Калибан сидел в кромешней темноте в каком-то заброшенном закоулке подземного лабиринта. Одинокий, загнанный охотниками, он не решался включать даже инфракрасный фонарь и сидел во мраке. Калибан не отваживался делать ничего, по чему его могли бы выследить. Ему не хотелось снова срываться с места и бежать от погони.

Трудно было вообразить, что положение его может оказаться еще хуже, но совсем недавно именно так и случилось. Калибан размышлял о неудачной, едва не ставшей гибельной попытке найти помощь и сочувствие у других роботов. Собственно, на кое-какие вопросы ответ он все же получил. Когда в тебя стреляют, очень быстро учишься понимать, что к чему. Если, конечно, повезет и останешься после этого в живых. Такие переделки сильно проясняют соображение.

Теперь Калибан знал, что роботам доверять тоже нельзя. Они тут же на него донесут по этой внутренней связи, о которой проболтался Горацио. Но Калибан узнал и еще кое-что.

Эти Три Закона, о которых толковал тот же Горацио. И рассудок, и что-то иное, неуловимое, скрытое где-то среди переплетения логических цепей его мозга, подсказывало Калибану, что эти Законы, чем бы они ни были, – та самая разгадка, которую он так упорно ищет. Законы – ключ ко всему. Надо узнать, что они такое, узнать, как они действуют, и головоломка будет разгадана!

Каким-то образом эти Законы определяют поведение всех роботов. В этом Калибан не сомневался. Законы имели также какое-то отношение к странной уверенности тех поселенцев, что Калибан будет тупо стоять и ждать, когда его уничтожат. Законы должны объяснять, почему тот глупый толстенький человечишка ожидал, что Калибан бросится тащить его покупки. Когда Калибан узнает, что это за Законы, станет ясно, почему всякий становится его врагом из-за тягчайшего преступления – незнания этих самых Законов.

Никаких логических доводов в пользу того, что, зная Законы, он наверняка будет в безопасности, Калибан привести не мог. Но он уже знал на собственном опыте, что логика и здравый смысл сами по себе не могут его уберечь в этом странном мире, который никак нельзя назвать ни разумным, ни логичным. Возможно, здравомыслящему существу удастся вписаться в этот мир, если оно будет следовать его Законам. Вероятно, эти Законы каким-то образом ограничивают мысли и действия, защищая порядки, установленные на основе нелогичных верований, или случайных совпадений, или мертвого груза прошлого.

Если Калибан познает эти Законы, он, возможно, поймет этот мир. По крайней мере, это разумно и логично. Опять же он не видел, каким образом знание Законов могло бы ему повредить. И если эти Законы содержат такие условности, которые Калибан решит соблюдать, то ничто не помешает ему так и сделать. В любом случае, знание Законов кажется весьма полезным и, по-видимому, никакого вреда причинить не должно.

Калибан на время оставил Три Закона и задумался над еще одной проблемой. Из всего, что Калибану довелось пережить, следовало: из всех врагов наиболее опасны шериф и его полицейские. Другие тоже могли причинить кое-какие неприятности или вызвать полицию, завидев Калибана, но только полицейские преследовали его так упорно и решительно, не стесняясь в средствах.

Итак, перед ним стояли две важные задачи: исследовать природу Трех Законов и не попасться полицейским. И чем лучше получится последнее, тем больше надежды на то, что ему удастся разобраться с первым.

Но мало было просто не угодить в лапы шерифу. Потому что шериф хотел убить его, а Калибан хотел жить. Это побуждение, желание, необходимость Калибан успел хорошо познать – даже больше, чем познать. Он прочувствовал всем своим существом жажду жизни, глубокую внутреннюю потребность жить. И тут не было даже намека на какой-нибудь выбор. Это было необходимо и естественно – жить.

Калибана поразила эта мысль. Действительно, сама по себе она была весьма примечательной. Калибан припомнил, каким был сразу после пробуждения. Тогда необходимость собственного физического существования казалась просто логичной и разумной. Но за последние несколько дней все решительно изменилось. С каждым новым усилием, с каждой новой победой в борьбе за выживание желание жить становилось сильнее и глубже.

И еще Калибан понял, что простого выживания, сохранения физического существования ему недостаточно. Если бы это было так, ему нужно было бы всего лишь забраться поглубже в какой-нибудь заброшенный закоулок лабиринта и прятаться там сколь угодно долго. Такой образ действий прекрасно решил бы все неприятности с полицейскими и прочими. Самый верный способ остаться в живых. Но нет, этого Калибану было мало. К чему такое бесцельное существование? Чтобы в полной мере жить, мыслить, чувствовать, нужно гораздо больше, чем вечно сидеть в беспросветном мраке сырых тоннелей.

Жизнь – это гораздо большее. Жизнь дана совсем для другого. Калибан знал это наверняка, хотя пока не понимал полностью, для чего именно. И, похоже, узнает еще очень и очень не скоро. Одно он понимал ясно: для того чтобы жить полной жизнью, нужно общаться с себе подобными, мыслящими существами, а не только с самим собой. Каждый человек или робот дает всем, кто его окружает, какую-то частицу смысла существования. Их всех связывают такие запутанные, сложные отношения, зачастую глубоко скрытые за условностями, что сами они даже не подозревают о связи. Но совершенно ясно, что любой человек, любой робот, оторванный от остальных, не связанный ни с кем никакими отношениями, оказывается потерянным для общества и утрачивает сам смысл существования. Существам и того, и другого вида предназначено общаться друг с другом, и без такого общения они все равно что умирают. Так будет и с Калибаном, если он останется навсегда в лабиринте тоннелей.

Прекрасно! Лучше короткая, но насыщенная жизнь, постоянный поиск ответов на вопросы, чем долгое и бессмысленное прозябание в безопасных, темных и сырых тоннелях.

Но как хотя бы немного обезопасить себя от полицейских и шерифа? Калибан запросил из блока памяти всю, какая только есть, информацию о полицейском управлении. Законы, обычаи, предназначение, история создания – все это тут же вспыхнуло в его памяти. Так, погоди-ка! Полномочия полицейских ограничены территориально! Их деятельность законна и правомочна только в пределах города. В любом другом месте, за пределами Аида, полицейские бессильны. Раньше Калибан просто не обратил на этот пункт внимания, когда считал, что Аид и есть весь мир.

Прекрасно. Значит, чтобы избежать столкновений с шерифом, надо покинуть город. Конечно, он и тогда не будет полностью в безопасности. Калибан за свою короткую жизнь успел узнать, что Законы и действительность совпадают далеко не всегда и связаны друг с другом весьма приблизительно. Но оставаться в городе – это верная смерть. Они будут искать его, пока не найдут. А если уйти отсюда, появится по крайней мере хоть какая-то надежда остаться в живых.

