Покрывало Сары

С золотыми украшениями на лбу и на груди, покачиваясь в странной плетенной из ивовых прутьев корзине, прикрепленной к спине слона, Сара направлялась в лагерь. Впереди нее шла колонна солдат, позади дорогу загромождало огромное стадо мелкого скота более чем в тысячу голов, ослы и мулы.

Из дворца Фараона возвращалась царица, богиня Нила. Аврам встретил ее, не сказав ни слова, почти не глядя не нее. Только Лот бросился к ней навстречу. Он попытался поддержать ее ногу, когда она спускалась со спины слона, но, пьяный, свалился на землю. Во время отсутствия Сары он, не переставая, опустошал кувшины с египетским пивом.

Пошатываясь, с покрасневшими глазами Лот расхохотался, пытаясь встать на ноги. От него так несло зловонием, что Сара отказалась обнять его. Не произнеся ни слова, даже не улыбнувшись обрадованным ее возвращением людям, она исчезла в своем шатре. Ее служанки объявили, что она хочет остаться одна, чтобы отдохнуть после долгого путешествия. Лот запротестовал, настаивая, что хочет видеть ее, но его оттолкнули без всякого стеснения.

Аврам не пытался войти в шатер своей жены. К тому же его племя громкими криками приветствовало его. Мужчины подняли его на свои плечи и триумфально пронесли между шатрами, славя его и Яхве. Ведь Фараон преклонил колено перед Всевышним! Он никого не убил, не захватил в плен, наоборот, он дал Авраму все для того, чтобы его народ мог вновь процветать!

До самой ночи в лагере раздавались звуки флейт, люди танцевали вокруг костров, от которых в темноте разлетались искры, кружась в воздухе, словно фосфоресцирующие насекомые. Рекой лилось вино и пиво. Радость и облегчение выражались так неистово, что люди почти забыли Сару. Никто не удивлялся ее отсутствию рядом с Аврамом, пока крики Лота не отвлекли их от праздника.

Стоя на четвереньках перед шатром Сары, он надрывался пьяным от пива и слез голосом:

— Выйди ко мне! Выйди ко мне! Я так давно не видел тебя. Выйди ко мне, Сара!

Туника его было разорвана и залита пивом, лицо было похоже на поле битвы. С обезумевшими глазами, побелевшими от слюны губами Лот бросился на столбы шатра, чтобы обрушить их, стараясь, однако, даже в моменты наивысшей ярости не разорвать занавес на входе в шатер, который Сара держала закрытым. Поранив грудь об острые углы столбов, Лот рухнул на землю.

Его подняли, но Лот еще нашел в себе силы и, продолжая вырываться, выкрикивал:

— Танцуйте! Танцуйте, идиоты… Не спрашивайте, почему Сара вернулась, как царица! Подлые трусы! Делайте, как Аврам, он не спрашивает! Его всевышний Бог тоже не спрашивает! Только племянник Лот спрашивает! Ему нет дела до ослов и мулов Фараона! Но Лот хочет знать! Он хочет спросить, почему Сара вернулась, как царица?

Он рассмеялся злым смехом, указывая пальцем на окружавшие его лица, ища лицо Аврама. Не найдя его, он плюнул с отвращением и вцепился в стоящего рядом мужчину:

— Ты знаешь, почему? Ты не знаешь! Тогда я скажу вам. То, чего сестра Аврама никогда не хотела сделать с Лотом, она сделала это с Фараоном. И вот мы разбогатели, у нас есть золото, которое Сара произвела с помощью Фараоновой елды!

Кто-то ударил его по голове, заставив замолчать. И сердца их отяжелели и закрылись, как занавес на шатре Сары.

* * *

На следующий день Тсу-Пенат привел в лагерь еще один караван. Но там не было ни семян, ни скота. Главный офицер Фараона привез три ларя, полных золота и серебра, погруженных на слона, с которого сошла женщина, лицо ее было скрыто покрывалом.

Не обращая внимания на солдат, пики которых ограждали лагерь, сбежался весь народ Аврама. Каждый хотел дотронуться до ларей, которые Тсу-Пенат открыл перед черно-белым шатром. В отличие от предыдущего дня люди не обнимались и не кричали от радости, хотя никто из них еще никогда не видел такого богатства.

Тсу-Пенат остановился перед Аврамом, с выражением пренебрежения и сказал:

— Фараон дает тебе одну луну для того, чтобы подготовить стада, снять шатры и покинуть его земли. Тот из вас, кто вернется сюда, умрет — даже ты. Фараон желает тебе и твоей жене счастливого возвращения. Он надеется, что вы будете долго помнить о нем.

Аврам хмуро улыбнулся:

— Передай Фараону, что народ Аврама не забудет его. У нас хорошая память. Да благословит его Всевышний за его доброту.

Закрыв ногой крышки ларей, он спросил:

— Кто эта женщина в покрывале, которую ты привел с собой?

Тсу-Пенат сделал непринужденный жест:

— Последнее благодеяние Фараона твоей жене.

В этот момент в шатре Сары служанка Агарь сняла покрывало с лица и почтительно поклонилась ей:

— Фараон послал меня служить тебе, потому что он хочет, чтобы во дворце не осталось ничего, что могло напоминать ему о тебе.

Она подняла к Саре лицо, озаренное счастливой улыбкой, которая не исчезла даже при виде горько сложенных губ Сары. Она сложила ей руки, приложив их по очереди ко лбу и к груди на египетский манер.

— Я догадываюсь, как тяжелы для тебя эти слова. Фараон приказал мне произнести их, как только я увижу тебя. Я их произнесла, теперь я могу забыть их. Мое сердце говорит тебе: будь моей госпожой, и я стану счастливейшей из женщин. Ты будешь бальзамом на моем шраме, и я буду верна тебе так, что смогу умереть за тебя.

Сара нежно притянула ее к себе.

— Не бойся! Я не потребую от тебя такой жертвы! Это счастье для меня, что ты будешь моей служанкой, но ты не будешь жить в такой роскоши, в какой ты жила у Фараона. У меня нет ни дворцов, ни бассейнов, только шатер и долгие дни пути.

Агарь засмеялась мелодичным смехом:

— Я научусь готовить ослиное молоко в калебасах! И если я больше не буду жить во дворце, это означает, что ты открыла клетку, в которой я была пленницей.

Сара только собиралась приказать принести еды и питья, как услышала крики, которые привлекли ее внимание. Приподняв створку шатра, обе женщины увидели группу жестикулирующих юношей, над которыми возвышалась голова Лота. Аврам, окруженный старейшинами, вышел из черно-белого шатра.

Из толпы юношей раздался крик:

— Лот пьян, но он задает верные вопросы. Почему Фараон гонит нас, одарив такими богатствами?

Перекрывая крики, голос Аврама прозвучал подобно грому:

— Потому что Яхве посетил его во сне. Это был жестокий сон. Он показал все то зло, которое Он может причинить Фараону и его народу, если Фараон не будет добр к нам. Фараон испугался Всевышнего и покорился. Этими богатствами, которые Яхве дает нам рукой Фараона, Он подает нам знак о том, что наше испытание подошло к концу. Это правда, и нет другой правды! Завтра мы поднимем шатры и пойдем обратно в Ханаан, на землю, которую Он мне дал.

Рука Агари нежно обвилась вокруг талии Сары.

— Твой муж умеет говорить, — прошептала она. — Я понимаю, почему Фараон предпочел удалить его подальше от себя.

* * *

Стараясь сберечь свои огромные стада, они обошли пустыню Шур, и через год пришли в Ханаан.

Весь этот год Сара обращалась к Авраму только по необходимости. Она не принимала его в своем шатре. Она так и не простила Лоту слова, которые он сказал после ее возвращения из дворца Фараона. Племянник Аврама ходил за ней по пятам, унижался публичным раскаянием, обвинял ее в своей тоске и пьянстве. Но Сара лишь поворачивалась к нему спиной.

