Глава I Встречи с прошлым

февраль 400 года от Коронации

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

1

Паром был первым основательным, настоящим городом, который Миха посетил в жизни. Виденный в детстве Саман не в счет, от него остались только обрывки воспоминаний. Мощенные белым камнем улицы… Циферблаты на стенах домов… Солдаты в красных беретах… Площадь с золотым диском солнца в центре… Вечный гул толпы…

Паром был совсем не похож на Хлад, в котором Миха прожил последние десять лет. Он был окружен настоящей каменной стеной. Пусть невысокой, но внушающей уважение толщиной и аккуратностью кладки. Ворота были снабжены подъемным и запирающим механизмами, чья булькающая, пускающая пар и грохочущая оснастка скрывалась в надвратной башне.

Ворота охраняла пара самых настоящих латников, как на картинках. Могучие клепаные корпуса, шестеренки и рычаги, приводящие доспех в движение, и огромные, выше человеческого роста, алебарды. На треугольных щитах сверкал свежей краской герб вольного города Паром — красная рыба и черный якорь на синем поле с волнами.

В самом городе тоже было немало домов из привозного белого или здешнего серого камня. Белые дома щеголяли гербами родовитых горожан или вывесками Братств. У Михи сразу зарябило в глазах: привычные кирка и молот рудознатцев сменялись незнакомыми маховиками, циркулями, скрещенными топорами — и так без конца. Серые дома смотрелись победней, но это была относительная бедность в краю, где камень приходилось выламывать из мерзлой земли, не уступавшей ему твердостью. В таких домах жили люди, чьи дела были тоже серы. Успешные старатели, содержатели притонов и борделей, купцы, не державшиеся Торгового Братства.

В таком же сером доме, холодном и неуютном даже с виду, уже две недели обретались Миха с дедом Ойоном. И их новые друзья.

Миха попытался было заикнуться, мол, не могли найти местечка поприятней. На что был урезонен Даном.

— Мой молодой друг, — сказал горец, временами начинавший изъясняться, как столичный студиозус. — Приятность, как ты изволишь выражаться, «местечка» — вещь сугубо относительная. И для меня в данном случае она не подлежит ни малейшему сомнению. По той лишь причине, что постой здесь не стоит нам ни полсола.

— Как так?

— А вот так, — вмешался Дерих. — Мы вытащили задницу здешнего хозяина из одной горячей переделки. Теперь он нам по гроб жизни должен.

— По крайней мере, так считаем мы, — ввернул Дан.

А когда к твоим аргументам довеском прикладывается «Молотобоец», их трудно назвать неубедительными.

К слову сказать, самого хозяина Миха так и не увидел. Видно, он не желал лишний раз попадаться на глаза своим спасителям.

Зато сын Атмоса встретил немало новых лиц. Иные из них он предпочел бы не видеть никогда.

Но его прихрамывающей на одну сломанную лыжу судьбе было вольно распорядиться иначе.

2

В то утро дед Ойон был в отвратительном настроении. Таким Миха старого тангу еще не видел Он непрерывно бормотал что-то ругательное под нос, перевернул кружку с талой водой и даже один раз отпихнул сына Атмоса с дороги. Едва не огрев его к тому же палкой.

В общем, Дед Сова был не в себе.

А началось все с привычного опрокидывания гадального мешка над столом. К нехитрому обряду Миха уже успел привыкнуть и приглядеться за время их путешествия от Граня до Парома в компании паровоина и его хозяев. По фигуркам людей и животных, выпадающим из мешка, дед Ойон прикидывал, успеют ли они в Паром вовремя. До того, как поблизости объявятся Хозяева со своими неживыми слугами.

Может, дед Ойон гадал на что-то другое. Миха быстро перестал о том задумываться. Как и над тем, почему из мешка иной раз выпадают новые фигурки вдобавок к старым.

Так случилось и сегодня. Четыре новых человечка выпали, сложившись рядком. По звуку было слышно — сделаны они из железа.

Миха сунулся посмотреть, но дед Ойон проворно накрыл их ладонью.

— Иди, — буркнул он. — Нечего тут тебе глядеть.

Это была лишь первая грубость в длинной их череде.

Устав собачиться с дедом Ойоном, Миха поплелся в трапезную, обшитую некрашеными кедровыми досками. Там его окликнул Дан, примостившийся на лавке в углу. Компанию ему составляла кружка пива и тарелка соленых кедровых же орешков.

— Присаживайся, отрок, — громогласно возвестил он, делая приглашающий жест.

Миха послушно уселся напротив. Водитель «Молотобойца» с внешностью варвара, речью городского повесы и ухватками кулачного бойца завораживал его куда больше пьяницы Тинкина или сквернослова Дериха. Сильнее даже насквозь непонятного деда Ойона.

— Скажи, отчего ты так пристально смотришь на меня? — поинтересовался Дан, отправляя в рот горсть орехов. — Словно мучает тебя некий вопрос.

Миха набрался духу.

— А как вышло, что вы с Дерихом братья? — быстро выпалил он и тут же опустил глаза.

Дан молчал.

— Ты не сердись, — зачастил Миха. — Мне не так уж важно. Ты просто обещал, что, мол, однажды у костра, на привале…

На привалах у Дана не оставалось сил. Наскоро сжевав кусок нагретого мяса, он падал ничком и тут же засыпал. Вождение паровоина по зимней тайге оказалось нелегким делом.

— Я не сержусь, — задумчиво сказал гигант. — Думаю, с чего начать. Скажи, отрок, подвержен ли ты сладкому искусу книгочейства?

Миха закивал.

— Хо-ро-шо, — протянул Дан. — Так нам обоим будет легче. Предположу, что в твои руки попадал нетленный труд Руста «Заморские Записки». Попадал? Дивно. Припомни, что пишет автор о Горах Верили.

Миха нахмурил лоб. Если пересечь Кагалым, Горы Верили — родину Дана — можно увидеть невооруженным глазом. Они огораживают континент с северо-запада, об их подножие бьется Море Осколков. Во времена Руста, незадолго до Войны Башен, они принадлежали народу саллахов и немногочисленным, но гордым горским кланам. О тех и других Руст пишет без особых подробностей. Куда больше островитянин был увлечен жителями побережья от Никта до Ороса и плодородными южными землями. Холодный негостеприимный север занял в его Книге не так много места.

— Вспомнил? — спросил Дан. — Наши горы заморозили даже прославленное красноречие Руста. Скудны страницы, отведенные им в «Записках». Что же — исправляю упущенное. Гляди сюда.

ДАН ПО ПРОЗВИЩУ МОЛОТ, ВОДИТЕЛЬ «МОЛОТОБОЙЦА»

3

Щедрым движением великан плеснул на середину стола пива из кружки. Саму кружку утвердил посередине получившейся лужи.

— Перед тобой Пик Вериди семь сотен лет назад, — сказал он, указывая на пивную кружку. — Одинокая горная вершина посередине моря. Единственные ее обитатели — чайки и русалки, о которых грезят изголодавшиеся по женской ласке мореходы. А теперь внимание!

Дан занес руку над дальним краем стола и хлопнул по нему ладонью. Миха вздрогнул. Кружка подскочила на месте, но устояла.

— Это далеко-далеко, на другой стороне мира, упала с небес Мертвая Звезда. Известно, что ее падение привело к гибели континента, известного как Тарт. Для нас, жителей Акмеона, падение Звезды возвестила гигантская трещина, образовавшаяся на востоке Голубого Хребта. Теперь мы зовем ее Провал. А еще море отступило от северных берегов нашего материка. И окрестности Пика Вериди обмелели.

Дан взял матерчатую салфетку с вышивкой, которую подстилали в гостинице под пивные кружки. Вытер ею разлитое пиво. И, смяв салфетку, расположил ее возле «Пика Вериди». Она изображала горы.

— Ты должен знать, что наши горы зовут Солеными. Мы, хозяева гор, бары, не любим это прозвище. Но оно правдиво. Море ушло, соль осталась. Нигде на континенте ты больше не встретишь гротов, в которых с потолка свисают огромные кристаллы чистой соли. Соляных каньонов и ущелий. Соленого снега. Соленых камней.

Дан снял через голову надетый на шею шнурок. На него был нанизан круглый камень с отверстием посередине. Вокруг отверстия были высечены ресницы и морщины, так что получился глаз с пустым зрачком. Жутковатый такой глаз.

— «Саллахов зрак», — пояснил Дан. — Барам свойственно верить в то, что любой горожанин назовет полнейшей чушью. Этот камешек, например, отпугивает всякую злобную нечисть, так они считают. Попробуй его на вкус.

Миха принял дырявый камень из рук Дана. Лизнул его. Камень оказался нестерпимо, до горечи соленым.

— Вот так-то, — сказал Молот, вешая «саллахов зрак» обратно на шею.

— А ты сам веришь? — спросил Миха.

— Во что?

— Ну, что камень отпугивает нечисть.

Дан усмехнулся.

— Нечисть, мой молодой друг, разная бывает, — назидательно сказал он. — И не всякую отпугнешь камнем. Главное, не бояться самому. В разумных пределах.

Миха хотел спросить, что значит «не бояться в разумных пределах». Но вырвалось другое:

— А зачем же ты его носишь?

— Этот камень подарила мне мать, — сказал Дан другим голосом.

Миха счел нужным прекратить расспросы.

— А что с твоей матерью? — неожиданно поинтересовался Дан. — Как она отпустила тебя путешествовать с дикарем?

— Я уже взрослый, — мрачно сказал Миха. — А моя мать умерла. Когда я был маленький.

— Извини, — Дан на секунду сжал его предплечье. — Я, бывает, зарываюсь. Без обид?

Миха помотал головой. В носу щипало. «Что я прямо как девчонка», — разозлился он на себя.

— Без обид.

— Тогда я рассказываю дальше. Вскоре после того, как море ушло, в Соленых Горах появились синекожие вериди. Легенда говорит, что они родились прямо из соли. Но, скорее всего, они прибыли из-за моря, спасаясь с погибающего Тарта. Одного у них не отнять: до соли эти карлики были падки, как никто. До сих пор в горах считают, что, рассыпав соль, ты приманишь одного из них. А вместе с ним беду. Но вестниками беды они стали потом. Поселившись в горах, вериди принялись торговать с людьми и тангу, выменивая у них соль, еду и хмельное на диковинные поделки и механизмы. У вериди было много племен. Одним был послушен огонь, другие умели разыскивать минералы и среди прочего Сердечные Камни: Алмазы и Рубины. Они многому научили нас, баров, — Дан провел пальцем вдоль предплечья, покрытого узором татуировки. — Мы были друзьями, люди и карлики, умевшие говорить с землей. Пока однажды они не предали нашу дружбу.

На Севере говорят, что вериди «испортились». Они превратились в черных саллахов с холодным и недобрым сердцем. Это случилось в те дни, когда Великий Тангу повел своих всадников против Народа эрвидоров. И покорил их. А вслед за эрвидорами под его ночные знамена пришли и саллахи. Провозгласив вместе с Великим Тангу «Акмеон без людей!». Немало баров полегло от их рук.

— Я знаю, что было дальше! Озерный Лорд собрал своих рыцарей и здорово наподдал Великому Тангу. И эрвидорам! И саллахам!

— Наподдал он правда здорово, — покивал Дан. — Так, что эрвидоров и саллахов можно увидеть теперь только на картинках. Да и тангу, что остались после Войны Башен, уже не те. К счастью, не те.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

4

Миха вспомнил тангу, живших на окраине Хлада. Смешные, кривоногие, медлительные. Если хочешь им что-то объяснить, приходится повторять по нескольку раз. Вечно пахнут псиной. Да уж, не похожи на страшных завоевателей, покоривших полконтинента.

Он подумал о Хатэ, дочери Майатэ, охотнице. О ее стрелах, не знавших промаха и пощады. О гладкой коже, пахнущей не собачьей шерстью, а снегом и хвоей. Она была другой.

Сердце защемило. Наверное, такими, как Хатэ, были ее предки. Лихие волчьи всадники, кутавшиеся в северную ночь, как в плащ.

Рука Михи нашарила шнурок с костяными висюльками. Он носил его на груди не снимая. Свою собственную память о маленькой охотнице.

Дан смотрел на него, наклонив голову набок.

— Ты пока еще мальчишка, — задумчиво сказал Дорожный Рыцарь. — Но глаза твои видели многое. Когда-нибудь придет твой черед рассказывать, Миха.

Сын Атмоса кивнул. Мол, заметано.

ДАН ПО ПРОЗВИЩУ МОЛОТ, ВОДИТЕЛЬ «МОЛОТОБОЙЦА»

5

— Саллахи ушли, — рассказывал дальше Молот. — Но в горах до сих пор верят, что они не сгинули. Что в недоступных нам пещерах все еще раздается стук их молотов и шкворчание паровых машин. И что в дни, когда полная луна касается вершины Пика Вериди, они тайком проникают в наши дома и крадут детей, чтобы выращивать из них слуг. А взамен они оставляют корп-дериах — «подменного человека». Слепленного из соленого горного снега с куском льда вместо сердца.

В горах верят, что корп-дериах вырастают злыми и коварными, как их создатели. На уме у них нет ничего, кроме предательства. Клану, который приютил у себя подменыша, грозит скорая гибель.

Ничего удивительного, что в ночь полнолуния у дома кузнеца клана Змея собралась толпа с факелами. Ведь сразу после захода солнца его жена родила близнецов. Один из них оказался нормальным младенцем. Второй был мал, как недоносок, но голосил за двоих, а все его тело покрывали черные волосы.

Взгляд Дана затуманился. Миха понял, что очень мало кому доводилось слышать его историю. Его и Дериха. Дерих-дериах. Сын Атмоса догадывался, как повернулось дело дальше.

— У старейшин не было сомнения — в доме кузнеца завелся корп-дериах. Они потребовали отдать им «подменного человека». Младенца отнесли бы в пещеру, посвященную Змею, и оставили там. Такая жертва отвела бы от клана беду.

