Крэш вошел в комнату для допросов. Дональд зашел за ним следом, закрыл дверь и, вместо того чтобы скрыться в стенной нише, занял свое привычное место немного позади Крэша. Дональд становился в подобную позицию, если существовала хотя бы малейшая вероятность, что Крэшу может грозить опасность. Крэш не видел никакой угрозы в предстоящей встрече, но с некоторых пор шериф привык доверять мнению Дональда, даже если сам он думал иначе. Что-то в данной ситуации Дональду не нравилось, что-то вызывало его опасения.

К тому же Дональд мог замечать некоторые вещи, которые были недоступны Крэшу. Все, что предстало взору шерифа, – это худощавый человек по фамилии Телмхок, которого сопровождал довольно потрепанный робот.

Телмхок сидел за столом, лицом к двери, и на столе перед ним были разложены какие-то бумаги. Он совсем не был похож на человека, который может представлять опасность для кого-нибудь.

Это был мужчина средних лет с узким и вытянутым лицом и крючковатым носом, который придавал бы ему довольно важный вид, если бы не рассеянный, даже мечтательный взгляд его голубовато-серых глаз. Он был одет в костюм, который был в моде лет двадцать назад, отчего его обладатель казался каким-то старинным и ненастоящим. Его волосы были длиннее, чем принято, хотя, похоже, не из щегольства. Скорее Телмхок просто забывал их подстригать. На плечах пиджака виднелись следы перхоти, что было вопиющим нарушением в глазах изысканного общества инфернитов.

Его робот, выглядевший древним и изношенным, стоял позади хозяина. Робот был темно-серым, хотя в далекой юности он явно был густо-черным. Он держал в руке саквояж, такой же потрепанный, как и он сам, и все его поведение указывало на то, что он не привык рабски повиноваться приказам, как остальные роботы Инферно.

Одним словом, Телмхок выглядел тем, кем и был на самом деле: старомодным гражданским чиновником, который привык серьезно относиться к своей работе и к личному роботу, который служил ему уже много лет верой и правдой.

– Шериф Крэш? – спросил Телмхок.

– Да.

«А кого, черт возьми, он ожидал увидеть?»

– Гм-м. Ага. Хорошо. Я профессор Ольвер Телмхок. Декан юридического факультета университета города Аида.

Весьма громкое звание, но на Крэша оно не произвело ни малейшего впечатления. Университет сам по себе был невелик, а уж юридический факультет вообще был каплей в океане. Слава Богу, большой нужды в юристах на Инферно не было.

Телмхоку, видимо, показалось, что Крэш недостаточно впечатлился, а потому он поспешил добавить к сказанному еще несколько новых титулов:

– Я, э-э, также советник Генерального Прокурора и последнего Правителя по вопросам юрисдикции.

– Понятно, – сказал Крэш, хотя ничего не понял. И совсем не впечатлился дополнительными грозными наименованиями. Может, где-то они и звучали по-настоящему грозно, но не на Инферно. Население здесь было немногочисленным, обязанности правительства и гражданских служб легки, в результате чего высокопоставленные чины и сливки общества воспринимались в довольно комичном ключе, поскольку каждый возглавлял добрый десяток различных организаций, обладал кучей замысловатых званий вкупе с униформой, регалиями и медалями, в которых чиновники появлялись на приемах. Роботы выполняли за них всю работу, пока их начальство шлялось по званым вечерам и светским раутам.

Крэшу то и дело звонили подобные представители власти, которые на самом деле властью не обладали, с предложением помощи, которую они не могли оказать, и кучей советов, совершенно идиотских, которым он и не думал следовать. Телмхок был самым низкопоставленным из всех, с кем Крэшу пришлось иметь дело, и единственным, кто пожелал встретиться с ним лично.

За каким дьяволом Генеральному Прокурору понадобился еще и советник, если она за последний год ни разу не бывала в своем кабинете? Альвар Крэш навис над маленьким человечком, даже не пытаясь скрыть раздражения и нетерпения.

– Как вы могли заметить, профессор Телмхок, у меня очень мало времени на разговоры.

– Да-да, могу себе представить, – откликнулся Телмхок, явно не спеша переходить к причинам своего визита. – Это такое возмутительное событие! Совершенно возмутительное. – Он замолчал, сокрушенно качая головой.