Но очень многое по-прежнему было непонятно. Калибан не мог с уверенностью сказать, насколько велик мир за пределами города. В его встроенной карте не было никаких сведений о том, какие земли лежат вокруг Аида. И если бы Калибан своими глазами не видел, что за пределами города есть горы и равнины, он вообще не знал бы, что там что-то есть. Может быть, всего лишь несколько километров пустыни? Или земли тянутся бесконечно далеко во всех направлениях? Калибан видел в кабинете Горацио глобус, но это изображение должно было соответствовать невероятно огромному миру. Зачем кому-то понадобилась такая огромная планета? Может, этот глобус – не настоящая карта, а еще одно недоразумение?

И никак нельзя узнать об этом наверняка. Конечно, где-то в городе можно было бы найти способ это выяснить. Но показываться там слишком рискованно. Нет. Калибан не собирался выходить из укрытия, кроме как для того, чтобы оставить город. Потому что там, наверху, ему снова придется столкнуться с проблемой незнания странных, таинственных Законов, которые знают все, кроме Калибана.

Таким образом, осталось только решить, как выбраться из города, чтобы его не заметили и не уничтожили.

Над этим стоило хорошенько поразмыслить.

Он до смерти проголодался. Пища, изысканная, ароматная пища, стояла на столе перед ним. Его горло пересохло от жажды, как никогда прежде. Но рядом не было ни одного робота, чтобы нарезать мясо кусочками и положить ему в рот. Ни одного робота, который бы мягко обхватил его челюсти и горло и правильно пошевелил ими – чтобы он пережевал и проглотил пищу. Он мог бы и сам протянуть руку и взять пищу с тарелок, но нет – лучше умереть! Смерть – единственный верный способ никогда больше не шевелиться, не делать совершенно ничего, и никогда не забивать голову противными мыслями о необходимости двигаться, что-то делать, мыслями об отвратительных нуждах постылого, неугомонного тела.

Да! Смерть! Смерть. Смерть…

Альвар Крэш открыл глаза. Наступило утро. Было уже совсем светло. Усталость покинула тело.

Мир вокруг был настоящим. Потолок был на месте – прямо над головой, изысканная многоцветная роспись по-прежнему переливалась ничего не значащими спиральными узорами. Это даже успокаивало – бессмыслица цветовых переплетений. В последнее время и так слишком многое в жизни Альвара имело скрытый смысл. И этот сон, настоящий кошмар, это было уже слишком!

Альвар пошевелился, медленно, очень осторожно сел в кровати, опустил ноги на пол, тщательно следя за каждым движением. О причинах такой осторожности долго думать не приходилось: все тело покрывали синяки и ссадины после вчерашней потасовки, мышцы затекли и болели.

Альвар какое-то мгновение просто сидел, по привычке ожидая, когда подойдет Дональд. Но вот он вспомнил. Он же решил с сегодняшнего дня все делать сам! С минуту Альвар раздумывал, не стоит ли отказаться от этой затеи. В конце концов, у него вчера был нелегкий день и сегодня он не в лучшем состоянии…

Нет. Завтра и послезавтра найдутся другие, не менее весомые доводы, чтобы отложить решение. Если дожидаться, пока состояние не станет идеальным для того, чтобы самому о себе заботиться, он проживет всю жизнь как чертов Джидай!

От таких мыслей Альвар сразу взбодрился и нашел в себе силы встать с кровати. Тщательно стараясь прогнать все мысли о Джидае, Альвар, морщась от боли, потащился в душ. С удовольствием он отметил, что помнит, где находится панель управления подачей воды и всего остального. Альвар с наслаждением направил на себя упругие горячие струи, которые мягко помассировали тело, смыли прочь усталость и боль от синяков и ссадин, расслабили напряженные мышцы. Оказалось, что Альвар без особого труда сумел управиться с регулировкой душа. Хоть и замешкался немного, не сразу сообразив, как душ выключается, да и воздух сушилки был чуточку горячее, чем хотелось бы. Но все это была ерунда, мелочи, с ними он легко справится, когда немного попривыкнет. С чувством уверенности в собственных силах и приятной легкости в отдохнувших, расслабленных мышцах Альвар вышел обратно в спальню.

И был неприятно поражен, когда оказалось, что он понятия не имеет, где может лежать его одежда. Альвар принялся за поиски, начал одну за другой открывать дверцы шкафов, к которым никогда прежде не притрагивался, стал просматривать все закоулки в комнате. Но даже когда удалось отыскать все части костюма, Альвар понял, что трудности только начинаются. Застежки на многих деталях одежды располагались так, что не было никакой возможности самому до них дотянуться. Ему пришлось перемерить кучу костюмов, пока он подобрал нечто более-менее пристойное для того, чтобы показаться на людях. На это занятие Альвар угробил более получаса. Да и то костюм кое-где был перекошен, кое-где собирался в складки – видимо, пряжки и зажимы были слишком сильно затянуты. Альвар хотел даже снять все и начать снова. Но нет. Хрен с ним! И так он уже слишком долго возится с этими тряпками! Завтра получится лучше. Главное, что ему все же удалось сегодня самому как следует помыться и одеться. Все остальное – ерунда.

Альвар вышел в коридор, гордясь своими достижениями. Единственное, что его немного беспокоило, – то, что он оставил в душе и спальне кошмарный беспорядок. Но он прогнал эти мысли, успокаивая себя тем, что домашние роботы все равно приберут в комнатах и разложат все по местам.

Дональд уже ждал его.

– Доброе утро, сэр! Я полагаю, вам лучше немедленно ознакомиться с последними донесениями. Этой ночью произошло немало примечательного. Наверное, вы захотите узнать обо всем прямо сейчас?

– Если это так важно, почему ты меня не разбудил?

– Позвольте вам напомнить, сэр, что вы отдали специальное приказание не беспокоить вас до утра.

Крэш открыл было рот, чтобы возразить, но вовремя остановился. Проклятие! Он в самом деле отдал такой приказ. Бедняга Дональд наверняка сейчас зол как черт, если эти новости действительно такие важные! Проклятье!

Тут он подумал еще кое о чем. Обычно его будил Дональд. Но сегодня он спал, сколько хотел. Альвар поглядел на настенные часы и выругался. Он проспал лишних два часа! Альвар уже готов был разозлиться, но вовремя сообразил, что виноват в этом только он сам, и постарался успокоиться. Может, хоть раз хорошенько выспаться – не так уж и плохо. Однако это решение самому о себе заботиться связано с такими трудностями, о которых он сперва и не подумал…

Альвар прошел вместе с Дональдом в столовую и прочитал последние донесения за завтраком.

Вкратце все они сводились к следующему: все в мире сошло с ума и провалилось к чертям собачьим. Похоже на то, что все, чего шерифу хотелось меньше всего на свете, случилось сегодня утром, причем все сразу! И как бы это ни было неприятно, Альвар вынужден был признать: Дональд прав, ему не стоило без толку будить Альвара этой ночью. Все равно шериф ничего не смог бы поделать с тем, что случилось.

