Священная Служительница

Их было около сотни. Они стояли в большом дворе храма в четыре безупречных ряда. Сотня молодых людей, одетых в кожаные плащи, с копьями и щитами в руках. Кожаные каски с золотыми фризами, знаком офицерского отличия, невидимые в предрассветной темноте, почти скрывали их лица. Вокруг них стояли гигантские статуи Энки и Эа, и статуя Думузи, умершего и воскресшего бога, предка всех Могущественных Предков города Ура. И среди них, несмотря на окружающую темноту, сияла всем своим золотом статуя Иштар — богини Воительницы!

Они стояли неподвижно, ожидая этого мгновения с самых сумерек.

Масляные факелы, освещавшие стены и лестницу зиккурата, стали гаснуть один за другим. Еще один миг, и наступила полная ночь, в которой мерцали звезды и молоко богов. Потом небо стало медленно светлеть. Дневной свет загасил звезды. Засияли золотые фризы на шлемах молодых офицеров. Стали оживать их уставшие от неподвижности глаза.

И тут высокие священные колонны, покрытые пластинками ляпис-лазури, бронзовые выступы и серебряные рельефы великолепной комнаты отразили первые лучи солнца.

Вздох пронесся в воздухе. Раздались звуки рожков и барабанов жрецов. На площадке храма хор женщин богини Иштар, одетых в пурпурные одежды, затянул свои моления:

Хриплыми от рвения голосами молодые офицеры присоединили свои голоса к голосам жриц:

Ворота храма открылись. Во двор въехали две большие, запряженные четверкой лошадей повозки, между которыми шел бык в окружении десяти вооруженных копьями солдат. Между рогами животного лежал убор из агата, усыпанного кристаллами. Бока его были покрыты ковром, усеянным медными кольцами, сколками бронзы и слоновой кости.

Медленно, подчиняясь ритму солнца, которое спускалось с Небесной Лестницы, повозки и бык заняли свое место перед рядами воинов.

И тогда на священную площадку вышла она.

Ее трудно было узнать в диадеме, украшенной тремя золотыми цветами вокруг сердоликового сердца. Ее белая тога, схваченная золотым поясом в форме сплетенных колосьев ячменя, подчеркивала красоту ее талии. Грудь ее украшало ожерелье из бирюзы, вставленной в золотые и бронзовые шары. Киддин, стоявший в первом ряду молодых офицеров, узнал ее по походке. Сомнений не оставалось, это была, такая же непередаваемо красивая, какой ее описали ему: Сара, Священная Служительница Крови!

Не отдавая себе отчета, он застучал своим копьем по щиту. Сотни рук последовали его примеру. Бык, оцепеневший от поднявшегося громыхания, замычал.

Сара выступила из круга поющих женщин и жрецов. Казалось, что она ступала не по площадке, а по глухо отзывающимся щитам. Повернув вверх ладони, она приняла песню, рвавшуюся из множества пылких глоток:

Это была мольба плоти и крови, от которой дрожало небо, пока солнце в своем вечном движении продвигалось к густой листве, опоясывающей зиккурат.

Киддин искал взгляда сестры, но глаза Сары, очерченные толстой линией сурьмы, оставались неподвижными, зрачки темными и отстраненными. Невольно Киддин сравнил ату почти незнакомую женщину с тем непокорным и вредным подростком, который едва не погубил их семью.

После смертного сна его сестры прошло семь лет, которые преобразили ее, создав это совершенное тело и лицо. Рисунок ее губ, покрытых красной амброй, ее высокие скулы и сильные плечи придавали красоте Сары могущество, пыл и божественную отстраненность самой богини Иштар.

Наконец солнце достигло нижних ступеней Небесной Лестницы. Сара подняла руки.

Во дворе все смолкло. Жрецы перестали бить в барабаны. Служанки прекратили свои песнопения. Воины перестали бить в щиты, замолкли песни и моления. В тишине они увидели, как тога соскользнула с плеча Сары, обнажив левую грудь, светлую, как полушарие луны.

Бык поднял голову, от чего зазвенели его украшения, повел своим выпуклым глазом, словно желая лучше разглядеть женщину в белой тоге, подошедшую к краю площадки, и вместе со всеми воинами вздрогнул, когда Священная Служительница Крови произнесла:

Сара повернулась спиной к быку и к воинам, лицом к золотому взгляду статуи богини Иштар. Золотые цветы ее диадемы полыхнули от лучей солнца.

Она резко прервала свою мольбу. Голос ее смолк и остановил бег времени. Тишина нависла над воинами так же тяжело, как висела над ними ночная тень зиккурата.

Медленно качнулись бедра Сары. Руки ее согнулись, ноги заскользили.

Ударили барабаны.

Еще раз. И еще раз.

И каждый раз ее ноги отбивали такт танца, в котором все быстрее двигались ее бедра.

Воины били в щиты и кричали: Илулама! Илулама!

Шаг за шагом, продолжая свой танец, она спустилась к быку. Огромный зверь в удивлении опустил морду, выставив вперед острия своих рогов. Сара сделала еще один шаг, двигая бедрами под удары барабанов и крики воинов.

Бык царапнул землю и, застонав, отступил назад, задыхаясь от ярости, вздымавшей его грудь. Голос Киддина дрогнул. Сара продолжала извиваться в танце прямо перед глазами быка. Фаллос животного вздрогнул от желания. Рука Киддина до боли сжала копье. Сара хлопнула в ладони, и десять копий воинов одновременно вонзились в шею быка. Хлынувшая кровь окропила офицеров. Сара запела молитву:

* * *

— Я не люблю, когда ты так близко подходишь к рогам быка, — ворчала Силили. — Это совсем ни к чему. Я знаю это, потому что я спросила жрецов. Они сказали то же самое. Они сказали, что Священная Служительница Крови может оставаться на площадке, пока воины убивают быка.

Силили молча присутствовала на церемонии, и сейчас, расстегивая застежки на тоге Сары, она наконец смогла высказать свою тревогу.

— Я ничем не рискую, — ответила Сара, — Моя властительница защищает меня.

Кривая гримаса скривила губы Силили.

— В один прекрасный день перед тобой окажется такой бешеный бык, что одним ударом головы он разорвет тебя на части.

— Иштар не допустит этого. Я ее самая преданная жрица во всем храме. Я подсчитала. С тех пор, как возобновилась война с гути, я двадцать семь раз принесла кровь в жертву для офицеров.

— Я знаю! Я знаю, как хорошо ты умеешь считать, я знаю, какая ты умная и ученая! Но одно не мешает другому. С каждым разом ты все ближе подходишь к быку. Ему это не нравится, как и мне.

— А мне нравится! — забавлялась Сара, раздеваясь.

На ее бледной коже блестели капельки пота. Кончиками пальцев она утерла несколько капель между грудей и добавила:

— Иначе это скучно, и все эти бравые воины не испытают такого пыла!

Она засмеялась и вошла в ванну с благовониями, сладострастно подрагивая бедрами, словно желая подчеркнуть свою шутку. Силили перечислила еще несколько несчастий, которые могут случиться, и ушла, чтобы возложить диадему, пояс и тогу к ногам статуи Иштар, возвышавшейся в центре большой комнаты.

Они находились в одной из многочисленных комнат гипарю, огромной резиденции, где жили жрицы Инанны, примыкавшей к зиккурату внутри священной стены храма. Стены были увешаны коврами, дневной свет проникал через арочные окна, в очагах курились благовония, наполнявшие комнаты тонкими ароматами. Чистая вода, не переставая, журчала в бассейнах, выложенных глазурованным кирпичом. Иногда Священные Служительницы собирались все вместе для очищения. Иной раз Великая Жрица Инанны, сестра царя Шу-Сина, приглашала то одну, то другую жрицу, чтобы спокойно поболтать и отдохнуть от долгих молитв. Но в те дни, когда Сара выходила к быку и проливала его кровь для воинов, она пользовалась привилегией очищаться в одиночестве.