Тогда Лот прекратил свои жалобы и больше не покидал задних рядов каравана, шагая в пыли, поднятой скотом, и продолжая беспробудно пить с наступлением каждой ночи. Обычно пьянство его длилось до рассвета, иногда и до самого утра и тогда его приходилось связывать и, как тюк, взваливать на спину мула.

Аврам ни разу не упрекнул его.

В течение многих лун все племя шло с опущенными головами.

С высоты спины слона, на которой она сидела в плетенной ивовой корзине, взгляд Сары, словно камень, тяжелым гнетом ложился на их спины. Она не снимала украшений, подаренных Фараоном. На солнце они так неистово сверкали золотом на ее лбу, шее и груди, что могли ослепить любого, кто осмелился бы поднять на нее глаза.

И только вечером, когда она спускалась со своего чудовищного зверя, лишь несколько женщин тайком разглядывали ее. Им хотелось заметить в ней признаки боли или прощения, но видели они только безразличие и красоту. Эту, по-прежнему изумительную красоту, на которой так и не появилось ни одной морщины, ни одного следа увядания, которое вызывают ожоги солнца и морской ветер.

Однажды, весенним утром, когда они наконец приблизились к Ханаану, по каравану пробежал шепот. Сидя в своей корзине на спине слона, Сара покрыла голову красным покрывалом, ниспадавшим до самого пояса. Покрывало было из тонкой ткани, сквозь ажур которой Сара могла видеть всех, но ее лица не мог видеть никто.

На следующий день Сара опять появилась в покрывале и с тех пор, она больше не выходила из своего шатра без красного покрывала, закрывавшего ее лицо. Некоторые думали, что за одну ночь ее лицо изменилось, подурнело. Может быть, думали другие, она заразилась у Фараона проказой, и не хотела, чтобы это заметили. Но Аврам вел себя так, словно не происходило ничего необычного. Он не задавал ей никаких вопросов, не спрашивал, почему она закрыла лицо.

Постепенно утихли самые безумные предположения, пока наконец хотя никто ничего не сказал, каждый из них понял, что Сара больше не хотела, чтобы ее гнев и ее красота стали бременем всего народа. Она больше не хотела напоминать им своим видом источник их нового благоденствия. Но оставался один человек, против которого не стихал ее гнев. Единственный человек, который мог бы поднять ее покрывало и молить о прощении, но не делавший этого, — Аврам, ее муж.

Народ испытал облегчение. Мало-помалу все привыкли к красному покрывалу Сары и даже утешались тем, что больше не видели этой совершенной и неизменной красоты, время от времени замечая лишь меняющуюся красоту ее служанки Агарь. В шатрах снова стал раздаваться смех. Люди больше не скрывали рвущуюся из них радость скорого возвращения на землю Ханаана.

* * *

Они подошли к Салему дождливым днем. Поля и холмы зеленели под порывами ветра. Дороги превратились в такую жирную грязь, что даже копыта их огромных стад не поднимали ни облака пыли.

Мелхиседек поспешил к ним навстречу. Затрубили трубы, забили барабаны, раздались веселые приветствия жителей Салема, восторгавшихся богатством народа, ушедшего голодным и вернувшегося сытым и веселым. Все окружили слона, поражаясь его хоботу и невероятным ушам.

Однако когда Сара поздоровалась с Мелхиседеком, не сняв покрывала, лицо старого царя сморщилось от грусти и удивления. Вопрос повис в воздухе, когда его взгляд скрестился со взглядом Аврама. Он смолчал, похлопал веками и широко открыл объятия под звуки песен радости, славивших Всевышнего за его благодеяния. Не дожидаясь, пока они разнимут свои объятия, какой-то мальчик, толкнул их, вызвав у Аврама крик:

— Элиезер!

Элиезер из Дамаска вырос, почти сравнявшись ростом с Аврамом. Густые кудри его волос падали на плечи. На подбородке пробивался первый пушок. Он обнял своего приемного отца с горячностью, позволительной сыну. Глаза Аврама затуманились.

В этот вечер, впервые с тех пор, как они покинули землю Ханаана и отправились в Египет, раздался смех Аврама.

Его смех звучал громче музыки и разносился так далеко, что Агарь, готовившая постель Сары, уже удалившейся в свой шатер, спросила, кто этот мальчик, который делал Аврама таким счастливым.

Сара подождала, пока Агарь сняла с нее тунику и смазала спину нежной мазью, и только потом ответила с усталым безразличием:

— Его зовут Элиезер. Аврам выбрал его вместо сына, которого я не могу ему дать. Он приятный и умеет очаровывать. Не доверяй его глазам. Они как те фрукты, которые блестят, когда губы сохнут от солнца и жары. Но ты берешь их в рот, и они оказываются отравой.

— Почему ты так говоришь?

— Вероятно, из ревности. Так думала моя дорогая Силили. Или, может быть, я научилась различать добро и зло, невзирая на маску, под которой они скрываются.

Семь дней длился праздник в честь возвращения. Каждое утро Аврам и Мелхиседек собирались со старейшинами в черно-белом шатре. Аврам рассказывал о стране Нила и пересказывал вопросы, которые задавал ему Фараон о Всевышнем Боге. В свою очередь Мелхиседек рассказал, что дождь пролился над Ханааном так же внезапно, как прекратился. Это был невиданный доселе дождь. Произошло это в разгаре лета. Дождь пролился без грозы, обильный и спокойный, поливая жаждущую землю, и не бороздя ее оврагами. Дождь наполнял колодцы и реки всю зиму, и весна была зеленой, как раньше.

— Осенью, — обратился Мелхиседек к Авраму с вдумчивой улыбкой, — когда я увидел этот дождь, я понял, что Всевышний позаботился о тебе. Я сказал: «У Аврама и его народа все хорошо. Они скоро вернутся. Яхве готовит для них Ханаан, как готовят невесту для брачной ночи».

И все смеялись, довольные и успокоенные. Во время одной из таких бесед появился Лот и дерзко заявил, что хочет говорить с Аврамом.

Все испугались, вспомнив о его пьяном буйстве. Но Лот не был пьян, несмотря на красные глаза и неряшливую одежду. Аврам пригласил его сесть рядом с собой.

— Говори, я слушаю тебя.

— То, что я хочу тебе сказать, очень просто. Ты уже однажды довел нас до голода. Я больше не хочу испытывать на себе твое безрассудство. Я хочу жить на земле, которая будет принадлежать мне, повести туда свое стадо и тех, кто захочет пойти за мной. Только не говори, что твой бог может помешать мне. Мне нет дела до твоего бога.

Мелхиседек нахмурился. Вокруг раздался шепот неодобрения, но Аврам ответил с удивившей всех мягкостью:

— Я понимаю и одобряю тебя. Слушай меня, Лот. Ты для меня больше, чем племянник. Ты мой брат, каким мне был твой отец. В моем сердце ты занимаешь свое место и место твоего отца, Арана. Между нами не может быть споров.

— Так ты дашь мне землю, которая будет только моей?

— Да. Я одобряю твое решение. Оно полно здравого смысла. Я не только дам тебе землю, я предлагаю тебе самому выбрать пастбища для твоего стада и тех, кто станет твоей семьей. Если ты пойдешь налево, я пойду направо. Если ты пойдешь направо, я пойду налево.

Лот выпрямился, лицо его разгорелось еще сильнее. Он взглянул на каждое из смотревших на него лиц и, словно бросая вызов, объявил:

— Я беру землю, которая лежит в извилине Иордана, на восток от Салема.

— Но это самая богатая земля во всем Ханаане! — возмутился Мелхиседек. — Она орошается со всех сторон и прекрасна, как сад!

