очевидно, Эрвин тоже это заметил, потому что резко поднялся и направился к дому, бросив на ходу:

— Я принесу кофе!

— Бог мой, я и не думала, что доживу до того дня, когда Эрвин решит сделать что-то по хозяйству! — воскликнула Саманта. — Ты хорошо влияешь на него.

Да, но не так, как вам кажется, с иронией подумала Джоан. Саманта отложила свой прибор и взяла салфетку.

— Он даже предлагал мне поджарить яичницу, хотя все знают, что я сижу на строжайшей диете. Можно выпить чего-нибудь безалкогольного?

— Да, пожалуйста. — Джоан налила в бокал апельсиновый сок из запотевшего графина и откинулась на спинку стула, стараясь выглядеть умиротворенной. К счастью, в это утро приступ тошноты длился всего несколько минут, и ей удалось выпить стакан воды. В ответ на замечание Саманты о диете она полушутливо заметила: — По утрам я всегда ем мало, но во время ланча мне вполне удается наверстать упущенное.

С этими словами она взяла бокал и сделала вид, что поглощена его содержимым. Внезапно на нее нахлынули дурные предчувствия. Пройдет не так уж много времени, и ей придется сказать Саманте о беременности. Собирается ли Эрвин принять ребенка Тома и воспитывать его как своего, чтобы избежать нежелательного скандала? В таком случае он будет неприятно удивлен: раз нет никакой надежды сохранить их брак, она осуществит свое решение порвать с ним. Как скоро это произойдет, зависело от того, через какое время Саманта сможет вынести такую новость и не потерять душевного равновесия.

Эрвин вернулся из кухни, неся свежесваренный кофе. Он поставил поднос на стол и обратился к матери:

— Может, ты побудешь здесь и немного отдохнешь, пока мы съездим в деревню за продуктами?

Джоан взяла из рук Эрвина чашку с кофе и взглянула на него, пытаясь угадать его истинные намерения. Кажется, она поняла, в чем дело. Теперь он уже сомневался в том, что сможет играть роль любящего мужа достаточно долгое время на глазах у матери. К тому же он наверняка хочет остаться наедине с Джоан, чтобы в любой момент возобновить прежние оскорбления.

— Ну что ты, дорогой! — воскликнула она еще до того, как Саманта успела ответить. — Неужели твоя мама проделала такой долгий путь, чтобы все время сидеть дома? Почему бы нам всем вместе не поехать в Ольян? Там мы сможем пройтись по магазинам, пообедать, прогуляться вдоль побережья. — Она повернулась к гостье с ослепительной улыбкой. — Что скажете?

— О, это будет замечательно, дорогая! — просияла Саманта. И Джоан заметила, как легкая растерянность, появившаяся было на ее лице, исчезла. Когда Эрвин предложил матери остаться в доме одной, Саманта, должно быть, почувствовала себя неловко. Наверняка ей даже показалась, что она здесь лишняя. Все-таки Эрвин, несмотря на всю свою заботливость, порой ведет себя на редкость бестактно. Кажется, ему и в голову не пришло, что Саманту могло расстроить его предложение.

Джоан обернулась к Эрвину, чье лицо приняло знакомое холодное выражение, и, по-прежнему улыбаясь, сказала:

— Вот видишь, дорогой, как чудесно все устроилось!

Его глаза потемнели, когда она снова откинулась на спинку стула и вызывающе закинула руки за голову. В глубине души Джоан торжествовала. Если Эрвин вздумает обвинить ее в том, что она нарочно выставляется напоказ, — что ж, он будет прав. Это был единственный способ, которым она еще могла отвоевать потерянные позиции.

— Тогда пора собираться. — С этими словами Эрвин повернулся к ней спиной и принялся рассматривать неровную горную цепь. Его голос прозвучал сдержанно, но все же Джоан уловила под обманчивым спокойствием стальные нотки.

Она с ленивой грацией потянулась, как бы не торопясь выполнять его распоряжение. Похоже, первый раунд за ней. Да, так оно и есть. Джоан увидела, как напряглись плечи Эрвина под серо-зеленой рубашкой, заправленной в черные обтягивающие джинсы. Она и в самом деле одержала над ним победу!

Повернувшись к Саманте, Джоан посоветовала:

— Наденьте туфли без каблуков. Ведь нам придется много ходить. И возьмите шляпу от солнца. Если у вас нет, я одолжу вам одну из моих.

С этими словами она направилась в дом и поднялась к себе в комнату, стараясь не думать о предстоящей поездке. Если удастся спокойно дожить до того момента, когда Саманта уедет, тогда и настанет время размышлять.

Она надела тонкую хлопчатобумажную блузку и жилетку из более плотной ткани. Верхние пуговицы блузки Джоан оставила незастегнутыми, чтобы придало ей соблазнительный вид. Затем обулась в плетеные сандалии, взяла соломенную шляпу и, захватив еще одну для Саманты, спустилась вниз.

По пути в деревню Эрвин отбросил холодную сдержанность и вел себя непринужденно. Он точно следовал указаниям Джоан, и вскоре они миновали расположенный на склоне холма ряд белых домиков с красными черепичными крышами, а затем спустились в долину.

Итак, Эрвин решил показать ей, что они оба могут играть в эту игру. На лице его не осталось и следа от прежней холодности и отстраненности. Правда, глаз его Джоан не могла разглядеть за темными стеклами солнечных очков. К счастью, Саманта болтала без умолку и ее восторженные комментарии по поводу всего, мимо чего они проезжали, лишали Джоан необходимости поддерживать разговор.

Когда они вошли в магазин, заполненный пестро одетыми людьми, и Саманта заявила, что готова целыми днями гулять по окрестностям, Джоан готова была расцеловать ее.

— У меня есть идея получше, — заявил Эрвин, с нежностью глядя на раскрасневшееся, счастливое лицо матери. В руках у него было множество пакетов и свертков с продуктами, поэтому он кивнул в сторону небольшого уличного кафе, расположенного на краю суматошной рыночной площади. — Подождите вон там, пока я не отнесу все это в машину, а потом мы найдем какое-нибудь приятное заведение для ланча.

Он обращается с матерью как с ребенком, подумала Джоан. С больным ребенком, который требует особенной заботы и внимания. Джоан и сама поймала себя на этом, когда мягко взяла Саманту под руку и заговорщически шепнула:

— А мы тем временем выпьем отличного кофе. Ничего похожего на ту дрянь, которую подают у нас!

Она поймала одобрительный кивок Эрвина перед тем, как тот развернулся и начал прокладывать путь сквозь галдящую, беспорядочную толпу. Итак, он считает, что с Самантой и в самом деле нужно обращаться именно так. Его второй приказ — играть любящую жену все то время, что Саманта находится рядом с ними, — будет выполняться ею с таким старанием, что Эрвин пожалеет о нем. И не один раз! Уж за это она ручается!

Пока они пили кофе, Саманта с интересом рассматривала площадь, окаймленную апельсиновыми деревьями, и причудливые здания с аркадами из светлого камня, в лучах солнца казавшиеся ослепительно белыми.

— Здесь просто чудесно! Все так и наполнено жизнью! — воскликнула она. — Я понимаю, почему ты решила здесь поселиться. Надеюсь, ты не будешь слишком скучать по Ольяну, когда переселишься в Каслстоув. Но, конечно, вы с Эрвином проведете еще немало счастливых дней в Португалии!

Джоан с горечью подумала о том, что никогда не переедет в Каслстоув, и они с Эрвином не проведут ни единого счастливого дня в Португалии. Но Саманта узнает правду не раньше, чем сможет ее вынести.

Джоан с трудом заставила себя улыбнуться и отхлебнула еще кофе. Она старалась не думать об утраченной любви и о тени Тома, которая словно вставала из могилы и застилала все то, что прежде казалось таким светлым и прекрасным.

Но Том не был виноват в случившемся. Так же, как и она сама. Они сделали то, что им казалось разумным и правильным. И Джоан действительно поначалу считала, что их попытка не увенчалась успехом.

Нет, вина за все происходящее лежит только на Эрвине. Это он отказался выслушать ее и с легкостью начал думать о ней бог весть что…

— Постарайся не сердиться на свою мать за то, что она собралась переехать поближе ко мне.

Голос Саманты прервал печальные размышления Джоан, с которыми она столько раз собиралась покончить. Но, очевидно, подходящий момент еще не настал.

— Вчера вечером известие об этом тебя шокировало. Я знаю, что Карен собиралась написать тебе обо всем, но, видимо, пока не решилась. — Пожилая женщина осторожно дотронулась до руки Джоан. — Она была благодарна тебе за предложение переехать сюда. Но, как она сама мне объясняла, Португалия лежит слишком далеко от ее родных мест, и еще ты обустроила дом по своему вкусу, у тебя бывает множество людей, и ей не хотелось мешать тебе. Мы с ней сошлись на том, что молодому поколению не нужны маменьки, которые вечно вмешиваются не в свои дела. Поэтому и я сама решила уехать из Каслстоува. Мы с Карен с удовольствием оставим вас в покое. А если поселимся вдвоем, то не будем чувствовать себя одинокими.

И когда это Саманта с мамой успели так подружиться! — с досадой подумала Джоан. Когда развод с Эрвином будет предан огласке, они окажутся по разные стороны баррикад.

— Секретничаете? — спросил подошедший к ним Эрвин с таким видом, будто не сомневался: кому-то опять перемывают косточки.

— А как же! — Саманта улыбнулась, поднялась и взяла сумочку. — Пойдем куда-нибудь обедать — я умираю с голоду! И не смотри так сердито! — Она слегка постучала указательным пальцем по широкой груди Эрвина. — Мы, женщины, имеем право на свои маленькие тайны!

Могла бы этого и не говорить, поморщилась Джоан. Она видела, как Эрвин улыбнулся матери, но, когда перевел взгляд на жену, в его глазах стояло привычное презрение. Наверняка он подумал сейчас о ребенке, которого она носит. О ребенке Тома.

Внезапно ей захотелось, чтобы этот день поскорее закончился, а Саманта уехала домой. Захотелось, чтобы Эрвин снова любил ее, чтобы время повернулось вспять…

Но этого никогда не произойдет. Джоан машинально шла за своими спутниками по лабиринту узких, вымощенных булыжником улиц. Нервы ее были натянуты как струны, а сердце лежало в груди холодным камнем. Она не знала, как доживет до вечера, потому что уже сейчас чувствовала себя хуже некуда.

Есть два решения, как-то отстраненно подумала она. Первое — таскаться по городу с убитым видом, в результате чего Саманта начнет подозревать неладное. И второе — изображать счастливую молодую жену, как приказал ей Эрвин.

Гордость опять заставила Джоан выбрать второе. Глубоко вздохнув, чтобы справиться с подступающими слезами, она проскользнула между Самантой и Эрвином и, взяв обоих под руки, двинулась дальше. Ее нога тесно соприкасалась с ногой Эрвина все то время, что они шли рядом.

Внезапно она почувствовала, как легкая дрожь пробежала по его телу и рука, переплетенная с ее рукой, напряглась. Джоан постаралась скрыть довольную усмешку.

— Недалеко отсюда есть превосходный ресторанчик с видом на море, — сказала она. — Можно поесть на веранде и подышать морским воздухом.

Эрвин вопросительно взглянул на мать, и та воскликнула:

— Звучит заманчиво! Ну что ж, показывай дорогу!

Джоан свернула на знакомую улицу, не выпуская руки Эрвина и по-прежнему прижимаясь к нему всем телом. Она говорила себе, что это доставляет ему мучения, которые он вполне заслужил. Однако в конце концов волнующее ощущение его близости заглушило все прочие ее мысли и чувства.

Они уселись за столик, стоявший немного в стороне от других, под навесом из вьющихся виноградных лоз. Джоан подумала, что место выбрано удачно. Если ей снова захочется подразнить Эрвина, этого не увидит никто из посторонних. Краем глаза она заметила, что он с трудом справляется с обуревающими его чувствами.

Взгляд, который Эрвин бросил на нее, когда она скользнула на свое место, задержался на уровне расстегнутых пуговиц блузки, затем переместился вниз на длинные загорелые ноги. Да, он явно сожалел о том, что она так хорошо выполняет его указания!

Что ж, прекрасно! Джоан одарила мужа сияющей улыбкой и постаралась убедить себя, что получает ни с чем не сравнимое удовольствие. Желая продлить миг торжества, она накрыла ладонью руку Эрвина и слегка погладила. Мышцы его тут же напряглись, и Джоан поняла, что он едва сдерживается, чтобы не отдернуть руку. Но здесь была Саманта, и под внимательным материнским взглядом Эрвин не осмелился хоть как-то проявить недовольство.

— Должно быть, мне придется заказывать ланч, дорогой, — промурлыкала Джоан. — Здесь почти не говорят по-английски. Ольян еще не превратился в центр международного туризма.

— Хорошо, — кивнул он, но Джоан видела, что ему не понравился ее покровительственный тон. Эрвин привык сам отдавать распоряжения.

Ничего, как-нибудь переживет. Джоан просмотрела меню и выбрала овощной салат с красным перцем и пряностями и моллюсков в чесночном соусе.

— Ну, что вы на это скажете? — спросила она у своих спутников. Получив утвердительные ответы, Джоан подозвала официантку и заговорила с ней по-португальски.

Несколько лет назад, когда она только приехала сюда, выучить язык было ее первоочередной задачей. Поэтому сейчас ей было приятно восхищение Саманты:

— Дорогая, твоим талантам просто нет предела!

Улыбнувшись, Джоан сняла соломенную шляпу и тряхнула головой. Она видела, каким жадным взглядом Эрвин смотрит на длинные волнистые пряди ее волос, и, обращаясь к Саманте, кокетливо произнесла:

— Полагаю, вам лучше спросить об этом у моего мужа. — И вдруг, поймав довольную ответную улыбку, замерла, охваченная внезапным чувством вины.

Почему она решила, что несчастная женщина должна жить в мире дурацких иллюзий, который они с Эрвином заботливо создавали для нее? Джоан стало стыдно. Она словно увидела в истинном свете то, что раньше представлялось ей просто рискованной затеей. Внезапное открытие обрушилось на нее всей своей тяжестью, заставив сердце тревожно заныть.

Но почти сразу же вслед за этим Джоан пришлось испытать настоящий ужас. Когда Саманта, извинившись, отправилась «попудрить носик», Эрвин взял ее сильными жесткими пальцами за подбородок и сказал:

— Я прекрасно знаю, что ты делаешь и почему ты это делаешь. — Тяжелый взгляд серых глаз остановился на ее губах. — Наш брак — лишь видимость, и, будь уверена, я не собираюсь набрасываться на то, что ты так соблазнительно выставляешь напоказ. Человек способен вынести очень многое, прежде чем окончательно забудет о своих принципах.

И тут же его губы прижались к ее губам, и он с силой раздвинул их языком, проникая внутрь. Джоан попыталась отстраниться, руки ее сжались в кулаки, и она уперлась ими в грудь Эрвина. Но она боролась не столько с ним, сколько со своим внезапно вспыхнувшим желанием… до тех пор пока не ощутила, что прикосновения мужских губ становятся иными — ласкающими, глубоко чувственными.

Невероятно, но Джоан вдруг почудилось, что именно так он целовал ее еще совсем недавно, когда они любили друг друга и она была нужна ему. Джоан перестала сопротивляться, ее кулаки разжались, и она принялась слегка поглаживать плечи мужа, чувствуя, как внутри нее бушует пламя.

Мысли разом покинули ее. Джоан ощущала только свое тело, охваченное одним стремлением: принадлежать Эрвину, отдать ему всю свою любовь и страсть. Ее сознание уже не воспринимало реальность, полностью погрузившись в мир грез…

Это продолжалось до тех пор, пока Эрвин не отстранил ее мягким движением. Но когда он заговорил, голос его звучал по-прежнему бесстрастно:

— Подумай, прежде чем играть со мной в эти игры. Ты можешь дразнить меня, но это палка о двух концах. Так что будь осторожнее, дорогая женушка, иначе в один прекрасный момент угодишь в свою же собственную ловушку.

 

6

Джоан откинулась на спинку сиденья, предоставив беседе Эрвина с матерью идти своим путем.

Итак, Эрвин объявил ей войну. Вот что означал его поцелуй и холодные, угрожающие слова, которые он произнес потом. Мужчины способны заниматься сексом, не испытывая любви, и, очевидно, Эрвин не был исключением. Но Джоан не могла перестать любить его, как бы ни старалась, как бы ни презирала себя.

Почему она повела себя так глупо? Почему, улыбаясь и расточая призывные взгляды, не постаралась в то же время удержать Эрвина на расстоянии?

Да, она опустилась до дешевых приемов, обычно ей не свойственных. Но сейчас обстоятельства никак не назовешь обычными, с горечью подумала Джоан. Как ужасно чувствовать неприязнь и презрение человека, которого по-настоящему любишь. Ненависть, любовь, боль и отчаяние смешались в ее душе, заставляя действовать в столь нехарактерной для нее манере, что она сама удивлялась и негодовала на себя…

Остаток дня Джоан показывала Саманте окрестности дома, изо всех сил пытаясь быть любезной. Эрвин сказал, что ему нужно сделать несколько деловых звонков, и ушел в ее кабинет. Как подозревала Джоан, он останется там и после того, как закончит необходимые переговоры. Что ж, чем меньше она будет видеть его, тем лучше.

Однако Эрвин появился, когда они с Самантой сидели за ужином — омлет с приправами и свежие фрукты. Джоан тут же изобрела предлог, чтобы уйти:

— Мне нужно полить цветы. Думаю, вы не против остаться с сыном и послушать, как идут дела в семейном бизнесе?

Она надела старые спортивные туфли, выгоревшую рубашку и завязала волосы в хвост. Как всегда, вид узких мощенных камнем дорожек, по сторонам которых росли лилии, лаванда и кусты роз, подействовал на нее умиротворяюще и хотя бы ненадолго вернул ей душевное равновесие.

Итак, стремление отплатить Эрвину его же монетой привело лишь к тому, что их обоюдная ненависть усилилась. К тому же то, как она флиртовала с ним, нельзя было назвать достойным поведением…

Звук шагов по каменным плиткам заставил Джоан вздрогнуть. Она повернула голову, и тут же ее сердце подскочило в груди. К ней направлялся Эрвин!

На его лице было все то же застывшее выражение. Но когда он подошел ближе, Джоан заметила боль в его глазах, боль, которую он напрасно старался скрыть. Она почувствовала жалость и сострадание к нему, а заодно и злость на себя за глупое, нарочитое кокетство. Хватит ли у нее мужества сказать ему об этом? У Джоан возникло предчувствие, что сейчас наступает переломный момент в их отношениях. Если бы она могла заставить его поверить в свою искренность…

— Мама сказала, что хочет лечь пораньше. А вот это я нашел в твоем кабинете. — Эрвин протянул ей какие-то бумаги. — Телеграммы от твоего литературного агента. Последнюю принесли сегодня утром, и ее тон почти истерический. Наверное, тебе давно пора разобраться с ними.

Да, это были те самые телеграммы, которые она так долго оставляла без ответа. Джоан безразлично пожала плечами:

— Да, наверное. Но я думала, что это не так уж срочно.

— Не так уж срочно? — удивился Эрвин. — Даже если речь идет о вручении одной из самых престижных литературных наград?

В наступающих сумерках морщины по обеим сторонам его рта выглядели глубже. Не отвечая на его вопрос, Джоан спросила:

— Послушай, мы можем поговорить?

Но она не знала с чего начать. Если бы только ей удалось найти хоть одну-единственную трещинку в этом монолите оскорбленной гордости!

— Я как раз хотел предложить тебе то же самое. — Эрвин шагнул к ней. — Тут есть на чем посидеть? — С этими словами он протянул руку и, заведя ее за спину Джоан, сунул сложенные телеграммы в задний карман ее джинсов.

От прикосновения его пальцев легкая дрожь пробежала по ее телу. Однако все, что она могла сделать, — это попытаться не замечать ее и покорно следовать за Эрвином. Вскоре они дошли до маленькой беседки, почти скрытой кустами роз и олеандров.

Сердце Джоан сжалось от боли. Она поняла, почему Эрвин выбрал место подальше от дома. Должно быть, решил, что их разговор будет проходить на повышенных тонах, и не захотел, чтобы Саманта их услышала. Но как он мог привести ее именно сюда! Разве забыл те долгие вечера, которые они проводили здесь, любуясь закатом, тесно прижавшись друг к другу, вдыхая аромат роз и временами отпивая вино из оплетенной соломой бутылки? Они шептали друг другу слова любви и не в силах были разомкнуть объятий…

Или он полностью стер из памяти эти воспоминания, потому что они, как и она сама, уже больше ничего не значили в его жизни?

Джоан захотелось вернуться в дом, чтобы избежать лишних страданий. Но им с Эрвином и в самом деле нужно было поговорить. А сегодня он впервые сам изъявил желание обсудить с ней сложившуюся ситуацию, вместо того чтобы отдать ей очередной невыполнимый приказ и уйти прочь.

— Я хочу извиниться за то, как вела себя сегодня, — на одном дыхании произнесла Джоан, боясь, что мужество оставит ее. — То, что я делала, было ребячеством!

— Ну, я бы этого не сказал. Ты вела себя как вполне взрослая женщина. Женщина, которая готова заниматься сексом с утра до вечера с одним мужчиной, хотя прекрасно знает, что носит ребенка от другого.

Джоан закрыла глаза и стиснула зубы, чтобы вынести очередное оскорбление, произнесенное резким холодным тоном. Что бы он ни сказал сегодня, она это заслужила. Джоан прислонилась головой к столбику, поддерживающему крышу беседки, и еле слышно произнесла:

— Все не так просто.

— Разве? Но можешь не тратить времени на извинения. Считай, что наш развод уже состоялся.

Джоан не стала спрашивать, что он подразумевал под этим заявлением. Она только надеялась, что Эрвин не собирается дать ей то, о чем, по его мнению, Джоан сама хотела просить его.

— Кстати, о сексе, — заметил Эрвин почти непринужденным тоном. — Насколько я успел узнать, твои сексуальные аппетиты достаточно велики. Странно, что ты не затащила меня в постель сразу после того, как мы познакомились. Подумать только — через двадцать четыре часа после нашей встречи я уже был словно в угаре! Постоянно представлял, как занимаюсь с тобой любовью. Мы даже обсуждали это, — сухо добавил он. — Помнишь? И решили, что обстоятельства для этого явно неподходящие. Смерть Тома… Потом ты вернулась сюда, чтобы завершить срочную работу, а я остался в Англии, чтобы в свою очередь закончить необходимые дела.

А дни, что мы вместе провели в Каслстоуве, готовясь к свадьбе, были невероятно сумбурными. Из-за всего этого мы решили подождать до первой брачной ночи. Как романтично! — В голосе Эрвина прозвучало презрение. — Ты вела себя на редкость разумно. Таким путем ты хотела одурачить меня, заставить поверить, что этот ребенок мой. Даже если бы он и родился немного раньше срока, что с того? Но, возможно, тебя даже это не заботило. Ведь я был лишь вовремя подвернувшейся заменой первоначального кандидата в мужья.