Она закрыла глаза, с наслаждением погрузившись в воду, чуть теплее ее собственного тела. Споры с Силили не были ей в новинку. С годами Силили не только округлилась и стала медлительной. Характер ее испортился, она пугала Сару даже тогда, когда Сара чувствовала себя сильной и могущественной. Да и чего бояться Священной Служительнице Крови, самой почитаемой во всем храме?

— Ты не должна волноваться за меня, Силили, — спокойно сказала Сара.

В ответ ей раздался стук сандалий по кирпичному полу. Пальцы Силили, смягченные благовонной мазью, прикоснулись к ее плечам и стали восхитительно их массировать.

— Ты прекрасно знаешь, что для беспокойства всегда найдутся причины. И, кроме того, мне не все нравится в твоем танце.

— О, пожалуйста, не порть мне лучшие минуты сегодняшнего дня.

— Разве хорошо показывать свою грудь этим пылким воинам? Ты думаешь, они остаются равнодушными? Ты достаточно красива, чтобы воспламенить их и в одежде! К чему взвивать их стрелы выше самого быка перед уходом на войну?

Сара не успела ответить. Зазвенел бронзовый колокольчик на двери, в комнату вошли две служанки и, склонившись, объявили хором:

— Священная Служительница, могущественный офицер просит, чтобы ты взглянула на него. Он получил благословение сегодня утром и хочет поблагодарить тебя.

— Вот видишь, — с упреком заметила Силили.

— Кто он?

— Старший сын могущественного Ишби Сум-Узура.

Пальцы Силили на плечах Сары напряглись. Сара удивленно открыла глаза:

— Киддин? Он был здесь сегодня утром? Ладно, пусть подождет в маленьком дворе, если у него хватит терпения. Я приду к нему, когда буду готова.

* * *

Он стоял во дворе, выпрямившись во весь рост, в плаще и шлеме с фризом. В руках у него не было ни копья, ни щита. Он стоял спиной к ней. Наблюдая за служанками, которые суетились у кухни, выставляя на носилки блюда с едой для подношения идолам. Брат и сестра уже давно не встречались. Сара заметила, как расширились его плечи, и не сомневалась, что он стал одним из самых грозных борцов и храбрым воином. Когда он повернулся ей навстречу, она увидела, что под густой шевелюрой и такой же бородой, улыбка и глаза остались прежними. Киддин склонился со всем почтением, на какое только был способен:

— Да благословит тебя Эа, могущественная Священная Служительница!

Не дожидаясь ее ответного приветствия, он в красочных словах описал, как благодаря молитвам Священной Служительницы Крови он ощутил присутствие Иштар, как он чувствовал себя под ее защитой, как его сердце наполнилось мужеством, потому что он вскоре поведет солдат города Ура против пришельцев с гор.

— И все мы, присутствовавшие здесь сегодня утром, унесем с собой воспоминание о твоем мужестве перед быком. И если мы ослабеем в бою, мы вспомним о тебе, стоящей перед рогами быка, и мы тоже будем презирать копья наших врагов.

Сара улыбнулась Этот красивый гордец Киддин, внешность которого блистала не меньше его ранга прилагал огромные усилия, чтобы понравиться ей и даже проявил некоторое смирение,

— Здравствуй, старший брат. Я рада, что моя молитва пошла тебе на пользу.

— О, да, Священная Служительница, несомненно.

Киддин выпрямился. Смирение исчезло из его взгляда, которым он оглядел Сару с головы до ног. Его взгляд не был взглядом брата. В нем было то, от чего у Силили неизменно вставали дыбом волосы. Это был взгляд молодого зверя, возбужденного красотой Сары и захмелевшего от вспыхнувшего вожделения.

Рука молодого офицера скользнула под его кожаный плащ и вытащила ожерелье из золотых шаров, сердолика и серебряных колец.

— Прими этот подарок. Пусть оно подчеркивает твою красоту, самую совершенную, какую только видели мои глаза.

Служанки обернулись на громкий смех Сары.

— Спасибо за добрые слова, за ожерелье… Я не верю ни своим глазам, ни своим ушам! Что с тобой, Киддин? Близкая битва смягчила тебя, мой дорогой брат?

Губы Киддина подобрались, словно щеки зверя на клыках.

— Мы уже не дети! Время ссор прошло. Вот уже много лун, как ты прославляешь имя нашего отца в этом храме, и я тебе признателен за это. Может быть, я был несправедлив к тебе. Кто мог знать, что рука Инанны вела твои капризы? Но ты права, я должен проявлять смирение перед тобой. Мои слова искренни и мой подарок идет от сердца. Велика моя гордость, ибо, как и до всех в доме, до меня дошла новость, Священная Служительница Крови.

Он еще раз низко согнулся, протянув Саре руку с ожерельем, которой она так и не коснулась.

Вместо этого она нахмурилась и спросила:

— Новость?

— Ах!.. Ты еще не знаешь? Наш отец узнал об этом только вчера. Наш Могущественный Правитель выбрал тебя. Ты станешь его священной женой в великолепной комнате в месяц следующего посева.

От удивления у Сары перехватило дыхание. Киддин осмелел. Сделал шаг вперед, вложил ожерелье в руку Сары и возбужденно прошептал:

— Не удивляйся. Мы давно надеялись, что он выберет тебя. Кто еще, кроме тебя, может надеяться на такую честь? Во всех храмах Ура, Эриду и даже Ларзы не найти жрицы, у которой бы так давно не текли женские крови. Семь лет! Уже не говоря о твоей красоте… Никогда еще Инанна не представала в жрице с такой силой. Сейчас, при объявлении войны, никто, кроме тебя, не сможет заменить Богиню Воительницу в священной постели царя.

Сара хотела отнять руку, но Киддин удержал ее.

— Ты оказываешь великую честь нашему дому. И я хочу стать равным тебе. Когда ты соединишься с ним, Могущественный Шу-Син доверит мне одну из своих четырех армий. Благодаря твоему сегодняшнему благословению я буду сражаться, как лев. Подумай, сестра, о том, чем станет наш род в городе Уре! Ты — жрица великолепной комнаты, а я — Бык армий.

— Мы еще далеки от этого, — холодно ответила Сара. — Выбор царя еще не подтвержден. Опасайся слухов. В храмах слова опережают мух!

— О, нет! Можешь быть уверена в том, что я говорю. Кроме того, я здесь, чтобы сообщить тебе желание отца. Он хочет, чтобы ты пришла в наш дом. Он украсил наш храм так, чтобы он был достоин Священной Служительницы Крови. Он желает, чтобы ты принесла первые жертвы новым статуям наших предков.

Киддин заметил, что Сара колебалась. Ему не стоило никакого труда обрести свою прежнюю интонацию, в которой не было ни нежности, ни смирения:

— Никто не поймет твоего отказа. С тех пор как ты живешь в этом храме, ты была дома лишь три раза. Если ты не придешь поклониться нашим предкам, ты нанесешь оскорбление всем, живым и мертвым.

* * *

Несколько дней спустя Сара в сопровождении Силили и служанок вошла в дом Ишби Сум-Узура. Весь дом собрался во дворе для приемов. Ее отец и брат стояли впереди теток, их мужей, кузенов, служанок, садовников и рабов. Члены семьи надели праздничные тоги, отделанные серебряными желудями и вышивкой, парики и украшения.

Шагая по циновкам и коврам, усыпанным лепестками цветов, Сара поняла, что Киддин был прав. Она уже так давно не приходила в этот дворец, что с трудом узнала его. По приказанию Ишби Сум-Узур были украшены общие залы, окаймляющие двор с массивными колоннами, на которые солнце отбрасывало тени геометрической формы. На каждой колонне были вырезаны великолепные барельефы из глазурованного кирпича, на которых изображались сцены из жизни богов. И цвет, и форма и тонкость изображения были так замечательны, что казалось, сами боги сошли с небес, такие же живые, как люди.