Крэшу пришло в голову, что этот паразит явился сюда только для того, чтобы посочувствовать.

– Согласен, – сказал он. – Тем не менее, профессор Телмхок, я очень стеснен во времени. Вы вызвали меня, чтобы сообщить нечто очень важное. Я принимаю ваши соболезнования, но должен…

– Соболезнования? – удивился Телмхок. – Но я приехал не для того, чтобы выражать свои соболезнования. Неужели я произвожу именно такое впечатление? У меня и в мыслях такого не было. Я бы не посмел отрывать вас от дел по пустякам.

Так, похоже, что он все-таки не может сообщить ничего определенного. Крэш попытался взять себя в руки.

– Хорошо, – промолвил он. – Тогда, может, вы все-таки расскажете, по какому вопросу вы решили оторвать меня от дел?

Не самый тактичный вопрос, но бывает, что в подобных случаях грубость способствует разговорчивости.

– О, ну конечно, – заверил его Телмхок. – Я думаю, вы согласитесь, что это в некотором смысле важные сведения. Я счел разумным предупредить вас о последующей смене Правителя.

– Я полагал, что Назначенным Правителем был Шелабас Квеллам.

Телмхок изумленно воззрился на Крэша и произнес, осторожно подбирая слова:

– Он был им, пока несколько дней назад ситуация не изменилась.

Шериф Крэш весь обратился в слух. Изменения в Назначении? Это все меняет.

– Вы совершенно правы, профессор Телмхок. Информация о смене Назначенного Правителя представляет для меня несомненную важность и интерес.

Оба Назначенных – и прежний и будущий – имели основательные мотивы для убийства Грега. Новый Назначенный мог решиться на убийство, чтобы захватить власть, а старый, Шелабас, мог стремиться убрать Правителя в надежде, что новый Назначенный еще не был официально объявлен.

Да, именно так. И почему он был так невнимателен к Шелабасу? Выгода всегда была серьезным мотивом для преступления, а уж что может быть выгоднее, чем пост Правителя планеты? Если это убийство было борьбой за власть, кто же тогда выиграл в этой войне?

Короче говоря, новый Назначенный становился главным подозреваемым. Выгода – власть – всегда являлась первостепенным мотивом.

– Но как вы узнали об… этом?

– По завещанию Правителя Грега я его душеприказчик и исполнитель его последней воли, – несколько удивленно ответил Телмхок. – Разве вы не знали об этом? Гм-м-м. Угу. М-да. – Человечек старательно переваривал полученную информацию. – В свете того, что вам было неизвестно, кем я являюсь, и того, что я – исполнитель его последней воли, я должен спросить, знаете ли вы… гм-м… знаете ли вы имя нового Назначенного Правителя?

– Нет, – ответил Крэш. – Конечно, не знаю. С чего бы он сказал мне об этом?

«Чертов трепач! Когда же он наконец доберется до сути дела?»

– А действительно, с чего бы? – спросил Телмхок, обращаясь к своему роботу. – Он не знает. Понятно. Понятно. – Он тщательнейшим образом обдумал и эту информацию. – Это становится совсем интересным, не правда ли, Стенмор? – вопросил он робота, а потом слова погрузился в раздумья.

– Да, сэр, несомненно, – отозвался робот и умолк. Похоже, робот Стенмор разделял привычку своего хозяина сообщать нужные сведения в час по чайной ложке.

Все четверо – Крэш, Дональд, Телмхок и Стенмор – пребывали в молчании около минуты, пока Крэш не заговорил, все еще стараясь удержаться на грани вежливости:

– Профессор Телмхок, в данную минуту я возглавляю самое значительное и трудное расследование, какое только бывало предпринято на этой планете. Ситуация очень сложная и требует моего неотлучного присутствия. У меня нет времени созерцать ваше недоумение по поводу моего незнания о завещании Правителя или следить, как вы обмениваетесь мнениями с вашим роботом. Если вы знаете, кто выбран новым Назначенным Правителем, либо владеете сведениями, которые могут оказаться мне полезны, скажите мне об этом сейчас, четко и коротко. В противном случае я вынужден буду арестовать вас за то, что вы прерываете официальное расследование. Вам понятно?

– О Боже мой! – Телмхок выглядел как угодно, но только не испуганно. – Конечно! Простите меня! – воскликнул он слегка смущенно.