— Значит, это хороший выбор, — вмешался Аврам, улыбнувшись.

Мелхиседек еще пытался протестовать, но Аврам остановил его, встал, принял Лота в свои объятия.

— Я рад, что мой брат будет жить на такой богатой земле.

— Но подумай, Аврам! Он забирает твои лучшие земли, и его стадо составляет одну пятую часть твоего.

Аврам, продолжая держать Лота за плечи, повторил:

— Я предложил Лоту сделать свой выбор. Он сделал свой выбор, и это хорошо.

Вечером в домах Салема и в бесчисленных шатрах, разбитых вокруг города, все только и говорили о доброте Аврама. Где это видано, чтобы человек так легко уступил такое богатство. Но, поскольку ничто не позволяло считать Аврама слабым человеком, его великодушие казалось еще более очевидным. И народ еще больше восхищался им.

Это событие быстро дошло до ушей Агари, которая тут же все пересказала своей госпоже. Сара не удержалась от улыбки. Доброта Аврама тронула и ее, но ее еще больше тронуло то, что Аврам повел себя неожиданно, как когда-то, когда он забрал ее из храма в Уре, и это несколько смягчило ее гнев.

На следующее утро, когда Мелхиседек и с ним целая толпа стояли у обочины дороги, по которой Лот покидал Салем во главе своего стада и тех, кто решил последовать за ним, появилась Сара. Лот не отрывал глаз от ее красного покрывала, которое, по обыкновению, покрывало ее голову. Он словно пытался взглядом прожечь эту ткань. Может быть, Сара наконец успокоит его страдания и покажет свое лицо племяннику, который так любит ее. Сара подошла к Лоту:

— Я пришла попрощаться с тобой.

Лот молчал. Он колебался. Было больно смотреть на его искаженный болью рот, на его обезображенное пьянством лицо. Все собравшиеся следили за колебанием Лота. Сара ждала, чтобы он произнес слово, которое позволит ей обнять его.

Но она услышала лишь его хриплую пьяную насмешку;

— Кто говорит со мной из-под этого покрывала? Служанка Фараона?

Сара отступила на шаг, в груди ее вспыхнул огонь, щеки под покрывалом зарделись от оскорбления. Жестокие слова были готовы сорваться с ее губ, но тут она увидела широкую улыбку Элиезера, стоявшего рядом с Аврамом. Как он радовался в предвкушении их ссоры!

Она смолчала, повернулась спиной к Лоту и ко всем остальным и исчезла в своем шатре.

Ни от кого не укрылось, что рука Аврама не поднялась, чтобы удержать ее и рот его не открылся, чтобы окликнуть ее.

* * *

В последующие дни, когда его стада паслись на зеленых лугах, Аврам, как он делал это прежде, до голода, отправился вместе с Элиезером к горизонтам Ханаана, обходя гребни гор, спускаясь в долины, чтобы принести жертвы Яхве и призвать его имя.

Пока его не было, Сара попросила Мелхиседека дать ей повозку и несколько человек, чтобы они помогли ей поставить шатер на юге от Салема в длинной долине, заросшей теребинтовыми деревьями, цветущими лавровыми кустами, окруженную скалами с вершинами цвета охры, по которым каскадами неслись ручьи.

На вопрос Мелхиседека, не хочет ли она дождаться возвращения Аврама, чтобы не оставаться одной в таком большом пространстве, Сара ответила:

— Я уже давно одна, мир для меня не больше скорлупки моего тела. Аврам занимается своим богом, и это хорошо. Если он захочет говорить со мной, можешь сказать ему, что я в долине Хеврона. Он сможет меня найти.

Он нашел ее одну луну спустя. Он пришел днем, без Элиезера. Агарь и Сара услышали его раньше, чем он появился перед ними, потому что Аврам громко звал ее по имени:

— Сара! Сара, где ты? Сара!

Она в это время пекла лепешки с сыром и душистыми травами. Агарь спустилась по тропе, чтобы дальше видеть:

— Может быть, случилось что-то страшное, — забеспокоилась она.

Сара вглядывалась в дороги, в ближайшие рощи на берегах ручьев, которые огибали пастбища, но не видела его.

— Сара! — продолжать кричать Аврам.

— Может быть, он ранен, — предположила Агарь.

— Иди к нему навстречу, — велела Сара. — Следуй в направлении его голоса.

Пока Агарь пошла на поиски Аврама, Сара надела на голову свое красное покрывало. Она увидела Аврама, когда он вышел из оливковой рощи по дороге, ведущей к Иордану. Агарь подошла к нему. Аврам смешно жестикулировал, словно возбужденный ребенок. Когда они подошли ближе, Сара поняла, что Аврам не ранен и что не случилось ничего страшного. Он едва дышал, но в его бороде сияла широкая улыбка.

— Сара! Он говорил со мной! Яхве говорил со мной!

Он радостно рассмеялся, буйный, радостный, как молодой человек. Он хлопнул в ладони и закружился на месте.

— Он говорил со мной! Он позвал меня: «Аврам!» Я ответил: «Вот я, Всевышний. Вот я!» Я так давно этого ждал! Так давно, я обошел весь Ханаан, взывая к Нему!

И он опять стал бегать, крича, смеясь со слезами на глазах, такой же безумный, как Лот от своего пьянства. Он поймал Агарь за талию, увлек ее в танце, вызвав у служанки громкий сладострастный смех. Сара улыбнулась под своим покрывалом. Пьяный от счастья Аврам осмелел, выпустил руку служанки, схватил Сару за руку, за талию и закружился с ней, напевая мотив танца так, словно флейты сопровождали его безумное кружение. Агарь смеялась во все горло. Покрывало Сары приподнялась, края ее туники развевались, пока, наконец, Аврам, увлекая за собой Сару, споткнувшись о камень, не упал на землю.

Агарь помогла им подняться.

— Хватит, — сказала Сара, — ты ведешь себя, как ребенок. Ты устал.

— Я не ел со вчерашнего дня, — весело сказал Аврам, дыша, как бык.

— Садись. Я дам тебе воды.

— Я должен рассказать тебе, что Он мне сказал!

— Сначала поешь и выпей. Агарь, принеси, пожалуйста, подушки, еду и вино.

Сара принесла лепешки, которые она только что испекла, виноград и гранаты, собранные на холмах Хеврона. Она приказала Агари натянуть над головой Аврама навес, чтобы он сидел в тени. Потом она села, смотрела, как он аппетитно ест, и улыбалась под своим покрывалом.

Аврам насытился. Агарь принесла ему кувшин с лимонной водой и чистое полотенце, которым он вытер руки и лицо.

Наконец Сара сказала, что она готова выслушать Аврама.

— Я был недалеко отсюда. Я даже собирался прийти к тебе. И голос был повсюду. Как в Харране. Совсем как в Харране. Ты помнишь?

— Что я могу помнить, Аврам? Я не видела твоего бога. Я видела только, как ты бегал, такой же возбужденный, как сегодня.

Брови Аврама сошлись от минутного разочарования. Взгляд его не отрывался от покрывала, скрывавшего от него выражение лица Сары. Он покачал головой, словно стряхивая досаду, и стал рассказывать:

— Это длилось недолго. Яхве сказал мне: «Подними глаза, Аврам! Взгляни на север, на юг и на восток, в сторону моря. Всю эту страну, которую ты видишь, я отдам тебе и твоему потомству. Твое потомство будет, как песок земной. Кто сочтет песок земной, сочтет твое потомство. Встань, Аврам! Наполни эту страну, ибо тебе я отдаю ее!»

Аврам смолк. Глаза его сияли. Он громко рассмеялся. Вместе с ним рассмеялась Агарь. Но Сара не смеялась. Она не двигалась.

