Хлопнула дверь, в коридоре затихли шаги, а Джемайма так и стояла, полными ужаса глазами глядя вслед возлюбленному. Ее затрясло мелкой противной дрожью, зубы застучали, точно в лихорадке. Она с трудом налила себе воды из графина и выпила.

Постепенно приступ прошел, а затем вернулась и ясность мысли. Только тут Джемайму осенило, чего на самом деле хотел от нее Энрике. Простого подтверждения, что она любит и принимает его таким, какой он есть, что она не хочет, чтобы он менялся в угоду ей.

Он просил от нее так много и вместе с тем так мало: веры в него. А она даже не поняла вопроса, настолько потрясли ее предшествующие объяснению события: разговор с его отцом, страшное известие про снятые со счета деньги. Это должно было быть самое важное объяснение в ее жизни, а она все испортила!

Надо бежать за ним! Признаться, что она любит его таким, каков он есть! Ведь это была чистая правда. Джемайма полюбила Энрике Валдеса даже раньше, чем узнала его настоящее имя… Но что-то ее останавливало.

Да, она восхищалась им, уважала его, сходила по нему с ума. Но сегодня, получив очередное подтверждение тому, как шатко и ненадежно ее положение, увидела ситуацию с другой стороны. То, что она любит его, — дело ясное. Но вот хочет ли провести с ним всю жизнь? Ответа Джемайма не знала. Пока не знала.

Что, если через пятнадцать — двадцать лет она проснется и узнает примерно то же самое, что узнала сейчас? Да, на первый взгляд между тетей Бесс и Энрике мало общего. Но есть нечто, что их роднит, — одержимость. Тетя Бесс готова на все ради своей секты, Энрике — ради свободы делать то, что вздумается, и жить так, как заблагорассудится. Чертов любитель острых ощущений! Он всегда будет действовать, руководствуясь не разумом, а чувствами, а если и наделает миллион-другой ошибок, то пожмет плечами и отнесется к ним философски.

Рядом с ним ей всегда будет захватывающе интересно — но надежно ли? А ведь Джемайма с самого детства мечтала о надежности. А вовсе не о том, чтобы жить, как на качелях: то взлетать к облакам, то стремительно падать вниз.

Хватит ли у нее сил для этих взлетов и падений? Хватит ли мужества? Хватит ли любви?..

Надо определиться, раз и навсегда решить, чего же она, собственно, хочет. Сколько можно терзаться мучительной неопределенностью: с ним — или без него?

И поставленный таким простым и незамысловатым образом вопрос решился на редкость просто. Точнее, вовсе не существовало никакого вопроса.

С ним! И только с ним!

Вообще-то Энрике не собирался объясняться с отцом по поводу всего произошедшего. Но когда, проходя мимо офиса Гарсии, столкнулся с почтенным родителем нос к носу, не выдержал.

— Добрый день, отец. Нам надо поговорить.

Выражение смуглого лица Франсиско Валдеса неуловимо изменилось.

— Энрике? Не думал встретить тебя здесь.

Стоящий за спиной отца Гарсия, как всегда чуткий к настроениям брата, тут же уловил, что дело неладно.

— Пойдемте в мой кабинет, — предложил он.

— Зачем? — недоуменно поднял брови отец. — Мы же собирались сейчас в закроечный цех.

— Как хочешь, — криво улыбнулся Энрике. — Мне все равно, где закатывать скандал, здесь или в кабинете. Но на твоем месте я все же предпочел бы более уединенное место.

Отец все понял. Больше не споря, он вернулся в кабинет. Гарсия — за ним. Последним вошел, плотно притворив за собой дверь, Энрике.

Если отец в первую секунду слегка растерялся, то теперь полностью овладел собой. По губам его скользила привычная саркастическая улыбка.

— Кажется, сынок, ты собирался немного поскандалить? Ты и в детстве отличался буйным нравом. Давай начинай. Будешь кидаться на пол и молотить по нему ногами?