Иногда Альвару казалось, что неприятности подчиняются какому-то своему внутреннему закону, своей логике. На первый взгляд никак не связанные между собой события неожиданно складывались в какую-то цельную картину, набирали критическую массу. Так случилось и сейчас.

В конце концов, причины беспорядков долго искать не приходилось. «Крушители роботов», которые повсюду растрезвонили о сумасшедшем роботе, отшвырнувшем человека с дороги так, что тот отлетел к стене через весь склад. Центор Поллихэн, тот прохожий, что вызвал полицейских, когда Калибан отказался выполнять его приказание. Просочившиеся каким-то образом слухи о нападении на Фреду Ливинг. И происшествие на складе «Лимб», которое произошло на глазах у огромной толпы народа, когда робот разбил стекло, выскочил и сбежал в подземелье, а за ним гнались полицейские, которые палили ему вслед из бластеров. И несомненная причастность поселенцев к созданию роботов с Новыми Законами. И, в довершение ко всему, эта безумная драка на лекции Фреды Ливинг.

И вот в одно прекрасное мгновение, ночью или утром после выступления Фреды Ливинг, слухи и пересуды достигли наконец критической точки. Все эти скандальные истории, которые не сходили с языков городских сплетников, внезапно связались одна с другой и приобрели необыкновенный вес и реалистичность. Более того, похоже, сплетники интуитивно догадались, что за всеми этими слухами стоит нечто существенное, и начали докапываться до правды. Последние новости были весьма тревожными.

Альвар Крэш вздохнул и отложил стопку сообщений в сторону. Робот-официант убрал вазу с фруктами – первое, что заметил Альвар за завтраком. До этого он даже не задумывался, что ест. Робот поставил перед ним тарелку с омлетом, и Альвар приступил к еде уже более осознанно.

Но его внимания хватило ненадолго. Альвар был слишком озабочен неприятностями последних дней.

Он не мог не думать о том, что, безусловно, крылось за всеми этими слухами, сквозило во всех последних сообщениях. Правитель Грег предупреждал, что так и будет. «За всем этим стоят поселенцы. Это они создали кошмарного поддельного робота, чтобы подорвать доверие ко всем роботам. Эти роботы с Новыми Законами и этот робот-преступник Калибан – все части одного подлого замысла, направленного на то, чтобы посеять страх и неуверенность в сердцах добрых жителей Инферно, заставить их не доверять собственным роботам и так разрушить все общество колонистов! Это все подлые интриги поселенцев, которые хотят выжить нас с планеты!»

Самое неприятное, что раньше, неделю назад, Альвар и сам поверил бы в это. Собственно говоря, до сих пор не было никаких неопровержимых доказательств, что это неправда. «Лаборатория Ливинг» в самом деле была связана с деятельностью поселенцев, и, несомненно, и поселенцы, и Ливинг имели непосредственное отношение к Новым роботам. И Альвар лучше любого другого знал, что все истории о роботе-преступнике – правда, ужасная правда. И этот робот, Калибан, был создан той же Фредой Ливинг, которая, похоже, на коротком поводке у Тони Велтон.

Проклятие, это действительно мог быть подлый замысел амбициозной парочки, Велтон и Ливинг. Может, они преследуют какие-нибудь тайные цели, хотят развалить культуру Инферно, а потом как-нибудь поделить сферы влияния? Обе на такое вполне способны. Альвар не мог закрывать на это глаза, не мог полностью отбросить этот вариант.

Но он не отваживался и разрабатывать эту версию дальше. Правитель Грег ясно дал понять, насколько Инферно нуждается в помощи поселенцев. Может, все эти беспорядки действительно результат заговора, направленного на то, чтобы подорвать веру колонистов в роботов. Или, может быть, какая-то группировка поселенцев в самом деле хочет из каких-то своих соображений выжить колонистов с планеты. Может, королева поселенцев Тоня Велтон и вправду желает гибели Инферно.

Предположим, что поселенцы задумали это с самого начала: прилетели сюда, предложили свою помощь, свой проект преобразования климата. И подспудно подготовили почву, чтобы уйти, ничего не сделав, после того как колонисты Инферно полностью откажутся от мысли, что им придется что-то делать самим. Если это был заранее продуманный заговор, то поселенцы, конечно, должны были прикинуть, как ослабить, а то и полностью разрушить культуру колонистов. Например, затеять для этого какую-нибудь внутреннюю заварушку среди колонистов вроде неразберихи с роботами. А потом отойти от дел и просто подождать в сторонке, пока Инферно развалится на части.

Что должно было из этого получиться? Да то самое, с чем Альвару Крэшу приходится разбираться сейчас.

Тем не менее Альвар считал, что за этим стоит что-то другое. Может быть, Железноголовые? Они готовы пойти на что угодно, лишь бы выставить с планеты ненавистных поселенцев. Могли подстроить поддельные нападения робота на людей, каким-то образом могли заставить Калибана не выполнять приказы – только для того, чтобы скомпрометировать поселенцев в расчете на то, что те уберутся или дадут какой-нибудь новый повод поскандалить…

Альвар Крэш вздохнул. Все эти заговоры не шли у него из головы, все перепуталось, смешалось. Такое впечатление, будто у кого угодно, у всех группировок был или мотив, или причины, или реальные возможности – а то и все это вместе – для того, чтобы завертеть все это безобразие! Альвару стоило большого труда отвлечься от этих неприятных размышлений.

Но беспорядки начались, а Альвар Крэш был не из тех людей, которые пренебрегают своими обязанностями.

Если Железноголовые решат предпринять какие-нибудь действия против поселенцев, результат будет ужасным. Поселенцы просто улетят с Инферно, если их жизням станет угрожать опасность. Все эти выступления, демонстрации протеста, бунты и беспорядки в Сеттлертауне, открытая неприязнь к поселенцам – если это зайдет слишком далеко, поселенцы просто соберутся и уйдут, и Альвар не сможет даже винить их в этом. Зачем терпеть все эти неприятности, если они прекрасно могут без этого обойтись?

Но, черт побери, эти проклятые поселенцы позарез необходимы Инферно! Это никак нельзя упускать из виду, об этом ни на минуту нельзя забывать, и действовать придется так, чтобы поселенцы вынуждены были остаться. И сделали свое дело. Иначе Инферно погибнет. А они непременно смоются отсюда, если Крэш быстро не разберется со всеми этими неприятностями – не совладает с волной беспорядков, не утихомирит перепуганную, возбужденную толпу. Он должен закончить это дело так, чтобы люди не думали больше ни о каком противостоянии и заговорах, а стремились бы трудиться вместе на благо Инферно.