Аврам и Агарь смолкли, увидев, как поднималась и опускалась ее грудь, как наконец покрывало вздрогнула перед ее губами:

— Как песок земной!

— Твое потомство будет, как песок земной! — повторила Сара еще громче.

Аврам поднялся, чувствуя ее нарастающий гнев, и сказал, словно защищаясь:

— Так сказал Яхве. Твое потомство будет, как песок земной.

— Ложь! — завопила Сара, вскакивая на ноги. — Ложь!

Она схватила кувшин с водой и швырнула его в Аврама, который отклонил его рукой, и кувшин разбился у ног отскочившей Агари.

— Ложь! — повторился крик Сары.

— Так сказал Яхве! — прокричал в ответ Аврам.

— Кто это знает, кроме тебя? Кто это слышит, кроме тебя?

— Не богохульствуй!

— Не лги! И не смей издеваться надо мной! Что ты сделаешь, чтобы твое потомство стало этим песком? Ты даже не можешь иметь сына. Ты опустился до того, что взял эту змею Элиезера себе в наследники…

Ударом ноги Аврам перевернул поднос с остатками еды:

— Молчи, ты не знаешь, о чем говоришь. Ты полна горечи и обиды. Ты знаешь, что видно за этим нелепым покрывалом, за которым ты скрываешься?

— О да! Я это знаю, Аврам! Я хорошо знаю, что за ним видно: ничего! Ничего! Как не видно твоего бога. И я стала такой же, невидимой! Женщиной, которая стала ничем, бесплодная, сухая, как пустыня и голод. Женщина, которую могут взять, отдать, взять обратно, и в которой никогда не зарождается жизнь, никогда. На ней даже не появляется ни одной морщины, ничего. НИЧЕГО!

Она кричала так громко, что эхо ее слов разносилось по всей долине Хеврона. Она прижала покрывало к своему лицу:

— Благослови эту покрывало, Аврам. Потому что если твоя жена, которая есть ничто, снимет это покрывало, то она станет твоим упреком.

— Яхве обещал, что у меня будет потомство! — закричал Аврам, воздев руки к небу, с расширившимися от гнева глазами. — Всевышний обещал мне. И так будет. Он исполняет все, что обещает!

Смех Сары был ужасен. Одним прыжком она оказалась перед Аврамом, схватила его за руку, приложила ее к своему животу:

— Да? Сколько лет ты повторяешь один и тот же вздор? Твой Всевышний совершит чудо! Почему он не совершает его? Почему он не наполнит мое чрево, если он может это сделать? Твое семя должно заселить эту землю народом? Из какой вульвы он выйдет, этот народ? Не собираешься ли ты брюхатить всех жен Ханаана, которые смотрят на тебя, как на полубога? Почему бы и нет? Ты сможешь снова сделать вид, что я твоя сестра. Лот был прав, тогда все будут удовлетворены…

Аврам застонал, стараясь вырвать свою руку из руки Сары. Она резко отпустила его руку, толкая и ударяя его в грудь. Набрав воздуха, она закричала:

— Почему твой бог не думает обо мне? Ты можешь ответить мне? Нет… Яхве говорил с тобой. Он тебе обещал, и ты пляшешь и радуешься. А я, я плачу! Я скрываюсь! Я пуста. О! Какое обещание! Хватит слушать свое собственное безумство, Аврам! Хватит видеть то, чего никто не видит. Посмотри правде в лицо: мое чрево пусто. Ты не можешь его наполнить. И твой бог не может наполнить его. Даже Фараон не смог сделать этого!

Аврам закричал с такой яростью, что Агарь бросилась к ним, думая, что он сейчас убьет Сару. Но он лишь толкнул Сару, откинув ее на стенку шатра. Сара рухнула наземь, и Аврам бежал от нее.

 

Одиночество

Сара потеряла Силили, потеряла Лота. Теперь ей казалось, что она потеряла и Аврама.

Рядом с ней была только Агарь. Но добрая, внимательная, услужливая Агарь не могла заменить Силили в сердце Сары. Агарь ничего не знала о ее прошлой жизни. У нее не было воспоминаний о городе Уре и Шумере. Она не могла вспоминать с ней счастливые времена, когда Аврам каждую ночь проводил на ложе Сары. Те времена, когда Сара еще надеялась, что бог Аврама может совершить чудо. Она не умела шутить, как Силили, читать ей мораль и говорить жестокую и спасительную правду.

Хуже того, Агарь была молода, у нее был изящный изгиб бедер, она вся трепетала от желания, призывавшего мужское семя, как цветок, раскрывающий свой бутон шершню. Ей было бы достаточно одной ночи любви, чтобы зачать жизнь, чтобы перенести сладкую боль рождения ребенка. Когда Сара думала об этом, ей хотелось быть совсем одной, без служанки.

И так в течение многих лун ее единственным блаженством и радостью стали одиночество и безразличие.

Иногда ночами ее охватывали воспоминания. Она вспоминала о блаженстве, испытанном в объятиях Фараона. Наутро она просыпалась с ощущением горечи во рту, с мучительной болью в теле и угасшим желанием. Она прижимала руки ко рту, чтобы заглушить боль и ярость. Почему не могла она плакать так, чтобы ее тело растворилось, словно соляная статуя, и исчезло в алчной земле? Даже этого ей не было дано. Как сказал Фараон: «Ты тоже, ты будешь нести боль наших воспоминаний!»

Однажды утром Агарь сообщила ей, что Аврам ставит шатры неподалеку от них.

— Он решил обосноваться в Хевроне.

И действительно, вскоре вся долина покрылась шатрами. Вокруг паслись стада, в воздухе звенели удары топоров. Рождался шатровый город. Еще до того, как солнце дошло до зенита, был поставлен черно-белый шатер.

— Он поставил свой шатер возле тебя, — рассказала ей Агарь. — Он хочет показать тебе свою нежность. Пойти поприветствовать его от твоего имени?

Сара не ответила. Казалось, что она даже не слышала слов Агари.

Аврам может заполнить всю долину Хеврона теми, кто составлял его «народ», так же, как Элиезер из Дамаска был его сыном. Разве ее это касается? Разве это будет исполнением обещания, данного его богом? Это не может заглушить ни ее желание одиночества, ни ее безразличие.

Аврам прислал ей трех служанок, чтобы они обслуживали ее.

— Можете вернуться обратно, — сказала им Сара. — Мне достаточно Агари.

Аврам послал ей корзины с фруктами, ягнят, молодые побеги льна и ковры от зимнего холода. Сара отказалась от даров, как от служанок. Но на этот раз Аврам не принял ее отказа и велел сложить дары у ее шатра.

Развернув ковер у ложа Сары, Агарь завистливо вздохнула:

— Я научилась у тебя, как заставить мужчину тосковать по себе!

Замечание не понравилось Саре. Она стала меньше разговаривать с Агарью и по вечерам, с наступлением сумерек, стала подниматься на белые скалы, окружавшие долину, и сидеть на вершине холма Кириат-Арба.

Здесь ее одиночество становилось полным и безбрежным. Весной ручьи каскадом стекали со скал, солнце поднимало в воздух аромат кустов шалфея и розмарина. Сара при желании могла наблюдать за жизнью лагеря внизу в долине. Иногда среди прочих силуэтов она различала быстро и далеко шагающую фигуру. Она не сомневалась, что это был Аврам.

И она отводила глаза и смотрела, как медленно росли тени.

* * *

Пришел день, когда Агарь сообщила ей о том, что война угрожала тем, кто обосновался в городах Иордана, в Содоме и Гоморре.

— Там, где живет твой племянник Лот. Говорят, что жители Содома стали такими богатыми, что вызвали зависть царей окружающих стран, которые хотят отнять у них эти богатства.

— Откуда ты знаешь?