Господи, да он ненавидит меня! Джоан стиснула пальцами виски, чувствуя, как ее голова раскалывается. Разве может любовь, исчезнувшая в мгновение ока, возродиться в огне столь жестокой, неумолимой ненависти?

Даже если она расскажет ему все, как было и он поверит ей, изменится ли что-нибудь после этого? Джоан не знала ответа, но должна была узнать во что бы то ни стало.

Она подняла голову и вызывающе взглянула в лицо Эрвина. Затем перевела дыхание и выпалила:

— Я хочу рассказать тебе, как был зачат ребенок Тома!

— Ты и в самом деле думаешь, что меня интересуют подробности? — От его голоса по коже Джоан пробежали мурашки. — Ты непостижима! — С этими словами Эрвин резко повернулся, видимо собираясь уйти.

— Эрвин! Подожди!

Но он уже шел по направлению к дому…

Было совсем темно, и Джоан с трудом различала низкие столбики, ограждавшие густые заросли растений. Она с трудом справлялась с охватившим ее гневом, который заставлял бешено пульсировать кровь в венах. Эта ужасная история началась не из-за того, что она оказалась беременной от другого мужчины. Виноват во всем был сам Эрвин, со своей безжалостной непреклонностью и душевной черствостью!

Когда Джоан вошла в кухню, Эрвин уже наливал виски в бокал. Он стоял к ней спиной, а когда повернулся, стало ясно: к нему вернулось прежнее спокойствие и он контролирует свои эмоции.

Черт бы его побрал! Джоан не собиралась сдерживаться. Чувствуя, как в крови бушует адреналин, она подошла к мужу, и вызывающий взгляд ее зеленовато-голубых глаз встретился с его холодным, слегка пренебрежительным.

— Вместо того чтобы сообщать пикантные подробности вашего романа с Томом, почему бы тебе не рассказать о своем первом муже? — неожиданно спросил он.

— О Барни? — Брови Джоан изумленно взметнулись вверх. — С чего ты вдруг о нем вспомнил? Кажется, раньше он тебя совсем не интересовал.

— Да, он казался чем-то совершенно незначительным, когда я еще верил, что ты воплощенное совершенство. Прошлое тогда не имело значения — только наше настоящее и будущее. Но сейчас говорить о будущем нет смысла. — Эрвин выдвинул стул и уселся на него верхом, скрестив на спинки мускулистые руки, в одной из которых держал бокал. Казалось, он сидит в такой позе уже час или два, ведя с ней непринужденную беседу.

Джоан пожала плечами, затем открыла дверцу холодильника и, достав бутыль апельсинового сока, налила себе немного в бокал. Ей хотелось закричать или заплакать, но она боялась разбудить Саманту.

Эрвин глотнул виски.

— Ну, так что? Поскольку мы, как выяснилось, совершенно по-разному смотрим на многие вещи, я решил спросить тебя об этом человеке. Ты сказала, что вы давно разошлись с ним. Из-за чего, интересно? Он был не слишком красив? Недостаточно хорош в постели? Небогат?

Джоан захотелось выплеснуть апельсиновый сок ему в лицо, но ее руки так дрожали, что она едва могла держать бокал. Она поставила его на стол, и Эрвин с нетерпением взглянул на нее:

— Или была какая-то другая причина? Может, он сам решил развестись с тобой, когда понял, что ты не та, за кого себя выдаешь?

Значит, он готов обсуждать ее отношения с первым мужем, поскольку не может слышать о ее предполагаемой связи с Томом! Джоан была слишком возмущена, чтобы спокойно рассуждать. Как она могла влюбиться в этого тупого, бесчувственного болвана!

Он жаждет подробного отчета о ее жизни с Барни. Хорошо же, она все ему расскажет. А если это окажется не то, что ему хотелось услышать, пусть винит только себя. Джоан изобразила на лице некую пародию на улыбку и начала:

— Барни был весьма хорош собой. — Немного изнежен, как ей казалось теперь, с ее нынешними представлениями о мужской красоте, но не говорить же об этом Эрвину! — Все девчонки сходили по нему с ума, и даже ее мама считала его чуть ли не божьим даром, посланным дочери с небес. — Губы Джоан слегка кривились: — Мы познакомились на дне рождения у одного из моих друзей. Я мгновенно потеряла голову и влюбилась в Барни без памяти…

Потому что тогда ей отчаянно хотелось быть любимой! А у родителей она почти не находила любви и тепла. Отец постоянно был в разъездах, а в свободное время волочился за женщинами, так что едва обращал внимание на дочь. Мать же в основном жаловалась на свою печальную участь.

Джоан невольно положила руку на живот. Ее ребенок ни за что не должен страдать оттого, что брак его матери оказался столь непрочным!

— К тому же, — сухо продолжала она, — я не могла пожаловаться на его сексуальные способности. — Она была невинной, когда встретила Барни, так что ей было не с кем сравнить его. Только занимаясь любовью с Эрвином, она открыла для себя всю полноту наслаждения. Но ей не хотелось даже думать об этом. Если она начнет вспоминать, какую любовь обрела, а потом потеряла, то, чего доброго, расплачется.

Джоан слышала учащенное дыхание Эрвина и понимала, что ей удалось сорвать с него маску ледяного безразличия. Но она не могла позволить себе испытывать какие-то эмоции по отношению к нему. Не меняя тона, Джоан продолжала:

— К тому же он оказался достаточно богат. Я тогда работала в редакции местной газеты, а он был владельцем сети магазинов. У него был дорогой автомобиль, и по вечерам он возил меня в самые шикарные клубы. Ему льстило, что все смотрят на меня. Он сорил деньгами так, словно черпал их из бездонного сундука. Я узнала, что это за сундук, когда однажды пораньше вернулась с работы. Побочная деятельность, приносящая ему огромные доходы. А фактически самое настоящее уголовное преступление — он подделывал кредитные карточки. — Джоан опустила голову. — Веришь или нет, но я презираю любую нечестность. Я возненавидела его за ту паутину лжи, которой он опутал меня. И оставила его.

— Это правда? — спросил Эрвин. Теперь его показное безразличие полностью исчезло.

— Думаешь, я все это придумала? — спросила Джоан. — Я могу сочинять страшные истории на бумаге, однако откровенна во всем, что касается моей личной жизни… — Она внезапно замолчала, поймав тяжелый, испытующий взгляд Эрвина.

— И что ты сделала?

— Что сделала? — Джоан слегка нахмурилась и покачала головой. Вот уже многие годы она не вспоминала о Барни. Тогда она твердо решила начисто стереть память о нем и начать все сначала. Она видела, во что такая жизнь превратила мать, и не хотела, чтобы ее саму постигла подобная участь. — Конечно же, пошла в полицию.

Даже если сказала это излишне резким тоном, Джоан не раскаивалась. Их семейной жизни с Барни в одночасье пришел конец. Она устала от ночных клубов, шикарных ресторанов, шумных сборищ… и постоянных мучительных раздумий о том, откуда муж берет столь огромные деньги, и ответных уверений, что ему опять повезло в казино.

— Маму это известие буквально убило. Она сказала, что я должна была просто оставить Барни, но не заявлять в полицию. Очень плохой совет! Рано или поздно все бы открылось, и тогда никто бы не поверил, что я не была его соучастницей.

— А так все убедились в твоей невиновности? — Глаза Эрвина пристально изучали ее лицо.

Джоан пожала плечами. Потом взяла бокал с соком и сделала большой глоток. Ее гнев утих, и она ощущала лишь бессилие перед нынешней ситуацией, которая была гораздо тяжелее той, что ей пришлось пережить много лет назад.

— Думаю, у большинства людей все-таки возникли определенные подозрения на этот счет. После того как судебный процесс закончился, я уехала в Португалию, взяв с собой немногим более того, что было на мне надето. Я ни за что не хотела брать с собой вещи, купленные на краденые деньги. Я вернула себе девичью фамилию и добилась развода с Барни, после того как он провел два года в тюрьме.

Джоан попыталась угадать, о чем думает Эрвин, но это оказалось невозможно. А ведь еще совсем недавно они были настолько близки, что порой читали мысли друг друга.

Должно быть, Эрвин обдумал услышанное и, как все прочие, решил, что ее бывший муж стал преступником, чтобы удовлетворить растущие запросы жены. А потом она хладнокровно сдала его полиции, не дожидаясь, пока он сам попадется на своих махинациях, потому что предвидела: скользкая дорожка, на которую он ступил ради нее, скоро кончится. Эрвин наверняка почувствовал расположение к Барни, которого счел, как и себя, невинно пострадавшим из-за безнравственной стервы.

Эти опасения подтвердились, когда Эрвин глухо произнес:

— Что ж, ты почти заставила меня поверить, что совершила высокоморальный поступок. Ты хорошо умеешь обращаться со словами. Так и должно быть — ведь это твоя работа. Но есть одна вещь, по поводу которой даже ты не сможешь оправдаться, — тот факт, что ты выходила за меня замуж, зная, что беременна от другого мужчины.

Гнев охватил Джоан с новой силой.

— Прекрати! Послушал бы лучше, что говоришь! Это ребенок Тома, а не какого-то «другого мужчины»! Почему тебе так трудно произнести его имя?

Впрочем, Джоан уже начала обо всем догадываться. И если ее предположение подтвердится, станет ясно, почему Эрвин так упорно отказывается выслушать ее, стоит только заговорить о Томе.

— Потому что одна лишь мысль о том, что вы были вместе, приводит меня в бешенство! — последовал резкий ответ.

— Приводит в бешенство? Вплоть до сегодняшнего дня тебя ничуть не интересовал мой первый брак! Ты считал его не стоящим внимания. И никогда не спрашивал, были ли мужчины в моей жизни уже после развода. Казалось, ты вообще не знаешь, что такое ревность!

Произнеся эту гневную тираду, Джоан немного успокоилась. В глубине души она не в силах была поверить, что Эрвин не испытывает к ней ничего, кроме ненависти, и продолжала надеяться, вопреки здравому смыслу, что сможет каким-то образом снова завоевать его любовь.

— Что до меня, — продолжала она, — я действительно не хотела знать, с кем ты спал до того, как мы встретились. Я верила, что только наше будущее имеет значение, а не то, что случилось в прошлом. Уверена, что и ты думал также.

Эрвин пожал плечами, и в его глазах мелькнуло раздражение:

— Не вижу причин это обсуждать.

— А я вижу, — возразила Джоан. — По крайней мере одна причина все-таки существует. Спроси себя, стал бы ты испытывать те же самые чувства ко мне, если бы знал, что отцом моего ребенка стал случайный знакомый, с которым у меня была недолгая связь до того, как мы с тобой встретились. А потом спроси еще, отчего ты категорически отказываешься выслушать меня, когда я пытаюсь объяснить, что произошло между мною и твоим братом.

— Все слишком очевидно, чтобы еще что-то объяснять. — Эрвин говорил ровным тоном, но его брови почти сошлись у переносицы. Интересно, задумался ли он хоть немного над ее словами? — Этот разговор ни к чему не приведет. Мы только напрасно изводим друг друга.

Он отставил пустой бокал, и Джоан поняла, что если сейчас позволит ему уйти, то потеряет свой последний шанс. Видя, что Эрвин встал и направляется к двери, она твердо произнесла:

— Том никогда не был моим любовником. Мы просто дружили, вот и все. Я хотела иметь ребенка. Том согласился стать донором для меня. Зачатие было просто клинической процедурой. Если не веришь, можешь навести справки в клинике.

Эрвин на секунду замер, затем медленно повернулся к ней. Что-то похожее на насмешливое удивление промелькнуло в его глазах.

— Я прямо-таки восхищаюсь твоей необузданной фантазией. Благодаря ей твои книги занимают самые высокие позиции в списках бестселлеров. Но я не отношусь к числу твоих восторженных почитателей.

Хотя надежда Джоан была совсем крошечной, она почувствовала невыносимую боль, утратив ее. Едва не оттолкнув Эрвина, она бросилась вон из кухни, прежде чем он успел заметить выражение глубокого отчаяния на ее лице. Взбежала по ступенькам, ворвалась в свою комнату и захлопнула дверь.

Через какое-то время она услышала, как Эрвин тоже поднимается и заходит в одну из гостевых комнат. Что-то темное и тяжелое сжало ей сердце. В этот раз он даже не позаботился о том, что подумает Саманта, и решил спать один.

Джоан наконец-то нашла в себе силы рассказать правду о ребенке Тома. И что же в итоге? Эрвин не поверил ей!

— Поздравляю, милая! Ты просто умница! — воскликнула Саманта, когда Джоан на следующее утро спустилась во внутренний дворик. — Эрвин все мне рассказал!

Джоан сунула руки в карманы просторной рубашки, в которой обычно работала в саду, и постаралась сделать вид, будто знает, о чем идет речь. Она плохо спала ночью, а наутро, как всегда, почувствовала тошноту. Из-за этого ей было не до нарядов, и она надела первое, что подвернулось под руку.

Она осмотрелась и увидела, что Эрвин сидит в шезлонге, держа в руках развернутую газету. На нем были лишь старые шорты с бахромой по краям. Джоан невольно отвела взгляд.

Словно бы уловив ее недоумение, Эрвин нехотя произнес:

— Я рассказал маме о телеграммах, которые пришли от твоего литературного агента, и о предстоящем вручении литературных наград. В списке претендентов твое имя стоит одним из первых. — Он опустил газету на колени и слегка провел пальцами по волосам, приглаживая густые темные пряди.

Джоан непроизвольным движением вынула из нагрудного кармана солнечные очки и надела их. Нельзя позволить Эрвину разглядеть в ее взгляде острую потребность, которую она испытывала в нем. Допустить, чтобы он узнал, как каждый раз, когда она смотрит на него, ее тело буквально ломит от отчаянного, опустошающего желания. У нее еще оставалась гордость, не говоря уже об инстинкте самосохранения. Джоан рассчитывала если не на первое, то хотя бы на второе.

— И поскольку нам придется вернуться в Эдинбург, чтобы дождаться результатов, я уже заказал билеты на тот самый рейс, которым летит мама. К счастью, там еще были свободные места.

Саманта тут же защебетала что-то о прелестях путешествия по воздуху, но ошеломленная Джоан почти не слышала ее. Итак, Эрвин опять планировал ее жизнь, даже не спрашивая, чего она хочет. Самое худшее — и, возможно, самое непереносимое из всего этого — было то, что Джоан опять ничего не могла поделать.

Она повернулась и медленно пошла вдоль каменного ограждения, стараясь расслабиться и чувствуя, как горячий ветер вздувает ее рубашку, прижимая к телу. Подняв голову, она вдыхала нежный аромат садовых цветов, смешанный с более терпким запахом горных трав.

Еще совсем недавно жизнь казалась ей такой простой и понятной. У нее было все — восхитительный дом в прекрасном, живописном месте, которое она любила за то, что все здесь дышало жизненной силой и энергией, успешная писательская карьера. Единственное, что порой омрачало ее безмятежное существование, — это жгучая потребность держать на руках, обнимать и ласкать своего собственного ребенка.

И, по иронии судьбы, именно этот долгожданный ребенок, который понемногу рос внутри нее, стал причиной того, что она лишилась человека, которого любила больше всего на свете.

— Дорогая, почему бы тебе не обсудить со своим агентом все заключительные детали? — Джоан не заметила, как Эрвин подошел и встал рядом. Его рука мягко легла ей на плечо.

Она дернулась, собираясь отшвырнуть эту руку, закричать, чтобы он не смел называть ее «дорогая», потому что на самом деле не испытывает к ней никаких чувств, кроме ненависти и презрения. Но взгляд Эрвина откровенно предостерегал: «Только не в присутствии Саманты!» Когда же он заговорил, голос его прозвучал ровно и беззаботно, как прежде:

— Нам осталось провести здесь еще пару дней, так что мы с мамой, не беспокоя тебя, побродим по окрестностям, осмотрим деревню, спустимся к морю. А ты тем временем займешься приготовлениями к отъезду.

Значит, Эрвин решил дать ей передышку. Несмотря ни на что, Джоан была благодарна ему за это. Она даже нашла в себе силы посоветовать, что именно нужно осмотреть в деревне и как добраться до местечка, где сохранились развалины крепости и церкви тринадцатого века. Но только у себя в кабинете, куда не доносилось ни звука снаружи, Джоан смогла наконец немного собраться с мыслями.

Она села за письменный стол и положила голову на скрещенные руки. Итак, она проведет несколько часов в одиночестве, избавленная от необходимости притворяться ради душевного спокойствия Саманты. И все благодаря Эрвину. Правда, меньше всего при этом он беспокоился обо мне, с горечью подумала Джоан. Просто понял, что нервы ее натянуты до предела, и не захотел, чтобы она сорвалась в присутствии Саманты, разрушив радужные иллюзии бедной женщины.

Он и сам был не прочь скрыться от нее на несколько часов. Избавиться от постоянного присутствия женщины, которую он когда-то любил, а сейчас не мог смотреть иначе как с презрением и недоверием.

Джоан отбросила волосы за спину и принялась набирать номер литературного агента.

 

7

Каслстоув был все тем же очаровательным местом, каким Джоан его запомнила. Просторный, вытянутый в длину дом из темного камня пробудил в ее сердце недавние воспоминания. Насколько светлой представлялась ей будущая семейная жизнь всего несколько недель назад!

Нет, нельзя так думать, твердо решила Джоан, пытаясь полностью переключиться на бурные приветствия домоправительницы. Хэтти Касс была «движимым имуществом», как выразилась хозяйка дома. Одна из самых старых слуг, деятельная, решительная, всегда доброжелательная — она являлась почти членом семьи.

Джоан постаралась отбросить гнетущую печаль. Это удавалось ей в течение последних нескольких дней, но лишь по той причине, что нужно было сделать тысячу различных вещей, — и еще две тысячи, которые она сама придумывала, чтобы занять себя, — перед тем как оставить свой дом под Ольяном.

— Я приготовила парадные комнаты для вас и миссис Кросс, — сказала Хэтти, обращаясь к Эрвину. Она улыбалась приветливо и вместе с тем горделиво, уверенная, что сделала все как нужно.

Интересно, тут же подумала Джоан, что сказала бы Хэтти, если бы узнала, что Эрвин не выносит свою жену и одна мысль о том, чтобы разделить с ней постель, заставляет его вздрагивать от отвращения.

— Спасибо, Хэтти. — Лицо Эрвина было непроницаемым. — Я сам принесу вещи. Тебе нет необходимости звать своего мужа. Он по-прежнему занимается садом?

— Да, и с большой охотой. Правда, зимой, когда у него разыгрывается артрит, ему становится сложно работать в саду, но сейчас, в теплую погоду, он опять как новенький.

— Отлично, — улыбнулся Эрвин. — Я предложу Нолану нанять кого-нибудь себе в помощь для самой тяжелой работы. Не волнуйся о муже, Хэтти. Уверен, он и сам понимает, что уже не молод, но знает и то, как нам нужны его умение и опыт.

— Благодарю вас, мистер Кросс! — Карие глаза Хэтти просияли, словно глаза преданной домашней собаки.

Джоан приказала себе не размягчаться и не восторгаться такой заботливостью и вниманием. Когда дело касалась ее, Эрвин не проявлял подобных качеств.

— Да, миссис Кортни просила позвонить, как только у вас найдется свободная минутка! — Домоправительница повернулась к Саманте, и Джоан увидела, что та крайне обрадована этим известием.

— Должно быть, у нее какие-то новости о коттедже! Это чудесно! Я позвоню ей прямо сейчас! Джоан, тебе тоже нужно с ней поговорить. Идем со мной в маленькую гостиную.

Из всех комнат в доме больше всего Джоан нравилась маленькая гостиная. Удобные кресла, обитые мягкой тканью, стояли возле камина, в котором потрескивали яблоневые поленья. Круглые столики были завалены всевозможными книгами и журналами по садоводству. На стенах, отделанных светлыми деревянными панелями, висели старинные гравюры, а из окон открывался вид на восхитительный сад.

— Сейчас соединят, — сказала Саманта, повернувшись к Джоан. — Поговори с ней первая.

Джоан взяла трубку и первым делом сообщила, отчего они с Эрвином вернулись из Португалии раньше, чем предполагали.

— Что ж, будет замечательно, если ты получишь одну из литературных премий, хотя и жаль, что тебе пришлось прервать медовый месяц, — посочувствовала Карен, и Джоан это ничуть не удивило. Ее мать никогда особенно не интересовалась тем, что происходило в ее жизни, — за исключением отношений с мужчинами. Больше всего Карен хотелось, чтобы Джоан оказалась наконец пристроена и ей самой не пришлось бы беспокоиться о судьбе дочери. Страшно подумать, какова будет реакция матери, когда та узнает правду, вздохнула Джоан.

— У меня почти все улажено, и наш старый дом скоро будет продан. — Чувствовалось, что Карен в восторге от происходящего. — Мне уже давно следовало сделать это и уехать подальше от плохих воспоминаний, но я все никак не могла решиться. Ты не представляешь, как я благодарна Саманте за то, что она уговорила меня поселиться вместе с ней! Я восхищаюсь ею. Когда я увидела, с какой стойкостью она переносит смерть Тома, то поняла, что жизнь продолжается.

Поговорив в том же духе еще несколько минут, Джоан передала трубку Саманте и пошла наверх, в приготовленную для них с Эрвином комнату. По дороге, она задумалась над тем, насколько верно все сказанное ее матерью о Саманте. Может быть, та и в самом деле гораздо более сильна, чем кажется? Может быть, им не следует ходить вокруг нее на цыпочках и обращаться как с ребенком?

Вполне вероятно, у нее хватит сил выслушать известие об их разводе и справиться с ним. Тогда Джоан смогла бы рассказать ей обо всем и не чувствовать себя слишком виноватой…

Она нашла Эрвина в превосходно обставленных, элегантно убранных комнатах, по традиции принадлежавших главе семьи. Он стоял у высокого окна спиной к двери и даже не обернулся, когда она вошла, не говоря уже о том, чтобы поздороваться. Впрочем, чего еще она ожидала?

Радуясь, что ей уже по силам справиться со своими эмоциями, Джоан произнесла как можно безразличнее:

— Я могу занять комнату, в которой жила, когда впервые сюда приехала. — Она старалась не вспоминать о том, какое это было невероятно счастливое время в ее жизни, несмотря на недавнюю смерть Тома, — впервые она любила кого-то настолько глубоко и сильно.

— Нет, — ответил Эрвин, по-прежнему не оборачиваясь. Можно было подумать, что какое-то невиданное зрелище за окном приковало его внимание. — Не раньше, чем мама переедет отсюда. После этого я тоже не останусь здесь надолго. Я уже говорил тебе об этом. Так что ты получишь в свое распоряжение весь дом и сможешь выбрать любую комнату.

Джоан услышала в его голосе явственную нотку раздражения, но не испытала никакой радости оттого, что еще способна вызывать у него хоть какие-то эмоции. С прошлым покончено. Все прежние чувства забыты.