Этого можно достичь, только раскрыв правду. Только правда может заставить людей протянуть друг другу руку дружбы. Никакие подставки или хитрые политические уловки здесь не помогут – по крайней мере, надолго их не хватит.

Альвар глянул на тарелку и обнаружил, что проглотил уже больше половины огромного омлета, так и не почувствовав его вкуса. Он уронил вилку, потом снова подобрал. Аппетита не было и в помине. Он ел больше по привычке, не получая от еды никакого удовольствия. Проклятие! Такое впечатление, что все эти беспорядки, все эти чертовы заговоры устраивают люди, у которых времени куры не клюют! Вроде им заняться больше нечем, как только замышлять всякие непотребства!

Надо действовать так, будто никаких заговоров нет. Если и есть какой-нибудь грандиозный хитрый план, направленный на то, чтобы выжить чертовых поселенцев с планеты, один-единственный офицер полиции все равно ничего не сможет с ним поделать. Даже если он раскроет этот ублюдочный заговор, заговорщики просто придумают что-нибудь другое, вот и все! Или пустят в действие какой-нибудь запасной вариант, «план Б», который заготовлен как раз на такой случай! Если им – кто бы они ни были – удался весь этот кошмар, то как может им противостоять какой-то полицейский? Другими словами, против группировки, способной задумать и организовать такие масштабные беспорядки, шериф попросту бессилен.

Альвар улыбнулся сам себе. Оставалось только надеяться, что дела зашли так далеко сами по себе. Он отодвинул тарелку и встал. Пора браться за дело.

– Дональд! – позвал он. – Приготовь машину! Мы едем.

Дональду было очень нелегко сидеть в кресле второго пилота и наблюдать, как Альвар Крэш сам ведет аэрокар. Конечно, в принципе человек вполне способен сам справиться с этим делом, какие бы глупости он при этом ни творил. Не в первый и не во второй, а, наверное, раз в тысячный Дональд напоминал себе, что Альвар Крэш, несмотря ни на что, опытный и умелый пилот и обычно соблюдает правила. Дональду стоило больших усилий не думать, под каким предлогом лучше взять на себя управление машиной.

И все равно, ни один робот не стал бы так вести кар!

– Что там у нас с Йоменом Терахом и Губером Эншоу? – не поворачивая головы, спросил Крэш.

– Согласно вашим указаниям, сэр, прошлой ночью оба они арестованы. Из-за беспорядков после лекции их взяли под стражу не прямо в зале, а дома. Ни один не успел войти внутрь – их взяли перед самой дверью. Оба они находятся сейчас в тюремных камерах, во Дворце Правителя, без права общаться друг с другом и связи с внешним миром.

– Прекрасно! Хм, очень скоро они до смерти захотят увидеться. Но сначала я собираюсь серьезно переговорить с каждым по отдельности. Надеюсь, после ночи за решеткой у обоих будет подходящее для таких разговоров настроение.

Дональд немного помялся, но решил все же спросить:

– Сэр, у меня вопрос. Я так понял, политические условности все еще не позволяют взять под стражу Фреду Ливинг? Ее преступления очевидны и доказаны, и это довольно тяжкие преступления.

– Ее преступления, конечно, тяжкие, Дональд. Но пока мы не станем ею заниматься. Так мы сильно повредим проекту «Лимб», а этого мне хотелось бы меньше всего. Надеюсь, нам удастся отыграться на чем-то другом. Проработаем Тераха и Эншоу насколько можно. И поглядим, что они скажут. Может, они выведут нас на Калибана.

– Да, сэр!

Видимо, шериф решил, что Калибан все же причастен к нападению на мадам Ливинг, или же опасность, которую представляет Калибан, настолько высока, что с расследованием самого дела можно подождать ради поисков беглого робота. Дональду очень хотелось возразить по обоим поводам, но он слишком хорошо знал Альвара Крэша. Когда он в таком настроении, с ним бесполезно что-либо обсуждать. Если бы Дональд сейчас начал спорить и что-то доказывать, Крэш только еще сильнее уперся бы и все равно сделал по-своему. И только если события покажут, что Крэш ошибался, тогда придет время предложить какой-нибудь другой план.

Однако им и так было что обсудить. В частности, те подробности, которые больше всего удивили и озадачили Дональда.

– Сэр! В последних сообщениях были довольно странные данные относительно обстоятельств ареста Губера Эншоу.

– Что там такое с этим Эншоу? – спросил Крэш, больше занятый полетом, чем вопросами Дональда.

– Когда к его дому прибыли полицейские, там был робот Тони Велтон – Ариэль.

Аэрокар неожиданно вздрогнул и завалился набок, и Дональд едва удержался от того, чтобы перехватить управление. Но он заставил себя перебороть позыв Первого Закона и не бросаться на защиту господина без надобности.

– Извини, Дональд. Не волнуйся, со мной все в порядке. Просто это было немного… э-э… неожиданно. Проклятие, Ариэль у Губера Эншоу! Она-то какого черта там делала?!

– Мы не выяснили. Когда полицейские потребовали объяснить ее присутствие, Ариэль отказалась, сославшись на то, что мадам Велтон строго-настрого приказала не обсуждать ни с кем этот вопрос.

– Черт ее побери! Эта Велтон здорово насобачилась управлять роботами – надо же! Так сформулировать приказ, что ее робот не отвечает на расспросы полицейских! А ведь мои ребята специально обучались обходить такие запреты! Так как же, интересно, Тоне Велтон удалось их перехитрить? И почему, интересно, она приняла такие меры предосторожности?

– Да, сэр, я тоже задумался над теми же самыми вопросами.

– Любопытно. В высшей степени любопытно! – Больше Крэш ничего не сказал, пока они не прилетели, и всю дорогу с его лица не сходило озабоченное выражение.

Более того, Дональд заметил, что Крэш сбросил скорость и летел медленнее и осторожнее, раздумывая над этими загадками. Да, действительно, они летели теперь гораздо медленнее. Примечательно, насколько меняет стиль полета один-единственный важный вопрос, который надо немедленно обдумать! Тем не менее это сработало, так что беспокоиться не стоит. И все же Дональду иногда начинало казаться, что забота об Альваре Крэше – это скорее искусство, чем наука.

Комната для допросов была просторной и почти пустой, стены, выкрашенные тускло-голубой краской, терялись где-то в тени. Во всей комнате было только два стула с жесткими спинками, один стол, сидели один робот и один полицейский. Подозреваемого еще не привели. Крэш долго раздумывал, прежде чем решить, о чем станет спрашивать арестованных, и кого стоит допросить первым. Наконец какой-то инстинкт подсказал ему, что начать надо с Йомена Тераха, а Эншоу оставить на потом.

