ИСТОРИЯ КАК ИСТОРИЯ
Распахнулась дверь, и на пороге возник секретарь — тяжело дышит, форменное кепи, продавленное и засаленное, сползло на уши, глазки моргают чаще обыкновенного. Ловя ртом воздух, он прокричал:
Господин мэр, они идут сюда, сам только что видел!
— Ах, Пьер! Сколько раз я тебе говорил: в служебное время в бистро ни ногой!
Клянусь, господин мэр, я там не был! А что своими собственными глазами их видел, так это правда, клянусь вам!
— Ну и кого же ты видел, позволь полюбопытствовать?
— Солдат, господин мэр, солдат! Испанцев!
Тут уж господину мэру (а это был мосье Дебре собственной персоной) пришел черед не моргать — хлопать глазами. Оно, конечно, верно, деревня от границы не ахти как далеко — часа два пехом, самое большее, а когда под боком у тебя чертовы эти иберы, то и впрямь дивиться нечему. Тем паче, если все вверх тормашками. Однако и то верно, что вон уж сколько месяцев не слышно этой трескотни — ни с чем ее не спутаешь: года два ни днем ни ночью от нее покоя не было всем двумстам с лишком обитателям Пик — сюр — Сегра. Так что и по здравом рассуждении не мог никак господин мэр взять в толк, откуда бы им взяться, этим солдатам, будь они неладны.
— И где ты, говоришь, их видел?
— Они от Серро Альто тропой спускаются, господин мэр.
— И много их?
— Да не так чтоб очень. Человек двенадцать будет.
И, одержим вдруг жаждой деятельности, наказав секретарю мигом сыскать всех господ муниципальных советников, мосье Дебре принялся лихорадочно извлекать из ящиков стола папки и ворошить в них бумаги.
— А ну прибавь шагу, ребята. Всего ничего осталось.
— Да не скачи ты так, черт полосатый! Не ровен час, носилки опрокинешь.
— Чего б не дал я за то, чтоб по — человечески помыться. Добрый месяц с себя не снимаю одежды.
— Я вот одно знаю, — веско молвил другой, — согласно конвенции Лиги Наций, мы имеем право на воду, соль, огонь, на то, чтоб ночевать под крышей и…
— …и с алькальдовой дочкой в ее постели, — досказал с издевкой третий.
— Не дурно б, конечно… Только с меня хватит и пачки какого ни есть горлодера да коробка спичек.
— Перебьешься. Главное сейчас — это отправить раненых в больницу.
— Эй ты, впереди, смотри, куда копыта ставишь: так ему и кости, какие еще целы, переломать недолго.
— Иньяки доходит, лейтенант. Все одно и то же: подавай ему священника. Если мы не нажмем, он у нас по дороге кончится.
— Хорошо. Нагони передних и передай, чтоб ходу прибавили. А вы там, сзади, что носы повесили?
— Вот скажи, лейтенант, правду говорят иль нет, — спросил один вполголоса, — мол, первое впечатление — самое наиверное? По всему видать, нас, республиканцев, здесь не шибко жалуют.
— Вот и все, господа советники, что я имел вам сообщить. А теперь немедля нам надобно принять какое‑нибудь решение.
— Принять так принять, но… разве не поступало на сей счет каких‑либо указаний от префекта?
— Один циркуляр — он датирован 16 августа 1937 года — тут у меня действительно имеется. Называется «Общая инструкция, регламентирующая положение беженцев из Испании». Однако от нее нам пользы как от козла молока: она предписывает препровождать беженцев в лагерь Гюрз и там их интернировать. А лагеря‑то нет! Его снесли больше года назад, это когда басков в Каталонию выдворили.
— Самое правильное, я полагаю, это испросить, как водится, указаний у вышестоящих властей, а пока что подготовить для беженцев концентрационный лагерь.
— Не упускайте из виду, любезные мои коллеги, — предостерег до той поры помалкивавший мосье Лекок — Плюмэ, президент местной Лиги бывших фронтовиков, — концентрационный лагерь — дело нешуточное, сам по себе, как гриб, не вырастет. Потребуется и то, и се, и пятое, и десятое. Колючей проволоки, например, несколько тысяч метров, одного лесу сколько на столбы и сторожевые вышки, участок не какой‑нибудь, а такой, как надо, — в стороне от жилья, сколько-нисколько людей, чтоб круглосуточно нести охрану.
— Я вот чего предлагаю, — набрался храбрости старичок с лицом чуть более красным, нежели положено, — поместим-ка мы их на ночь у меня в хлеву. Если вы с моим предложением согласные, так я враз перегоню свою скотину в братнин загон. По крайности в хлеву им тепло будет.
— Сейчас речь ведь не о том, чтоб им тепло иль холодно было, — возразил глава бывших фронтовиков, — а о том, чтоб ни один из них у нас не удрал и не учинил какого безобразия.
— Вот именно, дражайший коллега! Да и в резолюции Комитета по невмешательству — я сам читал — сказано яснее некуда: разоружить, допросить, изолировать!