— Извини, меня это не устраивает, — произнесла она. — Ты решил, что мы должны изображать идеальную супружескую пару. Спросить, что я думаю по этому поводу, тебе даже в голову не пришло. Так что можешь продолжать свою дурацкую игру один, потому что сразу после церемонии награждения я уезжаю обратно в Ольян.

— Нет. — Эрвин наконец-то повернулся к ней — резко, почти неуклюже.

Джоан заметила горькие складки в уголках его губ, но ей совершенно не хотелось отказываться от своего с таким трудом достигнутого безразличия и проявлять хоть малейшее сочувствие. Эрвин не заслуживал этого.

— Ты хоть немного думаешь о Саманте? А о ребенке? Тебе не кажется, что его должны воспитывать двое родителей? Я уверен, что Том хотел именно этого.

При этих словах его лицо заметно побледнело, даже несмотря на загар, и Джоан поняла, насколько тяжело ему было упоминать имя брата в таком контексте. Поэтому она ответила более мягко:

— Извини, но я так не считаю. Том ни за что не согласился бы, чтобы его ребенка воспитывали двое людей, которые ненавидят друг друга. — Эрвин собрался что-то сказать, но она жестом остановила его. — Да, ты говорил, что мы должны быть милы и любезны друг с другом в присутствии посторонних. Но долго ли это сможет продолжаться? Жизнь в постоянном притворстве очень скоро станет невыносимой и рано или поздно даст трещину. Том вряд ли хотел, чтобы мы мучили друг друга.

Джоан пристально взглянула в глаза Эрвина, стараясь понять, какое впечатление произвели ее слова. Но ей это не удалось, и она продолжила:

— Я вполне способна сама позаботиться о моем ребенке. Мне не нужна поддержка — ни финансовая, ни какая-либо другая. И учти, я не маленькая глупая девочка. Вот уже много лет я самостоятельно принимаю решения. Что касается Саманты, полагаю, мы должны обо всем ей рассказать. Очень осторожно, но рассказать. Она гораздо сильнее, чем ты думаешь.

Теперь Эрвин стоял, прислонившись спиной к стене и засунув руки в карманы.

— Ну да, ты ведь привыкла так поступать, — сказал он.

— Как? — непонимающе уставилась на него Джоан.

— Бросать людей, которые тебя не устраивают. — Он пожал плечами. — Сначала Барни, потом Тома, теперь меня.

— Это совсем разные вещи! — возразила она, чувствуя, как в ней вновь пробуждается гнев.

— Разве? — Словно в противовес ее растущему возмущению Эрвин казался еще более спокойным и безразличным, чем минуту назад. — Тогда почему на этот раз?..

— Потому что я люблю тебя! — Слова вырвались прежде, чем она успела понять, что говорит. Каким образом это произошло? Неужели ее эмоции по-прежнему сильнее разума и неподвластны ему.

Джоан стремглав выбежала из комнаты, понимая, что ее позиции, укрепленные с таким трудом, внезапно рухнули из-за одной неосторожной фразы.

Отделанная дубовыми панелями столовая была залита утренним солнцем. Джоан вошла, чувствуя, что едва держится на ногах. Виною тому были не столько приступы тошноты, которые теперь повторялись регулярно, сколько бессонная ночь.

Эрвин не захотел и слушать о том, чтобы она спала в другой комнате. Он оставил ее одну на широкой двуспальной кровати, а сам, взяв подушку и одеяло, улегся на кушетке у окна и проспал всю ночь сном младенца. Джоан же не сомкнула глаз и даже не могла позволить себе слишком часто переворачиваться с боку на бок, опасаясь, что Эрвин проснется и угадает причину ее беспокойства.

Сейчас он сидел за столом, поглощая тост с мармеладом, и казался ей неотразимым, несмотря на то что был одет в простую белую футболку и потертые черные джинсы.

Увидев ее, он отложил в сторону газету и мягко произнес:

— Я сказал Хэтти, что ты не хочешь ничего жареного на завтрак. Может быть, съешь пару тостов и выпьешь апельсинового сока? Или позвонить, чтобы принесли кофе?

Джоан покачала головой и села напротив него, расправив широкий подол светло-бежевого платья. Она машинально водила пальцами по складкам ткани, пока Эрвин наливал ей сок. Затем он слегка подвинул бокал в сторону жены.

Что ж, если он хочет проявлять по отношению к ней вежливое внимание постороннего человека, она ничего не имеет против. Если честно, у нее не было настроения для споров и ссор, и она не собиралась заявлять о своем решении оставить его и начать новую жизнь. Нужно подождать, пока у нее будет достаточно сил. Когда церемония вручения литературных наград будет позади, она полностью сосредоточится на том, как ей устроить свое будущее.

Эрвин снова развернул газету. Лишь через несколько минут невыносимого молчания, когда Джоан казалось, что она слышит лишь стук собственного сердца, он снова положил газету на стол и сказал:

— Мама поехала осматривать коттедж, в котором они с Карен собираются поселиться. Видимо, Сноу уедут через пару дней, а все необходимые бумаги будут подписаны месяца через полтора, но она была не в силах ждать. Ей захотелось увидеть сад и решить, что в нем нужно будет переделать.

Полтора месяца! Еще целых полтора месяца она должна играть всю ту же опостылевшую роль счастливой новобрачной. А потом еще бог знает сколько времени торчать здесь, изображая терпеливую, понимающую жену, когда Эрвин будет надолго отправляться в деловые поездки.

Так он решил. Но она никогда, ни при каких условиях на это не согласится. Джоан отодвинула бокал, чувствуя, как к горлу снова подступает тошнота.

— Если тебе понадоблюсь, я в саду, — произнес Эрвин, поднимаясь, хотя прекрасно знал, что этого не произойдет. — Помогу Нолану привести в порядок тисовые изгороди и заодно скажу, чтобы старик подыскал себе помощника. — Он взглянул на часы. — Полагаю, тебе следует записаться на прием в местную клинику и регулярно ходить на обследования. Хэтти даст тебе номер телефона. Позвони и договорись о времени. — И он вышел из комнаты.

Вот, значит, каким Эрвин видит их совместное будущее: он отдает распоряжения, она безропотно подчиняется. Нет, я не позволю, чтобы так произошло! — решила Джоан.

Через два часа она спустилась в сад и, услышав звук электрических садовых ножниц, пошла в этом направлении. Вскоре Джоан увидела Эрвина, который, стоя на верхней ступеньке складной лестницы, выравнивал верх тисовой изгороди, окружавшей розарий.

— Рад снова вас видеть, миссис Кросс! — окликнул ее Нолан. — Хороший денек, не правда ли? — Он улыбнулся и взялся за ручки тележки, полной обрезанных веток.

Эрвин выключил визжащие ножницы и спустился на землю. Он выглядел бодрым и энергичным и, как всегда, привлекательным. Чертовски привлекательным! Разгоряченное работой лицо покрывали пот и пыль, волосы растрепались, футболка была испачкана землей, и кое-где к ней пристали чешуйки коры.

Джоан постаралась придать себе невозмутимый вид. Эрвин, напротив, воззрился на нее с недоумением.

Она уложила волосы цвета бледного золота в высокий узел на затылке и оставила волнистые пряди с боков свободно спускаться, закрывая мочки ушей. Шелкового костюма цвета фрез, который был на ней, Эрвин раньше не видел. Жакет с короткими рукавами и низким вырезом красиво облегал фигуру, а прямая юбка на два дюйма не доходила до колен. Эффектный наряд довершали туфли на высоких каблуках того же цвета, что и костюм, но немного более темного оттенка.

— Я позвонила в клинику и договорилась с доктором Миллером, — произнесла она таким тоном, словно отчитывалась о выполненном поручении. — Через четыре дня я поеду к нему на прием. — Джоан знала, что именно в этот самый день должна была состояться и наградная церемония. — Не дожидаясь, пока Эрвин ответит, она слегка наклонила голову с видом послушной девочки и на одном дыхании добавила: — Хэтти сказала, что мне не мешает немного развеяться. Я подумала, что она права, и решила отправиться в Эдинбург. Я заказала номер в отеле, где обычно останавливалась, так что на некоторое время я тебя оставлю.

Джоан повернулась, собираясь уйти. Но коварный вопрос Эрвина заставил ее остановиться:

— Значит, убегаешь?

Она резко обернулась. Он никогда не посмеет сказать, что у нее не хватило мужества взглянуть ему в глаза!

— Нет, просто хочу пройтись по магазинам. Мне нужно купить что-нибудь особенное для предстоящей церемонии. Кто знает, вдруг я стану одним из победителей? Даже если нет, я хочу появиться там во всем блеске. Кроме того… — тут она посмотрела на часы с тем же самым излишне деловым видом, что и он сегодня утром за завтраком, — кроме того, мне нужно встретиться с издателем и литературным агентом. Передай Саманте мои извинения за столь поспешный отъезд. Но она, по крайней мере, понимает, что у меня тоже есть своя жизнь. — Джоан слегка улыбнулась: — Ты должен быть мне благодарен — ведь я избавляю тебя от своего невыносимого присутствия на целых три дня… И три ночи.

С независимым видом Джоан двинулась по дорожке. Она чувствовала, что Эрвин смотрит ей вслед, и внутри у нее все дрожало от радости. Она бы не удивилась, если бы он бросился за ней, остановил ее, даже запер дома вплоть до предстоящей церемонии, на которую непременно отправился бы вместе с ней.

Но нет, Эрвин не сделал ничего подобного. Просто позволил ей уйти.

 

8

Отель, в котором Джоан останавливалась каждый раз, когда приезжала в Эдинбург, был уютным и спокойным, без особых претензий на роскошь. Ей здесь нравилось. По крайней мере, до сих пор.

Но в эту ночь она опять не могла заснуть. Эрвин занимал все ее мысли и чувства. Воспоминания о недалеком прошлом, неповторимых, восхитительных часах любви снова вернулись к ней и не уходили, несмотря на все попытки прогнать их. Они перемешивались с другими воспоминаниями — мучительными, причиняющими боль.

Завтра она должна была встретиться с издателем, а послезавтра отправиться на ланч с литературным агентом. Оставшееся время Джоан решила посвятить магазинам и выбрать себе подходящее платье и туфли, может быть, новые духи.

К тому же следовало привести в порядок волосы. Не помешало бы сделать массаж лица. И маникюр. Заодно можно пройтись и по книжным магазинам. Почему бы нет? Лишь бы убить время и чем-нибудь занять свои мысли.

Но сейчас, ночью, что она могла сделать, чтобы развлечь себя? Джоан покосилась на темный экран телевизора и машинального покачала головой. Затем взяла книгу, но вскоре отложила ее, не в силах уловить смысл прочитанного.

Сегодня она доказала Эрвину, что сама распоряжается своей жизнью, что не собирается плясать под его дудку и существовать в атмосфере постоянной лжи.

Нынешний приезд в Эдинбург, конечно, был задуман не ради походов по магазинам. Он действительно походил на бегство. Но Джоан понимала, что не сможет никуда убежать, покуда Эрвин настолько прочно занимает ее ум и сердце.

Она дрожащими пальцами вдела в уши бриллиантовые серьги. Камни в изящной золотой оправе гармонировали с браслетом, который она застегнула на узком запястье. Свадебный подарок Эрвина. Джоан привезла эти очаровательные вещицы с собой в Англию, несмотря на то что все было уже кончено. Лишь сегодня вечером она решила снова надеть их, потому что они идеально подходили к платью.

Джоан отступила на шаг и пристально взглянула на свое отражение в высоком зеркале. Ну что ж, неплохо. Пока еще не заметно никаких внешних признаков беременности, хотя доктор Миллер сказал ей, что срок уже достаточно большой.

Нежный шелк цвета шампанского облегал каждый изгиб ее тела. Платье оставляло открытыми длинные стройные ноги, а лиф, державшийся лишь на двух узких бретельках, соблазнительно обтягивал грудь.

Джоан распустила волосы, и теперь золотистые локоны свободно падали на плечи. В довершение всего она слегка подкрасилась и решила, что выглядит немного загадочно и очень сексуально. Именно этого она и добивалась.

Эрвин должен был сопровождать ее. Даже ей пришлось признать, что его отсутствие на церемонии покажется всем весьма странным. Тем не менее Джоан заколебалась, когда он сообщил, что снял для них номер в том самом отеле, где должна была состояться церемония. Уловив ее сомнения, Эрвин холодно произнес:

— Не думаю, что ты захочешь потом возвращаться через весь город в своих ярких тряпках или провести ночь на банкете и слушать пьяную болтовню. В номере две спальни и гостиная, так что мы не побеспокоим друг друга.

Итак, ей придется смириться с обществом Эрвина, причем на сей раз с ними не будет ни Саманты, ни даже Хэтти, которая в Каслстоуве всегда находилась где-то поблизости. Присутствие постороннего могло бы хоть немного разрядить напряженную атмосферу между ними, но сейчас они были предоставлены самим себе. Однако Джоан ощущала себя достаточно спокойной.

Она услышала, как Эрвин слегка постучал в дверь ее спальни, и поняла, что пора идти. Надев туфли бронзового цвета на высоких каблуках, она расправила плечи и глубоко вздохнула. Ей не хотелось загадывать, чем обернется сегодняшний вечер, но, по крайней мере, она чувствовала себя во всеоружии.

Эрвин ждал ее в гостиной — дорого, но безлико обставленной комнате. Окинув Джоан оценивающим взглядом, он произнес как бы против своей воли:

— Ты потрясающе смотришься.

— Спасибо, — ответила Джоан безразличным тоном. Ведь его комплимент был вызван обычной вежливостью. Она и сама могла бы сказать ему то же самое, но предпочла промолчать.

Эрвин всегда выглядел великолепно, что бы ни надевал, но сейчас, в черном вечернем костюме, был просто ослепителен. Возбуждающе красив и нарочито отстранен. Что ж, он мог позволить себе не скрывать своих чувств, однако Джоан не собиралась следовать его примеру.

Быстрым движением взяв со стола сумочку, она краем глаза уловила золотой отблеск браслета. И вспомнила, по какому случаю Эрвин подарил ей это украшение. Пронзительная тоска заполонила ее сердце, и она уже была готова поддаться мучительному чувству. Но, собрав все свои силы, решительно прогнала его прочь… И тут услышала голос Эрвина, негромкий и хрипловатый, почти неузнаваемый:

— Поверишь ли ты этому или нет, но чем бы ни обернулся сегодняшний вечер, я все равно горжусь тобой и твоими успехами.

Джоан слегка кивнула в знак признательности и тут же отвернулась, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы. Лучше бы он промолчал! Ей не нужны его комплименты и похвалы. При его теперешнем отношении к ней они ранят особенно сильно.

Но она не должна плакать! Не должна позволять себе быть слабой! Если бы не эти слова… Хотя Эрвин вряд ли хотел добиться такого результата. Он даже не понимал, что причинил ей боль, не понимал, как отчаянно она хотела, чтобы все было как раньше, или с каким трудом пыталась заставить себя обо всем забыть!

Входя в лифт, Джоан прикусила губу, и Эрвин мягко заметил:

— Если ты будешь делать это слишком часто, от твоей губной помады не останется и следа.

Когда лифт остановился, и двери бесшумно разошлись в стороны, Эрвин взял ее за руку.

— Тебе не о чем волноваться. Я уверен, что ты мастер своего дела, что бы там ни решили члены жюри. Хотя я не поклонник книг подобного жанра, твои я прочел, и думаю, что мало кто из современных авторов может с тобой сравниться.

Если бы их отношения были прежними, Джоан с благодарностью сжала бы его руку, улыбнулась бы ему и сказала бы с легким укором, что он судит чересчур пристрастно. А затем поцеловала бы его.

Сейчас ее пальцы остались неподвижными в его руке и все слова, которые она могла бы произнести, застряли в горле. Ведь он взял ее за руку просто потому, что они должны появиться на публике. Она вовсе не нервничала по поводу предстоящей церемонии, но Эрвин решил, что ей нужна его поддержка, и постарался успокоить ее. Однако от его слов Джоан стало только хуже: она вновь вспомнила о том, что по натуре он добрый человек, заботливый и внимательный. Невыносимое чувство утраты вновь вонзило острые когти в ее сердце.

Но что бы ни случилось, сегодня вечером ей предстоит быть у всех на виду. Она не может позволить себе расплакаться и вернуться обратно в номер, как бы ей ни хотелось это сделать. И потом, она не могла бросить Эрвина. Приложить все усилия и заставить себя держаться как ни в чем не бывало — по крайней мере, хотя бы это она еще может для него сделать.

Увидев Джоан, Майкл Филдинг, ее литературный агент, пришел в восторг:

— Ты выглядишь как кинозвезда!

Эдна Гамбини, одна из самых давних знакомых Джоан в издательских кругах, также восхитилась ее внешним видом и сказала:

— Можешь не волноваться, дорогуша. Никто из жюри не выскажется против, обещаю.

— Вот и я говорил ей то же самое. — Эрвин полуобнял жену за талию и слегка прижал к себе.

«Ты хоть понимаешь, что делаешь?», — хотелось закричать Джоан. Нет, конечно нет! Он собирался лишь подбодрить ее, придать ей уверенности, а заодно показать окружающим, что в их семейной жизни все благополучно.

Джоан постаралась взять себя в руки, — ведь нужно было отвечать на приветствия и представлять Эрвина знакомым. Она заметила, что некоторые женщины — да нет, все женщины! — буквально пожирали его глазами. И как он мог подумать, что она способна любить кого-то сильнее, чем его? — мысленно удивилась Джоан.

Ужин был сервирован в роскошном банкетном зале, и они вместе с Майклом и Эдной заняли свободный столик. Еда была превосходной, а запасы шампанского казались неистощимыми. Эрвин был неотразим, старательно играя роль заботливого мужа, отчего Джоан становилось все труднее контролировать свое растущее желание. Она почти не притрагивалась к еде.

— Полагаю, что ради такого случая ты можешь позволить себе бокал шампанского, — тихо сказал он, когда Майкл и Эдна занялись обсуждением каких-то деловых вопросов.

Джоан машинально взяла бокал, почти не ощущая холодный хрусталь бесчувственными пальцами. Ей не хотелось шампанского. Весь вечер она пила минеральную воду, поскольку вино совсем не шло к ее настроению. Эрвин, вероятно, решил, что сейчас для нее самый подходящий момент немного взбодриться, потому что все внимание присутствующих обратилось на небольшую сцену, куда вышел один из членов жюри, чтобы объявить о принятом решении.

Джоан пыталась сосредоточиться, но смысл слов с трудом доходил до ее сознания. Она понимала, что при других обстоятельствах пришла бы в восторг, услышав, что ее последнее произведение признано лучшим романом нынешнего года.

Но сейчас все было ей глубоко безразлично. Она согласилась присутствовать на церемонии только из-за того, что отказ мог вызвать осуждение со стороны знакомых. А ей необходимо было заботиться о карьере. Джоан твердо решила, что, хотя у ее ребенка не будет отца, ему никогда не придется ни в чем нуждаться.

Она очнулась лишь после того, как услышала бурные аплодисменты и поняла, что церемония подходит к концу, по крайней мере, ее официальная часть. В этот момент Эрвин снова полуобнял ее за талию и пристально посмотрел ей в глаза.

Джоан увидела, как скрытое пламя медленно разгорается в глубине серо-стальных глаз, и с трудом перевела дыхание, когда ее вдруг озарило. Она поняла истинное значение этого молчаливого признания: Эрвин хотел ее, она была ему нужна…

— Пойдем, — вдруг сказал он почти грубо. — Ты выглядишь усталой. Тебе нужно отдохнуть. — Он встал и, взяв со стола позолоченную статуэтку, помог Джоан подняться.

Итак, Эрвин сумел справиться со своими чувствами. Однако Джоан по-прежнему ощущала темный жар, бушующий в крови. Ее любовь, ее желание, ее потребность быть рядом с любимым соединились в нечто до такой степени осязаемое, что, казалось, его можно было увидеть и потрогать…

Сидя в своей комнате и тупо глядя в пространство, Джоан испытывала странное чувство. Ей казалось, что дверь спальни светится в темноте и медленно отодвигается все дальше и дальше от нее. Потом она ощутила головокружение и очнулась лишь тогда, когда увидела над собой взволнованное лицо Эрвина.

— Тебе плохо? — Он слегка приподнял ей подбородок, стараясь угадать правду по ее глазам.

— Нет, — еле слышно прошептала Джоан, уже не пытаясь сдержать слезы.

— Перестань! Не могу смотреть, как ты плачешь! — с болью в голосе сказал он, вытирая ей щеки кончиками пальцев. — Сегодня вечером ты была очень красивой, очень уверенной в себе. Оставайся такой всегда. Ты не поверишь, но я не желаю, чтобы ты была несчастна! — Он осторожно обнял ее за плечи, словно очень дорогую хрупкую безделушку. — Раньше мне казалось, что, наоборот, я хочу видеть тебя страдающей. Но, выходит, моя неприязнь к тебе не столь глубока.

Джоан почувствовала себя оскорбленной. Итак, он считал ее недостойной даже настоящей ненависти. Может быть, и его прежнее чувство к ней было не настоящей любовью, а лишь простой привязанностью? Может быть, именно поэтому он смог вычеркнуть ее из своей жизни с такой легкостью? А отказ выслушать ее, когда она пыталась рассказать правду о ребенке, был самым простым способом это сделать?

Джоан забила дрожь, но она сжала пальцы в кулаки и уперлась ими в грудь Эрвина. Он не обратил никакого внимания на эти почти детские усилия освободиться и осторожно поднял ее на руки.

— У тебя совсем не осталось сил — ни душевных, ни физических. Сейчас я отнесу тебя в постель и попрошу горничную принести молока с тостами. Это поможет тебе заснуть. Весь вечер ты была слишком возбуждена и почти ничего не ела.

Нет, с отчаянием думала Джоан, мне не нужна его заботливость, вызванная врожденным чувством долга. И тут она забыла все обещания, данные себе: что бы ни произошло, оставаться равнодушной, холодной и спокойной. Она вырвалась из рук Эрвина и соскочила на пол.

— Оставь меня в покое! Перестань разыгрывать из себя святого или рыцаря! Ты просто самовлюбленный напыщенный тип, который упивается своим благородством!

Выкрикивая все это ему в лицо, Джоан совершенно не осознавала, как выглядит. Меж тем волосы ее растрепались, лицо покраснело от гнева. Из-за бурной жестикуляции и без того короткое платье задралось почти до самых бедер. Она прерывисто дышала. В таком состоянии она слишком поздно заметила, что черты лица Эрвина постепенно изменились почти до неузнаваемости, стали резкими, словно застывшими. Глаза сузились и потемнели.

— Что ж, я больше не буду ни рыцарем, ни святым. Я стану таким, каким ты хочешь меня видеть, дорогая. Обещаю тебе!

Он снова подхватил Джоан на руки и, резко распахнув дверь спальни ударом плеча, внес ее в комнату и опрокинул на кровать. Одной рукой он стиснул ее запястья и прижал их к кровати поверх головы. Другой резко провел по ее телу снизу вверх — от гладких стройных ног до груди.

