Мальчик, который плавал с пираньями

Алмонд Дэвид

Жизнь Стена Эрунда, ещё вчера обыкновенная мальчишеская жизнь, изменилась в одночасье: подъём в 6:00 и – рыба, рыба, рыба… Чисти её, потроши, закатывай в консервные банки. С утра до ночи. И никаких каникул. Даже побег не спасает от кошмара. Стен попадает на ярмарку, в опасный мир балаганов и магии, и уже готовится нырнуть в аквариум с кровожадными пираньями… Куда ты, одумайся!

Они тебя сожрут!

 

Text © David Almond (UK) Ltd

Illustrations © 2012 Oliver Jeffers

Published by arrangement with Walker Books Limited, London SE11 5HJ.

All rights reserved. No part of this book may be reproduced, transmitted, broadcast or stored in an information retrieval system in any form or by any means, graphic, electronic or mechanical, including photocopying, taping and recording, without prior written permission from the publisher.

© Ольга Варшавер, перевод.

© Издание на русском языке. ООО «Издательский дом «Самокат», 2015

* * *

 

Допустим, кто-то из твоих домашних – например, дядя Эрни – превратил родной дом в завод. И выпускает там не что-нибудь, а рыбные консервы. Нравится? Нет, ты представь: повсюду – вёдра с селёдкой, ящики со скумбрией! В ванне кишат сардины! Представь, что твой дядя Эрни мастерит всё новые и новые станки, чтобы рубить рыбам головы, отсекать хвосты, чистить, потрошить, варить и запихивать в консервные банки! А грохот какой? А грязь? А вонь?! Ну, нравится?

А теперь вообрази, что станки дяди Эрни заполонили весь дом: они жужжат и стучат во всех комнатах, даже в твоей спальне, и тебе приходится спать в стенном шкафу. К тому же дядя Эрни говорит, что в школу тебе больше ходить нельзя: ты должен помогать ему консервировать рыбу. Что-что? Ты счастлив не ходить в школу? Отлично! Но помни: ровно в шесть утра – каждое утро! – ты обязан начать работу. И никаких каникул! И никаких друзей-приятелей! Нравится? Ах, не нравится? Ну вот, и Стенли Эрунду тоже не понравилось.

Стенли Эрунд. Нормальный ребёнок, который жил себе самой заурядной жизнью в обычном доме, а потом – бац! И вся жизнь наперекосяк. В одночасье. Жили-поживали Стен, дядя Эрни и тётушка Анни в чудном домике в переулке, сбегавшем к Рыбному причалу, – и вдруг… Селёдка, скумбрия, сардины.

Прошу заметить: дядю с тётей Стен очень любил. Дядя Эрни был братом его отца. И когда отец Стена погиб в ужасной катастрофе, а мама умерла от горя, Эрни и Анни приняли его, как родного сына. Ну, в сущности, заменили ему родителей. Но потом их жизнь покатилась под откос – прямиком в бездну. В тартарары. И как прикажете жить дальше?

 

1. Завод

 

Глава первая

А началось всё, когда закрылась верфь Симпсона. Закрылась, хотя стояла на реке с незапамятных времён. На верфи работали мужчины со всей округи. И папа, пока был жив, там работал. И дядя Эрни работал там чуть ли не с детства вместе с братом. И их отец, и отец их отца, и отец отца их отца. И вдруг – р-р-раз! – работать негде. В Корее, на Тайване, в Китае и Японии строят корабли дешевле и лучше. Ворота верфи захлопнулись, рабочим дали жалкое выходное пособие и велели идти куда глаза глядят, а на их место пригнали бригаду для сноса здания, вооружённую чугунной бабой – это такой шар, которым бьют-бьют в стенку, и она в конце концов падает. Так и остались корабелы без работы. Но дядя Эрни и его товарищи были горды и трудолюбивы, к тому же им надо было кормить семьи.

Некоторые пошли служить в другие места: нанялись на фабрику пластиковой тары, или сели на телефон в финансово-страховой компании, или расставляли товары на полках в супермаркете, или водили экскурсии по Музею истории промышленности – показывали туристам разные красивые корабли, которые строились на их верфи с глубокой древности и до наших дней. Но некоторым бывшим корабелам никуда приткнуться не удалось: мрачные, они целыми днями слонялись по улицам, околачивались на перекрёстках, а кое-кто вообще заболел и зачах, или стал прикладываться к бутылке, а то и подворовывать. Некоторые угодили в тюрьму! Однако нашлись и такие, как мистер Эрнест Эрунд. У дядюшки Эрни были большие планы. Очень большие планы.

Спустя несколько месяцев после увольнения он стоял с племянником Стеном и женой Анни на берегу реки. На глазах у них огромная чугунная баба мерно ударяла в каменные стены, крушила заборы и крыши. Верфь Симпсона превращалась в руины. Причалы трещали, как картонные коробки. Воздух полнился мучительными металлическими звуками: стуком, скрежетом, визгом, лязгом. Земля под ногами дрожала и вибрировала. Река бурлила и нахлёстывала на берег, с моря порывами налетал ветер. Чайки верещали, словно наступило светопреставление.

Зато Эрни, который рвал и метал много недель, теперь молчал. Лишь вздыхал, похмыкивал да изредка, добавив крепкое словцо, поплёвывал в воду.

Но внезапно он не выдержал:

– Мир свихнулся! – заорал он, перекрикивая рёв ветра. – Мир абсолютно помешался! – Он в сердцах топнул ногой и погрозил небу сразу двумя кулаками. – Но меня вам с пути не сбить! Эрнест Эрунд вам не по зубам!

Он посмотрел вдаль, туда, где кончалась старая верфь, где кончалась сама река и открывалась мерцающая серебром ширь моря. В устье реки входил траулер. Красный и красивый. Вокруг него вились белые чайки. Какая красота! Красный корабль покачивался на волнах, сверкал в лучах солнца… Словно видение. Словно сон. Словно мечта. Словно подарок и прекрасное, щедрое обещание. Траулер подошёл к Рыбному причалу. Рыбаки проворно выгрузили на берег свой улов – полный невод отборных сардин. Эрни не сводил с них глаз. И внезапно всё стало ясно и просто. Как дважды два.

– Вот и ответ! – прокричал он.

– Какой ответ? – спросила Анни.

– На какой вопрос? – спросил Стен.

Но Эрни их уже не слышал. Сорвавшись с места, он добежал до причала и купил у рыбаков полведра рыбы. Потом рванул домой, залил сардины водой и поставил на огонь. Потом достал из сарая тачку и быстро покатил её на берег, к Анни и Стену. Вытащив из руин верфи несколько листов жести, он погрузил их в тачку и повёз вверх по крутому Рыбацкому переулку.

Анни и Стен потрусили следом.

– Эрни, ты что задумал? – спросила Анни.

– Что ты задумал, дядя Эрни? – спросил Стен.

Но дядя в ответ только подмигнул. Металлические листы он вывалил в саду, принёс из сарая инструменты – ножовку, сварочный аппарат, плоскогубцы, молотки с молоточками – и принялся резать, гнуть и сваривать по краям куски жести, превращая их в цилиндры. Работа спорилась.

– Эрни, ты что задумал? – снова спросила Анни.

– Что ты задумал, дядя Эрни? – снова спросил Стен.

Эрни поднял на лоб очки, которые защищают глаза от искр во время сварки. Усмехнулся. Опять подмигнул. И ответил:

– Изменить мир!

Он решительно надвинул очки на глаза, и через полчаса первая консервная банка была готова. Тяжёлая, неказистая, ржавая, с вмятиной на боку, но всё-таки явно консервная банка, ни с чем не спутаешь. Ещё через полчаса мясистые варёные сардины оказались втиснуты в банку, а сверху приделана крышка. Но и это было ещё не всё. Эрни взял фломастер и вывел на банке: Сардины Эрунда.

Закончив писать, он победно рубанул кулаком воздух. Изобразил подобие танца. И объявил:

– Сработает!

Анни со Стеном осмотрели коробку. Взглянули в глаза Эрни – такие огромные, выпученные за сварочными очками.

– Впереди долгий путь, – сказал Эрни, – но он приведёт нас ровно туда, куда надо.

Потом он откашлялся и провозгласил:

– Будущее нашей семьи – рыбные консервы.

Так вот и зародилось это великое предприятие. Вскоре они выпускали ОТБОРНЫЕ САРДИНКИ ЭРУНДА, ВЕЛИКОЛЕПНУЮ СКУМБРИЮ ЭРУНДА и ИЗЫСКАННУЮ СЕЛЬДЬ ЭРУНДА.

 

Глава вторая

Сверло и дрель, молоток и отвёртка, гвозди и заклёпки. Эрни снёс в доме почти все стены, разворотил полы. Выстроил целую систему труб и желобов, водоводов и стоков. Подсоединил провода, рубильники и предохранители. Количество разнообразных станков и устройств росло не по дням, а по часам, пока они не заполонили все коридоры и комнаты. Под новыми полами змеились провода и кабели, оставшиеся стены были в дырах, пробитых для труб. Дом сотрясался от стука моторов, от клацанья ножей, от жужжанья и треска электропил, от рёва воды в желобах, от бульканья кипятка в огромных котлах. И от окриков самого Эрни:

– Работайте, мои любимые! Трудитесь! Мои прекрасные, мои замечательные! Как же я люблю эти станки! Даёшь рыбы! Больше РЫБЫ! Ещё БОЛЬШЕ РЫБЫ! Клац! Бац! Бамц! Бенц!

Каждое утро к парадному крыльцу подъезжали грузовики с рыбой. Каждый вечер от заднего крыльца отъезжали грузовики с рыбными консервами. Бизнес процветал. У дядюшки Эрни появились деньги. Хорошие, большие деньги, какие ему прежде не снились. Из бывшего трудяги он превратился в предпринимателя. Бизнесмена. Его империя росла как на дрожжах.

По вечерам Стен укладывался спать в стенной шкаф, а дядя с тётей устраивались под огромной потрошильной машиной.

И каждое утро, ровно в шесть, неумолимо звенел будильник:

ДИНЬ-ДОН-ДИЛИ-ДОН-ДИНЬ-ДОН-ПРОСЫПОН!

И тут же заливался подобранный на верфи гудок:

У-У-У-У-ЙУ-У-У-ЙУ-У-У-ЙУ!!

И немедленно включалась магнитофонная запись:

ДОБРОЕ УТРО!!! ВАС ЖДУТ ВЕЛИКИЕ ДЕЛА!!!

И, заглушая все звуки, гремел голос Эрни:

– ПОДЪЁМ! ЛЕЖЕБОКИ!!! УЖЕ ШЕСТЬ УТРА! ЗА РАБОТУ! СКОРЕЙ ЗА РАБОТУ!

Стонала Анни, кряхтел Стен, но Эрни неизменно отвечал:

– ДЛЯ КОГО Я, ПО-ВАШЕМУ, СТАРАЮСЬ? ДЛЯ ВАС! ДЛЯ НАШЕЙ СЕМЬИ! ШЕВЕЛИТЕСЬ! ШЕСТЬ УТРА – САМОЕ ВРЕМЯ ПОРАБОТАТЬ!

Но однажды утром Анни сказала:

– Уймись, Эрни.

– Что значит «Уймись, Эрни»?

– Значит, притормози.

Но Эрни Эрунда было не так-то просто остановить. Он уже надел перчатки для разделки рыбы. Уже схватил ножницы, чтобы чекрыжить хвосты и плавники, уже бренчал ключами – чтобы заводить моторы, а в голове у него плавала-плясала-трепыхалась рыба-рыба-рыба…

– Эрни! – возопила Анни. – Ну помилуй! Хоть сегодня!

– А что сегодня? Выдающийся день?

– Значит, не помнишь? – с укором сказала Анни.

– Да что мне помнить-то?

Она вынула из-под подушки конверт и помахала им перед носом мужа.

– Как ты мог забыть? Сегодня – день рождения Стена.

– Разве? – вяло отозвался Эрни. – Ну да, конечно. Сегодня день рождения Стена. И что из этого следует?

Он пожал плечами.

– Давай его сегодня пожалеем? – предложила Анни. – И всё что положено, деньрожденное, надо устроить.

– Деньрожденное? – Эрни нахмурился. – Что, например?

– Ну, подарки, торт со свечками, улыбки… Споём «С днём рожденья тее-бяяя»… День без ерундовых сардин!

– Ерундовые? Да как у тебя язык повернулся? Сардины Э-рун-да! Не Е-рун-да! И они – не ерунда, а основа нашей жизни! Заруби это себе на носу!

– А ты заруби себе на носу, что племянник важнее сардин. Не освободишь его сегодня от работы – твоя жена объявит забастовку!

Эрни вздрогнул.

– Всё. Молчи, – велела Анни и, встав с постели, на цыпочках подошла к шкафу Стена. – Доброе утро, сынок, – прошептала она.

Стен судорожно схватил свою рабочую одежду.

– Простите! Я проспал, да? Опоздал? Пора начинать?

Анни обняла его крепко-крепко и сказала:

– С днём рождения, Стен!

Мальчик опешил.

– День рождения? У меня? Сегодня?

– Конечно! – ответила Анни. – Забыл?

Стен наморщил лоб.

– Я вчера думал, что вроде бы… Но никто ничего не сказал… Ну я и решил, что перепутал. Или вы забыли.

– Деточка! – сказала Анни. – Как же мы забудем? Мы всегда, всегда помним, верно, Эрни?

Эрни кхекнул. Щёлкнул ножницами.

– Ещё бы! – Он наклонился, чтобы Стен из шкафа увидел его улыбку. – С днём рождения, парень! Будь счастлив! Живи долго! Трам-трам-пам! Анни, вручай открытку!

Анни отдала Стену конверт. Он вынул открытку с красивым парусником на обложке. Внутри – поздравление.

– Спасибо огромное! – воскликнул Стен. – Открытка – лучше не бывает!

– Это точно! – сказал Эрни. – Ну и баста. Рыба ждёт!

И решительно направился к вёдрам с рыбой и к своим замечательным станкам. Анни вздохнула.

– Ладно, Стен, его ждёт рыба, а нас с тобой – денрожденный завтрак.

Тётя достала из сумки банки с колой, несколько плиток шоколада и большой пакет конфет. И они со Стеном принялись уплетать эти вкусности за обе щеки, хотя Эрни то и дело вопил:

– ЭЙ, ГДЕ ВЫ? ЛЕНТЯИ! КОПУШИ! НЕ ОТЛЫНИВАТЬ! ЗА РАБОТУ!

Но Анни сказала:

– Не обращай внимания, Стен.

А когда от колы не осталось ни капли, а от шоколада и конфет ни крошки, она сказала:

– Вот и славно, Стен. Но это не всё. Тебя сегодня ждёт сюрприз.

 

Глава третья

Эрни знай себе нажимал кнопки, щёлкал выключателями, тянул рычаги, крутил рукоятки. Дёргался, дрыгался, кружил и пританцовывал. Кричал свои рыбно-консервные кричалки и распевал свои рыбно-консервные песни:

Рыбка-рыбёшка, рыбонька-рыбища! РЫБКА-РЫБЁШКА, РЫБОНЬКА-РЫБИЩА! Вёдра, канистры, цистерны и бочки, Хвосты отрубаем и головы – прочь-ка! Кипят и шипят пусть в томате и масле, Потом закатаем в жестянку – на счастье! Рыбка-рыбёшка, рыбища-рыбонька! РЫБКА-РЫБЁШКА, РЫБИЩА-РЫБОНЬКА! Угри и селёдка, сардины, макрели, Прекрасную сайру поймать мы успели, Треска есть и пикша, плотва и кальмар, Клешнями поводит огромный омар. Но самое лучшее – это рыбёшки! Сметут их с прилавков! Съедят их до крошки! РЫБКА-РЫБЁШКА, РЫБИЩА-РЫБОНЬКА! Вёдра, канистры, цистерны и бочки…

Анни вздохнула. Что приключилось с тем милым, добродушным человеком, за которого она когда-то вышла замуж? Куда он делся? Когда его подменили? Она постучала Эрни по плечу. Нет ответа. Ударила по спине. Нет ответа. Она принялась колотить его куда попало и кричать в самое его ухо:

– Эрни! ЭРНЕСТ ЭРУНД!

Наконец он обернулся.

– Явилась, часу не прошло! – сказал он. – СТЕН! А ты-то где?

Анни протянула руку и выключила ближний к ней станок. Эрни ахнул. Что делает эта женщина? Он хотел было врубить станок обратно, но тут Анни произнесла:

– Не трогай Стена. У него выходной.

– Выходной? Кто это постановил?

– Я постановила. Это наше новое правило. Смотри, я уже записала.

Она вручила ему листок бумаги.

Прочитав, Эрни почесал в затылке. Анни не отступалась.

– У вас ведь на верфи были правила? Распорядок работы? – спросила она.

– Да, но…

– Никаких «но», – отрезала Анни. – Стен получает выходной и премию в десять фунтов. – Она вручила мужу ещё один листок.

– Ты все эти правила сама выдумала! Только что! – воскликнул Эрни.

Анни пожала плечами.

– Конечно, выдумала. Ты разве против? – Она смотрела мужу прямо в глаза.

Но он взгляда не отвёл. И заявил:

– Да! Я против!

Она тут же вручила ему третий листок.

– Ну что? Опомнился? – поинтересовалась Анни.

Ворча себе под нос, Эрни полез в карман. И вытащил оттуда десятифунтовую банкноту.

– Сам отдай это Стену и пожелай ему хорошо провести время, – велела Анни и погрозила пальцем: мол, не вздумай спорить. – Стен! – позвала она. – Иди сюда, сынок. Дядя Эрни хочет тебе что-то сказать.

Стен вылез из шкафа.

– У тебя сегодня выходной, – объявила Анни. – Я верно говорю, любимый?

– Да! – проворчал Эрни.

– И дядя Эрни для тебя кое-что припас. Верно, любимый?

– Угу, – подтвердил Эрни и протянул племяннику десять фунтов. – С днём рождения, сынок. Пройди… проведи… повремени… – Он почесал в затылке. Что же за слова такие он должен произнести?

– Хорошо проведи время! – подсказала Анни.

– Вот именно, – сказал Эрни. – Хорошо проведи время, парень.

– А где мне его провести? – спросил Стен.

Анни распахнула входную дверь.

– Там, – воскликнула она. – Ты слишком долго сидел взаперти, сынок. А сейчас перед тобой весь мир! Там-то и надо хорошо провести время!

Анни и Стен смотрели и не верили своим глазам. В городе раскинулась ярмарка! Прямо на том месте, где раньше была верфь Симпсона. Медленно, поблёскивая на солнце, крутилось колесо обозрения. Острая башня аттракциона «Винтовая лестница» почти прошивала небо. Глухо потрескивали, сталкиваясь толстыми резиновыми бамперами, машинки, завывала музыка, грохотали вагонетки на американских горках. В воздухе разливался запах машинного масла, сахарной ваты и хот-догов.

– Ярмарка! – хором выдохнули Анни и Стен. – Ничего себе!

Стен схватил свои десять фунтов, поцеловал тётю, улыбнулся дяде и был таков – нырнул в солнце, в выходной, в свободу.

Анни взяла хозяйственную сумку.

– Правило 1в, – сказала она, выходя за порог. – Тётям положено свободное время, чтобы купить деньрожденный торт!

Эрни смотрел им вслед.

– Мир спятил, – сказал он себе, захлопнул дверь и снова принялся за работу.

 

Глава четвертая

Переулки и улочки уступами спускались к реке: мимо «Таверны корабелов», мимо приюта Армии спасения, мимо магазинчика Комитета помощи голодающим, где топтались бедняки со всех концов городка. Мальчик шёл быстро, и наконец – вот она, ярмарка, сразу за пустырём. Стен припустил бегом и влетел на ярмарку. Карусели уже вертелись, но в этот ранний час людей тут почти не было. Лишь горстка не дошедших до школы прогульщиков бродила меж шатров, несколько женщин катили допотопные коляски с младенцами, шаркали угрюмые старики, ну и сами балаганщики стояли возле шатров, посверкивая золотыми зубами, потряхивая копнами волос, поблёскивая серебряными гвоздями-булавками, проткнутыми сквозь щёку, побрякивая мелочью в набрюшных сумках. Они опирались на свои качели и прилавки, потягивали чай из кружек и курили странно пахнущие сигареты. Едва Стен приблизился – робко, бочком, – балаганщики уставились на него с нескрываемым интересом. И принялись что-то лопотать на непонятном наречии. А ещё они кашляли, переругивались, то и дело сплёвывали и громко хохотали.

В полном одиночестве Стен прокатился на цепной карусели и на «Музыкальном экспрессе» – будто по кочкам, всё быстрее и быстрее, под музыку. В полном одиночестве поднялся в небо на колесе обозрения. И оттуда, сверху, окинул взглядом свой мир: реку, сбегавшие к ней улицы, пустыри на месте верфи и фабрик, школу, в которую он давно не ходил, церковь, детишек на детской площадке. Стен разглядел свой дом в переулке над Рыбным причалом и клубы пара над крышей – внутри дома работали дядюшкины станки. Колесо пошло вниз и – на новый круг. Снова вверх – вниз – вверх – вниз. В отдалении он разглядел ещё один городок, дальше – горы. Но лучше всего было видно блестящее прекрасное море – оно простиралось вдаль и вширь. И тёмно-синее прекрасное небо тоже тянулось без конца и края. Стен вспомнил своих прекрасных родителей и даже тихонько всплакнул – там, наверху, в кабинке чёртова колеса. И тут же подумал о тёте с дядей и возблагодарил судьбу за то, что у него есть близкие. Потом он вообразил мир за морем и вселенную за небом, и у него закружилась голова от необъятности мира и чудесности жизни.

Спустившись обратно на землю, он съел скользкий хот-дог и липкую сахарную вату. Облизнул губы и пальцы и пошёл бродить дальше по ярмарке. В одном месте он наткнулся на древнюю красно-зелёную кибитку. На её боку было выведено Цыганка Роза. Рядом стоял белый пони и жевал, сунув морду в торбу с едой. Вот, откинув полог, появилась женщина в цветастом платке. И поманила Стена пальцем.

– Я – Роза, прапраправнучка первой цыганки Розы, – сказала она. – Заходи-ка и позолоти мне ручку. Я тебе за это много чудесных секретов расскажу. Не пожалеешь.

Стен слизнул с ладони остатки сахарной ваты.

– Хочешь узнать, когда закончатся твои беды? – не унималась цыганка.

– Откуда вы знаете про мои беды? – удивился Стен.

– У меня глаза на месте. Как тебя зовут-то, милок?

– Стен.

– Дай мне монетку, Стен. Одну-единственную. – Она понизила голос. – И входи, не бойся.

Стен уже собрался залезть в кибитку, как вдруг краем глаза уловил какое-то золотистое мерцание.

Золотые рыбки! Висят в пакетах на верёвке возле аттракциона «Утиная охота»! Тринадцать крошечных золотых рыбок, каждая – в отдельном полиэтиленовом пакетике, привязанном к оранжевой верёвке. На жарком солнце! И Стен, не раздумывая, двинулся прочь от цыганки. Прямиком к рыбкам.

– Прощай, – сказала ему вслед прапраправнучка цыганки Розы. – Сейчас ты очарован. Потом будешь удручён. И тебе предстоит путешествие! Мы ещё встретимся!

Она скрылась. А Стен подошёл к навесу, перед которым томились рыбки – в несчастных крошечных пакетиках, в жалкой пригоршне воды, и при этом такие прекрасные, такие удивительные, с такой нежной золотистой чешуёй, жабрами, плавничками! Они то и дело округляли ротики и пучили грустные тёмные глаза.

Он протянул руку.

– Эй! Малец! Ты чего тут делаешь?

Стен вздрогнул. Хозяин стоял позади рыбок, за прилавком.

– Спрашиваю: чего делаешь, а?

Стен пожал плечами.

– Просто… на рыбок смотрю, – прошептал он в ответ.

Хозяин был невысок, с гладким блестящим лицом и чёрными волосами, которые росли престранно: лоб почти до переносицы закрыт чубом, а по бокам – огромные залысины. В одном ухе сверкала золотая серёжка. Был он в поношенной атласной рубахе – красной, с пятнами жира.

За спиной хозяина по зелёному пластмассовому бассейну кружили грязные пластмассовые утки с кольцами на спинах. А дальше темнело пыльное окошко старенького автоприцепа. Оттуда уныло глядела девочка. Она потёрла стекло пальцем, сделала крошечный глазок и пялилась на Стена.

– Чего смотреть-то зря? – воскликнул хозяин. – Ты сыграй, малец. Выиграешь себе рыбку!

Он кивнул на табличку:

Стен нашарил в кармане остатки денег – даже на одну игру не хватит.

– Но это жестоко! – выпалил он. – Они у вас почти без воды сидят!

Хозяин только пожал плечами и равнодушно сказал:

– Хочешь им помочь? Выиграй и выпусти. – Он смотрел мимо Стена, куда-то на качели-карусели.

Стен заметил, что самая крошечная золотая рыбка уже едва шевелит плавниками.

– Но они умирают! – воскликнул он.

Хозяин снова пожал плечами.

– Помрут эти, куплю других, – сказал он. – Ерунда.

– Я бы их спас!

– Сколько у тебя денег? – спросил хозяин.

– Один фунт и шестьдесят шесть пенсов.

Хозяин кивнул на табличку: мол, два фунта и ни на пенни меньше.

– Неужели вам лучше, если они умрут? – спросил Стен и протянул ему все свои деньги. – Пожалуйста, мистер! Дайте сыграть!

Хозяин фыркнул. И покосился на деньги на ладони Стена.

– Ну, валяй, – сказал он со вздохом. – Добряк я всё-таки… Только, чур, вот эту доходягу заберёшь. Без обмана!

Он взял деньги и выдал Стену длинную палку с крючком на конце. Стен потянулся к уткам, которые всё наматывали круги по бассейну, но руки у него дрожали, чуть ли не ходуном ходили, и он никак не мог отвести взгляд от рыбки, умирающей на солнцепёке в тесном пакете.

Хозяин прицокнул.

– Ну и дети пошли! – проворчал он. – Утку подцепить не могут!

Он сам просунул крючок в отверстие. Вытащив утку из бассейна, Стен тут же схватил пакет с умирающей рыбкой и… Но нет, он не мог уйти. Не мог бросить остальных на верную гибель.

– Они же все умрут! – взмолился он. – Если их никто не выиграет…

Хозяин подставил ладонь – для денег.

– Но у меня ничего нет!

Хозяин посмотрел на Стена попристальней.

– Хочешь их отработать? – спросил он.

– Это как?

– Очень просто. – Хозяин довольно кивнул, радуясь собственной идее. – Да, отлично придумано. Если ты, конечно, не белоручка.

– Я?! – воскликнул Стен. – Я умею работать.

– Ха! Вот и проверим. – Хозяин почесал подбородок. – Для начала надо отчистить этих уток. – Он сплюнул на землю. – Сам видишь, грязные. Аж воняют.

– Хорошо, – быстро согласился Стен. – Где их чистить?

Хозяин указал на пластмассовое ведро.

– Бери щётку, бери мыло и три дочиста. Проще пареной репы.

Стен приступил к делу не откладывая. Он отчаянно драил уток, а сам всё время поглядывал на рыбок. Они ещё кружили в своих прозрачных пакетах, но всё медленнее и медленнее.

– Вот и славно, – произнёс хозяин. – Вообще-то это моя дочка должна делать, но она считает, что это ниже её достоинства. Она вон там сидит, лентяйка такая-растакая.

Стен бросил взгляд на грязное окошко. Бледная девочка всё смотрела сквозь круглый глазок в стекле.

– Её Ниташей звать. – Хозяин покачал головой и указал дочери на Стена, который работал всё быстрее и быстрее. Наконец утки заблестели как новенькие. Ниташа задрала нос и отвела взгляд.

Хозяин принялся перебирать уток и осматривать их со всех сторон.

– Теперь можно взять рыбок? – взмолился Стен.

Хозяин поднял маленькую жёлтую уточку, перевернул.

– На брюхе грязь осталась, присохла, – сказал он.

Стен схватил утку и снова стал тереть – до зеркального блеска.

– А теперь? – спросил он.

Хозяин задумался. Он медленно поднёс оранжевую утку к самому носу. И тут терпение у Стена совершенно иссякло. Рыбки-то уже не плавали: одни лежали на боку, другие постепенно опускались на самое дно.

– Всё! – воскликнул мальчик. – Рыбки мои!

Он потянулся и снял с оранжевой верёвки остальные двенадцать пакетов – теперь они висели на его растопыренных пальцах.

– Ну, я пошёл?

– Как тебя зовут? – спросил хозяин аттракциона.

Но Стен уже бежал к реке. Выскочив из лабиринта шатров и киосков, он пронёсся через пустырь, мимо заброшенных сараев и складов, проскользнул меж прутьями древнего железного забора и, бросившись брюхом на каменную подпорную стенку, опустил пакеты в реку – один за другим, – наполнив их до краёв речной водой. Потом он поднял их, посмотрел на просвет. Вода в пакетах стала теперь тёмной, непрозрачной, в ней вращались щепки, мелкий мусор, по верху плавали масляные разводы. Но в каждом пакете мелькала, вспыхивала, горела искра живого золота.