— Я встретила Элиезера, когда ходила за новыми флягами для молока. Он стал настоящим мужчиной. Правда, он еще молод, но он сидит рядом с Аврамом в черно-белом шатре. Он учится быть вождем.

— Он сам тебе сказал это?

— Да. Но женщины внизу подтвердили, что это правда. Говорят, он учится быстро и это ему нравится.

— Не сомневаюсь.

— Он красивый. Девушки смеются за его спиной и ссорятся между собой, чтобы он обратил на них внимание. А он похож на молодого барана, который гордится своими новыми рогами, — переливчато рассмеялась Агарь.

Она делала вид, что смеялась над ним, но в голосе ее сквозило волнение.

— Я знаю, что ты не любишь его, — признала Агарь.

— Я не отвечаю на его взгляды, но я чувствую, что нравлюсь ему. И чем меньше я смотрю на него, тем больше я ему нравлюсь.

— Конечно, ты ему нравишься! Какому мужчине ты можешь не понравиться?

Они обе рассмеялись. Потом Сара добавила серьезно:

— Элиезер — обманщик. Не позволяй ему надругаться над собой. И не верь тому, что когда-нибудь он поведет за собой народ Аврама. Этого не будет.

— Почему?

— Потому что он никогда не заслужит этого.

Агарь искоса взглянула на Сару и некоторое время молча работала. Лицо у нее было обиженное. Сара подошла к ней, погладила по шее, положила ее голову себе на плечо.

— Не думай, что во мне говорит озлобленная женщина. Я не озлоблена. Даже если я и держусь вдали от всех, у меня одно желание — оказаться в объятиях того, кто был моим мужем. Это правда, что я завидую тебе. Но я хочу видеть, как вырастет твой живот, как ты будешь вынашивать ребенка. Когда этот день наступит, я буду держать тебя за руку. Но не поддавайся Элиезеру. Как только он получит тебя, он тут же забудет тебя.

После этого разговора Сара спросила себя: «Разве я не озлоблена? Если бы мое лицо старело, как все лица, разве не появилась бы на моем лице грусть и горько сжатый рот жен, которые не ждут от своих мужей ни наслаждения, ни удивления?»

Она предпочла оставить без ответа собственные вопросы, но заметила, что Агарь стала все чаще спускаться в долину. То под одним, то под другим предлогом она почти каждый день-оказывалась среди шатров Аврама. Возвращаясь, она вопреки обычаю молчала и ничего не рассказывала ни о том, кого встречала, ни о чем они говорили. Сара не сомневалась, что, несмотря на ее совет, она часто виделась с Элиезером.

Сара пожала плечами, сказав себе, что Агарь взрослая женщина и может сама выбирать своего мужчину и свою судьбу.

* * *

Однажды после полудня из лагеря Аврама донеслись громкие крики, и Сара увидела в нем большое движение. Это длилось так долго, что Сара забеспокоилась, не случилось ли чего-нибудь плохого. Она уже покрыла голову красным покрывалом, чтобы спуститься вниз, как прибежала запыхавшаяся Агарь.

— Война! Аврам идет на войну! Твоего племянника Лота захватили в плен в Содоме, он идет освободить его!

— Но у него нет армии, у него даже оружия нет, только палки! Он не умеет сражаться!

В это время в лагере раздались звуки труб, в долине послышались призывные голоса. На границе лагеря Аврам строил колонну. Сара услышала плач детей и жен.

— Они уже уходят? недоверчиво воскликнула Сара. — Аврам потерял голову.

— Нужно же освободить твоего племянника, пока его не убили, — с упреком ответила Агарь.

Сара едва слушала ее. Она следила за колонной, удалявшейся по дороге в Иордан. Такая маленькая колонна! Она искала Аврама во главе колонны, пытаясь представить себе, как он одет и как вооружен для войны. Наверное, он взял свой короткий бронзовый меч? Его соратники, вероятно, вооружены еще хуже, чем он. Она представила себе, как они шли с палками на плечах, с пиками, которыми они пользовались, когда пасли мулов и волов.

Какое безумие!

Она хотела бежать за Аврамом, сказать ему, что он не может так идти на войну. Что он идет навстречу своей гибели. Победители Содома и Гоморры сильны, они убьют тебя и всех, кто идет с тобой.

Но Аврам не послушается ее. Какое у нее было право говорить ему то, что она считает правильным, после такого долгого молчания?

Потом она подумала о Лоте. Агарь права. Лот в опасности. Аврам должен прийти к нему на помощь. Лот так долго ждал любви Аврама, я не должна мешать им. А потом мне скажут, что они оба убиты.

Дурное предчувствие стеснило ей грудь. От давно не испытанного страха защемило сердце.

Она так давно была далеко от него, что ей захотелось увидеть лицо Аврама, поцеловать его губы, прежде чем он уйдет сражаться. Провести рукой по его одежде, по глазам, по лицу. Улыбнуться ему, чтобы он не шел в битву, унося в сердце холод своей жены.

Но он уже был далеко. Колонна исчезла на востоке Хеврона.

— Что я натворила? — вскричала Сара, удивив Агарь.

Она торопливо отошла от своего шатра. Несмотря на крутизну тропы, Сара почти бежала до самой вершины холма Кириат-Арба, откуда она могла увидеть всю долину Хеврона, горы и реки страны Ханаанской.

Добравшись наверх, она с изумлением увидела, как с юга и с востока в колонну Аврама вливались другие колонны. Они шли отовсюду. Из долин, с гор, из деревень, расположенных среди горных пастбищ, с берегов Соленого моря! Словно ручейки вливались в реку, которая становилась все шире и шире, направляясь на север.

К ней подбежала запыхавшаяся Агарь. Сара, смеясь от облегчения, указала ей на пыль, облаком стоявшую над армией Аврама:

— Смотри! Может быть, они плохо вооружены, но их много. Их тысячи!

Вечером Сара велела снять шатер, покинула холм, на котором она так долго оставалась в одиночестве, и спустилась в долину.

Там она узнала, что с первого дня их прихода в Хеврон Аврам никому не разрешал ставить шатры рядом со своим шатром. Сара без колебаний заняла оставленное место и впервые за долгое время сняла свое красное покрывало.

Время по-прежнему не оставляло следов ни на теле, ни на лице Сары, и все вели себя так, словно это чудо было совершенное естественным.

Удивился только Элиезер из Дамаска. Он не привык к лицу Сары, он почти никогда не видел ее без покрывала и не устоял перед любопытством. Оказавшись перед ней, он был так взволнован красотой своей мачехи, что проявил гостеприимство и сказал тоном обольстителя:

— Ты еще прекраснее, чем в моих детских воспоминаниях… Аврам часто говорил мне о твоей красоте. Я не знал, как он был прав. Я рад видеть тебя среди нас. Я уверен, что мой отец будет без ума от счастья. Что бы тебе ни понадобилось, ты можешь обращаться ко мне. Располагай мной как любящим сыном. Для меня это будем самым большим счастьем.

Сара, не отвечая, в упор смотрела на него. Элиезер ничуть не смутился или не показал смущения.

— Я хотел пойти на войну вместе с моим отцом Аврамом, — сказал он с расстроенным видом. — Мое место рядом с ним, и не проходит дня, чтобы я не сожалел об этом.

— Что же тогда ты делаешь здесь? — спросила Сара, приподняв одну бровь.

— Мой отец Аврам велел мне остаться! — воскликнул Элиезер со всей искренностью, на какую только был способен. — Он хотел, чтобы я остался здесь и заменил его при необходимости.

— Заменил его?

— Он научил меня всему, что мне нужно знать.

Смех Сары поколебал самоуверенность Элиезера.