Затем рука Эрвина снова скользнула вниз, но уже гораздо более медленным, ласкающим движением. Джоан лишь беспомощно вздрагивала, чувствуя, как желание огненной волной разливается по телу. Затаив дыхание, она следила за взглядом Эрвина. Все ее существо трепетало от лихорадочного возбуждения.

Джоан видела, что в нем самом тоже постепенно нарастает напряжение. И наконец плоть одержала верх над рассудком. Когда их взгляды встретились, Эрвин тихо, но убежденно произнес:

— Да. Сейчас.

Он снял смокинг и отшвырнул его в сторону, затем лихорадочно расстегнул рубашку, и Джоан увидела его обнаженный мускулистый торс, сведенный той же мучительной судорогой неутоленного желания, которая пронзала и ее тело. Каким-то шестым чувством она поняла, что сейчас не имеет права ответить ему отказом, и покорно опустила руки.

С такой же безмолвной благодарностью Эрвин взял ее руки в свои и обвил их вокруг шеи. Джоан принялась медленными, ласкающими движениями поглаживать его затылок, затем ее пальцы скользнули вниз, к основанию шеи, там, где ощущалась частая пульсация крови в жилах.

Она любит его. И всегда любила. Ее тело жаждало его столь неистово, что чувство это было неподвластно разуму. Не удержавшись, Джоан застонала и придвинулась ближе к нему, прижимаясь грудью к его обнаженной груди. Сердце ее неистово забилось, когда Эрвин медленно стянул с ее плеч тонкие бретельки платья.

О да, они должны почувствовать друг друга всей кожей, слить сгорающие от желания тела воедино. Сейчас, как и прежде, он знал, чего она хочет, потому что сам хотел того же.

Эрвин отыскал губами ее губы, и она раскрыла их, испытывая мучительную жажду его поцелуев, от которых ее бросало в дрожь. Затем начала поглаживать его спину, в то время как он опустил руку к ее бедрам, и, нетерпеливо отыскав пояс ее трусиков, стянул их вниз. Его дыхание стало тяжелым и прерывистым, когда, вновь проведя рукой вдоль ее бедра, он не встретил никакой преграды. Затем Эрвин протянул руку к молнии у нее на спине и, быстро расстегнув, стянул платье с ее разгоряченного тела.

Джоан наслаждалась мягкими, скользящими движениями его рук, то поднимающихся, то опускающихся от ее плеч к бедрам снова и снова, пока растущее возбуждение не сделалось почти невыносимым и не превратилось в неистовую потребность слиться с ним, стать единым целым.

Эрвин медленно целовал ее губы, веки, впадинку на шее, нарочно оттягивая завершающую стадию наслаждения. Точно так же, как делал это прежде, не позволяя всеохватывающей страсти завладеть им раньше времени.

На мгновение Джоан пришла в голову почти безумная мысль: это всего лишь очередной этап жестокой игры, на самом деле он не испытывает к ней никаких чувств. И вот, когда она уже почти потеряла всякую надежду на то, что это когда-нибудь свершится, его возбужденная плоть проникла в нее, и наслаждение, превышающее то, что она испытывала до сих пор, лавиной обрушилось на Джоан, унося в океан неизъяснимого блаженства.

Она вновь переживала знакомое, но каждый раз кажущееся невероятным чувство растворения в другом человеке. Они словно ощущали себя частью друг друга, их тела говорили на своем особом языке, понятном только им самим. Они сплетались все теснее и теснее, постепенно убыстряя ритм, пока одновременно не достигли мига, дарящего всю полноту бытия и почти сразу вслед за этим — всю горечь опустошения.

— Радость моя… — прошептал Эрвин, опуская голову ей на грудь. — Это было что-то невероятное… То, что ты делаешь…

Даже слова были те же самые, и он произносил их, как всегда, с необыкновенной нежностью, которую теперь трудно было предположить в нем. Слова, некогда открывавшие ей всю глубину его любви… Только сейчас это не было любовью.

Внезапная дрожь холодной змейкой проползла по телу Джоан. Кровь застыла у нее в жилах, когда она поняла, что произошло между ними на этот раз.

Она по-прежнему любит Эрвина. Она не может разлюбить его, как бы ни старалась. Душевно и физически она всегда будет принадлежать ему. А он… он ненавидит ее! Не так сильно, чтобы желать ей вреда, но вполне достаточно, чтобы презирать.

То, что случилось, не пройдет безболезненно для них обоих. По многим причинам отказать ему этой ночью было выше ее сил. Большинство мужчин забывают все свои сомнения, едва лишь снимают брюки. Но только не Эрвин. Наверняка он станет презирать себя. И она тоже будет презирать себя за то, что отдалась ему, да еще и нарочно возбуждала его. И в итоге они окончательно похоронят все светлые воспоминания, еще оставшиеся от тех дней, когда они по-настоящему любили друг друга…

Джоан откинулась на подушки, затем, протянув руку, подняла с пола скомканное платье и, кое-как прикрыв им наготу, заявила:

— Если тебе нужен секс, ты сможешь получить его, когда захочешь. Я не могу тебя остановить. Но предупреждаю: теперь это совсем не то, что было раньше, потому что я больше не люблю тебя. Как я могу любить человека, который считает меня лгуньей?

Я должна быть жестокой ради нашего общего блага, подумала Джоан, с тоской глядя на то, как в чертах Эрвина проступает недоверие, постепенно сменяющееся гневом, а затем — холодным презрением.

Джоан смотрела, как он встает, одевается, идет к двери. Мучительное желание окликнуть его, попросить остаться и забыть ужасные слова одолевало ее. Но она поднесла руку ко рту и впилась зубами в костяшки пальцев, чтобы заглушить уже рвущийся наружу крик.

 

9

Для того чтобы встать с кровати на следующее утро, Джоан пришлось собрать всю силу воли. После того что произошло прошлой ночью, она не представляла, как сможет снова увидеться с Эрвином, но знала, что ей придется это сделать.

Так дальше продолжаться не может. В конце концов, она должна дать ему понять, что не собирается больше играть роль, которую он так бесцеремонно навязал ей. Сегодняшним утром у нее будет подходящая возможность сообщить ему об этом, пока они еще не уехали обратно в Каслстоув.

Джоан надела легкий брючный костюм, в котором приехала сюда, кое-как уложила вечерний наряд и полученную в награду статуэтку в дорожную сумку и, сделав над собой усилие, открыла дверь в гостиную.

Эрвин сидел за столом у окна, соединяя скрепками какие-то бумаги. На полу рядом с ним стоял портфель, за которым он, должно быть, спускался к машине. Интересно, он решил заняться делами с утра пораньше или засиделся допоздна вечером? Да и спал ли он вообще этой ночью?

Она любила его так сильно, что сердце ее было готово разорваться. Но Джоан не могла дать выход этому чувству.

— Завтрак готов, — ровным тоном сказал Эрвин, убирая бумаги в портфель и застегивая его.

Делая вид, что ничего особенного не произошло, Джоан подошла к тележке на колесиках, на которой стояли дымящиеся блюда. На обслуживание здесь жаловаться не приходилось — еды вполне хватило бы на десять человек. Судя по тому, что ни одно из блюд не было тронуто, Эрвин не особенно проголодался. Что ж, Джоан могла сказать о себе то же самое.

Эрвин повернулся к ней. Он был одет в темно-серые брюки и накрахмаленную белую рубашку с синим галстуком. Лицо его казалось абсолютно непроницаемым.

Джоан еще никогда не видела его таким чужим и отстраненным. Она взяла с подноса две чашки и налила в них кофе. Как бы то ни было, ему тоже нужно было подкрепиться.

Однако он отрицательно покачал головой, когда Джоан протянула ему чашку, и сказал:

— Сейчас я спущусь вниз и оплачу счет, а потом уеду по делам. Номер останется в твоем распоряжении до полудня. Обязательно съешь что-нибудь перед тем, как отправляться в Каслстоув. Надеюсь, тебе приятно будет управлять «ягуаром».

Если бы она ответила отказом, изменило бы это его первоначальные планы? Скорее всего, нет. Джоан поставила нетронутые чашки с кофе обратно на тележку. Не отвечая на вопрос Эрвина, она спросила:

— Куда ты поедешь?

— В офис. Мне нужно будет появляться там несколько дней подряд, и я остановлюсь у себя в клубе.

Эрвин положил ключи от машины на стол и взглянул на часы. Итак, он уходил. Он не собирался ждать, пока она сама его прогонит. Помнил ли он, что она сказала прошлой ночью? Злится ли на себя за то, что позволил ситуации выйти из-под контроля? Джоан подумала, что пропасть, разделяющая их, никогда еще не была столь глубокой.

Но она не могла позволить ему вот так уйти. Мучительной неопределенности следовало положить конец.

— Считаешь, это разумно?

Эрвин с недоумением взглянул на нее.

— Что подумает Саманта, если я после такого значительного события в моей жизни, как присуждение литературной премии года, вдруг вернусь в одиночестве и скажу, что ты решил сократить медовый месяц из-за неотложных дел? Она-то полагает, что мы приедем вместе, оба невероятно счастливые. Ты знаешь, что это так. Это ведь была твоя идея — дурачить ее.

Теперь он уже не казался безразличным. Джоан видела, как брови его сдвинулись, словно он обдумывал сказанное ею. Тогда она взяла чашку с кофе и села в одно из глубоких кожаных кресел.

— А твой собственный внезапный отъезд, ты полагаешь, ее не озадачил? — спросил Эрвин в свою очередь.

— Это совсем другое дело. Даже ты должен это понимать. — Джоан скрестила вытянутые ноги, отпила кофе и попыталась успокоиться. Она заметила, что чемодан Эрвина уже стоит наготове у двери. — Саманта — женщина, и очень хорошо знает, как важно хорошо выглядеть, особенно в столь торжественный день. Она едва могла дождаться, пока я покажу ей платье, которое купила для церемонии награждения. Так что она видела мое «исчезновение», как ты это называешь, в совершенно ином свете.

— И что ты предлагаешь? — процедил он сквозь зубы, засунув руки в карманы брюк.

— Ничего. — Джоан с трудом выдержала его колющий взгляд. — Я не собираюсь ничего предлагать, просто хочу, чтобы ты увидел, насколько абсурдно твое предложение. Для нас обоих. Ты, как всегда, самостоятельно принял решение и теперь пытаешься навязать его мне. Мы не можем и дальше вести эту игру ради блага Саманты. Это не принесет ничего хорошего никому из нас.

Казалось, Эрвин снова взвешивает ее слова. Прошло несколько минут прежде, чем он заговорил, и слова его звучали мягко, почти вкрадчиво:

— Однако ты ничего не имела против моей игры в любящего мужа, восхищенного твоим талантом, перед всеми теми людьми, что собрались вчера.

Джоан прикрыла глаза, стараясь не показать, что это замечание сильно задело ее. Она ведь прекрасно знала, что его вчерашнее поведение на публике было лишь лицедейством. Так почему завуалированное признание в том, что на самом деле он не испытывает ни любви, ни восхищения по отношению к ней, причинило ей такую боль?

Потому что она была дурой! Да, именно так — полной дурой, если в глубине души надеялась, что Эрвин продолжает чувствовать к ней хотя бы слабые отголоски прежней любви.

— И потом, я даже не мог вообразить, что ты все еще способна заставить меня потерять голову, как это случилось вчера ночью.

Эрвин в упор взглянул на нее, и лицо Джоан залилось краской.

— Но можешь не беспокоиться. Я заслужил этот урок. В следующий раз буду осмотрительней. Несколько дней назад ты будто ненароком обмолвилась, что все еще любишь меня. Просто удивительно, до чего доходит твое лицемерие. Когда ты призналась, что беременна, я все еще продолжал любить тебя. А вчера ночью ты наконец сказала мне правду в глаза: ты не любишь меня и никогда не любила! — Он бросил еще один нетерпеливый взгляд на часы. — Мне пора идти. И прежде чем ты обвинишь меня в трусости, я должен тебе сообщить, что через полчаса у меня важная встреча.

Увидев, как изменилось лицо Джоан, он добавил:

— Если не веришь мне, позвони в офис. Вчера я узнал, что представитель крупной голландской фирмы по продаже драгоценностей сейчас находится в Эдинбурге. Я связался с ним, и мы договорились сегодня встретиться. Возможно, нам удастся заключить сделку, и тогда, если все условия будут соблюдены, даже мама простит меня за то, что я оставил тебя одну. Когда освобожусь, я вызову Нолана, чтобы он отвез меня обратно в Каслстоув.

Он уже дошел до двери, но у порога обернулся и произнес:

— Поскольку тебя, кажется, беспокоит постоянная необходимость лгать, я скажу еще кое-что, над чем тебе следует подумать. Я не стану скрывать от матери, кто является отцом ее будущего внука. Том был для нее всем, и, я уверен, ее обрадует известие, что в один прекрасный день она сможет подержать на руках его ребенка. Итак, кто из нас сообщит ей об этом? И как мы сможем увязать эту новость с нашим столь благополучным браком? Ведь со стороны он выглядит именно таким. Я пошел на это не ради тебя и, видит бог, не ради себя, но только ради матери и твоего будущего ребенка.

Он прищурившись взглянул на Джоан:

— Трудная задача, не так ли? Думаю, что нужно поручить ее тебе. С твоей дьявольской изворотливостью будет несложно убедить мою мать в чем угодно.

Нет, она больше не позволит ему оскорблять ее! Она знала, что известие о ее беременности явилось для Эрвина страшным ударом, и переживала за него едва ли не сильнее, чем за себя. Но, ради всего святого, почему он не поверил тому, что она рассказала? Почему в его душе не пробудилось ни одного чувства к ней, за исключением ненависти?

Краска гнева залила лицо Джоан. И когда Эрвин уже потянулся к ручке двери, она вскочила и преградила ему путь.

— Да, я скажу ей правду! Ты не представляешь, каким это будет облегчением для меня — поговорить с кем-то, кто проявит ко мне снисхождение, выслушает от начала до конца и поверит мне. Ты ведь на это нее способен! Если бы ты когда-нибудь любил меня по-настоящему, ты бы это сделал!

Выкрикнув все это, Джоан бросилась в свою комнату, захлопнула за собой дверь, упала на кровать и уткнулась лицом в подушку, чтобы выплакать боль и гнев. Она услышала, как Эрвин постучал в дверь, и закричала: «Убирайся!»

Так он, судя по всему, и сделал.

Она отправилась в ванную, сполоснула лицо холодной водой и привела в порядок волосы. Когда она посмотрела на себя в зеркало, то подумала, что у нее вид неудачницы. Чтобы не дать отчаянию вновь завладеть ею, Джоан быстро осмотрела спальню и решила, что ей пора идти.

Думать о предстоящей поездке не хотелось. Эдинбургские улицы — это же настоящий лабиринт, а дороги в окрестностях города наверняка будут запружены машинами. Кроме того, раньше ей никогда не приходилось иметь дело с таким мощным автомобилем, как «ягуар».

Да и мысль о том, что ей нужно будет предстать перед Самантой веселой и довольной, внушала ужас.

Джоан попыталась улыбнуться. Нельзя быть такой мрачной. Это совсем не похоже на нее — по-детски капризничать или устраивать истерики, потеряв самообладание. Она подумала о Эрвине, который сейчас вел деловые переговоры и совершенно забыл о ней. Действительно, зачем вспоминать о какой-то «дьявольски изворотливой» лгунье?

Эта мысль помогла ей. Если он может отодвинуть ее на задний план и почти полностью изгнать из своей жизни, то и она способна сделать то же самое.

Взяв сумку, она вошла в гостиную, чтобы забрать ключи от машины… и остолбенела, увидев Эрвина, развалившегося в кресле.

— Ну что, пришла в себя?

Джоан вновь ощутила себя абсолютно беспомощной и страшно уязвимой. Надо же было случиться, что именно в тот момент, когда она наконец смогла взять себя в руки и смириться с неизбежным, он внезапно появился, и все ее старания пошли прахом! Она с трудом перевела дыхание:

— Ты опоздаешь на свою важную встречу.

— Я отложил ее до вечера. Мы встретимся за ужином и заодно поговорим о делах. — Он поднялся с кресла, взял ее сумку и добавил: — Никогда бы не подумал, что ты способна устроить истерику, если что-то будет не по тебе. Это одно из преимуществ семейной жизни, не правда ли, каждый день узнавать о своем супруге что-нибудь новое?

Джоан готова была убить его за этот дешевый сарказм. Его слова так сильно ранили ее, что она даже не нашла, что ответить, и лишь молча смотрела на него, когда он заговорил снова:

— Сейчас я отвезу тебя домой, а к вечеру вернусь сюда. Ты готова?

— В этом нет необходимости. Я…

— Неужели ты думаешь, что я хоть на минуту останусь спокойным, зная, что ты в таком состоянии поведешь машину?

Он распахнул перед ней дверь, и все, что ей оставалось, — покорно выйти из комнаты. Джоан хорошо водила машину и полагала, что вполне способна одна добраться до Каслстоува, — до того как явился Эрвин и разрушил ее уверенность в себе.

Она совсем не думала, что Эрвин перенес деловую встречу исключительно из-за ее состояния. Скорее просто не захотел доверить ей свой «ягуар», боясь, как бы она не повредила шикарную машину.

Через несколько минут Эрвин уже открывал перед ней дверцу со стороны пассажирского сиденья. Когда она уселась, он прищурившись посмотрел на нее и сказал:

— Когда выберемся из города на шоссе, ты расскажешь мне «легенду», которую состряпала для Саманты. Как, в самом деле, ты собираешься изложить ей ситуацию? «Наша семейная жизнь по-прежнему безоблачна, если не считать того незначительного обстоятельства, что я оказалась беременной от Тома…» Пристегни ремень.

Он захлопнул дверцу и обошел вокруг огромного черного автомобиля. Джоан в отчаянии закрыла глаза.

Да, конечно, он ей не верит! Неужели она ждала чего-то иного? Но ей казалось, что и Том — сейчас она думала о нем, как о живом человеке, уехавшем куда-то далеко, — согласился бы с тем, что брат должен знать правду.

Молчание, повисшее между ними, становилось все более напряженным, пока «ягуар» двигался вперед, лавируя в потоке других машин. Пальцы Эрвина держали руль вяло, почти безучастно. Зато его профиль, который Джоан различала краем глаза, словно окаменел. Несмотря на жаркий летний день, Джоан била дрожь. Она не могла дождаться, когда они выберутся из тесноты узких улиц на открытое шоссе. Может быть, тогда ужасное напряжение хоть немного ослабнет, и ее сердце перестанет биться тяжело и мучительно.

Но когда они наконец выехали из Эдинбурга, Джоан подумала, что лучше бы это произошло не так быстро, потому что Эрвин, чуть повернув голову, сказал:

— Ну что ж, прими мои поздравления. Когда я впервые услышал от тебя эту милую историю о клинической процедуре зачатия, то сначала подумал, что ты просто хочешь успокоить меня. Но это ведь неправда, да? Таким путем тебе гораздо легче привлечь Саманту на свою сторону. Наш брак заканчивается разводом. А ведь именно к этому ты и стремишься, не так ли? Тебе все сочувствуют, а меня считают бессердечным чудовищем. Чертовски хороший план! Кто еще, кроме тебя, способен такое придумать? Твоя история абсолютно невероятна и как раз поэтому вполне может сойти за правду!

— Но только не для тебя, разумеется, — сквозь зубы процедила Джоан, глядя на проносившиеся за окном одинаковые ряды пригородных коттеджей.

— Разумеется, — бесстрастно подтвердил Эрвин, увеличивая скорость.

Джоан подумала, что он хочет как можно скорее довезти ее до Каслстоува. Избавившись от ее присутствия, он прекратит эту мучительную пытку, когда физически они находятся рядом, но душевно — словно на разных концах вселенной.

— Веришь ты мне или нет, но это правда! — бросила она.

Эрвин саркастически хмыкнул:

— За кого ты меня принимаешь? Ты и в самом деле считаешь меня полным идиотом, способным поверить во что угодно? Если бы это было правдой, ты должна была рассказать мне все.

Пораженная его последними словами, Джоан даже не сразу смогла заговорить:

— А что я, по-твоему, пыталась сделать все это время? Сотни раз! Ты просто отказывался меня выслушать! Из-за того что ни в чем толком не разобрался, ты решил, что я лгу! Ты решил, что Том и я были любовниками, и я выходила за тебя замуж, уже зная, что беременна.

— Да, ты знала об этом еще до того, как мы решили пожениться. Но и не подумала предупредить меня, что мы обзаведемся ребенком гораздо раньше, чем можно было бы ожидать!

Джоан в изнеможении откинулась на спинку сиденья. Она была слишком уязвлена, чтобы говорить. Да и какой смысл? Что бы она ни сказала, он лишь снова обвинит ее во лжи.

— Ну, так что же? — нетерпеливо спросил Эрвин. — Я должен знать, что ты скажешь моей матери. Необходимо, чтобы наши версии совпадали.

Сердце Джоан болезненно сжалось. Как могло нечто столь прекрасное, как их недавняя любовь, обернуться подобными муками? Неужели Эрвин не понимает, что творит с ними ложь, которую он считал необходимой, чтобы избежать пересудов в обществе?

Там, снаружи, проносились поля и дубовые рощи, освещенные жарким летним солнцем. Здесь, в машине, Джоан дрожала от холодного воздуха, нагнетаемого кондиционером… Или от ледяных ноток в голосе Эрвина?..

— Допустим, я соглашусь выслушать тебя. Как я могу быть уверен, что рассказанное тобой — правда? Ведь если все произошло так, как ты утверждаешь, — а я могу судить о происшедшем только с твоих слов, — то тебя очень мало заботило соблюдение каких бы то ни было приличий.

— Скажи еще, — с трудом произнесла Джоан сквозь подступающие слезы, — что я развратная женщина без каких-либо моральных принципов.

Еще до того как встретила Эрвина, Джоан приняла твердое решение никогда не говорить никому о том, что произошло между нею и Томом. Возможно, это было неправильное решение, но тогда она посчитала его наилучшим.

Она повернула голову и взглянула на Эрвина полными боли глазами, но почти тут же снова отвернулась. Ей невыносимо было видеть презрительную гримасу на его лице.

— Как раз в день похорон Тома у меня начались месячные, и я подумала, что процедура оказалась безрезультатной, — прошептала она. — Это заставило меня еще сильнее переживать его смерть. Мы давно дружили и говорили о многих вещах, в том числе о браке и детях. Я очень хотела ребенка. Но у меня уже был печальный опыт семейной жизни, и я решила больше его не повторять. Том однажды сказал, что никогда не женится из-за своей работы, но сожалеет о том, что не оставит после себя ребенка, потому что это единственный шанс на бессмертие, который для нас возможен…

Начав, Джоан уже не могла остановиться. Она говорила, торопясь и путаясь, возможно, слишком бессвязно для того, чтобы Эрвин смог понять, о чем идет речь. Но это было неважно, потому что он не поверил бы ей в любом случае. Ей просто нужно было наконец выговориться, и с каждым произнесенным словом она все больше и больше обретала уверенность в себе.