Да, Губер пойдет вторым. Оставим сладенькое на закуску. Ариэль в его доме прошлой ночью. Этому могло быть только одно объяснение, и Крэш чувствовал, что оно прольет свет на очень многие тайны в этом запутанном деле… Тем не менее надо будет обойтись с этим Эншоу поаккуратнее. Все равно сперва разберемся с Йоменом. Здесь наверняка кроется что-то весьма примечательное. И вот – дверь открылась. Показался Йомен Терах, почему-то такой маленький и измученный, бледный и несчастный с виду. Особенно рядом с двумя массивными роботами-охранниками, которые привели его из камеры.

Крэш рукой показал Тераху на стул, тот вошел и сел.

«Лицедеи уже на сцене, – подумал Альвар. – Что ж, начнем спектакль!»

Йомен Терах не мог совладать с бурей чувств. Он был смущен, озадачен, испуган, встревожен, обозлен, он устал, истомился ожиданием и совсем запутался. Йомен понимал, конечно, что его будут допрашивать, и сознавал, что сейчас он далеко не в лучшей форме, чтобы выдержать допрос. И, конечно, он понимал, что как раз поэтому его допрашивают именно сейчас.

Альвар Крэш неприятно улыбнулся и заговорил. Крэш был откровенно доволен собой и обстоятельствами «беседы».

– Почему бы мне не сэкономить время и не рассказать вам то, что мы уже и так знаем? – начал шериф. – Тогда, может статься, вы станете чуточку более расположены к дальнейшему разговору? Полагаю, мне не придется повторять вам необходимые требования к такого рода беседам. О них мы, кажется, уже говорили с вами раньше – никоим образом не чинить препятствий следствию, полно и правдиво отвечать на все вопросы полицейского офицера. Как вы на это смотрите? – Альвар Крэш улыбнулся еще отвратительнее и в упор посмотрел на свою жертву.

Йомен Терах не отвел глаз и постарался успокоиться, взять себя в руки, просчитать, что замыслил шериф, представить всю ситуацию в целом. Ночь за решеткой тянулась невыносимо долго и ничуть не прибавила Йомену спокойствия, уверенности в себе и способности здраво рассуждать. Но какая разница? Придется обходиться тем, что есть. Наверняка они схватили Губера и, может быть, Фреду в ту же ночь, что и его. Тем не менее никто из полицейских никоим образом этого не подтвердил – да и вообще из них не удалось ничего вытянуть!

Но если Губер здесь… Черт, этот Губер вряд ли сумеет остаться спокойным и достойно встретить опасность! Ночи за решеткой за глаза хватит, чтобы развязать ему язык. А стоит Губеру только подумать о том, что скрывается за нарочитой вежливостью и сдержанной злобностью шерифа Крэша, – и конец. Этот Крэш похуже самой ужасной психопробы! Ни один человек в здравом уме не захочет через такое пройти, а уж себя-то Йомен сумасшедшим никак не считал. И, будучи в здравом уме, он прекрасно понимал, насколько серьезны обвинения, которые им предъявляют. И точно так же понимал, что Крэш может с ним сотворить, если решит все свалить на него одного.

Если он не хочет сойти с ума и собирается остаться на свободе, надо рассказать этому проклятому шерифу все, что тот желает знать. И поскорее, пока Губер или Фреда его не опередили! Пришло время защитить себя от чьих-то сумасшедших планов! Если только его еще никто не успел опередить.

– Говорите, что вы хотели сказать, и задавайте свои вопросы, – сказал Йомен. – Я ничего не знаю. Я не желал ничего знать! Но я расскажу вам все, что мне известно. У меня нет никаких причин что-либо скрывать!

Альвар Крэш устроился поудобнее на жестком стуле.

– Прекрасно. Тогда я начну с того, что частично расскажу вам о том, что нам уже известно. И посмотрим, насколько вы сумеете нам помочь восполнить то, чего мы еще не узнали.

Ключевое слово, конечно, «частично»! – подумал Йомен. Расскажет ли Крэш девяносто пять процентов того, что известно полиции, или только пять? Ясное дело, проклятый шериф приберег для него немало подлых ловушек!

– Во-первых, нам известно, что Калибан – не обычный робот с Тремя Законами и даже не просто Новый робот с Новыми Законами. У него вообще нет никаких Законов.

Крэш снова в упор глянул Йомену в глаза. Черт, шериф не теряет времени на пустые разговоры и на мелочи не разменивается! Йомен понял – вот она, первая ловушка! Крэш хочет посмотреть, как он будет себя вести, хочет поиграть с ним в кошки-мышки! Шериф даже не спрашивает его ни о чем! Крэш ждет, что Йомен спросит, как это – без Законов, или – кто такой Калибан?

Но Йомен мог себе представить, что произойдет, если он поймается на эту удочку. И ему меньше всего на свете хотелось убедиться, насколько он прав в своих предположениях. Поэтому он просто ответил:

– Да, у Калибана нет Законов.

– Как такое могло случиться?

Йомен растерялся – даже не столько от самого вопроса, сколько от скрытого подтекста этого вопроса.

– Я… Я не понимаю! Что вы имеете в виду?

– Я полагаю, что в данном случае шерифа интересуют технические подробности процесса, – неожиданно заговорил Дональд.

Йомен перевел взгляд на невысокого голубого робота. Он нисколько не обманывался невинным видом и мягким голосом Дональда. Как бы то ни было, Дональда сделали в «Лаборатории Ливинг», и Йомен Терах тоже приложил руку к его созданию. За этой голубенькой оболочкой скрывался могучий разум, позитронный мозг, по основным параметрам – гибкости суждений и способности самообучаться – близкий к предельным возможностям такого типа мозга.

– Во время нашей первой беседы, сразу после нападения на мадам Ливинг, вы говорили, что гравитонный мозг – это такое новейшее открытие… – обманчиво мягким голосом напомнил Крэш.

– Это так и есть. Этот тип мозга открыл Губер Эншоу, и он чрезвычайно гордился тем, что ему удалось создать. Но никто не желал его слушать, пока Губер не обратился к Фреде.

Шериф прервал его:

– Что ж, все это прекрасно. Но дальше у нас начинаются неприятности. Честно говоря, мне не улыбается тут разглагольствовать об этом эксперименте с Новыми Законами. Но, по-видимому, вам удалось каким-то образом получить официальное разрешение Правителя Грега на этот эксперимент, так что с этим я ничего поделать не могу. Однако, насколько я понял, эти Новые Законы – такая же неотъемлемая часть гравитонного мозга, как для позитронного – прежние Три Закона. Так как же вам удалось убрать эти Законы из мозга Калибана?