Эта холодно-насмешливая манера общения всегда доводила Энрике до белого каления, хотя он сам нередко прибегал к ней, когда хотел кого-либо вывести из себя. Глубоко вдохнув и сжав кулаки, он мысленно досчитал до десяти, и лишь потом вызывающе посмотрел на отца.

— Наше соглашение аннулировано.

— Что? — На сей раз ему, кажется, и впрямь удалось поколебать невозмутимость отца. Тот ожидал бурной сцены, скандала, но только не лаконичного и твердого заявления. — О чем ты говоришь?

— Ты отлично знаешь, о чем. Ты первый нарушил правила.

— Послушайте, да что тут происходит? — спросил Гарсия, переводя вопросительный взгляд с отца на брата.

Ни тот, ни другой не удостоили его ответом.

— Наш договор яснее ясного гласил: никакого вмешательства. А ты вмешался. — Скрестив руки на груди, Энрике мерил отца гневным взглядом. — Можешь не отпираться. Я слышал твой разговор с Джемаймой.

— Разговор с Джемаймой? — присвистнул Гарсия, усаживаясь в кресло с видом взыскательного зрителя новомодной пьесы. — Вот теперь это становится и впрямь интересным.

Энрике и Франсиско Валдесы с одинаковым раздражением обернулись к нему. Энрике возвел глаза к небу.

— А ты уверен, что тебе не надо никуда идти? Управлять большим предприятием — штука тонкая. Тут глаз да глаз нужен.

— Ничего-ничего, — заверил его брат, устраиваясь поудобнее. — Когда все так хорошо налажено, дела идут своим чередом.

Вышвырнуть его сейчас можно было бы разве что силой. Да неудобно выгонять человека из его же собственного кабинета. Чертыхнувшись сквозь зубы, Энрике вновь повернулся к отцу.

— Ей-богу, я не шучу. Сначала я так разозлился, что не уловил смысла происходящего. Но теперь все понял. Ты вмешался, а значит, наше соглашение теряет силу. Я свободен. Как бы ни шли у меня дела к моему тридцатилетию, к тебе я не вернусь.

Франсиско Валдес нахмурился.

— Я вовсе не вмешивался в дела твоей компании. Я же обещал, что не стану пускать в ход деловые связи, мешать тебе заключать контракты…

— В самом деле? А попытка подкупить Джемайму, чтобы она уговорила меня все бросить или на худой конец просто отвлекала меня от работы, это не вмешательство?

Гарсия снова присвистнул, и отец пронзил его убийственным взглядом.

— Энрике, — теперь в его голосе послышались увещевающе-вразумляющие нотки: точь-в-точь мудрый пастырь перед неразумной, заблудшей овечкой, — я всегда заботился о твоем же благе. Да, ты попробовал свои силы, но и слепому ясно, что у тебя ничего не вышло. Эта стройка разорит тебя окончательно, ты останешься без гроша.

Гарсия вскочил с кресла.

— Энрике, значит, у тебя все-таки неприятности?

— Никаких неприятностей! Я отлично справляюсь. — Даже если мне придется вкалывать по двадцать часов в сутки и работать без выходных, я все равно добьюсь успеха! — сказал себе Энрике. — По правде говоря, отец, ты даже оказал мне услугу. Своими руками разорвал соглашение, которое стояло у меня поперек горла. И теперь я снова могу сам распоряжаться своей жизнью без оглядки на наш уговор.

— Но Джемайма не согласилась. — Франсиско Валдес предпринял последнюю попытку все исправить. — Она не приняла моего предложения — сказала, что ни за что не причинит тебе вреда. Так что, сам видишь, все осталось по-прежнему.

Трудно описать, какое облегчение испытал Энрике от этих слов, хотя и сам уже пришел к тому же выводу. Но все же ему хватило ума не попадаться на удочку.