— И вот мы решили, каждый по своим причинам, что попытаемся зачать ребенка. У Тома был друг — владелец частной клиники в Женеве… Но, как я уже сказала, я была уверена, что ничего не получилось. Когда я стояла над его могилой, то подумала о том, что он лишился своего шанса на бессмертие, как и предвидел. От этого я почувствовала себя еще хуже. Я и в самом деле ни о чем не подозревала тогда. В любом случае, должно было пройти какое-то время.

Джоан снова откинулась на спинку сиденья, продолжая смотреть в окно. Молчание Эрвина было для нее почти физически ощутимо. Слушал ли он все, что она говорила? Попытался ли обдумать услышанное, найти какое-то уязвимое место в рассказе, благодаря которому смог бы уличить ее во лжи? Или же просто решил, что эта насквозь вымышленная история вообще не заслуживает никакого внимания?

Последнее более вероятно, с отчаянием подумала Джоан. Даже не имело смысла спрашивать Эрвина. Она была слишком взволнована и расстроена воспоминаниями, чтобы выслушивать очередной поток обвинений.

Минут через двадцать они приедут в Каслстоув. Будут ли небеса милостивы к ней на этот раз? Может быть, Саманты не окажется дома? Может быть, она снова уехала осматривать коттедж, который они с Карен собирались купить? Или она встретит их, сгорая от нетерпения узнать все до мельчайших подробностей о вручении наград, и ожидая, что Джоан будет светиться от радости и гордости?

Думая о том, что ей придется опять погрузиться во всю эту суету без всякой возможности расслабиться и прийти в себя, Джоан чувствовала, как последние силы оставляют ее.

Дорога постепенно сужалась, петляя среди густых, похожих на старинное кружево, зарослей диких роз и жимолости. Джоан заметила, что каждый раз, когда смотрит в боковое зеркало, то видит один и тот же автомобиль, темносиний, покрытый слоем дорожной пыли, который — она была почти уверена в этом — следовал за ними едва ли не от самого Эдинбурга.

Вначале такая мысль показалась ей невероятной. Автомобиль был самый обыкновенный, похожий на множество других. Но, наблюдая, как он повторяет все их маневры, то приближаясь, то отставая, Джоан невольно забыла о своих печальных раздумьях и в конце концов полностью сосредоточилась на странном преследователе.

Однако, когда «ягуар» свернул на обсаженную высокими деревьями дорогу, ведущую в Каслстоув, синий автомобиль проехал мимо, в сторону деревни. Джоан почти сразу же забыла о нем, потому что все ее опасения относительно встречи с Самантой вернулись вновь. Но Эрвин, словно нарочно, еще прибавил газу, едва завидев вдалеке старинный особняк. Затем он, по-прежнему молча, чуть повернул голову и дотронулся до ее руки. Джоан растерялась: она ожидала чего угодно, только не проявления нежности. И инстинктивно сжала пальцы.

Эрвин посмотрел вниз, на их переплетенные пальцы, затем поднял взгляд. Джоан показалось, что в глубине серых глаз она читает скрытые переживания, которые находят ответный отклик в ее душе.

Он слегка сжал ее руку, не более чем на секунду, затем снова взялся за руль. Но Джоан заметила, что костяшки его пальцев побелели.

— Джоан, может, мы вернемся к этому позже? — Эрвин взглянул ей в лицо, хранящее следы глубоких переживаний всех этих ужасных дней. — Мне хотелось бы верить, что я что-то значу для тебя. Это довольно трудно, учитывая все обстоятельства, но я постараюсь. Теперь я вижу всю картину в целом и не скажу, что она меня радует. Ты можешь дать мне немного времени перед тем, как мы снова попытаемся найти тропу, которую потеряли?

Джоан молча кивнула и прикусила нижнюю губу, стараясь удержаться от слез. Глупо было надеяться, что он готов безоговорочно поверить ей, перестать оглядываться в прошлое и возвратить ей прежнюю любовь и понимание.

Может быть, Эрвин просит об отсрочке лишь затем, чтобы она подольше пробыла здесь? Тогда они смогут вместе обсудить условия развода, сообщить Саманте о том, чем он вызван, и решить вопрос о будущем ребенка — с тем, чтобы потом уже к этому не возвращаться и видеться друг с другом как можно реже. Или он и в самом деле полагает, что сможет изменить свое прежнее решение?

Джоан не знала об этом, но понимала, что у нее остался последний шанс вернуть утраченную любовь.

— Я дам тебе столько времени, сколько потребуется. Но я бы очень хотела, чтобы ты мне поверил, потому что, видит бог, я сказала правду, — тихо произнесла она, от всей души надеясь, что поступает правильно. Впервые за много дней она не испытывала боли и страха перед будущим, словно бы острую стальную иглу наконец-то вынули из ее кровоточащего сердца.

 

10

Чувствуя приятную расслабленность во всем теле, Джоан поднялась с плетеного кресла в дальнем конце сада, откуда открывался вид на бесконечные поля, и медленно направилась к дому.

Ей очень нравились прогулки, которые она совершала в полном одиночестве рано утром, — это давало ей возможность немного побыть в тишине. За те три дня, что Эрвин оставался в Эдинбурге, Саманта не переставая донимала ее разговорами. Ей хотелось узнать обо всех подробностях церемонии. Она собрала множество вырезок из газет, в которых сообщалось о прошедшем событии, и с гордостью наклеила их в альбом. А когда эта тема оказалась исчерпана, Саманта принялась болтать о коттедже и тех нововведениях, которые они с Карен задумали.

Что ж, Джоан понимала ее. Несчастная мать все еще продолжала хвататься за любые темы, которые помогали ей хоть на время забыть о невосполнимой утрате. Джоан было не в тягость слушать ее, но она сама все-таки нуждалась в отдыхе.

Эрвин звонил домой каждый вечер. Их разговоры были короткими и ничем не примечательными. Джоан полагала, что он поступает так скорее ради матери, чем ради нее. Никаких личных проблем не обсуждалось.

Но вчера вечером он неожиданно сказал ей:

— Я постоянно размышляю о том, что услышал, и мне нужно о многом тебя спросить. Пришло время поговорить обо всем… если ты ничего не имеешь против. Я вернусь домой завтра вечером. По-моему, нам обоим стоит вернуться в Ольян. Там мы сможем без помех все обсудить.

К сердцу Джоан горячей волной прихлынула надежда. Она быстро ответила слегка прерывающимся от волнения голосом:

— Прекрасно.

Так оно и было. Эрвин сам захотел поговорить с ней. Возможно, он все же поверил ей и начал понимать, насколько глубокими были ее тогдашнее одиночество и отсутствие надежды на счастливую семейную жизнь, что и заставило ее принять предложение Тома.

— Мне заказать билеты на самолет? — спросила она.

— Нет, я сам это сделаю. На пятницу, если смогу.

Джоан беспокоила еще одна вещь, и она решила сказать об этом сейчас.

— Мне кажется, Саманта должна узнать правду о ребенке до того, как мы уедем. Сегодня утром я уже не смогла застегнуть джинсы, так что, когда мы вернемся из Португалии… — Джоан суеверно скрестила пальцы, надеясь, что они вернутся вместе, — может быть, моя беременность будет уже заметна. Честно говоря, я не знаю, как быстро все это происходит.

Молчание на другом конце провода встревожило ее. Не слишком ли она поторопила события? Стоило ли упоминать о беременности с такой легкостью? Эта тема всегда была болезненна для Эрвина. Но мысль о предстоящем разговоре с Самантой полностью завладела ею.

— Да, ты права, — наконец ответил Эрвин. — Что бы ни случилось, она узнает правду. Ты хочешь поговорить с ней сама, или дождешься моего приезда?

— Думаю, что сама. — То, как Эрвин произнес «Что бы ни случилось», показывало, что он еще не принял окончательного решения по поводу их будущего, и к Джоан вернулись прежние страхи. Но она тут же постаралась убедить себя в том, что, даже если Саманта отрицательно воспримет ее рассказ, в глубине души она, возможно, все же порадуется, что ее любимый сын оставил после себя ребенка…

Она нашла Саманту сидящей у себя в кабинете над чертежами будущего сада.

— Дорогая, как ты быстро вернулась с прогулки! Ты купила все, что было нужно?

— Я не была в деревне. — Джоан подошла к рабочему столу Саманты, стоявшему у окна. — Просто немного прошлась по саду. — А еще подумала о предстоящем разговоре, который даже не знаю с чего начать, не знаю и того, как будут встречены мои новости, мысленно добавила она.

— Ах, если бы я знала! — воскликнула Саманта, откладывая в сторону лист расчерченной бумаги. — Когда он позвонил, я не смогла тебя найти, и Хэтти сказала, что не видела тебя, поэтому мы решили, что ты ушла за покупками в деревню.

— Кто позвонил? — Джоан опустилась на первый попавшийся стул.

Неужели Эрвин? Позвонил, чтобы сказать, что не приедет сегодня вечером? А может, он раздумал ехать с ней в Португалию? Или решил, что им не о чем разговаривать?

— Корреспондент одного женского журнала, забыла, какого именно. Он хотел взять у тебя интервью, — взволнованно сообщила Саманта. — Расспросить о твоих книгах, о последней литературной награде и еще о том, собираешься ли ты в будущем остаться здесь, или станешь проводить большую часть времени в Португалии. Его интересовала любая информация о тебе. Если бы я знала, что ты никуда не уходила, то послала бы за тобой. Он сказал, что перезвонит позже, чтобы договориться о встрече. Так что тебе придется быть готовой к самым неожиданным вопросам.

Джоан облегченно вздохнула и даже нашла в себе силы улыбнуться. Значит, ее тревога была напрасной и служила лишь подтверждением того, насколько сильно ей хотелось, чтобы они с Эрвином наконец-то разрешили все свои проблемы.

Про журналиста она почти сразу же забыла. Раньше такое известие наверняка взволновало бы ее и, возможно, даже привело в замешательство. Но только не сейчас. Слишком многие вещи были в данный момент гораздо важнее для нее.

— Саманта, — тихо произнесла она, — мне нужно сказать вам кое-что.

Осторожно подбирая слова, Джоан рассказала ей обо всем с самого начала, и в течение всей истории наблюдала за тем, как глаза пожилой женщины постепенно наполняются слезами. Наконец Саманта прошептала:

— Ребенок Тома! Ты не представляешь, что это значит для меня! Я смогу подержать на руках его ребенка, частичку его самого! Я прекрасно представляю, почему ты пошла на это. Мужчинам не дано понять, насколько силен в женщине материнский инстинкт. Должно быть, ты почувствовала, что твое время проходит, и ударилась в панику.

И как это похоже на Тома, упокой его Господь! Он всегда говорил, что жизнь слишком коротка, чтобы лишать себя всего того, чего хочешь, и если у тебя есть подходящая возможность, ею нужно воспользоваться без промедления. При всей своей любви к нему я боялась, что такие понятия, как «долг» и «ответственность» ему совершенно чужды. Но если ему и не хватало этих качеств, Эрвин возмещал их с лихвой. И…

Тут голос Саманты дрогнул, и она сжала губы, борясь со слезами. Справившись с собой, она спросила:

— И что сказал Эрвин, когда узнал об этом?

— Ну… он не особенно обрадовался, — призналась Джоан. — Но я надеюсь, что он справится…

Она знала, что пока это лишь предположение. Возможно, ей не стоило представлять ситуацию до такой степени в розовом свете, пока еще ничего не решено.

— Да, — тихо согласилась Саманта. — Эрвину нелегко будет с этим примириться. Но у него сильный характер, и я знаю, что он любит тебя. Когда вы встретились, он сказал мне, что нашел свою вторую половину. — Она коснулась своих дрожащих губ кончиками пальцев. — Надеюсь, у него не будет такого ощущения, что Том снова обошел его. Это было бы для него невыносимо.

— Снова обошел его? — переспросила Джоан, чувствуя, как ее сердце учащенно забилось. Неужели Саманта говорит о том, что она и сама давно подозревала: по какой-то причине Эрвин считает себя на втором месте после младшего брата, баловня судьбы и всеобщего любимца? — Как это могло произойти?

— Сейчас я понимаю, что все произошло целиком по моей вине, — ответила Саманта. — Каждый раз думая об этом, я казню себя за свои ошибки. Но тогда мы с мужем были уверены, что поступаем правильно. Когда Эрвину исполнилось восемь лет, мы отправили его в хорошую школу. Том был еще совсем маленьким и постоянно болел, так что мне приходилось почти все время проводить с ним. Я категорически отказывалась приглашать к нему няню, потому что хотела сама заботиться о малыше.

И вот, когда Эрвин немного подрос, он начал ощущать себя покинутым, никому не нужным — особенно после того, как было решено не отправлять Тома в школу, а нанять ему частных учителей. Он по-прежнему был очень слабым и к тому же порой капризным и своенравным. Мы знали, что ему трудно будет выносить школьный распорядок и дисциплину.

Саманта крепко стиснула руки, чтобы справиться с очередным приступом слез. Джоан мягко взяла ее руки в свои и слегка погладила. Она не верила, что эта добрая, любящая женщина могла сознательно причинить вред кому бы то ни было.

— Я уверена, вы думали, что так будет лучше.

— Тогда я вообще над этим не задумывалась, — ответила Саманта. По тому, как она судорожно сжала руку Джоан, стало ясно: она от всей души раскаивается в былой неосмотрительности. — Именно потому, что Эрвин по натуре был сильнее и тверже, не он, а Том начал совершать поступки, отличающиеся какой-то безрассудной, бесшабашной смелостью. И именно потому, что мы были уверены в сохранности нашего семейного бизнеса в руках Эрвина, мы предоставили Тому вести такой образ жизни, какой ему нравился.

Эрвин никогда не просил того, чего хотел. Он всего добивался сам. После смерти мужа Эрвин всегда был рядом со мной — сильный, заботливый, здравомыслящий. А Том… часто мы не видели его несколько недель, а то и месяцев подряд.

И вот, когда он приезжал к нам в перерывах между командировками, по-твоему, что я делала? Ну разумеется, встречала блудного сына с распростертыми объятиями! Самое печальное во всем этом то, что я думала, — нет, была уверена! — что сделанное мною для Тома, — сущие пустяки по сравнению с той скрытой, но глубокой любовью, которую я питала к Эрвину.

Джоан мягко освободила свою руку из пальцев Саманты. Теперь она понимала, отчего известие о ребенке Тома настолько уязвило Эрвина. Она вспомнила, как спрашивала его, испытал бы он то же самое чувство, если бы она забеременела в результате мимолетной связи еще до встречи с ним?

Да, конечно, его бы это не привело в восторг, но так как Эрвин был умным человеком, способным к состраданию, и к тому же до недавних времен не проявлял никаких признаков ревности, — он скорее всего понял бы, что каждый может совершить ошибку. И поскольку они любили друг друга, он нашел бы в себе силы простить ее.

Но из-за того, что отцом ее ребенка был Том, Эрвин не мог принять этого. Даже если ее беременность наступила в результате клинической процедуры.

Джоан очнулась от своих мыслей и тихо произнесла, обращаясь к Саманте:

— Спасибо за вашу искренность. Думаю, что вам нужно сказать об этом и Эрвину. Объясните ему все, как объяснили мне. Разрушьте его убеждение в том, что он всегда значил для вас меньше, чем младший сын. — Неожиданно для самой себя она улыбнулась: — Пойду приготовлю кофе. Нам обеим не помешает выпить по чашечке. И не волнуйтесь. Вы вырастили замечательных сыновей. Том был очень умным, обаятельным человеком, замечательным другом. И блестящим профессионалом. К своей работе он всегда относился очень серьезно. А Эрвин… — Джоан слегка развела руками и снова улыбнулась, — Эрвин просто лучше всех для меня.

Джоан вернулась из магазина около трех часов, и как раз в это время зазвонил телефон. Она бросила на пол свертки, которые принесла из машины, и сняла трубку, одновременно откидывая свободной рукой волосы, упавшие на глаза.

Если это был тот самый журналист, который уже звонил раньше, он упустил свой шанс. Завтра, если все сложится удачно, они с Эрвином уже будут на пути в Португалию.

Но это оказался Барни, ее бывший муж!

— Что тебе нужно? — холодно спросила Джоан, думая о том, позвонит ли он снова, если она просто откажется с ним разговаривать и бросит трубку.

— Я только что тебе об этом сказал!

— Я не слышала.

— Тогда слушай внимательнее, — резко ответил он. — Мне нужны деньги. Довольно значительная сумма. И как можно скорее. Из-за тебя я загремел в тюрьму. Ты меня туда отправила! А я-то всегда был так добр к тебе. Но сейчас я полностью расплатился с обществом за свои грехи. Теперь твоя очередь расплатиться со мной.

— Ты не получишь от меня ни пенни! — Джоан с трудом верила в то, что услышала.

— Десять лет «на службе Ее Величества» — это, по-твоему, пустяки? Нет уж, я получу от тебя все, что полагается. И не говори, что не в состоянии заплатить. Иначе я могу устроить большие неприятности тебе и твоему нынешнему красавчику мужу.

Джоан испуганно оглянулась. Казалось, что во всем доме никого нет, но она знала, что это не так. В любую минуту могла прийти Саманта и поинтересоваться, не говорила ли она с тем милым журналистом, который уже звонил раньше.

И что ей ответить? Сказать, что это не журналист, а ее бывший муж, который недавно вернулся из тюрьмы, а теперь угрожает ей, требуя денег?

— Не болтай ерунду! — бросила Джоан. — Ты ничего не получишь!

— Ладно. Ты сама этого захотела. Очень скоро я собью с тебя спесь. Вам обоим еще придется вспомнить обо мне.

Джоан невольно вздрогнула, и по коже ее пробежали мурашки. Барни говорил с такой уверенностью, словно действительно знал о каком-то несчастье, которое могло в любой момент обрушиться на нее и Эрвина.

— Мы не можем обсуждать это сейчас, — встревоженно сказала она. Меньше всего на свете ей хотелось разговаривать с Барни, но нужно было немного привести в порядок мысли и решить, что делать.

— Ну вот, это уже звучит разумнее, детка.

Раньше его слегка вульгарный выговор кокни нравился Джоан, но сейчас она не испытывала ничего, кроме раздражения.

— Что ж, оставь мне твой номер, и я тебе перезвоню, — холодно сказала она. Придется снова отправляться в деревню и звонить из телефона-автомата, досадливо поморщилась Джоан. А она как раз собиралась подготовиться к встрече с Эрвином.

Джоан принялась искать какой-нибудь клочок бумаги и ручку, но голос Барни остановил ее:

— Ты что, считаешь меня идиотом? Я буду ждать тебя через пятнадцать минут в конце подъездной аллеи, ведущей к твоему дому.

Итак, он был где-то поблизости.

Джоан быстро взглянула на часы. Она ни за что не хотела показать Барни, что испугалась.

— Через час, — твердо сказала Джоан.

— Чтобы ты успела вызвать полицию?

— Нет, просто меня это больше устраивает.

Она положила трубку и оперлась ладонями на стол, ожидая, пока сердце перестанет биться тяжело и неровно. Через час Саманта уйдет отдыхать к себе в комнату. А Хэтти отправится в кухню, чтобы начать готовить парадный ужин к возвращению Эрвина. Должно быть, он вернется где-то около семи вечера.

Таким образом, у нее оставался час, чтобы встретиться с Барни и узнать, что ему нужно.

Ровно через час вся ее решительность и уверенность в себе испарились. А длинная, окаймленная высокими деревьями аллея показалась бесконечной, пока она шла на дрожащих, подгибающихся ногах, словно готовая вот-вот упасть.

Основным занятием Барни Бленнера всегда было действовать ради удовольствия и выгоды Барни Бленнера. Он любил престижные клубы, дорогие автомобили, жизнь на широкую ногу и ради этого готов был воровать и мошенничать. Что в конце концов и привело его на скамью подсудимых. И вот сейчас он вышел из тюрьмы и явился к ней.

Когда он внезапно шагнул ей навстречу из-за дерева, Джоан едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Барни пристально осмотрел ее с головы до ног.

— Тебе не мешало бы одеваться получше, — заметил он. — И потом, я ни за что не позволил бы тебе носить брюки. С твоими-то ногами! Но в остальном ты очень хорошо выглядишь. Успех тебе на пользу.

А вот тебе пребывание в тюрьме нисколько не на пользу, подумала Джоан. Она была поражена, увидев, как сильно Барни изменился. Его светлые волосы стали грязно-пепельными и выглядели всклокоченными, он отрастил брюшко, и вместо прежних шикарных костюмов на нем были потрепанные черные брюки и дешевая куртка из искусственной кожи.

— Откуда ты узнал, что я здесь?

Сейчас Джоан казалось, что у нее вообще никогда не было ничего общего с этим человеком. Он остался в прошлом, которое ей хотелось навсегда стереть из памяти.

— Очень просто. Я с интересом следил за твоей писательской карьерой. В тюрьме было не так уж много развлечений, кроме чтения газет. Я от всей души надеялся, что когда-нибудь мы снова увидимся, и ты разделишь со мною плоды своего успеха, как прежде я делился с тобою плодами своего. Беда заключалась в том, что, как я узнал, ты уехала отсюда и поселилась в Португалии, так что мои надежды на встречу с тобой почти угасли.

Барни шагнул к Джоан и, заметив страх в ее глазах, улыбнулся:

— Не беспокойся, я не такой дурак, чтобы свернуть шею курице, несущей золотые яйца. Возвращаясь к своему рассказу, должен признать, что наконец судьба мне улыбнулась. В одной из газет я прочел, что ты получила престижную литературную премию. Все, что мне потребовалось, — это навести кое-какие справки, приехать сюда, зайти в местный паб и задать несколько вопросов.

Да, местным завсегдатаям паба только дай повод поболтать, с тоской подумала Джоан.

— Это ты позвонил и представился журналистом?

Барни слегка улыбнулся, и Джоан заметила, что в нем еще сохранились остатки былого обаяния, которое некогда вскружило ей голову.

Подруги умирали от зависти, видя, как он красиво и умело ухаживает за ней. Если бы они знали, каким он окажется негодяем! Если бы она сама не была в то время легкомысленной дурочкой, не умеющей разбираться в людях и не видящей истинной сущности под блестящей оболочкой!

— Твоя свекровь очень разговорчивая женщина. Я даже узнал у нее твой адрес в Португалии, — похвастался Барни. — Конечно, ты с удовольствием отправишься туда, чтобы нежиться у моря и пить сангрию, но не раньше, чем я получу от тебя десять тысяч фунтов. Выпишешь чек и отдашь мне его завтра — в это же время и на этом же месте.

Джоан в ужасе уставилась на него. Господи, как же избавиться от этого кошмара? Вызвать полицию? Если она добьется официального предписания, чтобы Барни оставил ее в покое, будет ли оно действительно в Португалии, или ей придется обращаться с таким же заявлением к местным властям?