Миху передернуло.

— К счастью, кузнец не послушался старейшин. К счастью для своего сына. И, если верить злым языкам, на беду для себя. В день, когда близнецам исполнилось по семь лет, он попал под обвал. Все, что от него осталось, — камень с круглой дыркой. «Саллахов зрак», подарок побратима-южанина. Жена отыскала его среди камней, схоронивших под собой ее мужа.

В тот же год старейшины забрали у вдовы одного из сыновей. Того, кого они до сих пор считали корп-дериахом, повинным в смерти собственного отца. Его ждала пещера Змея, если бы не бродячий цирк, чудом оказавшийся в наших краях. Его хозяину был нужен мальчишка на подхвате. И старейшины продали «подменного человека» циркачам, убив разом двух зайцев. Отвели беду от клана и поправили свои дела.

Оставшемуся брату было предназначено со временем стать новым кузнецом. Благо он во всем наследовал своему отцу. Кроме одного. — Дан криво усмехнулся. — Его вовсе не тянуло продолжать отцовское дело.

Куда больше наковальни и молота мальчишку привлекала пара чудом завалявшихся в доме кузнеца книг. По ним он с помощью матери, владевшей кое-как грамотой, выучился читать. Из них он узнал о мире за частоколом своей деревни. Полюбил его. Так сильно, что однажды решил повидать этот мир сам. От края до края. И найти в нем своего брата, которого он любил не меньше.

— Мальчишка этот был ты, Дан? — не выдержал Миха.

— И да, и нет, — покачал головой гигант. — Мальчишку тогда еще не звали Дан, у него было другое имя. Ему еще много предстояло увидеть и пережить, чтобы стать мной. И обрести утраченного брата.

Дорожный Рыцарь улыбнулся. На этот раз широко, по-настоящему.

— Вот Молотом его тогда уже называли. Он украл инструмент из отцовской кузницы и проломил им частокол, перед тем как убежать. Было Молоту тогда четырнадцать лет.

— Мне тоже четырнадцать, — гордо сказал Миха. Дан-Молот внимательно смотрел на него.

— Думаю, и за твоей спиной сыщется сломанный частокол, мой молодой друг, — сказал он.

Как черту подвел.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

6

Миха всенепременно собирался узнать, что же случилось дальше. Как складывались поиски Дериха и откуда взялся железный «Молотобоец». Вопросы так и теснились у него в голове.

Им помешали. Оглушительно хлопнув дверью, в кедровом зале объявился верный спутник Дериха и Дана. Сквайр Тинкин. В неизменном балахоне, камзоле, шляпе с двумя перьями. И с длинной палкой.

«Держись от нее подальше, малыш, — предостерег он однажды Миху по поводу палки. — Оса не любит чужих».

Обиднее всего было, что Тинкин, на вид никак не старше двадцати лет, назвал Миху «малышом». А посох, возлюбленную свою Осу (что еще за имечко для палки?), он все равно никогда не выпускал из рук. Даже во сне.

В общем, Миха недолюбливал зеленого сквайра.

— Салют тебе, Дан! — Тинкин с маху плюхнулся на лавку. — Привет, малыш. Пиво?

Он сунул нос в кружку Молота.

— Сходи на кухню, тебе нальют, — горец накрыл кружку ладонью. — А лучше просохни хотя бы денек.

— Я за сегодня не выпил ни капли, — возмутился Тинкин. — Не считая кружки скверной бормотухи, разливаемой возле Котла. Местные жители уверяют, что это сидр. Не понимаю, откуда сидр в краю, где нет и не может быть яблок. Из шишек они его, что ли, гонят?

— Ты был у Котла. Какие новости?

— Новости, — Тинкин замялся. Михе показалось, что за его напускной беззаботностью что-то кроется. — Новости есть хорошие, есть так себе и есть очень скверные. С каких начнем?

— Давай с хороших.

— Нашу грамоту приняли. Мы — участники Турнира.

— Это правда хорошие новости, — Дан стукнул кулаком по ладони. — Отличные новости. За это я даже разрешу тебе выпить.

— Погоди. Еще не все. Вот тебе на сладкое — Виг Бартей не приехал за Чашей.

— Дану?

— Вести из первых рук. Служанка Управителя Горобея, ты должен ее знать. Черненькая с…

— Без лишних подробностей.

— Слушаюсь. Так вот, на Юге намечается крупная заварушка. Обещаны немалые деньги. Виг подался под знамя мантикора. Говорят, ходит теперь в капитанах.

— Ясно, — Дан побарабанил пальцами по столу. — Одной головной болью нам меньше. Что там дальше? Трави.

— Дальше хуже, — Тинкин поморщился. — Тебе особенно, думаю, будет неприятно, дружище. Толстого Карева тоже не будет. Не спеши радоваться. Совсем не будет. Спекся наш Толстяк.

— Где? Как? — Все хорошее настроение Дана сняло враз.

— Моя чернавка не знает подробностей. Шел с купеческим обозом из Самана в Хамон, в болотах их ждала засада. То ли засадили в него «перстом», то ли утонул. Шутка ли, в болота на «Крушителе».

— Эх, — только и сказал Дан. — Карев, Карев…

Взял со стола кружку и выплеснул остатки пива на пол. Знакомый обычай. Так делают Следопыты, когда кто-то свой не возвращается из обхода.

Помолчали.

— Ладно, давай, что там дальше, — нарушил тишину Дан. — Хуже не будет.

— Ошибаешься, — Тинкин смотрел вниз, под стол. Вертел посох между ладоней. — На доске участников я видел грамоту с Черной Рукой.

Молчание на сей раз держалось дольше. Оттенок у него был другой, не печальный, грозный.

— Ты не ошибся?

— Я бы рад. Но нет. Да и на улицах уже шепчутся о Железноликих.

— Что такое Черная Рука? Кто такие Железноликие?

Дан и Тинкин обернулись к Михе.

— Слушай, малый, — сказал сквайр. — Может, тебе пойти прогуляться? Поесть сахарной ваты?

— Пусть сидит. Тебе-то что?

— Ну уж нет, — Миха изо всех сил старался не показать обиду. — Вы тут разговаривайте. Я пойду. Поем ваты, ага.

Он вышел из-за стола и быстро затопал к выходу. Сжал со всей силы зубы. «Жаба, лягушка болотная, склизкая. Пропойца», — бормотал он про себя в адрес Тинкина.

«Вот, обидел мальчугана. Зачем?»

Дан говорил за его спиной совсем тихо, но сын Атмоса все равно услышал. Стало еще паскудней.

Он взялся за ручку двери, собираясь выйти вон и не возвращаться. Совсем. По крайней мере, до ужина.

Дверь распахнулась от сильного пинка снаружи. Миха пребольно схлопотал по лбу и опрокинулся навзничь.

В лицо ему повеяло колючим ветром. От ветра и боли на глаза навернулись слезы, и он едва различил громадную фигуру, заполнившую дверной проем.

— С дороги, ублюдок! — рявкнул посаженный до хрипоты голос.

И если бы Миха не отполз проворно в сторону, ему бы досталось по ребрам носком сапога. Увенчанным, страшное дело, насадкой-бивнем из свинца.

7

Первым в гостиницу вошел обладатель хриплого голоса и сапог со штифтами. Кроме них на нем были штаны черной кожи с множеством ремешков и шнуровкой по бокам. И застегнутая на железные крючки дубленая куртка с меховым воротником.

Куртка бросилась Михе в глаза сразу — она была сработана очень грубо из неровных лоскутов, вся в толстых уродливых швах. Вдоль этих швов по бокам, снизу по подолу и на рукавах были подшиты… десятки мохнатых собачьих хвостов!

Если бы не опасность получить пинок, Миха так бы и застыл, глазея на удивительную одежку. Но из-под козырька ушастой меховой шапки в его сторону злобно сверкнула пара узких черных глаз. Миха поспешил оказаться подальше от двери, пока человек с фигурой медведя и лицом кабана не размазал его по полу.

Собиратель собачьих хвостов вошел в кедровый зал. Ступал он как-то необычно, как будто ноги его не гнулись в коленях. Перестав обращать внимание на Миху, он неотрывно уставился на Дана и Тинкина. Нехорошо оскалился безгубым ртом.

Следом за ним вплыла, окруженная облаком алого кружева, высокая, до ужаса худая девица. Ее волосы были убраны под косынку. Тоже красную.

На лбу у нее был обруч из черной кости, к которому крепилась длинная фата. Все вместе — косынка, кружевное платье, обруч с фатой — выглядело точь-в-точь как одеяние невесты.

С одной только разницей. Невесты одеваются в белое. А ее одежды словно были окрашены кровью.

И в руках она несла не ветку жимолости, а шипастый прут терновника.

Третьим вошел изможденного вида человек в выцветшей робе. Ростом он был, пожалуй, даже повыше девицы и здоровяка. Но узкоплеч, сутул, повадкой похож на голенастого паука-косаря.

Острый нос загибался вперед, соперничая с торчащим подбородком. Жидкие пегие волосы длиной до плеч обрамляли круглую лысину. У серого лица, как и у мятой робы, не было возраста. Глаза смирно смотрели в пол.

Вокруг его шеи обвивалась толстая железная цепь. К ней крепился стальной оклад солидного тома в переплете из черной кожи с тремя ремнями-застежками.

Немалых размеров книжища, носимая на груди, дополнительно сгибала человека, тянула его книзу. Тонкие пальцы с длинными ногтями непрерывно оглаживали железные полоски оклада.

Они были крепко прикованы друг к другу — человек и книга. Было понятно сразу: то был непростой союз, скрепленный непроизносимыми клятвами и общей мрачной тайной.

Тайной, похожей и не похожей на те, что тенью следовали за двумя остальными гостями кедрового зала.

8

Была еще одна тайна. Та, что связывала этих троих и товарищей Михи — команду «Молотобойца».

Они знали друг друга. Их встреча здесь не была случайностью.

Как понимал Миха, глядя на желваки, катавшиеся по скулам Дана, горец многое бы отдал, чтобы ее избежать.

— Привет, Лейтенант, — прохрипел здоровяк в кожаной куртке. — Давно не виделись.

— Не ждали встретить тебя, — напевно вторила девица. — Особенно здесь, в местах боевой славы.

Сероликий хозяин книги промолчал.

За Дана ответил Тинкин.

— И вас не ждали, — он цокнул языком. — Надо же, вся компания снова в сборе. Чернильная Душа, Безумная Девка и Псиная Шкура. Говорили, что в Оросе вас скормили Рыбе. Видно, даже неразборчивую тварь стошнило от такого подношения.

— Я один раз обещала вырезать тебе язык, — девица шагнула вперед, похлопывая прутом по ладони. — Не сложилось. Теперь я заставлю тебя его сожрать.

— Еще шаг, — весело сказал Тинкин. — Еще всего шаг, Невеста, и твой мертвый жених станет вдовцом.

— Что. Вам. Надо.

Слова Дана грохотали каменными окатышами. Такие предупреждают о скорой лавине.

— Зашли посмотреть на тебя, Лейтенант, — сказал здоровяк. — Услыхали, что ты здесь, и поспешили, хе-хе, со всех ног. Не каждый день выпадает шанс увидать старого дружка.

— Я тебе не друг, Пагос, — хлестнул взглядом Дан. — И не зови меня Лейтенантом.

— А как тебя звать? — заинтересовался Пагос. — Шкурником? Предателем? Какое имя тебе подходит, выбирай.

— Пустое, — Дан покачал головой. — Тебе меня не вывести, Пагос. Не удавалось раньше, не получится и теперь.

— Эх, жаль, — притворно вздохнул здоровяк. — Так ведь мы с тобой тогда не договорили, в тайге.

Он был быстр. Второй после Дана человек, встреченный Михой, который от неподвижности умел мгновенно перейти к выпаду, броску. Рука Пагоса вылетела вперед. Из широкого рукава порхнул шипастый шарик, разматывая тонкую цепочку.

Дан не шевельнулся. Не двинул даже бровью. Шарик вонзился в кедровую доску на полпальца от его виска. Щепки брызнули в стороны.

— Жаль, — повторил Пагос. — Капитан сказал не трогать тебя. До Турнира. Запретил даже портить твою разрисованную шкуру. Но ведь когда он закончит с тобой, мне ничего не останется, Лейтенант.

Он выдернул шарик из стены, сматывая цепочку обратно в рукав.

Дан сидел, как сидел. Только рука метнулась вперед, будто охотясь за мухой.

Он перехватил цепочку посередине, сжал в кулаке.

— Не называй меня Лейтенантом, — сказал Молот, наматывая цепочку на руку.

Пагос захрипел. На его огромной шее вздулись жилы. Было видно, что он тянет цепь на себя изо всех сил. Но Дан продолжал подтягивать его к себе.

Негнущиеся ноги Пагоса заскользили по полу. С грохотом, ломая подвернувшийся табурет, он рухнул.

9

Стол отлетел в сторону. Дан мгновенно оказался на ногах. В вытянутой руке пистоль. Ствол смотрит в лицо девице.

Тинкин пританцовывал рядом, сжимая посох поперек груди. Он не сводил взгляда с обладателя книги.

— Дан, милый, ты собираешься стрелять в меня? — девица развела руками. — Я ведь стою перед тобой без оружия.

— Сама невинность, а?

— Помолчи, Тин. Лютия, это не я пришел к вам.

— Восемь лет назад дела обстояли по-другому.

— Восемь лет назад я был другим. Я отработал мой долг сполна. С Железноликими меня не связывает больше ничего.

— Капитан считает иначе.

— Передай Кассару — если он хочет что-то сказать мне, пусть приходит сам. Один. А не присылает вас. Иначе ему придется подыскивать новых лейтенантов.

— Ты считаешь себя победителем, горец?

Сначала Миха не понял, откуда раздался новый голос.

Говорил хозяин книги, едва разжимая бесцветные губы.

— Пистоли, бывает, дают осечку. Или мечут свинец в глаза хозяину.