— Моя воля — я не стал бы с ними эдак цацкаться, а вооружил бы людей да и вышвырнул голубчиков в два счета за кордон: ступайте и сами, дескать, расхлебывайте кашу, какую заварили, а мы… мы ею уж сыты по горло.
— Легко сказать. А что, если они окажут сопротивление?
— Тогда пусть на себя пеняют. Как никак мы у себя дома и имеем законное право на самооборону.
— Прекрасно, прекрасно, — прервал говорившего мэр, — однако наши прения слишком затянулись. Пора принимать решение.
— Учитывая чрезвычайность обстоятельств, каковые служат предметом нашего рассмотрения, — патетически провозгласил глава бывших фронтовиков, — предлагаю расквартировать их этой ночью на моем хозяйственном дворе возле кладбища. Место — лучше не придумаешь: от деревни порядочно, с двух сторон, сами знаете, вода, с гор все прибывает, быстрина такая — ни один, ручаюсь, сунуться не рискнет. А в темень и подавно. С третьей стороны — стена кладбищенская, а с четвертой (что на дорогу выходит) выставим часовых. По человеку с добрым ружьецом на каждый угол да при хорошем обзоре — за глаза достаточно.
Высказавшись, мосье Лекок — Плюмэ откинулся, собою явно довольный, на спинку кресла. («Ну и молодчага этот Лекок-Плюмэ, умеет же он взять быка за рога!» — небось думают про него сейчас господа советнички.) Тут самое время сообщить, что в воину четырнадцатого года прошел мосье Лекок — Плюмэ — в хронологической последовательности через фронт, госпиталь и плен и был посему бывший фронтовик, бывший раненый и бывший военнопленный. Вот из этого‑то источника, как нетрудно догадаться, и почерпнул он свои поистине неиссякаемые познания в области «концентрационно — лагерного дела». И еще одна деталь: был он ревностный поборник франко — германского сотрудничества. «И горе тому, кто станет нам поперек дороги, — говаривал он с расстановкою, сверля взглядом собеседника. — Не сносить ему головы».
Никому из присутствующих, не считая, как уже было сказано, старого пастуха, и на ум не пришло, судя по всему, что «армейское это подразделение» — те же люди из крови и плоти. Что, наверное, они валятся с ног от усталости, голода, холода, что кто‑нибудь из них, возможно, нуя «дается в медицинской помощи. А где уж догадаться ту г, что всего нужней сейчас, быть может, этим людям пожатие руки и слово участия!
И лишь секретарь подошел было к мосье Дебре (господин мэр, который не принадлежал ни к одной партии, и господа муниципальные советники — «правые», «левые», «центристы» — уже покидали зал заседаний) и сказал ему шепотком на ухо:
— Извините великодушно, господин мэр. Не изволите ль приказать за хлебом сбегать? А то, может, пригодится…
— О Пьер, ради всего святого, не отравляй вконец существования! Неужто не видишь, сколько мороки они и без того нам задали?
— Ну и гвалт же вы подняли, всех волков с округи скличете. Ужо наплачетесь.
— Эх, приятель, горазд ты баки заправлять. В этих краях волков и в помине нет.
— Нет, значит? А впереди что, гляньте‑ка!
— Ну‑ка, ну‑ка… никак люди… и вооруженные. Так что смотри в оба!
— Еще этого нам недоставало! Где мы хоть находимся?
— А что как вместо того, чтоб выше забрать, мы вниз подались?
— Эй, капрал, компас‑то тебе на что? Скажи что‑нибудь!
— Спокойно! — ответил тот, кого спрашивали. — Погранлинию мы уже давно пересекли.
— Всем оставаться на месте, — приказал лейтенант, — а ты, Хорди, пойдем со мной!
— Вот — вот, ступай, посмотрим, сгодится ли твой каталанский на то, чтобы втолковать этим французам: мы к вам‑де с миром, а в животах у нас пусто.
Лейтенант с Хорди отошли на несколько шагов и остановились. Навстречу им шествовали: чуть припадавший на ногу — память о войне, — оберпутый по талии трехцветной лентой мэр, глава бывших фронтовиков, секретарь и еще шестеро вооруженных охотничьими ружьями граждан.
Со двора под началом одного из подручных мосье Лекока — Плюмэ несколько мужчин с кучей приданных им в помощь подростков свозили на лошадях всякую хозяйственную рухлядь. Поодаль, на дороге, группками толклись неизбежные при подобных обстоятельствах зеваки. Со стороны вполне можно было подумать, что в Пик — сюр — Сегре праздник. Однако всю эту сутолоку окутывала атмосфера тревожного ожидания. (Нечто сходное с тем чувством, какое обыкновенно владеет — да простят нам эту аналогию! — зрителем в цирке, созерцающим, как на арене, в двух от него шагах, монтируют клетку для показа свирепых хищников. Ему не терпится поскорей увидать их, а едва они выбегут на арену, как он сейчас же задается вопросом: достаточно ли крепки прутья, чтобы выдержать наскоки всех этих львов и тигров, что рыщут там, по арене, на расстоянии протянутой руки?)
