Она приготовила целый поднос гладких, исходящих духовитым паром белых клёцок. Лучше она в жизни не делала! Белые как снег, круглые и тяжёлые, как пушечные ядра! Они лежали на кухонном столе, поджидая Лиззи и папу. Тётушка печально сидела рядом.

— Клёцки их утешат, — сказала она себе. — Спустят их с небес на землю.

Она смахнула слезу со щеки. Простёрла руки к тем самым небесам, Потом медленно уронила их на колени и прошептала:

— Бедняжки мои родные…

Вскоре она услышала стук калитки. Услышала шаги в саду. И вошли Лиззи с папой: насквозь мокрые, грязные, с всклокоченными гребнями, растрёпанными хвостами и крыльями, впитавшими всю воду из речки.

— Привет, тётя, — сказала Лиззи.

— Привет, Дорин, — сказал папа. — Мы вернулись.

— Вот и славно, — отозвалась тётушка. — Снимайте-ка свои крылышки.

Она помогла им снять крылья и развесила на двери для просушки.

— Вот, смотрите, — сказала она. — Я вам тут свеженьких клёцок приготовила.

— Прекрасно, — сказал папа.

— Прекрасно, — подхватила Лиззи.

Тётя Дорин накинула им на плечи полотенца. Все втроём они уселись за стол и принялись есть клёцки. Тем временем за окном начало смеркаться. И папа с Лиззи тихонько запели колыбельную:

Вон месяц — рогалик, намазанный маслом, И ухают совы, и ночь так прекрасна. И в небе черно, как в акульем желудке, Мы спать будем крепко до самой побудки. Подушка — наш верный и давний союзник, Нежна, точно стираный детский подгузник. Мы, чтобы заснуть, посчитаем овечек, А вон — погляди — полетел человечек!

— Какая милая песенка, — похвалила тётя Дорин.

— Спасибо, — ответил папа. — Я её сам сочинил.

— Какой ты всё-таки умный! — сказала тётушка.

— Сорок четыре, — задумчиво пробормотала Лиззи.

— Что сорок четыре?

— В ответе сорок четыре. Ты мне задала двадцать прибавить восемь прибавить семь прибавить три прибавить шесть, — сказала Лиззи. — Получилось сорок четыре. И «пневматизация» пишется через Е: п-н-е-в-м-а…

— Правильно, — сказала тётушка. — Я сама не знаю, что такое эта пневма… но тебе верю. Ты такая умная девочка.

Они ели и пели, а потом папа откинулся и погладил живот.

— Я почти сыт… — сказал он. — Послушай, Дорин. Клёцки-то удались на славу.

— Спасибо, Джеки, — сказала тётушка. — Ты очень добр. Вот, возьми ещё штучку.

Лиззи с папой согрелись, повеселели, заулыбались, и наконец Лиззи не могла больше сдерживать свой восторг.

— Как же я летела! — воскликнула она. — Это… это было удивительно! Просто чудо!

— Да! Это было потрясающе! — подтвердил папа. — Чудесно!

— Мы так быстро побежали! — сказала Лиззи.

— И так высоко подпрыгнули!

— И так махали крыльями!

— И поднялись в самое небо!

— И воздух там такой прозрачный!

— Как же там здорово!

Счастливые, они смотрели друг на друга. Счастливые, они дарили друг другу свои воспоминания и мечты.

— Подумаешь, упал! — сказал папа. — Ерунда какая!

— Я так смеялась! — сказала Лиззи. — Даже когда падала, всё равно смеялась!

— Я тоже смеялся, — сказал папа. — А вода, кстати…

— Очень мокрая! — хихикнула Лиззи.

— И холодная!

Они соскочили со стульев. И закружились в птичьем танце вокруг стола.

— Иди к нам, Дорин! — позвал папа.

— Иди к нам, тётя! — позвала Лиззи.

Тут открылась дверь. За дверью стоял мистер Ирис — мокрый до последней нитки. Сзади у него на брюках зияла огромная дыра с обожжёнными краями.