Маслянистый зрачок дула уставился в переносицу человека с серым лицом.

— Можем проверить, Стеррано, — прищурился Дан. — Шансы у нас равны. Хоть, говорят, тебя и не берут пули.

— Не сегодня, горец. — Неприятный голос. Как треск ломающихся прутьев. И ощущение от него гадкое — будто мохнатые лапки ступают по коже. — Сегодня мы просто уходим. Вставай, Пагос.

— Запомни, Лейтенант. — Пагос поднимался, неуклюже опираясь на руки. — Когда Капитан закончит с тобой, я помочусь на твое мертвое лицо. А потом отрежу твои волосы и пришью сюда, — он показал место на куртке.

За Дана ответил Тинкин.

— Эй, Шкурник! — закричал он, показывая пальцем за спину Пагоса. — Там собака!

Пагос с рычанием шатнулся к нему. Но Стеррано, человек с книгой, сухо щелкнул пальцами.

И здоровяк послушно последовал к выходу вслед за ним и девицей в алом.

Минута, и только поломанный табурет, опрокинутый стол и куча осколков на полу напоминают о неприятных гостях. Да еще испуганные физиономии выглядывают с кухни и спрашивают, не позвать ли стражу.

ДАН ПО ПРОЗВИЩУ МОЛОТ, ВОДИТЕЛЬ «МОЛОТОБОЙЦА»

10

— Нет, стражу не надо, — сказал Дан.

Убрал пистоль за спину и, нагнувшись, одним движением поставил стол на место.

— Вставай, малый, — Тинкин протянул руку Михе, который так и сидел на полу. — Застудишь корешок.

Миха фыркнул, но руку принял. Он уже понял, что всерьез обижаться на Тинкина невозможно.

— Цел? — сквайр похлопал Миху по спине. — Да, повезло тебе. Угодить Железной Ноге под каблук — радости мало. Стопчет и не заметит.

— Железной Ноге?

— Ну да, Пагосу. А ты не заметил, что у него вместо ног железяки?

— Не-а…

— Тинкин, — Дан стоял рядом.

Лицо у него было серьезное, мрачное.

— Отправляйся в город. Вместе с Михой. Найдите Дериха. Он может не знать, что Кассар и компания здесь. Как бы чего не случилось.

— Да что с ним случится, — буркнул Тинкин.

Но по глазам было видно, слова Дана он принял всерьез.

— Пойдем, малый, — сказал сквайр. — Поищем нашего карлика. Только накинь что-то потеплей. А то и впрямь корешок застудишь вместе с остальным.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

11

Город жил ожиданием Турнира. Трепетали на ветру инсигнии наиболее именитых участников, подвешенные поперек улицы на веревках. В изменчивом свете газовых фонарей оживали и шевелились единороги, кентавры, гиппокрифы, рычали и скалились друг на друга, будто готовясь спрыгнуть со своих гербов и задать соперникам жару.

Жару будут давать их хозяева. Пылать огненным нут-Ром паровоинов, звенеть сталью о сталь в каменном кругу Котла, ристалища, заложенного указом самого Озерного Короля. Будут биться и состязаться на глазах у вопящих от восторга зрителей. Всего через десять дней, когда над Крайними Землями взойдет солнце.

Наступит утро и вместе с ним весна. Начнется Турнир Северной Чаши.

Эх, не утерпеть.

— А помнишь, как в прошлом году Старый Медведь отломал башню южанину? Грохоту было…

— Я тебе говорю, видел самого виконта Грижева. Серый, фиолетовый, алый — его цвета.

— …нет, никакой не «Пес». У «Пса» две трубы, а не три. И сам он пониже и шире. Что? Нет, эту машину сам не знаю.

— Принимаются ставки! Принимаются ставки! Подходите, не мешкайте. Два к одному на Белого Маркиза. Пять к одному на Медведя. Один к трем на Рыбака.

Вокруг бурлила и волновалась толпа. Михе такое количество людей было внове, он старался держаться поближе к Тинкину. Тот шел как ни в чем не бывало, постукивая по мостовой кончиком палки.

— Он как взревет! И давай ломиться через весь Котел!

— Два к одному на Лесника! Один к четырем на Золотое Колесо!

— …сам видел, говорю тебе. Их знамена, их герб. Да, Черная Рука. Где расквартированы? Да почем я знаю? А тебе что? Уж не записаться ли решил?

— Не знаю, хватит ли всем мест в этом году. Народу понаехало — жуть. Нашему Котлу до предельского или распольского далеко.

— «Сталь карающая». Так у него на щите написано. Откуда знаю? Прочитал, дубовая твоя башка.

— К Железноликим записаться? К ребятам Кассара? Ха-ха, ну давай, давай. Они твое сердце на первом же привале зажарят.

Шкворчащая машина на углу за медяк накрутила для Михи на палочку сахарную вату. На морозе вата мгновенно застыла ломкими липкими нитями. Есть их было неудобно, но вкусно.

Себе Тинкин взял берестяную кружку с горячим пивом. Пиво варили тут же, в кирпичном здании с золотой бочкой на вывеске. Из дверей торчала начищенная медная труба с краном. Пиво разливали на улице, посыпали специями и продавали вместе с кружкой. Очень удобно.

Отхлебнув, Тинкин зажмурился и причмокнул.

— Вот это дело. А то «сидр», «сидр».

Кругом без умолку обсуждали предстоящий Турнир.

— Ну, везение везением, а опыт со счетов сбрасывать не стоит. Медведь знаешь сколько лет провоевал? И на горцев ходил, и против рубиновых. Так-то.

— У «Кочевника» все же котел слабоват. Для стрельбы ничего, а в рукопашной не тянет.

— Я тебе говорю, зажарят. И съедят. Ты что, не слышал, Железноликие так с каждым новичком делают. У них-то самих сердец нет.

— Один к трем на Красного Великана!

— Наш друг может быть в одном из двух мест, — глубокомысленно заметил Тинкин. — В мастерской Друза, рядом с «Молотобойцем»…

Он опустил нос в кружку и надолго замолчал.

— Или где? — спросил Миха.

— Что где? — Тинкин рукавом вытер пену с подбородка.

— Ты сказал, Дерих может быть в одном из двух мест. В мастерской или…

— Или где-нибудь еще.

12

— Тинкин, а кто были эти трое? — Миха дернул сквайра за рукав. Отчасти чтобы обратить на себя внимание, отчасти чтобы их не разделила толпа. В этой части города, близкой к Котлу, она была уж очень плотной. — С которыми вы с Даном чуть не подрались.

— О, трое наших друзей. Целая история, малыш, целая история, — Тинкин обернулся. — Любишь истории?

ТИНКИН РИЕЛЬ, СКВАЙР «МОЛОТОБОЙЦА»

— У одного южного лорда, не знаю его имени, служил сержант латников по имени Пагос. Добрый был боец, только очень жестокий. Его боялись и враги, и собственные солдаты. За нечищеную пластину на броне, бывало, ломал виноватому нос, а за грязь на плацу макал головой в нужник.

Так и жил себе Пагос, стращая новобранцев, пока не грянуло в землях лорда восстание. Чего-то не поделил он с крестьянами, те запросились под крылышко к соседу. Сосед прислал на подмогу войска. Заварилась обычная для Юга каша.

Пагос был среди тех, кого отправили усмирять восстание. Проще сказать, топить в крови. В деле утопления Пагос, безусловно, преуспевал в своей пыхтящей броне против крестьян с серпами и косами. Броню латника обычные пули не берут, а силищи в ней, как в двенадцати здоровых мужиках. Вот и бунтуй.

Как-то раз Пагос и солдаты вошли в мятежную деревню, а навстречу им выпустили собак. Говорят, Пагос с товарищами очень смеялись и обещали подвесить собачьи хвосты на шлемы, а жителей деревни на сучья.

Им бы знать, что старейшина деревни был ветеран северных кампаний. Он не понаслышке знал, как поступать с паровоинами и латниками.

Они в деревне сделали чучело латника. Вырубили из древесного ствола и обили железными листами. Между ног чучела подвешивали каждый день кусок сырого мяса и пускали к нему кормиться собак. Собаки быстро привыкли, что еда у железного чурбана болтается возле колен.

Увидев настоящих латников, псы кинулись к ним навстречу. А на спину собакам жители деревни привязали мешки с подрывными зарядами. Запалили фитили и попрятались.

Собака добегала до латника, кидалась ему в ноги. Фитиль догорал. И бух!

Уцелевших, оглушенных и поваленных, добили через щели в броне. Пагоса, которому оторвало ноги повыше колен, посчитали мертвым и просто свалили в канаву.

Там бы ему и сдохнуть.

На его счастье, в деревню как раз зашел на постой отряд наемников. До восстания им не было дела, просто шли мимо. Капитан отправил пару человек порыться в канаве с латниками, вдруг что-то целое приволокут на запчасти для собственной брони.

Приволокли Пагоса. На удивление, был он еще жив и даже стонал.

Капитан посмотрел на него и приказал отдать бывшего сержанта коновалу. А остатки его брони отнести к деревенскому кузнецу. Чтобы выковал из нее две железные ноги.

Пока Пагос лежал в полковом лазарете, капитан навещал его. Они разговаривали. Через месяц капитан приказал принести безногого к нему на носилках.

«Вот, — сказал капитан, — полдюжины одичалых собак, не кормленных три дня. Вот кистень. Вот две железные ноги с ремешками. А вот знак моего лейтенанта».

Сказал и кинул знак лейтенанта в загон с собаками. Вслед за ним кистень.

«Надевай свои новые ноги, — сказал капитан. — И принеси свой знак ко мне, лейтенант».

— И что? — с замиранием, как полагается, сердца спросил Миха.

— Надел. И принес. Так Пагос заработал свое имя — Убийца Собак. Так капитан Мурид Кассар приобрел самого верного из своих лейтенантов.

13

— Про Лютию, Второго Лейтенанта, я знаю совсем мало. Говорят, была дочкой богатого купца. Любила розы, лошадей и своего жениха. Плела косы, вышивала свадебную косынку.

А любимый возьми и посватайся к другой.

Говорят, что Лютия повредилась умом. Пыталась выброситься из окна, не дали. Резала запястья, ее привязывали к кровати. Как отошла, сидела целыми днями в саду, смотрела, как отцветает розовый куст.

В день чужой свадьбы встала, наломала веток с умирающими розами. Переоделась в свадебное платье, пачкая его кровью. Села на коня и поскакала в дом жениха.

Ее пытались остановить, но в этот раз не смогли.

Я слышал, что она убила всех. Изменника, невесту, гостей. Засекла до смерти шипастыми ветками. Ее платье и фата стали совсем красными от крови. С тех пор зовут Лютию — Кровавая Невеста.

— Ой, не верится что-то, — протянул Миха. — Одна — и всех засекла до смерти. На сказку похоже.

— Похоже, — не стал спорить Тинкин. — Так ей и Мурид Кассар сказал, когда встретил Лютию два года спустя. Она странствовала в Серединных Землях, продавая свой меч и хлыст. Их дороги пересеклись недалеко от Самана.

«Твою историю передают из уст в уста, — сказал капитан Железноликих. — Она похожа на сказку, Кровавая Невеста. Я всегда хотел верить в сказки».

«Вот мой лейтенант, Сигур. С ним пять верных людей. Меньше, чем было на той свадьбе, но у них оружие. А вон куст терновника у дороги. Я бы хотел подарить тебе розы, но не знал, что мы встретимся».

«Что тебе нужно?» — спросила Лютия.

«Мне? Мне — ничего. — ответил Мурид. — А вот Си-гуру нужна жена. И ему кажется, что ты подходишь. Сигур в каждой деревне находит себе жену. На один раз». Солдатский гогот. Губы Лютии — как лезвие ножа.

«Возьми ветку терновника и докажи Сигуру, что он ошибается. И мне, что ты будешь лучшим лейтенантом по мою левую руку, чем Сигур».

— Опять, наверное, сказки. Одна безоружная женщина против шестерых солдат.

Тинкин щелкнул языком.

— Какие уж тут сказки, — сказал он. — Все, что было дальше, я видел своими глазами. Я как раз месяц назад прибился к Железноликим, помогать по кухне.

Лютия сбросила оружие в придорожную пыль. Отломила ветку с тернового куста. Подошла к ухмыляющемуся Сигуру, который даже не достал меч или пистоль.

И убила его. А за ним всех пятерых его людей. Быстрее, чем ты загнешь пять пальцев на руке, малыш.

Она швырнула сломанную ветку Кассару. И лейтенантский значок Сигура вслед. Повернулась и вскочила в седло.

«Я не буду служить тебе», — сказала она.

«У тебя нет выбора», — сказал Кассар.

«Кто решает, у кого выбор?» — спросила Лютия.

Кассар выстрелил и убил лошадь под ней. Лютия бросилась на него, зарубила адъютанта.

Я видел, как меч блеснул над головой Кассара. А потом клинок лежал сломанный в пыли, а рядом ползала Лютия, отхаркивая кровью.

«Решает тот, у кого сила… лейтенант», — завершил их спор Кассар. И протянул ей руку, помогая подняться.

14

— А третий, — спросил Миха. — Тот, что с книгой?

— Стеррано. Его так и зовут — Книжник. С ним совсем темная история.

Тогда уже и Дан, и Дерих были в отряде. Дан еще не был лейтенантом, Мурид пока приглядывался к нему и «Молотобойцу».

Капитан затеял искать что-то в горах Хребта, недалеко от побережья. Отряд стоял лагерем в небольшом рыбацком поселке, а Мурид и полдюжины человек каждый День уходили в горы. Возвращались за полночь, все в пыли, испачканные почему-то мелом.

По мелу рыбаки поняли, что ходит Мурид в Белую Пещеру. «Недоброе место, и те, кто в него ходит, тоже люди недобрые», — сказал Муриду старейшина поселка. Он бы нас выгнал, но Мурид платил ему полновесными солами, да и боялись рыбаки Железноликих. Истории про наемников Кассара недаром ходили.