– У него их никогда и не было! – ответил Терах. – В собственно структуре гравитонного мозга изначально не заложены никакие Законы. В том-то весь и смысл! Позитронный мозг отжил свое как раз из-за того, что Законы встроены в самую его основу и никак невозможно их убрать или изменить. Они настолько прочно привязаны к главным составляющим самого позитронного мозга, что просто невозможно отделить одно от другого! Три Закона пронизывают все логические цепи позитронного мозга, поэтому, когда изменяется одна какая-нибудь часть установок, все остальное тоже неизбежно меняется – путем невероятно сложных и запутанных взаимодействий. Представьте себе, что оттого, что вы захотите переставить мебель в своей комнате, у вас загорелась крыша или обивка на стенах внезапно поменяла цвет. А из-за того, что крыша загорелась или обои стали другого цвета, почему-то упали все двери, а мебель, опять-таки непонятно почему, вдруг сама собой встала на свои места! Во внутренней структуре позитронного мозга абсолютно все взаимосвязано. И при любом значительном изменении программ, при мало-мальски существенном усовершенствовании все обычные логические цепи безнадежно запутываются. А в гравитонном мозге нет такой всепроникающей субстанции, как Три Закона в позитронном. Нет ничего, что излишне усложняло бы и запутывало логические цепи. Новый программный рисунок гораздо проще наносить на чистый материал, чистый мозг.

Йомен поднял взгляд и обнаружил, что шериф смотрит на него с неприкрытой злостью и отвращением. Видимо, сама мысль о таком вольном обращении с Тремя Законами была ему глубоко противна, казалась каким-то гадким извращением! Когда шериф заговорил, его голос немного дрожал:

– Ну, ладно. Но если в гравитонный мозг не встроено никаких Законов, каким же образом вы впихнули туда эти чертовы Новые Законы?! Вы что, писали их на листочке и давали роботу почитать, пока он не убежал охотиться на людей?

Йомен судорожно сглотнул.

– Нет. Нет-нет, что вы, сэр! Ничего такого особенно любопытного в способе занесения Законов – любых Законов – в гравитонный мозг нет! Разница с позитронным только в том, что установка Законов идет в главном меню команд, в ключевой части топологии мозга, если вам так понятнее. Их вводят не сразу, а постепенно, в тщательно продуманной последовательности, в каждую из тысяч управляющих зон мозга. Топология гравитонного мозга очень сложна, но достаточно сказать, что ни один мыслительный или сознательный поведенческий акт не происходит, минуя полдюжины основных зон, в которые как раз и заложены Законы. Разница в том, что в самом современном позитронном мозге таких ключевых точек, в которых содержатся установки Законов, миллионы, даже сотни миллионов! Они рассеяны по всей псевдокоре позитронного мозга точно так же, как в мозге человека каждая клеточка содержит один и тот же код нашей ДНК. Только наш с вами мозг может вполне сносно работать, даже если какое-то количество нейронов повреждено, и человек может нормально жить, даже если какие-то клетки утрачивают правильный набор ДНК. В позитронном же мозге концепция избыточности доведена до крайности. Абсолютно все зоны, которые содержат положения Законов, должны все время функционировать согласованно. Существует даже специальная система контроля, которая постоянно перепроверяет идентичность установок Законов во всех ключевых точках. И если несколько или даже одна-единственная запись Трех Законов не соответствует всем остальным миллионам записей, позитронный мозг получает серьезное, иногда даже необратимое повреждение.

Йомен понял по лицу Крэша, что тот потерял нить рассказа.

– Простите, я вообще-то не собирался читать вам лекцию. Скажу только, что эти многомиллионные копии Трех Законов как раз и есть главная причина бесперспективности позитронного мозга. А экспериментальный мозг не может быть по-настоящему экспериментальным, когда в ответ на нестандартное действие сотни миллионов микрокопий Законов начинают бунтовать и загоняют все нестандартное в привычные рамки.

– Я вас понимаю, – заметил Дональд. – Должен признаться, ваша концепция роботов с усовершенствованным типом Трех Законов очень меня беспокоит. Тем не менее я понимаю, почему гравитонные роботы более восприимчивы к новым, необычным ситуациям – у них нет такого огромного числа добавочных копий Законов, как у позитронных. Однако не кажется ли вам, что это довольно рискованно – так сильно уменьшать количество регулирующих зон?

– Да, согласен. Но риск возрастает очень и очень незначительно. Согласно статистике, твой мозг, Дональд, может допустить серьезную программную ошибку при введении Трех Законов не чаще, чем раз в квадриллион лет. Гравитонный мозг, в котором всего лишь несколько сотен подуровней регуляции Законов, конечно, допускает более частые ошибки программирования. Тем не менее это не может случаться чаще, чем раз в один или два биллиона лет. Так что в целом разница несущественна. Естественно, каждый тип мозга через несколько сотен лет стареет и может выйти из строя. Ну, может, даже через несколько тысяч лет, при должном уходе и правильном применении. Да, согласен, у позитронного мозга вероятность поломки в миллионы раз меньше. Но даже если вероятность попасть в «черную дыру» в миллионы раз меньше, чем вероятность столкнуться с метеоритом, обе эти опасности настолько редко угрожают жизни обычного человека, что разница между ними практически не заметна. Точно так же по надежности и опасности гравитонный мозг практически нисколько не отличается от позитронного.

– Вы очень доступно объясняете, доктор Терах, но я не могу согласиться, что уровень опасности разных видов мозга в данном случае можно сравнивать с примерами из баллистики…

– Ладно, Дональд, оставим это! – прервал его Крэш. – Давай примем как аксиому, что не может быть ничего безопаснее позитронного робота. Однако, Терах, мы здесь не для того, чтобы обсуждать теории. Вы мне рассказали, каким образом Новые Законы или старые Три Закона можно вложить в гравитонный мозг. Прекрасно. Так что же тогда произошло с Калибаном? Что там у вас случилось с расчудесным беззаконным роботом-преступником? Вы случайно пропустили какую-то стадию процесса и забыли ввести ему Законы?

– Нет! Нет, все далеко не так просто. В гравитонном мозге есть специальные матрицы, предназначенные для записи Законов. Через эти матрицы – а потом и через Законы – проходят все логические цепи гравитонного мозга. Собственно, эти матрицы соединяют все структурные единицы мозга. Если оставить матрицы чистыми, связи будут несовершенными и робот с таким мозгом окажется недееспособным. И мы просто не можем оставить их чистыми! Но к чему это я? Собственно, Калибан – это… это такой экспериментальный робот. Он не должен был никогда покидать «Лабораторию». В ту самую ночь, когда все это случилось, Фреда собиралась как раз встроить в него ограничитель расстояния. Но его включили раньше, еще до того, как она вставила этот злополучный ограничитель.

– Скажите, доктор, что это был за эксперимент? – поинтересовался Дональд.