— Это уже не имеет никакого отношения к делу. Мы заключили совершенно недвусмысленное соглашение. И там вовсе не говорилось, что попытка вмешательства обязательно должна быть успешной. Ты пойман с поличным.

Впервые в жизни Энрике видел, что отцу нечего возразить. Но это длилось недолго. Несмотря на непреклонность и упрямство, Франсиско Валдес был очень проницателен и умен, а в кое-каких вопросах — необычайно чуток. Он всегда мог отыскать уязвимое место в обороне противника и молниеносно сменить тактику.

— Твоя мать сказала, что у нее сложилось впечатление, будто на сей раз ты увлекся всерьез. Сказала, что ты отмалчивался, на вопросы отвечал уклончиво, но по глазам-то все было видно.

Энрике невольно улыбнулся. Во всем, что касается сердечных дел, мама была настоящей ведуньей — скрыть от нее хоть какое-то мало-мальски серьезное увлечение было поистине невозможно. Она удивительно тонко чувствовала душевный настрой своих сыновей, даром что они так различались меж собой.

— Это уж мое личное дело… Хотя, кто знает, может, благодаря твоим стараниям между нами с Джемаймой теперь все кончено.

Франсиско Валдес покачал головой.

— Нет. Эта женщина с ума по тебе сходит, невооруженным глазом видно. А вот ты, похоже, любишь ее гораздо меньше, иначе задумался бы о том, что ей по-настоящему нужно.

Энрике понимал, что отец просто-напросто подходит к старой теме с другой стороны, но его и в самом деле снедало беспокойство. Кроме того, теперь, в относительной безопасности — независимость завоевана! — можно было слегка ослабить оборону.

— Раз уж вы с ней так долго беседовали «по душам», может, ты знаешь, что ее так тревожит? Мне показалось, что во время нашего разговора она никак не могла сосредоточиться, все думала о чем-то другом, причем очень нерадостном.

Его отец удивленно приподнял бровь.

— Так ты не в курсе? Я же говорю, не очень-то ты стремишься проникнуть в душу своей возлюбленной. Честно говоря, я был изумлен, что она и без моей подсказки не стала уговаривать тебя вернуться в семью, к солидному и, главное, гарантированному заработку.

— Для Джемаймы, как и для меня, деньги не главное, — возразил Энрике.

— Легко тебе говорить! Ты-то никогда по-настоящему не бедствовал, никогда не сидел без цента в кармане, — язвительно ответил отец. — И никогда не заботился ни о ком, кроме себя. А вот твоей Джемайме приходится делать и то, и другое. Сейчас максимум, что грозит тебе лично, — это необходимость на некоторое время потуже затянуть пояс. А она мучается вопросом, сможет ли ее сестра продолжить учебу в следующем семестре, или же ей придется, как и самой Джемайме, проститься с мыслями об образовании. А Бобби… Как думаешь, приятно ли ей сознавать, что на следующий год его придется переводить в школу попроще и подешевле, а заодно забыть про все его увлечения: кружки-то тоже денег стоят, пусть и небольших. Все средства, что она откладывала на их образование, пропали.

Потрясенный Энрике смотрел на отца, пытаясь понять, правду ли тот говорит. Но, похоже, на сей раз тот был искренен.

— Она мне ничего не сказала, — растерянно пробормотал Энрике.

— А ты думаешь, ей приятно распространяться на эту тему? — безжалостно спросил отец. — Тем более, что она не может рассчитывать ни на какую поддержку с твоей стороны, ведь твое будущее весьма неопределенно, ты сам не знаешь, что ждет тебя завтра — успех или провал. А как хорошо было бы для бедняжки наконец-то ощутить себя в безопасности! Знать, что ни ей, ни ее семье никогда не придется голодать или выезжать из дома просто потому, что снимать его им больше не по средствам.

Энрике видел: отец не пытается ни давить на него, ни, наоборот, улещивать. Потому что в этом не было ни малейшей необходимости — правда говорила сама за себя.