Стен с облегчением вздохнул. Успел! И тут он заметил, что за спиной у него, чуть поодаль, стоит хозяин «Утиной охоты».

– Ты тоже, как я вижу, добряк, – сказал хозяин. – Но работать умеешь. Так как тебя зовут?

– Стен.

– А я – Достоевски, – сказал хозяин. И протянул руку. Но Стен не спешил её пожимать. Достоевски вздохнул. – Я не такой злыдень, как ты думаешь, – сказал он. – Может, поработаешь со мной на аттракционе?

– Нет, спасибо, мистер Достоевски, – сказал Стен.

– Я бы тебе хорошо платил, – сказал хозяин. – Постоянная надёжная работа. Люди всегда хотят развлекаться и бегут к моим уткам от бед и невзгод.

Но Стен снова повторил «нет» и устремился домой с тринадцатью золотыми рыбками на растопыренных пальцах.

 

Глава пятая

А в Рыбацком переулке за это время начались неприятности!

Пока Стен развлекался на ярмарке, к дому подъехал белый фургон с потёками ржавчины на боках. А ещё на этих боках было написано целое послание:

А ещё на боку фургона имелось оконце.

А за ним – телескоп, нацеленный прямо на дом Эрни. У телескопа сидел человечек.

– Даг мы и думали, – гнусаво бормотал человечек себе под нос. – Гаг небриздойно. Гаг низгобробно. Гаг абзолюдно одврадидельно.

Он принялся строчить в блокноте. Потом одёрнул рубашку. Поправил чёрный галстук. Сунул под мышку чёрную кожаную папку. Вылез из фургона и постучал в дверь.

У Эрни тарахтели и лязгали станки, а сам он распевал песни и скандировал кричалки, поэтому, разумеется, ничего не услышал. Человечек постучал снова. И опять никакого ответа. Он наклонился и посмотрел внутрь сквозь щель почтового ящика.

– Ага! – пробормотал он. – Даг мы и думали.

Он позвал через щель, возвысив голос:

– Одгрывайде! Дебардаменд убразднения рыбовония, ерундизма и незообразноздей. Зогращённо: ДУРЕН.

Никакого ответа.

Он позвал снова.

Никакого ответа.

Инспектор нахмурился, что-то проворчал и топнул ногой.

– Гаг небриздойно. Гаг одврадидельно.

Он взялся за ручку двери.

– Я вгожу! – громко предупредил он.

Дверь открылась легко. Человечек ступил в дом. Его взору предстали трубы, кабели, трещащие колёса и скрежещущие шестерёнки, вёдра с рыбой и штабеля банок. Он двинулся вперёд, одновременно рассматривая помещение и что-то помечая в блокноте.

– Гаг низгобробно. Абзолюдно одврадидельно, – сказал он. – Гагой бозор!

И тут он услышал пение. И увидел поющего Эрни, который, распростёршись на станке, одновременно нажимал левой ногой на рычаг, правой крутил педаль, левой рукой щёлкал переключателем, а правой давил на кнопку.

– Станок мой! – вопил Эрни. – Станочек-станочечек-станюшоночек!

– Эээ, – произнёс гость. – ЭЭЭЭ!!!

Эрни оглянулся. И удивился.

– Кто вы такой, чёрт возьми?

Человечек притопнул каблуком и объявил:

– Я ДУРЕН-дознавадель.

– Дурень? – уточнил Эрни.

– Дознавадель, – возразил гость. – И раззледовадель. Раззледую взягие здраннозди. Незообразнозди. Вод, рыбой у ваз очень воняед. – Он подступил вплотную к Эрни. – Эдо бодозридельно!

Он прищурился.

– Ждо-до у ваз дуд нечиздо, миздер… – Он занёс карандаш над блокнотом, готовясь записать фамилию Эрни.

– Мистер Не-ваше-дело, – отрезал Эрни и решительно снял руки с рычагов и переключателей. – Мистер Катитесь-из-моего-дома-где-пахнет-розами! Мистер Кто-вы-такой-чтобы-вламываться-в-чужой-дом-без-спросу! Мистер Если-вы-не-поторопитесь-придётся-придать-вам-ускорение! Мистер…

Дознаватель поднял руку.

– Небриздойные звуги, – сказал он. – Вы годь знаеде, з гем дело имееде? Я Гларенз Б. Глабб, дознавадель бервой гильдии, з земью наградными звёздами, двумя наживгами и звидедельздвом, бодбизанным велигим ДУРЕН-лидером, вождём нажего Дебардаменда. Зобздвенноручно! Дронеде меня – вам нездобровадь, миздер…

Эрни сжал губы.

– Ха! – сказал Кларенс П. Клапп. – Знаем дагой медод. Наз-пыдаюд-мы-молчим. Я и не дагих разгалывал, обучен. Одмолчадца не выйдед. – Он зыркнул туда-сюда глазами-бусинками. – Эдо небозволидельно! – сказал он и принялся тыкать пальцем в станки и вёдра с рыбой. – Ни эдо, ни эдо, ни эдо и ни эдо. Всё небриздойно. Низгобробно. Абзолюдно одврадидельно. Хуже не бываед. – Он снова застрочил в блокноте. Скривился. Прищурился. – А ждо дуд у ваз зобздвенно произгодид? А, миздер Молчун?

– Ничего! – огрызнулся Эрни.

Кларенс записал этот ответ. И продолжил допрос:

– И гогда эдо началозь?

– Никогда! – ответил Эрни.

– Ха, враньё! – объявил Кларенс. – Дагие одведы – не новоздь! Меня хорожо учили, взё знаю! И вижу, гагое дуд низгобробное, одврадидельное боложение дел. Даг бродолжадца не можед. Я эдо оздановлю!

– Неужели? – произнёс Эрни.

– Ужели! – ответил Кларенс П. Клапп. – Бугва загона на моей здороне. Меня наделил влаздью зам велигий ДУРЕН-лидер, вождь нажего Дебардаменда. Дебардаменда убразднения рыбовония, ерундизма и незообразноздей. Я набижу одчёд, вам набравяд уведомление, и эдому неборядгу будед боложен гонец! Вод вам моя визидга. – Всучив Эрни визитную карточку, он направился к двери. Там он на мгновение притормозил и сказал совсем обычным, не гнусавым голосом: – Ты реально такой тупой, Молчун? А ну быстренько привёл этот дом в натуральное состояние, иначе порвём конкретно. Покедова! Или, как я обычно говорю, до звидания!

И ушёл, хлопнув дверью.

 

Глава шестая

Стен нёсся домой – через пустырь, вверх по лабиринту уступчатых улиц, по Рыбацкому переулку. Мимо проехал ДУРЕН-фургон, но мальчик его не заметил. Его интересовали только рыбки, его чудесные золотые рыбки. Проскользнув в дом, он быстро нашёл пустое ведёрко, наполнил его прекрасной чистой водой и, одну за другой, выпустил туда прекрасных золотых рыбок. Вот они – тринадцать удивительных существ, само воплощение красоты, – совсем ожили и плавают вольные и свободные!

Дядюшка уже вернулся к работе. Его станки стучали и лязгали громче обычного, да и сам Эрни пел и скандировал кричалки во весь голос. Стен поднял ведёрко.

– Не бойтесь, – прошептал он рыбкам. – Это мой дядя Эрни шумит, но он нестрашный. Я буду о вас заботиться – всегда-всегда.

– СТЕН! СТЕН! ИДИ СЮДА СКОРЕЙ!

Стен обернулся.

– Но, дядя Эрни… – начал он.

– НИКАКОГО ДЯДИ! НИКАКОГО ЭРНИ! СКОРЕЙ СЮДА, ТЕБЕ ГОВОРЯТ! – Эрни энергично махнул рукой, призывая племянника. – Нам грозит опасность! – объявил он. – Чудовищная, огромная, полномасштабная катастрофа!

Стен медленно приблизился.

– Но, дядя Эрни… – снова начал он.

– Что ты заладил: «дядя Эрни, дядя Эрни»?! Мы под прицелом! Подойди ближе! Потяни тот рычаг! Нажми выключатель! Смажь этот дурацкий мотор! – И тут он заметил рыбок. – Это что такое?

Стен понял, что так и не выпустил из рук ведёрко.

– Это золотые рыбки, – ответил он. – С ярмарки. Я их заработал, а вот эту маленькую выиграл – на деньги, что ты подарил мне на день рождения.

Эрни скривил губу.

– Хм! Худосочные больно… – протянул он.

– Гляди, какие хорошенькие! – Стен приподнял ведёрко, чтобы дядя рассмотрел его приобретение.

Эрни искоса взглянул на рыбок, затем сунул палец в воду.

– Золотые, значит? – проворчал он наконец. – И какая мне польза от золотых рыбок? Сардины – другое дело. Сардины – это рыба. Сардины, пикша, треска… – Он сунул в воду всю ладонь, и золотые рыбки закружили-заиграли вокруг неё.

– Зато они очень красивые! – сказал Стен. – Неужели ты не видишь?

Пристально глядя на рыбок, Эрни призадумался. А шелковистые плавнички и хвосты щекотали его ладонь.

– Спасибо за десять фунтов, дядя Эрни, – сказал Стен. А потом он произнёс роковые слова: – Без этих денег рыбки бы…

– Что? Что бы с ними было? – спросил Эрни.

– Они бы умерли. Один человек повесил их на солнце в пакетах, и они там чуть не зажари…

Стен осёкся. Взгляд у дядюшки стал мечтательным, рассеянным… Стен будет вспоминать этот взгляд всю жизнь. Неужели он сам навёл дядю Эрни на эту ужасную мысль? Эрни, однако, быстро пришёл в себя.

– Довольно болтать! – сказал он. – Мы переживаем время жестоких проверок, испытаний и несчастий. Надо трудиться не покладая рук! Убери эту мелочовку подальше, с глаз долой, и за работу! ВПЕРЁД!

Стен подскочил к своему шкафу, спрятал ведёрко с золотыми рыбками за дверцу и, без промедления вернувшись к станкам, закатал рукава. Давно он не был так счастлив! Ему дали выходной! Он побывал на ярмарке! Он выиграл самый лучший из всех возможных призов.

– Я готов, дядя. Что делать?

– Встань там, да-да, молодец! Поверни во-о-он ту рукоятку, ага, отлично! Теперь жми кнопку, ага, верно! Так держать. Только быстрее, парень. Быстрее! Ещё быстрее! Им нас не остановить. Им не разрушить мечту Эрнеста Эрунда!

– Кому им, дядя Эрни? – спросил Стен, не переставая вертеть рукоятку и нажимать на кнопку.

– Не бери в голову! – ответил Эрни. – Я с ними сам справлюсь. А ты, парень, знай себе работай. Быстрее! Быстрее! Молодец! Рыбка-рыбёшка, рыбища-рыбонька! РЫБКА-РЫБЁШКА, РЫБИЩА-РЫБОНЬКА! Так победим!

Дядя и племянник работали бок о бок и распевали хором:

Рыбка-рыбёшка, рыбища-рыбонька! РЫБКА-РЫБЁШКА, РЫБИЩА-РЫБОНЬКА! Вёдра, канистры, цистерны и бочки, Хвосты им отрубим и головы – прочь-ка!

Их голоса сливались с гулом станков, они двигались в едином ритме со всеми механизмами, с одной стороны на конвейер поступала рыба, с другой – выскакивали консервные банки. Подхваченные этим яростным трудовым вихрем, Стен с дядей позабыли все свои горести. Через какое-то время Эрни завопил:

– Ну что, парень? Правда, здорово?!

Стен засмеялся и показал сразу два больших пальца.

– Да, дядя Эрни! Отлично!

– Вот и славно! – сказал Эрни. – Труд – великое дело, сынок, настоящее дело! Твой отец тобой бы гордился. Работа – это суть жизни!

Они кричали, хохотали, работали, пели и радовались. Их переполняло неимоверное, необъяснимое счастье. И они так расшумелись, что даже не заметили, что вошла Анни.

 

Глава седьмая

В хозяйственной сумке у неё были всякие вкусности к праздничному ужину: сырные палочки, колбасный рулет, лимонад, шоколадные кексики и пирог с надписью из глазури «С днём рождения!», а к нему – целый набор свечек. Тётушка сдвинула вплотную несколько поддонов – и получился стол. Бумажные наклейки с надписью САРДИНКИ ЭРУНДА она разложила возле тарелок – вместо салфеток. Перевёрнутые вёдра стали стульями. Она накрыла «стол» с прекрасным деньрожденным угощением – а ведь с тех пор, как в этом доме расположился консервный завод, ничего прекрасного тут не случалось. Удовлетворённо улыбнувшись, тётя прошла к центральному пульту, взялась за огромный рычаг с надписью ГЛАВНЫЙ РУБИЛЬНИК, потянула – да и выключила все станки разом. Воцарилась мёртвая тишина.

– Диверсия! – заорал Эрни. – Готовимся к обороне! Нас голыми руками не…

– Это не диверсия, – ласково откликнулась Анни. – Это ужин.

– Ужин? – повторил Эрни. – Разве ты не понимаешь, какие настали времена?

– Сегодня день рождения нашего племянника, – сказала Анни. – Так что отдыхаем! Пожалуйте к столу!

Эрни вспыхнул, сверкнул глазами, открыл было рот – и осёкся.

Анни подошла к нему и поцеловала в щёку.

– Сегодня особенный день, – сказала она. – Так что сбавь обороты!

Ошеломлённый Стен приблизился к выложенной на поддоны снеди.

Анни захлопала в ладоши.

– Наш племянник Стен важнее любой рыбы, – сказала она мужу.

– Тётя Анни, а у меня теперь собственные рыбки есть! – похвастался Стен. Он достал из шкафа ведёрко с золотыми рыбками и рассказал, как он их получил.

– Красота-то какая! – воскликнула тётушка. – Самые удивительные рыбки на свете!

Стен поставил ведёрко на пол и, пока они ели, всё посматривал на своих рыбок и восхищался – то вслух, то про себя. «Они ели» – это, конечно, изрядное преувеличение. Ели не все. Потому что у Эрни кусок в горло не шёл. Воспоминание о посещении ДУРЕН-дознавателя расплющивало, раскатывало его мозг асфальтовым катком.

– Успокойся ты, Эрни, – приговаривала Анни. – Успокойся и съешь пирога.

Но как тут успокоишься? Даже пирог был ему не в радость – словно пыль жуёшь. И надо бы рассказать близким о Кларенсе П. Клаппе, но как? Язык не поворачивается! Но и с крахом всех надежд Эрни не смирится! Он крепко сжал кулаки. Нужен план! Антикатастрофный план! Золотые рыбки мерцали и поблёскивали в ведёрке. Эрни опустил руку в воду и почувствовал лёгкие касания крошечных плавников и хвостов.

– Нам надо открыть новую линию, – объявил он.

– Какую? – спросила Анни.

– Пора расширить ассортимент. А то у нас одни сардины да сельдь.

– И в какую же сторону мы его расширим? И зачем?

– Затем, что мы под прицелом! – сказал Эрни.

Анни покачала головой.

– Ты о чём, милый? Кто в тебя целится?

Внезапно раздался стук в дверь – громкий, настойчивый. И снова тишина.

– Кто бы это мог быть? – Анни встала и направилась к двери.

– Не открывай! – вскинулся Эрни. – Не впускай их!

– Кого не впускать? – удивилась Анни.

– Их! – повторил Эрни.

– Кого их? – сказала Анни. И открыла дверь.

На пороге никого не было. Она увидела лишь хвост белого фургона, отъехавшего от дома. А потом заметила, что к двери гвоздями приколочена бумажка.

 

Глава восьмая

Увидев эту бумажку, Эрни оседлал потрошильный станок и яростно замахал кулаками.

– Мы отобьёмся! – вопил он. – Не сдадим ни пяди! Ни пяди спальни! Ни метра кухни! Ни угла гостиной! Мы устроим засады! Возведём баррикады! Ни шагу назад! Ни шагу! Наше дело правое! За нас Бог!

– Нет, Бог не за нас, – возразила Анни. – Он не защищает безумцев. Смотри, во что превратился наш прекрасный дом!

– Нет, это ты смотри! – вскипел Эрни. – Смотри, чего мы достигли! Как процветает дело! Деньги льются рекой! На столе вдоволь еды!

– На столе? – возмутилась Анни. – Да у нас теперь и стола-то нет!

Прихватив кусок торта, Стен потихоньку, не привлекая внимания, залез в свой шкаф. Там он раскрошил торт и скормил рыбкам. Их ротики открывались и закрывались, словно они пели «С днём рождения, Стен». И он тихонько подпевал.

Он опустил руку в воду – приласкать своих рыбок. Они тут же поднялись к поверхности и стали всматриваться в него крошечными тёмными глазками.

– Вы – мои лучшие друзья, – прошептал он.

Снаружи гремел голос Эрни: о продажах, о росте цен, о прибыли. Сардины-скумбрия-сельдь.

Стен покачал головой.

– Вся эта рыба никому не нужна, – шепнул он рыбкам. – Нужны только золотые рыбки. Только вы. Вы прекрасны. Лучше вас никого на свете нет.

Тринадцать рыбок согласно закивали, замахали плавниками и хвостиками. Стен хихикнул и улыбнулся. Он был уверен, что, умей рыбки улыбаться, они бы точно улыбнулись в ответ.

Снаружи меж тем воцарилась мёртвая тишина. Ни стука станков, ни криков, ни песен, ни споров. Внезапно дверца шкафа приоткрылась, и послышался тётушкин шёпот:

– Твой дядя думает.

– О чём? – спросил Стен, тоже шёпотом.

– Просто думает, – сказала Анни.

Они вместе вслушались в тишину.

– Может, подумает-подумает, да хоть в разум вернётся… – Анни вздохнула.

– Будем надеяться, – отозвался Стен.

Он тоже вздохнул и улыбнулся. Анни, присев на корточки у шкафа, пригладила его вихры. А золотые рыбки всё кружили в ведёрке вокруг его ладони.

 

Глава девятая

Что ж. Теперь надо собраться с духом. Как иначе читать о том, что было дальше? Как осознать, что в мире существует такая подлость, такая трагедия? Что люди способны на такой грех?

Ты спросишь, что же такого ужасного произошло?

Мой чистый, мой невинный читатель! Твоё дело – читать. Или слушать. И рассматривать картинки. Но можно закрыть книжку и уйти. На свете много других книг, более светлых и счастливых. А здесь сейчас случится страшное. Уходи же, уходи скорее.

Не хочешь? Ну что ж… Читай дальше.

Глубокая ночь. С виду в доме 69 по Рыбацкому переулку всё спокойно. Стен крепко спит в шкафу. Ему снятся пластмассовые утки, золотые рыбки в ведёрке и девочкин глаз, глядящий сквозь кружочек на пыльном стекле.

Анни тоже прилегла. Ей снятся былые времена. Как они идут с мужем и племянником, держась за руки, и смеются. Идут они вдоль сияющей на солнце реки. На воде покачиваются огромные недостроенные суда. Там трудятся рабочие. На причале торгуют жареной рыбой с картошкой. И нигде, нигде нет станков, которые выплёвывают рыбные консервы. А Эрни нежен с ней. И он не кричит, а смеётся.

Эрни не спит. И не смеётся. На этот раз он сидит верхом на станке, отделяющем филе от костей. Он напряжённо думает. Думает и думает. И тут его посещает видение – великолепное, замечательное, ужасное видение. Он знает, что обязан отмести, отмахнуться, отвергнуть всё, что подсказывает это видение, обязан перебороть его, положить на обе лопатки.

И он пробует.

Он бормочет себе под нос:

– Нет. – И сжимает кулаки. – Ни за что!

Всё вокруг погружено в сон… все станки, все механизмы. Тихонько потрескивает электросчётчик, булькает вода, шипит пар. Эрни знает, что это его станки, его друзья, и они ждут его приказаний. Раз – и то, что ему привиделось, произойдёт наяву.

Но он продолжает сопротивляться.

– Нет. A-а-а-а! Не могу! Нельзя!

Ночь становится ещё чернее и глуше, а видение не исчезает, а наоборот – подступает снова и снова, но Эрни по-прежнему твердит:

– Нет. Нет. Нет!

И вот – предрассветный час. Самый мёртвый, самый стылый час ночи. Самый чёрный.

– Нет, – шепчет Эрни в последний раз, но, ещё даже не договорив, он слезает с разделочного станка, крадётся на цыпочках мимо спящей жены. В руке у него сковородка. И все станки в доме вздыхают – одни от ужаса, другие от радости. Они знают, что собирается сделать их хозяин.

– Смелее, – шепчет он сам себе, на цыпочках подкрадываясь к дверце шкафа, где спит племянник. – Да, это ужасно. Но цель оправдывает всё. Да, это жестоко, но мы станем очень богаты и знамениты. Мы прославимся. И тогда на нас никто не посягнёт! Нас никто не закроет. Сделай это, Эрни. Сделай. Для будущего, для семьи, для бедного маленького Стена…

Он открывает дверцу. Сноп лунного света падает на спящего мальчика и на ведёрко. Там плещутся рыбки – красивые, нежные, золотые. Эрни уже всецело погрузился в своё видение. И противиться неизбежному уже не в силах. Усмехнувшись, он запускает в воду пятерню, и вылавливает рыбок, одну за другой, одну за другой, – и бросает на сковородку.

Двенадцать пойманы. Задыхаясь, они извиваются, корчатся на сковородке. Тринадцатая чудом уворачивается от пальцев Эрни. Снова и снова. Он недовольно морщится, цокает языком.

– Да стой ты! Ух, малявка противная!

Мальчик шевелится во сне. Эрни приседает, замирает как статуя, едва дышит. Двенадцать рыбок открывают ротики в мучительном безмолвном отчаянии. Мальчик спит. Эрни прикрывает дверцу шкафа, отползает прочь.

– Пошли со мной, милашки, – шепчет он рыбкам. И спешит к своим станкам. – Больно не будет, ни капельки, – приговаривает он.

Он нажимает кнопки, дёргает рычаги, щёлкает переключателями. И улыбается, улыбается во весь рот. До ушей. И сжимает кулаки. Станки оживают, приступают к работе. Эрни прыгает и скачет от радости.

 

Глава десятая

Стен просыпается, когда за окном уже светло. Просыпается без будильника, без гудка, без сирены. Он трёт глаза, испуганно вскидывается:

– Я опоздал?

И тут взгляд его падает на пустое ведёрко.

Единственная рыбка поднимается из глубины. И делает ротиком о‑О-О‑о! И Стен слышит, нутром слышит её истошный крик.

Мои собратья! Мои сотоварищи! – взывает рыбка.

– Твои сотоварищи! – повторяет Стен. – Где они?

Рыбка плывёт бочком, отворачивается, не смотрит ему в глаза. Их похитили!

– Похитили? Что значит «похитили»? Кто похитил?

Нет ответа. Рыбка уплывает на самое дно и горюет там молча.

И тут снаружи слышится крик.

Крик радости. Крик триумфа.

– Да! ДА! ДА! ДА!

– Нет! – Анни ахает.

– ДА! – вопит Эрни.

Стен распахивает дверцу шкафа.

Дядя оглядывается и кричит:

– Ликуй! Это победа! Это наша новая линия!

Он поднимает маленькую консервную баночку с большими золотыми буквами на этикетке: Золотые рыбки Эрунда.

 

Глава одиннадцатая

Ну и что бы ты сделал? Скакал от радости? Хвалил дядю за отличную идею? Бил его руками и ногами куда ни попадя? Сказал бы: «Я прощаю тебя, дядя Эрни. Я знаю, что ты хотел как лучше»? Или, может, ты бессильно колотил бы кулаками землю? Кричал от боли? Выл от ярости? Топал ногами, шипел, плевался слюной?

Спросишь, что сделал Стен? Ничего. Он увидел консервную банку и оцепенел от ужаса. Не мог двинуться, не мог говорить. А Эрни всё поглаживал баночку и сулил всей семье златые горы. Взгляд Стена потускнел, остекленел, а дядя всё расписывал будущее: как все полки в магазинах будут заставлены банками с ЗОЛОТЫМИ РЫБКАМИ ЭРУНДА, лучшим рыбным деликатесом в мире. В знаменитом отеле «Ритц» ЗОЛОТЫЕ РЫБКИ ЭРУНДА станут фирменным угощением.

Анни подошла к племяннику, попыталась обнять его, прижать к груди. Но он не мог двинуться. Окаменел. Его сердце билось в унисон с беззвучными трагическими призывами тринадцатой рыбки: Мои собратья! Мои сотоварищи! Мои утраченные друзья!

Стен поморгал, откашлялся, взял в руки своё ведёрко.

– Тётя Анни, я пойду погуляю, – произнёс он.

– Погуляешь?

– Да, погуляю.

Эрни улыбнулся.

– Хорошая идея, парень! – сказал он. – Разомни ноги. Прочисть мозги. Глотни свежего воздуха. – Дядя подмигнул жене. – Видишь? Он переживёт. И не такое переживали, верно, сынок?

Стен шагнул к двери. Эрни протянул руку, чтобы по обыкновению взъерошить ему волосы. Мальчик обернулся.

– Не надо больше так делать, – тихо сказал он. И открыл дверь.

– Стен! – растерянно окликнула его Анни. – Куда же ты? Куда?

– Всё со мной будет хорошо, тётя, – ответил он.

– Видишь? – сказал Эрни. – Хватит над ним квохтать. Парню нужна самостоятельность. – И тут его осенило. – Эй, Стен! Сходи-ка на ярмарку. Раздобудь для меня побольше этих красавиц. Пару-тройку тонн, а? Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! Консервы с золотыми рыбками! Всем рыбам рыба! Они вытеснят с прилавков сардины! Они свергнут тунца! Они уничтожат анчоусы! Вот это изобретение! Я – гений! Я – гений рыбного производства! До славы и богатства рукой подать… Ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Стен бросил один последний взгляд на дядю с тётей, развернулся и вышел на улицу.

 

Глава двенадцатая

Анни выскочила следом – и остановилась на пороге, только повторяла «Стен… Стен…», а он уходил всё дальше и дальше. Он так удручён! Может, надо бежать за ним? Или надо вернуться домой и попытаться успокоить мужа? Тётушка Анни не знала, что делать. Но за Стеном наблюдал ещё один глаз – глаз Кларенса П. Клаппа, эсквайра. Его белый ДУРЕН-фургон был припаркован меж кустов в конце улицы. Кларенс П. вперил глаз в телескоп. Сначала он навёл телескоп на Стена, а затем – на распахнутую дверь дома 69.

– Гаг небриздойно, – пробормотал он. – Гаг низгобробно.

Он оторвался от окуляра.

– Эдо абзолюдно одврадидельно, барни.

Дело в том, что на этот раз Кларенс П. приехал не один. С ним была целая ДУРЕН-команда: в фургоне сидели четверо одетых в чёрное наголо обритых амбалов с массивными шеями и лапищами. Звали их Дуг, Альф, Фред и Тед.

– Змодриде в друбу, барни, – сказал Кларенс, и вся ДУРЕН-команда полезла к телескопу. – Что думаеде? – спросил их начальник.

Дуг согласился, что это непристойно.

Альф подтвердил, что это отвратительно.

Фред засвидетельствовал, что это низкопробно и ужасно.

Тед покачал головой и, глубоко вздохнув, произнёс:

– Босс, я врубился. Вы, типа… не врали. Мир слетел с катушек. Ща мы этим злодеям покажем! Выдворим их из помещения. И личности расквасим.

– Горожо згазано, Дед, – сказал Кларенс П. – Велигий ДУРЕН-лидер, вождь нажего Дебардаменда, будед вами вземи гордидца. Ждо ж, барни, пора размядца.

И амбалы начали разминаться: наклоны, приседания, махи руками-ногами, бег на месте. Фургон дрожал, дёргался и скрипел. Стен как раз поравнялся с фургоном и даже притормозил, увидев, что наглухо задраенная машина ходит ходуном.

Кларенс П. навёл телескоп прямо на его лицо.

– Гляньде, огламоны, – сказал он. – Эдо один из них. Изчадье ада.

Охламоны по очереди глянули в окуляр – и застонали от омерзения.

Фреда вообще чуть не стошнило.

– Гнусный тип, босс, – промолвил он. – Хуже не бывает.

– В точку, Фред, – отозвался Тед.

– Да я ж его одной левой! – сказал Альф. – Можно зубы ему повыбивать? А, босс?

– Нед, Альф, – ответил Кларенс П. – Он мелгая рыбёжга. Наз ждёд добыча бозущездвенней. Эдод пуздь идёд звоей дорогой.

Стен заглянул в своё ведёрко и пошёл дальше.

Кларенс П. открыл портфель и достал листок, озаглавленный:

Он потирал руки.

– Вберёд, барни, – сказал он. – Выже ноз, грудь колезом, збины брямо. На бриздуб.

И все ДУРЕН-амбалы выскочили из фургона на тротуар.

Стен шёл куда глаза глядят через залитый утренним светом город. Мимо «Таверны корабелов», мимо приюта Армии спасения, мимо магазинчика Комитета помощи голодающим. Внизу поблёскивала река, вдали синело море. Дойдя до пустыря, Стен увидел, что ярмарка почти разобрана. Детали огромного колеса обозрения были погружены на длиннющий трейлер. Карусельные лошадки лежали вповалку в кузове грузовика. Киосков с хот-догами и сахарной ватой не было и в помине. Исчез и древний автоприцеп цыганки Розы. Стен как потерянный бродил среди этого разора, а вокруг сновали мужчины с кувалдами и верёвками – разбирали конструкции, складывали брезент. Одни покрикивали, другие ругались, и всё перекрывал гул моторов.

