Потом я пошел к Айлсе. Йэк во дворе, перегружает уголь из тележки в пикап.

— Как житуха, Бобби? — спрашивает.

— Нормально, — говорю.

— Она на кухне. — И как подмигнет. — И шуры-муры пока не разводи. Пусть сначала нам чай заварит. Уговор?

Я на него только посмотрел.

— Как там оно в новой школе? — спрашивает.

— Нормально.

— Ты скоро таким важным человеком заделаешься, что куда уж тебе уголь грузить, а?

— Не заделаюсь.

— Тогда порядок. Зато научишься всякому разному, да?

— Да.

— Небось, первый в своем классе?

— Нет, не первый.

— Да ладно, конечно же первый. А то я тебя не знаю. Голова от мозгов так и пухнет. Ежели у мужика нет ног, как его можно обозвать?

— Не знаю. А как можно обозвать мужика, у которого нет ног?

— И чему вас там только учат? Как хочешь, так и обзывай, он тебя все равно не догонит.

Айлса на кухне оказалась, в фартуке. Раскатывала тесто.

— Будет пирог с крольчатиной, — говорит. — Лош кролика подстрелил. Хочешь — оставайся. — Пахнет ужасно вкусно. — Давай. Твоя мама не рассердится.

— Ну, наверное, — говорю. — Тебе не надоедает?

— Что?

— Хозяйство за них всех вести.

— Нет, — говорит. — Я же их люблю. А как мама умерла…

— Олененок-то там как?

— Отлично. Сил набирается.

Вытащила противень из духовки. Темное жаркое, пузырится. Выложила сверху тесто. Защипнула по бокам. Из остатков теста быстренько слепила кролика, положила посередине. Сунула противень обратно, счистила с рук муку. Я вспомнил, что говорила мама: «Не дело это. Рано девочке в такую жизнь. О чем только ее отец думает?»

— Странно, да? — говорит. — Готовлю кролика, а олененка выхаживаю. Вот тебе это понятно?

— Вообще-то, нет.

— Мне тоже, а в школе такое понимать не научат. Знаешь, они снова приезжали.

— Кто?

— Эти, из комитета. В большой черной машине. «Мы должны забрать вашу дочь в школу», — говорят. А папа им: «Да что вы?» А Йэк: «А вы армию с собой привели?» А они: «Мы не хотим никаких неприятностей, мы знаем, что вы мыслите независимо, но закон есть закон, мистер Спинк». И один как повернется к нам — жирный такой, здоровенный, в очках, пучеглазый. «Вы разве не хотите продолжить образование?» — говорит. А я ему: «Не хочу». «Вы от других отстанете, — говорит. — Настало время великих возможностей, время лучшей жизни для простых людей вроде вас. И все остальные ребята пользуются этими возможностями». «А мне оно побоку, — отвечаю, — мне и так хорошо живется». «Съел?» — говорит Йэк. «Закон есть закон, мистер Спинк», — говорит Пучеглазый. «Можете подавиться своим законом, — говорит Лош, — а можете засунуть его в свою волосатую задницу. Валите отсюда. Нам работать надо».

— И они уехали?

— Угу, только они еще вернутся. Сказали, что подключат полицию. «А я тогда свою лопату подключу», — сказал Лош. Они шасть назад в машину и ходу.

Сама чистит картофелину, кожу срезает аккуратной такой ленточкой.

— Наверняка вернутся, — говорит. — Может, мне еще и придется ходить в школу. Но нам очень нравится их злить — папа так говорит. Такие зануды.

Я помог ей чистить картошку. Она ее поставила вариться. Потом мы накрыли на стол.

— Угу, — ответил я, когда она снова спросила, останусь ли ужинать. — Мама знает, что я у вас.

Мы еще выпили лимонада, который она приготовила.

— Айлса, — говорю, — а как оно — когда мама умирает?

Она только глаза закатила.

— Да просто здорово! — И рассмеялась. — Животик надорвешь! А ты сам как думаешь? Это ужасно. Хуже не бывает. Просто…

Тут она на меня посмотрела.

— Что с тобой? — говорит.

— Ничего.

Тут вошли ее папа и братья, грязные, здоровенные, и у всех на перемазанных физиономиях глаза блестят.

— А, мы еще и Хилятика будем кормить? — говорит Йэк. — Зря ты корову не пристрелил, Лош.

Вымыли руки в тазу у двери, закурили, налили себе по стаканищу пива.

А Айлсин папа нас обоих с Айлсой облапил.

— Славные ребятишки, — говорит. — Нам всем такими только гордиться.