Ишби Сум-Узур тоже изменился. Располневшее тело выпирало под тогой, двойной подбородок довершал крутую линию его отвислых щек. Тяжелый, густо смазанный маслом парик сменил его когда-то густую шевелюру. Он искренне обрадовался встрече с дочерью. С незнакомой ей мягкостью и почтением он склонился перед Сарой, повернув руки ладонями к небу, жест, который, по ее воспоминаниям, он позволял себе только перед более могущественными, чем он, людьми. Глаза его заволоклись слезами от полноты чувств.

— Добро пожаловать в мой дом, Священная Служительница Крови. Да будут благословенны Энлил, Эа и Властительница Луны.

Пока отец произносил эти слова, Киддин и все домочадцы низко склонились перед Сарой. В честь его нового ранга царского офицера на поясе Киддина висел символический топорик. Когда он выпрямился, его темная борода озарилась улыбкой, холодной, как соль под солнцем.

Сара подошла к отцу, взяла его руки в свои, поднесла их к лицу и склонилась в поклоне.

— Отец мой! Здесь я только Сара, твоя дочь. Когда-то ты называл меня «моя любимая дочь».

Она не смогла продолжить свою речь. Ишби Сум-Узур резко вырвал свои руки из рук Сары:

— Нет, нет, Священная Служительница! Сегодня Эа — твой отец и Инанна — твоя нежная мать. Я Ишби Сум-Узур, простой смертный, который привел тебя в эту жизнь, чтобы они выбрали тебя.

Сара попыталась было возразить, но Киддин опередил ее:

— Мой отец прав!

И громко добавил, чтобы все могли услышать:

— Дочь и сестра, которую мы знали, умерла больше семи лет назад, когда Иштар указала ей Могущественные небеса и она спала сном, каким не спят простые смертные. Когда она открыла глаза, она навсегда стала нашей возлюбленной Священной Служительницей Крови. Мы оскорбим Могущественные Небеса, называя ее иначе.

Грудь Сары наполнилась холодом, словно от зимнего ветра. Она хотела напомнить Киддину слова, которые он произнес в гипарю, когда пришел просить у нее встречи. Разве не он произнес слова «Сара, сестра моя, моя дорогая сестра», которые теперь запрещал произносить остальным?

Но она ничего не сказала. Если Киддина можно было уличить в неискренности, то этого нельзя было сказать ни об отце, ни об остальных домочадцах, столпившихся во дворе и смотревших на нее с особым и испуганным почтением.

Да, для них она действительно была плотью Богини Войны! Капризный своенравный ребенок, за которым приходилось присматривать, больше не существовал. Боги выбрали ее. Ей стало грустно. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой.

Она безропотно выполняла все, что от нее ожидали, пока солнце не поднялось до зенита. Храм был заново украшен, новые жертвенники из самых ценных пород дерева были украшены лепестками цветов. Все было готово для принятия новых статуй предков. Сара произнесла молитвы и пропела хвалу усопшим, зажгла курения, приняла и сделала подношения. Все это она проделала с механическим безразличием, что все приняли за отрешенность жрицы, привыкшей к подобным ритуалам. Несколько раз она заметила удовлетворение на лице своего отца и домочадцев и заставила себя удовольствоваться этим.

Когда наконец солнце встало в зените, все вернулись в большой двор, где были расставлены столы и разложены подушки. По традиции каждый член семьи устраивал трапезу, на которую предки приглашались, как родные, вернувшиеся после долгого путешествия. Никто не смел ни пить, ни дотрагиваться до еды, пока предкам не будут предложены самые изысканные блюда.

Все уселись сообразно своему рангу. Для Сары служанки поставили сиденье в центре небольшого возвышения, между Ишби Сум-Узуром и ее тетками. Когда она уселась на предложенное место, всех охватила странная неподвижность. Никто не произносил ни слова. Весь дом окаменел, словно населенный одними статуями, и только живые тени пролетавших над домом птиц напоминали о том, что жизнь продолжалась.

Дрожь пробежала по шее и плечам Сары. Пальцы ее так дрожали, что она незаметно прижала их к ладоням. Волна боли страхом пробежала по телу.

Она перестала различать напряженные лица родных, сидевших за праздничным столом. Она видела только возвышение, которое было установлено на этом месте в тот далекий день. Она не слышала гнетущей тишины ожидания предков. В ушах ее раздались шумные брачные песни. У своих ног, там, где она сидела сегодня, она увидела чашу с благовонной водой. Она видела себя, нагую, стоящую перед своим отцом и тем человеком, который хотел взять ее в жены. Она вновь почувствовала на своей коже маслянистую воду, и сердце ее наполнилось отчаянием.

Как давно это было! Так давно, что она даже не вспоминала этот день! Так давно, что она больше не мечтала о том, что мар.Тю придет за ней и унесет ее далеко от города Ура силой одного своего поцелуя.

Послышался долгий, похожий на жалобу, скрип, звук которого заставил ее вздрогнуть. Открылась большие ворота дома. Рабы внесли тростниковые носилки, на которых покоились пять предков Ишби Сум-Узура со свежеокрашенными сияющими лицами.

Размером с человеческий рост, они сидели на подушках пурпурного, черного и белого цвета. Локоны париков касались плеч, тоги были сложены в безупречные складки. Их суровые лица были в морщинах, глаза, выложенные слоновой костью и камнями ляпис-лазури, словно стрелы, проникали в души живых. Каждый предок держал в одной руке сноп золотого ячменя, пшеницы или полбы, в другой — серп или табличку для письма.

Статуи предков были выполнены с величайшим искусством. Шепот восторга пронесся по двору. Долгая тишина взорвалась, словно пустая порода. Руки взметнулись вверх в приветственном песнопении.

Ишби Сум-Узур и Киддин встали. Лица их пламенели, глаза сверкали, руки были вытянуты вперед. Рабы поднесли носилки к самому возвышению и осторожно поставили статуи между курильницами для благовоний. И за ними Сара увидела его лицо и узнала его губы.

* * *

Все происходило с медлительностью, не соответствующей естественным законам. В реальной жизни не прошло бы и доли секунды.

Во двор, держась в нескольких шагах от носилок предков, вошли два человека. Когда статуи были поставлены на место, они остановились. Один их них был пожилым человеком, второй — в самом расцвете молодости. Одежды на обоих были из груботканого полотна. Это были мар.Тю. Сара посмотрела на них. Лицо старшего было покрыто морщинами, кожа рук побелела от постоянного разминания глины. Позы их выражали глубокое почтение и некоторое беспокойство. В глазах молодого мар.Тю светилось скорее удивление, чем восхищение. Взгляд его остановился на залитых солнцем барельефах, затем скользнул к возвышению. Два прозрачных карих глаза. Он посмотрел на Киддина, на Ишби Сум-Узура. Это был он.

Ей показалось, что он не осмеливался посмотреть ей в глаза, восхищаясь ее тогой, ее силуэтом. Она не заметила, как подошла к краю возвышения. Внутренний голос повторял: «Это он, я узнала его».

Он стал выше ростом, плечи и шея расширились. Его тонко завитая, поблескивавшая на солнце борода, окаймляла рот. Голос в ней повторял: «Я узнала его губы, это он».

Наконец, он поднял глаза, очевидно, не узнавая Сару, не в состоянии отвести от нее взгляда.

«Это его губы, — повторял голос. — Они остались прежними, я никогда не забуду его губ. Но как он может узнать меня?»

Песни и музыка перешли в мучительный шум. Она хотела позвать его: «Аврам! Аврам! Аврам! Это я, Сара….»