Капитан продолжал навещать Белую Пещеру до самого полнолуния. Все искал.

И, видно, нашел.

В ночь полнолуния не вернулся ни он, ни люди с ним. На следующий день тоже.

Только ближе к вечеру на окраине поселка появился падающий от усталости Мурид. Без лошади и без тех, кто уходил с ним. О них он сразу запретил говорить, даже имена и те не полагалось вспоминать под страхом батога.

С капитаном Кассаром шел человек, назвавшийся нездешним именем. Стеррано.

Неизвестно, кто он и откуда. При каких обстоятельствах они встретились с Кассаром. Почему тот, не раздумывая, дал ему звание лейтенанта и место своего помощника.

Я не видел сам, но слышал, что Стеррано владеет тайными искусствами, недоступными обычным людям. Не магией Камней. Тех, кто носит Камни, Мурид не терпит возле себя. Чем-то другим.

Стеррано никогда не расстается с книгой на железной цепи. В мешочке на поясе он носит несколько кусков мела. Возможно, это мел из Белой Пещеры, которую за лигу обходят все местные жители.

Когда мы уходили, деревня рыбаков полыхала за нашей спиной. Тогда я впервые спросил себя надолго ли я еще останусь с Железноликим.

— А как ты вообще попал к ним? А Дан с Дерихом?

— Не так быстро, малый, — улыбнулся Тинкин. — Ты так сам забудешь, что спрашивал. Мою историю — в другой раз, ничего в ней интересного. Дана с Дерихом Кассар вытащил из заварухи с южанами. Если Дан будет в настроении, он тебе расскажет подробности. За помощь Железноликих они согласились послужить в отряде. На тот момент это казалось честной сделкой, — Тинкин хмыкнул.

— Слушай, а кто такой сам капитан Кассар? И как случилось, что вы ушли из отряда?

— Эй, эй, погоди, — замахал рукой сквайр. — Так я до самого утра рассказывать буду. А мы уже пришли к Друзу.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

15

Друз жил в приземистом бревенчатом домике, смотревшем на городской пустырь. К домику лепился хлипкий сарай, часть пустыря, прилегавшая к сараю, была огорожена досками. Сарай и огороженный кусок пустыря и были «мастерской Друза».

Именно сюда Дан пригнал на постой «Молотобойца», когда они пришли в Паром. Друз оказался его и Дериха старинным знакомцем. По словам Дана, «умельцем каких мало».

Умелец каких мало запомнился Михе похожим на оживший циркуль. Невероятно худой, голенастый, он и двигался, как чертил, — левая нога у него не сгибалась. Говорил Друз мало и все больше жестами-выпадами. «Здесь, — прямая ладонь-дощечка тычет в основание главной трубы «Молотобойца», — делаем отводы».

Не обращая внимания на холод, одевался Друз в синий халат, весь в потеках машинного масла. На голове у него была круглая вязаная шапочка, на вечно синем носу с дрожащей на конце каплей перекосившиеся очки. На руках неизменные кожаные перчатки с крагами.

Именно в таком виде, ничуть не изменившись с их первой встречи, он предстал перед Михой и Тинкином, распахнув для них дощатые ворота мастерской. Поверх халата болталась перевязь с инструментами. В левой руке шкворчала флогистоновая горелка.

— Ага, — сказал Друз и поправил очки на переносице. — Заходите.

Он повернулся и, подволакивая ногу, засеменил к «Молотобойцу», высившемуся посреди двора-мастерской. Со дня их приезда вокруг паровоина выросли строительные леса, он лишился части обшивки, детали его циклопического механизма в художественном беспорядке были раскиданы по земле. Друз с Дерихом явно здесь не скучали.

— Друз никогда не здоровается, — сказал Тинкин. — Эй, Друз, погоди!

Миха вертел головой по сторонам. У Друза ему было интересно все.

В углу двора скучал полуразобранный доспех латника. Судя по налету ржавчины на внутренних поверхностях, разобрал его Друз не сегодня и не вчера. Герб на отвинченном нагруднике был незнакомый — скачущий белый соболь и золотая шишка на черном поле.

Поодаль лежала конструкция, в которой Миха рискнул бы опознать сломанную «воздушную лодку». Лавируя между колоколен и фабричных труб, такие лодки бороздили небеса Валита на виденной им однажды литографии. Непостижимо уму, откуда винтокрылую машину раздобыл Друз. И какой цели служил полусобранный им в корме лодки агрегат, похожий на железного ежа в медной обмотке.

Друз тем временем забрался в люльку и, не обращая внимания на окрики Тинкина, поехал наверх. Он угнездился под мышкой «Молотобойца», откуда сразу же залязгало и посыпались искры.

— Друуууз! — заорал Тинкин, зажав Осу локтем и приложив ладони ко рту. — Друз, где Дерих?! Он нужен срочно!

Лязганье и шипение горелки смолкли. Друз выглянул, молча ткнул ладонью в сторону сарая.

Прижимая шапочку ладонью и увязая в снегу, Тинкин бросился в указанном направлении. Миха шагнул было за ним, но передумал. Смотреть на работу Друза было интересней, да и Дерих, кажется, его недолюбливал.

16

Помедлив секунду, Миха вскарабкался по лесам наверх. От близкого «Молотобойца» пахло смазкой и мокрым железом. Запах становился потихоньку родным.

Скользя руками по мерзлым стропилам и упираясь ногами в броню паровоина, Миха добрался до наплечника. Здесь было предусмотрено место для сквайра, снабженное рукояткой, чтобы держаться, и упором для ног. «Гнездо нашего воробышка», — шутил Дан, имея в виду Тинкина.

Расположившись в «гнезде», особого удобства Миха не ощутил. Страшно подумать, каково приходилось здесь Тинкину, когда «Молотобоец» не стоял на месте, а трясся по ухабам. «Задницу, небось, в кровь собьешь», — пробормотал младший Атмос.

Зато отсюда рукой было подать до Друза. Правда, за вытянутой дланью «Молотобойца» его было не разглядеть, но Миха надеялся, что это не помешает их общению.

— Мастер Друз! — крикнул он.

Бум! Бац! Шшшшшссссч! Лязг!

— Мастер Друз!

Бац! Бемс!

— Мастер!

Бац.

— Мастер Друз!

Возня умолкла. Заскрипела люлька. Друз поднялся на один уровень с Михой, тыльной стороной перчатки отер копоть со лба и щек.

— Мастер Друз, — повторил он. Как распробовал. — Так в Пароме не говорят. Жестянщик говорят. Старьевщик. Мастером Друзу не свезло быть.

— Мой отец, — горло у Михи перехватило, стоило заговорить об Алане. Он откашлялся. — Мой отец говорил… говорит: «Не тот Мастер, у кого на груди цепь. А тот, у кого в груди сердце горит за дело».

Первый раз Миха увидел, как Друз улыбается. Между зубов у него была щербинка.

— Хороший. Отец твой, — сказал он. — Чего звал?

— А что вы тут делаете? Чините «Молотобойца»?

— Чинят, когда сломано, — назидательно сказал Друз.

Он помог Михе спуститься к нему в люльку. Тронул рычаг, опуская ее вниз, к бедру паровоина.

— Хватайся здесь, — Друз указал на незаметный с первого взгляда поручень. — Потом здесь. Лезь назад.

Они перебрались в тыл «Молотобойца», на небольшую площадку, которую обычно занимал Дерих. О ее предназначении Миха смутно догадывался.

Друз окончательно навел ясность.

— Котел, — знаменитый тычок ладонью. — Заслонка. Ведра. Воронка. Сюда заливать, если перегрев.

Про ужасы перегрева Миха был наслышан. В долгом бою Рыцаря подстерегал не только противник, но и опасность свариться заживо внутри собственного паровоина. Чем больше паровоин, тем больше котел, тем больше опасность.

Приспособление в виде саламандры с далеко высунутым языком отмечало нагрев котла. Внутри языка стеклянная трубка с красной жидкостью. Чем горячее котел, тем дальше ползет жидкость. Хорошо, если рыцарь заметит и вовремя спустит пар или остановит котел. Ведь в горячке битвы может быть не до того. И тогда горячка наступит уже не в переносном смысле.

Другая беда, если температура и давление в котле упадут слишком низко. Грозная машина остановится, превратится в мертвого истукана.

— Лопата. Топливо. Подбрасывать, когда котел остывает.

Чтобы беды не случилось, паровоин таскает на спине короб с углем, в котором искрятся драгоценные кристаллы флогистона. Задача механика, дежурящего на тыловой площадке, схватить в нужный момент лопату, открыть заслонку и накормить пылающее нутро машины.

— «Молотобойцев» собирают в Никте, — Друз постучал кулаком по заслонке с гербом портового города. Нутро паровоина ответило гулом. — Котлы у никтийцев никудышные. Греются, не держат пар. Хлам.

— А где хорошие котлы? — спросил Миха.

— В Валите. Хорошие. Но дорогие. Дешевле у нас из серебра отлить.

Из впалой груди Друза вырвалось сипение. Мастер-старьевщик пошутил и смеялся над собственной шуткой.

— Перебрали с Дерихом котел по частям, — сказал он, отсмеявшись. — Вентили новые. Заглушки новые, винтовые. Нагреваться будет в два раза быстрее. Горючки жрать в два раза меньше. А если за эту ручку дернуть… лучше не дергать, конечно.

Ручка из начищенной меди, притулившаяся сбоку от саламандры-термостата, явно была новым приобретением «Молотобойца». Друз не поленился снабдить ее предупреждающей красной биркой.

Михе было страшно интересно, что делает ручка, но Друз уже рассказывал дальше.

— Справа. И слева. Снарядные лебедки. Пушки наверху. Ящики по пять ядер. Лебедки крутить вручную. Перезарядка вручную из кабины. Прошлый век.

Снарядные ящики хранились под площадкой механика. Сейчас место там пустовало.

— Ломал голову долго. Придумал. Лебедки запитал от ножного привода. Поставил ящик, пнул рычаг. Поехало наверх. С перезарядкой труднее. На новых ходоках южан пороховой газ отводится из каморы. Толкает снаряд, досылает в ствол. Здесь нельзя так. Пушки надо менять целиком.

У Михи закружилась голова. Вот как, оказывается все сложно!

— Менять нельзя. Что делать? Обратно придумал. Паром из котла толкать ядра. Сделал отводы из центральной трубы. Выстрел открывает заслонку. Пар в отвод. Ядро в ствол. Заслонка на место. Работает? Работает. Скорострельность в три раза. Тах-тах-тах!

— Как замечательно вы придумываете, — искренне похвалил Миха.

— Это что! — Друз увлекся. — Наверх сейчас поедем. Покажу, что с руками придумал. «Буйволу» ковш можно оторвать.

К сожалению, узнать всю подноготную переделок, коснувшихся «Молотобойца», Михе не довелось.

17

Из сарая появились трое — Тинкин, Дерих и незнакомый Михе здоровяк с обритой головой. Лицо у Дериха, шагавшего впереди, было озабочено до крайности.

— Быстро слезай, малец, — рявкнул он, задирая голову. — Друз, братка, мне сильная нужда отлучиться. Справишься без меня?

Друз молча развел руками. А что делать? Справлюсь.

Миха, надувшись за «мальца», спрыгнул на землю.

— Здравствуйте, — сказал он, глядя поверх макушки Дериха на здоровяка.

Вблизи стало понятно, что лыс тот от природы. Да и не только лыс. На круглом мягком лице не росли ни брови, ни усы с бородой.

«Эге, — подумал младший Атмос. — Не иначе болел детина».

Позже Миха узнает, что болезнь зовется «брадобрей Толоса». И болеют ею преимущественно грабители могил, подвизавшиеся в окрестностях проклятого города.

— Это Миха, наш приятель, — вылез вперед Тинкин. — А это Лат, новый знакомец Дериха.

— Червяком прозывают, — густым голосом сказал Дат, пожимая руку Михи.

Рука у Лата оказалась не просто холодная. Ледяная. Миха поспешил натянуть варежку, сжал несколько раз окоченевшие пальцы.

На толстых пальцах Лата он успел заметить синие каторжные метки. Интересно, что за дела у него с Дерихом?

— Кончайте болтовню, — пробурчал недовольный карлик. — Развели тут поклоны с рукопожатиями. Мы, в общем, с тобой, Лат, договорились?

— А как же. Все на мази.

— Тогда прощаемся.

К счастью, снова ручковаться с Латом не пришлось. Кивнув всем, он натянул на голову капюшон и, ссутулившись, потопал прочь.

— Тинкин, ты остаешься с Друзом, — распорядился Дерих. — Следи, чтобы с ним и с паровоином все было в порядке. Если что, не геройствуй, зови стражу. В Пароме Железноликие нарываться не станут. Здесь они не в силе.

— Понятно, — кивнул сквайр. — Следить. Не геройствовать, звать стражу.

— Не пить.

— Что? Плохо слышу.

— Я тебе дам «плохо слышу».

Одним плавным движением, чуть коснувшись земли посохом, Тинкин взлетел на перекладину лесов. Показал оттуда Дериху неприличный жест.

За спиной Миха услышал скрипение. Друз снова смеялся.

18

ДЕРИХ, МЕХАНИК «МОЛОТОБОЙЦА»

— Ты доверяешь этому Лату? — спросил Дан.

Дерих оторвался от излюбленного занятия — перебора и смазки своих пистолей. Поднял глаза на Дана.

— Ты же знаешь, — ответил он. — Я доверяю только тебе. И только когда ты спишь.

Дан усмехнулся.

— Но Лат может оказаться полезен, — завершил мысль Дерих.

— Он бывал в Толосе?

— Если верить его словам, его повязала Пепельная Стража. Прямо в могильниках, за черными вешками.

— Из казематов Пепельных дорога одна — в Кагалым.

Не глядя на разложенные детали, Дерих принялся собирать первый пистоль. Его пальцы сновали туда-сюда, как поршни отлаженного станка.