– Поберегись, малец! – заорал ему кто-то. – А ну давай в сторону!

Стен пригнулся, отскочил. И пошёл дальше. Он не знал, зачем он здесь, что надеется сделать или найти. Оцепенение ещё не прошло. Земля дрожала и уходила из-под ног.

– А-а, так ты вернулся!

Чей это голос? Ну, разумеется, это Достоевски. Вот он, идёт рядом со Стеном.

– Не удержался, да? Вернулся к нам?

Стен ничего не сказал. Достоевски заглянул в ведёрко, где осталась одна рыбка.

И придержал Стена за локоть.

– Где остальные-то, а?

Стен не смог ответить. В глазах у него вскипели слёзы. Какой-то голос внутри него твердил: Уходи отсюда. Иди домой. А другой голос говорил: Иди дальше. Иди на край света, Стен.

– Ты пришёл ещё поработать? – спросил Достоевски.

– Но вы ведь уезжаете? – сказал Стен.

– Верно. Прилавок я снял, уток упаковал, прицеп на ходу уже, под пара́ми.

– Куда поедете?

– Сначала туда, потом сюда. Мир-то большой… – Он замолчал и улыбнулся. – Малой, да ты никак пришёл, чтобы уехать с нами?

– Нет, – быстро сказал Стен, но тут же задумался: может, он как раз хочет уехать?

– А у меня хорошенькие новые рыбки, – сказал Достоевски. – Так и сияют, так и переливаются!

Он наклонился ближе.

– Ниташа будет тебе рада. Она, конечно, молчит, но я по глазам вижу. По-моему, она к тебе неровно дышит, малец.

Стен промолчал. Они как раз дошли до «лендровера» с прицепом. В окошке прицепа виднелись сваленные в кучу утки. А в окошке «лендровера» виднелось лицо Ниташи. И Стену вдруг представилось, как он залезает на заднее сиденье, как уезжает от дядиных станков, от консервных банок. Как мчит на край света – вольный и свободный.

– Знаешь, что я думаю? – произнёс Достоевски. – Я думаю, что ты слишком долго сидел взаперти. Ты, малой, созрел. Готов к приключениям. Я прав или не прав?

Стен пожал плечами.

– Тут для тебя уйма дел, – сказал Достоевски. – О новых рыбках будешь заботиться. Уток драить. Решай, конечно, сам, но мне сдаётся, ты рождён для ярмарки, для аттракциона «Утиная охота».

Стен вздохнул. Возможно, Достоевски прав. Для чего он точно не рождён, так это для безрадостной работы на консервном заводе в доме 69 по Рыбацкому переулку. На кой ему сдалась такая жизнь? Да ещё бок о бок с таким человеком, как дядя Эрни. Как он мог? Как он мог совершить это ужасное, ужасное преступление? Стен глубоко вздохнул.

– И платить я тебе буду, – добавил Достоевски. – Само собой. Моё слово крепкое.

Стен снова вздохнул. «Ну, смелее», – подбодрил он себя.

– Ладно, – сказал он. – Я с вами…

– Молодец! – Достоевски открыл дверцу «лендровера». – Смотри, Ниташа! Стен с нами поедет!

Ниташа повернулась к Стену. Она всматривалась в него, совсем как раньше – через глазок в пыльном окошке. На заднем сиденье стоял садок, а в нём резвилась целая стайка чудесных золотых рыбок. Стен влез в машину.

– Молодец, малой, – повторил Достоевски. – Ты присмотри там за рыбками. Чтоб их на повороте не выплеснуло, ага?

Он забрался на водительское место, включил двигатель и медленно двинулся вперёд, через ухабистый пустырь. А уж потом, отъехав подальше от реки, набрал скорость. Стен вертел головой во все стороны. Вот они проезжают родной переулок. Он увидел тётю с дядей возле дома, среди кучи труб и кабелей. А на пороге, скрестив руки на груди, стоял могучий дядька, одетый во всё чёрное. Он преграждал им путь в их собственный дом.

– Малой, ты запусти свою рыбёшку к остальным, если хочешь, – сказал Достоевски Стену, кивнув на садок с золотыми рыбками.

Стен опустил руку в своё ведёрко, выловил рыбку и переместил её в садок. O, мои собратья! – услышал он голос рыбки.

Ниташа заёрзала, а потом показала Стену язык.

– Добро пожаловать в нашу семейку, Стен, – сказал Достоевски и, выжав педаль до отказа, понёсся прочь от города, от всего, что Стенли Эрунд знал в этой жизни.

 

2. Ярмарка

 

Глава тринадцатая

Вот и наступило время для Панчо Пирелли. Он появится здесь совсем скоро. Кто такой? – спросите вы. О, это настоящий профи, артист, работающий с рыбами. Легендарный артист. Он творит такие чудеса, что некоторые вообще не верят, что он обычный человек, а не рыба. Как у него это получается? Каким чудом он раз за разом избегает смерти? Наверно, у него есть жабры? И чешуя? Наверно, у него рыбья кровь? Наверно, он этим водным тварям ближайший родственник? Панчо – человек-рыба и человек-легенда. И как только он появится на этих страницах, он вывернет мир нашего Стена наизнанку, перевернёт его вверх тормашками. Конечно, сейчас, на этом этапе нашей истории, Панчо даже не подозревает о существовании мальчика по имени Стенли Эрунд. И Стенли ничего не знает о Панчо Пирелли. Но их пути пересекутся. Неизбежно. Хотят они этого или нет – они обязательно встретятся. Так решила судьба. И мы – совсем скоро – будем свидетелями этой встречи.

Тем временем Стен катит вперёд и вперёд в «лендровере» с Достоевски и Ниташей. Сзади грохочет и раскачивается автоприцеп. Едут они по дороге вдоль моря. Вдоль дюн, пляжей и бесконечной воды, мимо деревянных лачуг и пары-тройки деревень. Солнце сияет в синем-синем небе, море поблёскивает, от него веет прохладой, в прибое танцуют лодки. Достоевски, похоже, совершенно счастлив.

– Вот это жизнь, Стен! – восклицает он. – Дорога стелется под колёса! Весь мир на ладони, нараспашку, как устрица! Мы свободны точно ветер! Куда хотим – туда летим!

Достоевски чуть поворачивает руль, объезжает колдобину на дороге. И широко улыбается Стену, поймав его взгляд в автомобильном зеркале.

– Ну, как тебе такая жизнь, малой? Как дышится на свободе?

Стен отводит взгляд. Опускает пальцы в садок. Смотрит на плывущие за окошком дюны. И уже не знает, правильно ли он поступил. Почему он так легко расстался со всем, что любил? Что, интересно, на него нашло?

Ниташа оборачивается к нему, усмехается.

– Он сейчас заплачет! – говорит она.

– Вовсе нет! – возражает Стен.

Достоевски снова смотрит на мальчика через зеркало над рулём.

– А чего ж ему не поплакать? – произносит он. – Ты бы, Ниташа, на его месте в три ручья ревела. Ты хоть понимаешь, что сделал наш Стен? Ведь я прав, сынок? Ты об этом грустишь?

– Нет, – отвечает Стен, стараясь не встретиться взглядом с Ниташей. И стараясь, чтобы голос не дрогнул. Но получается сдавленный шёпот.

– Скучаешь по своим? – продолжает Достоевски.

Стен поднимает глаза.

– Совсем чуть-чуть, мистер Достоевски, – говорит он наконец. Ниташа фыркает.

Достоевски подмигивает Стену в зеркале.

– Знаю, скучаешь, – говорит он. – А как иначе? Но ничего, скоро к нам привыкнешь, мы тоже станем своими. И к вольной воле привыкнешь. Верно, Ниташа?

– А то! – Ниташа радостно хихикает.

Стен смотрит в пол. Не дрейфь, говорит он себе.

– Ты скоро забудешь о тех, кто остался в прошлом, – говорит Достоевски. – Верно, Ниташа?

– Да! Он всё забудет! – выпаливает Ниташа.

– Вот и славно, – подхватывает Достоевски. – Так что не грусти, сынок. Мы теперь – твоя семья. Мы о тебе позаботимся.

Он жмёт на газ. Мотор ревёт. «Лендровер» и автоприцеп с «Утиной охотой», грохоча, несутся вдаль.

Стен откидывается на спинку. Он твердит себе, что поступил правильно, совершенно правильно. Он твердит себе, что всё будет хорошо. Что главное – не дрейфить. Только почему-то приходится всё время загонять слёзы обратно в глаза.

 

Глава четырнадцатая

Они всё катят – вперёд и вперёд. Достоевски и Ниташа едят купленные в пути пирожки с мясом и то и дело запускают пальцы в пакетик с конфетами. Ниташа щедро делится со Стеном: кидает конфеты назад, через плечо, и вот уже всё вокруг него усыпано арахисом в шоколаде, леденцами-изумрудами и леденцами-рубинами, американской жвачкой, конфетками-монетками, мини-бутылочками колы, желейными змейками и червяками. Конфеты лежат у него на коленях, на сиденье, на полу. А он всё пялится в окно, на мир, и чем дальше они едут, тем более огромным, просто необъятным этот мир кажется.

– Тебе бы поесть надо, сынок, – говорит Достоевски. – Силёнок поднабраться. Жизнь-то предстоит нелёгкая! Шутка ли – аттракцион «Утиная охота»!

И Стен покорно лижет сладкие сердечки с надписями ЧМОКИ и ОБОЖАЮ. Потом медленно жуёт синюю мармеладину. Болтает сладкими пальцами в садке с рыбками, а они разевают крошечные ротики и гладят его плавничками и хвостами. Кроме «лендровера» на дороге есть другие машины с ярмарки. Вот мимо громыхает грузовик, а в кузове у него «Стена смерти». Вот они нагоняют кибитку с бородатой женщиной и леди-татушкой – обе радостно машут из окон. Достоевски машет в ответ и приветственно гудит.

День блёкнет, солнце уже совсем низко над потемневшим морем. Подступают сумерки. Вдали виден город: шпили, башенки, высокие дома. Достоевски счастлив.

– Добрались! – восклицает он. – И как они тут жили без нашей «Утиной охоты»?!

Они въезжают в предместье и останавливаются на светофоре – красный свет. На дорогу выходит полицейский и, уперев руки в боки, встаёт перед «лендровером».

– Стен! Изобрази идеального ребёнка, – шипит Достоевски.

Полицейский подходит к водительской дверце.

– Вы тоже ярмарочные? – спрашивает он.

– Так точно, начальник, – говорит Достоевски.

– Зовут как?

– Уилфред Достоевски, начальник. А это детки, Стенли и Ниташа.

Полицейский всматривается в лицо Стена через стекло. Потом открывает дверцу и светит фонариком прямо ему в лицо. И Стену ужасно хочется крикнуть: Да-да! Верно! Это я! Заберите меня! Арестуйте! Я – Стенли Эрунд, тот самый мальчик, что сбежал из дома в Рыбацком переулке!

– Значит, ты Стенли? Так? – прищурившись, шепчет полицейский.

– Да, начальник.

– А скажи-ка мне, Стенли, – говорит он вкрадчиво, – ты не баламут?

– Да что вы, начальник, – говорит Достоевски. – Он у нас тихоня!

Полицейский оборачивается.

– Разве я вас спрашиваю, мистер Достоевски?

– Нет, начальник.

– Вот и помолчите! – Он скалит зубы. Вроде как улыбается. – Так что, юноша Стенли? Нарушаем закончики-то?

– Нет, сэр, – шепчет Стен.

– Это хорошо! Потому что баламутам тут не место. Мы с баламутами знаешь, что делаем?

– Нет, сэр, – шепчет Стен.

– Это хорошо! Лучше не знать! Потому что знаешь, что бы было, если бы ты знал?

– Нет, начальник, – говорит Стен.

– Ты бы испужался! – полицейский хохотнул. – В штаны бы наложил! – Он всё не убирал луч фонарика с лица Стена. – А зато знаешь, что я знаю? – спрашивает он.

– Нет, сэр.

– Я знаю таких, как ты. Как облупленных. И времена наши знаю. Тёмные, неспокойные. В общем, так. Все вы – ярмарочные оборванцы. Таскаетесь по миру, законы нарушаете, народ баламутите. Будь моя воля… – Он наконец отвёл фонарик от лица Стена. – Но моих советов никто не спрашивает…

За «лендровером» за это время выстраивается цепочка автомобилей. Водитель следующей машины нетерпеливо гудит. Полицейский выпрямляется. Направляет на машину фонарик.

– Простите, начальник! – испуганно кричит водитель. – Ошибочка вышла! Не разглядел вас впотьмах!

Полицейский помечает что-то в блокноте. И, впившись взглядом в Достоевски, указывает фонариком на боковую просёлочную дорогу.

– Вам туда, – говорит он. – На свалку. Там для вас, для шантрапы ярмарочной, самое место. И оттуда ни шагу! Слышите? И как только это мракобесие закончится…

– Мы свернём удочки, – говорит Достоевски. – И поминай как звали.

– Вот-вот! А если учините какое безобразие…

– Заплатим штраф.

– Вижу, вы человек опытный, мистер Достоевски.

– Да я с пелёнок на ярмарке, – откликается Достоевски.

Полицейский кривится, качает головой.

– Как же бездарно вы проводите жизнь. Но – дело ваше. Вперёд, на свалку. И чтоб я больше ни вас, ни ваших деток не видел! Нечего мне тут народ баламутить!

Достоевски едет дальше по мрачной, изгрызенной рытвинами просёлочной дороге.

– Это вечная история, Стен, – говорит он. – Мы несём людям радость, а нас встречают как проклятье, как несчастье. Ладно, не обращай внимания.

По обе стороны над дорогой нависают ветви деревьев, темнеют кусты. Колёса то и дело буксуют на мокрой глине. Наконец они выезжают на открытое пространство. Там и сям горят костры и дым уходит кольцами в небо. Ярмарочный народ разворачивает прицепы, ставит шатры и балаганы, везде носятся дети, шныряют собаки. Играет музыка.

– Ну, вот мы и дома, – говорит Достоевски. – Мы позаботимся о тебе, Стен. Я и моя Ниташа. Верно, доча?

 

Глава пятнадцатая

Проясним одну важную вещь о Стенли Эрунде. Жизнь-то его не баловала, сами видите. Не устилала его путь розами. Разве что одуванчиками. В общем, хватил парень лиха. Но самое важное, что он не озлобился и сохранил доброе сердце – с детьми так бывает, это не секрет. А если у тебя доброе сердце, ты непременно выживешь.

Так вот Стен и оказался на мокром кочковатом пустыре, в каком-то далёком городе, со своей странноватой новой семьёй, в окружении людей, которых многие назовут бродягами или сбродом. Достоевски паркуется. Дальше они идут в темноте через пустырь, но от костров и из автоприцепов их то и дело окликают:

– Это же Достоевски с Ниташей! Как дела, Уилфред? Как живётся, Ниташа? Утки не улетели ещё?

И Достоевски машет им в ответ, и тоже окликает товарищей, и пару раз, приобняв Стена за плечи, представляет его балаганщикам:

– Это наш новый друг, Стен! Прекрасный парень!

И голоса радуются на все лады:

– Приветик, Стен! Добро пожаловать на ярмарку, сынок!

Вот они идут мимо скрипачей, мимо заклинателя змей, мимо пирамиды из трёх парней, стоящих на плечах друг у друга. Вот они присаживаются к едва тлеющему костру. Тут много людей, и на их лицах – отсветы пламени. Какой-то дядька склоняется над костром, ворошит щипцами тлеющие угли. Потом он протягивает Стену что-то чёрное, круглое, дымящееся.

– Бери-ка, – хрипло говорит он. – Это тебе. Держи, парень.

Стен смотрит на непонятный, явно горячий подарок, но не двигается. Дядька смеётся:

– Хватай скорей.

– Ну же, Стен! – подначивает Достоевски.

Стен опасливо берёт нечто чёрное, твёрдое – и тут же роняет. Слишком горячо!!! Он подбирает шершавый чёрный шар – и снова роняет. Все вокруг смеются.

– Подкинь её пару раз, чтоб остыла быстрее, – советует Достоевски.

Ага, значит, это «она». Стен подбрасывает «её» несколько раз, перекидывает с руки на руку.

– Теперь ломай, – велит дядька.

Стен нажимает большим пальцем. «Она» всё ещё ужасно горячая, не очень-то разломишь. Но он нажимает снова, кусок чёрной корки отваливается, и Стен видит внутри что-то прекрасное, желтовато-белое; оттуда идёт пар, пахнущий дымом и ещё чем-то совершенно восхитительным.

– Картошка! – шепчет он.

– Ну наконец-то сообразил, – говорит дядька.

Стен подносит картошку ко рту и откусывает – мягкую, с дымком. Он смотрит на лица людей вокруг костра, а они на него. И все улыбаются. А он ест картошку. И ничего вкуснее он в жизни не ел. Достоевски смеётся, обнимает его. Стен вздыхает, откусывает ещё… И его понемногу отпускает. Он вдруг понимает, что тоже улыбается. И смотрит на Ниташу, и она сейчас кажется повеселее и посимпатичнее, чем прежде.

Они всё сидят вокруг костра. Едят печёную картошку.

Кто-то даёт Стену жестяную кружку с чаем.

– Ты, сынок, из каких краёв родом-то? – спрашивает дядька, который сидит за костром.

– Из Рыбацкого переулка, он в Рыбный причал упирается, – отвечает Стен.

– Это в том городе, где мы вчера были, – поясняет Достоевски. – У них там тяжёлые времена. Верфи закрываются, куча безработных… всё в таком духе.

– Значит, новую жизнь решил начать? – уточнил дядька.

– Ага, – ответил Достоевски за Стена.

– Ну, раз так, ты правильный выбор сделал, малец, – сказала женщина, вся увешенная бусами и ожерельями – они переливались и поблёскивали в отсветах пламени. – Мы тут все друзья. Своих в обиду не дадим.

Где-то в другой части пустыря женский голос выводит прекрасную песню на неведомом языке. Достоевски болтает с приятелями у костра. Они вспоминают ярмарки, которые видели сами, и ярмарки, о которых только слышали, – потому что люди всегда слагают легенды о прекрасном. Кто-то приносит к огню ящик пива, беседа перекидывается на двуглавых коз, а потом на всякие фокусы и трюки с освобождением от цепей. Поминают и медиумов – тех, которые умеют с покойниками разговаривать. Все здешние люди говорят с акцентом, они родом из самых разных земель, порой очень далёких. Стен слушает, как их голоса вспыхивают и рассыпаются, как искры костра, слушает – и забывает обо всём. Эти рассказы, точно причудливые неуловимые тени, берут его за руку и уводят, уносят вдаль. А потом на небо выкатывается огромная круглая луна и заливает пустырь странным серебряным светом.

– Говорят, Панчо Пирелли уже в пути, – произносит кто-то.

– Пирелли? Разве он не на Мадагаскаре? Не в Занзибаре? Не за тридевять земель?

– Я вообще считал, что он умер.

– Его видели на дороге, к северу отсюда.

– Панчо? Едет к нам? Не может быть! Пустые слухи.

– Он сам – слух. Не более чем слух. Тьфу!

– Вот увидишь своими глазами, тогда поверишь.

– Да тут и верить нечему. Он – шоумен, обманщик.

– Ошибаешься. Он – один из великих.

– Был, – включается новый голос. – Был великим. Был необыкновенным. Но старость не радость. Она настигает даже Панчо Пирелли… он уже не тот… был да сплыл…

Человек умолкает. Остальные вступают наперебой, через слово произносят «Панчо, Панчо» и удивлённо качают головами.

– Кто такой Панчо Пирелли? – осмелев, спрашивает Стен.

– Скоро увидишь, – отвечает Достоевски. – Если он и вправду появится. И клянусь, ты такого никогда не видывал.

Все согласно кивают, и беседа плавно перетекает на что-то другое.

 

Глава шестнадцатая

Они так и сидят у костра. Уже глубокой ночью Стен шепчет:

– Мистер Достоевски! По-моему, мне нужно в туалет.

– По-твоему? – переспрашивает Достоевски. – А на самом деле?

– Ну… в смысле… Да, нужно…

– Где у нас туалет? – громко спрашивает Достоевски.

– Туалет?! – весело удивляется кто-то.

– Сортир! Уборная! Ватерклозет!

Стен чувствует, что щёки у него пылают.

– Где тут туалет? – шёпотом спрашивает он.

– Там, в чистом поле, – Достоевски кивает куда-то во тьму. – Если тебе по-большому, отойди подальше и вырой ямку. Потом засыплешь. – Он похлопывает Стена по плечу. – Не волнуйся, завтра всё оборудуем поприличнее. А пока – сходи в поле. Мы тебе аукнем, чтоб на обратном пути не потерялся.

Стен встаёт, уходит в темноту, его провожают смехом. Спотыкаясь о кочки и ямы, он пробирается как можно дальше, на край пустыря. Вокруг пахнет картошкой, пивом, пирогами, лошадиными лепёшками, костровым и табачным дымом. К нему подбегает собачонка, обнюхивает ботинки. Худенькие полуголые дети кричат ему:

– Ты кто такой? Как тебя зовут?

– Стен.

– А что ты тут делаешь?

– Работаю. На «Утиной охоте», – отвечает Стен гордо и сам удивляется своей гордости.

– Ух ты! – Дети явно впечатлены.

Наконец Стен в кромешной тьме, на дальнем краю пустыря. И вдруг раздаётся тихий женский голос:

– Я же сказала, что мы встретимся.

Стен оборачивается. Невдалеке стоит женщина в длинном платье, голова замотана платком. Лицо светится под луной.

– Цыганка Роза я, – говорит она. – Помнишь?

– Да, – отвечает Стен.

– Помнишь, я обещала, что тебя ждёт путешествие?

– Помню, – отвечает Стен.

– И не ошиблась, верно? Ты ведь здесь! А я помню твоё имя! Ты – Стен.

Она подходит ближе. Берёт его за подбородок, мягко поворачивает его лицо к луне.

– Дай-ка я в твои глазки загляну. Ну да, так и есть… Ты по-прежнему очарован. И уже удручён. Всё как я предсказывала.

Стен не в силах шевельнуться. Он не знает: то ли бежать, то ли звать на помощь, то ли просто стоять и слушать.

– Не волнуйся, Стен, – быстро произносит цыганка Роза. – Я тебе зла не причиню. Есть у тебя монетка – ручку позолотить можешь?

– У меня ничего нет, – говорит он.

– Прям-таки ничегошеньки? Ошибаешься, Стен, сам не ведаешь, что у тебя есть. А как же сердце? Твоё доброе сердце? Оно дорогого стоит. Не забывай. Ну а сейчас допустим, что за тебя луна серебром платит.

Она разгибает пальцы, чтобы лунный свет упал на её ладонь.

– Спасибо, Стен. И тебе, луна, спасибо. Давай теперь руку, погадаю.

Она раскрывает его ладонь, подставляет её лунному свету. Он смотрит на линии, на крошечные складки, морщинки и бугорки.

– Под луной лучше всего гадать, – говорит цыганка Роза. – У неё самый чистый, правдивый свет.

Она прослеживает линии на его ладони кончиком пальца.

– Ой-ёй-ёй, Стен, – бормочет она. – Жизнь твоя ещё недолгая, а уж сколько горя повидал. Но доживёшь ты до старости. И счастливым будешь, когда все опасности одолеешь.

– Опасности? – испуганно шепчет Стен.

– А без опасностей и жить неинтересно! – Она улыбается. Стен молчит. – Я вижу воду, – продолжает она. – Там для тебя большая опасность. – Она наклоняется, вглядывается в ладонь. – Но ты должен быть смелым. Должен сказать воде – да. И будет у тебя много золота. Никаких зубов не бойся.

– Зубов? Каких? Чьих?

– Не знаю чьих. Но точно знаю, что ты покинул каких-то дорогих, близких тебе людей, Стен.

– Да. Тётю с дядей. Анни и Эрни. А вы можете увидеть, что с ними происходит?

Цыганка Роза качает головой.

– Нет. Но, возможно, притянут их сюда, к тебе, твоё доброе сердце и луна.

– Луна?

– Луна, Стен, до краёв полна тоски. Она томится тоской сердец человеческих. И ярче всего она светит, когда мы тоскуем, когда у нас сердце болит. Замечал?

У Стена нет ответа. Неужели это правда? Он пристально глядит на луну, думает о покинутых тёте и дяде. И свет, похоже, и впрямь разгорается.

– Анни с Эрни видят ту же самую луну, что и ты, Стен, – говорит цыганка Роза. – У них тоже добрые сердца?

– Да, – отвечает Стен. И вспоминает об Эрни и консервной банке с золотыми рыбками. И опускает глаза. – Просто…

– Просто они совершили какие-то ошибки? – подсказывает цыганка.

– Да.

– Все люди ошибаются. Но если их сердца добры и верны, лунный свет всё равно привлечёт их к тебе, к твоей тоске. Ну а теперь займись-ка делом. Ты ведь сюда по делу пришёл?

Стен с трудом сглатывает – во рту пересохло.

– Да, мне в туалет надо было, – шепчет он.

– Вот и иди, – говорит цыганка Роза. – Вон туда, где тень под старыми деревьями.

Стен послушно идёт к деревьям. Скользнув под раскидистые кроны, он пускает струю в серебристую тьму. Когда он возвращается на прежнее место, цыганки там нет. Зато через пустырь движется тёмный силуэт. Достоевски! Он идёт и то и дело окликает Стена.

 

Глава семнадцатая

Когда они наконец возвращаются к автоприцепу, Стен ложится на узкую койку, под одеяло, а рядом ставит садок с тринадцатой рыбкой и её сотоварищами. Сияние луны проникает через небольшое окошко, и Стен таращится, посылая луне свою тоску. Потом он засыпает, и во сне сердитые полицейские светят ему в глаза фонариками и предупреждают, чтобы вёл себя примерно, не баламутил. Пылающий костёр взлетает с земли и превращается в луну. И голоса, голоса… жужжат, звенят, гудят, шепчут, смеются, поют. Он видит великанов, и карликов, и трёхглавых баранов. Силач поднимает его, бросает в небо, а потом ловит, не даёт упасть. Потом за ним гонится человек с тигром на спине, загоняет его в лес. Утки кружат над головой. Потом он оказывается глубоко в воде, плавает, и на спине у него плавник. Мои собратья! – кричит он. Где же мои собратья? Он видит Анни и Эрни – они идут по дороге вдоль моря, постаревшие, прямо-таки древние, иссохшие и усталые. Он окликает их, тянется к ним, а потом слышит голос из далёкого далёка: «НУ ЖЕ!! ШЕСТЬ ЧАСОВ! ПОРА НАЧИНАТЬ!»

Стен выныривает из своего сна. Где он? Снова в Рыбацком переулке? Снова будет делать консервы? Нет, он в прицепе. А голос не дядин. Это Достоевски.

– Уже шесть утра, Стен. Пора ставить прилавок с утками. Давай-ка, сынок, за работу!

 

Глава восемнадцатая

Установить утиный прилавок проще простого – всё в нём давно пригнано, деталь к детали. Уж сколько раз его собирали, сколько лет! Стен принимается помогать Достоевски. Так-так, надо скрепить доски болтами, поставить шесты для навеса, набросить навес по центру, расправить, натянуть, закрепить верёвки. Отойти на пару шагов. Полюбоваться. Прочитать алую вывеску:

Теперь можно достать пластмассовый бассейн для пластмассовых уток и водрузить его под навес, в центр.

Стену всё это ужасно нравится, ему вообще нравится заниматься всяким серьёзным делом. Трудиться. Он бегает взад-вперёд, на край пустыря и обратно, таскает воду в ведре из колонки – для бассейна. А по пути выясняется, что у него уже появились друзья: ему приветливо машут и даже окликают по имени.

Повсюду кипит работа. Все возводят шатры и киоски. Солнце светит всё жарче. Ярмарка растёт на глазах. Уже крутятся карусели для малышей – со столиками внутри чайных чашек. Уже зажужжали машинки с толстыми бамперами, закружилась цепная карусель. Вот и дом с привидениями, и поезд-призрак, и замок Дракулы. Рядом выросли тиры и тележки с кокосовым молоком и стружкой. Есть и хот-доги, и чипсы, и бургеры, и свиные окорока, и говяжья грудинка. Вон кибитка цыганки Розы – там к колышку привязан пони, а дальше – множество балаганов и прицепов с другими цыганскими именами на вывесках. Стен заполняет бассейн водой, чистит уток, пускает их плавать по воде. Выкладывает крючки рядком – для клиентов. Потом он наливает в полиэтиленовые пакеты вдоволь воды, пересаживает из садка золотых рыбок и развешивает пакеты на перекладине над прилавком. Каждой, каждой рыбке он шёпотом обещает, что она непременно попадёт в хорошие руки, к добрым людям. Тринадцатую рыбку он, конечно же, оставляет плавать в садке. И она плавает там, грациозно шевеля плавничками, изгибаясь и шепча: Прощайте, мои сотоварищи, прощайте.