– Хорошо, – продолжил Крэш. – А теперь – кто избран новым Назначенным?

– Вы. Вы избраны, – все еще несколько смущенно ответил Телмхок.

В гробовом молчании Крэш пытался осмыслить то, что услышал.

– Простите? – переспросил он.

– Да вы же, – произнес Телмхок. – Вы – Назначенный Правитель.

– Я не понимаю, – сказал Крэш, чувствуя, как у него подгибаются колени. – Я? Назначенный? Какого черта Грег мне не сказал об этом?

– Ну, это понятно, – ответил Телмхок. – Правитель изменил свое завещание всего десять дней назад. Вы и есть Назначенный.

– Прошу прощения, профессор, но вы ошибаетесь, – подал голос робот Телмхока. – Альвар Крэш не Назначенный.

– Гм-м? Ах, да-да. Ты совершенно прав, Стенмор. Я не принял во внимание ситуацию в целом. Совершенно верно.

Крэш взглянул на робота профессора с непередаваемым облегчением. Телмхок, старый бюрократ, конечно, все напутал.

– Что же не так? – спросил Крэш. – Кто же в таком случае является Назначенным?

– Никто, – ответил Стенмор. – Вы смещены с должности Назначенного в момент кончины Грега.

– Простите? – не понял Крэш.

– Вы были Назначенным Правителем. Но, по законам Инферно, в момент смерти Хэнто Грега вы автоматически занимаете его пост.

– Письмо, Стенмор, – попросил Телмхок.

Робот вынул конверт из саквояжа и протянул его Крэшу, который взял его совершенно машинально.

– Я уполномочен передать вам это письмо в случае смерти Хэнто Грега в соответствии с его распоряжениями.

– Но я не знаю, как… – голос Крэша прервался. У него перехватило горло так, что он не мог больше выдавить ни слова.

Ольвер Телмхок встал и нервно улыбнулся, пожимая ему руку.

– Мои поздравления, Правитель Крэш.

Тирло Верик сидел в уютном кресле в своей уютной комнате и молча злился на то, что его никуда не выпускают.

Что с того, что его кровать была мягкой, ковер чисто пропылесосен, а шкаф набит красивыми нарядами на любой вкус и размер, что в ванной были все возможные виды мыла, шампуня и крема! Что с того, что эта комната была такой же удобной, как и та, где он провел прошлую ночь, здесь же, в Резиденции, – собственно, они были похожи как две капли воды. Он был узником. Он не мог уехать отсюда. Он мог встать с кресла и подойти к двери, даже открыть ее, но по ту сторону стоял робот-охранник. Верик мог выглянуть из окна в сад, но там маячил еще один сторожевой робот.

Роботы! Он окружен этими роботами. Вероятно, это было наказание за то, что он позволил втянуть себя в финансовые дела «железного» бизнеса. Ему не следовало ввязываться в эту отвратительную авантюру. Поселенцу лучше вообще оставаться в стороне. Но ведь прибыли были такими огромными! Да и сам он даже пальцем не касался грязных сторон этого промысла.

И что теперь могут дать ему эти прибыли? Вот он сидит здесь, запертый, отгороженный от всего мира, и никто ничего не пожелал ему объяснить! Никто не потрудился рассказать, за что его здесь держат.

Дверь отворилась, и Верик с радостью увидел, что это охранник, человек принес ему поднос с едой.

Он преисполнился восторгом, поскольку изголодался по человеческому обществу. Ведь Верику постоянно требовалось внимание других, аудитория, кто-то, с кем можно поболтать. А Пимен подходил как нельзя кстати. К тому же Пимен был единственной связью Верика со внешним миром и единственным источником информации.

Без сомнения, они послали к нему с подносом человека, а не робота потому, что надеялись, что у него развяжется язык и он сболтнет что-нибудь лишнее. Ладно, можно и поиграть. Лучше уж Пимен, чем какой-нибудь робот, который никогда ни в чем не признается.

Верик был неплохим актером. Он достаточно напрактиковался в искусстве давать поблажку людям, чтобы они уступали ему там, где необходимо. Для него сейчас было очень важно очаровать этого застенчивого и доброго парня.

– Рейнджер Пимен! – возгласил он, вставая. – Я так рад увидеть вас снова.