— Я видел его наколки, и я ему верю. Он ходил по этапу. Он был в Кагалыме. Ты же знаешь, я умею читать каторжную масть. Мне мякину не подсунешь. Ему били на запястьях двух волков, черного и белого. Это Кагалымская мета.

— Избавь меня от подробностей, — отмахнулся Дан. — Я одного не пойму: если он ссыльный, что делает в Пароме? Откинулся — прямая дорога на юг, здоровье поправлять. Беглый тоже бы не задержался. Здесь рука Самана, скрутят — и куковать в Остроги. Или обратно в леса, уже с клеймом и без ноздрей.

Рукоятка со щелчком стала на место. Дерих взялся за второй пистоль.

— Говорит, бежал. Был бунт, на каторжан спустили Стрельцов и Следопытов. Он прикинулся мертвым, а потом ушел тайгой.

— Ушел, говорит. Много в последнее время развелось ходоков по тайге.

Дерих быстро оглянулся, не стоит ли кто у входа в трапезную. Нет, Миха с дедом Ойоном давно спали наверху.

— Ты про наших новых друзей?

— Про них.

Дерих похмыкал.

— Вот тоже, — сказал он. — Условились им не доверять. А ты мальчишку присылаешь к Друзу. С Тинкиным. Это, считай, одного, без присмотра.

Дан опустил глаза, разглядывая собственные огромные кулаки.

— Мальчишка в порядке, — наконец выговорил он.

Дерих закончил со вторым пистолем. Теперь он бережно натирал ветошью гравировку на стволах и серебряные щечки.

— Да ну? — не поверил он. — Так уж и в порядке?

Братья встретились глазами.

— Во всяком случае, он не подменыш. Не корп-дериах. Я испытал его сегодня «саллаховым зраком».

Дерих перевел взгляд на дырявый камень, который Дан носил на груди.

— Значит, «зрак» не всесилен.

— Как и «соляная тропа», и «спящий огонь», и «чистая вода». И все шесть Истинных Путей, которыми ты пытался опознать в нем «подменного человека». Жизнь в Бродячем Цирке тебя многому научила, не спорю. Но она превратилась в занозу, которая не дает тебе спокойно пройти мимо обычной случайности. Мальчишка из Россыпи путешествует вместе со старым тангу. Им, как и нам, нужно в Паром, а потом на юг. К чему твои подозрения?

— Ох, не скажи, братец, — покачал головой Дерих. — Как говорил старик Кордель: «Есть многое на свете, друг мой, что и не снилось нашей мудрости». Я видел умертвий южных болот. Я видел сохраняющий от пуль Танец Пищальников, которому обучены островные скитальцы. И «подменных людей» я видел немало, особенно во владениях северных колдунов.

Он задумчиво заглянул в ствол пистоля.

— А вот чего я не видел, так это старика-тангу с повадками записного шамана, путешествующего в компании паренька с саманским выговором. Чем поверить в случайность их встречи с нами, я поверю лучше в Море-владельцев или в Заоблачный Иридан.

Дан протянул руку и потрепал брата по плечу.

— Поверь лучше в сокровищницу Озерного Короля и в то, что твой Лат-Червяк поможет нам ее найти.

— А вот для этого… — Дерих со щелчком взвел и спустил курки. — Для этого, милый братец, ты с «Молотобойцем» должен не подвести нас на Турнире.

 

Глава II Песня небес

июнь 400 года от Коронации

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

1

Проснувшись, барон не сразу понял, где находится. В полумраке терялись очертания незнакомой комнаты с высоким потолком. За стрельчатым окном рыдала хмурая туча, поранившись об острый горный пик.

Гнездо Восхода. Дождь выстукивает быструю дробь по стеклу.

Нет, это барабанят в дверь.

— Милорд, — голос хозяина, Таиза Фалина. — Милорд, просыпайтесь! Нам пора в путь!

Застегивая на ходу кирасу и оправляя мундир, барон Белин спешил за хозяином Гнезда. Успеть за лордом Фалином было непросто, он не шел, летел. Рыцарский атвар черным крылом реял за спиной.

Якош Белин с ходу угадал, куда следует князь. В скале под замком Фалинов была высечена огромная каверна, служившая хранилищем и посадочной площадкой авионов. Средоточие силы Гнезда Восхода.

Их путь лежал туда. Коридоры, переходы, лестницы. Из бокового прохода вышел Анже Савина, ухмыльнулся, отдал честь вскинутой рукой. За его плечом алой тенью маячил дворецкий-островитянин.

— Доброе утро, Таиз, Якош. Как спалось, барон?

— Прекрасно, благодарю. К чему такая спешка?

Каблуки Савина звонко цокали по древним камням.

— Таиз разве не объяснил? Мы должны успеть на место до восхода солнца. Иначе затею придется отложить на день. В нашем положении даже один день — это слишком много.

Барон несколько раз ущипнул себя за кончик уса.

— Все же я был бы благодарен за более подробное объяснение, — сказал он.

— Барон, барон, — Анже Савина легонько похлопал его по спине. — Прояви терпение. Разве оно не относится к твоим фамильным добродетелям?

Якош Белин тихо вздохнул и промолчал.

2

Утомительно долгая винтовая лестница. Через каждые двадцать пять ступеней квадратная площадка. На площадке страж в кольчуге, шлеме с клювастым забралом-полумаской, с круглым щитом и ятаганом. Князь Фалин на ходу обменивается со стражами молчаливыми кивками.

Десять стражей. Двести пятьдесят ступеней. Длинный узкий коридор, берущий начало от подножия лестницы. В конце два стража, уже не с ятаганами, с пищалями наперевес. При виде приближающихся лордов берут на караул.

Навстречу Таизу, Анже и Якошу распахиваются обитые железными полосами двери. Они шагают вперёд в пещеру под замком Восхода.

Эроны, хозяева небес, любили простор. Наследовавшие им Лорды Сапфира не уступали эронам в стремлении раздвинуть стены своих обителей как можно дальше. Князьями гор руководила не только привычка, но и необходимость.

Грозные авионы, машины, на которых Рыцари Небес покоряют ветра, требуют немало места для взлета и посадки. Одна только флаг-машина лорда Фалина занимала места, как дюжина рыцарских баталий, построенных боевым порядком. А кроме нее в пещере гнездились десятки авионов, иные лишь немногим меньше.

Барон Белин смотрит вверх, силясь определить расстояние до потолка. Вертит головой по сторонам. Не будь за его спиной трех Огранок, он был бы подавлен своим ничтожеством. Крохотное насекомое в обители железных птиц.

— Друзья, — Таиз Фалин обернулся к ним. — Идите все время за мной, держитесь белой линии, нарисованной на полу.

— Не беспокойся, брат, — сказал Савина. — Я присмотрю за бароном.

— Вперед, милорды!

Теперь они почти бежали. Суетившиеся вокруг авионов люди провожали их любопытными взглядами. Кто-то пытался окликнуть князя, но тот нетерпеливо отмахивался рукой: потом, потом.

Против ожиданий Белина они направлялись не к флаг-авиону. Одно из ответвлений белой линии увело их в сторону, к малым машинам. Впереди показалась плотная группа воинов в незнакомых барону доспехах.

Высокие круглые шлемы с частой решеткой, закрывающей лицо. Массивные цельнокованые панцири, украшенные узором. Наплечники, налокотники и поножи в виде птичьих крыльев. Мечи с очень толстым, ребристым по краям лезвием. Вдоль лезвия узоры, повторяющие вязь на панцирях.

Узоры на мечах и доспехах светились дрожащим голубым светом. Воздух вокруг воинов потрескивал и пах грозой.

Среди них один выделялся громадным ростом и богатой отделкой доспеха. Его нагрудник и шлем были усыпаны крупными сапфирами, рукоять меча сверкала золотом. На плечах лежал крылатый атвар, такой же, как у князя Фалина.

При виде князя высокий воин снял шлем, утвердив его на сгибе руки. Он был брит наголо, лицо его, напротив, заросло буйной черной бородой. Под левым глазом залегал глубокий шрам. Острые звериные уши жались к черепу.

Бородач улыбнулся, открывая ровные белые зубы. Они обнялись с князем.

— Милорды, позвольте представить: Ренад Гаири, старший сын князя Баро Гаири из Гнезда Грозы. Ренад, это мой брат Анже Савина, лорд Оправы Рубина. С ним наш друг и союзник барон Якош Белин из Оправы Алмаза.

— Рад знакомству, — Ренад пожал руки Анже и Якошу.

Голос у него оказался приятный и мелодичный, с хрипотцой. В рукопожатии чувствовалась буйная сила. Барон Белин заподозрил, что среди предков Ренада, как и у Таиза Фалина, нашлось место северным горцам. Уж очень разбойный вид был у наследника Гнезда Грозы.

— Ренад и его воины прибыли, чтобы сопровождать нас. Он один из немногих, кому мы можем всецело доверять.

— Я скала, — лорд Гаири усмехнулся, чиркнул ладонью по горлу. — Могила.

Таиз похлопал Ренада по нагруднику.

— А теперь разрешите познакомить вас с нашим пилотом, — сказал он.

3

Черное узкое платье, перепоясанное кушаком. Акмали, традиционный головной убор женщин Оправы Сапфира, — платок, покрывающий волосы, и прозрачная вуаль, удерживаемые тонким кольцом. Сапоги из мягкой кожи.

Лорд Белин никогда не узнал бы ее, если бы не походка. Невесомый шаг ночной танцовщицы, избравшей для своих упражнений гребень стены. Она касалась земли легче, чем крыло бабочки касается цветка. Ее небольшое крепкое тело жило в поразительном согласии с миром, двигаясь в неслышном прочим ритме небесной музыки.

Сердце лорда Алмаза, много лет сохранявшее неизменный пульс, подпрыгнуло и зачастило. По мере того как его ночной сон обретал плоть и кровь, приближаясь к нему и его спутникам, Якош Белин все слабее чувствовал связь с Камнем, вросшим в его грудину. Он был просто человеком из горячей плоти и крови. Здесь и сейчас, перед лицом женщины, рожденной из первой росы, выпавшей на склоны вечных гор.

— Гуинре — барон Якош Белин, лорд Оправы Алмаза, наш гость. Лорд Белин — княгиня Гуинре Свед из Гнезда Дождя. Моя невеста.

— Княгиня… — барон осекся, начал заново: — Княгиня, это честь для меня.

Путешествуя по Акмеону, можно увидеть немало способов, какими мужчины и женщины высоких сословий приветствуют друг друга.

Мужчины и женщины Оправ обмениваются поклонами. Схожим образом принято поступать в Белостенном Самане. В последнее время там, согласно моде, мужчины добавляют взмах широкополой шляпой, а женщины делают книксен, подбирая широкие юбки.

В церемонном Валите Звенящем женщина протягивает руку для поцелуя. Для этой цели на ее перчатке предусмотрен особый вырез.

В столице, Озерном Хамоне, цветет легкость нравов. Нередко можно увидеть высокородных сударей и сударынь, обменивающихся двукратным поцелуем в щеку.

Якош Белин не особо одобрял манеры, принятые в подражание Россыпи. Сдержанность родной Оправы была ему по нраву.

Он не был готов к тому, что произошло.

Княгиня Гуинре не стала кланяться ему или приседать, как кружевные дивы Самана. Она протянула барону руку, но не для поцелуя.

Для рукопожатия.

Тонкие пальцы Неукротимой княгини были сильны. Ладонь тверда.

— Честь и для меня, барон, — сказала Гуинре. — Слава и блеск вашей Оправы достигли и наших гор. Мы все испытываем радость от того, что вы присоединились к нашему союзу.

— Радость, да, — барон откашлялся. — Радость я разделяю всецело.

Их ладони расстались. Якош Белин вздрогнул, ему показалось, что его ужалила синяя искра. Верно, давала знать близость воинов Грозы с их гудящими мечами.

— Не будем более мешкать, — сказала Гуинре. — На дорогу у нас осталось меньше часа времени.

— По машинам! — крикнул князь Фалин. — Торопитесь!

4

Авион княгини Гуинре звался «Стрела». Он и был похож на стрелу — длинный тонкий корпус с железным хвостовым оперением и пара коротких треугольных крыльев, вырастающих из кабины. Два винта, приводившие авион в движение, расположились в широких бондах по сторонам хвоста.

Сама кабина-наконечник, к радости пребывавшего в ней Белина, была остеклена сверху и снизу, что позволяло любоваться дивными картинами Хребта. К великой же печали Якоша строители авиона не рассчитывали, что кроме пилота и штурмана в кабине столпятся еще трое Рослых мужчин: сам барон, Анже Савина и Таиз Фалин.

Перед посадкой на «Стрелу» Таиз предупредил, что в кабине следует вести себя как можно незаметней. Любой пилот не терпит, когда его отвлекают в небе. Гуинре же славилась тем, что могла и штурмана ссадить на землю за лишнее слово.

Может, поэтому за все время полета штурман — хрупкая девушка со строгим лицом — не издала ни звука. Она общалась с Гуинре на языке рычагов с набалдашниками в виде голов птиц и зверей.

Сама княгиня сказала ровно две фразы с момента, как села в кресло пилота.

«Взлетаем, держитесь». И «Заняли высоту», когда под «Стрелой» развернулась величественная панорама Хребта и окрестностей.

Якош Белин заставил себя отвести взгляд от тонкой с выступающими позвонками шеи Гуинре и сосредоточиться на том, что говорил князь Фалин.

ТАИЗ ФАЛИН, ЛОРД САПФИРОВОЙ ОПРАВЫ

— Мы приближаемся к Матери Ветров, — негромко сказал князь.

— Согласно «Запискам» Руста, а также Кадастру Хамона — высочайшей вершине континента, — добавил Савина. — Более чем в три раза выше Пика Вериди, в два с половиной раза выше Отца-Древа.

— Длительное общение моего дорогого брата с саманцами оставило на нем неизгладимый след, — улыбнулся Таиз. — В своей любви к точным цифрам он напоминает мне убеленного сединами Мастера. Мы же, скромные поэты, в таких случаях прибегаем к сочинениям славных предков. Вот что говорил о Матери Ветров Лако Пашихи из Гнезда Радуги.