И вот всё готово. Достоевски радостно хлопает в ладоши. Увидев, что Ниташа выглядывает из своего тусклого окошка, Достоевски гордо кивает на Стена: мол, во какой у меня помощник! Ниташа по-прежнему угрюма.

– Слушай, Стен, ты просто на свет родился для моего аттракциона! – восклицает Достоевски.

Раздобыв бумагу и ручку, Стен садится на траву и аккуратно выписывает «ОБЕЩАНИЕ». И дальше выводит букву за буквой, самым лучшим своим почерком:

Из прицепа вылезает Ниташа, сонная-пресонная, в грязной старой ночной рубашке.

– Что это у тебя? – Она берёт в руки один листок, читает. Пренебрежительно фыркает. – Любить! Ну, ты придумал! Любить! Да они и не почешутся! Ты веришь в обещания?

– Да, – говорит Стен. – И они должны поклясться.

Она снова фыркает.

– Поклясться? Никто никаких клятв не выполняет! Никогда!

– Да не слушай ты её, Стен, – говорит Достоевски, глядя на дочь и неодобрительно покачивая головой. – А раньше-то была отличная девчонка, не вредина.

– Раньше? – эхом вторит Ниташа. – Когда это «раньше»?

– Понятно когда, – отвечает Достоевски, – в эпоху миссис Достоевски.

Ниташа зыркает на отца исподлобья и, шумно топоча, залезает обратно в автоприцеп. Хлопает дверью.

– Миссис Достоевски? – спрашивает Стен. – Это ваша жена?

– Она самая, – отвечает Достоевски. – Жена. Ниташина мать. В Сибирь она укатила, с балетной труппой. Да так и не вернулась.

Дверь распахивается. Высовывается Ниташа.

– Она, кстати, обещала взять меня с собой! – Девочка сверлит Стена взглядом. – Хорошее обещание, да? Нравится?

– Не знаю, – растерянно говорит Стен.

– А потом она сказала, что я слишком мало танцую. Ну и отгадай, что было дальше?

– Одна уехала? – спрашивает Стен.

– Да! В Сибирь!

Ниташа снова хлопает дверью.

– В Сибирь… – повторяет Стен.

– Уж больше года прошло, – говорит Достоевски.

Дверь распахивается.

– Надеюсь, она замёрзла в сугробе! – голосит Ниташа. – Превратилась в льдышку!

Дверь захлопывается. Достоевски вздыхает.

– Стен, если начистоту… Думаю, я немножко разочаровал миссис Достоевски. Она такая… мечтала кой-чего добиться… Таким, как она, не место в прицепе с пластмассовыми утками. Эх, чего уж тут… Одна беда: Ниташу с тех пор как подменили.

Дверь опять распахивается.

Ниташа тяжёлым шагом направляется к Стену:

– На, смотри, если охота. Это она!

Стен берёт протянутую фотографию. На ней стройная женщина, балерина в прыжке. Волосы развеваются, юбка развевается.

– Очень красивая, – говорит он.

– Ага, раскрасавица! – фыркает Ниташа. – Отдавай, пока не измазал. – Она выхватывает у него фотографию и скрывается в прицепе. Дверь хлопает.

Достоевски пожимает плечами. Дверь распахивается.

– Да, она была красавица! – кричит Ниташа. – Раньше была!

Дверь захлопывается.

Стен чувствует, что его кто-то тянет за руку. Рядом стоит малыш.

– Мистер, можно мне утку поймать? – спрашивает он.

– Раньше была! – продолжает голосить Ниташа за закрытой дверью. – Раньше!

 

Глава девятнадцатая

Зато работа в первое утро Стену сразу понравилась. Куда лучше, чем на их домашнем консервном заводе, в тесноте и рыбной вони. На ярмарку потянулись люди: семьями, небольшими компаниями. Они прогуливались, бродили меж шатров и киосков. А из «Музыкального экспресса» уже плыли звуки вальса. Вагонетки американских горок уже скрежетали вовсю, и сверху, будто с неба, доносился женский визг. Тот малыш вытянул у него первую рыбку, но вслед за ним пришло ещё очень много народу. У Стена вокруг пояса – ремешок с большим кошельком. Вскоре кошель потяжелел – там накопилось много монет и даже банкнот. Стен помогает детям подцеплять уток крючками. А потом – подписывать «обещания», ведь писать-то умеют не все. Он непременно смотрит каждому в глаза. И просит, чтобы они по-настоящему заботились о своей золотой рыбке.

Возражает только один человек – папа маленькой девочки в красно-зелёных одёжках, которая пищит от счастья, вытащив утку из бассейна. Стен снимает с крюка пакет с рыбкой и просит, чтобы она подписала – вот тут.

– Что ещё за выдумки? – Её отец сразу возвышает голос.

– Это обещание, – говорит Стен. – Торжественное.

Мужчина с дочкой читают документ. Девочка берёт карандаш, но отец цедит сквозь зубы:

– Не вздумай.

– Но она должна подписать, – говорит Стен.

– Кому должна?

– Мне, – отвечает Стен.

– С какой стати?

– С какой?.. С такой…

Стена колотит дрожь. У этого типа серебряная цепь на короткой толстой шее. Но пальцах татуировки – ЛЮБЛЮ и УБЬЮ. И взгляд… жуткий такой взгляд. Мужик смотрит прямо на Стена. И тычет Стену в грудь большим толстым пальцем. А ещё у него не голос, а… низкий звериный рык. И он рычит:

– Ничего мы не подписываем. Никогда. Только под дулом пистолета.

– Но… – лепечет Стен.

– Бочки на нас катишь, да? – рявкает мужик. – На меня и мою Минни? В жестокости нас обвиняешь?

– Нет, – говорит Стен. – Но…

– Ну и отлично, – говорит Миннин отец. – Отдай ей рыбу.

Достоевски стоит невдалеке, прислонясь спиной к прицепу. Наблюдает. Не двигается. Стен смотрит то на него, то опять на отца Минни. И не выпускает из рук полиэтиленовый пакет с золотой рыбкой. Мужик придвигается ближе, нависает над ним. Он высокий – Стен ему даже до плеча не достаёт.

– Давай сюда. Рыбу давай.

Стен глубоко вздыхает. Поднимает пакет повыше. Рыбка кружит в свежей воде, выделывает петли, восьмёрки, трепещет плавничками. Стен пытается объяснить:

– Понимаете, просто…

– Именно, – говорит тип, – это просто глупая рыба. Что в ней такого особенного?

– Она… такая маленькая… – говорит Стен.

– Ага. На один зуб.

– Она маленькая, а мы большие, – выпаливает Стен. – Нам легко её обидеть. А надо беречь!

Мужик смачно ругается. Стен поднимает пакет ещё выше. Туда попадает солнечный луч, и золотая рыбка вспыхивает, переливается всеми цветами радуги.

Минни подходит ближе.

– Только посмотри, какая она красивая, – говорит Стен девочке.

Минни рассматривает рыбку точно впервые.

– Посмотри, какие чешуйки разноцветные, – продолжает Стен. – Какие плавники, какой хвостик. Как она резвится в воде. А глазки как горят!

– Красивая… – изумлённо тянет Минни. – Смотри, папа, как она ротиком делает! O-O-O! И такая масенькая…

Мужчина вдруг прислушался к щебету девочки и заглядывает в пакет с рыбкой. И он тоже очарован! Пускай всего на секунду…

– Ну же, папа! – говорит Минни. – Давай скорей подпишем и возьмём её домой.

Снова выругавшись себе под нос, мужик вздыхает и произносит:

– Ладно, валяй, подписывай. И пошли отсюда.

Минни подписывает документ. М-и-н-н-и. Она улыбается Стену. Стен улыбается в ответ.

– Большое спасибо, – говорит он. – Ты заходи – ещё одну выиграешь.

Счастливая Минни уходит с отцом. Пакет она держит у самого рта и нашёптывает что-то своей рыбке.

– Молодец, парень! – Достоевски наконец отклеился от стены. – Твой первый сложный клиент, и ты отлично справился. А сколько их ещё впереди!

Достоевски довольно потирает руки. Он расстёгивает кошель на поясе Стена, выгребает купюры и монеты. Пересчитывает и приговаривает:

– Ну, ты гигант! Я чувствовал! Я знал, что ты рождён для нашего дела.

Подходят новые клиенты. Всё больше и больше. Скоро на перекладине остаётся только один пакет, да ещё парочка рыбок плавает в садке вместе с тринадцатой рыбкой. Стену грустно, что их осталось так мало, но в то же время он рад. Он вынашивает план. Как ему кажется – идеальный.

– Мистер Достоевски, – начинает он.

– Что?

– Я тут подумал… Рыбки-то почти все кончились…

– И что?

– Ну, я и подумал, что теперь можно предлагать другие призы…

– Другие? Другие призы?

– Да. Ну, игрушки мягкие, плюшевые… пакеты с леденцами… или…

– Значит, мягкие игрушки и леденцы? – повторяет Достоевски. Он удивлённо смотрит на Стена и качает головой. – Да, дружок, тебе ещё учиться и учиться. Рыбки – это традиция, парень. Достоевски держит балаган с утками. И только с утками. Поймал – получи рыбку. И только рыбку. Так было, есть и будет!

– Но, мистер Достоевски, рыбки-то почти кончились.

– Так мы ещё возьмём!

Стен в отчаянье. В растерянности.

– Да где же их взять?

– У поставщика золотых рыбок!

Стен ошарашен.

– Кто это? Где он?

– Да что ж ты заладил – кто, где, как! Тут на ярмарке есть поставщик золотых рыбок!

Стен молчит. Он изумлён.

– Послушай, Стен. На каждой ярмарке есть поставщик золотых рыбок. Откуда они, по-твоему, берутся? Из воздуха?

– Не знаю, – признаётся Стен.

– Вот именно. Так что слушай меня и мотай на ус. Да что с тебя взять? Молодо-зелено. – Достоевски забирает у Стена кошель и дает ему горсть монет. – Найди поставщика и купи у него рыбок.

Стен оглядывает бескрайнее поле с шатрами и балаганами.

– А где его искать?

– Понятия не имею. Где-нибудь. Ищи. Это тоже часть твоей учёбы.

– И сколько купить? – спрашивает Стен.

– Полстаи.

– Полстаи? А в стае их сколько?

– Почём я знаю? День на день не приходится. Иногда они крошечными стайками ходят, иногда средними, а иногда такой косяк плывёт – с целое море. Придёшь к поставщику, скажешь: Достоевски прислал.

– А платить ему сколько?

Достоевски пожимает плечами.

– Объясняю же: скажешь, что тебя Достоевски прислал, и тебе назовут хорошую цену. – Он решительно подбоченивается и говорит: – Всё, парень, хватит вопросов. Ступай. У тебя дело.

– Вы не отдадите тринадцатую рыбку? – спрашивает Стен.

– Нет, Стен.

– Честное слово?

– Тебе что, клятву подписать?

Стен качает головой.

– Ну, беги тогда, – говорит Достоевски.

– Ага, – говорит Стен. – Бегу.

– Ишь чего выдумал! Мягкие игрушки! – усмехается Достоевски. – Пакетики ему подавай! С конфетками!

 

Глава двадцатая

Стен идёт через ярмарку. И вдруг у него возникает странное чувство. Похоже, за ним кто-то наблюдает. Он оглядывается, но рядом только дети с родителями и собаки. Ну и, само собой, балаганщики. Они время от времени машут ему, окликают по имени. Он машет в ответ. Идёт дальше. И всё же… ему кажется, что за ним неотступно следят чьи-то глаза. Только где они, эти глаза? Почему выбрали именно его – из всей ярмарочной толпы? Ему не страшно. Только немного… неуютно.

Он ищет поставщика золотых рыбок. Или того, кто подтвердит, что поставщик вообще существует. У дома с привидениями стоит женщина. Она вытаскивает изо рта клыки и обращается к Стену: может, он заблудился? Он объясняет, кого и для чего ищет.

– Рыбки нужны? – переспрашивает она. – Живые? Ничего про это не знаю, малыш. У нас тут только мертвецы да ведьмы с призраками.

Она снова закладывает клыки в рот и воет, точно волк. А потом машет когтистой лапой – вроде как гонит его прочь.

Стен идёт дальше. Рядом откуда ни возьмись возникает человек.

– Привет, я Питер-Рассмеши, – говорит он.

– А я – Стен, – говорит Стен. – Вы случайно не знаете, где тут поставщик золотых рыбок?

– Рассмеши – скажу.

Стен останавливается, смотрит на Питера. У него пятнистые леопардовые штаны, которые держатся на паре серебристых подтяжек. На голове – острый колпак, на нём написано: «Рассмеши Питера! Засмеётся – 100 фунтов твои». Он протягивает Стену свой кошель.

– Ну, попытай счастья! С тебя всего фунт. Щекочи меня чем захочешь – хоть пёрышком, хоть палкой, хоть листиком. Засмеюсь – сто фунтов выиграешь. Да ещё скажу про твоего рыбного человека. Всё, что знаю.

Питер-Рассмеши умолкает. И мрачно ждёт. Он ждёт ответа. Стен размышляет. Вправе ли он потратить фунт, чтобы раздобыть такие важные сведения?

– Или иначе меня как-нибудь рассмеши, – предлагает Питер. – Анекдот расскажи, если знаешь. – Он вздыхает. – Я уже двадцать лет не смеялся. Ну же, Стен. Рассмеши меня.

Стен вынимает из кармана монету. Один фунт. И отдаёт Питеру.

– Почему обезьянка упала с дерева? – спрашивает Стен. Это единственная шутка, которую он знает. Ребята в школе рассказывали, давным-давно. Он, помнится, смеялся до упаду.

– Не знаю, – отвечает Питер. Его лицо становится ещё мрачнее. – Ну и почему обезьянка упала с дерева?

– Потому что умерла! – кричит Стен.

Питер совсем скис.

– И всё? По-твоему, это смешно? – спрашивает он.

– Конечно! – говорит Стен. – Вы знали? Раньше слышали?

– Пару раз. Ладно, валяй, смеши дальше, я сегодня щедрый. Расскажи ещё что-нибудь.

Стен опускает глаза.

– Больше не знаешь, что ли?

Стен мотает головой.

– Ну, пощекочи тогда.

Питер протягивает ему сумку с перьями.

Стен выбирает длинное яркое разноцветное перо. Питер поднимает руки, и Стен щекочет под мышками. Потом – сзади, под коленками. Грудь, ноги, шею. Питер стоит не шелохнувшись. Только всё больше мрачнеет.

– Хватит, – произносит он наконец. – Я-то надеялся, что у тебя получится, Стен. Зря надеялся.

Стен отдаёт ему перо.

– Вот такая у меня жизнь. – Питер вздыхает. – Уже целое состояние нажил, фунт за фунтом. Но я бы всё отдал, чтобы от души посмеяться. Пока, Стен. Может, ещё увидимся.

Он пожимает плечами. Вот-вот уйдёт!

– Но вы обещали сказать, где поставщик золотых рыбок! – напоминает Стен.

Питер молчит. Потом произносит:

– Легко.

– Так скажите! Пожалуйста!

– Да не знаю я никакого поставщика.

– Но вы обещали…

– Я обещал, что скажу всё, что знаю о том человеке, которого ты ищешь. Ну, я тебе честно и говорю: ничего не знаю.

Питер-Рассмеши смотрит на Стена.

– Ты хоть понимаешь, каково это – двадцать лет не смеяться? И каково зарабатывать на жизнь обманом? Тут любое сердце загрубеет. Ожесточится. Так-то, Стен. До свидания.

Стен в сердцах пинает траву, точно футбольный мяч. Сплёвывает. Поворачивается, чтобы идти дальше, и вдруг прямо за спиной, где раньше было пустое место, он видит врытый в землю столб. А на столбе – табличку:

 

Глава двадцать первая

Стен строго следует указаниям. Они ведут его через самое сердце ярмарки. Вход в павильон, где сражаются борцы, похож на старинную арку с колоннами, а по бокам – картины: античные атлеты в масках и плащах с капюшонами. Одни стоят, скрестив могучие руки на груди, другие поднимают их, демонстрируют свои бицепсы. На некоторых картинах изображена сама схватка или её итог – один борец уложил другого на обе лопатки. Из павильона доносится рёв невидимой толпы, возгласы ужаса и изумления. Внезапно наступает тишина, и в этой тишине Стен кричит:

– Круши его, Гром!

И тут же – шквал приветственных криков и аплодисменты. Кто-то, по всей видимости, победил. Стен шагает дальше и оказывается около таверны «Дикий кабан».

Усатый толстяк владелец, сам похожий на кабана, протягивает ему через прилавок кусок жареного мяса на картонной тарелке.

– Съешь-ка отбивную, сынок.

Стен принимает тарелку из волосатой руки. И жуёт восхитительно вкусное сочное мясо, и облизывает восхитительно жирные губы.

– Ну как? – рычит человек-кабан. – Съедобно?

– Ага, – отвечает Стен.

– А дальше ты куда? – спрашивает человек-кабан.

– В шатёр.

– Ты хоть слыхал историю про человека, который съел дикого кабана?

Стен качает головой.

– Так он сам в него превратился, в кабана! В жирного борова! Ну, а про борова, который съел человека, ты тоже небось не слыхал?

– Он превратился в человека?

– Может, и превратился бы… Логично, да? Но он не успел. Его охотники застрелили.

– Жалко. – Стен вздыхает. Он думает, каково пришлось семье убитого.

– Ишь ты, какой жалостливый! – восклицает человек-кабан. – А мясо-то вкусное? – Он кивает на остатки угощения в тарелке Стена. – Сам сказал «вкусное». А вот тебе другая история. Ты слыхал про шатёр, который похож на мир?

Стен качает головой.

– Он превратился в обычную ярмарочную палатку. Так и знай.

Стен как раз проглотил последний кусочек мяса. Облизал пальцы.

– И что это означает? – спросил он.

– Это означает, что тебе пора свистеть.

Стен высвистывает «С днём рожденья тебя», и из-за деревьев тут же появляется человек. Он призывно машет рукой. Стен подходит ближе.

– Вы правда поставщик золотых рыбок? – спрашивает он.

– А что? Похож?

– Не знаю.

– А на кого ж я тогда похож?

– Не знаю. На человека.

– На человека? Вот и славно. Слушай, что это ты рассвистелся? Пойдём-ка.

Мужчина протягивает руку к дереву, тянет его на себя, и Стен понимает, что деревья-то ненастоящие – они нарисованы на холсте, на стенах палатки. Там есть всё: и деревья, и земля, и небо…

– Ой, а я думал, что это лес! – Стен ошеломлён.

За спиной у него смеётся-хрюкает человек-кабан.

– Так все думают, – откликается хозяин палатки. – Думают, тут деревья, земля и небо. Одним словом, мир. Но это шатёр. Всего лишь шатёр. Ну, давай быстрее, входи. Меня, кстати, зовут мистер Смит, будем знакомы.

– А я – Стен.

– Проходи, Стен, не топчись на пороге, – говорит мистер Смит.

 

Глава двадцать вторая

Внутри шатра сумрачно, как в пещере. И тут есть настоящие деревья – Стен проверяет, трогает стволы. Да, эти деревья живые, они растут из земли. Свет тусклый, словно предрассветный. Мистер Смит шагает быстро, поторапливает Стена. Они проходят мимо огромных пустых проржавевших клеток.

– Слоны, – говорит мистер Смит, заметив, куда смотрит Стен.

– Где слоны? – спрашивает Стен.

– В этих вольерах раньше держали слонов. А там – львов. И тигров, и зебр, и медведей. Но это было в стародавние времена, когда мы поставляли всё. Теперь нужны только золотые рыбки. Ну и ещё кой-какая живность. Под заказ. Пошли скорей. И, пожалуйста, смотри под ноги. А то у нас пара скорпионов убежала.

Стен в ужасе смотрит на землю.

– Убежали? А зачем вы вообще держите скорпионов?

– Для представления. Не видел ещё? «Схватка скорпионов»! Да, и если вдруг услышишь, что крылья хлопают, сразу пригнись. Это наш орёл. Обожает приземлиться кому-нибудь на голову. А когти-то у него длинные и очень-очень острые.

Стен смотрит на землю. Потом на небо. Прикрывает голову руками. И слышит, как громко бухает его сердце.

– Господи боже! – восклицает мистер Смит. – Да ты, я вижу, новичок в нашем деле. Как тебя сюда занесло? Кто ты?

Стен онемел от ужаса. Он просто таращится на хозяина шатра. Может, это хозяин всего мира? О чём он спросил? Да-да, он спросил, кто такой Стен и что он тут делает… Как же хочется крикнуть:

И он кричит. Только молча. Но так громко, что мистер Смит наверняка слышит.

– Так зачем ты пришёл? – говорит мистер Смит.

Стен вздыхает.

– Меня прислал Уилфред Достоевски, – отвечает он, еле шевеля губами.

Смит кивает.

– Понятно, – говорит он. – Пошли. – И тут же кричит: – А-а-а! Берегись! Пригнись!

Стен распластывается на земле и обхватывает голову руками. Ничего не происходит. Мистер Смит хихикает.

– Шутка, – говорит он. – Срабатывает безотказно. Да вставай же, чего лежишь? Тебя ждёт поставщик золотых рыбок.

И он уходит.

 

Глава двадцать третья

Поставщик золотых рыбок сидит за столом, перед ним – множество бочек, через плечо перекинут сачок для ловли рыбы. Усмехнувшись, он подзывает Стена поближе.

– Ты таки нашёл меня! Находчивый, значит. Это залог успеха. Я – Морской Волк. А тебя как величать? И чем травиться будешь?

– Травиться? – тупо повторяет Стен.

– А, прости, ты же новенький, да? У Морского Волка порядок заведён: сначала поболтать-выпить, а уж потом за работу. Тебе могу налить воду, шипучку или черногаз.

Стен внезапно понимает, что очень хочет пить.

– А что такое черногаз? – спрашивает он.

Морской Волк почёсывает кончик носа. Подмигивает Стену.

– Напиток такой чёрный. По секретному рецепту. Вкус отменный. – Он выдвигает ящик стола, вынимает крепкую стеклянную бутыль, наполненную какой-то чёрной жидкостью, и вручает Стену.

– Некоторые говорят, что у них, как выпьют, голова проясняется, в уме считают, как на счётах, – говорит Морской Волк. – А некоторые бегают вдвое быстрее. – Он морщит нос. – Ну, а некоторые вообще странное мелют: мол, с черногазом у них лучше получается пить черногаз. Уж не знаю, что они имеют в виду. Как, говоришь, тебя зовут?

– Стен. – Мальчик отпивает глоточек чёрного напитка. Вкус и правда превосходный.

– Теперь давай поболтаем, – говорит Морской Волк. – Денёк сегодня прекрасный выдался, верно, Стен?

– Да, – отвечает Стен.

– Хотя в прошлую среду было прохладненько, – добавляет Морской Волк.

– Разве?

– Точно, холодрыга была. Но недолго. Не то что мороз в марте месяце. А дети нынешние как тебе, а? А телевидение как испортилось! Хоть не включай. Да мир вообще с катушек слетел! Одна экономика чего стоит! Мыльный пузырь, а не экономика! Послушай, куда мы катимся, а?

Стен потягивает черногаз. Вкус странный, вроде бы ежевичный сок, но туда будто подмешали сардин.

– Я тебя спрашиваю! Куда? – повторяет Морской Волк.

– Не знаю, – признаётся Стен.

– Вот и я не знаю. Я как раз вчера вечером говорю Макинтошу, ну, помнишь, тому, что женился на той девушке из Пембрука, той, что прихрамывала после того, как в три года упала с велосипеда… Так я ему и говорю: «Что с нами будет? Куда мы катимся?» Он, конечно, тоже понятия не имеет. Неудивительно, кстати, если учесть, сколько он пережил со своей несчастной собакой. Но ведь никто же не знает, а? Включишь телевизор, а они там из пустого в порожнее, из пустого в порожнее. И щёки раздувают, будто знают, как жить. А на поверку – пшик. Никто ничего не знает. Но им лишь бы языком молоть. Понимаешь, о чём я, а, Стен? Слушай, а мусору-то, мусору кругом! Не то что в наше время, а? Я, кстати, считаю, что во всём виноваты учителя. Полный упадок. А «С днём рожденья тебя» не помогает! Хоть пой, хоть свисти – если ты родился в сентябре, то в феврале тебе отмечать нечего, но почему-то люди этого понять не в состоянии. Зато они всегда чего-то ждут. Хотя бы и света в конце туннеля… Слушай, приятно было поболтать, Стен, но дел-то по горло. Боюсь, я не смогу с тобой целый день лясы точить. Да и какое отношение всё это имеет к цене на рыбу?

– Не знаю, мистер Морской Волк.

– Вот именно! Итак. Тебе из A, Б, В или Г?

Видя, что Стен совсем не понимает, о чём речь, поставщик рыбок уточняет:

– Ну, что тебе нужно? Золотые исполинки? Золотой стандарт? Золотые ни-рыба-ни-мясо? Или маломерки?

Стен недоумённо молчит.

– Ладно, – говорит Морской Волк. – Пойди-ка сюда, взгляни на них, а я поясню.

Он подводит Стена к бочкам с рыбками. И объясняет, что Золотые исполинки в бочке A – самые лучшие и дорогие, а Золотые маломерки в бочке Г – самые тощие и дешёвые. Стен смотрит на рыбок. И все они для него – красавицы: и шикарные исполинки, и снующие туда-сюда маломерки, и остальные – любых размеров.

– Они прекрасны! – восклицает Стен. – Все до единой!

И обитатели бочек словно бы слышат его – несколько рыбок поднимаются к поверхности и поворачивают глаза и ротики к Стену.

– Ого! Здорово! – говорит Морской Волк. – У тебя хватка. Могу набрать смесь, если захочешь. Тебе сколько надо-то?

– Полстаи.

– И для кого?

– Для Уилфреда Достоевски.

– Знаю-знаю такого! – оживляется Морской Волк. – Давний мой клиент.

Он возвращается к столу и открывает папку.

– Так я и думал, – говорит он. – Уилфред Достоевски обычно берёт маломерок.

Стен кивает. Он тоже это предполагал. Тринадцать рыбок, которых он спас в свой день рождения, были явно из бочки Г.

– Но, говорят, этого твоего Достоевски в последнее время подменили.

– Как подменили? Кто?

– На ярмарке, Стен, любая новость распространяется в мгновение ока. Все говорят, что Достоевски повстречал какого-то мальчишку, который возымел на него большое влияние. – Морской Волк закрывает папку и вглядывается в Стена. – И как, по-твоему, Стен? Подменили?

– Не знаю. Я же раньше его не знал.

– Раньше, чем он с тобой познакомился?

– Не знаю, – повторяет Стен.

Морской Волк улыбается. Подмигивает.

– Для меня удовольствие и честь принимать тебя здесь, Стен, – говорит он. – И знаешь, я тебе всё-таки смешаю полстаи из разных бочек. Хорошо?

– Хорошо, – отвечает Стен.

Морской Волк снимает с плеча свой сачок и поочерёдно окунает его во все четыре бочки. Зачерпнув рыбок, он плавно перемещает их в переносной пластмассовый садок, наполненный чистой водой. Рыбы сбиваются вместе, потеснее – привыкают к новому обиталищу, а потом вдруг разом расплываются по углам: исполинки туда, стандарт сюда, ни-рыба-ни-мясо к задней стенке, маломерки к передней.

– Забавно, – усмехается Морской Волк. – Они ведь так всегда делают. Ну, только посмотри на исполинок! Как они роскошны, а! Ну, что молчишь, Стен?

– Да, роскошны, – откликается Стен.

– А тебе-то, Стен, тебе самому какие нравятся?

Стен вглядывается.

– Недомерки, – говорит он, помолчав.

Морской Волк снова усмехается.

– Так я и подозревал. Может, потому что ты сам ещё недомерок? – Он хохотнул. – Ростом не вышел, а, Стен?

Морской Волк улыбается.

Стен роется в кармане, достает пригоршню монет.

– Сколько они стоят? – спрашивает он.

Морской Волк забирает несколько монет с протянутой ему ладони.

– Этого хватит, – говорит он. – Теперь встань ко мне спиной, надену на тебя садок.

Он поднимает пластмассовый садок, с которого свисают ремни-бретельки. Морской Волк продевает руки Стена в ремни, закрепляет на плечах. Садок с водой очень тяжёлый, но на плечах он как влитой. Стен чувствует, что там, у него на спине, плещется вода. И движения рыбок он тоже ощущает. Как приятно-то!

– Удобно приладили? – спрашивает Морской Волк. Стен кивает. – Ну, раз такое дело, тебе пора. – Он касается плеча Стена. – А знаешь? Маломерки твои любимые на поверку всегда оказываются лучше всех.

Стен прощается. И уходит. Мимо пустых ржавых клеток, позабыв о скорпионах и орле. У него на спине играют-танцуют рыбки. Садок с водой сияет.

 

Глава двадцать четвертая

Внезапно Стен снова очутился на ярмарочной площади. Как он вышел из шатра? Он не знает, не помнит. Что ж, можно и в обратный путь – мимо «Дикого кабана», к Ниташе и Достоевски, там теперь его дом. За ним тут же пристраиваются дети: тычут пальцами в прозрачный садок, разглядывают рыбок и наперебой клянчат, молят, выпрашивают. А Стен смеётся и отвечает, что рыбок дают только тем, что придёт охотиться на уток в прицепе у Достоевски.