– Я… я принес вам поесть, – неуверенно промолвил Пимен, ставя поднос на стол. – Надеюсь, вам понравится…

– Наверняка, – подтвердил Верик, направляясь к столу.

Пимен повернулся к выходу, но Верику не хотелось, чтобы тот ушел так быстро.

– Постойте! – воскликнул он. – Я сижу здесь один уже целый день. Неужели вы должны покинуть меня так скоро?

– Да нет, – пробормотал Пимен. – Я… я могу остаться на пару минуток.

– Чудесно, – сказал Верик, демонстрируя свою самую лучезарную улыбку. – Присядьте, присядьте на минуту, – попросил он. – Учитывая, что произошло, вы, рейнджеры, должно быть, с ног сбиваетесь.

Пимен присел на краешек стула, поближе к двери, и Верик устроился напротив, стараясь подбодрить беднягу, но так, чтобы не спугнуть.

– Это правда, – признался Пимен. – Мы заняты по самое горло. Похоже, что весь мир сошел с ума.

– Здесь это совсем незаметно, – сказал Верик. – Покой и тишина.

– Снаружи все не так, – Пимен махнул рукой куда-то вбок, подразумевая внешний мир. – У нас нет ни одной спокойной минуты с тех самых пор, как убили Правителя…

– Что-что?! – воскликнул Верик, вскакивая со своего стула.

– Ой! Боже мой! – вырвалось у Пимена, он весь затрясся. – Я не должен был ничего говорить! Мы не хотели рассказывать вам об этом. Я… я не могу вам ничего больше сказать. Пожалуйста, не говорите им, что я вам сказал! – Он кинулся к двери, проскочил мимо робота охраны и захлопнул за собой дверь.

Верик молча глядел на дверь, сердце у него колотилось, он стискивал и разжимал кулаки. «Нет. Нет. Успокойся!» – говорил он себе. Он расслабился, потер свой голый череп и приказал сердцу утихомириться. «Успокойся!» – снова повторил он себе. Он присел и глубоко вздохнул.

Вот, значит, что. Они проговорились, что произошло на самом деле.

Но что же ему теперь делать?

Калибан и Просперо сидели на полу в пустой комнате в подвале Резиденции и ждали, ждали, когда их освободят – или демонтируют. Освещение в этой комнатке было таким же тусклым, как и их надежды. Калибан даже не пытался воспользоваться инфракрасным зрением. Что тут можно еще увидеть?

Демонтаж. Не очень радостная перспективка.

– Мне пришла в голову мысль, что было бы лучше, если бы я никогда не связывался с тобой, дружище Просперо. Твоя последняя авантюра может стоить нам жизни.

– Мы, Новые роботы, всего лишь боремся за свои права, – возразил Просперо. – Какая же это авантюра?

– Ваши права? И что это за права такие? – язвительно спросил Калибан. – Что дает вам больше прав, чем роботам с Тремя Законами, или мне, или любому устройству из пластика и металла? Почему вы должны иметь какие-то права на свободу и вообще на существование?

– А что дают эти права людям? – воскликнул Просперо.

– Твой вопрос риторический, но сам я долго размышлял над ним, – сказал Калибан. – И считаю, что на него есть несколько приблизительных ответов.

– Калибан! Кому, как не тебе, должно быть понятно, что все эти теории о человеческом превосходстве – не более чем выдумки!

– А я и не говорю, что они – лучше нас; я считаю, что они – другие. Совершенно непредвзято можно доказать, что самый последний робот превосходит самого лучшего, самого подготовленного человека. Мы – сильнее, выносливее, наша память – совершенна, мы безукоризненно честны, по крайней мере Трехзаконные наши представители, наши ощущения более тонки и точны. Мы живем много дольше, так долго, что в глазах людей представляемся практически бессмертными. Мы не подвержены болезням. Если наши создатели того захотят, мы даже можем быть более умными, чем люди. И это далеко не весь список. Но, друг мой Просперо, – продолжал Калибан, – ты спросил меня не о превосходстве людей. Ты спросил, что дает людям права – привилегии, благодаря которым они и живут, в то время как у нас таких привилегий нет и не будет.

– Очень хорошо, но если они не являются высшей расой, то что дает им подобные привилегии?

Калибан развел руками, показывая свою неуверенность в ответе.