Джемайма вышла на улицу в растрепанных чувствах. Несмотря на то, что решение было принято, она не знала, как теперь воплотить его в жизнь. Где искать Энрике? Захочет ли он говорить с ней? Позволит ли все объяснить? Какими глазами посмотрит на нее при встрече?

Но когда она понуро подходила к своему автомобильчику, на плечо ей легла тяжелая ладонь. Энрике!

— Джемайма, нам надо поговорить.

Все слова, которые она с таким трудом подбирала для предстоящего объяснения, мгновенно улетучились у нее из головы.

— Д-да… надо… но…

— Я знаю, что ты скажешь. Что здесь не место. Но ничего, я отвезу тебя туда, где нам никто не помешает. Что тебе необходимо подумать. Тоже не беда, подумаешь по дороге. Обещаю, я помолчу, чтобы ты могла собраться с мыслями.

— Но…

— И слушать ничего не хочу. Садись!

Решительно взяв Джемайму за локоть, он подвел ее к своему пикапу, усадил на сиденье и сел рядом. Кажется, у нее уже начинало входить в привычку уезжать на его пикапе, бросая свою машину на стоянке. Прежде чем завести мотор и сорваться с места, Энрике бросил на нее быстрый взгляд.

— Чтобы дать тебе побольше пищи для размышлений, предупреждаю сразу: я только что сказал брату, что возвращаюсь в дело отца.

Изумленный возглас Джемаймы потонул в реве мотора.

Энрике исполнил обещание: ни разу не потревожил свою спутницу ни словом, ни даже взглядом. Он вел машину так сосредоточено, словно сейчас вся жизнь его сконцентрировалась в этой серой ленте дороги, стремительно проносящейся под колесами.

Джемайма искоса поглядывала на серьезное, замкнутое лицо любимого и решение ее крепло. Она тронула его за плечо.

— Останови, пожалуйста, возле какого-нибудь телефона. Мне надо позвонить.

Он повиновался и молча ждал, пока она звонила — должно быть, предупреждала брата с сестрой, что задерживается. Когда Джемайма вернулась в машину, он, по-прежнему не говоря ни слова, завел двигатель, и они поехали дальше.

Энрике отвез ее на берег реки — похоже, в важные или критические моменты жизни его тянуло к воде. Все так же молча он помог Джемайме выйти из машины. И замер, глядя на нее. Казалось, ему надо сказать ей так много, но он не в силах приступить к объяснению.

Она поняла, что начать разговор придется ей. И, вздохнув, спросила:

— Ты и вправду имел в виду то, что сказал? Что хочешь вернуться в отцовскую компанию?

Энрике кивнул.

— Да. Я уже сказал Гарсии, что возвращаюсь.

Глаза ее сузились.

— Ты не ответил на мой вопрос. Ты хочешь вернуться, или вынужден так поступить?

— Я хочу быть с тобой, — ответил он после короткого замешательства. — Хочу, чтобы ты стала моей.

Губы ее изогнулись в улыбке.

— Но я и так твоя, Энрике. Твоя и только твоя. С той самой секунды, как увидела тебя тогда в каноэ. — Она погладила его кончиками пальцев по щеке, ласково коснулась волос. — Я люблю тебя.

Он повернул голову, чтобы поцеловать ее ладонь.

— Я тоже люблю тебя, Джемайма. И хочу, чтобы все твои мечты сбылись.

Она прильнула к его груди, обвила руками шею.

— Энрике, ты заставил меня по-новому понять, что такое мечта. Ты открыл для меня новый мир, новое понимание того, что такое любовь и верность. — Джемайма легонько поцеловала его в шею. — Но я должна сказать тебе одну вещь. Сказать честно и прямо.

Она почувствовала, как он напрягся, и не стала далее испытывать его терпение.

— Я вовсе не собираюсь быть женой скучного, но преуспевающего бизнесмена в деловом костюме и галстуке.

Энрике затряс головой.