– У нас всем призы достаются! А приз – золотая рыбка! – говорит Стен и очень гордится, что так успешно рекламирует свой аттракцион.

Дети обещают, что придут, непременно придут, и Стен счастлив их дружбой и радостью, счастлив быть частицей ярмарки… Он и вправду дома! Но у него опять возникает странное чувство: за ним кто-то следит. У шатра с борцами он останавливается, озирается. Чуть в стороне, в тени, стоит незнакомец.

Дети ахают. Они старожилы ярмарки, и они этого человека узнали!

– Это Панчо!

– Нет, не может быть!

– Он, точно он. Я видел его в прошлом году в Марракеше.

– Это Панчо!

– Панчо Пирелли!

И вдруг Панчо выходит из тени и направляется в их сторону. Дети стихают. Стену передаётся их волнение, он тоже дрожит. Панчо смугл и темноглаз. Одет во что-то синее. А идёт он прямиком к Стену!

– Ты – Стен, – говорит он. Голос мягкий, иностранный и точно водой разбавленный… – Я ждал тебя, Стен. Все эти годы я знал, что появится мальчик. Такой, как ты. И вот ты здесь.

Он протягивает руку. Стен тоже, и ему отчего-то кажется, что он знает Панчо уже давно, очень-очень давно.

– Я наблюдал за тобой, – продолжает Панчо. – Ты работаешь с золотыми рыбками. А на моё представление придёшь?

– Да, но…

– Меня легко найти, Стен. Любого спроси, подскажут. Приходи завтра на шоу, а после ещё поговорим.

Он поворачивается, уходит. Дети выдыхают и снова начинают галдеть.

– Панчо Пирелли! – шепчет один малыш. – Я видел настоящего Панчо Пирелли!

– А почему он наблюдал за тобой, Стен?

– Не знаю, – отвечает Стен. – Понятия не имею.

– Он самый великий артист!

– А мы думали, он давно умер.

– Мой папа рассказывал, что его съели.

– Съели? – Стен опешил. – Кто?

– Рыбы его, кто ж ещё? Ну, значит, не съели. Пожевали и выплюнули.

– Говорят, он стареет. И его скоро съедят, если не поостережётся.

Стен в недоумении, но отвечать на его вопросы уже некому – дети разбежались, чтобы похвастаться родным и друзьям, что они целую минуту стояли рядом с великим Панчо Пирелли.

 

Глава двадцать пятая

Достоевски любуется рыбками. Молодец, парень! Выбрал так выбрал! Красотки! Он долго нахваливал Стена, но вдруг осёкся.

– Ты слышал, что я несу? – с удивлением спросил он. – Восторгаюсь золотыми рыбками! Ещё три дня назад мне бы такое во сне не приснилось! А тебе?

Стен пожимает плечами.

– Нет, пожалуй, – соглашается он.

– Ты странный, – говорит Достоевски, всматриваясь в лицо Стена.

– Я?

– Ты, кто ж ещё. Ты, малой, на меня как-то… влияешь, что ли… – Он лихо вскрывает бутылку пива и пьёт большими глотками.

За день небо раскалилось, как огненная печь, но вот оно начинает темнеть, густеть… Достоевски говорит, что «Утиную охоту» и прочие мелкие аттракционы с наступлением сумерек проще закрыть – всё равно никакого дохода. По вечерам народ ищет острых ощущений и ярких огней. Люди хотят визжать на «Музыкальном экспрессе», орать и выть на «Американских горках», шарахаться от призраков в «Доме с привидениями», обмирать от ужаса у «Стены смерти». Они хотят кружиться и кружиться – до умопомрачения, хотят падать камнем и взмывать в небо. Душа их просит разгула, жирных бургеров и пряных соусов.

Достоевски сидит на ступеньке автоприцепа. Рядышком сидит Стен. На небо как раз выкатывается луна: она освещает ярмарку, и огни становятся ярче, а музыка громче – разливается во всю ширину ночи.

Стен рассказывает о встрече с Панчо Пирелли.

– Значит, верно, – бормочет Достоевски. – Он вернулся.

– А что у него за шоу? – спрашивает Стен, но Достоевски качает головой.

– Лучше сам, своими глазами увидишь. Прямо завтра и сходи.

– Он говорил со мной, мистер Достоевски.

– Это большая честь, Стен.

– Сказал, что ждал меня.

– Он? – Достоевски ерошит волосы Стена. – Я тоже.

– Что тоже?

– Мне тоже показалось, что я ждал именно тебя, Стен. Вот увидел, как ты уток этих несчастных чистишь, как рыбок в речной воде спасаешь, и понял: тебя мне Бог послал. Сразу понял. – Достоевски усмехается. – А, может, я свихнулся? Но и ты хорош… Странный ты парень, говорю тебе – странный.

Некоторое время они сидят молча, просто глядят на луну.

– Вот это и есть радости кочевой жизни, – говорит Достоевски.

– Что – это? – спрашивает Стен.

– Да самые простые вещи, Стен. Вот так сидеть ночью под луной, на ступеньках прицепа. Только, говорят, долго смотреть на луну вредно. Спятить можно в два счёта. Так что под луной лучше долго не сидеть.

– Я слыхал, – говорит Стен.

– Веришь? – спрашивает Достоевски.

Стен пожимает плечами. Он и в самом деле не знает, чему верить, чему нет.

– А другие наоборот говорят, – продолжает Достоевски, – мол, лунный свет – самое милое дело. И капелька безумия никому не повредит. Как тебе такая мысль, Стен? В это веришь?

Стен задумывается. О мире, о себе, обо всех странностях последних дней, обо всём, что видел. Он смотрит в небо, в космос. Представляет, как этот космос длится и длится – к звёздам, за звёзды, далеко-далеко. И понимает, что этим мыслям тоже никогда не будет конца.

– Ну? – шепчет Достоевски. – Как насчёт капельки безумия?

Лает собака. А ещё где-то поёт женщина – она выводит прекрасную щемящую сердце мелодию, которая удивительным образом перекрывает ярмарочный гул и ор. Она сильнее, ею полнится воздух.

– По-моему, эта капелька и без того у каждого имеется, – говорит Стен. – Хочет человек, не хочет, никто его не спрашивает.

Достоевски кивает. Он смотрит на Стена с нежностью и уважением.

– Ты прям мудрец, – говорит он.

А потом они просто сидят рядом, улыбаются и подставляют лица луне – пусть себе льёт на них безумие. Не повредит.

 

Глава двадцать шестая

Уже глубоко за полночь, и Стен лёг спать, но заснуть он никак не может. За окошком ещё искрится и вспыхивает ярмарка, и луна по-прежнему светит с высоты. Садок, который Стен принёс от поставщика золотых рыбок, стоит у самой его кровати. И в нём, шевеля плавниками и хвостиками, искрятся и вспыхивают рыбки. Стен чувствует, как волнуется, как радуется новым друзьям тринадцатая рыбка. Добро пожаловать, слышит он. Добро пожаловать, мои сотоварищи! И вдруг он слышит что-то ещё, что-то более печальное. Всхлипы? Да, всхлипы, причём совсем рядом, не снаружи, а внутри прицепа.

– Ниташа! – шепчет он. – Ниташа?

Ответа нет. Всхлипы не утихают. Стен слезает со своей узкой койки и крадётся в самый конец автоприцепа. Тихонько стучит.

– Ниташа! Ты чего?

– Уйди.

Снова сопение. Всхлипы.

– Ниташа.

– Какое тебе дело? Катись отсюда!

– Можно войти?

Нет ответа. Он трогает картонную ширму, и она мгновенно складывается гармошкой.

Стен заползает в крошечный закуток.

– Что случилось? – спрашивает он шёпотом.

Сначала Ниташа прячется под одеяло с головой, но потом медленно тянет его вниз – вот показался нос, рот… Глаза закрыты.

– Она была очень красивая, – говорит девочка одними губами.

– Ещё бы! – живо откликается Стен. – Я видел на фото!

– Но она меня не любила.

– Любила! Наверняка!

– Почему же она уехала от меня, если любила?

– Не знаю, – шепчет Стен. Но он знает, что тоже бросил тех, кого любил. И любит.

Ниташа смотрит на Стена в упор.

– Всё ужасно, – произносит она.

– Нет же, – говорит он. – Всё хорошо. Или будет хорошо. – Он отводит глаза. Какая от него помощь? Ведь он ничего не знает! Как он поможет Ниташе, если сам ещё ребёнок? – Зато у тебя папа есть, – шепчет он наконец.

– Этот? Да он меня терпеть не может. Он тебя любит больше, чем меня.

– Это не так, – говорит Стен.

– Он мечтает, чтобы его ребёнком был ты, а не я.

– Не мечтает.

– И он прав. Я раньше была хорошей, но теперь всё, завязала. Я теперь ленивая, толстая уродка. Я никому не нужна, и мне никто не нужен. Всё. Оставь меня в покое.

– Может, тебе заняться чем-то? – предлагает Стен. – Отцу с утками помочь.

– С этой белибердой? Ну уж нет! Зато когда-нибудь у меня будет собственный аттракцион. Свой! И никто мне не будет нужен – ни он, ни она, ни ты! Без всех проживу!

– Что значит «собственный аттракцион»?

– Я стану такая уродка-уродина, толстуха-толстища, отращу бороду, куплю себе шатёр и повешу табличку: «Самая уродливая и толстая бородатая женщина на свете».

– Ниташа! – восклицает Стен.

– Я всю жизнь Ниташа…

– Ниташа, ты тоже можешь быть красивой. Вчера вечером у костра ты была такая… такая…

– Никакая, – отрезает Ниташа. – Я буду уродиной – это мой план жизни. И я заработаю кучу денег. Всем назло. И никто мне не нужен.

– Ниташа!

– Что ты заладил «Ниташа, Ниташа»? Уходи.

И она снова натягивает одеяло на голову.

– Я завтра иду на шоу Панчо Пирелли, – говорит Стен, выползая из Ниташиного закутка.

Из-под одеяла, сердито:

– Скатертью дорожка!

– А пойдём со мной! Хочешь?

– Хочешь, чтобы честной народ увидел тебя с уродиной?

Стен отвечает не сразу.

– Нет, – говорит он. – Хочу, чтобы честной народ увидел меня с девочкой, которая мне как сестра.

Ниташа откидывает одеяло с лица.

– Ты свихнулся, – говорит она. – Болтаешь невесть что. Иди спать.

Стен крадётся назад через весь прицеп, ложится. Искоса смотрит на Достоевски. Глаза у Достоевски открыты, и в лунном свете видно, что в них блестят слёзы. Из Ниташиного угла снова слышны всхлипы. Потом наступает тишина, а спустя время раздаётся Ниташин шёпот:

– Ты… по правде, что ли? Стен!

– Что по правде?

– Что я тебе как сестра?

– Конечно, – отвечает Стен.

После этого в прицепе окончательно воцаряется тишина. А снаружи гудит и хохочет ярмарка.

 

Глава двадцать седьмая

Утром Стен просыпается, предвкушая праздник. Будто у него снова день рождения. А утро выдалось яркое, ясное.

Он помогает Достоевски открыть прилавок, установить уток на воде, развесить пакеты с золотыми рыбками. Пару раз он подходит к двери автоприцепа и окликает Ниташу, но ответа нет – только неясное мычание из-под одеяла.

Достоевски кладёт руку на плечо Стена.

– Оставь её, сынок, – говорит он. – Такой характер. Пусть живёт по-своему. А ты – по-своему.

Стен пожимает плечами. Вздыхает. Что ж, он отправится один. Он уже сделал так несколько дней назад, совсем недавно, будто вчера. В свой день рождения. Но внезапно дверь прицепа распахивается: на пороге стоит Ниташа – вся пунцовая, с застенчивой улыбкой. На ней платье! В цветочек! Она умыта и причёсана!

– Ниташа! – изумлённо выдыхает её отец.

Она стоит, глядя в землю.

– Доченька, ты такая красавица! – говорит Достоевски.

Порывшись в кармане, он вынимает пригоршню мелочи, вкладывает ей в ладонь. Стен видит, что в глазах у него слёзы.

– Иди, моя хорошая, – запинаясь, бормочет Достоевски. – Хорошо тебе… хорошего тебе…

– …дня, – подсказывает Стен.

– Хорошего тебя дня, – повторяет Достоевски.

– Скажи «спасибо», – шепчет Стен Ниташе.

– Спасибо. – Она на мгновение поднимает глаза. – Спасибо, папа.

Стен доволен и горд. Рядом с ним идёт Ниташа! Они направляются в самое сердце ярмарки – мимо машинок с пухлыми бамперами, мимо шатра с борцами. Человек-кабан, хозяин таверны «Дикий кабан», хитро улыбается Стену.

– Что, уже подружку себе завёл? – ворчит он.

Стен и не думает отвечать. Он всматривается в шатёр, который ещё вчера был похож на реальный мир. Странно. Сегодня он выглядит, как любой другой раскрашенный шатёр на ярмарке. Вчера эти стены были точь-в‑точь как настоящие деревья, а сегодня парусина хлопает на ветру, на ней намалёваны деревья – криво и косо, словно рисовал ребёнок. Краска кое-где отслоилась, осыпалась. На табличке написано:

– Чего ж ты не свистишь? – подначивает его человек-кабан.

Стен молчит.

– Парень, ты язык проглотил?

Стен молчит. Но человек-кабан не унимается:

– Ты хоть слыхал о человеке, который съел кабана?

– Да! – отвечает Стен.

– Ага! Тогда ты слыхал и о мире, который превратился в шатёр?

– Не слыхал, – говорит Стен.

– Конец-то у сказки ясный. Мир стал точь-в‑точь как раскрашенная палатка! – Человек-кабан прихрюкивает от смеха.

Двери шатра откидываются, и оттуда выскакивает мистер Смит.

– Ты снова здесь? – спрашивает он. – Рыбки кончились?

– Нет, – отвечает Стен.

– Шатёр мой разглядываешь?

– Ага.

– И думаешь небось, что он простенький такой, да? Холстина раскрашенная?

– Ага.

– А как, по-твоему, должен выглядеть шатёр? – говорит мистер Смит. – Шатёр – он и есть шатёр, верно?

– Не знаю, – говорит Стен.

Смит смотрит на часы.

– Понимаешь, тут дело такое… – говорит он. – Вчера шатёр выглядел так, сегодня этак. Потому что вчера – это вчера, а сегодня – это сегодня. В некоторые дни человек видит лучше, острее… Это ясно?

– Нет, – отвечает Стен.

– Нет, – вторит ему Ниташа.

Мистер Смит размышляет. Опять смотрит на часы.

– Вот и мне непонятно, – признаётся он. – Но сейчас это не важно. Пропустите-ка. Я иду смотреть на великолепного артиста, на роскошного Панчо Пирелли. И не я один! Нас таких во-о-он сколько.

Оглянувшись, Стен видит великое множество людей, и все они спешат в одном и том же направлении. Мистер Смит ныряет в людской поток. Стен и Ниташа – следом.

 

3. Аквариум

 

Глава двадцать восьмая

Ну, нам тоже сюда. Здесь, в самом центре ярмарки, на поляне, всё и произойдёт. Люди усаживаются прямо на траву. Они прихватили с собой бутерброды, фляжки с кофе, ящики пива, бутылки вина. Кое-где запалили костры – и над поляной стелется аромат печёной картошки и жареных отбивных. Повсюду носится ребятня, кто-то дерётся, кто-то танцует. Младенцы на руках у матерей агукают и плачут.

Ниташа держится возле Стена. Они пробираются через толпу к трейлеру. Трейлер обтянут синим брезентом, на котором огромными золотыми буквами выведено:

По пути их то и дело окликают:

– Привет, Стен, старина.

– Как дела, Ниташа?

Стен никому не отвечает. Он смотрит только на трейлер, на заветное имя – Панчо Пирелли. Он берет Ниташу за руку и ведёт вперёд. Похоже, его влечёт какая-то необоримая сила. Его даже потрясывает от волнения и страха. Но Ниташину руку он держит крепко.

– Пойдём, Ниташа, – шепчет он ей. – Не бросай меня, пожалуйста.

Она в ответ шепчет, что никогда его не бросит.

Вдруг наступает тишина, и – откуда ни возьмись – появляется Панчо. Он стоит около трейлера в синем плаще-накидке с золотым шнуром. На голове у него синие очки на резинке – такие обычно носят пловцы. Он всматривается в толпу и, приметив Стена, улыбается ему, именно ему, и сердце Стена начинает колотиться сильнее. Они с Ниташей проталкиваются к самому трейлеру. Они стоят рядом с Панчо Пирелли! Протяни руку и дотронься!

– Я вам рад, – тихонько говорит Панчо и, посуровев лицом, поворачивается к толпе. – Моё имя… – он выдерживает паузу, дожидаясь тишины, – Панчо Пирелли!

Люди хихикают, вздыхают, улыбаются.

Панчо поднимает руку.

– Сейчас вы станете свидетелями моей встречи со смертью, – говорит он. – Смерть коснётся меня зубами, а я загляну ей в глаза и закружусь с нею в танце. Для чего? Чтобы вы ощутили её дыхание.

– Давай, Панчо! – кричит кто-то в толпе.

И другие голоса подхватывают:

– Давай, Панчо, не тяни резину!

– Да! Мы любим тебя, Панчо!

– Ты сбрендил, Панчо?! Ты сошёл с ума!

– Рехнулся!

– Чародей!

– Ну же, Панчо Пирелли! Покажи, на что способен!

Панчо даёт народу время накричаться, а потом протягивает руку к краю синего брезента, которым обёрнут его трейлер. Он дёргает за веревку – и брезент расходится в стороны, точно театральный занавес. Стен открывает рот от изумления: там, под брезентом, чистая вода! Эту воду пронизывают солнечные лучи, а в них блестит-переливается косяк небольших рыб.

Целый трейлер используется как садок для рыбы! Что же это за рыба такая?

– Пираньи! – выдыхает толпа.

– Пираньи Панчо Пирелли! Пиратки Панчо Пирелли!

Панчо оборачивается. Голоса смолкают.

– Это, – произносит он, – мои пираньи.

Рыбы довольно красивы: овальной формы, серебристо-серые с красной полоской на щеках и розоватым брюшком. Каждая величиной с голову младенца, не больше. Стен смотрит во все глаза.

– Пираньи! – шепчет он на ухо Ниташе. Как и большинство людей, он знает, что пираньи славятся своей жестокостью. Это смертоносные рыбы из мифов и легенд, они за несколько секунд обгладывают человека целиком, оставляют голый скелет.

Неужели у Панчо те самые пираньи? Рыбки кажутся совсем безобидными! Тихие-мирные! Не могут они быть кровожадными пираньями!

– Это не пираньи! – вопит кто-то. – Не может быть!

Панчо улыбается.

– Не может быть? – повторяет он. – Ну, разумеется, не может! Какие же это пираньи?! А хотите проверить? Кто готов опустить руку в аквариум? – Он подходит к людям, вклинивается в толпу. – Хотите, мадам? Или вы, сэр?

Люди смеются, отступают, пропускают Панчо. Стен наблюдает, как Панчо двигается, взрезая толпу. Наблюдает он и за рыбами: они тоже двигаются, взрезая совершенно прозрачную воду, слегка шевеля плавниками и хвостами, и округляют рты, словно непрерывно говорят о‑O-O-O-O-O-O-O‑o.

– Быть может, вы, молодой человек? – произносит голос совсем рядом.

Это Панчо. И обращается он к Стену.

– Похоже, вы знаете мир рыб, – говорит Панчо. – Да вы и сам почти рыба. Быть может, попробуете с ними пообщаться?

Но тут Панчо внезапно переключает внимание на стоящего неподалёку маленького мальчика, который ест бутерброд.

– А ты, малыш?! – восклицает он и цепко хватает ребёнка за плечо. – Ты ведь шалун, верно?

У мальчика полный рот еды, и ответить сразу он не может, но мужчина рядом с ним говорит:

– Да, вы правы, мистер Пирелли! Он у нас такой шалун, что не приведи Господь!

– Папа! – кричит мальчик и пытается вырваться. Но хватка у Панчо железная. Мальчик отчаянно извивается, сначала хихикает, потом хнычет.

– Он – маленький монстр, мистер Пирелли! – твердит отец мальчика, едва сдерживая смех. – Он нас с матерью в гроб вгонит. Мы с ней всё время говорим, что этого чертёнка надо скормить пираньям Панчо Пирелли!

– Отличная мысль! Так мы и сделаем! – говорит Панчо. Он тащит малыша к аквариуму, забирает у него бутерброд. – Это что у тебя? – спрашивает он.

– С каб-б-басой… бутейбот, – лепечет мальчик.

Панчо подносит бутерброд к стенке аквариума. Мгновенно примчавшись, рыбы неистово тычутся в стекло, открывают рты, клацают зубами, а глаза их полыхают злобой.

– Бедные рыбки проголодались, малыш, – говорит Панчо. – Я накормлю их твоим бутербродом? Не против?

– Коймите, мистей Пийели, – шепчет мальчик.

С одного боку к аквариуму приделана лестница. Панчо лезет вверх, держа бутерброд в руке. А внутри аквариума рыбы тоже плывут вверх и вверх – по мере того как Панчо поднимается. Под смех толпы мальчик убегает обратно к отцу. Панчо добирается до края аквариума. Склоняется над водой. Улыбается и – выпускает бутерброд из рук. Не успел бутерброд коснуться воды, как рыбы бросаются к нему и пожирают в мгновение ока. Вода в аквариуме бурлит, люди в толпе замирают.

Сердце у Стена колотится громко-громко. Никогда прежде не доводилось ему видеть такой страшной сцены. Господи, если они так накинулись на бутерброд с колбасой, что они сделают с живым мальчиком?

 

Глава двадцать девятая

Панчо улыбается. Бутерброда как не бывало. Рыбы снуют туда-сюда с удвоенной энергией, словно ждут поживы покрупнее, словно им непременно надо сожрать что-то или кого-то ещё.

– Ну как? – говорит Панчо. – Видели, что делают мои рыбки с «бутейбодом с кабасой»? А теперь представьте, что они могут сделать с… – Он оглядывается по сторонам. Он разочарован. – Но где же мой шалун? Мой маленький чертёнок? Ах, он спрятался! Он убежал обратно к папочке. – Панчо хмурится. – Отдайте его мне! Мои рыбки проголодались! Им пора обедать!

Отец обхватывает сына обеими руками, покрепче, и вызывающе смотрит на Панчо. Ни за что не отдаст он своего сына на съедение пираньям.

Панчо сменяет гнев на милость. Улыбается.

– Не волнуйтесь, сэр. Это моя маленькая шутка. Вашему чертёнку ничего не грозит. А теперь… Смотрите все сюда!

Он достаёт из-под аквариума дохлую курицу. Уже ощипанную. Он держит её за ногу. Курица болтается вниз головой.

– Настало время пообедать, – говорит он толпе.

Панчо снова лезет вверх по лестнице. Опускает курицу в воду. Рыбы набрасываются на неё в ту же секунду, и ещё через секунду от неё остаются только кости. А ещё через несколько секунд и от костей ничего не остаётся. Рыбы же плавают как ни в чём не бывало, выписывают круги, спирали, восьмёрки.

– Как думаете, они сыты? – спрашивает Панчо Пирелли.

Он спускается вниз. Подбирает старый башмак, который валяется чуть поодаль. Искорёженный, жёсткий башмак из тёмной кожи. Наверно, он валялся на пустыре много месяцев или даже лет. Панчо взвешивает башмак на ладони. Переворачивает его. Притворяется, будто нюхает. Толпа хихикает. И вдруг Панчо подкидывает башмак вверх, и он, на миг замерев высоко в воздухе, плюхается в аквариум. Пираньи тотчас рвут его на части и заглатывают большими неперемолотыми кусками – отправляют перевариваться в своё ненасытное брюхо. И вот они снова снуют взад-вперёд в ожидании новой поживы.

Панчо обращает взгляд на Стена. И следующие слова он, похоже, адресует ему, только ему:

– Кто осмелится нырнуть в этот аквариум? Кто желает поплавать с моими рыбками? – Взгляд его становится ещё пристальнее. – Ты хочешь? Да-да, ты!

Стен цепляется за Ниташину руку. Мотает головой.

– Нет, – отвечает он. – Нет!

Панчо снова вклинивается в толпу.

– А хотите посмотреть, как ныряет в резервуар с пираньями Панчо Пирелли? – спрашивает он. – Или вы закроете глаза от страха? Вы, вот вы – отвернётесь? Закричите? Убежите со всех ног?

Он раскрывает перед зрителями красную бархатную сумку.

– За зрелище надо заплатить, – говорит он мягко. – Надо раскошелиться, чтобы увидеть, как человек идёт на риск, на смертельный риск.

Монеты летят в сумку со всех сторон.

– Спасибо, господин, – приговаривает Панчо. – Мерси, мадам.

Иногда он останавливается и смотрит на людей печально или презрительно:

– Это всё, что вы готовы дать? – говорит он шёпотом. – Не стыдно? Артист рискует жизнью! Заплатите больше! Побольше, господа! Спасибо. Так уже лучше.

Он встряхивает сумку, звенит монетами. Высматривает тех, кто пытается спрятаться, избежать его пристального взгляда, ничего не заплатить.

– Я вижу каждого, – говорит он. – Меня не проведёте! Не надейтесь скрыться от Панчо Пирелли. У вас ничего нет? Ни монетки? Ну же, ищите! Выворачивайте карманы – и вы увидите самое удивительное представление в своей жизни. Спасибо, мадам. Спасибо, сэр.

Наконец он улыбается. Подходит к Стену и отдаёт ему тяжёлую сумку с деньгами.

– Посторожишь, пока я не вернусь? – просит он.

– Конечно. – Стен берёт сумку.

Панчо развязывает золотой шнур – плащ падает с его плеч. Панчо в синих плавках. Плащ он тоже оставляет Стену:

– И это держи, ладно?

Стен берёт плащ. Панчо поднимается по лестнице. Натягивает очки. Склоняется над краем аквариума. И – ныряет.

 

Глава тридцатая

Люди поспешно закрывают глаза руками, отворачиваются. Люди в ужасе. Они сразу представляют, как вода в аквариуме покраснела от крови Панчо Пирелли. Кто-то хихикает, кто-то посмеивается… Восклицания, крики. Но Стен молчит. Да, его сердце бухает как молот, всё тело в мурашках, руки дрожат, но он очарован. Очарован храбростью артиста и красотой зрелища. Он видит, что Пирелли доныривает до самого дна, и рыбы расступаются, чтобы его пропустить. Они пристраиваются вокруг него, а он зависает в центре аквариума, пошевеливая воду лёгкими движениями ног и рук. Пирелли смотрит наружу, на толпу, и рыбы делают то же самое. И на мгновение всё в аквариуме замирает. Но вот Панчо чуть покачнулся, наклонил голову, задвигал руками, поднял ноги.

– Он танцует! – шёпотом восклицает Ниташа.

Так и есть. Панчо танцует, и рыбы вокруг него тоже начинают танцевать, изящно кружась и изгибаясь в воде. Невозможно представить, что совсем недавно в этой же воде эти же рыбы были так свирепы и кровожадны.

Вдруг кто-то кричит:

– Вдохни хоть разок, Пирелли! Забыл?!

И все они, зачарованно глазевшие на представление, вдруг понимают, что Панчо ни разу не поднялся на поверхность, ни разу не набрал воздуха. Как же так? Что за сверхъестественные способности? Он же сейчас утонет!

Точно утонет! Но лицо Панчо спокойно, движения плавны. Зрители придвигаются ближе. Задрав головы, смотрят они на человека и рыб в аквариуме. А те всё танцуют. Почему Панчо до сих пор жив? Почему пираньи не обглодали его до костей? Нехотя, словно лишь для того, чтобы успокоить публику, Пирелли на миг выныривает, делает вдох и снова уходит вниз, к своим пираньям. И они снова танцуют, кувыркаются, выделывают кольца и спирали, вращаются веретеном – они танцуют слаженно, будто под какую-то прекрасную водяную музыку, которую кроме них никто не слышит.

Наконец Панчо Пирелли вылезает из воды. Он замирает на верхней перекладине лестницы и поднимает руку – показать, что слышит восторженный гул толпы и дикие крики поклонников. Затем он спускается вниз и забирает у Стена плащ.

– Думал, меня съедят? – спрашивает он.

– Нет, – шёпотом отвечает Стен.

Панчо улыбается, накидывает плащ, снимает выпуклые очки, похожие на глаза глубоководной рыбины.

– Боишься, что съедят тебя? – вдруг спрашивает Панчо.

– Меня? Почему меня? – Стен в недоумении.

– Конечно тебя, – отвечает Панчо. – Боишься, что тебя съедят, когда настанет твой черёд плавать с пираньями?

Он протягивает руку, кладёт ладонь на плечо Стена.