Она вздрогнула. Старик боязливо смотрел не нее.

И тут на руку Сары легла твердая рука:

— Что ты делаешь?

Киддин, не стесняясь, потянул ее назад. Только тут она заметила, что стояла у самого края возвышения, почти касаясь статуй ногами. Во дворе все лица встревоженно повернулись в ее сторону.

Она продолжала смотреть на Аврама. Догадалась, что он улыбнулся. Он узнал ее. Она не сомневалась, что он узнал ее.

— Что с тобой? — прорычал Киддин.

— Как ты посмел дотронуться до Священной Служительницы, сын мой? — забеспокоился Ишби Сум-Узур.

— Кто такие эти мар.Тю? Что они делают здесь? — спросил Киддин, не отвечая отцу.

— Это гончар и его сын. Они сделали статуи. За такую хорошую работу я позволил им принести статуи в храм.

Сара не слушала. Она не произнесла имя «Аврам» вслух, но он услышал ее.

— Пусть они покинут двор! — приказал Киддин, указывая на посторонних.

— Сын мой!

— Делай, что я говорю, отец. Пусть эти мар.Тю немедленно покинут двор!

Аврам понял жест Киддина и, схватив отца за руку, повлек его к воротам. Когда они уже дошли до ворот, высокий ясный голос Сары произнес его имя: «Аврам».

Киддин и Ишби Сум-Узур тоже услышали. Но отец, пребывавший в состоянии блаженства от значительности церемонии, песен и музыки, уже протягивал дочери первые чаши с подношениями.

Прежде чем взять их, Сара, трепеща от гнева, взглянула на Киддина и сказала ровным голосом:

— Не вздумай больше никогда дотрагиваться до меня, сын Ишби Сум-Узура, не то вместо крови быка прольется твоя кровь.

* * *

Силили, перепуганная, словно крыша храма обрушилась ей на голову, не переставая, повторяла:

— Ты с ума сошла! Киддин никогда не простит тебе такого оскорбления… Мар.Тю вернулся, и несчастья начались… Я думала, ты забыла его! Почему боги не стерли твои воспоминания?

Она не упустила ничего из того, что произошло во дворе дома Ишби Сум-Узура, но молчала вплоть до возвращения в храм. И только, когда Сара попросила ее помочь ей, Силили разразилась потоком жалоб и стенаний.

Сара терпеливо взяла ее за руки и, не повышая голоса, повторила свою просьбу, чтобы Силили нашла шатры мар.Тю и поблагодарила гончара Фарру за красоту статуй.

— Скажи ему, что я сожалею о грубости Киддина и о нанесенном им оскорблении. Скажи ему, что я, Священная Служительница, желаю загладить вину и приглашаю его сына Аврама разделить со мной трапезу послезавтра на рассвете.

Глаза Силили округлились.

— Он не может прийти сюда! Это богохульство — привести сюда мар.Тю! Ты осквернишь храм! Что будет, если узнают остальные? Великая Жрица скажет царю. Это будет конец, он не захочет пригласить тебя в великолепную комнату.

— Прекрати говорить глупости и подумай! — рассердилась Сара. — Нет ничего странного в том, чтобы гончар пришел в храм. Каждый день они приходят сюда и приносят свои работы.

— Но не сюда, не в гипарю. И не для того чтобы разделить трапезу жрицы. Киддин прав, ты доведешь нас до несчастья.

Сара отодвинулась он нее, лицо ее стало холодным и надменным, каким оно иногда становилось, когда она стояла перед быком.

— Хорошо, обойдусь без тебя.

Жестом она приказала Силили удалиться. Но Силили не двинулась с места, утирая толстыми пальцами повисшие на веках слезы. Еле слышным, дрожащим голосом она спросила:

— Что ты скажешь своему мар.Тю? Что вот уже семь лет кровь не течет у тебя между бедер? Даже мар.Тю хотят женщин с полным чревом.

Сара покраснела, словно служанка ударила ее по лицу. Но Силили не собиралась молчать:

— Ты что, еще не поняла? Ты Священная Служительница Крови, вот кто ты. И ты останешься ею навсегда. Здесь тебя хотят такой, какая ты есть. Воины любят тебя, потому что они надеются, что твоими молитвами они не будут истекать кровью в битве. Но за пределами этого храма, Сара, ты женщина с сухим чревом.

— Ты не смеешь так говорить со мной.

— Смею. Я даю себе это право. Ради тебя я убивала себя все эти годы. Я сожгла травы колдуньи. Один раз боги простили тебя. Не требуй от них слишком много.

Черты лица служанки исказились от боли. Гнев Сары угас так же внезапно, как вспыхнул. В давно забытом порыве она присела рядом с Силили, обняла ее и положила голову ей на плечо.

— Я хочу только еще раз увидеть и услышать его, — прошептала она. — Только один раз. Я хочу знать, думал ли он обо мне все эти годы.

— А потом?

— А потом все будет, как раньше.

* * *

Сара думала, что он не придет. Силили вернулась без ответа на ее послание:

— Он посмотрел на меня, словно я — безумная старуха. Что доказывает его благоразумие. Он просто выслушал меня. Его отец поблагодарил меня. Вот и все.

Они договорились, что с наступлением ночи Силили будет ждать у открытой двери в стене храма, за гипарю. Там был простой узкий проход, через который обычно проводили животных и пропускали повозки с зерном и всем прочим для приношений. В темноте никто не заметит мар.Тю в толпе суетящихся служанок и рабов.

Ночью Сара незаметно с помощью Силили, расставила лампы, подушки и блюда с яствами в одной из комнат без окон, где обычно хранились тоги и запасные наряды для больших церемоний в сезон посева. Туда вел узкий коридор, выходящий к огромной стене, окружавшей гипарю. Обычно им пользовались только служанки. Когда придет Аврам, Силили будет стоять на страже в коридоре, так что никто не сможет застичь их врасплох.

Но сейчас, сидя среди глухих стен комнаты, Сара сомневалась. Она признавала, что Силили говорила правду. Жестокую правду, которую она старалась забыть, как стараются забыть колющую боль, от которой нет исцеления.

Но она еще была молодой девушкой, которая верила, что поцелуй Аврама очистит ее для супружеской жизни, и надеялась, что их встреча была чудом.

То, что она сказала Силили, было правдой. Может быть, ей достаточно будет узнать, что он не забыл ее за все эти годы.

А если он не придет?

Она отбросила эту мысль. Терпение. Может быть, солнце еще не взошло и он еще придет?

* * *

Она услышала поскрипывание сандалий. Он пришел. Она увидела его перед собой в слабом свете лампы.

Первый краткий миг смущения. Аврам церемонно поклонился. Извинился, сказав, что не знает, как приветствовать Священную Служительницу Крови, посвятившую себя богине Иштар.

Голос у него был все тот же. Тот же легкий выговор мар.Тю.

— С глубоким уважением и с большим страхом, — ответила Сара.

Оба засмеялись. Сара давно так не смеялась. Этот смех, словно свежая вода, развеял последние следы смущения.

Они уселись на подушки по обе стороны низкого стола. Он совсем не изменился, только погустела его борода. У него был все тот же большой красивый рот. Может быть, чуть больше выдавались скулы. У него было решительное лицо человека, уже пережившего испытания.

Сара наполнила медные стаканы настоем тимьяна и розмарина и сказала:

— Я боялась, что ты не осмелишься прийти.

— Мой отец и мои братья были против. Они боятся, что мое присутствие здесь будет богохульством. Они боятся твоего отца и брата. Мы, мар.Тю, всегда чего-то боимся.

Она помнила его уверенный голос. Сейчас к нему примешивалась спокойная насмешливость, отстраненность человека, который взвешивает мысль, прежде чем высказать ее. Он выпил глоток и сказал:

— Я вышел из шатра в середине ночи, чтобы никто не заметил моего ухода. Я достал из печи несколько изделий моего отца, чтобы они подумали, будто я понес их в храм. Я отдам их твоей служанке. Мое подношение твоей богине!