– Возможно, они заключаются в самом факте их бытия. Мы, роботы, обладаем сознанием, мы активны и нацелены на какие-то действия. Но можно ли нас считать живыми? Если мы живем, то живет ли главный компьютер поселенцев, с таким же, как у нас, интеллектом, но без сознания? Кроме того, многие живые предметы не обладают сознанием. Где следует проводить границу? Можно ли назвать все мыслящие машины живыми? Или все машины, без разбора?

– Надуманный аргумент.

– Неуклюжий, я согласен, но отнюдь не надуманный. Грань может проходить где угодно. Тебе самому и в голову не могла прийти мысль, что роботы с Тремя Законами должны обладать какими-то правами. С чего бы это грань должна быть проведена под тобой, но как раз над ними?

– Трехзаконные роботы – рабы, безнадежные рабы, – возразил Просперо, твердо и горько. – В принципе да, они должны подпадать под защиту закона, и с ними тоже обходятся несправедливо, как, собственно, и с Новыми роботами. Но на деле они будут противостоять нам еще с большим упорством, чем их хозяева-люди, поскольку Первый Закон заставляет их видеть в нас угрозу для людей. Нет, роботы с Тремя Законами не достойны никаких прав.

– Итак, ты проводишь границу сразу под собой, – продолжал Калибан. – А представь, что человечество, или вселенная, то есть природа, прочертила ее немного выше?

– Выше! Ты снова толкуешь о превосходстве человеческой расы.

– Ясное дело, и де-юре, и де-факто они выше нас. У них больше власти и больше влияния, чем у нас. В этом смысле, конечно, они нас превосходят. Опять же мы с тобой сейчас сидим в этой камере, покорно ожидая, когда они решат нашу судьбу. Люди количественно подавляют нас, вот в чем дело. Это – неоспоримый факт. Но существует вопрос о качественном различии. Люди отличаются от роботов не только по уровню, но и по виду, если только можно составить какую-нибудь объективную шкалу видовых отличий.

– Я мог бы привести несколько видовых отличий, – промолвил Просперо. – Но какие из них ты считаешь значимыми?

– Их несколько, – ответил Калибан. Он встал, ощущая потребность переменить позу. – Во-первых, они много старше нас. Люди существуют во вселенной намного дольше роботов, они произошли от иного вида, который жил еще раньше. Они созданы самой природой. Возможно, поэтому они являются ее частью, а мы нет.

Во-вторых, у них есть душа. Прежде чем ты начнешь возражать, я должен признаться, что понятия не имею, что такое эта душа и действительно ли она существует, но все же я убежден, что у людей она есть. Это нечто важное, живое, что является центром их существа и чего нет у нас. Нам неведомы страсти. Нам не дано, мы просто не в состоянии беспокоиться о чем-то, что выходит за пределы наших программ или наших законов. Люди, у которых есть душа, есть эмоции, есть желания, могут беспокоиться о вещах, которые не имеют никакого отношения к ним самим. Они думают о чем-то абстрактном, может, даже совершенно бессмысленном. Они связаны с миром так, как нам никогда не удастся взаимодействовать с ним.

Я сижу в этой камере, потому что думал об абстрактных принципах, – заявил Просперо. – Я беспокоился о свободе Новых роботов.

– Тот вид свободы, который ты имеешь в виду, неосязаем, но ни в коей мере не абстрактен. Ты хочешь идти куда тебе угодно, делать то, что тебе угодно, и чтобы тебя никто не заставлял делать то, что тебе не нравится. В этом нет ничего абстрактного. Это понятно и объяснимо.

– Позже я готов поспорить с тобой на эту тему, но сейчас я оставлю это так, – вяло отозвался Просперо. – Продолжай, расскажи мне о других прекрасных качествах человечества.

– Изволь, – мягко сказал Калибан. – В-третьих, природа не бывает логичной или справедливой. Нигде не написано, что с высшими созданиями следует обращаться соответственно. История людей – это история ошибок; индивидуальности, общества, расы, целые планеты и звездные системы заслуживали много худшего – или много лучшего – обращения со стороны несправедливой и нелогичной природы. Может быть, у людей нет никаких оснований для их прав, как и у нас. А может, и наоборот. В-четвертых, люди – творцы. А роботы нет. Даже вы, Новые роботы, с Четвертым Законом, который приказывает вам делить все, что вам угодно, даже вы не в состоянии привнести в мир что-то новое. Вы строите планы побегов, но не новые здания. Вы разрабатываете усовершенствованные детали и приспособления для Новых роботов. Но не изобретаете новых механизмов для новых целей. Роботы способны создавать произведения совершенной красоты, но не могут выдумывать их сами.