– Я обучу тебя всему, Стен, хорошо обучу. Буду тебе во всём помогать. А потом ты почувствуешь, что помощь уже не нужна. Что это просто твоя судьба, Стен. Я понял это сразу, как только тебя увидел. Ты попал на эту ярмарку, чтобы принять на себя бремя Панчо Пирелли. Миссию Панчо Пирелли. Ты станешь как я, Стен. Артист-миф. Артист-легенда. Твоё имя будет написано на синем брезенте золотыми буквами. Представь это, Стен.

Стен представляет:

Представляет и – бросается бежать. Опрометью. Прочь от своей судьбы.

 

Глава тридцать первая

Той ночью, под сиянием луны, льющимся через окно автоприцепа, Стен спит, а рука его свисает в воду, в садок с золотыми рыбками. Он ощущает касания плавничков и хвостиков. Но снятся ему страшные челюсти и острые зубы. И танец под странную, точно водой размытую мелодию. А Ниташа в своём закутке никак не может уснуть. Ей кажется, что она вообще никогда больше не сможет спать. Она смотрит на луну, слушает бравурную карусельную музыку и чувствует, будто наконец очнулась от сна, который длился целую вечность. Достоевски похрапывает, то и дело ворочаясь на узкой койке. Ему снится Сибирь, завыванье метели, лёд, сковавший твёрдую как сталь землю. Ему снится стройная женщина – она танцует на замёрзшем озере, а вокруг искрится и мерцает морозный воздух. И дочка Ниташа ему тоже снится. Она тоже там – в мире льда и мороза, таком холодном, что девочка превратилась в льдышку. Но вдали, на горизонте, уже брезжит рассвет. И это надежда! Надежда на солнце, на тепло, на то, что его Ниташа наконец оттает и начнёт жить снова.

Послушай, читатель, давай-ка на время оставим эту троицу, пусть коротают ночь в своём автоприцепе. Давай посмотрим наш собственный сон. Выберемся через крышу прицепа и взлетим над этим странным пустырём, забитым балаганами и киосками, аттракционами и едальнями, магией и чародейством, огнями и музыкой, отбивными и печёной картошкой, скорпионами и рыбами… и шатрами, шатрами, шатрами… Давай поднимемся в столбе лунного света, так чтобы ярмарочные огни стали крошечными светлячками, а «Музыкальный экспресс» – далёкой кометой. Давай поднимемся ещё выше, чтобы весь город, в который приехала ярмарка, уменьшился, превратился в точку, чтобы мы увидели блестящую тёмную необъятность моря, зубцы скал и зазубренные вершины гор. Давай поднимемся к самой луне и звёздам, к удивительной и ужасной громаде вселенной. А теперь давай взглянем вниз, словно мы и есть луна, и проверим, видны ли отсюда другие фрагменты нашего сюжета.

Смотри. Между горами и морем вьётся дорога, та самая, по которой Стен, Достоевски и Ниташа добрались на новое место из родного городка Стенли Эрунда. Давай-ка вернёмся по ней назад. Вот и сам городок, и набережная возле брошенной, разорённой верфи. Давай – благо сейчас ночь – подберёмся поближе. Как это сделать? – спросите вы. Да это же совсем легко! Сложим несколько слов в несколько предложений, добавим чуток фантазии – и готово. Вообще-то слова и фантазия могут завести людей куда угодно. Можно запросто бросить эту историю, найти другую совсем в другой части света, подхватить её и рассказать. Но, пожалуй, не стоит. Другую – когда-нибудь в другой раз. А сейчас соберём нашу историю воедино, восстановим из мелких фрагментов целое.

Ага! Смотри! Кто это бредёт по переулку вниз к набережной? Видишь этих двоих? С мешками на спинах? Давай подлетим поближе. В лунном свете понятно, что это женщина и мужчина. Анни и Эрни! Ты удивлён? Но ты помнишь, что их выселили? Они теперь бездомные… И никакого имущества они с собой не унесли, разве что немного одежды.

А теперь заглянем им в глаза. И что мы там видим? Печаль? Да, печаль, но и решимость! Они твёрдо решили найти своего потерянного племянника и снова стать единой семьёй. Возможно, до них дошёл слух про мальчика, что работает на ярмарке в соседнем городке, на аттракционе «Утиная охота». Возможно, они… Но нет, нам неведомо, что они знают и думают. Нам не проникнуть в их мысли – никакие слова и фантазия не помогут. Или помогут? Погоди-ка! Может, это и не понадобится? Давай просто прислушаемся к их беседе.

– Мы найдём нашего Стена, – говорит Анни.

– Непременно найдём! – отзывается Эрни.

И муж с женой бредут дальше – сквозь ночь, которая постепенно бледнеет. Скоро рассвет.

Что ж, значит, всё хорошо. Они идут в нужном направлении. Надеюсь, совсем скоро они окажутся там, где им и надлежит быть: в самой сердцевине сюжета.

Шагай, Анни. Шагай, Эрни. Мы ждём вас на ярмарке. И мальчик вас ждёт не дождётся!

Ага! Смотри-ка, читатель! Завидев на дороге первые утренние машины, тётя и дядя Стена принимаются голосовать. Они хотят добраться до племянника автостопом! Будем надеяться, что какой-нибудь добрый водитель сжалится и домчит их до соседнего городка.

Но что это грохочет на дороге в предрассветной мгле? О, да это же ДУРЕН-фургон! И за рулём не кто иной, как Кларенс П. Клапп собственной персоной! А это кто такие? Неужели наши знакомцы Дуг, Альф, Фред и Тед? Да, именно! И выражения их лиц весьма суровы и решительны. Двигатель ДУРЕН-фургона ревёт и воет во всю дурь. Колёса скрежещут и стучат. Узнаёт ли Кларенс П. стоящих на обочине автостопщиков? Допускаю, что да. Он жмёт на тормоза. Фургон замедляется, и автостопщикам кажется, что он вот-вот остановится и возьмёт их на борт. Но нет, он только дразнит этих несчастных. И едва они узнают фургон, надежда на их лицах сменяется отчаянием. Нет, эту машину они ловить не хотят. Они отводят взгляды. А Кларенс П. Клапп опускает окошко и, вместе с Дугом, Альфом, Фредом и Тедом, обрушивает на путешественников целый поток ругательств. Под дикий гогот ДУРЕН-фургон скрывается из виду. Он мчится к Стену, мчится, чтобы снова попасть в наш сюжет.

 

Глава тридцать вторая

Стен проснулся. Размытые водой сны остались позади. Сквозь окно автоприцепа льётся солнечный свет. А заодно и сердитые голоса: снаружи спорят Достоевски и Пирелли. Стен выскальзывает из кровати и замирает у двери.

– Вы не имеете права! Где это видано? Просто прийти и забрать мальчика? – говорит Достоевски.

– Это его судьба, сэр! – отвечает Пирелли.

– Судьба! У него тут отличная жизнь, отличный дом, отличная работа!

– Отличная работа? С пластмассовыми утками? С мальками?..

– Это не мальки! Если хотите знать, у меня в садке есть даже золотые исполинки!

– Исполинки? Размером с ноготь! Единственная серьёзная рыба – это пиранья! Все остальные рядом с ней – тьфу! Мальки!

– Ах, пираньи! Думаете, я отдам парнишку на съедение этим монстрам?

– Меня же они не съели! За столько лет!

– Вы – другое дело, вы – Панчо Пирелли!

– А он – Стенли Эрунд! У него есть чутьё. Нюх и магия! Он умеет обращаться с рыбами, я уверен. Он станет моим учеником, я его всему обучу. Отвезу его на родину всех пираний – на Амазонку, на Ориноко, на могучие реки Южной Америки. Там, в этих дальних краях, он научится плавать с пираньями, думать как пираньи, он почувствует себя пираньей. А потом…

– Что потом?

– А потом, мистер Достоевски, он проснётся знаменитым. Он прославится! Как Панчо Пирелли! Так было со всеми великими артистами, начинавшими на ярмарках. Так было с самим Гарри Гудини. Стенли Эрунд! Мальчик-легенда! Укротитель пираний! – Тут Пирелли чуть понижает голос. – Послушайте, сэр, вы и сами наверняка почувствовали, что в этом мальчишке есть что-то необыкновенное, верно?

– Конечно почувствовал, – кивает Достоевски.

– И конечно, вы понимаете, что он попал на ярмарку не случайно? – продолжает Пирелли.

– Конечно понимаю. Я с самого начала знал, что этот малец особенный.

– Ну, тогда по рукам!

– Но я считал, что он попал на ярмарку, чтобы работать с золотыми рыбками! На «Утиной охоте»…

– Мистер Достоевски, поверьте, он способен на большее. Его призвание – стать следующим Панчо Пирелли.

Мужчины смолкают. Стен уже готов выйти на улицу.

– Но, мистер Пирелли, – говорит Достоевски, – мы же этого мальца полюбили. Он теперь член семьи!

Стен поворачивает ручку, открывает дверь, выходит на порог. Мужчины оборачиваются.

– Сэр, – говорит Панчо мягко. – Призвание важнее, чем семья.

Ниташа выскакивает из прицепа следом за Стеном. Она едва успела накинуть халат.

– Важнее? Да что вы об этом знаете? Кто вы вообще такой, чтобы решать за нашего Стена? – Ниташа гневно топает ногой. – Ах да, я знаю, вы – великий и знаменитый, потрясающе изумительный и изумительно потрясающий Панчо Пирелли-распирелли. Но с какой стати вы говорите о Стене, будто он раб какой-нибудь? Он что, не имеет права выбирать сам?

Достоевски изумлённо смотрит на дочь.

– Хорошо сказано, Ниташа, – бормочет он.

– Хорошо?! – откликается она. – Ещё бы не хорошо! Сам-то ты никого защитить не умеешь! Ты ничем не лучше этого Пирелли. «Вымой уток, наполни бассейн, присмотри за киоском, купи рыбок! О, Стен, ты такой особенный! Мы тебя так любим!» Но ты ведь тоже не дал ему выбора! Увёз человека неведомо куда. Верно, Стен?

– Ты о чём? – уточняет Стен.

– О том! Ты, что ли, всю жизнь мечтал мыть пластмассовых уток? Жить в этом дурацком прицепе? Нет! Будь его воля, он бы давно был у себя дома, со своими родными! Я вообще не понимаю, почему он до сих пор здесь! Как называется твой переулок, Стен?

– Да просто Рыбацкий, – говорит Стен.

– Точно! – подхватывает Ниташа. – Он был бы счастлив вернуться в Рыбацкий переулок. Но кто ж его спросит? Только и слышно: вымой уток, наполни бассейн, купи рыбок…

– Ш-ш-ш, – говорит Стен.

– Что «ш-ш-ш»? – спрашивает Ниташа.

– Тише.

– Я хочу им объяснить, что у тебя есть права, Стен. Они обязаны спрашивать, чего хочешь ты.

– Знаю, – говорит Стен.

– Так чего же ты хочешь?

Стен вздыхает.

– Я хочу нормально позавтракать.

– Нормально? – повторяет Достоевски. – Позавтракать?

– Нормально позавтракать? – Панчо удивлён.

– Да. Хочу горячий шоколад и тост, хочу сидеть за столом и есть по-человечески. Я давно так не завтракал.

– Сделаем! – восклицает Достоевски.

– Обеспечим! – восклицает Пирелли.

– А ещё я хочу, чтобы вы замолчали и прекратили спорить. Пока я ем, – добавляет Стен.

– Хорошо, – говорит Достоевски. – Завтрак. На ярмарке наверняка есть поставщик таких завтраков, да? Поможете мне его найти, мистер Пирелли?

Панчо смотрит на Стена.

– Хочешь, чтобы я ему помог? – спрашивает Панчо.

– Да! – отвечает Стен.

И двое мужчин уходят искать ему завтрак.

 

Глава тридцать третья

– Ох уж эти мужчины! – Ниташа присаживается на ступеньку автоприцепа. – Тебе позарез надо стать следующим Панчо Пирелли? – спрашивает она Стена.

Стен пожимает плечами.

– Не знаю. Я на самом деле никогда не хотел чего-то позарез.

– У Пирелли очень опасное шоу.

– Это верно. Но когда мистер Пирелли плавал с пираньями, я понял, что тоже смогу…

– Не страшно?

– Страшно. Но я как бы… чувствую, что значит быть Панчо Пирелли. И что значит быть рыбой.

– Что? – Ниташа не верит своим ушам.

– Понимаю, звучит дико. Но так уж я устроен.

Ниташа смеётся. Подходит к Стену, оттягивает воротник его рубашки и заглядывает вниз, на спину.

– Что ты делаешь? – спрашивает Стен.

– Ищу твой плавник, – отвечает Ниташа.

Стен смеётся. Он выпячивает и округляет губы и делает о‑O-O-O-O-O-O-O‑o… Как рыбка.

– Вообще-то ты не права, – говорит он. – Я вовсе не хочу обратно в Рыбацкий переулок. Думаю, я не прочь увидеть Амазонку и Ориноко. Для разнообразия. Но сперва я кое в чём должен разобраться.

– С дядей и тётей? – подсказывает Ниташа.

– Да.

Ниташа вздыхает.

– Прости, – говорит она. – Я тут нашумела, накричала.

– Всё в порядке.

– Да какое там… Знаю, что погорячилась. Прости. Как думаешь, они за тобой приедут?

– Кто?

– Ну, родные твои… Они скучают? Они тебя ищут?

Стен пожимает плечами.

– Не знаю… – Он думает об Эрни, о том, каким странным был дядя в последнее время. А что с ним стало теперь – с тех пор, как Стен уехал?

– Они тебя любили? – спрашивает Ниташа.

– Да, конечно.

– Значит, они тебя ищут. И однажды найдут.

– Возможно. Но когда они меня найдут, я буду уже другим. Не тем, кого они ищут.

Ниташа усмехается.

– Ага, они найдут Стена, который похож на рыбу.

– Да, – машинально соглашается Стен. Он думает сейчас об Анни и Эрни и надеется, что они всё-таки по нему скучают. Что они его ищут.

Потом он снова смотрит на Ниташу. Сегодня она какая-то другая. Она тоже меняется, с каждым днём и часом.

– Кем ты хочешь быть? – спрашивает Стен.

Она смеётся. И отвечает:

– Самой уродливой и толстой бородатой женщиной на свете!

– Ниташа, это неправда!

– Вчера была правда.

– Но не сегодня!

– Верно. Сегодня что-то изменилось.

– Послушай, – говорит Стен, – а вдруг каждый из нас может измениться… стать особенным… если на него обратят внимание?

– Может, и так, – говорит Ниташа. – Но мне тоже надо сначала кое с кем разобраться. А позарез я хочу только одного: чтобы мама вернулась из Сибири. К нам, домой.

– Пусть так всё и будет!

– Пусть… Ой, смотри!

К прицепу приближаются Достоевски и Пирелли. Они несут стол!

А на столе – завтрак!

– Тосты, горячий шоколад, мармелад, масло и апельсиновый сок, – говорит Пирелли. – Свежевыжатый.

Все садятся за стол. И едят. И сверху на них светит солнце. И всё такое вкусное – еда, сок… Через некоторое время Стен поворачивается к Достоевски.

– Мистер Достоевски, – говорит он. – Я не хочу бросать эту работу, мне нравится «Утиная охота». Но мне хочется попробовать и другое. Поплавать с пираньями.

– Ты не шутишь, малец?

– Нет, – говорит Стен.

Заглянув Стену в глаза, Достоевски произносит:

– Нет у меня права стоять у тебя на пути. Это твой выбор, мальчик. – Он поворачивается к Панчо Пирелли. – Учите его хорошо, обещаете?

– Конечно, – отвечает Панчо.

– Вот и поладили, – говорит Достоевски.

 

Глава тридцать четвертая

– Твой враг – не пираньи, – наставляет Стена Пирелли. – Твой враг – только страх. Понимаешь?

– Вроде да, – отвечает Стен.

Этот разговор происходит тем же утром, но позже. Панчо Пирелли и Стен оставили Достоевски и Ниташу возле аттракциона «Утиная охота» и стоят теперь около аквариума с пираньями. Стен начал учиться.

– Хорошо! – продолжает Пирелли. – Помни: бояться нельзя. Ты должен быть храбрым. Ты должен верить в себя. Тогда ты станешь Стенли Эрундом.

– Но я и так Стенли Эрунд, – говорит Стен.

– Ты должен стать тем самым Стенли Эрундом. Мальчиком-легендой. Понимаешь?

Стен не уверен. Он рассматривает аквариум. Мимо, не глядя на него, проплывают пираньи. Он видит их зубы, видит, как верхние зубы насмерть сцепляются с выступающими вперёд нижними. Его пробирает дрожь.

– Когда-то я тоже был юным, – говорит Пирелли. – Помню, как я впервые увидел пиранью. Помню, как впервые вошёл в воду.

– Где это было, мистер Пирелли?

Панчо смотрит на Стена, но глаза его туманятся – в них отражается прошлое.

– В краю моего детства, Стен. В далёких тропических лесах Венесуэлы и Бразилии. Ещё ребёнком я бродил по берегам Амазонки и Ориноко, где обезьяны, змеи и птицы сияют как солнце, а лягушки красны как огонь. Меня обучали таинственные мудрецы, обитатели тропического леса. Многие годы я провёл там, размышляя и постигая своё мастерство. – Он искоса смотрит на Стена. – У тебя, должно быть, тоже было необычное детство, а?

– Самое обычное, – отзывается Стен. – Я жил в соседнем городе с дядей Эрни и тётушкой Анни.

– Это всё не важно, – говорит Пирелли. – Надо выдумать тебе новое детство, Стен.

– Наврать, что ли?

– Нет. Надо… создать миф. Пойдем-ка, я тебе кое-что покажу. Ты всё поймёшь.

Панчо ведёт Стена за аквариум, к синему жилому вагончику. Они входят внутрь. Там чисто и опрятно. На стенах картины: экзотические животные в экзотических джунглях, потрясающие рыбы и птицы. Есть фотографии Пирелли: он стоит перед аквариумом с пираньями, а рядом – кинозвёзды, принцессы, политики.

Панчо усаживает Стена на деревянный стул, а сам открывает ящик и вынимает две фотографии. На первой – тощий и довольно грустный мальчик в шортах и серой школьной спортивной куртке, в белой рубашке и полосатой кепке.

– Таким я был, – говорит Пирелли.

На другой фотографии – смелый гордый мальчик в лазурно-голубых плавках, плаще-накидке и очках для плавания.

– А таким я стал, – комментирует Панчо.

– В Венесуэле? – спрашивает Стен.

– Нет, в Эшби де ла Зуш.

– Эшби де ла Зуш? Это здесь, совсем…

– Да, это совсем рядом с Бирмингемом.

– А как же…

– Ориноко? Амазонка? Я читал о них, конечно. Видел фото, фильмы. Там наверняка потрясающие места. И я намерен непременно туда попасть – с тобой вместе, Стен. Потому что я никогда там не бывал: ни на Амазонке, ни на Ориноко.

– Выходит, никакого детства в Южной Америке…

– Да, Стен. Это легенда.

Стен вздыхает. Как-то всё это… слишком. Наверно, пора ему вернуться в дом 69 по Рыбацкому переулку.

Пирелли посматривает на него сбоку.

– Я тебе это рассказываю, потому что доверяю. Ты не проговоришься. Ты верный человек, Стен, верный друг, я это точно знаю. Я узнал в тебе себя.

Пирелли передает Стену стакан с тёмной жидкостью. Стен принюхивается.

– Это черногаз? – уточняет он.

– Правильно. Пей. Он придаст тебе сил.

Один глоток, другой… Вкус, как и в прошлый раз, странный и восхитительный.

– Теперь слушай истинную правду, – говорит Пирелли. – Я был довольно несчастным и одиноким мальчиком. Родители мои умерли, когда я был совсем мал…

– Мои тоже, – вставляет Стен.

– Да, Стен, я так и думал. Меня взяли на воспитание дальние родственники, пара несчастных стариков. Звали их дядя Гарри и тётя Фред.

– Тётя Фред? Мужское имя?

– Это для краткости. Полное имя Фруделла, – поясняет Пирелли. – Хотя ей, конечно, стоило родиться мужчиной. Сам посуди: вся волосатая, да ещё трубку курила, да плевалась далеко и натуральным ядом. В общем, отдали они меня в школу, которая у меня никаких чувств, кроме ненависти и страха, не вызывала. Школа Святого Вольдемара. Я её прозвал Святым Волдырём. Короче, Стен, я оттуда сбежал. В город приехал цирк, и я сбежал с цирковыми.

– Они вас так и не нашли? – спрашивает Стен.

Пирелли пожимает плечами. Качает головой.

– Подозреваю, что даже не искали.

– И вы сразу начали плавать с пираньями?

– Нет. Я чистил шерсть верблюдам и ламам. Расчёсывал гривы и хвосты зебрам, мыл слонов. Прекрасные животные. А однажды весной в цирк приехал Педро Пельдито.

– Педро Пельдито?

– Да. С пираньями. Вот он действительно приехал из Бразилии. Так он, во всяком случае, говорил. Он нашёл меня, вычислил – точно так, как я тебя. Педро сказал, что наша встреча – это сама судьба. Он обучил меня общаться с рыбами и верить в сказки. Он сделал меня тем, кто я есть сегодня, великий и удивительный Панчо Пирелли. Вот он, смотри.

Эта фотография кажется совсем древней. Видимо, чёрно-белая и раскрашенная. На фото – смуглый усатый мужчина в лазурно-голубой накидке. Позади него – аквариум с пираньями, и челюсти им подкрасили красным цветом. На раздвинутом занавесе угадываются буквы – имя артиста.

– Педро Пельдито! – говорит Панчо. – Человек-чудо. И создатель чудес. Педро Пельдито, мой учитель. Ты чувствуешь, какая мощь от него исходит?

– Да, – говорит Стен.

– Хорошо. Теперь пей черногаз и переодевайся.

– Во что?

Пирелли усмехается. Снова открывает ящик. Достаёт оттуда лазурно-голубые плавки, плащ и очки.

– Вот в это! – отвечает он. – В то, что надевал в твоём возрасте Панчо Пирелли. Плавки, накидка и очки ждали наследника!

 

Глава тридцать пятая

В новом одеянии Стен – точно сошёл с картинки! Конечно, он по-прежнему щуплый тощий мальчик и, конечно, он по-прежнему наш маленький Стен, но сам-то он уже ощущает себя иначе. Они с Панчо стоят возле залитого утренним светом аквариума и внимательно разглядывают смертельно опасных пираний.

– Разумеется, я не брошу тебя туда, как щенка в море, – говорит Панчо.

«Что? Бросить меня к пираньям?!» – думает Стен.

– Полагаю, Достоевски прав: сначала я должен тебя кое-чему обучить, – продолжает Панчо. – Таков современный подход: сперва теория, а уж потом практика, верно?

– Вроде так, мистер Пирелли.

– Тогда начнём. Итак, теория, да? Что ж, урок первый: знакомство с пираньями. Вот тут вся наша теория изложена…

Панчо роется под аквариумом и вытаскивает пару сильно потрёпанных книг: школьную энциклопедию и какой-то доисторический атлас. В энциклопедии выцветшими буквами изложено, что пиранья – агрессивная плотоядная рыба, которая водится в реках Южной Америки. Так и написано: не входите в реку, если есть подозрение, что в ней обитают пираньи. В атласе видно, как Амазонка и Ориноко текут через дебри тропических лесов Южной Америки. И добавлено: Значительная часть этой обширной территории пока не изучена.

– Ты и без книжек всё это знаешь, – говорит Пирелли. – Кстати, плавать-то ты, полагаю, умеешь?

Когда Стен ещё ходил в школу, их всем классом водили в городской бассейн. Вода там аж бурлила, потому что десятки детей колотили по ней руками-ногами, а учитель стоял на кромке и брызгал слюной: мол, всё не то, не так и не этак.

– Умею вроде, – отвечает он. – По крайней мере, я в каких-то соревнованиях участвовал. Заплыв на пятьдесят метров. Значок дали.

– Хорошо, – говорит Пирелли. – Хотя тут у нас совсем другое плавание. В сущности, будем учиться тонуть. Но с умом. Сначала надо тебе дыхание поставить. А ну-ка, не дыши.

– Как это? Вообще не дышать?

– Глубоко вдохни и задержи дыхание на сколько сможешь.

Стен делает глубокий вдох. Задерживает дыхание. Проходит пятнадцать секунд. Он чувствует, что вот-вот лопнет. Громко выдыхает и судорожно глотает воздух ртом.

– К концу недели доведём до минуты. А танцевать умеешь? – спрашивает Пирелли.

Об этом Стен никогда не задумывался.

– Даже не пробовал, – сознается он.

– Ладно, я в твоём возрасте тоже не умел. Дядя Гарри и тётя Фред не отличались любовью к танцам. А твоя родня?

– Тоже нет, – говорит Стен.

– Так я и думал. Но танец тебе дастся легко, я уверен. Мне всё инстинкт подсказал, и у тебя тоже получится. Ну-ка, попробуй.

– Что «попробуй»?

– Немного потанцевать. Подвигаться, точно танцуешь в воде под неслышную музыку. Давай, давай! Не робей! Отлично!

Стен озирается. Вокруг уже собралась небольшая толпа. Панчо обращается к зевакам.

– Представление будет только вечером! Тогда и приходите. Ждём вас!

Несколько человек идут своей дорогой, но кое-кто остаётся. Среди них Питер-Рассмеши. Стен машет ему рукой. Питер хмуро машет в ответ.

– Это Стенли Эрунд! – провозглашает Пирелли. – Он станет великим артистом! Но пока он только учится.

Он возвращается к Стену.

– Не обращай внимания, Стен. Поглазеют и уйдут. Давай-ка ещё потанцуй.

Стен переступает с ноги на ногу. Чуть покачивает бёдрами. Плавно кивает головой – вверх-вниз-вверх-вниз.

– Ясно, – говорит Пирелли, – над этим ещё поработаем. Теперь задание потруднее. Настало время тебе встретиться с внутренней пираньей.

– Что за внутренняя пиранья? – спрашивает Стен.

– Вот представь: вокруг тебя плавают рыбы. И ты вместе с ними. Ты должен заглянуть пираньям в глаза и показать им, что ты смелый парень. Сможешь?

Стен пожимает плечами. Задание вроде бы лёгкое.

– Закрой глаза, Стен, и начинай, – велит Панчо.

Стен закрывает глаза.

– Видишь? Видишь их плавники? Чешую? Зубы? Чувствуешь, они задевают тебя плавниками и хвостами? Ты представил это, Стен?

– Вроде да, – замявшись, отвечает Стен.

– Превосходно. Теперь посмотри им в глаза. Будь спокоен и уверен в себе.

Воображать Стену легко. Он видит рыб. Ощущает прохладу воды. Видит зубы. Чувствует касания хвостов и плавников. Это даже приятно, как во сне, когда он плавал с золотыми рыбками.

– Они тебя ещё не укусили? – спрашивает Пирелли.

– Что? – Стен никак не может вернуться к реальности.

– Или уже укусили? В воде есть кровь?

Стен вздыхает. Ну разумеется, никто его не кусал!

– Нет, – отвечает он.

– Превосходно! Можешь открыть глаза.

Стен открывает глаза.

– Это успех! – восклицает Панчо. – Грандиозный успех!

– Но это совсем легко, – отзывается Стен.

– Легко. Но только для тебя. Потому что ты – Стенли Эрунд. Для большинства людей внутренняя пиранья смертельна. Как настоящая. Их ужасает сама мысль о том, что рядом, в одной с ними воде, плавает пиранья. На-ка, выпей ещё черногаза.

Стен потягивает вкусный напиток. Смотрит на аквариум. Полдюжины пираний сбились в стайку и зависли возле самой стенки. Они пристально глядят на него, Стена.

Привет, мои сотоварищи, молча здоровается он с рыбами. Привет, слышится ему ответ в тишине.

 

Глава тридцать шестая

– Мистер Пирелли, – нерешительно начинает Стен.

– Что?

– Учёба наша… как-то не очень… организована…

– Ты прав, Стен. Совсем плохо организована. Понимаешь, у меня никогда прежде не было учеников. А чтобы стать Стенли Эрундом, на самом деле нужна не учёба. Нужна вера в себя. Нужна мечта. Нужно видеть об этом сны! Когда ты сегодня ляжешь спать в автоприцепе у Достоевски, попробуй снова представить, что плаваешь с пираньями. И представь своё детство на реке Ориноко. Сможешь, Стен?

– Конечно! Мистер Пирелли, а Педро Пельдито вас так же обучал?

– Не совсем, – отвечает Панчо.

– А как?

– Он кинул меня в воду.

– Что? – Стен не поверил своим ушам.

– Да. Он сказал, что уверен, что это моя судьба, что я буду следующим Педро Пельдито, а убедиться в моём призвании можно только одним надёжным способом. Схватил меня в охапку, поднялся по лестнице и бросил к пираньям.

– И что произошло?

– Ничего. Я несколько секунд барахтался, рыбы радостно плескались вокруг. Педро наблюдал. Потом он выудил меня из воды, сказал, что не ошибся, что я тот самый парень, будущий укротитель пираний, выдал плавки и прочее обмундирование – и всё. Я начал работать.

Стен стоит призадумавшись, покусывая губу.

– Так было в прежние времена, Стен, – говорит Пирелли. – Другой мир. Другая жизнь.

Стен закрывает глаза. И представляет, как мальчика, точно такого же, как он сам, бросают к пираньям. Давным-давно, в прежние времена.