Эрвин! — в отчаянии подумала Джоан. Ах, если бы он был здесь! Он бы знал, что делать.

Она машинально повернулась и сделала шаг по направлению к дому. Барни, должно быть, совсем рехнулся, если считает, что она по первому требованию принесет ему деньги, а потом сядет и будет ждать, когда он придет и попросит еще.

Если бы он раскаялся в своих преступлениях, если бы сказал, что хочет начать новую жизнь, она с радостью дала бы ему денег, чтобы помочь встать на ноги и найти себе достойное занятие. Но вместо этого он явился к ней с наглыми требованиями и угрозами. Барни Бленнер никогда не изменится!

— Куда это ты? — Рука Барни грубо схватила ее за запястье. Сейчас в его голосе слышалась неприкрытая ярость, и Джоан застыла на месте, боясь вздохнуть. Она с трудом выносила прикосновение его руки и с удовольствием стряхнула бы ее, но не осмелилась, не желая вызвать очередной приступ злобы.

— Вот так-то лучше, — уже спокойнее сказал он и продолжил почти вкрадчивым тоном, от которого вдоль позвоночника Джоан пробежала дрожь: — Я ведь могу получить эти деньги и другим путем, детка. Ты вращаешься в таких кругах, что многие журналы охотно заплатят кучу денег за скелет в твоем шкафу. Ведь ты была замужем за преступником, и благодаря его темным махинациям пользовалась всеми жизненными благами. Кто из твоих читателей поверит, что ты не была с ним заодно? Или, по крайней мере, узнав о первоначальном источнике твоих доходов, не осудит тебя?

В ужасе застыв на месте, Джоан слушала его, не перебивая.

— Невеселая перспектива, не так ли, детка? Возможно, это будет не самой заметной газетной сенсацией, но, когда ее подхватят радиостанции, дело получит больший размах. Твой муж — заметный человек в обществе. В его руках сосредоточена деятельность одной из старейших фирм, приносящей огромные доходы. Клиенты, которые покупают у него драгоценности, принадлежат к сливкам общества. Даже члены королевских фамилий Европы носят украшения от Кросса. Но какой удар будет нанесен его репутации, если все узнают, что он женился на женщине с темным прошлым! Что ты на это скажешь? Возможно, постоянные заказчики предпочтут впредь приобретать себе дорогие безделушки у его конкурентов? — Барни ухмыльнулся. — Так что советую тебе заплатить деньги, иначе я легко смогу нарушить вашу семейную идиллию.

Да, в связи с получением престижной литературной премии интерес публики к ней возрос, так что Барни мог рассчитывать на щедрое вознаграждение от какой-нибудь бульварной газетенки в обмен на такого рода историю. Никто не станет выяснять, насколько она правдоподобна. Обыватели любит грязные сплетни из жизни знаменитостей. Людям нравится превозносить кого-то, но еще большее удовольствие они получают, когда этот кто-то, развенчанный и униженный, вновь спускается на самое дно, откуда так стремительно поднялся.

Джоан смогла бы выдержать все, если бы дело касалось только ее. Но она не могла позволить, чтобы Эрвин и вся огромная торговая империя Кроссов оказались замешаны в скандальную историю.

— Ты получишь деньги, — сказала она, ненавидя себя за малодушие, но не находя другого выхода. — Однако поскольку все мои сбережения лежат на счету в Португалии, я должна поехать туда и перевести часть из них в Англию. Мы уезжаем завтра.

— Хорошо, даю тебе три дня. А потом я сам приеду в Португалию. Я хочу получить деньги прямо на месте. Никаких лишних проверок, никаких удостоверений личности. Ты просто выпишешь мне чек на предъявителя. И помни, я всегда тебя найду. — Его лицо почти вплотную придвинулось к лицу Джоан. — Твой телефон не прослушивается?

Она покачала головой и попыталась отстраниться, но Барни удержал ее.

— Хорошо. Скажи, где и когда мы встретимся.

Неожиданно Барни отступил. Джоан облегченно вздохнула. Его близость вызывала у нее гнев пополам со страхом. Сейчас она едва стояла на ногах, но согласилась бы скорее упасть, чем опереться на руку грязного шантажиста. Лишь когда она услышала резкий звук хлопнувшей дверцы автомобиля и, обернувшись, увидела знакомые очертания «ягуара», она поняла, почему Барни отпустил ее.

Эрвин вернулся на час раньше. Но Джоан даже не знала, радоваться ли ей или сожалеть об этом. Скорее всего второе, с отчаянием подумала она, глядя на его замкнутое бесстрастное лицо.

Должно быть, Эрвин приехал прямо с деловой встречи, но по дороге снял пиджак и галстук, оставшись в темно-серых брюках и белой рубашке с расстегнутым воротом и закатанными до локтей рукавами. Как всегда, он выглядел великолепно, но вид у него был явно не дружелюбный.

— А вы, должно быть, муж номер два, — первым нарушил молчание Барни. Он подошел ближе, бросил оценивающий взгляд на автомобиль и протянул руку, на которую Эрвин не обратил никакого внимания. — Позвольте представиться: я — номер первый. От всей души надеюсь, приятель, что твоя жена не сыграет с тобой какую-нибудь злую шутку, как она это уже проделала со мной. Но я не стал бы держать пари, что этого не произойдет.

Поскольку ему никто не ответил, Барни убрал руку и пожал плечами.

— Ну что ж, кажется, вы не собираетесь предложить мне выпить, поэтому я лучше уйду. — Он сунул руки в карманы потрепанных брюк и пошел прочь. Но, пройдя несколько шагов, обернулся и добавил: — Хочу предупредить тебя: с этой красоткой лучше держать ухо востро!

 

11

— Что этот тип здесь делал?

Взгляд Эрвина был холодным и подозрительным. А ведь она так надеялась увидеть в его глазах доверие и понимание. Появление Барни все разрушило.

— Просить денег, — ответила Джоан и замолчала. От пережитого нервного потрясения ее зубы начали чуть-чуть постукивать, и она крепко стиснула их, чтобы успокоиться.

— Денег? Чтобы купить пинту пива? Или новую одежду? Она ему не помешает, это уж точно. Или он хотел получить больше?

— Разумеется, больше. — Джоан произнесла это резче, чем следовало. Она могла бы сказать: «Ему нужно немного денег, чтобы перебиться до тех пор, пока он не найдет себе работу», — просто чтобы как-то снять повисшее в воздухе гнетущее напряжение. Однако она не хотела лгать мужу или даже умалчивать о чем-то.

— Вот как? — удивился Эрвин. — И что же, ты дала их ему? Судя по тому, как вы тут любезничали друг с другом, ты наверняка это сделала. Он выглядел весьма довольным собой, а ты, казалось, была не прочь вспомнить старые времена.

Да, с его точки зрения, все, должно быть, так и выглядело. Раз Эрни думает, что она дала денег этому проходимцу, нет смысла рассказывать, как все было на самом деле, горько подумала Джоан. Глядя вниз, она провела по гравию мыском туфли и тут же спохватилась, что ведет себя как ребенок, сделавший что-то недозволенное и ожидающий наказания. Она выпрямилась, засунула руки в карманы брюк и пожала плечами:

— Ты ошибаешься. «Старые времена», проведенные с Барни, мне хотелось бы забыть навсегда. Так что ни о каком возобновлении отношений не может быть и речи. И потом, как бы я дала ему денег, даже если бы и хотела? У меня с собой ровно столько, сколько нужно на мелкие расходы. Я не могу даже выписать чек, потому что все мои сбережения лежат в банке в Португалии.

Кажется, Эрвин поверил ей. Однако он снова спросил тем же требовательным тоном:

— Ты сказала ему, где тебя найти?

— Нет, конечно! — Неужели он думает, что она поддерживала отношения с Барни после его выхода из тюрьмы, может быть, даже встречалась с ним?!

Не обращая внимания на ее вспышку гнева, Эрвин продолжал изучающе всматриваться в лицо Джоан, словно желая выяснить правду, но не находя ответа.

— Так, значит, ваша встреча — это просто случайное стечение обстоятельств, которым он решил воспользоваться, чтобы попросить денег?

Джоан почувствовала, что краснеет. Гнев, обида и возмущение боролись в ее душе. Именно в тот момент, когда у них с Эрвином появился шанс разрешить свои проблемы и снова обрести друг друга, явился Барни и воздвиг новую преграду между ними, едва ли не больше прежней.

— Может быть, хватит о нем? — возмутилась Джоан. — У меня нет с ним ничего общего, и я его сюда не приглашала. Он прочел в газетах, что я получила литературную премию, позвонил мне и попросил о встрече. Поверь, я этого не хотела, но согласилась, потому что не могла позволить ему шляться поблизости и привлекать к себе внимание.

Больше она не могла ничего сказать. Джоан надеялась, что этого окажется достаточно для того, чтобы Эрвин забыл сегодняшний гнусный эпизод и больше к нему не возвращался. Видимо, ее молитвы были услышаны, потому что Эрвин вернулся к автомобилю и распахнул дверцу.

— Думаю, тебе лучше вернуться вместе со мной.

Сев за руль, Эрвин включил зажигание. Когда он снова заговорил, тон его был прежним — сдержанным и бесстрастным:

— Мама, должно быть, сейчас спит. Когда мы приедем, попроси Хэтти принести мне чашку чаю на террасу, пока я буду принимать душ, хорошо?

Точно так же он держался весь вечер — с холодной, отстраненной вежливостью. Сидя за столом, Джоан пыталась отдать должное кулинарному искусству Хэтти, приготовившей овощной суп с пряностями и восхитительные бифштексы с молодым картофелем, но почти не могла есть из-за растущего беспокойства. Эрвин, казалось, говорил и действовал чисто механически, в то время как его мысли постоянно возвращались к той сцене, которую он застал по возвращении.

Наконец Джоан отважилась взглянуть на него, подумав, что это похоже на прыжок в ледяную воду после долгих колебаний. Он выглядел абсолютно спокойным. Быть может, слишком спокойным? Что, если его скрытые эмоции внезапно прорвутся наружу, и этот поток захлестнет их обоих?

— Ну а теперь, — сказала Саманта, когда Хэтти убрала последние тарелки со стола, — я хочу попросить вас больше не беспокоиться обо мне. Карен должна вот-вот приехать. Думаю, она умеет обращаться со швейной машинкой, так что мы сразу же начнем шить занавески и новые чехлы для мебели. Нужно будет только съездить в город и выбрать материал. А раз мы будем заняты, остаток медового месяца вы проведете без помех.

— Да, если не считать того, что мне нужно будет закончить оформление документов на приобретение собственности в Сетубале, — сказал Эрвин, уже успевший сообщить матери, что утром они с Джоан улетают. — А в остальное время я не буду загружать себя работой. — С этими словами он поднялся из-за стола и, захватив с собой чашку с кофе, направился к двери. Джоан поняла, что он решил обдумать все случившееся сегодня в одиночестве.

— У меня все еще не было возможности поговорить с ним о ребенке, — с огорчением заметила Саманта, маленькой ложечкой доставая из блюдца ягоды земляники. — Я попыталась начать об этом разговор еще до того, как ты спустилась к столу, но у него было такое выражение лица, что я не решилась продолжать. — Она отложила ложечку. — Признаться, Джоан, я волнуюсь за него.

— О, не стоит, — ответила Джоан с гораздо большей уверенностью, чем ощущала на самом деле. — Думаю, что Эрвин способен сам справиться с любыми трудностями. — А вот в этом она действительно была уверена. Но что, если в данной ситуации «справиться с трудностями» для него будет означать — вернуть их отношения в прежнее состояние? То есть снова вычеркнуть ее из своей жизни?

Если бы только Барни знал, что своим появлением принес гораздо больше вреда, чем сам об этом догадывался!..

— Меня это немного беспокоит, — призналась Саманта, нарушив ход ее мыслей. — Я имею в виду, что ребенок Тома…

— Не волнуйтесь, — устало ответила Джоан. Внезапно все сегодняшние события вихрем закружились перед ее глазами, и последние остатки энергии покинули ее. Ей хотелось укрыться где-нибудь и надолго остаться одной — до тех пор, пока весь этот кошмар не закончится. — У вас еще будет возможность поговорить с ним обо всем — и о ребенке Тома, и о времени, когда они с Томом были детьми. Но сейчас ему необходимо побыть наедине со своими мыслями. — Джоан допила кофе и медленно поднялась. — Если не возражаете, я пойду к себе. Мне нужно собрать вещи. Я зайду к вам попозже. Если увидите Хэтти раньше меня, скажите ей, что обед был замечательный!

Сборы в дорогу заняли у нее больше времени, чем она предполагала. Когда наконец все было готово, Джоан взглянула на широкую двуспальную кровать и подумала, будет ли Эрвин спать здесь сегодня ночью. Но в глубине души она была уверена, что нет.

Если бы не Барни, возможно, они с Эрвином проговорили бы всю ночь напролет. Или он просто обнимал бы ее. Или даже заснул бы рядом с ней. Ей было бы этого достаточно, чтобы почувствовать себя счастливой.

Она отнесла две простыни и подушку на кушетку и приготовилась заснуть на огромной кровати в гордом одиночестве.

На следующее утро Эрвин держался точно так же, как и накануне. И только после того, как они прилетели в Фару и на взятом напрокат автомобиле выехали из аэропорта, казалось, в их отношениях наступила некая оттепель.

Джоан опустила стекло и принялась вдыхать разлитый в нагретом воздухе аромат, пропитавший этот цветущий, плодородный край. Заметив, что и настроение Эрвина понемногу улучшается, она отважилась спросить:

— Может быть, проедем через Ольян?

— Да, конечно, — ответил Эрвин, выруливая на южную автостраду. — Надо будет купить продукты. Не думаю, что ты нашла время позвонить Кармен и сказать, когда мы приезжаем.

Действительно, она даже не подумала об этом! Все ее мысли были сосредоточены на нем. Однако упоминание о продуктах внезапно подсказало ей способ действий, который она безуспешно пыталась придумать еще со вчерашнего дня.

— Мне нужно будет сначала зайти в банк и получить деньги по чеку, а потом уже пройдемся по магазинам, — сказала она. — После этого можно будет заехать куда-нибудь пообедать или сразу отправиться домой.

— Если только нам не придется заночевать в кювете. — Эрвин резко надавил на тормоз, когда желтый «фиат», покрытый густым слоем пыли, с оглушительным гудком пронесся мимо. — Еще один местный гонщик!

Оставив Эрвина искать место для парковки, Джоан вылезла из машины и вошла в здание банка. Она не чувствовала бы себя большей преступницей, если бы натянула на голову чулок и захватила с собой оружие. Но как бы ужасно Джоан себя ни ощущала, она должна была выполнить задуманное ради блага Эрвина, потому что любила его. Иначе Барни действительно мог осуществить свою угрозу.

К счастью, благодаря тому что она считалась одним из наиболее ценных клиентов и ее хорошо знали, Джоан смогла получить деньги без всяких проблем. Она вышла на раскаленную от зноя улицу с фунтами для Барни, уложенными в сумку, и небольшим количеством эскудо на обычные домашние расходы, которые просто положила в кошелек.

Эрвин издалека увидел ее и пошел навстречу. Сердце Джоан учащенно забилось. Она остановилась, глядя, как он приближается. Ей нравилась его походка — грациозная, но в то же время твердая и уверенная. А его взгляд, который сейчас был гораздо приветливее, заставил ее улыбнуться. Может быть, и правда стоило поверить, что их испытаниям приходит конец, и они смогут простить друг друга и снова быть вместе?

Оставалось надеяться, что Барни она больше никогда не увидит.

— Извини, придется тебе немного подождать, — сказал Эрвин, кивнув в сторону банка. — Мне нужно обналичить пару чеков. Или ты еще раз зайдешь вместе со мной?

Этого Джоан хотелось меньше всего. Она нарочно попросила Эрвина остаться и найти место для парковки, чтобы он не смог ни о чем догадаться.

— В этом нет необходимости, — поспешно ответила она. — Мы вполне можем отправиться по магазинам. Я взяла достаточно денег. — Последнее утверждение было чистой правдой.

— Ну, раз ты так считаешь. Я и забыл, что женился на весьма практичной и здравомыслящей женщине!

Его обезоруживающая улыбка придала Джоан смелости, и она взяла Эрвина под руку. Обычным дружеским жестом. Ничего общего с вызывающей манерой поведения, которую она демонстрировала в тот раз, когда они приезжали сюда с Самантой. Страстное желание вернуть мужа любой ценой не привело тогда ни к чему хорошему.

Сейчас Джоан и в самом деле не хотелось флиртовать с ним. Ей нравилось, что они выглядели добрыми знакомыми, которые пришли на рынок и вместе осматривают горы овощей и фруктов, гигантских омаров и моллюсков, экзотических рыб, решая, что выбрать.

Когда они, нагруженные сумками и пакетами, наконец покинули рыночную площадь, то почти одновременно остановились, взглянули друг на друга и улыбнулись.

— Кажется, ты собираешься накормить всю округу! — Взгляд Эрвина был теплым и дружелюбно-насмешливым, и Джоан почувствовала, что ее обволакивает нежная аура его любви. Ей казалось, что ничего плохого уже не может случиться.

— Думаю, пора ехать домой, — сказала Джоан. Ее аквамариновые глаза светились радостью. — Как насчет апельсинового сока на дорожку?

— Почему бы и нет? — Эрвин взял у Джоан сумки и присоединил к своим. — Пойдем, эта толпа меня смущает.

Нет, его ничто не может смутить, думала Джоан, следуя за ним все в том же блаженном состоянии. Он способен разрешить любую задачу — спокойно, разумно и логично. Что он и сделал с проблемой, которая возникла после их свадьбы.

Вначале он дал волю гневу. Что ж, его эмоции были вполне понятны. Но когда он остался наедине с собой и спокойно обдумал все, что произошло, — сердце Джоан забилось сильнее, охваченное счастливым предчувствием, — он изменил свое мнение, и теперь все снова будет хорошо!

Они нашли небольшой ресторанчик и, усевшись за столиком на террасе, окаймленной благоухающими цветами, принялись потягивать из высоких бокалов ледяной апельсиновый сок.

— От него мурашки бегут по коже, — заметил Эрвин.

Джоан кивнула. Так хорошо было сидеть с ним рядом и просто молчать. Ей не хотелось говорить о своем бывшем муже ни сейчас, ни потом. Она чувствовала себя слишком виноватой перед Эрвином за то, что поддалась на шантаж мерзавца.

Но Эрвин, как выяснилось, не собирался оставлять эту тему.

— Даже если судить по твоим рассказам, не говоря уже о моем личном впечатлении, я не могу понять, отчего ты согласилась выйти замуж за этого типа? Ты ведь умная женщина, Джоан. Независимая и очень разборчивая.

Джоан предпочла бы, чтобы Эрвин вообще забыл о существовании Барни Бленнера. Но если он хочет что-то выяснить, она должна рассказать ему все.

— Видишь ли, он не всегда выглядел так, как сейчас, и не всегда был таким грубияном. У него хорошо подвешен язык, и на первый взгляд он казался славным малым, не лишенным того обаяния, которое может вскружить голову. Я была доверчива, легко поддавалась на лесть, к тому же была очарована подарками: наряды от лучших модельеров, шикарные туфли, драгоценности… Немного кричащие, но достаточно дорогие. — Джоан нервным движением прижала пальцы к уголкам губ, и взгляд, брошенный на Эрвина, сказал ей, что он отлично понимает, насколько неприятен для нее этот разговор.

Даже более чем неприятен! Предстоящая встреча с Барни не выходила у нее из головы. Но если она сейчас замолчит, то Эрвин, чего доброго, решит, что она сожалеет об этом человеке. Джоан сжала бокал в ладонях и заставила себя продолжать:

— Но через какое-то время дорогие рестораны, ночные клубы, роскошные платья мне надоели. И я освободилась от его чар настолько, что прямо спросила, откуда он берет деньги.

Барни ответил, что играет в рулетку. Разумеется, это не привело меня в восторг. Мама тоже всегда твердила, что предпочла бы видеть меня замужем за небогатым, но честным человеком. И я была просто шокирована, когда узнала о его подпольных махинациях, поэтому и заявила в полицию. По той же причине я развелась с ним. А сейчас… — Джоан взглянула на Эрвина сквозь полуопущенные ресницы, и голос ее невольно прозвучал умоляюще, — не могли бы мы забыть об этом?

— С удовольствием. — Эрвин поднялся из-за стола и начал собирать многочисленные сумки. — Будем считать, что эта тема закрыта. Ну что, пора отправляться?

Джоан облегченно перевела дыхание. Наконец-то можно расслабиться. Если это было испытание, которое Эрвин решил ей устроить, — она справилась с ним.

Они приехали домой к концу дня. Эрвин настежь распахнул все окна, пока Джоан разбирала продукты. Затем они отправились каждый в свою комнату, чтобы принять душ и переодеться. Оба неосознанно избегали полного сближения до тех пор, пока все проблемы не будут решены окончательно. Тогда, в ночь после вручения Джоан литературной премии, они не прибегли к этой тактике, отчего все закончилось столь печально.

Сейчас они наскоро поужинали овощами и фруктами и, вытянувшись в шезлонгах на террасе, принялись смотреть в бархатную глубину ночи, усеянную блестками звезд, благоухающую ароматами лилий и жасмина.

Джоан настолько устала от жары, что испытала огромное удовольствие, сменив дорожный костюм на хлопчатобумажные шорты и топик. Эрвин тоже переоделся в черную рубашку с короткими рукавами и белые шорты, которые еще сильнее оттеняли его загар. Джоан вновь подумала о том, насколько сексуально он выглядит в любой одежде, и почти тут же отвела взгляд. Искушение протянуть руку и коснуться его бронзовой кожи было почти невыносимым. Она вспомнила, как они занимались любовью в первые дни медового месяца, и какое наслаждение это доставляло им обоим. Сердце ее учащенно забилось, во рту пересохло.

— Не возражаешь, если мы поговорим? — Краем глаза Джоан увидела, что Эрвин обернулся лицом к ней. — Посмотри на меня, Джоан.

Повинуясь мягко звучащему голосу, Джоан повернула голову. Золотистые волосы волной упали ей на одно плечо. В глазах Эрвина отражался звездный свет, и его лицо в причудливой игре теней приобрело необыкновенно чувственное выражение.

— Ну так что? — настойчиво произнес он.

— Да, конечно, — ответила Джоан. Она знала, что пришло время для настоящего разговора, и была полна решимости ответить на все его вопросы.

— Я хочу сказать, что верю в твою историю. Нет, я не справлялся в клинике. Да они и не сказали бы ничего. В таких вещах всегда соблюдают строгую конфиденциальность. Но чем дольше я размышлял, тем больше приходил к выводу, что это вполне соответствует всему, что я знал о Тома… Ты и в самом деле так хотела ребенка?

Эрвин ни на секунду не отрывал глаз от ее лица, и Джоан без колебаний взглянула на него так же прямо и открыто.