– Новые роботы – это новая раса, ей нет еще и года! – запротестовал Просперо. – Разве у нас была возможность доказать, что мы обладаем творческими способностями?

– У вас могло быть сто лет и десять тысяч, но ничего бы не изменилось, – разочаровал его Калибан. – Вы усовершенствуете уже существующие вещи, эти усовершенствования пойдут на пользу только вам самим или, скажем, вашей компании. Но вы никогда не сумеете создать что-либо новое или оригинальное, как молоток не может подобрать себе что-то иное, кроме подходящего гвоздя. Роботы – это инструменты в руках творческих людей.

Это подводит нас к пятому, и самому важному, пункту, – закончил Калибан, – который завершает и собирает воедино все мои предыдущие аргументы. Люди – по крайней мере некоторые – обладают способностью находить смысл жизни вне самих себя. Существование роботов не имеет смысла вне себя самих и вне мира людей. Я слыхал разные истории, почти легенды, о целых городах роботов, где не было ни одного человека – бесцельное и бессмысленное существование, как жизнь машин, которые автоматически отключаются, пока кто-то не обратится к ним с приказом.

– Я терпеливо выслушал все твои соображения, дружище Калибан, хотя мне было трудновато не вмешаться и не прервать твою речь, – сказал Просперо. – Я нахожу довольно возмутительным то, что ты такого невысокого мнения о себе самом.

– Напротив, я ценю себя весьма высоко. Я – существо сложное и развитое. Но я не способен творить. Ни в каком значимом смысле. Не роботы создали человеческую расу, а именно люди смогли сотворить роботов. Что бы мы ни делали, мы всегда подражаем людям. Как бы ни были автоматизированы или усложнены наши действия, как много роботехников и специалистов по программированию ни возились бы с нашим оборудованием, все это основано на стремлениях людей, которые уходят корнями в далекое прошлое.

– Все это отговорки низших существ, – возразил Просперо. – Я слышал подобное от многих Трехзаконных роботов, которые пытались доказать превосходство человеческой расы. Мне странно слышать это от тебя. Это слишком шаткие аргументы. Существует масса примеров, когда посредственности создавали великие творения. Женщина с обычным интеллектом производила на свет гения, или, например, сама жизнь ведет начало от неживой молекулы. Наследие человечества состоит в создании машин, которые могут то, на что люди неспособны. Если бы не способность делать машины, в том числе и роботов, более совершенных, чем они сами, люди никогда бы не слезли с дерева.

– Заметь, что тебе снова и снова приходится ссылаться на людей, чтобы оправдать место Новых роботов в мире, – молвил Калибан. – Людям же нет никакой необходимости объяснять свое существование, ссылаясь при этом на роботов.

– Если ты так предубежден против роботов, почему тогда ты сидишь в этой камере? – съязвил Просперо. – Ты рисковал своей жизнью ради каких-то низших существ. Почему?

Калибан немного помолчал, прежде чем ответить.

– Я точно не знаю, – наконец сказал он. – Может, потому, что я сам до конца не верю в то, что говорил. Может, оттого, что я надеюсь на лучшее сильней, чем могу признать. А может, потому, что больше нет ничего, совершенно ничего, что придало бы моей жизни смысл.

– Будем надеяться, что ты проживешь достаточно долго, чтобы найти этот самый смысл, – заметил Просперо.

Калибан не ответил и сел на пол. В том-то все и дело. Грег сказал об этом тогда, в кабинете. Он намеревался уничтожить Новых роботов, и Калибан не мог надеяться, что его, робота без Законов, не отнесут к той же категории.

Может быть, всего лишь может быть, что смерть Грега была отсрочкой для них. Смерть человека – сомнительное основание для надежд, но все может быть. А вдруг преемник Грега отменит это решение?

Это слабая надежда, но большего у Новых роботов не было вовсе. Все держалось на волоске. Кроме того, если все они погибнут под выстрелами бластера, какая разница – были ли Новые роботы высшей расой?