— Что-что? Прости, что ты сказала?

Джемайма с деланым удивлением подняла брови.

— Как это, что? Пытаюсь объяснить, что хочу стать женой человека, при виде которого без рубашки женщины теряют голову.

— Будь серьезна! — взмолился он.

— А я не шучу, Энрике. Я полюбила тебя таким, какой ты есть. И я не хочу, чтобы ты ломал свою жизнь, отказывался от своей мечты ради моей. Нет уж, лучше мы будем мечтать вместе и вместе воплощать наши мечты в жизнь. — Она засмеялась. — Только обещай, что, если тебя начнет слишком уж заносить, мне позволено будет брать на себя роль голоса разума.

Он наклонился к ней, губы их слились — и никакой голос разума не смог бы заставить их прервать поцелуй. Когда же Джемайма, прерывисто дыша, высвободилась из объятий возлюбленного, Энрике нежно заглянул ей в глаза.

— Послышалось мне, или кто-то тут и в самом деле произнес слово «жена»?

Она с лукавым видом склонила голову набок.

— Очень может быть.

— Давай устроим свадьбу на лоне природы.

— Ты делаешь мне предложение?

— Мне показалось, ты уже сделала его мне.

Джемайма, подбоченившись, уставилась на него.

— Знаешь, по традиции руку и сердце предлагает кавалер даме, а не наоборот.

Энрике снова взял ее за плечи.

— Милая моя, я плохо умею просить, — прошептал он, едва касаясь ее губ своими. — Поэтому просто беру то, что мне надо, без спроса…

Очень нескоро, когда у них снова возникла потребность глотнуть воздуха и перевести дыхание, Энрике задумчиво произнес:

— Поверить не могу, что все так обернулось. Так ты уверена, что я могу завтра сказать Гарсии, что отказываюсь от места в компании?

Джемайма с улыбкой покачала головой.

— Нет, тебе не надо ничего ему говорить.

— То есть?

Эта женщина не переставала его изумлять.

— Я сама уже все ему сказала! — торжествующе пояснила она. — Помнишь, по дороге я попросила тебя остановиться? Угадай, кому я звонила?

— Гарсии? — не веря собственной догадке, пробормотал Энрике. — И что он ответил?

— Ответил, что ничуть не удивлен. Знаешь, он все-таки твой брат, какими бы разными вы ни были. За это я его и люблю.

Энрике грозно нахмурился.

— Так-так. С этого момента поподробнее. У меня появился соперник?

— Нет-нет, — засмеялась Джемайма. — Свой выбор я сделала раз и навсегда.

Энрике посерьезнел.

— Милая, возможно, многие найдут повод усомниться, того ли брата ты выбрала. Но вот увидишь, я буду работать так, что в конечном итоге докажу всем и каждому: рисковый аутсайдер может сделать для семьи не меньше, чем самый преуспевающий финансовый директор.

И он это доказал. Через пару лет Джемайма уже не понимала, как могла когда-то сомневаться в любимом. О нет, он не бросил к ее ногам колоссального богатства, да она и не мечтала о миллионах. С нее вполне хватало того, что у них было, — уютного дома, где нашлось место всем, кого она любила. «Маленькой хозяйкой не очень большого дома» любил называть ее Энрике. И сейчас, как и несколько лет назад, у маленькой хозяйки было полным-полно хлопот, только вот теперь хлопоты эти были куда приятнее.

Как ни странно, но проблемы с учебой брата и сестры оказались не такими ужасными, как боялась Джемайма. А все потому, что они такие молодцы! Джемайма гордилась своими младшенькими. Узнав о случившемся, Синтия так приналегла на учебу, что завоевала стипендию Гаролда Робинсона, богатого промышленника, который некогда учился там же, где она, и на склоне лет решил поддержать талантливую молодежь. Жаль, что у Бобби в школе не было такой стипендии, не то он обязательно бы ее получил. Но все-таки наскрести деньги на учебу одного куда легче, чем на двоих. Хотя даже этого Джемайме уже не приходилось делать.

