Я проорал, что сейчас буду. Сам бегом наверх переодеваться и выскочил в темноту. Его нигде не видно. Я через дорогу к берегу. Когда подошел луч маяка, я увидел тело на куче водорослей. Тело как подскочит, как прыгнет на меня, как повалит на песок.

— Вот ведь клевую форму напялил, — шепчет. — Такой будет школьник-паинька — просто класс!

Я вывернулся и заехал ему коленом между ног. Перевернул его, сел сверху, придавил плечи к земле.

— У некоторых тут просто мозгов не хватило перейти в следующий класс, — говорю.

Он как взревет, как сбросит меня. Я со всех ног рванул к морю.

— А ну, поймай меня, дубина! — кричу.

— Поймаю, маменькин сыночек! — откликается.

Мы пробежали с четверть мили. Я подождал его у самой воды. Мы оба нагнулись вперед, обхватили себя за колени, отдышались, покатываясь со смеху. Вода впитывалась в песок под ногами. Он обнял меня за плечи.

— Чего делать будем? — спросил я.

Он вытащил из кармана десяток «игрушек». Протянул мне одну, я покачал головой. А он свою зажег, выпустил клуб дыма. Я отвернулся. Увидел, как среди звезд мигают сигнальные огни самолета.

— Пошли к новенькому смотаемся, — предложил он.

Мы пошли. Нас то заливал свет, то проглатывала темнота.

— А я сегодня видел фокусника, — сказал я.

— Да ну? А я видел Айлсу. И она спрашивала, где ты там.

— И он протаскивал спицу прямо через щеку.

— А я ее снова видел в воде с ее папой, они уголь собирали. И ноги у нее, Бобби, были совсем голые.

— У него была такая… ну, не знаю. Сила, что ли.

— Тебе бы на нее посмотреть. Она, кстати, сказала, что не пойдет в твою школу.

— Знаю. Вот хитрюга.

— Говорит — не обязана, хотя и доказала, что может.

— В твою пойдет, значит?

— Похоже, никуда не пойдет. Знаешь же, что они за публика.

— Угу. — Я покачал головой. — Хитрюга.

Дом новенького стоял там, где еще один переулок спускался к самой воде. Раньше тут жили рыбаки, потом дом почти развалился, ушел в песок. А теперь к нему пристроили гараж и несколько новых комнат, а в передней стене появилось огромное окно с видом на море.

Как стали подходить, примолкли. Идем пригнувшись, на полусогнутых. Притаились у изгороди — поломанной, по колено высотой. Шторы были открыты. Новенький сидел на какой-то коробке и читал журнальчик, придерживая волосы, чтобы не падали в глаза. Коробки стояли повсюду. Папа его лежал с книжкой на диване. Мама как раз вытащила пластинку из конверта и поставила на проигрыватель. И в ночь как поплывут барабаны и саксофон.

— Джаз, чтоб его, — сказал Джозеф.

Сидим смотрим. Как прожектор наедет, пригибаемся. Отец новенького налил себе вина. Новенький покачивается, будто танцуя. Кто-то там что-то сказал, все рассмеялись.

— Я их видел у маяка, на мысу, — сказал Джозеф. — Бутерброды притащили и все такое. Фотографировали.

— Дэниел его звать, — говорю.

— Угу. Хлюпик какой-то, а? Ты только посмотри.

Он закурил еще одну сигарету.

— Не надо, — говорю. — Увидят.

— Ни фига они не увидят. Внутри светло, снаружи темно, ничего им не видно.

Он выпустил клуб дыма.

— Вашего поля ягода, — говорит. — Пойдет в твою школу. Ты, он и все остальные маменькины сыночки.

— Чушь не гони.

— Чего?

— Ничего.

— Хм. Ну надо же.

Он отшвырнул сигарету, встал во весь рост и полез через изгородь. Пригнулся и крадется к окну.

— Джозеф, кончай! — шепчу я ему.

А он встал прямо под окном. Раскинул руки — будто специально, чтобы его заметили. И прижал по два пальца каждой руки прямо к стеклу.

— Джозеф! — шепчу. — Джозеф!

Тут подкатил луч, прошелся ему по спине. Новенький как вскочит с коробки. Папа его сел на диване. Джозеф развернулся — и бежать, перескочил через изгородь и рысью — в темноту, к берегу. Я за ним по пятам. Пробежав метров двести, он растянулся на песке. Давай хихикать и отфыркиваться, а я — бух рядом. Он стал обзывать новенького и его родителей разными словами. Я рассмеялся, потом вздохнул и сказал, что мне пора.

— Дурак ты, — говорю.

Он схватил меня за горло. Ткнул носом в песок.

— Чтобы не называл меня дураком, — прорычал. — Никогда, понял?

Я попытался что-то сказать, да не вышло.

— Понял? — повторил он.

Я вывернул шею. Стал отплевываться — изо рта текла слюна с песком.

— Понял, — пробормотал я.

Он ткнул меня еще раз, еще раз ругнулся, а потом встал и пошел прочь.