Сердце Сары забилось. Эти слова были первым обещанием, он тоже хитрил и лгал ради нее.

— В тот раз, на берегу реки, тебе пришлось тайно принести еду и шкуры.

Аврам, улыбнувшись, покачал головой.

— Да… Как давно это было…

— Но ты не забыл.

— Нет.

Наступило замешательство. Сара и Аврам угощались финиками и медовыми пирогами. Аппетит у Аврама был отличный. Глядя, как он ел, Сара испытала незнакомое и волнующее чувство. У ворота туники, там, где начиналась шея, кожа Аврама показалась ей такой тонкой, что ей захотелось дотронуться до нее.

— Тогда утром солдаты нашли меня и отвели в дом отца, — сказала Сара и коротко засмеялась.

— Он был в ярости. Но спустя несколько лун я опять сбежала. Я дошла до ваших шатров. Я хотела… поблагодарить тебя за помощь. Но мне сказали, что твоя семья ушла.

— Мы ушли на север и остались там.

Аврам рассказал, что они отвели стада в Пузри-Даган, в центр царских налогов, и потом Фарра решил обосноваться в Ниппуре и продавать свои гончарные изделия.

— Там повсюду очень много храмов. Могущественные вельможи хотят каждый год иметь новые статуи своих предков, — забавлялся Аврам.

Дела отца процветали, а Аврам с братьями, Араном и Нагором, разводили скот для богатых домов Ниппура. Через три-четыре года они достаточно заработали, и отец решил, что они могут завести собственные стада, которые так быстро увеличивались, что после выплаты каждого налога они перегоняли стада из одного города в другой, от Урума до Адаба, по склонам гор, где трава была сочной и обильной.

— Мой отец Фарра стал вождем нашего племени. У нас большое племя, более пятисот шатров… Но прошлой зимой началась война с горцами. Гути дошли до Адаба. Они грабили дома, воровали скот. Так всегда бывает. Война вспыхивает между городами, и начинают воровать наш скот и насиловать наших женщин. Никто не приходит к нам на помощь. Мы не созданы для войны. И тогда мой отец решил вернуться в Ур.

Он снова улыбнулся насмешливой улыбкой, от которой у глаз появились морщинки.

Могущественные вельможи Ура обрадовались нашему возвращению. Им очень нравятся гончарные изделия мар.Тю Фарра, как, например, твоему отцу!

— Они очень красивые. Мне они тоже нравятся.

Аврам проглотил финик и, смеясь, сделал движенье рукой, словно отмахиваясь от ее слов, как от дыма.

Улыбка еще плясала в его глазах, когда он спросил;

— А ты за эти годы стала самой красивой женщиной, но ни один из могущественных вельмож Ура не взял тебя в жены?

У Сары стало сухо в горле, и кровь прилила к ее щекам. Этот Аврам застает ее врасплох, отвечает на вопросы прежде, чем задает их, и касается самой сути вещей. Она приготовила фразы, которые собиралась сказать ему, но все они были отравлены ложью.

Ей вспомнились слова Силили: «Даже мар.Тю хотят женщин с полным чревом!» Ее чрево так давно было пустым, что она уже сомневалась в том, что когда-нибудь кровь потечет у нее между бедер. Разве может она рассказать Авраму, что она выпила травы кассаптю потому что была в отчаянии, не получив его поцелуя? Что она была еще ребенком и не понимала, что делала?

Наконец она пробормотала:

— Нет, никто не может взять в жены служанку Иштар.

Лицо Аврама стало холодным. Избегая его взгляда, Сара в нескольких словах рассказала о своей «болезни», сразившей ее вскоре после их встречи, о том, как прорицатель понял смысл ее пребывания в аду, и как она стала, по его совету, жрицей храма.

Он внимательно выслушал ее рассказ о том, как она пять долгих лет постигала знание жрицы, как училась писать на табличках, подготавливать приношения и, наконец, обращаться с быком.

— С быком? — удивился Аврам, первый раз перебив ее.

— Да, Священная Служительница Крови должна приветствовать быка перед тем, как его кровь будет принесена в жертву Богине Войны.

Она объяснила, что кровь быка, вытекающая перед воинами, отправляющимися на войну, защищает их от ран и от смерти. Боги, утолив свою жажду, вдыхают немного своей силы в руки воинов, которые принесли им эту жертву. Она не сказала о том, что у жрицы нет менструаций и что она суха, как пыль под ногами победителя.

Когда Сара закончила свой рассказ, Аврам некоторое время сидел в задумчивости. Потом покачал головой и спросил:

— Вы проливаете кровь быка, чтобы ублажить ваших богов, чтобы они поддержали вас? А если воины ваших врагов сделают то же самое? Как же ваши боги могут выбрать, кого поддержать? Может быть, они поддержат и тех, и других, и тогда не окажется ни победителя, ни побежденного? Может быть, они никого не поддержат? И тогда побеждает тот, кто сильнее и хитрее? Пока боги переваривают ваши подношения…

Холодная и жесткая ирония вновь зазвучала в его голосе, но Сара перебила его с нежностью:

— Нет! Ты не понимаешь. Боги могущественных вельмож города Ура только их боги! Кроме нас, никто не может призвать их!

— И ты веришь, что твои боги унесли тебя в ад? Что они выбрали тебя, чтобы ты танцевала перед воинами, пока они не убьют быка, которого мы с братьями так терпеливо выращивали?

Сара поколебалась. Мудрость Аврама впечатлила ее. Действительно, как верить утверждениям прорицателя и жрецов, когда она знала истинную причину своей болезни? Даже Силили, всегда готовая видеть присутствие богов абсолютно во всем, проявляла в данном случае непривычную сдержанность.

— Я не знаю, — ответила Сара. — Иногда я думаю, что я была просто больна. Но жрецы утверждают, что боги решают: кому болеть, кому поправляться. И это… Это была необычная болезнь. Кто может знать, чего хотят боги?

— Да. Кто может знать?

Аврам скептически пожал плечами. Задумчивый и молчаливый, он снова стал есть и пить. Сара смотрела на него и думала о том, как она любит каждое его движенье. Она любила его пальцы, которые держали медный стакан, его грудь, которая поднималась и опускалась в такт с его дыханием, любила его мускулы, игравшие на плечах под туникой. Ей хотелось, чтобы он коснулся ее, чтобы гладил и дотрагивался до нее так же, как он дотрагивался до всех этих предметов, до еды. Так долго сдерживаемое ее мечтами желание поцелуя с новой силой вспыхнуло в ней.

Вдруг Аврам сказал:

— Кто может знать, существуют ли боги? Боги могущественного города Ура, или боги тех городов, в которых я побывал. Получается слишком много богов! Почти столько же, сколько людей на земле. Где они? Что доказывает их присутствие? Как знать помогают они людям, или угрожают, потому что, что бы ни произошло, все приписывают богам. На каждое их действие, на их молчание, на все находят причину. Камень падает на осла и убивает его, значит, так захотели боги. Почему? Если никто этого не знает, знают только они или их жрецы. Женщина умирает в родах, ребенок умирает при рождении? Так хотели боги. Однако эта женщина была чиста, как родниковая вода, а ребенок едва успел родиться. Где справедливость? Где доброта богов? Почему столько страданий? И жрецы ответят, что муж, или отец мужа, или дядя, или не знаю кто еще, когда-то не приветствовал могущественного вельможу. Или плохо подумал, или съел мясо в безлунье… И этого достаточно, чтобы найти причину гнева богов!