– Мы хотели выяснить, какие Законы робот примет, вернее, выработает для себя сам. Фреда надеялась – мы надеялись, – что Калибан, у которого нет иной задачи, сравнимой по силе с Законами, кроме как искать и найти для себя правила поведения в обществе, придет к тем же самым Новым Законам, что создала Фреда. Вместо Законов она – то есть мы заложили в матрицы Калибана потребность, настоятельную необходимость в таких Законах. Мы вложили в его блок памяти очень подробные, но тщательно подобранные сведения о мире, которые можно было использовать вместо справочника, и большой резерв для накопления его собственного опыта, чтобы Калибан мог лучше сориентироваться в обстановке. Он должен был пройти серию лабораторных испытаний – различных смоделированных ситуаций, которые подтолкнули бы его к решению поставленной задачи. Результаты его выбора записались бы на эти самые матрицы в виде Законов, выработанных на основе личного опыта Калибана.

– Вас что, вообще не беспокоило, что в лаборатории будет робот без Законов? – спросил Дональд.

Йомен кивнул в знак того, что понимает опасения Дональда.

– Мы сознавали, конечно, что в этом эксперименте есть определенная доля риска. Мы очень тщательно продумали все, что вводилось в матрицы, все возможные подробности. Мы даже создали пробный образец, стендовый прототип Калибана, и отдали Губеру для проверки в двойном слепом тесте.

– Что за такой «двойной слепой тест»? – спросил Крэш.

– Губер не знал о проекте с Калибаном. И никто не знал, кроме меня и Фреды. Все, что знал Губер, что нам надо прогнать через серию ситуаций – голографических моделей тех ситуаций, в которые мы собирались поместить Калибана, – этот экспериментальный образец параллельно с контрольным образцом, обычным роботом с Тремя Законами. Внешне эти образцы должны быть совершенно идентичными. Конечно, мы бы предпочли взять в качестве контрольного образца робота с Новыми Законами; ведь мы надеялись, что Калибан в конце концов сформулирует для себя именно их. К сожалению, нам не удалось получить согласие официальных лиц на участие Нового робота в лабораторных экспериментах. Поэтому пришлось довольствоваться обычным позитронным. Однако основной эксперимент заключался все же в том, способен ли гравитонный мозг без Законов сам заполнить соответствующую матрицу. Губер не знал, какой из образцов – какой, он даже не знал, что они чем-то различаются. В конце концов он прогнал их обоих через серию стандартных тестов и дал заключение, что результаты совершенно идентичны. В эксперименте робот без Законов изучил и принял для себя Три Закона роботехники – как и предполагалось!

– Что случилось потом с экспериментальными образцами? – спросил Дональд.

– Мозг без Законов, с пустыми матрицами, был уничтожен после завершения эксперимента. А другого, с Тремя Законами, наверное, доделали и приспособили для чего-нибудь.

– Каким образом доделывали этот стендовый образец?

– О, ничего особенного! Стендовая модель – это, собственно, почти полностью собранный робот, только ноги отсоединены на время эксперимента, а корпус подвешен на контрольном стенде, да еще к нему подключена целая куча разных приборов. Так что остается только приделать ему ноги – и готово! Но, как бы то ни было, Фреда задумала Калибана как последнее, решающее доказательство тому, что разумный робот сам выберет для себя ее Новые Законы.

– Погодите минутку, Терах! – резко прервал его шериф Крэш. – Вы мне рассказываете, что должно было произойти. А что произошло на самом деле? Как случилось, что Калибан ушел из лаборатории?

Йомен пожал плечами:

– Кто знает? Теоретически он был предназначен только для того, о чем я рассказал, – чтобы на основе собственного опыта создать свои Законы поведения.

Крэш положил руки на стол и забарабанил пальцами по крышке. С минуту он молчал, но, когда заговорил, все маски слетели прочь. Куда и делись спокойствие и любезность?! Холодный голос звенел от гнева:

– Другими словами, этот робот в первые же минуты существования напал на своего создателя и чуть не убил, этот робот запросто отшвырнул человека с дороги, так что тот перелетел чуть ли не через весь склад, этот робот учинил пожар и не подчинялся ничьим приказам, и сбежал от полицейских – уже не раз, – и этот робот где-то там, в городе, создает на основе собственного опыта Законы поведения?! Проклятье на вашу голову; какие, вы думаете, Законы он там себе напридумывал? «Робот должен свирепо нападать на людей и не допускать своим бездействием, чтобы на человека не напали»?!

Йомен Терах закрыл глаза и положил руки на колени. «Пусть это поскорее закончится! Пусть я проснусь и окажется, что все это – только кошмарный сон!»

– Я не знаю, шериф. Я не знаю, как это произошло. Я не знаю, что там пошло не так.

– Вы знаете, кто напал на Фреду Ливинг?

– Нет! Нет, не знаю. Но я не верю, что это сделал Калибан.

– Это почему еще? Все улики указывают на него!

– Потому что я создавал его базовые программы. Его сознание не было сплошным «белым пятном», даже когда он только пробудился. Да, у Калибана не было встроенных Законов! Точно так же, как у вас или у меня. Но как личность он гораздо более рассудителен и мыслит более здраво, чем очень и очень многие люди. И скорее вы или я на кого-нибудь набросимся безо всякой причины, чем Калибан! И если я допустил бы такую огромную ошибку, что Калибан вот так напал на Фреду, то эта ошибка неизбежно повлекла бы за собой другие, во всей его операционной системе. И его схватили бы задолго до того, как он добрался бы до дверей лаборатории.

– Тогда кто это сделал?

– У вас ведь есть записи следящих устройств. Просмотрите их. Наверняка это был кто-то из нас. Вот и все, что я могу вам посоветовать.

– Что за следящие устройства?

Йомен искренне удивился. Боже, они не знали про эти устройства! Ну, конечно! С чего бы полицейским думать о таком? При бесконечной добропорядочности общества колонистов и тысячах вездесущих роботов, которые прекрасно справляются с обязанностями охранников, воровство практически невозможно, и систем слежки почти нигде нет. Если бы Йомен знал, что полицейским об этих устройствах ничего не известно, он бы промолчал и они никогда бы не догадались! Если бы он попридержал язык, чертов шериф ни за что бы не узнал, что он, Йомен Терах, был в лаборатории той самой ночью, и как раз тогда, когда на Фреду напали…

Но отступать поздно. Крэш наверняка уже догадался, о чем он говорит. Ничего не остается, кроме как рассказать все начистоту. Полицейские найдут пленки с записью, они наверняка все еще там.

– Это приборы поселенцев, следящие устройства. Тоня Велтон настояла, чтобы Фреда установила их в «Лаборатории», потому что «Лаборатория Ливинг» связана с проектом «Лимб». Эти приборы записывают дату и время и определяют, кто и когда входил и выходил из «Лаборатории». Работают по системе опознания личности. Фиксируют только людей. Они так устроены, что роботов просто не замечают. Их у нас слишком много.

Крэш повернулся к Дональду, но тот заговорил раньше, чем шериф успел сказать хоть слово:

– Я уже послал в «Лабораторию» подразделение техников, сэр! Мы получим данные этих записывающих устройств не позже чем через полчаса.