– Почему они вас не съели? – спрашивает он. – И почему теперь не трогают?

Пирелли улыбается.

– Загадка, верно? – говорит он. – Это и есть самая главная загадка. Они меня не трогают, потому что знают: я создан не для того, чтобы быть съеденным. Они не едят меня, потому что я – Панчо Пирелли.

– И они не съедят меня, потому что я – Стенли Эрунд.

– Вот именно!

Стен смотрит на рассекающих воду пираний. Потом оглядывается. Питер-Рассмеши хмуро рассматривает рыб в аквариуме. Человек-кабан жуёт отбивную. Женщина из дома с привидениями снова вытащила изо рта клыки и машет ими Стену. Ещё дальше он видит Ниташу и Достоевски – они пробираются к нему, Стену, мимо шатров и киосков.

– Есть и другой секрет, – добавляет Панчо.

– Какой? – спрашивает Стен.

– Этот секрет ведом только тем, кто плавает с пираньями.

– Таким, как я?

– Да.

– Расскажете?

Панчо оглядывается по сторонам.

– Ты не проговоришься? – спрашивает он шёпотом.

– Могила, – клянётся Стен.

– Ну, слушай. Все знают, что пираньи людей до последней косточки обгладывают, так?

– Так.

– Это сказки. Брехня.

– Значит, они так не делают? – уточняет Стен.

– Делают. Но нечасто. В общем, день на день не приходится. Каждый раз, когда я ныряю, в душе лёгкая тревога: вдруг мне как раз сегодня конец?

Стен размышляет.

– Выходит, зря вы ведёте все эти разговоры про призвание, про особенного Стенли Эрунда, про мальчика-легенду? Всё это ерунда?

– Что значит «ерунда»?! – кричит Панчо. – Ты Эрунд, а не Ерунд. Ты – артист! Ты должен быть героем и привлечь толпы поклонников. Рыбы не дуры, они это поймут. С виду они, может, и глуповаты, но они всегда чуют, когда рядом настоящий артист.

Стен и Панчо снова смотрят на пираний. Рыбы тоже смотрят, не сводят с них глаз.

– Мистер Пирелли… – произносит Стен.

– Что?

– Может, меня тоже надо в воду бросить? Как вас бросил Педро Пельдито?

– Смотри, какие у них зубы, Стен, – говорит Пирелли.

– Вижу, – кивает Стен.

– А бутерброд помнишь? А курицу? А вдруг сегодня мой черёд? Вопрос не пустой.

– Я всё помню. И башмак помню. Но чувствую, что всё получится как надо. Наверно, единственный способ обучить меня плавать с пираньями – бросить в воду. Педро вас правильно учил. – Стен смотрит на зевак. – Будем считать, что это моя премьера. И я не испугаюсь, но притворюсь, будто испугался.

Панчо Пирелли сияет.

– Да ты прирождённый артист, Стен. Ты шоумен.

Стен тоже сияет. И улыбается учителю. К собственному удивлению, он действительно чувствует себя настоящим артистом. Интересно, что сказали бы на это Анни и Эрни?

– Ну, теперь все прояснилось окончательно, – заключает Панчо. – Это знак!

– Какой знак?

– Знак, который показывает, что ты – преемник Панчо Пирелли. Тебя не нужно ничему обучать. Только истинный укротитель пираний способен сказать: «Бросьте меня в воду!» Ну что, Стен? Готов?

Стен сосредоточен. Спокоен.

– Готов, – отвечает он.

– Стен, ты же знаешь, я не подвергну тебя опасности.

– Знаю, мистер Пирелли.

Панчо поворачивается к толпе зевак.

– Друзья! – провозглашает он. – Наступил исторический момент! Перед вами – великий, удивительный Стенли Эрунд, мальчик с особым призванием. И как раз сегодня он встретится со своей судьбой! Подходите ближе! Сейчас он нырнёт в аквариум с пираньями. Он заглянет в лицо смерти! Посмотрите, как Стенли танцует с пираньями!

Наблюдатели подтягиваются ближе к аквариуму.

– Но он же совсем маленький мальчик! – возмущается кто-то.

– Я тоже когда-то был маленьким мальчиком! – отвечает Панчо. – Так со всеми бывает!

– Я никогда не была мальчиком! – басит женщина с клыками.

– А я был маленьким кабанчиком! – хихикает человек-кабан.

Не обращая больше внимания на зрителей, Панчо берёт Стена за руку и ведёт к аквариуму.

– Ты вполне уверен? – тихонько спрашивает он.

– Да, мистер Пирелли. Уверен, – отвечает Стен, но сам при этом делает вид, что ему страшно и что он пытается вырваться из рук Пирелли.

– Это – насилие! Твои твари съедят ребёнка!

Толпа надвигается.

– Быстрее, Стен! – шепчет Пирелли и, пристроив Стена на плече, начинает подниматься по лестнице.

Стен слышит голоса:

– Кто-нибудь! Остановите его!

– Я не могу на это смотреть!

– Безумие!

– Пирелли – преступник!

– Это убийство!

– СТОЙТЕ! – кричит Стен. – ПОСТАВЬТЕ МЕНЯ, МИСТЕР ПИРЕЛЛИ!

Панчо ставит Стена на ступеньку перед собой. Остаток лестницы Стен одолевает самостоятельно. И вот он стоит там, наверху, один.

– Всё в порядке, друзья мои! – заявляет он. – Никто меня не съест! Я – Стенли Эрунд!

– НЕТ! – кричит Ниташа.

– Эй, без глупостей, парень! – кричит женщина с клыками.

– ОДУМАЙСЯ, СТЕН! – кричит Достоевски. – ТЫ ЖЕ ТОЛЬКО НАЧАЛ УЧИТЬСЯ!!!

Стен поднимает руку, дожидается, чтобы все умолкли. Он чувствует себя гордым и сильным. Надевает лазоревые очки.

– Я не погибну! – произносит он. И смотрит в аквариум. А оттуда на него пялятся пираньи. Они его стерегут? Они голодные?

– НЕЕЕЕЕЕТ! – истошно вопит Достоевски.

Стен набирает побольше воздуха. Встаёт на самый край.

– Прощайте, друзья! – кричит он.

Достоевски отталкивает Пирелли, взлетает по лестнице, пытается схватить Стена. Слишком поздно. Стен делает шаг вперёд и – скрывается под водой.

 

Глава тридцать седьмая

Возможно, именно на этом этапе повествования нам стоило бы прерваться и перенестись в другое место. Например, подняться в небо и, облетев ярмарку, пуститься вспять по дороге – проверить, где же застряли Анни и Эрни. А ещё можно посмотреть вниз – прямо под нами грохочет ДУРЕН-фургон с грубыми охламонами внутри. Можно даже податься в Сибирь, поискать там балерин, а заодно и миссис Достоевски – вдруг всё-таки получится вернуть несчастной Ниташе её маму? Разумеется, можно вовсе бросить этот рассказ и приняться за другой… Но нет. Похоже, ещё не время. И похоже, именно сейчас нам стоит сосредоточиться на нашем герое, на Стенли Эрунде. Ты согласен?

Отлично. Так вот же он, в аквариуме! Он только что нырнул в эту бездну, навстречу гибели…

Нырнув вниз головой, Стен устремляется на дно. Вода бурлит: мальчик колотит руками и ногами, пираньи мечутся вокруг. Вот Стен добрался до дна и плывёт обратно вверх. Сейчас он совсем не похож на артиста. Да и рыбы немало растеряны. Стен поднимается на поверхность – глотнуть воздуха. И тут Достоевски хватает его за волосы и вытаскивает из воды.

– СТЕН! – вопит он. – ТЫ КУДА? ТЕБЕ ЖЕ ЕЩЁ УЧИТЬСЯ И УЧИТЬСЯ!

– Я И УЧУСЬ! – кричит Стен. – ОТПУСТИТЕ! БРОСЬТЕ МЕНЯ ОБРАТНО В ВОДУ!

Разумеется, Достоевски его в воду не бросит. Он стаскивает Стена по лестнице на землю. К ним подходит Панчо Пирелли.

– Что ты лыбишься, Пирелли? – возмущается Достоевски. – Малец чуть жизни не лишился!

– Я улыбаюсь, – отвечает Панчо, – потому что вы идеально сыграли свою роль, господин Достоевски. Так удачно подгадали! Вы вполне могли бы выступать с нами. Хотите?

– Выступать с вами? – вопит Достоевски. – Это безумие, Пирелли. Ещё вчера малец и ведать не ведал о пираньях, а сегодня ты бросаешь его им на съеденье!

– Он плавает с пираньями! – Панчо улыбается. – Он уникальный мальчик! Вы же знаете, он вырос на берегах Ориноко!

– Ничего подобного! Он вырос в соседнем городе, в Рыбацком переулке.

– Тссс, – шипит Панчо, а потом возвышает голос, чтобы зрители его услышали: – Стенли Эрунд вырос на берегах Ориноко, в тропических лесах. Его воспитали мудрецы, старейшины южноамериканских племён.

– Какие глупости! – говорит Ниташа, подходя ближе.

Стен смеётся, подмигивает Ниташе:

– Это чистая правда! Всё так и было. Я – мальчик-легенда, и моё детство – часть легенды. И я могу плавать с пираньями.

– Но сперва надо учиться, тренироваться, – говорит Достоевски. – Ты вчера пластмассовых уток мыл, а сегодня хочешь с этими чудищами плавать?! Смертельный номер!

– Хорошо, – говорит Панчо. – У нас будут тренировки. А потом будет шоу. И это шоу войдёт в историю. Как думаешь, Стен, к вечеру подготовимся?

– К сегодняшнему?! – Достоевски потрясён.

– Да, – говорит Стен. – Шоу сегодня вечером.

Он обнимает Достоевски и Ниташу.

– Я буду готов! Я уже готов. Все будет в порядке.

– Достоевски, он уникальный мальчик! – говорит Панчо. – Вы же с этим не станете спорить?

– Не стану, – соглашается Достоевски и судорожно сглатывает.

– Пожалуйста, мистер Достоевски, – просит Стен. – Не надо спорить!

– Хорошо, – одними губами произносит Достоевски. – Пускай. Сегодня вечером. Но сначала – тренировка!

Панчо широко улыбается, затем поворачивается к взволнованным наблюдателям.

– Дамы и господа, вы были свидетелями репетиции, – объявляет он. – Но премьера уже назначена! Зовите друзей! Расскажите всем и каждому! Сегодня вечером – первое публичное выступление Стенли Эрунда. Сегодня вечером родится звезда! Или… – Он расширяет глаза. – Или звезда погаснет. Потому что её сожрут!

 

Глава тридцать восьмая

Ну что ж, теперь у нас и вправду есть время проверить, что происходит на дороге. Давай-ка покинем ярмарку, читатель, поднимемся в небо и посмотрим вниз. Та-а-ак! А по дороге-то катит ДУРЕН-фургон! А на боку-то у него ДУРЕН-реклама. А внутри-то у него Кларенс П., Дуг, Альф, Фред и Тед! Они как раз приближаются к светофору. Ой, смотрите-ка, на перекрёстке знакомый нам полицейский! Фургон останавливается на красный свет, полицейский подходит и вглядывается через ветровое стекло.

– Эй, барни, ждоб нигдо не бигнул! – предупреждает Кларенс П. Клапп. – К нам брижёл оффзер, бри изболнении.

Полицейский читает надпись на боку фургона. Подходит к водительской дверце. Кларенс П. опускает окошко.

– Бриведздвую, оффзер! – говорит он. – Рад, что вы боредесь зо злом в эдом городе.

– Как вас зовут? – спрашивает полицейский. – И какова цель вашего посещения?

– Мое имя Гларенз Б. Глабб, эсгвайр, и моя, даг згазадь, цель – обнаруживадь любую здранноздь и незообразноздь. И уздранядь её.

– За этим и приехали? – уточняет полицейский.

– Именно, – отвечает Кларенс П. – Позгольку я, оффзер, ДУРЕН-дознавадель.

– Вы? Дурень?

– Да, оффзер. Я – дознавадель бервой гильдии, з земью наградными звёздами, двумя наживгами и звидедельздвом, бодбизанным велигим ДУРЕН-лидером, вождём нажего Дебардаменда. Дебардаменда убразднения рыбовония, ерундизма и незообразноздей. Я раззледую здраннозди, дурозди и невняднозди, годорым не должно быдь мезда в нажей жизни. Я их нагожу и изгореняю!

– Под корень, значит?

– Да, зэр! А эдо – мои бодручные, Дуг, Альф, Фред и Дед. Боздоровайдесь, огламоны.

– Привет, офицер, – бурчат парни.

– Привет-привет, – отвечает полицейский.

– Озмелюзь зброзидь, зэр, – говорит Кларенс П., – ездь ли в важем городе ждо-нибудь необычное, здранное, достойное моего внимания? Гороче, не бобахиваед ли у важего зозеда рыбой?

Полицейский облокачивается на окошко.

– Мы живем в злом мире, верно, мистер Клапп?

– О да, безузловно, – соглашается Кларенс П.

– А это значит, что в этом мире полно всякого непорядка и вечно воняет рыбой, – говорит полицейский. – Какая-нибудь ненормальность для вас всегда найдётся. Всегда есть бродяги, бомжи, всякий сброд, нечисть и даже людишки со злым умыслом. Вы не поверите, но прямо сейчас, всего в одной миле отсюда, на пустыре…

В этот момент, не выдержав, начинают сигналить водители скопившихся сзади автомобилей. Полицейский выходит на дорогу и бросает на них строгий взгляд.

– Ой, простите, начальник! – Всё возмущение разом вянет.

Полицейский записывает что-то в блокнот и возвращается к фургону.

– Таг ждо у ваз на буздыре? – напоминает Кларенс П.

– Рыбой воняет, мистер Клапп. Весь пустырь в шатрах и кибитках, в интригах и преступлениях. И всё провоняло рыбой.

– Это позор! – восклицает Дуг.

– Вопиющий позор! – подхватывает Альф.

– Ужас!!! – вторит им Фред.

– В точку, Фред! – кричит Тед.

Сзади снова гудит автомобиль. Шагнув в сторону от ДУРЕН-фургона, полицейский пристально вглядывается в вереницу машин – её хвост теряется вдали. Начинает темнеть.

– Оффзер, а ходиде, мои огламоны разберудца с эдими гуделгами? Ходиде их изгоренидь? – спрашивает Кларенс П.

– А что? Я не против! – говорит полицейский. Чуть отступив, он выпускает парней из фургона, и они решительно направляются к стоящим позади автомобилям. Полицейский улыбается. – Вы мне по душе, мистер Клапп. Мы с вами люди одной закваски.

– Мы – враги любой небравильнозди, оффзер, – объявляет Кларенс П., – и должны держадца вмезде.

– Да! Только вместе! – соглашается полицейский. Он кивает в сторону пустыря, где шумит ярмарка. – А сейчас рулите во-о-он туда, вот по этой улочке. Там ДУРЕН-дознавателю и его охламонам будет чем поживиться. Там так воняет рыбой, вы даже вообразить не можете.

Парни возвращаются довольно быстро и гордо забираются назад в фургон.

– Мы нашли этого гудёныша, офицер, – сообщает Альф.

– Сегодня больше не гуднёт, – докладывает Дуг.

– Спасибо, орлы, – отвечает полицейский. – А теперь поезжайте. И положите конец всему подряд. Всему, чему сможете.

Сделав шаг назад, он отдаёт честь, а Кларенс П. Клапп направляет фургон по просёлочной дороге к ярмарке.

– Эдод человег боредца зо злом не за чездь, а за зовездь, – говорит Кларенс П. – А деберь, барни, змодрим во взе глаза. ДУРЕН-команда выжла на дело.

 

Глава тридцать девятая

Как думаешь, читатель, Стен перегнул палку? Зашёл слишком далеко? Может, ему, пока не поздно, бросить всё это – аквариум с пираньями, плащ с золотым шнуром, плавки и очки, а заодно и тринадцатую рыбку с пластмассовыми утками? Бросить и вернуться к обычной жизни? Но какова обычная жизнь Стенли Эрунда? И что бы ты сделал, если бы кто-то подошёл к тебе – вот прямо на улице, откуда ни возьмись, – подошёл лично к тебе и сказал, что ты – уникальный ребёнок? Что ты наделён совершенно особым даром и, если осмелишься им воспользоваться, станешь знаменитым, великим, превратишься из просто себя в необыкновенного себя. В СЕБЯ! И что прикажете делать?

Непростой вопрос, да? Конкретизируем. Что, если в твоей жизни появился аквариум с пираньями? И такой замечательный человек, как Панчо Пирелли, пригласил тебя выступать вместе с ним?

Ты бы осмелился?

Ты бы поборол свои страхи?

Ты прыгнул бы в воду?

Не знаешь? И это правильно. Нельзя знать, что сделаешь, до самого последнего момента… Только когда будешь стоять на краю аквариума, а пираньи будут глазеть на тебя снизу и скалить зубы – тогда и решишь.

А пока остаётся только гадать. И это здорово, правда?

Стен тренируется целый день под руководством Панчо. Учится задерживать дыхание, учится танцевать. Снова и снова общается со своей внутренней пираньей. Воображает свое экзотическое детство на Амазонке и Ориноко – зной, тропические дожди, палящие лучи… А ещё он представляет, как под сенью огромных, точно соборы, деревьев, среди ярких, как солнце, птиц сидят мудрые старейшины и нашёптывают ему, Стену, как жить.

На время он возвращается к автоприцепу, к Достоевски с Ниташей. Они говорят, что это самый великий день его жизни. Они придут на представление, будут ему хлопать, будут за него молиться.

– Я боюсь за тебя, сынок, – признаётся Достоевски. – Но очень тобой горжусь. Помню утро, когда ты в первый раз пришёл на «Утиную охоту»… Кто мог знать, как всё обернётся?

Ниташа улыбается.

– Спасибо тебе, Стен, – говорит она застенчиво. – Благодаря тебе я начинаю верить, что в жизни всё возможно.

Она поднимает глаза на всходящую луну, и Стен знает, что Ниташа думает сейчас о стройной женщине в далёкой Сибири.

Стен опускает руку в садок с рыбками. Он чувствует, как ласкают его плавнички и хвост тринадцатой рыбки, той самой, которую он спас, той самой, которая чудесным образом указала ему путь к самому себе. Потом он встаёт. И идёт через темнеющую ярмарку к Пирелли и аквариуму с пираньями. Люди, мимо которых он идёт, шепчут:

– Это Стенли Эрунд. Да! Тот самый Стенли Эрунд!

Стен машет тем, кто окликает его по имени. Краснеет от людской похвалы. Улыбкой благодарит за поддержку. Его лазоревая накидка хлопает на ветру.

И Стен совсем не замечает, что около «Дикого кабана» стоят пятеро мужчин. Стоят и внимательно за ним наблюдают.

– Хо-хо! – Кларенс П. потирает руки. – Ха-ха! Хи-хи! Хо-хо!

Это, конечно же, он. И его охламоны. Они уже давно бродят по ярмарке и успели насмотреться на столько странностей и непорядка, нанюхаться таких подозрительных запахов, что просто фу-у-у-у! Безобразие! Ужас! Стыдоба! Всё тут надо выкорчевать или извести на корню!

– Хо-хо! Ха-ха! Хи-хи! Хо-хо! – бормочет Кларенс П.

– Что-что, босс? – спрашивает Дуг.

– Эдо надо было бредвидедь! – говорит Кларенс П. – Гаг же я зразу не догадалзя?!

– О чём? – спрашивает Тед.

– О дом, ждо за взем эдим здоид. Нед, лежид! В ознове броизгодящего!

– А что там лежит? – интересуется Тед.

– Вод ждо! – отвечает ДУРЕН-дознаватель. – Збогойно, не бривлегая г зебе внимания, бозмодриде взе дуда, гуда змодрю я.

Парни разом оборачиваются – и видят Стена. За его спиной развевается лазоревый плащ.

– Вы, можед, и забыли эдо лицо, – говорит Кларенс П. – А Гларенз Б. Глабб не забыл. Гларенс Б. бомнит взё, взегда, взюду. Его не обманудь! Не одурачидь. Бомниде Рыбацгий береулог, огламоны?

Фред и Тед недоумённо переглядываются.

– Да, босс, – с запинкой отвечают все четверо.

– Мальчижга оддуда. До ездь он, разумеедца, не мальчижга, а бервоздадейный монздр. Он збежал гаг раз беред дем, гаг мы выдворили его земейку из дома. Он – воблощение зла!!!

– Я помню, босс, – говорит Тед. – У них там был ужас, босс. Сущий кошмар, босс.

– В точку, Тед, – поддакивает Фред.

– И эдод кожмар вернулзя, – говорит Кларенс П. – На зей раз он в блавгах и лазоревом блаще.

– Р-р-р! – рычит Альф.

– А хотите, босс, я ему личико расквашу? – спрашивает Дуг.

– Нед, Дуг, – отвечает Кларенс П. – Ды ждо, не видиж, гаг его дуд любяд? Ды ждо, не слыжиж, гаг эди бодозридельные людижги его бривечаюд-бочидаюд?

– Вижу, босс, – отвечает Дуг. – Слышу, босс.

– Значид, надо бодербедь. Дождадца удобного моменда. А уж гогда моменд назданед, мы наздигнем эдого монздра. Возбидаем его бо болной брограмме. Мы взё дуд изгореним. Изведём. Изглючим из жизни. Бредадим змерди. Навзегда.

Стен тем временем уже добрался до аквариума.

– Зегодня вечером, – говорит Кларенс П., – взему мало-мальзги бодозридельному будед боложен гонец. Болный и огончадельный гонец.

 

Глава сороковая

Они провожают взглядами Стена. Наконец он скрывается в вагончике Панчо Пирелли.

– Есть хотите? – взывает человек-кабан из-за прилавка таверны.

– А ждо в меню? – интересуется Кларенс П.

– Отбивные! Или пара-тройка сосисок. Или бургер. Что пожелаете!

– Из чего эдо зделано? – спрашивает Кларенс П.

– Из отборной свинины-кабанины, из чего ж ещё! – рычит хозяин таверны и, перегнувшись через прилавок, добавляет: – Вы, по всему видать, честные ребята. Но голодные. В «Диком кабане» таких честных-голодных кормят от пуза!

Кларенс П. радостно кивает.

– Дочно бодмечено – мы чездные. Мы здежнему люду не чеда!

– Не чета? Тогда тем более заходите, пейте-ешьте. Никого не обделю.

Кларенс П. и его охламоны рассаживаются и начинают уплетать отбивные за обе щеки.

– Ну как? Вкусно? – спрашивает человек-кабан.

– Объеденье! – с набитым ртом отвечает Альф.

– А шерсть уже начала расти?

– Шерсть? – вскидывается Дуг. – Какая шерсть?

– Ну, кабан-то в шерсти! Сказку слыхали?!

– Какую сказку? – спрашивает Фред.

– Про человека и кабана. Рассказать? Однажды…

– Нед, зэр! – прерывает его Кларенс П. – Наз не индерезуюд глубые згазги. Нам нужны фагды. Бравда и ничего громе бравды.

– Тогда рассказать вам правду про человека с кабаном? Как все было на самом деле?

– Нед.

Но хозяин таверны не унимается:

– Он, между прочим, превратился в кабана!

– Эдо явная зказга, зэр, – говорит Кларенс П. – Чиздейжий вымызел.

– Может, и так. А может, вымысел и есть правда. А правда – чистой воды вымысел.

– Босс, расквасить ему личность? – спрашивают Фред и Тед.

– Р-р-р! – ревёт человек-кабан, обнажив клыки. – Да! Расквась, сделай милость! Но прежде ответь: ты слыхал когда-нибудь сказку о человеке без хвоста?

– Нет.

– А зря. Хвост пришёл и проглотил человека!

Человек-кабан вспрыгивает на прилавок, раскрывает пасть и издаёт дикий звериный рёв.

 

Глава сорок первая

Мы же, читатель, возвратимся к светофору, на знакомый перекрёсток. Горит красный свет. Полицейский на посту: бдит, чтобы не учинилось нарушений и беспорядка.

На светофоре останавливается трактор – он тянет гружённую сеном телегу. Тракторист оборачивается и говорит кому-то, кого в копне и не видно:

– Эй, вы! Приехали!

Полицейский это слышит и теперь с любопытством ждёт появления пассажиров.

Из сена выпрастываются двое. Кое-как слезают на землю. Они похожи на соломенных болванов, которых ставят на шестах в огороде.

– Спасибо, добрый человек! – говорят они трактористу. – Спасибо!

– Да ладно, чего там! – отвечает он.

Светофор переключается, трактор тарахтит дальше.

Злобно усмехнувшись и мысленно потирая руки, полицейский направляется к огородным чучелам. С каждым шагом лицо его чуть меняется, и к Анни с Эрни – а это, конечно же, они! – он подходит с нежнейшей улыбкой.

– Добрый вечер, – говорит он очень вежливо.

– Добрый вечер, сэр, – отвечают Анни и Эрни.

– Добро пожаловать в наш скромный город, – продолжает полицейский. – Что вас сюда привело?

– О, сэр, у нас пропал мальчик, – говорит Эрни. – Мы его ищем.

– Ах, какое несчастье! – подхватывает полицейский.

– А уж мы-то как горюем, – говорит Анни. – Он – хороший мальчик, сэр! Ростом-то он невелик, но красивый, и глаза такие добрые, прямо лучатся добротой. Его сразу заметишь! Может, видели?

– Добрые глаза, говорите? – переспрашивает полицейский. – Я по долгу службы каждый день вижу разных мальчиков. Но никто добротой не лучится.

– Значит, вы его не видели, сэр, – замечает Эрни. – А то бы сразу вспомнили.

Полицейский, призадумавшись, поглаживает щёку, почёсывает в затылке.

– Нет, пожалуй. Шкод и баламутов помню, всех до единого… А каким же образом, осмелюсь спросить, вы его потеряли?

– Сэр… – произносит Эрни потупившись. – Я сам виноват, плохо с ним обращался. Он убежал.

– Убежал?! И вы говорите, он хороший мальчик? Разве хорошие мальчики сбегают из дому?

– Да, сэр! – кричит Анни.

– Ну и второй, ещё более важный вопрос. Кем считать человека, который плохо обращается с ребёнком? По-вашему, он хороший, достойный гражданин?

– Нет, сэр, – шепчет Эрни. – Но я осознал свои ошибки. Я уже изменился.

– Слишком поздно! – рявкает полицейский. – Ваши злодеяния угрожают миру! Вы породили малолетнего правонарушителя, и теперь он – среди нас. Мир не намерен гладить вас по головке только оттого, что вы пустились вдогонку за беглецом. Никаких сюси-пуси НЕ БУДЕТ! Я обязан взять вас под стражу и упечь в самую тёмную камеру!

– Прошу вас, сэр, не надо! – просит Анни.

– А на что вы рассчитывали? – спрашивает полицейский. – Надеялись, что я препровожу вас в ближайший пятизвёздочный отель? Надеялись понежиться в джакузи, а потом улечься в огромную кровать под балдахином и полакомиться шоколадом ручной работы?

– Что вы, сэр… – говорит Анни. – Мы не стремимся к роскоши!

– К роскоши? Я вам покажу роскошь! – Полицейский указывает на узкую просёлочную дорогу, что убегает в сторону пустыря. – Убирайтесь! – требует он. – Чтобы духу вашего тут не было! Иначе закую в кандалы! Немедленно брысь! Там как раз собралось всё отребье, вашего поля ягода. Там полно канав – будет вам и стол, и дом. А чуть подальше и речка есть, вместо джакузи. И не попадайтесь мне на глаза! – добавляет он, сверкнув этими самыми глазами в наступивших сумерках.

Лавируя меж машин, Анни и Эрни поспешно переходят дорогу и ступают на изгрызенный рытвинами просёлок. Полицейский злобно хихикает, глядя им вслед. Недаром, недаром он так любит свою работу!

– Какой противный тип, – говорит Эрни.

– Может, у него сегодня выдался трудный день? – примиряюще говорит Анни.

Она берёт мужа за руку, и они спотыкаясь бредут через сгущающуюся тьму.

– Верно, милая, – говорит Эрни. – Он просто устал.

 

Глава сорок вторая

Одна за другой вспыхивают звёзды, мириады звёзд. Бледная луна разгорается всё ярче. Зажигают огни и на ярмарке – здесь и там они мерцают, сияют, пылают. В посвежевшем вечернем воздухе слышны визг и смех, музыка подвывает, грохочет, ноет, орёт… Всё больше людей в нетерпеливом ожидании стекаются к простому, затянутому брезентом трейлеру, на боку которого написано коротко и ясно:

Снизу трейлер подсвечен прожекторами. Луч одного из них нацелен на самый центр синего брезентового занавеса в ожидании артиста. Толпа растёт и растёт. Люди жуют попкорн, чипсы и сахарную вату. Сосут леденцы, похожие на тросточки или на целую яичницу. Вгрызаются в сочные кабан-бургеры. Пьют пиво, лимонад и черногаз.

– Где же он? – шепчут зрители. – Где Стенли Эрунд? Вы его уже видели?