Закрыв глаза, Таиз Фалин стал декламировать наизусть. Перед ними же из предрассветной дымки выплывала гора гор.

Рядом с ней прочие вершины Хребта казались не более чем кротовыми холмиками. Любые мысли о вечности становились легковесными и сиюминутными. Ее голубые склоны помнили времена сотворения мира и первозданного буйства стихий.

Мать Ветров. Первое пристанище эронов в нашем мире.

«Когда крылатые эроны и их ночные братья, флогероны, бежали из своего древнего узилища — Иридана, Небесного Города, они ступили на вершину Матери Ветров. Туда, где среди вечных льдов берет свое начало река Этаири — Суровая Дочь».

«Девять уступов на склонах Матери зовутся Ступенями Первых. Этаири спадает со Ступени на Ступень грохочущим водопадом. Дробит гранит в пыль, расширяя и углубляя свое русло. Так она достигает подножия горы и устремляется на север бурлящим потоком, который не доводилось пересекать ни человеку, ни зверю».

«Ее путь пролегает через Ущелье Ропота, меж двух Привратников, остроконечных скал, по которым с древних времен проходит граница владений Князей Хребта. Ни на лодке, ни любым другим способом нельзя подняться по бурному течению Этаири и миновать сторожевые скалы. Лишь хозяева гор на своих летающих машинах могут вознести гостя к поднебесным дворцам. Только им дано взирать свысока на неистовство Суровой Дочери».

«Только Людям Сапфира принадлежат горы, завещанные эронами. Только им ведомы тайны Ушедшего Народа».

— Если вы посмотрите под ноги, — сказал Таиз, — вы увидите воды Суровой Дочери. Мы заходим к горе с северной стороны и пролетаем над Ущельем Ропота.

Белин и Савина опустили головы. Далеко внизу под застекленным полом кабины бурлила, кидалась на скалы Этаири. Лохматые буруны отмечали многочисленные пороги. Хрупкая тень «Стрелы» неслась наперекор бешеному течению, следом спешил темный треугольник — авион Ренада.

— Сладкоречивый Лако Пашихи говорил правду. За всю историю Хребта ни друг, ни враг не одолел, не взнуздал Суровую Дочь. Столетиями она надежно хранила тайну Хрустальной Розы.

Барон Белин поднял взгляд. Мать Небес нависала над авионом. Прямо по курсу водопад рушился на исполинский уступ и, пенясь, соскальзывал с него на следующую Ступень.

— Если мы не отвернем сейчас, — сказал барон, — то врежемся в гору.

— Спокойствие, милорд. Положитесь на нашего пилота.

Взгляд Гуинре был прикован к двум приборам. «Живой карте» — прозрачной полусфере, внутри которой колдовская игра света создавала точную копию местности с высоты птичьего полета вместе с движущейся фигуркой авиона. И высотомеру — длинной стеклянной трубке, внутри которой поднималась и опускалась голубая жидкость.

Княгиня толкнула от себя рычаги, и нос «Стрелы» опустился вниз. Уровень жидкости в трубке начал понижаться. Гуинре обменялась коротким взглядом со штурманом, та ответила ей кивком.

Не отрывая взгляда от высотомера, княгиня Свед прибавила скорость. Потянула рычаги на себя, выравнивая машину. Сколько хватал глаз, перед авионом теперь простиралась стена воды.

«Стрела» направлялась прямо в водопад.

Таиз Фалин, молчаливый и серьезный, подошел к княгине и стал с ней рядом. Гуинре сняла перчатку и, не оборачиваясь, подала ему левую руку. Их пальцы встретились, переплелись.

Правую руку Гуинре положила на рычаг в центре панели. Дернула его вниз.

Гулко вздохнув напоследок, моторы «Стрелы» остановились. Стих шум хвостовых винтов. Единственным звуком в кабине стало взволнованное дыхание людей. Мгновение спустя оно утонуло в реве и грохоте приближающегося водопада.

Князь Фалин и княгиня Свед закрыли глаза.

Когда до удара оставались считаные мгновения и брызги воды растянулись в линии по стеклам, их тела окутались голубым сиянием. Оно стало ярче, заполнило кабину.

Анже Савина и барон Белин почувствовали, как их ноги отрываются от пола. Жидкость в трубке высотомера превратилась в пузырь и поплыла вверх.

Сияние, исходящее от Небесных Князей, пульсировало вровень с биением их сердец.

Неподвластная более тяжести и гнету «Стрела» вошла в водопад.

И пронзила его насквозь.

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

5

Они оказались в тайном месте, заповедной части Ущелья Ропота. Ни на одной из известных лорду Белину карт не была обозначена долина, укрывшаяся за водопадом.

Рев Суровой Дочери, давший имя ущелью, здесь стихал, терялся между островерхих скал. Когда моторы авионов остановились, барону показалось на секунду, что он оглох.

Ни зверь, ни птица, ни человек не смели нарушить тишину тайной долины.

Тишину, исполненную благоговения перед величием былых хозяев гор.

Якош Белин запрокинул голову. Левой рукой он бездумно теребил свой ус.

Он был поражен. Сметен. Раздавлен.

Ничего подобного ему не доводилось видеть за сорок с лишним лет жизни.

Если на взлетной площадке Гнезда Восхода он ощутил себя муравьем, то сейчас он превратился в песчинку.

— Первый раз я оказался здесь еще ребенком, — сказал Таиз Фалин. — Можете себе представить мои чувства.

— Что это? — спросил Лорд Алмаза.

— Небесный Страж Акмеона, мой лорд. Наша надежда в грядущей войне с Врагом.

Его тело, крылатое тело воина-эрона, достигавшее не меньше тысячи локтей в высоту, было отлито из сверкающего металла. Если бы солнце к тому моменту взошло над вершинами гор, блеск зеркальной брони мог бы выжечь глаза.

Но даже теперь долгий взгляд на Стража причинял боль.

Он был облачен по образцу эронов с фрески Рамока в пластинчатую юбку, нагрудник и шлем-маску. Клюв был сомкнут, глаза в прорезях маски смотрели в вечность. Крылья сложены за спиной.

Правая рука Стража лежала на рукояти ятагана, подвешенного к поясу. Левая была вытянута вперед и развернута ладонью вверх.

На этой ладони размером с гостиную замка Савина лежал матовый хрустальный шар.

— Я знаю, — сказал князь Фалин. — Штука на ладони Стража не похожа на розу. Но я думаю, мы простим нашим предкам склонность к поэтическим преувеличениям. Тем более, как настоящая роза, этот шар раскроется с восходом солнца.

— Поразительно.

— О, сущая мелочь по сравнению с тем, что случится после. Однако чтобы насладиться зрелищем, нам придется за несколько минут подняться к Хрустальной Розе.

— Боюсь, — сказал лорд Белин, — такой подъем по силам разве что вашим авионам. Но я сомневаюсь, что даже на столь гигантской ладони найдется место для посадки.

— О, вы почти угадали, барон. Почти. Не будем терять времени. Ренад!

Люди Ренада Гаири не теряли времени и без оклика князя. Из своего авиона они выгрузили и разложили на камнях конструкции из черной блестящей ткани и металлических трубок. Под присмотром молчаливого штурмана Гуинре они собирали разрозненные части в единое целое.

За спиной барона раздался скрежет. Повернувшись, он увидел, что задние опоры «Стрелы» раздвигаются, задирая хвост авиона вверх. Из корпуса на равном друг от друга расстоянии выдвинулись в обе стороны металлические дуги числом шесть штук — по три с каждой стороны. Одновременно листы обшивки разъехались в стороны по всей длине «древка» «Стрелы».

Внутри оказался желоб в две трети корпуса длиной. В конце желоба, возле хвоста, стояли вроде как салазки — металлическая рама в человеческий рост на полозьях. Через весь желоб к салазкам тянулся основательной толщины трос, намотанный с другой стороны на железную лебедку.

Пока барон силился понять назначение мудреной конструкции, из кабины «Стрелы» выпрыгнула Гуинре. Махнула рукой людям Ренада.

Двое воинов, по случаю снявших грозовые доспехи, полезли с двух сторон на корпус «Стрелы». Они цепляли к концам выдвижных дуг тросы, пропуская их через блоки на концах дуг. Трос оказывался натянут на дугу, как тетива на лук, а вся конструкция с надетыми тросами стала походить на гигантскую баллисту.

Якош Белин не успел пуститься в догадки, чем «баллиста» будет стрелять. Ответ появился у него на глазах.

Люди Ренада под руководством штурмана закончили сборку. То, что у них получилось, напоминало два княжеских атвара. Каркасы в рост человека из переплетенных металлических трубочек, обтянутые гладкой тканью.

К одному «атвару» подошла Гуинре, ко второму князь Фалин. Одновременно они принялись с помощью воинов Грозы надевать их на себя. Металлические трубки пристегивались ремнями к локтям и предплечьям.

— Барон, — сказал Таиз Фалин. — Я прошу вас довериться мне и снять вашу кирасу и пояс. Даже с поддержкой Камня подъемная сила «крыла» не беспредельна. А Гуинре предстоит вместе с вами совершить очень точную посадку.

«Гуинре?»

Оказывается, даже Лорд Алмаза может не совладать со своим лицом.

— Да, княгиня Свед понесет вас. Анже весит меньше, да и у Гуинре гораздо больше опыта с «крылом». Это компенсирует то, что вам не приходилось еще подниматься в воздух.

— Надеюсь, у вас нет возражений, барон? — спросила Гуинре.

— Нет, что вы, — сердце барона все никак не хотело биться в лад с его родовым Алмазом. — Почту за честь.

Люди Ренада завели тросы-тетивы за салазки, закрепили на особом крюке. С помощью лебедки оттянули салазки к началу желоба, натянув все три тетивы. Вставили костыль, не дающий салазкам свободу.

Все было готово к пуску.

Княгиня Свед стала за спиной барона. Их скрепили ремнями.

Спиной Якош Белин чувствовал тепло тела Гуинре.

— Доверьтесь мне, барон, — тихо сказала княгиня.

«Умоляю, зовите меня Якош», — хотел сказать лорд Белин, но спохватился. Они знакомы всего час. Княгиня может счесть его бесцеремонным степным чурбаном.

— Вверяю вам всего себя, — сказал он.

Им помогли лечь на железные салазки. С гортанным вскриком сам Ренад Гаири выбил костыль. Распрямившиеся дуги рванули тетивы, посылая салазки к стопору в конце желоба.

Удивительный человеко-снаряд — княгиня Свед и барон Белин — отправился в полет к ладони Небесного Стража.

Первые лучи восходящего солнца осыпали вершины Хребта золотой пылью.

6

Сам полет оказался на удивление краток. Запомнилось ощущение близости Гуинре, блаженный миг невесомого скольжения, когда княгиня распахнула трубчатые крылья. Коловращение земли и небес перед самой посадкой на ладонь гиганта.

Озаренные голубым сиянием Камня Гуинре, они опустились возле хрустального шара. Хрустальной Розы, как звал его Таиз.

— Сначала отстегнитесь сами, барон. Потом поможете мне, — мягко командовала Гуинре. — Торопитесь, умоляю вас.

Путаясь в ремнях и пряжках, Якош Белин спешил, как мог. В голову лезли непристойные и неуместные воспоминания о пережитых в юности приключениях. Возня на сеновале с пухлой селянкой и суровый наставник, рыскающий по окрестностям с колотушкой. Узлы и шнурки на неподатливом лифе, проворные пальцы молодухи, берущие приступом застежки ременной перевязи.

Видно, вконец переполненный новыми впечатлениями разум искал спасения в простых и привычных картинах. Ласкающие глаз квадраты табачных полей, степенный мерин по прозвищу Крепыш, башни родного замка на горизонте. Где это все теперь?

Полет с крылатой княгиней. Железная ладонь Небесного Стража. Неведомая пока, но заранее пугающая правда о Песне Небес, скрытая внутри хрустального шара.

— Чует сердце, лучше я бы дал себя прирезать тому юнцу с байонетом, — пробормотал под нос Якош Белин.

— Простите, барон?

— Я говорю, княгиня, что остался последний ремешок. И мы с вами на свободе.

Едва отстегнутое «крыло» Гуинре было сброшено, как со стремительно голубеющих небес опустились князь Фалин с герцогом Савина.

— Вовремя, — сказал князь, отстегивая крепления «крыла».

И точно — вовремя. Солнце поднялось над вершинами гор, и Хрустальная Роза запела.

Матовый хрусталь издавал тончайший звук, какой можно услышать, обводя влажным пальцем край бокала. Только во много раз сильнее. Чем выше восходило солнце, наполняя шар эронов своим блеском, тем громче звучала песня Розы.

Якош Белин почувствовал, как болью прихватывает зубы. Анже Савина наморщился, но показал знаками: все, дескать, в порядке.

На поверхности шара появились тончайшие темные линии. Минуло мгновение, и шар раскрылся вдоль линий, сам себе огромный бутон.

«Вот откуда название — Хрустальная Роза», — подумал лорд Белин.

«Лепестки» Розы расходились все шире, открывая внутренности шара. Одновременно стихал звон.

Герцог Савина подошел к Белину.

— Сейчас начнется представление, — тихо сказал он.

Таиз Фалин взял за руку Гуинре, свободной рукой поманил Белина и Савина внутрь шара.

— Пойдемте, милорды. Роза открывается ненадолго.

7

Раскрывшиеся лепестки обрамляли круглую площадку, на которой они с трудом поместились вчетвером. Лорд Белин обнаружил себя стоящим впереди, его спутники столпились у него за спиной.

Перед ним из хрустального пола вздымалась дымчатая друза высотой приблизительно барону по грудь и толщиной в два обхвата. Верхняя часть друзы была гладко срезана под наклоном. В центре среза расположилось овальное углубление размером немногим больше человеческой головы. Прямо под углублением помещалась узкая щель длиной в ладонь.