Он говорил громко, голос его звенел в маленькой комнате. Осознав резкость своего суждения, Аврам прервал свою речь и засмеялся:

— Прости меня за эти слова в этом месте, Священная Служительница! Может быть, когда я выйду отсюда, Иштар поразит меня молнией…

Он помолчал, словно хотел, чтобы сама Иштар услышала его смех и ответила. Может быть, он хотел дать Саре возможность рассердиться, протестовать или выгнать его. Сара оставалась невозмутимой. Аврам наклонился вперед, снова стал серьезным:

— Город Урум построен на берегу такой же большой реки, как Евфрат. Она такая необузданная, что ее называют Тигром, Там я встретил одного старика, который поднялся до самого ее истока, далеко в северных горах, Он искал драгоценные камни, но нашел только медь и диориты. Зато с другой стороны гор он встретил людей, которые не были варварами и верили в единого бога. Бога, который желал одного — создать мир и, отдать его людям.

Сара выдержала его взгляд, сомневаясь в том, что она поняла, что он хотел сказать этой историей. Мягкая улыбка тронула губы Аврама:

— Бог, который достаточно любит людей, чтобы не заставлять своих жриц танцевать перед рогами быка. И позволяет им иметь мужа.

Огненная волна прокатилась в животе Сары. Она опустила-голову, плечи ее напряглись:

— Я не смогла забыть ни твое лицо, ни ту ночь, которую мы провели на берегу реки, Аврам. Я постоянно мечтала о тебе, хотя думала, что больше никогда не увижу тебя. Я знала только твое имя, Аврам. Но в ту ночь на берегу реки я хотела, чтобы твои губы коснулись моих губ и защитили меня на всю жизнь. Ничего не изменилось. Я не знаю воли богов. Я не думаю, как ты, об их несправедливости и об их могуществе. Но я знаю, что я едва не умерла, потому что не получила твоего поцелуя.

Изменившимся голосом Аврам ответил с болью:

— Мар.Тю не может поцеловать дочь могущественного вельможи Ура… Аран, мой младший брат, нашел жену в Ададе. У него родился сын. У нас редко бывает так, чтобы младший сын стал мужем и отцом раньше старшего брата. Не проходит и дня, чтобы мой отец не беспокоился о моем одиночестве.

Саре удалось улыбнуться:

— Я больше не дочь Ишби Сум-Узура. Он сам мне это сказал. Я не сестра своего брата. Я просто служанка Иштар.

— Мар.Тю не может поцеловать служанку Иштар, которую никто не имеет права взять в жены.

Губы и голос Сары дрожали, когда она сказала:

— Через три луны, во время большого праздника посева, наш царь Шу-Син откроет мои бедра там, наверху, в великолепной комнате. Он будет спать со мной, как муж, как Могущественный Думузи, соединяющийся с Госпожою Луны. И мне нужен твой поцелуй, чтобы защитить меня.

Аврам застыл от изумления, прежде чем гнев обуял его.

— Вы безумцы! — вскричал он. — Все вы, могущественные вельможи этого города, вы все безумцы!

Он схватил за плечи окаменевшую Сару.

— Как ты смеешь делать это?

Она не успела ответить, как услышала голос Силили:

— Сара! Сара!

Силили возникла на пороге комнаты, посмотрела на них обезумевшими глазами. Аврам отпустил Сару и отступил. Силили схватила его за рукав туники:

— Быстрей, быстрей, тебе нельзя оставаться здесь. Киддин в большом дворе. Он требует, чтобы Священная Служительница Крови приняла его, он разговаривает со жрецами.

Аврам сухо освободился от руки Силили.

— Мне все равно пора уходить.

— Нет, постой! — возразила Сара. — Я не собираюсь принимать своего брата. Ему здесь нечего делать.

— Молодые служанки повсюду ищут тебя! — вскричала Силили. — Если они не найдут тебя, они заподозрят что-то неладное. Ты должна выйти к ним.

— И мне здесь не место, — сказал Аврам.

— Аврам…

— Я благодарю Священную Служительницу за гостеприимство и желаю ей стать могущественной служанкой этого храма.

Его прощание было сухим, а голос жестоким и горьким. Он повернулся и вышел в коридор прежде, чем Сара успела ответить. Опечаленная Силили пробормотала:

— Я тебя предупреждала, Не надо было встречаться с ним. Боги не хотят этого.

 

Покрывало жизни

Таков был человек, которого она любила.

Пылкий бунтарь! Думающий, мужественный, отважный и красивый. Он любил ее без слов, но проявил свою любовь своей ревностью и неистовством.

И безнадежностью.

Прошло несколько дней, но Сара не переставала думать о нем бессонными ночами. И хотя объявили о приближении к городу варваров с гор, и в храме с утра до вечера раздавались моления и песнопения, поднимался дым от курений и жертвоприношений, она лишь машинально выполняла свои обязанности Священной Служительницы. Под предлогом особого очищения, в котором она якобы нуждалась, чтобы исполнять повеления Иштар, Сара часто оставалась в одиночестве. Она приказала Силили прекратить стенания, избавив себя от советов пугливой старухи.

— Мар.Тю ушел в свой шатер. Мы больше не увидим его. Если ты научишься молчать, то завтра я даже не вспомню его имени.

Поверила она или нет, но Силили замолчала. Однако произнесенные слова вселили отчаяние в сердце Сары. Аврам отказался дать ей поцелуй, которого она так ждала. Ей больше не на что надеяться. Он осудил законы города Ура, их богов и счастье, которое они могли дать друг другу, даже втайне от всех. Забыть его, забыть! Это не должно быть так трудно. Всего одна далекая встреча на берегу реки, несколько слов, несколько минут в комнате без окон.

Ей оставалось только служить Иштар либо по правилам, которым ее научили, либо из благочестия. Ей осталось дожидаться, пока Шу-Син не поднимет свой член между ее бедер в великолепной комнате. Без мысли об Авраме, дабы защититься. Без воспоминания о его поцелуе, дабы обуздать страх и отвращение.

Аврам был прав, осудив ее за то, что она собиралась принять волю людей, которые утверждают, что она уже не женщина, дочь или сестра, а просто священный живот, у которого нет другой судьбы, кроме покорности.

Но Аврам не знал, что она стала служанкой Богини Войны из-за своего высохшего чрева. И, как сказала Силили, даже мар.Тю хочет иметь жену с плодоносным чревом!

Если бы боги могли наказывать смертных, они бы уже давно наказали ее.

Сара лежала без сна в кромешной темноте с широко открытыми глазами, словно готовилась второй раз в своей жизни перейти в адскую могилу.

Так она лежала уже третью ночь, когда услышала легкий шорох. Потом еще. Перед дверью мелькнул слабый огонек и удалился в сторону коридора.

Бесшумно, стараясь не разбудить Силили, Сара завернулась в шерстяную тогу и, скользнув в коридор, успела заметить свет, исчезнувший в направлении большого двора.

Она хорошо знала эту часть гипарю и могла свободно передвигаться в темноте. Держась руками за кирпичные стены перегородок, она быстро добралась до колоннады большого двора, в котором факелы постоянно освещали вход в кухню и дверь, ведущую на Великолепную Эспланаду. Над храмом, как каждую ночь, огненные жемчужины освещали лестницы и террасы зиккурата.

* * *

Вначале она ничего не увидела и не услышала.

Потом в углу двора напротив кухни шевельнулись две тени. Сара хотела кликнуть стражников. Может быть, гути уже настолько приблизились к городу Уру, что послали в храм своих шпионов?

Одна из теней выпрямилась. Сара не знала, что делать. Если это варвары, то они успеют перебить всех еще до прихода стражников. Сара почувствовала страх.

Две тени тоже колебались. Сара услышала их шепот. Произносилось ее имя: Сара!

Сара осторожно сделала несколько шагов. Тень взмахнула рукой. Опять послышался шепот. Сердце Сары забилось, она узнала этот голос.