— Да. До такой степени, что это вызывало у меня почти физическую боль, которая долго не проходила. Порой мне становилось так плохо из-за этого, что я считала всю свою жизнь, все успехи никчемными и бесполезными.

После развода я поклялась, что никогда больше не выйду замуж. Я решила сама устраивать свою жизнь и преуспела в этом… Том тоже хотел иметь детей, но для него важнее было другое — оставить на земле кого-то после себя, в какой-то мере получить шанс на бессмертие. Он как будто предчувствовал, что его жизнь будет недолгой…

Неосознанным, но старым как мир жестом она провела рукой по животу, словно желая защитить своего ребенка от любых опасностей. Эрвин придвинулся ближе и осторожно положил свою руку поверх ее пальцев.

— Это и в самом деле то, что я думаю? Или ты просто слишком много съела за ужином? — прошептал он, поддразнивая ее. Их головы сблизились, и Джоан ощутила на щеке его теплое дыхание.

Она слегка подвинулась, освобождая место для него на своем шезлонге. Если она правильно угадала его намерения, Эрвин хотел именно этого.

Так оно и было, и теперь Джоан могла слышать удары его сердца.

— Это то, что ты думаешь.

Произнеся эти слова, Джоан затаила дыхание. От того, какой будет его реакция, зависела вся их дальнейшая жизнь. Если на его лице отразится хотя бы малейшее неудовольствие, она будет знать, что он никогда не полюбит ребенка Тома, и тогда им не на что рассчитывать в будущем.

Эрвин не сказал ни слова, просто осторожно расстегнул пуговицу на ее шортах, пояс которых уже становился ей немного тесноват, и его рука опустилась ниже.

Джоан почувствовала огромное облегчение, и почти сразу вслед за ним волной нахлынуло желание — острое, неистовое. Но хочет ли он ее хотя бы наполовину так сильно, как она его? Будет ли любить ее по-прежнему, позволит ли ей любить его?

— Эрвин… — Она хотела спросить у него об этом, но он заговорил почти одновременно с ней:

— Как-то раз после нашего приезда в Каслстоув ты сказала, что по-прежнему любишь меня. Но потом, в отеле, заявила, что не любишь. Какой версии я должен верить?

— Первой. — Джоан положила голову ему на плечо. — Тогда, в отеле, я знала, что ты презираешь себя за то, что занимался со мной любовью. И презираешь меня за то, что я позволила тебе это. И я должна была сказать что-то такое, что остановило бы нас обоих.

Она уже едва владела собой. Желание почувствовать его руки на своем теле, губы на своих губах, слиться с ним воедино, ощутить его плоть внутри себя, услышать слова любви лишало ее последних остатков самообладания.

Рука Эрвина, которая поглаживала ее живот, внезапно замерла. И в душу Джоан снова закрался страх. Но Эрвин тихо произнес:

— Ты простишь меня? Сможешь когда-нибудь простить за то, что я отказывался выслушать тебя, называл лгуньей?.. Поверь, я был тогда словно сумасшедший.

— О, дорогой… — Джоан обняла его за шею и прильнула к его губам. — Конечно, я тебя простила. Я понимаю, что ты должен был чувствовать. Я и сама столько раз вела себя ужасно!

— Я не заслуживаю твоего прощения. — Голос Эрвина звучал слегка хрипло, но его рука, которая вновь принялась поглаживать ее живот, делала это очень мягко и осторожно. — Но я обязательно добьюсь этого. Я буду любить малыша как своего собственного. Не ради тебя и не ради Тома, а ради него самого.

Слезы покатились по щекам Джоан, и Эрвин принялся осушать их поцелуями. Она ощутила, как он вздрогнул всем телом, когда нашел ее губы и нежно раздвинул их языком. Ее последняя связная мысль была о том, что Саманте уже не нужно искать подходящего случая для откровенного разговора.

Эрвин сам избавился от былой ревности и наконец ощутил себя полноценным человеком. За это она любила его еще больше, восхищалась им еще сильнее.

— Ты так прекрасна! — прошептал он голосом, прерывающимся от желания. — Позволь мне доказать, как сильно я люблю тебя! — Эрвин взял ее руки в свои и медленно поцеловал каждую ладонь. Затем взглянул ей в лицо, и в глубине его дымчато-серых глаз отразились свет звезд. — Покажи, что ты меня простила!

У Джоан перехватило дыхание. Она не могла произнести ни слова. Просто обвила руками шею Эрвина и начала осыпать его лицо поцелуями, на которые он отвечал с той же страстью. Все так же, не говоря ни слова, они принялись лихорадочно срывать друг с друга одежду, пока между их разгоряченными телами не осталось никаких преград.

Джоан словно лоза обвилась вокруг него, желая полностью слиться с ним. Внезапно она почувствовала, как Эрвин напрягся, и на секунду испытала знакомый страх. Но он лишь прошептал:

— Мы должны позаботиться о ребенке. Я боюсь причинить вред тебе или ему. Ты поможешь мне сделать это?

Джоан еще крепче обняла его, чувствуя себя в раю. Никакие чары не могут уменьшить его любовь к ней… и увеличить тоже!

 

12

Закатное солнце висело совсем низко, отчего окрестные холмы отбрасывали лиловые тени в долину. Джоан была в кухне и занималась приготовлением ужина: моллюски с чесноком и лимоном, переложенные веточками петрушки. Но почти каждую минуту она поглядывала через окно на внутренний дворик, где Эрвин поливал из шланга цветы, одетый лишь в шорты и сандалии.

Боже, как же она любит этого человека! За те два дня, что они провели здесь, их чувства возродились с новой силой. Это ощущалось в каждом прикосновении, каждой ласке, каждом взгляде и слове, которыми они обменивались. Их любовь была вдвойне драгоценной, после того как они едва не потеряли друг друга навсегда…

— Может, останемся здесь до рождения ребенка? — спросил Эрвин, когда они утром обсуждали, что нужно сделать с запущенным садом, но так, чтобы никуда не выбираться из своего райского уголка. Он стоял позади Джоан, его руки нежно сжимали ее груди сквозь тонкий хлопок голубого летнего платья, под которым ничего не было.

— А ты не возражаешь? — Джоан запрокинула голову и провела губами по его шее, чувствуя, как ее груди соблазнительно выступают над его ладонями.

— Нет, я считаю, что так было бы лучше всего. Ты любишь это место, и у меня оно вызывает восхищение. Мы можем как-нибудь потом съездить в Каслстоув, а заодно посмотреть, все ли в порядке у наших мам. Можем даже встретить там Рождество. К тому же я решил, что вполне могу следить за делами фирмы отсюда. А большую часть времени мы посвятим тому, что будем делать детей. — Его дразнящий голос доходил до потаенных глубин ее души, и она трепетали от радости. — Как тебе это нравится?

Она повернулась к нему лицом, щекой прижалась к его груди и прислушалась к биению сердца.

— Я хочу подарить тебе множество детей, — прошептала она. — Дюжину!..

Сейчас она смотрела, как он сматывает шланг, и игра мускулов завораживала ее. Он был так прекрасен!

Джоан закончила перемешивать салат, когда Эрвин вернулся в дом. Он на минутку заглянул к ней и сразу отправился в душ, а она тем временем принялась жарить моллюсков.

В этот момент зазвонил телефон. Джоан вытерла руки и сняла трубку аппарата, висящего на стене.

— Ну что, ты достала их? — раздался голос Барни.

Сердце Джоан на мгновение замерло, затем словно пустилось вскачь.

— Где ты? — спросила она холодно, несмотря на то что ее всю трясло. Все шло так прекрасно, Эрвин был настолько любящим, внимательным и заботливым, что она совершенно выбросила из головы и требования Барни, и его самого тоже. Ей даже захотелось швырнуть трубку, чтобы таким наивным, детским способом убедить себя в том, что его не существует.

— Близко, — ответил Барни. — Прямо сейчас я вижу твой дом со стороны входа. Милое местечко. Заслуживает того, чтобы кинуть парочку бомб. Итак, когда и где мы встретимся?

У Джоан желудок свело судорогой, мысли словно заволокло пеленой. Но она должна была что-то ответить, и побыстрее. Эрвин мог прийти в любую минуту.

Она перевела взгляд на входную дверь и сказала:

— Стало быть, ты видишь решетчатые ворота в стене. Сумка с деньгами будет возле них завтра на рассвете…

Джоан повесила трубку в тот самый момент, когда вошел Эрвин и удивленно посмотрел на ее лицо, покрасневшее от гнева и чувства вины.

— С тобой все в порядке? — Глаза его сузились. — Кто это звонил? Плохие новости?

Она должна взять себе в руки. Перестать дрожать. Придать себе обычный беззаботный вид. Джоан глубоко вдохнула и сказала первое, что пришло ей в голову:

— Никаких плохих новостей. Просто… агент напоминает, что я должна прислать развернутый план будущей книги.

— Дорогая… — Эрвин подошел ближе, и его улыбка едва не заставила ее заплакать. — Не давай им так на тебя наседать. — Он обнял Джоан, и она с благодарностью опустила голову на его широкую грудь.

Его кожа было теплой, шелковистой и нежной. Джоан прикоснулась к его губам и слегка раздвинула их языком, словно пробуя на вкус.

— У тебя больше не будет необходимости писать ни строчки, — твердо сказал он. — Если только ты сама этого не захочешь. И скажи, что сама будешь устанавливать сроки.

Итак, Эрвин принял ее сторону, и Джоан знала, что отныне так будет всегда. Правда, случай сейчас был не совсем подходящий, но это не имело значения.

— Я люблю тебя! — пылко воскликнула она, обнимая мужа за шею.

— Вот так новость! Можно подумать, что я этого не знал! Ведь именно поэтому я здесь. И поэтому я решил на тебе жениться. — Эрвин улыбнулся, и их губы соединились в поцелуе.

Эрвин крепко спал, полуобняв ее. Мягким движением Джоан сняла его руку со своей талии. Она не могла спать, испытывая нарастающее беспокойство с каждым движением часовой стрелки. Я делаю это ради блага Эрвина, и это единственный способ избежать окончательного крушения нашего брака и скандальной огласки, мысленно твердила она.

Накануне, за ужином, Эрвин сказал ей о том, что завтра — то есть уже сегодня — он должен встретиться в Сетубале с архитектором, который составил план реконструкции старого здания. От него предполагалось оставить одни стены и превратить в нечто впечатляющее — великолепное, и в то же время выдержанное в традициях хорошего вкуса, что отвечало репутации фирмы Кроссов.

— Я бы хотел, чтобы ты посмотрела проект и высказала свое мнение, — добавил он. — Кроме того, — и его глаза с любовью остановились на ней, — я хочу, чтобы ты была рядом. Не могу остаться без тебя ни на минуту, а тут мне придется провести вдали от тебя большую часть дня.

— Думаешь, я позволю тебе уехать одному! — притворно нахмурившись, воскликнула Джоан, которую тоже привлекала возможность отправиться в Сетубал. Тогда дело с Барни будет закрыто. Он заберет сумку с хрустящими банкнотами и исчезнет. И она сможет спокойно выбросить его из головы, наслаждаясь жизнью с Эрвином…

Осторожно выбравшись из кровати, Джоан на цыпочках подошла к платяному шкафу, приоткрыла его, ощупью нашла первое попавшее платье и надела его. Затем дрожащими руками застегнула пуговицы и завязала пояс. Она едва осмеливалась дышать, Ей казалось, что сердце увеличилось в объеме по крайней мере вдвое и почти готово выскочить из груди. Но Эрвин по-прежнему спал. Джоан тенью выскользнула из комнаты.

На это потребуется всего две-три минуты: добраться вместе с сумкой до ворот и снова вернуться в спальню. А если Эрвин все же проснется, она скажет, что ей нужно было сходить в ванную.

Джоан заранее поставила сумку на край буфета, так что теперь, приоткрыв дверь кухни, смогла без труда найти ее. Ей даже не понадобилось включать свет. Она схватила сумку, но при этом нечаянно столкнула на пол подставку, на которой стояли солонка и перечница.

Шум от их падения показался Джоан грохотом падающей лавины. Пальцы ее судорожно стиснули ремень сумки, а сердце замерло на несколько минут, пока опять не воцарилась тишина.

Слава богу, Эрвин не проснулся! Джоан осторожно пошла к выходу, стараясь по пути не задеть ничего из мебели. Входная дверь была старинной, мощной и тяжелой. Эрвин тщательно запер все засовы перед тем, как лечь спать. Джоан потянула за один из них, помня, что он может загреметь.

Тело покрылось испариной, отчаяние уже готово было охватить ее, когда Джоан удалось наконец открыть массивную дверь. Она вышла во внутренний дворик и направилась к арке, закрытой решетчатыми воротами. Все, что ей оставалось сделать, — это растворить ворота и оставить сумку снаружи.

В отличие от двери, ведущей в дом, створки ворот распахнулись на редкость легко, и когда Джоан вышла на дорогу, рассвет уже осветил вершины гор. Она положила сумку у наружной стены… и тут из предрассветного сумрака ей навстречу шагнул Барни.

Джоан прижала ладонь ко рту, чтобы заглушить крик ужаса. Она совсем не ожидала увидеть его. Она вообще не хотела больше никогда его видеть или говорить с ним.

Барни поднял сумку и оценивающе взвесил на руке.

— Спасибо, куколка. — Он ухмыльнулся: — Это было весьма разумно с твоей стороны.

Сейчас Барни выглядел гораздо приличнее, чем во время их последней встречи. Темносерые джинсы и такая же куртка казались новыми. К тому же на обочине дороги Джоан различила симпатичный фургончик. Интересно, он взял его напрокат? Или украл? Так или иначе, ее это не должно заботить.

— А теперь убирайся! — сквозь зубы процедила она, дрожа всем телом от холодного воздуха.

— Только после того, как выясню, что это действительно деньги, а не резаная газетная бумага. — Барни расстегнул сумку и вытащил несколько пачек. Затем взглянул на Джоан. — Что ж, у меня нет времени пересчитывать, но, кажется, здесь ровно столько, сколько мы договорились. Не думаю, что ты так глупа, чтобы вести со мной двойную игру. Словом, начало неплохое.

— Я не собираюсь терпеть твое присутствие больше ни секунды! — резко сказала Джоан, с трудом удерживаясь от того, чтобы не заорать на него. — Забирай свои деньги и убирайся прочь! Скажи спасибо, что я снова не вызвала полицию и тебя опять не упрятали за решетку…

За ее спиной раздался звук открываемой двери и почти тут же знакомый голос угрожающе произнес:

— Вот именно, убирайся прочь из этого дома, Бленнер! Если я еще хоть раз увижу тебя здесь, то лично вышвырну за ворота!

Ошарашенный неожиданным появлением Эрвина и пораженный его непритворным гневом Барни струхнул и поспешно затолкал купюры обратно в сумку, словно боялся, что их у него отнимут.

Джоан повернулась и, виновато понурив голову, подошла к Эрвину, одетому лишь в шорты, которые были на нем накануне вечером. Она протянула руку, и ее холодные пальцы коснулись теплой, кожи его предплечья.

— Спасибо. — Один бог знал, как она была ему благодарна.

— Иди в дом, пока ты не замерзла окончательно, — мягко сказал Эрвин.

Он застыл в дверном проеме, ожидая, когда она пройдем мимо него. Затем провел ее прямо в ванную и включил горячую воду.

— Тебе лучше вернуться в постель, — сказал он, когда Джоан вышла из ванной. — Судя по всему, твои денежки к тебе уже не вернутся. Что ж, тем лучше для твоего бывшего мужа. Если бы не чистая случайность, я бы так и не узнал, что ты назначила ему встречу здесь. Что же тебе было нужно от него? Ты отдала ему деньги, потому что чувствуешь себя виноватой перед ним? Или тебе нравится, что он все еще волочится за тобой?

Тон его был спокойным и бесстрастным. Не прекращая говорить, Эрвин подошел к шкафу, достал вещи и принялся неторопливо одеваться. От этого Джоан стало совсем плохо.

— Как я уже сказал, я стал свидетелем вашего свидания случайно. Сначала услышал какой-то шорох, потом скрип дверных петель. Я подумал, что ты не можешь заснуть, и решил проследовать за тобой. Но ты была не одна.

Да, Джоан понимала, как все это могло выглядеть со стороны. Но она не собиралась покорно наблюдать, как разваливается их совместная жизнь, рушится будущее.

— Эрвин, — умоляюще сказала она, — пожалуйста, выслушай меня.

— Нет, спасибо, мне и так уже не раз приходилось это делать. Беда в том, что ты слишком хорошо сочиняешь истории. В твоих россказнях не отличишь правду от вымысла. — Он надел пиджак, поправил галстук и взглянул на часы. — Возможно, я вернусь из Сетубала завтра вечером. А может быть, и нет.

Джоан обессиленно опустилась на кровать и посмотрела ему вслед. А затем, когда дверь за мужем закрылась, внезапно разразилась бурным потоком слез.

Неужели это случилось снова! Неужели то, что он застал ее с Барни, вновь оживило его прежние подозрения? Более чем возможно. Если ее первой встрече с бывшим мужем Эрвин не придал особого значения, то сейчас он своими глазами видел сумку с деньгами, и у него не осталось ни малейших сомнений в том, что Барни получил их от Джоан.

Весь день она провела, переходя от робкой надежды к полному отчаянию. Эрвин не вернулся ни вечером, ни к утру следующего дня. Зато появилась Кармен.

Джоан понимала, что ей необходимо поесть — хотя бы ради ребенка. Она механическими движениями счищала кожуру с апельсина, когда услышала знакомые звуки клаксона. Их нельзя было спутать ни с какими другими — два резких, пронзительных гудка, которые наверняка были слышны даже в деревне.

Кармен на своем мопеде приехала проверять скрытую ирригационную систему, которая позволяла существовать цветам и кустарникам и в то же время избавляла Джоан от необходимости таскать тяжелый шланг или ведра с водой на верхнюю террасу.

Но Джоан сейчас не хотелось видеть никого, кроме Эрвина. А Эрвин, похоже, не спешил возвращаться домой.

Вздохнув, она покорилась неизбежному, услышав тяжелые шаги Кармен. Экономка была крепкой, жизнелюбивой женщиной и обладала неисчерпаемыми запасами энергии, юмора и хорошего настроения. Джоан очень любила ее, и поэтому решила ни в коем случае не показывать своего дурного настроения и того, как сильно ей хотелось остаться одной.

— Так, значит, у вас скоро будет прибавление в семействе! Чудесно! Такое крошечное существо, а вот увидите, как много радости оно вам принесет! Уж я-то знаю — у меня своих пятеро! — тараторила Кармен на своем английском языке с сильным португальским акцентом.

Джоан невольно опустила взгляд на свое летнее платье. Ведь прошло всего пять месяцев. Неужели ее беременность стала заметна?

Кармен вынула из пластиковой сумки пестрый фартук и, обвязав им мощную талию, добавила:

— Сеньор Кросс позвонил мне и сообщил эту новость и еще сказал, что вы вернулись, и я вам нужна.

— Когда позвонил? Сегодня? — Значит, Эрвин утром был в деревне, так близко от нее, и даже не поднялся сюда? Неужели он снова напрочь исключил ее из своей жизни?

— О нет, нет! — Кармен взглянула на Джоан так, словно та лишалась рассудка. — Вчера, когда я готовила ланч. Он пришел в деревню и начал спрашивать, где найти Кармен Галего. Вот видите теперь, как я была права, все время заставляя вас говорить со мной по-английски! Сеньор Кросс не знает португальского, но мы с ним смогли понять друг друга.

Это было больше, чем Джоан могла вынести на данный момент. Вчера, во время ланча, Эрвин должен был быть в Сетубале! Но Кармен не дала ей времени сообразить, почему его там не было, и продолжала рассказывать дальше:

— А еще должен приехать Орландо, чтобы полить сад и сделать кое-что по хозяйству. Так что все будет хорошо. Он уже добирается сюда на своем велосипеде, потому что я сказала, что мой мопед не выдержит нас обоих. А вы так и будете есть одни фрукты или приготовить вам что-нибудь более существенное?

— Лучше фрукты, — поспешно ответила Джоан и положила в рот дольку апельсина, надеясь, что это избавит ее от угрозы Кармен.

Джоан хорошо понимала, отчего Кармен в таком приподнятом настроении. Ее муж, Орландо, работал только в том случае, если она заставляла его, а в остальное время просиживал в одном из деревенских погребков, попивая крепкий кофе, куря едкие сигары, читая газеты и болтая с приятелями в тени апельсиновых деревьев. Всю работу по дому Орландо оставлял жене. И считал, что та еще должна быть довольна, что он отдает ей часть своего заработка.

Когда Кармен принялась энергично орудовать щетками и тряпками, Джоан взяла корзину с фруктами и спустилась в сад под сень гигантского фигового дерева. Кармен позовет ее, если Эрвин позвонит. Хотя сейчас она перестала надеяться на то, что это произойдет.

Из чувства ответственности он устроил так, чтобы у нее не было никаких проблем с домом и садом, и наверняка сказал Кармен, чтобы та кормила ее как следует. Он исполнял свой долг по отношению к ней и ее будущему ребенку. И в дальнейшем он тоже будет оказывать ей помощь и поддержку…

К концу дня сердце у Джоан болело уже непрерывно, а ощущение потери стало таким острым, что его было трудно переносить. Возможно ли, что Эрвин так долго задерживался в Сетубале именно по делам фирмы? Ведь если он планировал сегодня вернуться, ему уже давно пора быть здесь. От того, что Джоан слишком напряженно прислушивалась, ожидая услышать шум подъезжающего автомобиля, у нее разболелась голова.

Орландо уже вернулся обратно в деревню на своем старом вихляющем велосипеде. Спустя некоторое время Кармен тоже пересекла двор, волоча за «рога» свой мопед. На прощание она помахала рукой и крикнула:

— Я приготовила для вас курицу в томате! Обязательно попробуйте!

Стоя в дверях, Джоан помахала в ответ и пообещала съесть курицу за ужином. Она не хотела, чтобы славная женщина догадалась о ее отчаянии. И тут услышала отдаленный гул мотора. Эрвин возвращался! Улыбка на ее лице стала непритворной.

Джоан ухватилась за дверной косяк, чтобы не упасть, когда увидела мужа, входящего во внутренний дворик через наружную арку. Даже несмотря на то что глаза Джоан застлали невольные слезы, она видела, каким усталым он выглядел. Эрвин остановился и обменялся несколькими словами с Кармен, потом направился прямо к ней. Суровое выражение его лица заставило Джоан замереть от страха. Итак, ничего не изменилось!

Эрвин прошел мимо нее в прохладный полутемный холл. Джоан проследовала за ним. У входа в гостиную он повернулся к ней и сделал приглашающий жест рукой:

— Мы можем поговорить?

Именно этого она и хотела, но сейчас ее сердце было охвачено тупой, ноющей болью. Холодный тон Эрвина, его глаза — все говорило о том, что сказанное им вряд ли будет ей по силам. Для того чтобы устоять на ногах, ей пришлось опереться рукой о спинку стула.