— Каждый лорд Сапфира хотя бы раз в жизни входил в Хрустальную Розу, — сказал Таиз Фалин.

Якош обернулся к нему. Таиз расстегивал черный с серебряным шитьем мундир. Показались выпирающие ключицы, широкая костистая грудь, покрытая черными густыми волосами. Засиял вросший в плоть князя Сердечный Камень — сапфир размером с кулак.

— Кроме князей Хребта чести узнать древнюю тайну удостоились немногие люди. Среди них герцог Савина. И вы, барон.

Барон наклонил голову, щелкнул каблуками. Таиз расстегнул пуговицы до середины груди, снял через голову серебряную цепочку, на которой висела тонкая прямоугольная пластинка с прорезями. Протянул цепочку Белину.

Принимая цепочку, барон обратил внимание на другое необычное украшение, носимое князем. Кожаный шнурок, продетый через отверстие в круглом камне. Вокруг отверстия насечка, изображающая веки и ресницы.

Таиз Фалин поймал взгляд князя, быстро запахнул мундир.

— Подарок матери, — сказал он в смущении.

— Не будем отвлекаться, — вмешалась Гуинре. — Вещь, подобную той, что вы держите в руках, барон, хранит в своем Гнезде каждый благородный род Хребта.

Якош опустил взгляд на пластинку. Металл, из которого она была сделана, сразу напомнил ему изделия эронов — тонкие, легкие, необычайно прочные. Пластинка была прорезана насквозь угловатыми знаками, складывающимися в неведомые письмена.

— Это Ключ, барон, — сказала Неукротимая княгиня. — Ключ к Песне Небес.

Якош Белин обернулся к хрустальной друзе. Посмотрел на пластинку у себя в руках. Перевел взгляд на щель под углублением в срезанной верхушке друзы.

— Вы правы, милорд, — снова подал голос Таиз. — Перед вами скважина для Ключа. Действуйте.

Осторожно сжав пластинку двумя руками, барон Алмазной Оправы погрузил Ключ в отверстие на друзе. Пластинка вошла на всю длину и со щелчком остановилась.

Без единого звука хрустальные лепестки Розы поднялись и сошлись над головой барона, не оставив ни малейшей щели.

Наступила невозможная, совершенная тишина, какая бывает, должно быть, в сердце самого яростного из ураганов.

Потом была вспышка ярче тысячи солнц.

Потом пустота.

8

В серой пустоте и безмолвии раздался голос. Он был тих, в нем слышалась усталость и даже покорность судьбе. Но вместе с тем в нем звенели нотки силы и власти. То был голос, который слушают, которым взывают. Он мог журчать горным ручьем, мог рычать снежным барсом.

Он мог рассказать историю, которая запомнится навсегда.

— Меня зовут Серо Фалин. Я был воином и поэтом. Ныне мой дух странствует вместе с ветрами, а мое окаменевшее тело стоит на вершине Гнезда Восхода. Я обращаюсь к тебе из глубины веков, потому что верю — ты тот, кто может понять меня. Ты сможешь закончить дело, начатое задолго до твоего рождения.

Из серой пустоты проступили очертания внутренностей Хрустальной Розы. Но барон не видел ни своих спутников, ни своего собственного тела. Незримый, бесплотный, он будто бы грезил наяву.

На площадке перед друзой стоял высокий худощавый человек, одетый в доспехи. Они походили на броню эронов и сделаны были из голубого небесного металла. На плечах незнакомца лежал черный атвар, местами обожженный давним огнем. Его грудь украшал золотой грифон, закогтивший гору.

Крылатый шлем Небесного Всадника человек держал в левой руке. Он был немолод, черные волосы и борода серебрились сединой. Горбатый нос и сверкающие голубые глаза напоминали Таиза Фалина.

Точнее, князь напоминал незнакомца, явленного видением Хрустальной Розы. Незнакомца, в котором Якош Белин был готов признать легендарного Серо, основателя рода Фалинов.

Правая рука незнакомца лежала на рукояти меча с огромным сапфиром в навершии. Меч по самую крестовину уходил в хрустальную друзу, в щель, предназначенную для Ключа.

Друза светилась глубоким синим светом, отражавшимся в стенах шара. Незнакомец смотрел прямо на лорда Белина, словно видел его через пропасть столетий.

Он говорил с ним, а на его орлином лице усталость боролась с надеждой.

КНЯЗЬ СЕРО ФАЛИН, ЛОРД ГНЕЗДА ВОСХОДА, ПОБЕДИТЕЛЬ ЭРВИДОРОВ

9

— История, которую я хочу тебе поведать, начинается задолго до твоего и даже моего рождения, — сказал Серо Фалин.

Он снял руку с меча и повел ею перед собой. Стены шара просветлели, обрели прозрачность.

Удивительно, за ними не было гор Хребта и сверкающего Стража. Хрустальный шар висел высоко над водами океана.

Не просто висел — стремительно мчался на закат. Под ногами Серо Фалина проносились безжизненные клочки суши.

— Мы оставили Акмеон и направляемся на запад. В твое и мое время здесь лежат сотни островов-феймов, известных как Осколки. Но триста лет назад дела обстояли иначе.

Стены шара вспыхнули, стали матовыми на мгновение и вновь дали свободу взору.

Вместо свинцового океана и скалистых островов под Хрустальной Розой раскинулся неведомый материк.

— Местные жители звали эту землю Тарт, — сказал Серо Фалин.

Хрустальный шар стремительно снижался. Якош Белин мог разглядеть побережье, вдоль которого были выстроены удивительные здания из стекла и металла. Огромным колесом, приводимым в движение волнами, они напоминали мельницы, но вряд ли их назначением было молоть зерно. Крыши зданий топорщились шеренгами длинных кристаллов, налитых голубым светом. Между кристаллами змеились молнии.

Еще он видел гигантские волнорезы, уходящие далеко в океан. К ним были пришвартованы десятки кораблей, похожих на ткацкие веретена.

Шар опустился совсем низко к волнорезу, и Белин увидел, что металлические борта кораблей поросли мхом и ракушками, а на палубах нет ни единой живой души. Не один год простояли они здесь, покачиваясь на волнах.

— Себя они называли Тарту.

Шар метнулся вдоль берега, промчался над дорогой — чужой, непонятной, мощенной не камнем, но будто залитой янтарем — и оказался в городе.

Город, как и все здесь, ничуть не походил на города Акмеона. Редкие стеклянные здания возносились высоко над землей на тонких опорах. Между ними неторопливо плыли тонкие металлические диски, на которых по одному, двое, трое перемещались местные жители.

Тарту.

— Это был древний, мудрый народ. Преуспевший в познании мира и собственной природы. Проникший разумом во многие загадки мироздания. И очень, очень усталый.

Хрустальная Роза теперь плыла вплотную с одним из дисков. Лорд Белин мог разглядеть загадочных Тарту.

Ему доводилось слышать это имя из древних сказок и легенд. Тарту. Безликие.

Их движения были исполнены плавной медлительности. Они носили одежды мягких цветов. Преобладал белый. Их лица, если у них были лица, скрывались за огромными масками из драгоценных металлов, с глазами из хрусталя. Черты, изображенные на масках, были близки человеческим и в то же время отличались.

Слишком большие глаза. Слишком маленький нос. Необычный разрез рта. Выражение «лиц» на всех масках было одинаковым.

Отрешенность. Покой. Пустота в стеклянных зрачках.

— Как говорит пословица Тарту, «во многих знаниях многие печали». Тарту узнали так много, что сама жизнь потеряла для них значение. С помощью магии и науки они победили болезни и отодвинули старость, но радость бытия от них ускользнула. Для большинства жителей Тарта только новые знания представляли интерес. Остальные лишь обслуживали ветшающие машины и слушали голос океана.

Машины кормили и согревали их, машины рожали и выращивали детей. Однажды машинам суждено было остановиться, и никто не нашел бы в себе сил и желания запустить их вновь. Однажды когда-то могучий народ должен был исчезнуть с лица выносившей его земли.

Так бы и случилось, если бы не Мертвая Звезда.

10

Стеклянный шар уносился в глубь континента. Небо над ним темнело, в нем вспыхивали зарницы.

— Мертвая Звезда приближалась к нашему миру из немыслимых далей. Немногие знали о ее приходе. Правитель древнего народа — Автократор Тарту — знал.

В приближающемся сооружении лорд Белин угадал дворец правителя — ступенчатую пирамиду, окруженную огромными парящими дисками и полями светящихся кристаллов.

Верхушку пирамиды венчал стеклянный купол, из которого в небеса смотрела немыслимых размеров наблюдательная труба.

— Автократор видел приближение Мертвой Звезды и рассчитал, что ее столкновение с землей вызовет невиданную катастрофу. Слишком велика она была и слишком быстро двигалась. Но расчеты не обеспокоили Автократора. Он не боялся смерти, а судьба остальных живых существ его не волновала.

Сквозь стенку купола Белин видел Автократора Тарту. Высокий, худой, в усыпанной драгоценными камнями маске и хрустальной короне. Он стоял, приникнув к окуляру трубы, и, не глядя, писал золотым стержнем на мраморной табличке.

Серо Фалин тоже смотрел на правителя Тарту. Взгляд поэта был тяжел.

— Холодный разум Автократора не ошибался, — сказал князь. — Но даже он не мог учесть всего.

В затянутых грозовыми тучами небесах родился багряный свет. Он был настолько ярок, что без труда достиг земли. Где-то за небесами Мертвая Звезда чертила огненную тропу разрушения.

Вот-вот смертоносный посланник чужого мира должен был достигнуть земли и положить начало хаосу.

Как вдруг…

За горизонтом разгорелся другой свет. Он был расплавленным серебром, без примеси рокового багрянца. Он затмил сияние пришельца, озарил землю надеждой.

— В сказаниях тангу говорится о Небесном Человеке, — сказал Серо. — Он плывет от рассвета до заката на своей лодке-куинне, в руках его острога из лунного света, парус его соткан из солнца. Небесный Человек хранит нашу землю.

Пылающая серебряная линия перечеркнула небеса и встретилась с Мертвой Звездой — лохматым шаром огня. В месте их встречи небеса вспыхнули так, что стало больно глазам. Тучи шарахнулись в стороны, открывая перевернутую чашу с лавой. Если бы стены Хрустальной Розы не потемнели, то можно было бы ослепнуть.

— Загадка, но в песнях эронов тоже можно встретить похожий сюжет. Солнечный Странник спускается с небес, чтобы научить эронов азбуке и летосчислению. Он возвращается к ним спустя тысячу лет и спасает от рабства в застенках Иридана.

Буйство огня в небесах стихало. Якош Белин успел заметить три быстрые вспышки, мелькнувшие к востоку от замка Старшего Тарту. Земля задрожала, десятки сверкающих кристаллов рассыпались в пыль. По стенам дворца-пирамиды поползли трещины, но он выстоял.

— И эроны, и тангу считают, что Небесный Человек — Солнечный Странник — поразил Мертвую Звезду своим оружием и заставил ее расколоться на куски. Два куска упали на севере и юге Акмеона — в месте, известном сейчас как Гиблый Край, и у отрогов Голубого Хребта. Третий кусок упал в океан на востоке от континента Тарт.

11

Стеклянный шар вновь помчался к побережью.

Здесь все носило следы гигантской приливной волны, вызванной падением осколка Мертвой Звезды. Рухнувшие стеклянные дома, разломанные «мельницы».

Но были и другие изменения. Целая флотилия больших и малых кораблей отчалила от берега и углубилась в океан. Якош Белин и Серо Фалин последовали за ней.

— Много лет Автократор Тарту не чувствовал ничего. Даже наблюдения за вечно меняющимся небом превратились для него в рутину. Неожиданно падение осколка в океан пробудило в нем забытое чувство. Любопытство.

Шар приблизился к флотилии, завис над флагманским кораблем, резавшим волны узким серповидным носом. На мостике в окружении свиты стоял Автократор. Сотканный из металлических нитей плащ длиной не меньше сорока локтей тянулся за ним по палубе.

Правитель Тарту заглядывал в мраморные таблички которые подавала ему свита. Сделал движение рукой, приказывая остановиться. Корабль сбросил ход, постепенно застыл. Вместе с ним дрейфовала флотилия.

— Автократор решил отыскать в глубинах осколок Мертвой Звезды.

Серо Фалин покачал головой:

— Жаль, Солнечный Странник не объяснил ему, как гибельно бывает любопытство.

Серебристый борт флагмана раскрылся, и из проема выскользнуло самое примечательное из виденных Белином детищ древних. Машина ли, живое существо — оно походило на гигантскую медузу. В ее студенистой плоти висели трое Тарту, облаченных в гибкий металл и вытянутые стеклянные колпаки.

«Медуза» погрузилась под воду и пропала из виду.

Серо Фалин коснулся хрустальной друзы, и картина за пределами шара поменялась.

«Медуза» плавала на поверхности у носа флагмана. Трое ныряльщиков, взошедших на палубу, склонялись перед Автократором.

Перед ними плавал в воздухе небольшой металлический диск. На диске лежал темный предмет неопределенной формы.

Лорд Белин присмотрелся и почувствовал беспричинный, болезненный укол в сердце.

На летающем диске лежал осколок черного льда.

Автократор шагнул вперед. Протянул руку.

Коснулся черного осколка.

Все замерло. Движение за стеной Хрустальной Розы прекратилось.

Раздался голос Серо Фалина.

— В тот миг, когда правитель Тарту коснулся черного льда, предрешилась судьба его государства и его подданных. Через осколок иномировой субстанции к любопытствующему повелителю обратился Враг. И был услышан.

12

— Что мы знаем о Враге спустя столетия борьбы с ним? — спросил Серо Фалин. И сам же ответил: — Увы, немного. Враг прибыл издалека. Он чужд нашему миру и враждебен всему живому. Он сам и его порождения питаются животворящей силой мирового Сердца, превращая ее в мертвую энергию разрушения.