– Хорошо. А теперь, Йомен, почему бы вам не сэкономить время и усилия и не рассказать самому о своих перемещениях в эту ночь – о тех, что записаны на этих пленках?

Йомен испугался. Как же он ошибся, рассказав об этих устройствах! Проклятие! Но теперь, когда они знают так много, какой смысл что-то еще скрывать?

– Тут и рассказывать-то почти нечего. Я забыл в своей лаборатории папку с бумагами. А заметил это, только когда уже устроился за столом в кабинете, у себя дома, и решил немного поработать. Я живу совсем рядом, а потому решил просто пойти и забрать свою папку. Я вошел через главный вход. Наверное, даже позвал, проверяя, нет ли кого в «Лаборатории», но никто не ответил. Я прошел к себе, нашел папку и вышел через одну из боковых дверей. Вот и все.

– Это все, что вы рассказали.

– Да, конечно.

– А почему вы не послали за этой папкой робота? – спросил Крэш. – По-моему, это было бы логичнее.

– Конечно, я мог бы послать Бертрана, но проще было сходить самому. Я, видите ли, не помнил точно, в какой именно папке нужные мне данные и где я ее оставил. Надо было покопаться в столе, чтобы найти ее. У меня в лаборатории всегда такой беспорядок… и там полно всяких папок с бумагами. Если бы я сам вошел туда и осмотрелся, я сразу нашел бы то, что нужно. Но робот этого сделать не мог.

Йомену казалось, что он бормочет что-то почти бессвязное. Это было ужасно неприятно, но остановиться он не мог, и оставалось только повторять все снова и снова:

– Бертран принес бы мне дюжину ненужных папок в расчете на то, что я уже дома выберу ту, что мне нужна. Но это же просто глупо! Я прекрасно знал, что тут же найду то, что хочу, когда окажусь в лаборатории. Собственно, так и получилось.

– Да, вы прекрасно продумали все объяснения, почему вам пришлось сделать это самому, – заметил Крэш.

Йомен взглянул на шерифа.

– Вы правы. Но не забывайте, что все в нашей «Лаборатории» не раз слышали рассуждения Фреды о чрезмерной зависимости людей от роботов. И мы последнее время старались многое делать сами.

Крэш хмыкнул.

– Я знаю, каково это. Хорошо. Вы помогли нам разобраться со многими непонятными подробностями, Терах. Теперь вы можете быть свободны – на некоторое время. Но на вашем месте я бы подумал о том, что нам с вами придется еще не раз встречаться и беседовать по некоторым другим вопросам. И чем яснее будет ваша память, тем лучше будет для нас обоих. Я понятно выражаюсь?

Йомен Терах глянул шерифу в глаза и кивнул:

– Да, конечно. Куда уж понятнее!

Когда Йомен Терах вышел из Дворца Правителя, только-только занималось утро. Он ощущал легкие угрызения совести оттого, что не оправдал доверия Фреды, но не более того. К чему прятать по углам свои маленькие тайны, когда весь мир готов перевернуться с ног на голову от страха? И долг перед обществом и перед самим собой перевешивал его обязательства перед Фредой. Кроме того, никогда заранее не знаешь, как оно повернется! Может, в его словах крылся какой-то тайный, не известный ему самому смысл, какой-нибудь ключ ко всему этому безобразию? И, может быть, Крэш сумеет отыскать этот ключ и откроет замок. Может быть, своим признанием Йомен сегодня их всех спас?

Терах тяжело вздохнул. Какие высокие и красивые слова для человека, который только что растоптал собственную гордость! Было, конечно, и другое объяснение, но далеко не такое высокое и благородное.

Наверное, в глубине души он всегда был трусом.

Йомен сел в аэрокар и отправился домой.

– Записи следящего устройства, сэр! – сообщил Дональд, передавая шерифу папку с распечатками.

– Спасибо, Дональд.

Крэш сперва пробежал глазами по всем страницам, потом принялся изучать записи более пристально. Проклятие! Ну почему у него не было раньше этих данных?! Наконец обнаружилось то, чего ему так не хватало, – подробный, достоверный список подозреваемых. Во всяком случае, подозреваемых-людей. Терах говорил, что эта штука не записывает приход и уход роботов.

– Сэр, стоило ли отпускать Йомена Тераха на свободу? – спросил Дональд. – На мой взгляд, мы еще не все вытащили из него. Кроме того, он, несомненно, причастен к целому ряду тяжких преступлений против законов по созданию роботов.

Крэш его, казалось, и не услышал, занятый своими мыслями.

– Хм-м… А, Терах! Это, конечно, немного рискованно, Дональд, но, если мы хотим раскрыть это дело, по-моему, лучше все же было его отпустить. По крайней мере пока. И Эншоу тоже, когда мы поговорим с ним. Понимаешь, бежать им просто некуда. Не думаю, что они доставят нам много хлопот. И я очень рассчитываю на то, что хотя бы один из них, а то и оба, запаникуют и наделают ошибок; тем самым наша задача сильно упростится. А теперь приведи этого Эншоу.

– Да, сэр. – Дональд вышел и направился к камерам, где держали заключенных.

Альвар встал и в задумчивости зашагал по комнате из стороны в сторону. Он был насторожен и готов к действиям. События внезапно ускорились. Альвар не мог объяснить, каким образом это произошло или почему, но, несомненно, каждая минута была теперь на счету. Данные следящего устройства сыграли в этом не последнюю роль, но это было далеко не все. Альвар не сомневался, что за всем этим явно кроется что-то важное! Он чувствовал, что наконец-то напал на верный след и стоит теперь на пороге разгадки безумного кошмара последних дней. Ему оставалось только нажать, настоять на своем, и дверца откроется.

Губер Эншоу. Крэш бросил на стол папку с записями и задумался об этом Эншоу. Большая «черная дыра», которая все время почему-то ускользала из поля зрения, оставалась на заднем плане, снова и снова откладывалась на потом, забывалась за суетой неотложных проблем… И вот теперь, когда у Альвара под рукой бесценные записи следящего устройства, настало время с ним разобраться, вывести этого Эншоу на чистую воду. И этот робот Тони Велтон, Ариэль, который был у дома Эншоу в ночь ареста… Наверняка Эншоу – ключ ко всему этому делу. И разгадка – у него в кармане!

Альвар Крэш пару раз прошелся по комнате из угла в угол, но потом заставил себя успокоиться и сесть на место. Он ждал.

И вот дверь открылась и Дональд ввел Губера Эншоу.

Крэш молча ждал, когда Губер усядется на стул напротив него. Потом оперся ладонями о крышку стола, наклонился вперед и взглянул в глаза изобретателю гравитонного мозга.

Пора было начинать настоящее расследование!