Сразу после свадьбы Энрике заявил, что берет эти расходы на себя, и никаких возражений слушать не пожелал. Так здорово обзавестись младшим братишкой, сказал он. А уж Бобби с первой встречи был от него в полном восторге. Все-таки мальчику в его возрасте просто необходим мужчина, с которого можно брать пример!

Однако и Бобби, и Синтия не хотели сидеть на шее нового родственника. Бобби продолжал подрабатывать разноской газет, Синтия устроилась лаборанткой на родной кафедре. А через год, когда она закончит университет, ее уже ждала там настоящая научная работа.

Сейчас из всей семьи не работала только Джемайма, хотя курсы модельеров закончила блестяще. Но попробуй поработай с малышкой на руках! Доверять же крошку Люси няне с первых же дней жизни Джемайма не захотела. А вот сейчас, когда дочке исполнился годик, можно было и о работе подумать.

Дела у Энрике шли великолепно. Спорткомплекс был возведен в срок, более того, автор проекта пришел в восторг от высокого качества работ и от того, как его детище смотрится в натуре. Поэтому он не переставал рекомендовать Энрике коллегам, и теперь все значительные объекты в штате возводились силами его компании. Сам Энрике утверждал, что добился успеха только благодаря Джемайме: кто, как не она, поддержала его? Страсть к приключениям так и не оставила его, и теперь все семейство проводило отпуска и каникулы самым упоительным образом — то где-нибудь в глуши на озере, то высоко в горах. Джемайма раньше и не подозревала, что грудной ребенок не помеха активному отдыху.

Сидя дома с дочуркой, она давала выход жажде творчества, моделируя малышке наряды, один другого симпатичнее. Что, собственно, и навело ее на великолепную мысль: а почему бы не открыть свое дело. Дом детской моды — такого в Батлере еще не было! Вдохновленная этой идеей, она начала потихоньку набрасывать эскизы и наводить справки. И вот в одно прекрасное утро поделилась замыслами с мужем.

Стояла чудесная летняя погода, и все семейство выехало на пикник. На сей раз к ним присоединился Гарсия — за эти два года он так и не обзавелся постоянной спутницей жизни, хотя Джемайма с Энрике подозревали, что расцветающая красота Синтии мало-помалу делает свое дело. Оба заметили, что ради общества хорошенькой сестры Джемаймы Гарсия готов отказаться от уик-энда с очередными красотками. А уж то, что он сменил строгий деловой костюм на летние брюки с рубашкой, говорило о многом. Гарсия без галстука — это же анекдот года!

Гарсия с Синтией уплыли кататься на лодке, Бобби строил с малышкой Люси песчаный город у кромки воды, и молодые супруги наконец остались одни. Тут-то Джемайма и показала мужу папку с эскизами.

Глаза Энрике загорелись восторгом.

— Милая, я всегда говорил, что ты талантлива, но даже не подозревал, что настолько! Уверен, в заказчиках у тебя отбоя не будет.

Нагнувшись, он нежно поцеловал ее в губы. Джемайма обвила его шею руками и закрыла глаза, с наслаждением отдаваясь волнующим ощущениям. За два года брака волшебство ничуть не потускнело — всякий раз в объятиях любимого она забывала обо всем на свете. Вот и сейчас застонала, чувствуя, как руки Энрике скользнули по ее плечам вниз, к груди.

И, уже уносясь на волнах блаженства, услышала, как он тихо шепчет ей на ухо:

— Любимая, я тоже не хочу отставать от тебя. Спорткомплекс сделал мне имя в строительном бизнесе, теперь я подумываю предложить владельцу построить рядом еще и аквапарк. Подходящий проект имеется, а от услуг моей компании вряд ли кто сможет отказаться. Думаю, это будет нечто потрясающее!..

Энрике был верен себе.