Нет, никто его не видел, поскольку Стен сидит в вагончике Панчо Пирелли, разглядывает детские фотографии Панчо и невольно сравнивает мальчика на фото с мужчиной, которого знает. А вот и фотографии великого Педро Пельдито. И сейчас он, Стенли Эрунд, – полномочный представитель этих людей. Панчо и Педро – его предки, его корни. Стенли вздрагивает.

– Волнуешься, Стен? – спрашивает Панчо.

– Да, – признаётся мальчик.

– Боишься, что съедят? Что тебе конец?

Стен на миг задумывается. Качает головой.

– Нет, – говорит он. И внезапно снова вздрагивает. – Я боюсь чего-то другого, сам не знаю чего. Пожалуй… я боюсь выступать перед такой большой толпой, мистер Пирелли. И ещё… я боюсь измениться. Боюсь сделаться другим Стенли Эрундом.

Панчо улыбается.

– Мне это чувство знакомо. Перед выходом к зрителям понервничать вполне естественно. Даже полезно для выступления. А насчёт перемен… Поверь, совсем другим ты не станешь. Ты будешь прежним и одновременно новым Стенли Эрундом. Тем, который мыл пластмассовых уток, а до этого жил в Рыбацком переулке, – и новым, который плавает с пираньями. Ты будешь сочетать в себе прошлое и будущее. И поэтому станешь великим.

Стен слушает того, кто уже велик. Он слушает Панчо Пирелли. И даёт волю иным, своим собственным воспоминаниям: вот туманные картинки из самого раннего детства – он делает первые шаги, а мама с папой держат его за руки. А вот он уже идёт с дядей Эрни и тётушкой Анни – мимо верфи, вдоль мерцающей на солнце реки. Он вспоминает их домашний консервный заводик и все свои мучения. А вот и золотые рыбки и среди них самая нежная и слабенькая тринадцатая. Вот Достоевски и Ниташа, вот пластмассовые утки с кольцами на спинах. Но вот и пираньи, зубастые изящные красавицы. Стен понимает, что его память удивительным образом вобрала всё и всех. Это настоящее чудо.

Он смотрит на Панчо Пирелли и спокойно говорит:

– Я готов, мистер Пирелли. Пойдёмте к аквариуму.

 

Глава сорок третья

Шагнув в круг прожектора, туда, где написано «Стенли Эрунд», Стен внезапно предстаёт перед публикой. В лазоревой накидке, плавках, очках. Лицо его бесстрастно.

Зрители ойкают, радостно гикают.

Дети визжат.

– Это он! – шелестит шёпот. – Это Стенли Эрунд.

– Тот самый? Такой худышка?

– Не может быть!

– Точно.

– Слишком мал.

– Говорю тебе, он!

– Господи, кожа да кости!

– Совсем ребёнок!

– Слишком молод.

– Да какой это Стенли Эрунд? Глупости!

Панчо Пирелли тоже выходит под прожектор и встаёт рядом со Стеном. Воцаряется тишина.

– Это… Стенли Эрунд! – объявляет Панчо.

– Я же говорил! – кричит кто-то.

– Мы уж догадались! – Толпа смеётся.

Панчо поднимает руку. Снова наступает тишина.

– А это, – провозглашает Панчо, – мои пираньи!

Он откидывает край брезента, и – вот они, эти злодейские рыбы, эти дьяволицы с острыми как бритва зубами, с капканами вместо челюстей! Они мирно скользят в красиво подсвеченной воде.

Толпа пищит, визжит и стонет.

Панчо опять поднимает руку.

– Дамы и господа, – говорит он тихо, почти шёпотом. – Вы сейчас увидите поразительное, невообразимое чудо. И будете вспоминать об этом всю жизнь. В снах и мечтах!

Писк, визг и стоны достигают высшего накала.

– Но прежде, – говорит Панчо, – вы должны заплатить, господа. Деньги на бочку, господа!

Стен остаётся под лучом прожектора, а Панчо врезается в толпу, протягивая зрителям бархатную сумку. Монеты летят в её нутро, Панчо благодарит, проходит дальше, подзадоривает тех, кто не спешит лезть за кошельком:

– Поройтесь ещё, сэр. Загляните поглубже, мадам. Так-так, уже лучше, намного лучше. О, спасибо, вы очень любезны! – И вдруг его тон меняется. – Это всё, что вы наскребли? И какого чуда вы ждёте за такие гроши?

Он ищет взглядом тех, кто совсем не жаждет расставаться с деньгами:

– Я вас вижу. Никто не скроется от Панчо Пирелли. Раскошеливайтесь, господа! На пару монет!

Несколько раз он нарочито гневно возвышает голос:

– Вы хоть понимаете, что мальчик рискует жизнью, чтобы вас потешить?

Толпа гомонит всё громче, всё нетерпеливее.

На самом её краю, в укромном месте меж двух фур, зыркают туда-сюда пять пар глаз. Пять пар глаз, которые принадлежат пяти одетым в чёрное бугаям.

– А чо ща будет-то, босс? – спрашивает один из знакомых нам охламонов.

– Зейчаз наздубид чаз самого брестубного брестубления, – говорит Кларенс П., указывая на Стена. – Я должен был эдо бредвидедь! Эдо же монздр, а не ребёног! Надо было оздановидь его ещё дам, в Рыбацгом береулге.

– И вас я тоже прекрасно вижу, – говорит Панчо, направляясь через толпу к охламонам и их боссу. – Не стоит прятаться, господа! Не робейте!

– Мы не робеем! – говорит Кларенс П. – Мы зледим! Мы глядим на важи безобразия во взе глаза! Мы раззледуем всё бодозридельное и взегда чуем, езли у зозеда бобахивает рыбой!

– О, тогда вы по адресу, – соглашается Панчо. – У нас точно попахивает. Нет, даже пахнет! Рыбой!

– Эдо бозор! Мы боложим эдому гонец!

– Этому – чему? – миролюбиво интересуется Панчо.

– Мы боложим гонец важему безздыдздву! – говорит Кларенс П.

– Каким же образом? – спрашивает Панчо.

Кларенс П. прищуривается.

– Э-э-э! Не вежайде лабжу на ужи Гларензу Б. Глаббу. Я знаю важи уловги, миздер Гладиде-деньги-в-зумгу. И уловги важи со мной не бройдуд!

Панчо улыбается. Ступив в тень от фургона, он кладёт руку на плечо ДУРЕН-дознавателя.

– Вы позволите называть вас просто Кларенсом? – спрашивает Панчо.

– Не бозволю! – отвечает Кларенс П. – Одбуздиде немедленно!

– Не пугайтесь, мистер Клапп, – вкрадчиво говорит Панчо.

– Кларенс П. Клапп никогда не пугается! – замечает Фред.

– Неужели? – Панчо обрадован. – Тогда, возможно, он хотел бы поплавать в моём аквариуме?

Охламоны смотрят на Кларенса П. Его глаза предательски поблёскивают.

– Одбуздиде, вам говоряд! – шипит он. – Уздроили дуд небодребздво и безздыдздво!

– Вы уверены? – говорит Панчо.

– Абзолюдно! Эдод мальчижга – дьявол, а вы, зэр, згользгий диб! Згользгий, гаг угорь.

Панчо смеётся.

– И эди важи рыбы… – Кларенс П. кивает на аквариум.

– А их как обзовёте? – живо интересуется Панчо.

– …они вовзе не де, за гого вы их выдаёде, – заканчивает Кларенс П.

– Не пираньи? – уточняет Панчо.

– Не они.

– А теперь слушайте меня, Кларенс, причём внимательно. – Панчо указывает на Стена и аквариум с рыбами. – Этот мальчик – один из самых храбрых мальчиков, которых нам с вами доводилось видеть. А рыбы – самые свирепые и кровожадные рыбы на свете. И наш храбрый мальчик собирается поплавать с ними в одном аквариуме.

– Этот шкет? С этими кильками? – Фред фыркает.

– Да, – говорит Панчо.

– А я твоего шкета проглочу – не подавлюсь. А кильками закушу! – Тед ржёт.

– А воду из этой плошки вместо бульона выпью! – добавляет Дуг.

– Что ж, давайте попробуем! – предлагает им Панчо. – Идёмте к аквариуму. Суньте палец в воду!

– Здойде, барни! – кричит Кларенс П. – Не злужайде его! Миздер Гладиде-деньги-в-зумгу бодначиваед вас на бодозридельные делижги. Он бодздрегадель! Эдо взё жалгие уловги! Зэр, в важем зрелище нед абзолюдно нигагого змысла! И у наз нед желания бринимадь в нём учаздие. Немедленно одбуздиде меня! И убирайдезь из эдих мезд! А мы брозледим. Ждобы духу важего и важих вонючих рыб дуд не было!

Охламоны ржут и плотным кольцом обступают Панчо.

– Ха, рыб-убийц нашёл! – гогочут они. – Килька!

Парни надвигаются на Панчо вплотную, вот-вот схватят! Но нет! Он уже идёт через толпу обратно к аквариуму.

– Не здавайдезь, барни, – говорит Кларенс П. – Мы бобали в одно из замых здражных и дёмных мезд в мире. А зам мир кадидца в дардарары! Змодриде во взе глаза! Злужайдезь меня и набирайдезь ума-разума.

Парни пялятся на Панчо, на Стена, на толпу и на пираний, которые безмятежно плавают в ярко освещённом аквариуме.

– Однажды, барни, мы бокончим зо взей нечиздью на взём зведе, – объявляет Кларенс П. – Дагих безумных мезд, как эдо, дагих безумных людей, как эди, больже не будед. И бодозридельных ёмгоздей з водой, и бодозридельных блощадных зрелижч – ничего не будед.

– То-то заживём, босс, – говорит Альф.

– И все вокруг будут такие, как мы? – спрашивает Дуг. – Простые мирные охламоны?

– Ага, – отзывается Фред. – И мы им устроим та-а-а-кой мир!..

– Круто! – подхватывает Тед. – Охламоны обустроят мир!

– Хорожо згазано, Тед, – хвалит Кларенс П. – Я зам бы лучже не выдумал.

 

Глава сорок четвёртая

Ещё недавно Стен был попросту несчастным сиротой без родни и друзей, а теперь он стоит перед огромной толпой и готовится исполнить смертельный трюк. Но он все равно сирота. И у него всё равно нет родни и почти нет друзей. Конечно, есть Панчо, который снуёт меж людей с потяжелевшей бархатной сумкой в руке. Есть Достоевски и Ниташа – они стоят в первых рядах, они гордятся им и очень волнуются. Есть в толпе и человек-кабан, и женщина с клыками, и Питер-Рассмеши, и мистер Смит, и Морской Волк. Есть люди, с которыми Стен сидел у костра и ел печёную картошку, есть вся ярмарочная ребятня, все люди, которые махали и улыбались ему, которые окликали его по имени. И есть множество незнакомых людей, которые смотрят на него и желают ему успеха.

Тем временем давайте-ка вернёмся на просёлок. Там, взявшись за руки, плетутся те двое, которые любят Стенли Эрунда с самых первых дней его жизни и которым надо непременно успеть к началу представления. Анни и Эрни ещё не знают, куда именно они стремятся, они просто шагают к огням, музыке, крикам и смеху, которые эхом раскатываются в воздухе.

– Это же ярмарка, Эрни! – говорит Анни.

– По всему слышно, – отзывается Эрни.

– Я так люблю ярмарки! – восклицает Анни. – Да и ты их когда-то обожал. Помнишь?

– Помню, – печально отвечает Эрни. Он думает о ярмарке, которая покинула их городок в тот день, когда ушёл Стен.

Анни крепче сжимает его ладонь.

– Как же там было чудесно! И мы были молоды… Катались на «Музыкальном экспрессе», охотились на пластмассовых уток, выигрывали призы, а цыганка предсказывала нам будущее.

– «Ты повстречаешь юную и прекрасную девушку!» Так мне нагадала цыганка. Так всё и случилось! Я встретил тебя!

– А мне она напророчила высокого красивого мужчину. И всё сошлось! Это был ты.

Эрни улыбается, вздыхает.

– Бедная моя, любимая! Сколько же бед я тебе принёс…

– Не говори ерунды. Всё будет хорошо, – говорит Анни.

– Ой ли?.. – Эрни опять вздыхает.

– Да, всё будет хорошо, – слышится чей-то голос. – Пока ваши сердца верны себе и друг другу.

Они оборачиваются. На обочине стоит цыганка. Свет луны падает на неё, на пустырь, на ярмарочные балаганы…

– Не бойтесь, – тихонько говорит цыганка. – Я не принесу вам зла. Я цыганка Роза.

Анни подходит ближе, вглядывается.

– Та самая! Я встретила вас когда-то на ярмарке! Я была совсем девочкой. Но ведь этого не может быть!

Цыганка Роза улыбается.

– Вряд ли… Хотя? Кто знает… – бормочет она. – Всё это – игра света, игра лунного света. У вас найдётся монетка? Ручку позолотить?

– Только медяки, – отвечает Эрни. Он тоже пристально смотрит на цыганку, вслушивается. Это лицо, этот цветастый платок, этот голос – всё ему смутно знакомо. – Это вы! – шепчет он. – Но так не бывает!

Цыганка улыбается.

– Бывает. Раз нет денег, за тебя заплатит луна. – Она раскрывает ладонь, подставляет её потокам лунного света. – Спасибо. А теперь дайте-ка руки.

Она смотрит на ладони Эрни и Анни, освещённые луной, и говорит, что под этим самым чистым и правдивым светом все линии, складки и бугорки скажут только чистую правду.

– Вижу, вижу, вы пережили трудные времена, потери и боль, – говорит цыганка Роза. Внезапно лицо её вытягивается, и она разочарованно стонет. Поднимает глаза на Эрни. – Эх, Эрнест! – Она вздыхает.

– Что? – тревожно спрашивает Эрни.

– Ты не всегда был таким, каким тебя задумала природа.

– Но он хороший человек, – горячо возражает Анни.

– Можно ли считать хорошим того, кто совершил все эти ужасные поступки?

– Можно! – твёрдо отвечает Анни. – Он уже признал свои ошибки. Он раскаялся.

– Ты уверена?

– Да! Просто он на какое-то время обезумел. Ненадолго. Верно, Эрни?

Цыганка Роза смотрит Эрни в глаза.

– Что скажешь, Эрнест?

– Вы правы, я сбился с пути, – говорит он. – Погнался за славой и богатством.

– Безумие тоже разное бывает, – говорит цыганка. – Чаще от него вред и зло, но некоторые безумцы творят добро. – Она снова переводит взгляд на открытые ладони. – Вы что-то ищете. Или кого-то? Я права?

– У нас был мальчик, – говорит Анни. – Мальчик с ясными, как слеза, глазами и чистым и пылким, как луна, сердцем. Скажите, Роза… Нам суждено его найти?

– Вспомните его, представьте и посмотрите на луну, – велит цыганка. – От нашей человечьей тоски луна разгорается ярче. Смотрите на неё и мысленно зовите потерянного мальчика. Сердцем зовите.

Анни и Эрни поднимают глаза, смотрят на луну, тоскуют о племяннике и видят, как луна начинает светить всё ярче и ярче. А совсем недалеко, в нескольких сотнях метров, посреди ярмарки, их мальчик, их Стен на миг выходит из-под луча прожектора. Он тоже смотрит на луну, и тоскует по своей утраченной семье, и видит, что луна в ответ на его тоску разгорается особенно ярко. И на миг все они видят лица друг друга – там, в вышине, в сияющем диске луны. И шепчут любимые имена.

– Приезжайте! – шепчет Стен. – Пожалуйста, найдите меня!

А Эрни и Анни в этот момент спрашивают цыганку Розу:

– Где же нам его найти?

Но цыганки рядом уже нет, она исчезла, растворилась в темноте. И тётя с дядей снова берутся за руки и спотыкаясь спешат вперёд, на ярмарку. Пробираются между автоприцепами и фурами, идут мимо балаганов и шатра, похожего на мир, мимо шатра с борцами, мимо таверны «Дикий кабан». Что-то влечёт их в самый центр ярмарки, туда, где толпа всё плотнее сбивается вокруг синего трейлера, где люди ахают, охают, смеются, волнуются, предвкушают. Анни и Эрни уже добрались до задних рядов, они встают на цыпочки, тянут шеи.

– Что там происходит? – спрашивает Анни.

– Не знаю, милая, – отвечает Эрни. – Ничего не вижу.

И вдруг они оба видят мальчика. Он стоит перед огромным, подсвеченным снизу аквариумом с рыбами. В лазоревом плаще. В луче прожектора.

– Там наш мальчик, – говорит Анни.

– Не может быть! – выдыхает Эрни.

– Нет, это не он!

– Он!

– Он!

– Стен! – кричат они. – СТЕН!

Но их голоса тонут в шуме других голосов, потому что все вокруг кричат «Стен! Стен! Стен! Стен!», так что сам воздух дрожит от этих криков.

– Что он собирается делать? – испуганно спрашивает Эрни.

Пара начинает отчаянно пробиваться вперёд.

– Там наш мальчик, – твердят они стоящим на их пути людям. – Пожалуйста, пропустите нас к нашему мальчику.

Но люди стоят плотно, к аквариуму не проберёшься.

– СТЕН! – кричат Анни и Эрни поверх голов. – Что ты делаешь?

 

Глава сорок пятая

– Многоуважаемая публика! Наступил момент истины! – провозглашает Панчо Пирелли.

Толпа стихает.

– Перед вами мальчик, который вырос на берегах Ориноко, – говорит Панчо.

– Где-где? – восклицает Эрни.

– На каких берегах? – восклицает Анни.

– Этот выдающийся, уникальный мальчик сейчас будет танцевать с пираньями! – объявляет Панчо.

– С кем? – восклицает Эрни.

– Не исключено, что он будет съеден – прямо сейчас, у вас на глазах, – продолжает Панчо.

– ЧТО? – вопит Анни.

– ЧТО? – вопит Эрни.

– СТЕН! – вопят они хором. – СТЕН! ЭТО МЫ!

Но толпа снова гудит. Все стремятся встать поближе к аквариуму. Анни с Эрни по-прежнему не могут пробиться вперёд.

– Это наш мальчик! – кричат они. – Пропустите нас к нашему мальчику!

А люди вокруг твердят:

– Он же совсем ребёнок! Тощий! Худющий! Неужели он сможет?

– Нет! Он не сможет! – причитают Анни и Эрни. – Он самый обыкновенный мальчик. Наш прекрасный мальчик.

Стен не ощущает себя ни тощим, ни маленьким. Он храбр и силён. Он – на пороге чего-то нового, изумительного. Он скидывает плащ. И начинает подниматься по лестнице. Рыбы тоже устремляются вверх, ему навстречу. На верхней ступеньке Стен останавливается. Надевает лазоревые очки. Поднимает руку, чтобы помахать зрителям. Люди стихают, замирают. И в наступившей тишине остаются только два голоса:

– СТЕН! СТЕН! ЧТО ТЫ ВЫДУМАЛ? ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?

Стен прислушивается. Снимает очки. Вглядывается в толпу. И видит! Видит своих дядю с тётей – они проталкиваются к нему, отчаянно размахивая руками. И повторяют его имя. Снова и снова. Его сердце переполняется радостью.

– Тётушка Анни! – кричит он. – Дядя Эрни!

– СТОЙ, СЫНОК! – вопит Анни.

– СПУСКАЙСЯ, СТЕН! – вопит Эрни.

Стен смеётся. И снова надевает очки.

– Не бойтесь! – кричит он звонко. – Я это для вас делаю!

– Не делай! Мы не хотим! – вопит Эрни.

Стен смеётся.

– Смотрите! – кричит он и, широко раскинув руки, встаёт на самую кромку аквариума.

Подпрыгнув, он уже в полёте соединяет ладони, сгибается вперёд и вниз и идеально, почти не вспенив воду, ныряет к пираньям.

Рыбы расступаются, словно готовясь принять в стаю себе подобного. Они сопровождают Стена до самого дна, а потом, когда он отталкивается ногами, чтобы всплыть, поднимаются вместе с ним на поверхность. Пираньи ведут себя так, будто он – Панчо Пирелли или Педро Пельдито. Стен кружится, и они кружатся рядом, выдерживая идеально симметричный рисунок. Он зависает в центре аквариума, и они, разделившись на две равные группы, замирают по обе стороны от мальчика. Он чуть покачивается – и они тоже. Он танцует, и они танцуют. Он всплывает на поверхность, набирает воздух и возвращается к рыбам. Он пристально смотрит на них сквозь очки, а они – на него.

O, мои сотоварищи, – шепчет он про себя.

O, наш собрат! – слышит он в ответ.

Стен кружится, прыгает, кувыркается и чувствует себя в этой освещённой прожектором воде, с этими смертельно опасными пираньями как дома.

Люди пооткрывали рты. Они безотчётно придвигаются ближе и ближе. Они запомнят эту картину, и она всегда будет являться им в снах и мечтах. Эрни и Анни тоже смотрят как заворожённые. Их страх превращается в трепет… в счастье!

– Смотри, как он умеет! – говорят они друг другу.

– Это наш Стен, – говорят они стоящим рядом людям. – Это наш драгоценный мальчик!

– Ах, как гордились бы его мама с папой… – Анни вздыхает.

Стен снова всплывает, набирает воздуха. И снова устремляется вниз. Он думает о тринадцатой рыбке и её собратьях. Вспоминает консервную баночку с надписью Золотые рыбки Эрунда. Представляет, как, загнувшись завитком, крышечка открывается и рыбки, целая дюжина, выскальзывают из банки и разлетаются по аквариуму, словно блестящие золотые капельки: они будут плавать вместе с ним и с пираньями. Они выделывают прекрасные, совершенные элементы удивительного танца: дикие пираньи, робкие золотые рыбки и худенький мальчик. Стен глядит через стекло и видит своих друзей и свою семью, всех вместе: тут Достоевски и Ниташа, Панчо Пирелли, тётушка Анни и дядя Эрни.

А ещё – на самый краткий миг – ему дано увидеть совсем рядом с аквариумом, в двух шагах, маму и папу. Они улыбаются, машут ему и говорят одними губами: Мы так гордимся тобой, Стен. Мы тебя любим, Стен.

Но вот они исчезли.

Стен всплывает на поверхность. Перелезает на лестницу и останавливается наверху, на самой верхней ступеньке. Он кланяется публике. Толпа беснуется и ревёт. А потом Стен спускается вниз и бросается в объятия Анни и Эрни.

 

Глава сорок шестая

Что ж, ура Стенли Эрунду! Этот мальчик и вправду сильно изменился. То есть он по-прежнему худенький паренёк, который хлебнул в жизни немало лиха, но ведь он оказался отважным, верно? Настолько отважным, что стал героем нашей повести! И жизнь его теперь раскрылась – как цветок из бутона. Он будет каждый вечер плавать с пираньями. И они его не съедят. На самом деле пираньи не так уж опасны. Так считает Панчо Пирелли. Поверим? Возможно, спустя какое-то время Стен простится с пираньями и займётся чем-то другим. Например, съездит на Амазонку и Ориноко. Или в Сибирь. Или хоть в пригород Бирмингема, в Эшби де ла Зуш. И с каждым днём он будет расти, меняться, становиться всё новым и новым Стенли Эрундом.

И его семья, которая уже выглядит совсем иначе, тоже будет расти и меняться вместе с ним. А сейчас все они вместе, все счастливы, а вокруг неистово скандирует толпа зрителей.

Панчо закрывает аквариум брезентом, и все друзья и близкие Стена направляются к аттракциону «Утиная охота». Они разведут там костёр, испекут картошку, будут запивать её черногазом… Пусть, пусть идут. Пусть празднуют, предаются воспоминаниям и строят планы на великолепное будущее.

Толпа рассеивается. Тускнеют огни. Луна клонится к горизонту, но бессчётные звёзды неутомимо мерцают в бесконечной тьме. И все сердца бьются быстрее. И все глаза сияют ярче. И в каждой голове роятся причудливые и удивительные мечты. Улыбается даже вечно печальный Питер-Рассмеши.

Так, а это кто такие? Кто там вышел из тени? Кто пробирается к аквариуму – туда, где только что обнимались и смеялись счастливые люди? А-а, это же Кларенс П. Клапп и его охламоны: Дуг, Альф, Фред и Тед. Зачем они крадутся к пираньям Панчо Пирелли? Может, Кларенс П. всё-таки собрался доказать, что эти рыбы – вовсе не пираньи? ДУРЕН-команда всё ближе… Они сдёргивают брезент. Они смеются, ржут, обзывают рыб кильками. Ой, посмотри-ка! Кларенс П. уже на лестнице! Он взбирается на самый верх. Неужели прыгнет?

А что, по-твоему, должно сейчас произойти? Стоит отправить Кларенса П. к пираньям? Может, конечно, это совершенно не важно. Да и пираньи могут оказаться кильками, почему нет? Но возможен и другой исход: пираньи сожрут дознавателя. И поделом! Ведь, согласись, Кларенс П., Дуг, Альф, Фред и Тед отнюдь не ангелы. В нашей повести они совершили много неблаговидных поступков. Выгнали из дому Анни и Эрни! Расквасили физиономию водителю, который сигналил у светофора. Вообразите, сколько других бед могут они принести людям. А руководит ими Кларенс П., которого они называют боссом, и он стоит сейчас на верхней ступеньке лестницы. Некоторые читатели уверены, что такие мерзкие типы, как Кларенс П. и его охламоны, просто сбились с пути. Ну, детство у них тяжелое выдалось. Или каких-то гаечек и винтиков в мозгу не хватает. Кто-то предложит отправить их к психотерапевту, или включить им хорошую музыку, или просто обнять крепко-крепко. Я не знаю. И не мне решать.

Так или иначе, Кларенс смотрит в воду, на пираний. Потом на своих парней.

– Прыгайте, босс, – предлагает Дуг.

– Это ж кильки паршивые, – говорит Альф.

– Вперёд, – подначивает Фред.

– Да, только вперёд, – вторит ему Тед.

Кларенс П. встаёт на кромку.

Решать тебе, читатель. Представь, что эту историю сочиняешь ты. Что сейчас произойдёт? Он прыгнет? И если прыгнет, что с ним станется? Если сам никак не решишь, попробуй представить, что сделал бы с Кларенсом П. герой нашей повести, Стенли Эрунд. Или это не важно? В конце концов, это всего лишь книжка. Кларенс П. Клапп существует только на этих страницах и в твоём воображении, а воображение – место довольно таинственное.

В общем, решай сам.

Впереди у нас одна короткая главка – и конец.

 

Глава сорок седьмая

Вообще-то конец бывает только у книжек. В жизни никакого конца нет, да и откуда? Люди, которые пережили эти события, в будущем переживут ещё многое другое. Но нам-то надо где-нибудь поставить точку. Вот здесь и поставим. Давай-ка, читатель, поднимемся в небо и полетим. Покинем ярмарку и всех людей на ярмарке. А ну-ка, выше! Ещё выше! Пустырь с фурами и шатрами становится совсем маленьким. Мы видим огни города и тоненькие гирлянды огоньков, которые тянутся от него в разные стороны, – это дороги, и они бегут к другим посёлкам и городам. Мы видим глухую тьму – там леса и поля, а среди них – слабое мерцание петляющих рек. А потом – глубокая чернота моря. Взлетев ещё выше, мы видим целые галактики рассеянных по всему миру городов. И между ними – незаселённые, дикие просторы. Океаны и снежные пики гор.

А теперь мы взлетели так высоко, что видна вся планета, целиком. Только посмотрите на этот величественный шар! Он вращается, и день уступает место ночи, ночь – дню, и всё время сменяют друг друга полосы тьмы и света. Синева морей сияет под солнцем и густеет под луной. Представляете, сколько людей живут на этом шаре? И сколько замечательных историй происходит с ними каждый день? Люди живут, умирают, любят, мечтают, волнуются, творят добро и зло. Ах, сколько историй! Но мы поднимаемся ещё выше, и даже наша огромная планета уменьшается, превращается в один мир среди многих и многих миров, которые вращаются в бескрайней вселенной. Сколько историй хранит эта тьма?

Что ж, спускаемся! Напоследок нам надо кое-кого проведать. Земной шар виден всё отчётливее, как глобус. Куда полетим? Смотри-ка, вот тут, в Сибири, уже утро. На снегу искрится солнце. Реки покрыты льдом, из труб в раскиданных по степи деревеньках идёт дым. Вот большой город у реки, город Новосибирск. Подлетим ближе. Воздух чист, прозрачен и потрескивает от мороза. Широкая река называется Обь. В городе есть очень высокие здания. И огромный вокзал, выкрашенный светло-зелёной и белой краской. Вход в вокзал обрамлён красивой аркой.

Давай войдём! Внутри довольно оживлённо. Много людей на перронах. Много поездов. Несколько тоненьких женщин в шубах и меховых шапках идут к вагону. Их дыхание стынет в ледяном воздухе. Ты видишь? Ты узнаёшь это лицо? Мы, кажется, видели эту женщину на фотографии. И она действительно очень красива. Неужели это мама Ниташи, миссис Достоевски? Она смеётся, болтает с подругами. Поезд скоро отъезжает! Пора! Женщины гурьбой впархивают в вагон.

Возможно, миссис Достоевски едет домой. И Стенли Эрунда и его друзей ждёт новая радость. Будем надеяться. Они заслужили. Ведь, несмотря на все беды, ошибки и недостатки, сердца этих людей верны себе и друг другу.

Содержание