— Аврам? Аврам, это ты?

Одна из теней сняла покрывало с глиняного фонаря и приблизила его к лицу своего спутника.

— Аврам, что ты здесь делаешь?

Он схватил ее за руки. От его прикосновения Сару охватил горячечный жар.

— Это мой брат Аран. Я пришел за тобой, если ты согласна.

— Ты пришел за мной?

— Гути приближаются к городу Уру не с той стороны, откуда их ждут. Они гораздо хитрее. Они договорились с унурами и погрузились на их корабли. Завтра они будут на реке и высадятся в нижнем городе.

— Всемогущий Эа!

Это восклицание вызвало улыбку Арана. Он был чуть ниже Аврама, у него было круглое лицо, и смеющиеся глаза.

— Ты права, что призываешь его. Могущественным вельможам города Ура понадобится его помощь.

Аврам нахмурился, заставив брата замолчать. Он еще сильнее сжал руки Сары и быстро объяснил ей, что его отец и все племя уже сложили шатры и, чтобы спасти скот от гути, ушли от города к северу еще два дня назад.

— Аран согласился вернуться со мной…

— Потому что Аврам уверил меня, что он знает, как войти в храм и куда идти, — пробормотал Аран с широкой улыбкой. — Войти мы смогли, но как передвигаться в этом лабиринте, это уже совсем другая история! Если бы ты не пришла…

— Аран, у нас нет времени слушать твои шутки. Ты пойдешь со мной, Сара?

— Пойти с тобой? Но…

— Ты хочешь стать моей женой? Жить со мной в шатре мар.Тю. Бросить роскошь храма, твоих богов и твою власть?

— И выносить плохое настроение нашего отца, — не удержался Аран. — Мысль о союзе старшего сына с дочерью могущественного вельможи Ура повергла отца в ужас.

Аврам раздраженно покачал головой.

— Аран прав. Вначале тебя встретят не очень радостно.

Аран изобразил поклон:

— Но когда они увидят твою красоту, они последуют моему примеру. Они поймут упрямство Аврама. И будут завидовать его счастью.

Сара едва слушала его. В один миг все противоречивые мысли, которые мучили ее эти последние дни, смешались в голове. Счастье, страх богохульства, радость от предложения Аврама, муки из-за ее тайны, которую она не могла заставить себя раскрыть…

— Аврам…

— Осторожно, кто-то идет! — шепнул Аран.

Во двор быстрым шагом вошел мужчина. В одной руке он держал копье, в другой факел кожаный плащ бился о его ноги, на голове сиял шлем.

— Он увидел нас!

— Прячьтесь, — шепнула Сара. — Это только стражник. Я прикажу ему покинуть двор.

Но, едва приблизившись к нему, Сара увидела фриз на его шлеме. Факел осветил лицо офицера.

— Киддин!

— Да, Священная Служительница. Я охраняю двери гипарю последние три ночи. Я знал, что твое внимание к мар.Тю не останется без последствий. Как я мог поверить, что ты изменилась? Проходит ли хоть один день в твоей жизни, чтобы демоны не шевелились в твоем сердце?

— Я не собираюсь слушать твоих оскорблений, сын Ишби Сум-Узура. Не забывай, ты мне больше не брат. И тебе нечего делать здесь.

Киддин разразился надменным смехом.

— Что ты сделаешь, Священная Служительница? Позовешь на помощь стражников? Жрецов? Ты сможешь показать им, кого ты ввела в храм, в священный двор Великой Жрицы?

— Успокой свой гнев, могущественный офицер, — раздался голос Арана за спиной Сары. — Мы уходим. Через мгновение, ночь и этот храм забудут о нашем приходе. Не стоит будить добрых людей.

Как по волшебству в его руке появилась большая палка. Аврам прижимал к бедру длинный пастуший кнут. Он спокойно приблизился к Саре, не обращая внимания на Киддина, словно тот не существовал.

— Ты решила, Сара?

Она улыбнулась.

— Да. Я ждала только твоих слов. Я пойду с тобой так далеко, как ты этого пожелаешь.

— Ах вот оно что! — закричал Киддин. — Враги Ура приближаются к городу, а Священная Служительница предает Иштар. Как ты смеешь?

Киддин направил на них свое копье, от гнева глаза его вылезли из орбит.

— Я убью вас, всех троих. Ваша кровь очистит двор, который вы осквернили…

Он поднял правую руку, прицелившись копьем в грудь Аврама. Одним прыжком Аран оказался рядом с ним и обрушил свою палку на древко его копья. Аврам схватил Сару и повлек ее назад. Киддин бросил факел в грудь Арана, который отбил его своей палкой.

С криком радости Киддин взмахнул своим копьем, и тяжелым древком ударил Арана в ребра, вынудив его опуститься на одно колено. В этот же миг Сара увидела, как взметнулась рука Аврама и в темноте развернулась кожаная плетка. Все произошло одновременно. Бронзовый наконечник копья вонзился в тело Арана, кожаная плетка свистнула и щелкнула, Киддин поднес руки к лицу, и его крик слился с криком Арана. Туника Арана покраснела, кровь закапала между пальцев Киддина.

Аврам бросился поднимать брата. Копье нанесло ему рану, размером с ладонь.

— Рана неглубокая, — простонал Аран. — Это не страшно.

Киддин стоял на коленях и хрипло дышал. Сара оттолкнула его ударом ноги. Плетка разорвала лицо Киддина сверху донизу, задев глаз и губу. Сара не испытывала ни сочувствия, ни удовлетворения. Суровым голосом она произнесла:

— Не стоит умирать из-за меня, сын Ишби Сум-Узура. Умирай за своих богов, за свой город и за свой род. Я уже давно не принадлежу к нему.

Аврам разорвал свою тунику, чтобы перевязать рану Арана. Киддин поднялся с колен, борода его была залита кровью, здоровый глаз пылал гневом. Сара мимолетно вспомнила о глазах быков, перед которыми она танцевала. Она подняла руку.

— Слушай меня, я сделаю тебе подарок, который стоит дороже смерти мар.Тю и моей собственной смерти. Гути устроили вам ловушку. Они придут не с востока, где стоят войска Шу-Сина. Они завтра приплывут на кораблях унуров и высадятся в нижнем городе. Иди и предупреди могущественных вельмож города Ура. Ты сможешь гордо показать свою рану. Это цена за сведения, которые ты им принесешь. Ты станешь героем. И если вы будете храбро сражаться, вы спасете город.

Не слушая проклятий Киддина, Сара повела Аврама и Арана к выходу в узкий коридор, который изнутри окружал гипарю.

— Нам следует поторопиться. Мы наделали достаточно шума, чтобы разбудить весь храм.

Внезапно свет лампы осветил темноту.

— Сара! — прошептала Силили. — Что ты здесь делаешь? И кто это…

Она замолчала, увидев Аврама и Арана, грудь которого была перевязана окровавленной полоской ткани.

— Великий Эа!

Сара мягко прикрыла ей рот рукой.

— Я ухожу, Силили. Я ухожу с Аврамом. Я покидаю храм и город. Я выхожу замуж за Аврама мар.Тю.

Силили оттолкнула руку Сары. Губы ее дрожали, она молчала, кажется, впервые в жизни.

— Быстрей, — торопил их Аврам. — Нужно выйти через южные ворота, пока стражники не мешают.

— И пока я еще в состоянии бежать, — простонал Аран.

— Ты уходишь, ты покидаешь, ты выходишь замуж… — голос Силили звучал, словно голос ребенка. — А я? Что станет со мной? Ты об этом подумала? Их гнев падет на меня!

Сара нежно погладила Силили по щеке.

— Ты можешь идти со мной.

— Решай быстрее, — приказал Аврам.

Однако Силили внимательно посмотрела на него, словно видела в первый раз. Потом перевела взгляд на окровавленную грудь Арана.