Хозяйственный двор мосье Лекока — Плюмэ был не слишком велик. Шагов восемьдесят в длину да столько же в ширину. Посредине него, задом к грохотавшей речке, скособочась, стоял сарай.
— Ну, вы им хоть сказали, что раненых необходимо как можно скорей доставить в больницу?
— Сказали. Все, что надо, сказали, — ответил чуть дрогнувшим голосом Хорди, — но мне все чудилось, что у них в одно ухо влетает, а в другое вылетает. Знай себе, дуют в свою дуду: все про оружие, какое с нами, спрашивают. Сказали, разместят нас на ночь в каком‑то сарае, а завтра…
— Ну да, конечно, — ввернул любитель поиздеваться, — а завтра, мол, тоже день будет… угадал?
— Нет, не угадал. А завтра, сказали, отдадут нас в распоряжение военных властей.
— Но врача‑то по крайней мере, чтоб осмотреть их, пришлют? Неужели нет?
— Ответили, что врача здесь нет, но что они дадут знать в соседнюю деревню.
— А по поводу священника для Иньяки что?
— И священника у них нет.
— Ой, мама родная, в какую же дыру нас занесло!
— Ни врача, ни священника? Ничегошеньки, — опять взялся за свое скептик. — Дело ясней ясного: мы с вами угодили в самое что ни на есть чистилище!
— Пошли, ребята, пошли. Не надо отчаиваться, — ободрил лейтенант, — вот увидите, все образуется, пусть не говорят о нас, что мы недисциплинированные. А как до этого самого сарая доберемся, тут уж постараемся устроить раненых по возмояшости лучше… мэр пообещал, что завтра… — тут у лейтенанта на какую‑то долю секунды перехватило голос, — что завтра надеется получить точные указания.
По мере того как они приближались к ограде, говор и возбуждение в толпе стихали, а когда в ворота входили, тут уж молчание было прямо‑таки гнетущее. Будто обитателям Пик — сюр — Сегра рты замазали.
Шофер мосье Лекока — Плюмэ, выполняя приказ своего хозяина, поставил машину поперек дороги. В свете ее фар, направленных внутрь двора, лейтенант и его люди устраивали в развалюхе раненых.
Увидав, куда их засадили, лейтенант вместе с Хорди попробовал было протестовать. Но ничего из этого не вышло. Ни мэр, ни тот, другой, который по всем признакам и был организатором всего этого черного дела, и ухом не вели. Всё они откладывали до утра, а под конец грозились даже пустить в ход оружие, коли пленники по доброй воле не подчинятся решению властей предержащих.
А когда автомобиль, увозя своего хозяина и мэра, тронулся с места и над двором сомкнулась мгла, вслед ему вырвался из сарая и медленно растворился в воздухе ропот возмущения.
Перед домом мэра машина остановилась, и тот, уже спустивши ногу на мостовую, вдруг возопил:
— Обтяпали дельце, нечего сказать! А охрана? Мы позабыли выставить вокруг охрану!
Мосье Лекок — Плюмэ снисходительно поглядел на него:
— Успокойтесь, господин Дебре, поберегите нервы. Неужто вы могли вообразить, что я упущу из виду такую важную вещь?
Затем тоном, под стать томуг, каким в войну четырнадцатого года младший лейтенант (именно это звание и носил в ту пору мосье Лекок — Плюмэ) распекал, должно быть, в надлежащий момент капрала (именно до этого чина дослужился тогда мосье Дебре), присовокупил:
— Там нет нужды ни в какой охране! По крайней мере — нынешней ночью. Все необходимые меры предосторожности, дабы никто из пленных не смог выбраться за пределы двора, приняты.
— Полноте, полноте, не принимайте этого так близко к сердцу, любезный друг, я не хотел вас обидеть.
— Почивайте спокойно, господин мэр, а утречком сами увидите: в этой жизни нет безвыходных положений, надо только немножко пораскинуть мозгами.
На рассвете двое мальчишек из Пик — сюр — Сегра прокрались к участку мосье Лекока — Плюмэ. Едва сунулись они за беспомощно болтавшиеся на поломанных петлях ворота, как тот-' час же отпрянули, посмотрели, потрясенные, друг на друга и, словно подброшенные пружиной, кинулись, давай бог ноги, в деревню.
Кто‑то приоткрыл на ночь глядя затвор в оросительной канаве, проходившей вдоль стены кладбища через двор. Спер — ва вода запрудила низ двора, примыкавший к дороге. Таким образом пленникам (на этом и строил свой расчет предводитель бывших фронтовиков) был отрезан единственно возможный путь к бегству. Потом, поднимаясь, вода залила сарай, вынудив укрывшихся в нем людей искать спасения под ненастным небом на клочке остававшейся суши. Но понемногу вода все прибывала и в конце концов затопила двор целиком.
В серых проблесках утра пораженные взоры двух сорванцов из Пик — сюр — Сегра запечатлели посреди двора недвижных, будто каменные истуканы, восьмерых мужчин, стоявших по колено в воде и плечами подпиравших носилки с бесчувственными телами четверых своих товарищей.