— Чему бы Аврам ни научил тебя, мальчик, я сомневаюсь в том, что ты сможешь заменить его. Не мечтай! Делай, как я, послушно жди возвращения моего мужа.

* * *

Прошло лето. У них не было никаких новостей, кроме того, что армия Аврама заняла Содом. Но Лота там не было, как не было ни их имущества, ни его жителей. Аврам продолжил погоню дальше к северу, может быть, он был уже за Дамаском.

Больше они ничего не знали. Время тянулось медленно, и постепенно росла неуверенность. Осенью прошел слух, что Аврам был побежден. Может быть, даже убит. Эти новости ей приносила Агарь, но Сара велела ей не слушать подобный вздор:

— Я не верю ни одному слову!

— Так говорят люди, — извинилась Агарь.

— Какие люди?

Агарь отвернулась.

— Элиезер. И другие.

Сару окатила волна гнева.

— Откуда эти новости? Кто видел гонца? Я никого не видела.

— Это говорят в Салеме. И в других местах.

— Глупости! Глупости и злоба! Я знаю, что Аврам жив! Я это чувствую!

Сара не сказала, что он снился ей каждую ночь. Ее Аврам, ее любовь, ее муж. Молодой Аврам из города Ура, такой, каким он был в Харране. Аврам, который принес ей покрывало в холодную ночь на берегу Евфрата, тот, который нашел Ханаан одной лишь силой наития, поверив в своего бога. Тот, который стонал от наслаждения в ее объятиях и говорил, что он не хочет другой жены, кроме Сары. Тот, который смеялся над ее сухим чревом, покрывал ее поцелуями, тот, который так услаждал ее своими руками и своим членом. Каждую ночь она просыпалась в страхе, зная отныне, что она так же любит Аврама, как в первый день их встречи. Что ее любовь никогда не угасала. Она была полна всепрощением и любовью к Авраму. Она всегда будет женой Аврама, несмотря на свое пустое чрево, несмотря на Фараона и даже несмотря на его Всевышнего Бога, который так далеко уводил от нее дух и сердце Аврама. Каждое утро она вставала на рассвете с мокрым от слез лицом, в надежде сегодня же увидеть его, замирая от страха, что больше никогда не сможет коснуться губами его рук.

Агарь в замешательстве подошла к Саре. Та взяла ее за подбородок, подняла ее лицо и сказала:

— Я знаю, откуда идут эти слухи. Но Элиезер принимает свои желания за действительность. Он должен привыкнуть к мысли, что он — ничто. Для того чтобы он стал сыном и наследником Аврама, надо принести и положить передо мной тело Аврама, а это будет еще не скоро. Ты можешь передать ему мои слова, если хочешь.

* * *

Гонец появился, когда холмы вокруг Хеврона замерзли и покрылись снегом. Аврам был жив и возвращался победителем.

— Он препроводил в Содом семью Лота и всех женщин, которых похитили цари Шинера, Эллазара, Элама и Гоима. Все говорят, что невидимый бог Аврама поддержал его, как никакой другой бог. Он везет из Дамаска еду и золото. Его, прославляют по всему пути. Из-за этого он и задерживается, но он будет здесь меньше, чем через одну луну.

Когда танцы и костры развеяли ночной холод, когда радость и ликование опьянили жен, дочерей и сестер, Сара заметила, с каким удрученным лицом Элиезер продолжал допрашивать гонца, требовать доказательств, как сомневался в точности принесенных новостей. И как, когда у него больше не осталось сомнений, его лицо исказилось, и в нем читалась скорее ярость, чем ожидаемое облегчение.

Агарь была потрясена этим не меньше всех остальных.

— Ты не ошиблась в Элиезере. Прости меня за то, что я сомневалась в верности твоего суждения. Я думаю, что так бывает с женщинами, которые долго остаются без мужчины. Мы обманываемся даже простой улыбкой.

Она грустно засмеялась, потерянная и разочарованная, и, уткнувшись лицом в шею Сары, прошептала:

— Как я завидую тебе, потому что у тебя такой муж, как Аврам, победитель, который уже скоро окажется в твоих объятиях! Через несколько ночей все шатры Хеврона будут дрожать от наслаждения. Бедная я! Мне останется лишь заткнуть уши и выпить настой шалфея!

Сара ответила на ее ласку, отстранила ее, глядя на нее с неожиданной, почти испуганной нежностью.

— Что? — удивилась Агарь, рассмеявшись.

— Ничего, — ответила Сара.

* * *

Сара не пошла встречать Аврама при входе в лагерь, как остальные женщины. Она осталась в шатре. Когда он откинул занавес и увидел ее без покрывала, обнаженную, он затрепетал и, как в молодости, бросился к ней, застенчивый, восторженный, задыхающийся. Он упал перед ней на колени, осторожно обнял и прижался лицом к ее животу.

Пальцы Сары погрузились в его густые волосы. Как они поседели! Она коснулась глубоких морщин на его лбу, его обветренных плеч. Со временем его кожа огрубела, но светлая полоска на шее, там, где начиналась туника, защищавшая его от солнца, была все такой же белой, как молоко.

Она подняла его, раздела, поцеловала светлую полоску на шее, лизнула его маленькие рубцы, его мускулистый живот. От него пахло пылью и травой.

Сара затрепетала, когда он поднял ее, отнес на постель и открыл ее бедра, как открывают чашу с подношением.

Они не произнесли ни слова, пока не обрели дыхание страсти, став снова Аврамом и Сарой.

* * *

— Я пошел на войну, я сражался с помощью Всевышнего. Но не проходило дня, чтобы я не думал о тебе. Твоя любовь, я ее ощущал в силе моей руки и в моей воле к победе.

Сара улыбнулась, не перебивая его.

— Я думал о твоем гневе. Чем дальше уходил я от Ханаана и чем больше я побеждал, тем больше являлась мне справедливость твоих слов. На обратном пути Яхве обратился ко мне, и первые слова, которые я сказал Ему, были такими: «Всевышний, я иду перед тобой обнаженным! Наследник моего дома Элиезер из Дамаска. Ты не дал мне сына. Другой, не мой сын, возьмет все, что есть у меня!» Он ответил: «Нет! Этот не возьмет ничего. Все возьмет тот, кто выйдет из твоих чресл».

Аврам замолчал, дыша тяжело, обеспокоено. Сара теснее прижалась к нему. Он повторил:

«Все возьмет тот, кто выйдет из твоих чресл», так сказал Яхве. Мне больше нечего сказать. И я не понимаю, как это может быть.

— Я понимаю, — тихо сказала Сара, помолчав. — Твой бог не изменит моего чрева. Больше не стоит ждать. Но Элиезер был хуже, чем ты думаешь. Твоя смерть обрадовала бы его, все это видели.

— Мне рассказали. Но это не важно. Прогнав Элиезера, я не получу сына.

— Агарь даст его тебе.

— Агарь? Твоя служанка?

— Она красивая, и у нее уже был ребенок.

Аврам сидел молча, не смея взглянуть на Сару.

— Это я прошу тебя об этом, — настаивала Сара. — Аврам не может оставаться без наследника, зачатого его семенем. Твой бог сказал тебе это.

— Захочет ли Агарь? Я уже не молод.

— Она изнывает от желания иметь мужчину между своих ног, старого или молодого. К тому же она поклоняется тебе, как ты поклоняешься своему богу.

Аврам помолчал, ища в полумраке глаза Сары. Кончиками пальцев он нежно погладил ее губы.

— Ты будешь страдать, — шепнул он. — Это будет не твой сын.

— Я буду сильной.

— Я дам ей, Агари, наслаждение. Но ты будешь страдать.

Сара улыбнулась, скрывая свои затуманившиеся глаза.

— Я узнаю то, что ты испытал у Фараона.

 

Ревность

Но Сара оказалась не такой сильной, как думала.