— Жить в шатрах мар.Тю! О Всемогущий Эа, защити меня, — простонала Силили.

— Будь осмотрительней. В шатрах мар.Тю Эа вряд ли поможет тебе, — состроил гримасу Аран.

— В этом я не сомневаюсь! — ответила Силили. — А тебе, мой мальчик, лучше поберечь силы и кровь, если ты хочешь бежать.

И добавила, обращаясь к Саре и Авраму:

— Бегите к маленькой двери. Я захвачу полотно и травы, чтобы перевязать его рану, когда мы выйдем из храма.

* * *

Они покинули город Ур, укрывшись среди груза на барке, гребцам которой Аврам хорошо заплатил. Поднявшись вверх по реке на несколько узов, они высадились на другом берегу, где их ждала легкая повозка, запряженная парой мулов.

При первой же возможности Аврам, опасаясь контроля царских солдат, свернул с большой дороги, которая шла в сторону Ниппура. Мулы по очереди тащили повозку по знакомым пастушьим тропам. Они ни разу не остановились. Иногда Аврам и Сара слезали с повозки, чтобы облегчить ее. Они шли бок о бок, держась за руки и не произнося ни слова.

Сара подумала, что вот и началась ее супружеская жизнь. Они ни разу не поцеловались, и она не смела требовать от него долгожданного поцелуя. Всему свое время.

Она вспомнила их встречу на берегу Евфрата, когда Аврам взял ее за руку и повел за дюну, где они разожгли костер. Как он сказал насмешливо: «Такое случается не каждый день, чтобы дочь могущественного вельможи Ура заблудилась в тростниковых зарослях на берегу реки. Я мог бы повести тебя в шатер моего отца. Но он подумает, что я привел себе жену, и мои братья будут ревновать».

И вот сейчас Аврам вел ее в шатер своего отца. Завтра он станет ее мужем. Прерванная ночь их встречи наконец возобновится.

* * *

Они добрались до лагеря в середине следующего дня.

Племя Фарры стало таким многочисленным, что шатровый лагерь был похож на маленький город.

Вначале все внимание было обращено на Арана. Травы и забота Силили уменьшили жар, но не боль. Но после того как ему обработали рану и дали выпить пряного вина, чтобы он лучше спал, Аран указал на стоявшую поодаль Сару, и объявил:

— Вот жена моего брата Аврама, радуйтесь его упорству Она оказывает честь нам, пастухам-без-города, не тем, что родилась среди могущественных вельмож города Ура, она оказывает нам честь своей красотой и мужеством. Поверьте мне, вместе с ней к нам пришло обещание будущего.

Сара опустила голову, смущенная таким признанием, глаза Аврама затуманились от благодарности к брату, но весь смысл его слов Сара поняла только тогда, когда Аврам привел ее к Фарре. Вблизи он казался старше, чем ей показалось во дворе Ишби Сум-Узура. У него были ясные холодные глаза, тонкие губы подчеркивали суровость его взгляда. Но, несмотря на морщины, белую бороду и волосы, от него исходила мощь, перед которой склонялся даже Аврам.

Он рассматривал Сару без всякого намека на нежность. Не было никаких сомнений, что красота и мужество женщины, которую выбрал его сын, не оставили его равнодушным. После неоправданно долгого молчания он сказал:

— Так решил мой сын. У нас не принято, чтобы дочь могущественного вельможи смешивала свою кровь с нашей, но я уважаю волю Аврама. У нас каждый человек свободен в своем выборе и сам отвечает за свои ошибки. Добро пожаловать.

И, не пытаясь проявить большей учтивости, он ушел в свой шатер.

Сара прикусила губу.

— Не обижайся на моего отца, — тихо сказал Аврам. — Он не любит того, чего не знает. Когда он узнает тебя лучше, он изменит свое отношение к тебе.

Но Аврам ошибался. Счастье Сары омрачила не угрюмость Фарры, а слова старого мар.Тю о смешении ее крови с кровью мар.Тю, потому что в чреве ее не было ростка жизни.

Мысль о своей тайне страшила ее еще больше, чем раньше. Может быть, Аврам силой своей любви сможет исцелить ее бесплодие?

Аврам повел ее в шатер женщин. Со всех сторон, крича и смеясь, сбежались дети. Молодые женщины, не скрывая любопытства и зависти, рассматривали Сару. Зато старшие женщины с радостью приветствовали ее. Одна из них, маленькая, с тонкой гладкой кожей, несмотря на ее возраст, повлекла Сару в большой шатер матерей. За ней последовали остальные.

Впервые Сара увидела мягкий свет, освещавший шатры, вдохнула запах шкур и ковров, покрывавших пол, на котором стояли деревянные раскрашенные сундуки, из которых свисали украшения.

Старая женщина открыла сундук, достала из него тонкое льняное полотно с ажурными краями, украшенное вышивкой из цветной шерсти и инкрустированное серебряными сколками. Подойдя к Саре, она, улыбаясь, протянула ей ткань.

— Добро пожаловать, Сара, будущая жена Аврама. Меня зовут Цилла. Мать Аврама давно умерла, и я заменила ее. У нас супруги соединяются гораздо проще, чем это принято там, откуда ты пришла. Мы едим ягненка перед шатром, пьем пиво и вино, слушаем флейты и иногда поем песни с добрыми предзнаменованиями. Жена одета в простое платье, и это большое покрывало целиком покрывает ее. Это старое и драгоценное покрывало. Оно служило более чем ста женщинам. Оно слышало их вздохи и страхи, их счастье и разочарование. Мы, женщины, называем его покрывалом жизни.

Она замолчала. Стоявшие вокруг женщины смотрели на Сару с дружеской строгостью, напомнившей ей лица молодых служанок, когда они готовили ее к встрече с быком. Сара улыбнулась блестящими от счастья глазами. Цилла улыбнулась ей в ответ.

— Это хорошо, — сказала она. — Это покрывало нужно носить с такими глазами! Когда бы будешь в шатре наедине со своим мужем, то прежде чем снять покрывало, отойди от него на расстояние вытянутой руки и обойди вокруг него три раза в одну сторону и три раза в другую. Аврам научит тебя всему остальному…

Раздался смех, покатился по шатру от одной женщины к другой и вернулся к Саре.

* * *

Все произошло, как говорила Цилла.

Сара вошла в шатер, покрытая покрывалом жизни. Сердце ее билось так сильно, что, казалось, ударялось о зубы. Сквозь ажур покрывала она видела полное желания лицо Аврама.

Она обошла вокруг него, ее собственное желание болью отзывалась в ее бедрах. Три раза в одну сторону, три раза в другую. Она остановилась. Снаружи раздавались звуки флейты и смех. Она слышала прерывистое дыхание Аврама. Он подошел к ней и произнес ее имя:

— Сара, возлюбленная моя!

Он подошел еще ближе и сквозь покрывало приложил свои губы к ее трепещущим губам.

Аврам поднял края покрывала, Сара не шевелилась. Они смотрели друг на друга, его пальцы скользнули по ее щеке, шее. Сара вздрогнула, Аврам улыбнулся, платье соскользнуло с плеч Сары. Она стояла перед ним обнаженная. Он отступил назад, словно боясь дотронуться до нее, из его горла вырвался стенающий звук. Его туника упала на пол, он стоял перед ней обнаженный с высоко поднявшимся членом.

Сара подняла руку, дотронулась до его тонкой кожи, там, где начиналась шея. Кровь билась в ней с такой силой, что пальцы дрожали. Аврам, задохнувшись, отдался ее ласке. Сара почувствовала, как его член короткими ударами бился о ее бедра. Колени их согнулись, они упали на ковер, губы их слились в одном дыхании, в одном желании счастья. И она наконец получила поцелуй, который будет защищать ее до последнего дня жизни.