Эрвин положил портфель на стол и сказал:

— Как ты уже смогла убедиться сегодня, наша знакомая семейная чета будет оказывать тебе всю необходимую помощь по дому и саду. К тому же я звонил маме вчера вечером и сказал ей, что ты решила остаться здесь до рождения ребенка. Это твой дом, место, где ты чувствуешь себя хорошо и спокойно.

С этими словами Эрвин засунул руки в карманы и повернулся к одному из раскрытых окон, словно вид Джоан ему наскучил.

— Завтра я улетаю в Амстердам на несколько недель… На четыре, может быть, пять. Я позвоню тебе оттуда. После того как вернусь, я буду навещать тебя время от времени, а к тому моменту, когда придет срок родить, буду с тобой постоянно. Мы переедем в отель в Фару. Я уже заказал отдельную палату в частной родильной клинике в предместье. В нужное время тебя туда отвезут. Я уверен, — добавил он сухо, — ты согласишься с тем, что тебе нужно узнать о навыках обращения с ребенком еще до того, как он появится на свет.

Джоан слушала эти подчеркнуто деловые планы их образцово-стерильного будущего. Бесстрастные слова поначалу не вызвали у нее никакого желания ответить, когда Эрвин замолчал. Но внезапно, неожиданно даже для самой себя, она воскликнула:

— Эрвин! Ты не должен так поступать с нами!

Он медленно повернулся и взглянул на нее. Глаза его показались Джоан пустыми, словно за ними не было ничего — ни мысли, ни чувства.

— Дорогая, полагаю, я не единственный, кто не должен бы так поступать «с нами».

Эрвин подошел к столу, раскрыл портфель и вынул из него уже знакомые ей денежные пачки.

— Это принадлежит тебе. Надеюсь, в следующий раз ты распорядишься ими более разумно. Вчера утром, — более мягко продолжил он, увидев, насколько Джоан потрясена, — проезжая деревню, я заметил знакомый фургон возле гостиницы. Принимая во внимание, что твой бывший муж виделся с тобой совсем недавно, я подумал, что он где-то поблизости. Пришлось убедить его вернуть это обратно. — Эрвин подтолкнул к ней пачки с видом глубокого отвращения. — Надеюсь, ты понимаешь, что не должна больше видеться или говорить с ним по телефону. Ему я тоже объяснил ситуацию весьма доходчиво.

Эрвин захлопнул портфель и направился к выходу.

— Я буду звонить тебе, — бросил он через плечо и вышел.

Джоан не пыталась его остановить. Сейчас не имело никакого смысла бежать за ним, спорить, умолять. Эрвин Кросс принял решение, и она не могла заставить его изменить.

Эрвин звонил из Амстердама почти каждую неделю. Отчаяние Джоан понемногу переросло в безнадежность, затем в полную апатию. Он всегда задавал вопросы только по делу, и ей ничего не оставалось, как давать такие же сухие, короткие ответы. Самочувствие у нее хорошее. Она регулярно посещает врача. Да, она ходит на занятия для будущих матерей. Вот и все. Больше говорить было не о чем.

Если телефонные звонки Эрвина вызывали у Джоан депрессию, то его появление собственной персоной повлияло на нее еще хуже. Он приехал однажды около полудня в белоснежной рубашке и бежевых брюках. Великолепный, неотразимый. Джоан же чувствовала себя ужасно. Из-за жары тело ее покрылось липким потом, волосы неряшливо свисали вдоль щек. Она чувствовала себя толстой, безобразной и не захотела с ним разговаривать.

Эрвин уехал вместе с Кармен. И Джоан, свернувшись на кушетке, плакала до изнеможения. Она ощущала себя так, словно упала в темную бездну, которая поглотила ее. Она не думала, что когда-нибудь сможет выбраться оттуда, да и не хотела этого делать.

Во время своего второго визита, почти месяц спустя, он уехал еще раньше Кармен. Экономка была вне себя от возбуждения:

— Сеньор Кросс — замечательный человек! Он так заботится о вас! К сожалению, дела его надолго отвлекают. Однако, — тут глаза Кармен округлились от восхищения, — в последний раз он сказал, что купит нам с мужем машину. И вчера ее доставили! Совсем новенькую! Но только с тем условием, что Орландо в любое время должен будет везти вас, куда вы пожелаете. И разумеется, он захотел убедиться, что Орландо надежный водитель. Я заверила мистера Кросса, что с моим мужем не будет проблем: он слишком ленив, чтобы ездить быстрее улитки! Когда-то давно у нас была машина, но мы ею почти не пользовались, и она проржавела насквозь.

Да, конечно, Эрвин опять исполнял свой долг. Это всегда было для него на первом месте. Джоан со страхом думала о его предстоящем визите. Через месяц она растолстеет еще больше. Ей ни за что не хотелось, чтобы он видел ее такой — грузной, неповоротливой. Еще больше раздражало то, что придется отвечать на его обычные вопросы о ее самочувствии. Хорошо ли она ест? Ест ли то, что нужно? Достаточно ли отдыхает?

Иногда Эрвин приносил какие-нибудь новости — в основном о Саманте и Карен. Как они обустроили коттедж, распланировали сад, посетили многочисленные антикварные магазины в поисках мебели и прочих предметов обстановки. Подразумевалось, что со временем Джоан обязательно должна будет посетить Каслстоув и провести там какое-то время.

Обе женщины рвались навестить ее, но Эрвин отговорил их, сказав, что Джоан работает над новой книгой. Затем спросил, пишет ли она на самом деле что-нибудь.

Джоан вяло покачала головой. Она ничего не делала, думая лишь о том, чтобы день поскорее прошел. Иногда даже само это ожидание утомляло ее.

Она понимала, что после рождения ребенка Эрвин заведет речь о разводе. Саманта уже вполне оправилась от душевных потрясений, начала новую жизнь в новом доме, который теперь полностью занимал все ее время. Таким образом, им больше нет необходимости изображать счастливый брак.

Странно, но Джоан думала об этом достаточно спокойно. Более того, ей казалось, она стала лучше понимать Эрвина.

Он, безусловно, был честным, порядочным человеком, для которого долг и ответственность являлись не пустыми словами. Она уже много раз убеждалась в том, что Эрвин по-настоящему заботится о ней, и была уверена, что он станет делать это и впредь, даже оставаясь на расстоянии.

Да, это был человек слова. И конечно же он не мог испытывать ничего, кроме презрения, к женщине, которая постоянно предоставляла ему доказательства своей хитрости и обмана.

Когда-то он любил ее. Джоан знала это. Но знала и то, что он больше не мог оставаться с ней. Даже ради упоительного секса. Даже ради ее преданного, любящего сердца.

 

13

Посылка со множеством прелестных детских вещичек пришла из Англии, когда ветер с гор принес первое холодное дыхание осени. Сердце Джоан, охваченное отчаянием, немного оттаяло.

Это была посылка от ее матери и Саманты. И Джоан немедленно позвонила им. К телефону подошла мать Эрвина:

— Дорогая, я так рада, что ты чувствуешь себя лучше! Даже голос у тебя изменился! Ты казалась такой подавленной, когда мы разговаривали в последний раз. Я даже предложила Эрвину, когда он недавно приезжал сюда, чтобы мы с Карен приехали и немного подбодрили тебя. Должно быть, тебе так не хватает его! Честно говоря, я не понимаю, почему он не может поручить кому-нибудь все эти зарубежные поездки и переговоры.

— Спасибо за все, что вы с мамой мне прислали. Это меня очень порадовало, — сказала Джоан, и это действительно было правдой.

— И еще, ты помнишь, о чем мы с тобой говорили, когда ты приезжала в начале лета? О том, что я своим воспитанием невольно испортила Тома? Так вот, я поговорила об этом с Эрвином. — Джоан почувствовала, что Саманта улыбается. — Знаешь, что он сказал? Что уже давно догадался обо всем, и это даже помогло ему в определенной ситуации. Не представляю, что он имел в виду. Так или иначе, я рада, что разговор наконец состоялся.

Положив трубку, Джоан с грустью подумала о том, что она знает, о чем идет речь. Эрвин поверил всему, что Джоан рассказала ему о зачатии ребенка, и убедился, что его никогда не считали хуже брата. Что у него никогда не было причин сомневаться в том, что для Джоан он всегда был лучшим из них двоих… и всегда будет.

До того как появился Барни, все еще могло измениться к лучшему. Эрвин вновь поверил в ее честность и убедился в искренности ее намерений, взвесив все факты, которые стали ему известны. Он поверил, что она действительно любит его.

Повторное появление Барни и сопутствующие ему обстоятельства были худшим из всего, что могло случиться с нею в жизни. И Джоан не оставалось ничего иного, как смириться с тем, что Эрвин уже никогда не изменит своего мнения о ней…

Но жизнь продолжалась, и вот сейчас Кармен и Орландо помогали ей переоборудовать одну из спален, выходящую окнами на юг, в детскую. Джоан тщательно подбирала обои и драпировки, мебель, даже плюшевых зверей. Когда все было готово, она решила устроить поездку в Ольян для них троих.

Супруги оценили приглашение по достоинству и явились, одетые во все самое лучшее. Джоан вместе с Кармен уселись на заднее сиденье, что заставило экономку расхохотаться:

— Мы обе такие тяжелые, что того и гляди сломаем рессоры!

Орландо, с видом не менее гордым, чем у жены, уселся за руль и всю дорогу то и дело хватался за тормоз.

В городе они обошли все детские магазины и закупили полный комплект детского «приданого. После этого Джоан почувствовала, что валится с ног от усталости, и пригласила Кармен с Орландо на ланч. Она была очень удивлена, что ей вдруг по-настоящему захотелось есть, и что она искренне радуется жизни.

А когда настали холодные ноябрьские вечера, Джоан с удовольствием просиживала целыми вечерами перед камином, где горели поленья, которые нарубил Орландо.

Она предполагала, что, поскольку время родов приближалось, Эрвин вскоре должен был появиться и перевезти ее в Фару, где они поселятся в отеле недалеко от клиники. Если он так сказал, то так и сделает. Не имело значения, насколько это будет трудно для них обоих. Не имело значения, что его постоянное присутствие рядом с Джоан вновь усилит ужасную боль, которая начала уже понемногу утихать.

Эрвин приехал поздно ночью под проливным дождем. Джоан услышала, как он зовет ее по имени, и приказала своему сердцу не биться слишком сильно в бесплодной тоске о несбыточном.

Она тяжело поднялась с кресла, в котором сидела, глядя на танцующие в камине языки пламени и слушая вой ветра в каминной трубе, и плотнее запахнула длинный халат из теплой мягкой материи. Джоан уже давно перестала испытывать неловкость из-за того, как выглядит.

Ее руки были сложены на огромном пушечном ядре, которое раньше было животом. Ее ребенок — вот смысл всей ее жизни. Эрвин не имел к нему никакого отношения. Ей следовало всегда помнить об этом.

Когда он вошел в теплую, уютную комнату, где тяжелые шторы на окнах избавляли от зрелища бушующей непогоды, Джоан шагнула ему навстречу и спокойно произнесла:

— Думаю, тебе лучше уехать обратно, пока дороги не размыло окончательно.

После того как Эрвин вернул ей деньги, отнятые у Барни, он еще несколько раз приезжал сюда, но никогда не оставался ночевать. Джоан сомневалась, что он согласился бы провести здесь ночь, даже если бы она попросила его об этом.

— В такую погоду в горах могут быть камнепады, а дорога, идущая вниз, в деревню, превратилась в реку. — Эрвин выглядел крайне усталым, и взгляд его был едва ли не растерянным.

Но Джоан решила, что не должна проявлять сочувствия.

— У тебя нет причин оставаться здесь, — сказала она.

— Нет, есть! — возразил Эрвин таким тоном, будто все уже было решено.

Он шагнул в комнату, стащил потемневшую от дождя замшевую куртку и швырнул ее на пол. Черный кашемировый свитер промок сверху и прилипал к его широким плечам. Затем Эрвин окинул Джоан взглядом, в котором отражались те эмоции, которых ей так не хватало в последнее время.

— Во-первых, — он подошел ближе к ней, — ты не должна оставаться одна в такую погоду. Во-вторых, — теперь Эрвин стоял так близко к жене, что мог дотронуться до нее, если бы захотел, — я должен быть здесь. С тобой. Я не могу больше жить без тебя. И не проси меня уехать!

Брови Джоан высоко поднялись от изумления, глаза пристально изучали лицо Эрвина. Она видела страстное желание и что-то еще мягкое, почти умоляющее. Или в нем опять заговорило чувство долга перед ней и ее будущим ребенком, которое не позволяло ему оставаться спокойным, зная, что в такую ночь Джоан совсем одна? Погода и впрямь была ужасной, а Кармен и Орландо уехали домой. Или же дело в чем-то еще?

— Н-не понимаю. — Губы Джоан невольно задрожали. Тянущая боль в пояснице, которую она испытывала весь день, внезапно превратилась в острый спазм. Она задержала дыхание, ожидая, пока он пройдет, затем снова села в кресло.

Эрвин мгновенно опустился на колени перед ней.

— Что случилось? С тобой все в порядке?

— Да, все нормально.

Эрвин изучающе взглянул ей в лицо, а затем, видимо удовлетворенный, поднялся на ноги и подбросил дров в камин. Потом принялся расхаживать по комнате.

— Я вознес тебя на пьедестал, — заговорил он с почти откровенным презрением к самому себе. — Я не имел права делать этого. Никто из нас не является совершенством. — Эрвин повернулся к Джоан и горько улыбнулся: — Даже я. Особенно я! Я поверил тому, что ты рассказала мне о ребенке. Не потому что проверил факты, — я и при желании не смог бы этого сделать. Но когда я поразмыслил на холодную голову, сердце подсказало мне, что ты сказала правду. А потом явился этот Бленнер, твой бывший муж, который вынудил тебя дать ему денег, и я уже просто не знал, чему верить.

Эрвин уставился в огонь. В этот момент Джоан ощутила новый спазм. Но постаралась не обращать на него внимания, продолжая ловить каждое слово мужа, — это сейчас было гораздо важнее для нее.

— Я не должен был так себя вести. Ведь ты наверняка испытывала сострадание к этому человеку. Когда-то ты была его женой и любила этого прохвоста, а сейчас просто хотела поддержать. И я не должен был вмешиваться, не должен был так жестоко ревновать всего лишь потому, что ты сохранила к нему какие-то добрые чувства.

Джоан молча встала, осторожно массируя поясницу. Боли усилились. Но до того как сказать или сделать что-то, она должна была узнать, что нужно Эрвину.

— Ты думаешь, что мы могли бы снова попытаться наладить нашу семейную жизнь?

— Не попытаться. — Эрвин повернулся к ней, и его глаза сверкнули. — Мы обязательно сделаем это… если ты простишь меня.

— Почему ты заговорил об этом именно сейчас? — тихо спросила Джоан, не в силах поверить в столь чудесную перемену. — Ведь прошло почти четыре месяца. Все это время тебя здесь не было. И даже когда ты несколько раз приезжал, мы были далеки друг от друга, как обитатели разных планет!

— Думаешь, я не страдал от этого? — В глазах Эрвина стояла мука. — Джоан, я не могу жить без тебя! Ты нужна мне! Я люблю тебя, черт возьми!

Да, это был Эрвин. Ее Эрвин! Все чувства, которые он так долго скрывал, теперь выплеснулись наружу. Его ошибки и заблуждения были такими же «слишком человеческими», как и ее собственные. Но он приложил неимоверные усилия, чтобы избавиться от них, и Джоан нашла в себе мужества понять и принять все то, что он сказал. Она подошла к Эрвину и положила руки ему на плечи.

— Я люблю тебя. И всегда любила. Порою мне было невыносимо больно, но я никогда не прекращала тебя любить.

Эрвин осторожно, даже неуверенно, обнял ее.

— Я никогда не отпущу тебя, — тихо сказал он. — Я всегда считал себя человеком, который неподвластен эмоциям, но когда речь шла о тебе, чувства всегда брали верх над разумом. Я сказал бы тебе все это гораздо раньше — может быть, еще месяц назад. Но боялся, что ты отвергнешь меня, скажешь, что у меня уже был шанс, но я его упустил. Обещай, что, если я снова буду вести себя как последний кретин, ты запустишь в меня чем-нибудь тяжелым!

— Обещаю, — кивнула Джоан. — Но и ты тоже должен пообещать мне кое-что.

— Все, что угодно.

Джоан не сомневалась в искренности его слов.

— Позвони Орландо и попроси привезти сюда Кармен прямо сейчас. У нее самой пятеро детей, и ей доводилось принимать роды по меньшей мере раз десять.

Мгновение Эрвин пребывал в шоке, затем встревоженно произнес:

— Уже началось?

Джоан кивнула:

— Да, на две недели раньше срока.

— Собери все, что нужно. Я тебя отвезу, — коротко сказал он, как всегда, принимая на себя руководство.

Но сейчас Джоан лучше знала, что делать.

— Уже нет времени. Позвони Кармен. — Тут Джоан почувствовала приближение новой схватки, и ее лицо исказилось от боли. Она не думала, что все случится так быстро.

Эрвин взглянул на жену и, поняв, что та права, поспешно вышел из комнаты. Через пару минут он вернулся.

— Они скоро приедут. Заодно я вызвал доктора и акушерку из клиники. — Эрвин подошел к Джоан и взял ее за руку. — Все будет хорошо. Не волнуйся.

Она судорожно сжала его пальцы. Доктор и акушерка могут не прибыть вовремя, но все действительно будет хорошо, пока Эрвин с ней.

— Ты любишь меня? — прошептала Джоан, и ее глаза потемнели от жестоких схваток, которые теперь следовали почти непрерывно одна за другой. — Это единственное, что меня волнует сейчас.

— Больше жизни! Я всегда любил тебя. И что бы ни случилось, всегда буду любить. Веришь мне?

О да, она верила ему!

— Я могу сказать тебе то же самое. — Джоан счастливо улыбнулась. — Итак, сейчас у нас осталась только одна проблема: как отнести меня в спальню.

— Считай, что это не проблема. — С этими словами он осторожно поднял ее на руки и, отнеся в спальню, медленно положил на кровать.

— И ничуть не запыхался! — удивилась Джоан. — Человек, который сумел перенести такую тушу из одной комнаты в другую, настоящий герой! — Тем не менее, она снова поднялась с кровати. — Будет лучше, если я немного похожу. Поможешь мне переодеться?

С прежней заботой и любовью Эрвин исполнил и эту просьбу. Однако Джоан поймала в его глазах выражение несказанного облегчения, когда на пороге комнаты появилась Кармен.

— Все будет хорошо, — сказала Джоан мужу, проводя рукой по его щеке.

— Ну конечно! — убежденно подтвердила Кармен. — В этом нет ничего особенного. Я сказала Орландо, чтобы вскипятил воды. — Она не отрывала глаз от Джоан, у которой вновь начались схватки. Затем удовлетворенно кивнула головой: — Я принесла все, что нужно. Уже скоро.

Да, теперь уже скоро. Джоан знала это.

— Есть еще кое-что, что я должна сказать тебе о Барни… — начала она, обращаясь к Эрвину.

— Шшш. — Он прижал указательный палец к ее губам. — Это не имеет значения. Если ты по-прежнему хочешь позаботиться о нем, я разыщу его и верну ему деньги. В тот раз я не имел права забирать их у него.

— Нет, — прошептала Джоан. — Можешь ты хоть раз выслушать меня до конца? — Физическая боль, которую она испытывала, не заставляла ее жалеть себе: Джоан знала, что таков удел всех женщин. — Я вовсе не хотела давать ему денег. Десять тысяч фунтов, черт возьми! Но он шантажировал меня… — В этот момент ее буквально скорчило от боли. Паузы между фразами делались все длиннее. — Сказал, что если не получит денег, то сообщит в бульварные газеты о «подробностях» нашей с ним жизни… о том, что он якобы невинно пострадал… за наши общие махинации. Все это могло опорочить не только меня, но и тебя… и фирму. Я знала, что ты скажешь: пусть только попытается. Но я… не хотела даже давать ему такой возможности. Не ради себя… Ради тебя. Я хотела уберечь тебя от публичного скандала… О боже мой! — выкрикнула она, чувствуя, что ее ребенку явно не терпится поскорее появиться на свет.

К счастью, Кармен не отходила от нее ни на шаг. Она успокаивала Джоан, говорила, что нужно делать, чтобы облегчить родовые муки. По ее заверениям, все шло как нужно. Эрвин не выпускал руку жены, гладил ее разгоряченный лоб, тихо нашептывал ей слова любви и поддержки.

Затем он сказал, пытаясь немного отвлечь ее:

— Этот ребенок совсем как его отец. Такой же нетерпеливый. Том никогда не соглашался ждать ничего подолгу, даже в самом раннем возрасте. Однажды он взобрался на невероятно высокое дерево. А как-то раз под Рождество решил вылезти через трубу на крышу, чтобы проверить, достаточно ли та широка, чтобы по ней мог спуститься Санта-Клаус. Родители едва могли за ним уследить, было даже решено не отправлять его в школу. — Эрвин осторожно снял со лба Джоан мокрую салфетку и снова намочил ее в миске с лавандовой водой. — Физически он был слабым ребенком. Но силы духа у него хватило бы на десятерых. Он добился права самостоятельно принимать решения, и в конце концов выжег себя дотла.

— А ты очень огорчился, когда он появился на свет? — спросила Джоан.

— Вначале — да. Мне казалось, что после рождения Тома обо мне все забыли. Я даже злился на него. Где-то до пятнадцати — шестнадцати лет. Но потом начал больше понимать, что к чему, и это чувство постепенно исчезло. Однако когда я узнал, что ты носишь ребенка Тома, оно вернулось вновь. Правда, ненадолго. Я был не прав и относительно Тома… и относительно Барни, — быстро добавил Эрвин. — Если бы я знал, что этот ублюдок вздумал тебя шантажировать, наша встреча не ограничилась бы тем, что я просто отобрал у него деньги.

Джоан больше ничего не желала слышать. Эрвин любит ее, действительно любит и, значит, с ней все будет хорошо. А теперь ей предстоял завершающий, самый ответственный этап той миссии, которую она должна выполнить.

И вот пятнадцать минут спустя ее ребенок, мальчик, лежал у нее на руках. Очаровательное хрупкое тельце весом не больше десяти фунтов, голубые глаза и светлые кудрявые волосики.

— Он так похож на тебя! У него даже точно такой же упрямый подбородок! — воскликнул Эрвин, осторожно трогая крошечные согнутые пальчики. — И можешь даже не спрашивать, стану ли я считать его своим сыном! Пусть не физиологически, но во всех других отношениях он будет моим ребенком. Моим и твоим!

Джоан благодарно улыбнулась мужу:

— Ты не станешь возражать, если мы назовем его Томом?

— Нет, я сам хотел предложить тебе это, — ответил Эрвин. — Только пообещай, что следующей у нас родится девочка.

— Сделаю все, что в моих силах. И пусть она будет похожа на тебя. Говорят, что, если дочь уродится в отца, она вырастет счастливой.

 

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.