Ей стало больно в первую же ночь, которую Агарь провела в шатре Аврама. Ложась спать, она вспомнила перламутровый рубец на спине Агари. Она подумала о губах Аврама, прикасающихся к этому рубцу, как они пробегают по нему легкими поцелуями.

Боль разлилась по ее животу, по бедрам, по шее. Она не могла заснуть до самого рассвета. Но у нее достало мужества оставаться в своей постели.

На следующее утро она избегала встречи с Аврамом и с Агарью, но в сумерках бронзовые иглы опять закололи у нее в груди. С наступлением ночи она стояла за занавесью своего шатра и слушала. Она слышала сладострастный смех Агари, ее стоны и даже дыхание Аврама.

Она вышла из шатра, чтобы немного остыть. Но еще яснее услышала игры своего мужа и своей служанки. Вдали от любопытных взглядов она скорчилась, как старуха, закрыв уши руками, плотно прикрыв веки. От этого стало только хуже. В своем ослеплении она увидела член Аврама, широкие бедра Агари, ее ненасытное желание. Она видела все, чего не могла видеть глазами.

И ее стало рвать, словно она была пьяна.

На следующий день она взяла флягу с молоком, оливки, баранью шкуру и ушла из лагеря на холм Кириат-Арба. Там она провела два дня, думая о детских лицах, и наконец уснула под звездами. В лагерь она вернулась с улыбкой на лице.

Агарь тоже улыбалась. Но ни одна, ни другая не решались посмотреть в глаза друг другу, пока Сара не рассмеялась, обняла Агарь и прошептала ей на ухо:

— Я рада. Но я ревную, это сильнее меня.

— Тебе больше нечего ревновать, — вздохнула Агарь. — Сегодня рано утром Аврам ушел в Ханаан взывать к Яхве и приносить жертвы повсюду, где он поставил жертвенники.

Сара больше не ревновала.

Она с нетерпением ждала новой луны и первой с радостью узнала от Агари о том, что кровь не текла у нее между ног.

С этого дня Сара почти перестала считать Агарь своей служанкой. Она окружила ее таким вниманием и нежностью, какой мать окружает свою дочь. Агари это понравилось и, хотя ее живот округлился совсем незаметно, она перестала молоть зерна для муки, предоставила служанкам убирать шатер и не поднимала никаких тяжестей. Женщины проводили с ней долгие послеполуденные часы, приносили ей медовые лепешки, благовонные масла и осыпали ее комплиментами, как если бы она была настоящей женой Аврама.

Она расцвела. Сара заметила, как губы ее округлились и стали шелковистыми. Скулы расширились, и даже глаза ее казались нежнее и ярче. Жесты ее замедлились, словно в танце. Она смеялась низким грудным голосом, откидывая назад плечи и выпячивая грудь. Она стала засыпать в любое время дня, словно была одна на свете, а просыпаясь, требовала еды.

При виде похорошевшей от счастья Агари, у Сары снова стало сжиматься горло от ревности. Она предусмотрительно уходила как можно чаще, стараясь найти себе занятия вдали от шатра, спала в объятиях Аврама, словно ища защиты, а может быть, желая вызвать неудовольствие Агари.

Однажды летним вечером, входя в шатер, занавесь которого была приподнята, чтобы в ней было больше воздуха, Сара увидела Аврама, стоявшего на коленях перед служанкой. Агарь приподняла свою тунику до самого подбородка, рука Аврама нежно касалась ее голого живота.

С остановившимся дыханием Сара выскользнула из шатра, но не смогла удержаться, чтобы не смотреть на Аврама, который, склонившись, приложил ухо к натянутому жизнью животу. Его белые волосы лежали на оголенных грудях Агари с потемневшими ореолами увеличенных сосков.

Она услышала ласковый шепот Аврама. Шепот, который ударом отозвался в ее сердце.

Она услышала хихиканье Агари. Услышала, как Аврам поцеловал огромный круглый живот. Услышала воркование Агари, подставлявшей все свое тело ласке Аврама.

С горящей головой, снедаемая ревностью, Сара выбежала из шатра, зная, что эта ревность уже никогда не покинет ее. Что она оказалась не такой сильной, как думала.

* * *

На седьмой луне своей беременности, Агарь однажды с отвращением оттолкнула еду, которую ей принесла Сара.

— Плохо приготовлено! — заявила она. — И приправа плохо выбрана. Такая еда не подходит женщине в моем положении.

Озадаченная Сара с минуту молча смотрела на нее, но тут же ее захлестнул гнев.

— Как ты смеешь так говорить со мной?

— Я только сказала, что мясо плохо сварено, — вызывающе настаивала Агарь. — Это не моя вина, так бывает.

— Ты думаешь, что, если я ухаживаю за тобой, то я стала твоей служанкой?

Агарь улыбнулась.

— Не сердись! Это нормально, что ты заботишься обо мне. Я ведь ношу ребенка Аврама.

Сара дала ей пощечину.

— За кого ты себя принимаешь?

Испуганно вращая глазами, держась одной рукой за щеку, другой поддерживая свой живот, Агарь закричала и позвала на помощь. Не обращая ни на кого внимания, отдавшись своему гневу, Сара продолжала кричать:

— Ты не жена Аврама. Ты только живот, который вынашивает плод его семени. И ничего больше! Ты просто чужой живот. Ты моя служанка, и мою служанку обрюхатили. На какие права ты рассчитываешь здесь? Быть может, на мои? Мои Сары, жены Аврама?

Вокруг них собрались женщины, пытаясь удержать Сару за руку, боясь, что она еще раз ударит Агарь. Сара с силой высвободилась.

— Не будьте идиотками. Я не собираюсь убивать ее!

Через мгновение она стояла перед Аврамом.

— Я уложила Агарь в твою постель, а сейчас, когда она беременна, она принимает себя за твою жену. Это невыносимо.

Лицо Аврама погрустнело.

— Я говорил, что ты будешь страдать.

— Я не страдаю, — солгала Сара. — Агарь не перестает проявлять ко мне неуважение. Она не может больше быть там, где я.

Аврам глубоко вздохнул, и спросил:

— Чего ты хочешь от меня?

— Ты должен выбрать между Сарой и Агарью.

Аврам безрадостно улыбнулся.

— Я давно сделал свой выбор. Ты моя жена, она твоя служанка. Делай, что хочешь, со своей служанкой.

— Я ее выгоню.

* * *

В тот же вечер Агарь в слезах покинула долину Хеврона, унося с собой свой большой живот и котомку на плечах.

Три дня Сара страдала от стыда за свою ревность. Ей было стыдно своей жестокости, своей непримиримости, своего пустого живота. Ей казалось, что она умирает.

Однако ничто не могло заставить ее бежать за Агарью, чтобы вернуть ее. Даже горестное лицо Аврама. Даже мысль о том, что изгнанный Элиезер из Дамаска, живший где-то в долине, будет радоваться тому, что снова станет наследником Аврама.

Утром четвертого дня Сара услышала радостные крики женщин, среди которых узнала голос Агари.

Сара выбежала из шатра, колеблясь между гневом и прощением. Но Аврам уже бежал впереди ее служанок.

Окруженная и обласканная женщинами Агарь плакала, смеялась и стонала, держа Аврама за шею. Она услышала, как Аврам нежно говорил ей:

— Ложись, ложись! Ты нам все расскажешь, но вначале ляг и поешь немного.

Ни мужчины, ни женщины не смели встретить взгляд Сары. Она подошла ближе. Лицо ее было сурово, но она проглотила свой стыд, свой гнев и свою ревность, чтобы послушать, какую еще басню расскажет Агарь, изображавшая раскаяние на лице, но с радостно блестевшими глазами.

