Пламя ревело. Телевизор и радио мы не включали. Мама напевала «О, сердце святое» и штопала рукава моего свитера. Папа щипцами вытащил из камина горячий уголь и прикурил сигарету. Пламя заплясало у него на губах. Он глубоко втянул дым, выпустил обратно, закашлялся, задержал дыхание, рассмеялся сам над собой.

— Вот ведь гадость, — говорит мама. — Ты когда-нибудь бросишь?

Папа мне подмигнул.

— После дождичка в четверг, — сказал он и сменил тему, заговорил про Макналти. — Может, он там каждое воскресенье выступает, — говорит. — Надо бы мне попытаться с ним поговорить, а?

— Угу, — сказал я.

— В следующее воскресенье съездим. И возьмем для него побольше монеток.

Мы ели поджаренный хлеб с маслом и улыбались. Я задремал. Услышал, как подходит прилив. Совсем заснул, похоже. Увидел спицу и кровь. Услышал голос: «Платите! Ничего не увидите, пока не заплатите!»

Чувствую мамину руку.

— Ты храпишь, — сказала мама. — Прямо как много лет назад. Марш спать. Давай.

Я полез наверх, а сзади звучал их ласковый смех.

Сел за стол у окна в своей комнате. Включил свет в лампочке из Лурда: пластмассовый грот, а в нем — святая Бернадетта на коленях и Мария с нежной улыбкой. Мама в прошлом году ездила туда с другими прихожанами, вот и привезла мне. «Дар из места, где свершаются чудеса», — сказала она.

Я достал блокнот и записал:

«Мускулистый человечек с голой грудью. Макналти. Джозеф. Новенький. Айлса. Утонувшие моряки, стоны. 2 сентября 1962 г. Солнце после дождя, потом темнота. Осень идет. Чего я так боюсь?»

Я лег в кровать, и мне приснился другой сон, одеяло превратилось в цепи, а сам я не спал, а все дергался и пытался из них вырваться.