— Это случилось вчера вечером. Мне хотелось пить, и я подошла к источнику на дороге в Шур, со страхом думая о том, что мне придется идти через пустыню. Вдруг я почувствовала что-то рядом с собой. Я говорю «что-то», потому что это был мужчина и не мужчина. У него не было лица, но у него была спина и был голос, который спросил меня: «Что ты здесь делаешь?» Я ответила: «Бегу от гнева Сары, моей госпожи, которая выгнала меня! Я умру в пустыне вместе с ребенком в моем животе!» Он еще ближе приблизился к моему уху и сказал: «Нет, возвращайся туда, откуда ты идешь. Ты родишь сына, назови его Исмаил. Яхве услышал твою жалобу, он знает об унижении, которому подвергла тебя твоя госпожа. Твой сын будет между людьми неукротимым, как дикая лошадь, и будет он против всех, и все будут против него, и будет он живым вызовом своим братьям». Вот что он сказал мне.

Сияющая Агарь замолчала. Никто не осмеливался произнести ни слова, задать вопрос. Белая голова Аврама качалась, словно от рыдания.

Агарь увидела суровое лицо Сары. Она перестала улыбаться, притянула руку Аврама к своему животу.

— Это правда. Вы должны мне верить. Тот, кто говорил от имени твоего бога, велел мне вернуться к тебе. Он сказал: «Если твоя госпожа еще раз унизит тебя, ты должна терпеть». Я и вернулась, чтобы ты мог принять твоего сына, взять его на руки, как только он выйдет из моего чрева.

Сара подумала: «Ложь! Это она меня унижает, меня, Сару, свою госпожу, она обращается со мной, как со служанкой. Кто поверит ей? Бог Аврама говорил с ней! Опять ложь! Басни, которым Аврам поверит».

Но Сара ничего не сказала. Она не прогонит Агарь во второй раз, чтобы оказаться в глазах остальных еще более жестокой, еще более ненавистной. Да и не стоит этого делать. Аврам с повлажневшими глазами гладил живот Агари.

— Я верю! Я верю тебе, Агарь! Я знаю, как Всевышний дает знать о Своей воле. Отдохни, побереги себя и роди моего сына.

Он повернулся, ища глазами Сару.

— Не забывай, что Сара — твоя госпожа. Если бы не она, я бы никогда не пришел к тебе, чтобы иметь сына. Не пользуйся своим счастьем, чтобы вызывать ее ревность и слабость.

Сара удалилась, прежде чем Аврам закончил свою фразу.

Она больше никогда не показывала своей ревности, которая, однако, жгла ее, как сухую ветку.

Когда Агарь почувствовала первые боли, Сара позвала повитух, сама приготовила чистое белье, успокаивающие мази, нагрела воду с травами и убедилась, что все шло хорошо. Потом она ушла в свой шатер, села в самый дальний угол и закрыла уши, чтобы не слышать ни криков роженицы, ни криков новорожденного.

На следующий день она пришла поцеловать лоб сына своего мужа, которого назвали Исмаилом. Она улыбалась радости Аврама, который, подняв новорожденного к небу, взывал к имени Яхве. Потом она вышла из лагеря и шла много часов подряд, приподнимая свою тунику, чтобы ветер долины остудил пламя сжигавшей ее ревности.

Аврам же понес свое счастье по всему Ханаану, благодаря Бога за сына, которого ему дала Агарь. Но он вернулся очень скоро и, забросив свои разглагольствования в черно-белом шатре, проводил время рядом с Агарью, целыми днями кормившую Исмаила грудью. И оттуда раздавался смех Аврама, которого Сара никогда у него не слышала.

Как только мальчик подрос, Аврам начал играть с ним. Целыми часами под растроганным взглядом Агари, они играли, кричали, лепетали и, обнявшись, катались по ковру или по сухой траве. Они придумывали птиц в небе, играли с насекомыми, смеялись от счастья без всякой причины.

Испытывая тошноту от их криков, сломленная их счастьем, Сара потеряла сон. У нее появилась привычка выходить из своего шатра в середине ночи и бродить, словно призрак. Свежему воздуху и темноте иной раз удавалось загасить огонь сжигавшей ее ревности.

Но гордыня по-прежнему не позволяла ей показывать свои страдания. Она заставляла себя брать Исмаила на руки, укачивать его, вдыхать его теплый ребячий запах. Полная нежности, с полузакрытыми глазами, она клала его маленькую голову себе на шею и держала, пока он не засыпал. Потом она снова скрывалась, дрожа от жара, и даже слезы не могли освежить ее пылающие щеки.

Так она держалась некоторое время, которое показалось ей бесконечным. Она исхудала. Красота ее стала странной, почти прозрачной. Ее кожа не покрылась морщинами, но стала шероховатой, более плотной, словно сгоревшей изнутри. Сара не выносила ничьих прикосновений, даже прикосновений рук Аврама.

* * *

На вторую зиму после своего рождения Исмаил начал ходить, смеясь, ломать горшки, лепетать свои первые слова. Однажды он споткнулся о ноги Сары. Она наклонилась, как обычно, чтобы взять его на руки. Исмаил нахмурился и оттолкнул ее руки. Он смотрела на нее, как на незнакомку. С мрачным взглядом, он издал крик, словно маленький испуганный хищник, и с воплем бросился к Агари.

Сара отвернулась, словно ребенок ударил ее.

Невыносимая ревность спалила ее до самых костей.

В сумерки Сара поднялась на вершину холма Кириат-Арба. Было холодно, почти морозно, но ее тело горело, словно к нему приложили горячие угли. Она вспоминала взгляд Исмаила, вспоминала все, что ей пришлось вынести сезон за сезоном, и поняла, что это больше, чем она может вынести.

Рядом с дорогой она услышала шум реки. Не думая ни о чем, Сара бросилась в ледяную воду. Река оказалась неглубокой, но бурный поток бился о ее тело. Сара опустила лицо в воду, подумав, что если долго стоять в ледяной воде, то ее тело сдастся, вода смоет ее красоту и ее возраст наконец проступит на ней. Как на забытом яблоке, как на сухой ветке, сломанной порывом ветра.

Вот что она должна сделать. Она будет стоять в воде, пока ее плоть наконец не сдастся! Река крушит даже самые твердые камни, может быть, она сможет сокрушить эту бесполезную красоту?

Дрожа от холода, она подняла глаза к небу, на котором появились первые звезды. Тысячи звезд, которые, как говорили старики в ее детстве, великие боги Ура установили одну за другой. Она вспомнила строки, которые выучила, когда была Священной Служительницей, ничего не знающей и жадной к жизни: Когда боги создали женщину;

Они тяжело работали и долго трудились,

Большим был их труд,

Бесконечной была их работа…

И тогда из ее горла вырвался крик, от которого задрожало все вокруг:

— Яхве, помоги мне! Всевышний Бог Аврама, помоги мне! Я больше не могу выносить своего пустого чрева, не могу выносить этой сжигающей меня ревности. Слишком долго длится испытание. Яхве, ты обратился к Агари! Ты сжалился над ней, и Ты помог ей! Ты услышал жалобу моей служанки, но меня, жену Своего избранника, Ты не хочешь знать! Как тяжело Твое молчание! О Яхве! Ты не можешь быть богом только Аврама! Как сможет он родить народ, если он не может зачать жизнь в моем теле? Откуда пойдет начало, если Сара пуста, как голод? Как можешь Ты обещать народ моему мужу, если моя жизнь не может зачать другую жизнь? Если Ты такой могущественный, как говорит Аврам, Ты все знаешь. Ты знаешь, почему я совершила грех с травами кассаптю. О, Яхве, я сделала это из любви к Авраму. Если Ты не можешь простить мне ошибку, совершенную в неведении молодости ради моей любви, то почему Ты вселяешь надежду в сердце Аврама? О, Яхве, помоги мне!