Стены Хрустальной Розы показывали отдельные картины.

Десятки «медуз» поднимают из глубины огромную глыбу черного льда.

Автократор с говорящим осколком в руках возвышается на носу флагманского корабля.

Флотилия Тарту влечет глыбу к берегу.

Юркие существа-машины, похожие на гигантских бражников, сделанных из красного стекла, возводят на берегу хранилище для небесного айсберга.

— Эссенцию сути Врага мы называем Черным Льдом. Черный Лед замораживает и обращает к Врагу сердца соприкоснувшихся с ним людей. К счастью, не всех.

Автократор Тарту и восемь его приближенных в плащах из золотых нитей. Приближенные стоят вокруг летающего диска с осколком Мертвой Звезды. Автократор жестом предлагает им возложить руки на осколок.

Семеро застывают, касаясь осколка. Восьмой отдергивает от него ладонь, пятится назад.

— Черный Лед подчиняет тех, чье сердце само по себе застыло. Тех, в ком умерли любовь и надежда. Тех, кто во всем поставил разум превыше чувств.

Автократор указывает перстом на восьмого, не подчинившегося Льду. Семеро Тарту обнажают стеклянные мечи, налитые голубым светом. Теснят восьмого к стене.

— Вместо душевного смятения, горячего шепота сердца Враг дарит невозмутимость и расчет. Бесстрастность и безжалостность. Для человека Черного Льда нет ни отца, ни матери, нет жены и друга. Есть только голос Врага и его план, который обращенные называют Начертанием. Все, кто остается глух к голосу, обречены на смерть.

Семь стеклянных мечей вздымались и падали, вздымались и падали. Тени слуг Черного Льда плясали на стене, как пьяные от крови духи разрушения.

Автократор Тарту наблюдал за жертвоприношением Врагу, сжимая в руках осколок Мертвой Звезды.

13

— Прискорбно, но большая часть Тарту с легкостью обратилась к Врагу. В день, когда Автократор провозгласил Новый Порядок и призвал свой народ служить Пользе и Начертанию, не нашлось того, кто возвысил бы свой голос против.

Дворец-пирамида, окруженный летающими дисками. На дисках неподвижные ряды Тарту. Стеклянный купол раздвинут, на вершине пирамиды стоит Автократор. Он салютует поднятой рукой своим подданным, нет, теперь таким же, как он, рабам Пользы и Начертания.

Тарту в общем порыве отвечают ему. Тысяча рук вздымается вверх как одна.

Первым шагом на пути к Новому Порядку Автократор провозгласил завоевание дальней земли на востоке. Нашей земли.

На Автократоре новая корона — в обрамлении металлических лепестков ограненный кристалл черного льда. Два круглых кристалла поменьше прилегают к вискам повелителя Тарту.

Безликого Опустошителя, как его назовут легенды народов Акмеона.

14

Движением руки Серо Фалин перенес их к берегу Тарта, к месту хранения черного айсберга. Красные «бражники» трудолюбиво вгрызались в ледяную глыбу. Автократор тоже был здесь в окружении верных золотоплащников. С ними было несколько простых Тарту в белых одеждах, стоявших кучкой поодаль.

Под надзором повелителя Тарту «бражники» извлекли из осколка Мертвой Звезды дюжину фигур из тусклого металла. Издалека они походили на паровых латников Акмеона. Но когда Роза зависла прямо над ними, оказалось, что их формы лишь отдаленно напоминают человеческие.

Куда больше в них было от насекомых или от ползучих морских гадов. Жучиные сочленения, кольчатые отростки, клешни и шипы. В основе же каждого, словно в насмешку, — отлитый в металле человеческий торс.

— Полный мерзости и отвращения ко всему живому разум породил эти механизмы, — сказал князь Фалин. — Мы зовем их словом из языка Тарту — «кадавры».

«Кадавры», — повторил лорд Белин про себя. В чужом слове ощущался привкус могильной пыли, нездешнего ужаса.

— Рабы и солдаты Мертвой Звезды, они спали бесчисленные зоны в ее чреве. Враг нашептал Автократору секрет пробуждения кадавров. Научил, как сделать Маску для управления их железной фалангой.

Повелительным жестом Автократор отправил одетых в белое Тарту к неподвижным тушам кадавров. То, что случилось дальше, заставило даже трижды ограненного лорда Белина ощутить тошноту и слабость.

— Как все порождения Врага, кадавры пожирают живое, чтобы питать себя.

Когда отвратительный обряд закончился, дюжина кадавров, окруженная клочьями белых одежд, обрела подвижность и противоестественную видимость жизни. Насытившиеся утробы тварей светились призрачным синим огнем.

Автократор шагнул вперед. Вместо украшенной драгоценностями маски Тарту он нес на себе антрацитовый лик хаоса и смерти. Глаза Маски пылали синим светом. Кадавры повиновались шепоту ее неподвижных губ.

Голодными псами они набросились на черную глыбу, выдирая из ее плена своих спящих собратьев. А с причалившего диска уже сходила унылая процессия будущих жертв.

Стены Хрустальной Розы потемнели.

— Без жалости и колебаний, как подобает слуге Черного Льда, Автократор скормил свой народ ненасытным утробам кадавров. Он поставил на службу Врагу хитроумную и тонкую машинерию Тарту. Не знающая усталости орда механизмов вгрызлась в недра древнего материка.

Картины, явленные в стенах шара, были мрачнее предыдущих.

Бескрайние карьеры, затянутые облаками измельченной породы. Груженные рудой вереницы летающих дисков. Многоногие, плюющиеся огнем чудовища — ходячие домны. Умерщвленные прибрежные воды, затянутые зеленой пеной.

— Им нужна была сталь, чтобы построить невиданные доселе корабли. Железные Крепости-Ковчеги, способные пересечь океан. Им нужен был флогистон, чтобы разжечь негасимые топки Ковчегов. Им нужно было оружие для уцелевших Тарту и смертоносные машины, которые завоеватели поведут в бой вместе с кадаврами. Машины ползающие, плавающие и летающие.

Земля Тарта чернела и покрывалась трещинами. Земля кровоточила лавой. Ее неслышимый крик боли заставлял рыдать небеса. Но дождь не долетал до земли, испаряясь от невыносимого жара.

— Расчеты Автократора говорили, что материк погибнет через четыре месяца. Из этих же расчетов следовало, что три Крепости-Ковчега, предназначенных для высадки на Акмеон, будут закончены раньше. Все складывалось согласно Начертанию.

Якош Белин увидел Ковчеги, о которых говорил Серо. Железные колоссы, пришвартованные у разоренных берегов Тарта, совсем не похожие на благородные изделия древних. Вместо изящества — грубость, вместо обтекаемых форм — углы и заклепки. Чадящие трубы, потоки отработанной смазки, стекающие по бортам. Монолитные механические шеренги, заползающие в трюмы по откинутым трапам.

— Земле Тарту предстояло погибнуть ради Пользы. Пользы бездушного пришельца, пожирателя миров из космических бездн.

Рука Серо Фалина сжалась на рукояти меча, вонзенного в хрустальную друзу.

— И никакая сила под небесами не могла этому помешать.

15

Из заоблачных высот Якош Белин наблюдал, как раскалывается на куски умирающая земля Тарту. Кипящие водовороты размером с озеро Хамон проглатывали города и дворцы, волны высотой с Отца-Древо смывали с остатков материка малейшие признаки жизни.

Уплывающие на восток Ковчеги не оставили позади себя ничего, кроме разрушения. Едва избежав ярости стихии, они легли на курс, назначенный Автократором.

Курс, как помнил барон из читанных в юности «Хроник былого», упиравшийся в побережье Акмеона, в бухту Никт.

Там, где сейчас высятся гордые башни портового города, заложенного в честь коронации Озерного Лорда. Там меж белых скал, где в полнолуние чайки оборачиваются полногрудыми морскими девами. Там на мягком желтом песке они ждали гостей с мертвого материка.

На соленом ветру реяли знамена армии Пяти Народов.

Небесные стрелки эронов натягивали поющие тетивы. Магия Сапфиров наполняла их колчаны быстротой и легкостью.

Грозные флогероны пробовали остроту огненных серпов. Рубины, вросшие в их чешуйчатые шкуры, пульсировали сдерживаемой до поры яростью.

Броненосные вериди баюкали боевые молоты за передвижными щитами, окутанными защитным сиянием Алмазов.

Младшие Народы — люди и тангу — держали фланги. Переступали с ноги на ногу кони всадников Серединных Земель. Грызли в нетерпении поводья ездовые псы северян.

— С ними не было лишь мудрых дриатов, носителей животворной силы Изумрудов, — сказал Серо Фалин. — Даже угроза родной земле не могла заставить их покинуть пределы Мирового Леса. Но будь хранители жизни на том роковом берегу, едва ли они смогли бы изменить исход сражения.

На горизонте показался первый из Ковчегов. Его борт откинулся, и из черного проема хлынула железная армия вторжения. Первыми в бой ринулись кадавры. Они погружались в волны и шагали к берегу по дну.

Стоило защитниками сплотить ряды, как борта Ковчегов ощетинились рядами жерл. Из них на берег пролился огонь. И еще раз. И еще.

Темнота.

Набегающая волна колышет обожженное с краев знамя. Чуть поодаль всадник, придавленный мертвой лошадью. Разломанный, нет, разорванный пополам, поваленный щит на катках. Из-под обломков щита торчит обугленное крыло.

Вода бухты Никт, именуемой с тех пор Бухтой Скорби, потемнела от крови и копоти.

Здесь армия Пяти Народов потерпела первое сокрушительное поражение.

16

— Высадившись в бухте Никт, легионы Опустошителя двинулись на северо-восток. Не встречая на своем пути препятствий, они достигли Толоса — первого города людей на Акмеоне.

Толос Гордый. Толос Первородный. Термы и акведуки, гробницы героев на вершинах башен, цирк, славный колесничными боями.

Все, что осталось от того Толоса, с избытком поместится на дюжине гравюр, иллюстрирующих «Хроники былого». Остальное — прах, пыль, пепел.

— Тарту взяли Толос штурмом. Истребили его жителей. И разрушили город до основания.

Минутой молчания Серо Фалин отдал дань скорби городу поэтов и философов.

— Так пал Толос Первородный, — продолжил князь. — И восстал Толос Проклятый. Механическая цитадель Автократора, возведенная его рабами из трех разобранных Ковчегов. Город-машина. Город-ловушка. Главный оплот Врага.

Якош смотрел на гигантские зубчатые колеса и вращающиеся пушечные башни Толоса. На его печи и плавильни, на рвы, полные лавы и кипящих ядов. В его голове крутилось, что совсем недавно он видел упоминание о Толосе Проклятом. Совсем недавно.

Но где? И какое именно?

— Когда дым из недр Проклятого Города одел в траур Небеса, армия Опустошителя двинулась на юг, — продолжал князь Серо. — Ее цель, как утверждает мой побратим, граф Тойво, — была опушка Мирового Леса, северная оконечность Провала. Автократор стремился к крупнейшему из осколков Мертвой Звезды.

А пришел к первому своему поражению..

В первое мгновение лорду Белину показалось, что он видит зеленое море древесных крон. Но глаз выхватил в колыхании зелени штандарты знамен, похожих на огромные листья. Сами «деревья» были одеты в плащи и доспехи, на вид — из коры и тех же листьев-громадин. Их лица — величественные, красивые, совсем человеческие — смотрели на приближающихся рабов Опустошителя. Без страха. Без ненависти.

Дриаты. Народ Леса. Первенцы Акмеона. Сила, сломавшая хребет Врага в той полузабытой за давностью лет войне.

— Жизнь превозмогла смерть, — торжественно сказал князь. — Дриаты встретили армию Автократора на опушке Леса и разбили ее.

17

— Но война на этом не закончилась. С переменным успехом она продолжалась еще семьдесят лет. Пока в финальной битве сокровенная ярость флогеронов не затопила окрестности Толоса Проклятого.

В сменявшихся картинах древних времен Якош Белин видел, как флогероны утрачивают сходство со своими братьями — эронами.

Если в Бухте Скорби они выделялись лишь темными одеждами и перепончатыми крыльями, то с каждым днем войны с Опустошителем их все сильнее переполняла энергия Рубина. Камень Ярости, вместилище родовой магии флогеронов, сначала он изменил их облик. Они стали выше, некоторые превратились в настоящих гигантов. На головах у них выросли роговые гребни, лица вытянулись в зубастые пасти. Сама чешуя, когда-то мягкая и сверкающая, потемнела и стала походить на мелкие хищные зубы.

Потом Рубин изменил их сущность. В бою флогероны вспыхивали живыми факелами. Серпы — их излюбленное оружие — наносили страшные пылающие раны. Маги флогеронов топили врага в озерах лавы, сжигали в пламенных вихрях.

Темный огонь, веками таившийся в душах флогеронов, вырвался наружу. Никто и ничто более не могло загнать его обратно.

— В решающем сражении флогероны объединили свои силы и воззвали к глубинам земли. Они пробудили вулканы, спавшие тысячелетия вокруг Толоса. Дождь из серы и пепла продолжался двадцать один день. Потоки лавы проложили новые русла рек. Так Толос пал во второй раз.

В затянутом маревом небе над рухнувшим в глубины земли Толосом огненный хоровод. Флогероны празднуют победу.

Но что это? От хоровода отделяется огненное кольцо и, сжигая все на пути, падает на землю, катится валом ревущего огня.

Изумленные союзники пытаются закрыться силой Алмазов, развеять огонь ветрами, наконец, просто спастись бегством. Но все напрасно.

Немногих избежавших огня пожинают серпы налетевших следом флогеронов. Полноте, флогеронов ли? Сколь мало сходство с ночными жителями гор в этих духах яростной стихии, чья плоть состоит из бушующего жара.

— Так кончилась война с Опустошителем и вместе с ней время Народа флогеронов. И началось недоброе время Народа эрвидоров, — подвел итог Серо Фалин.

18

— Континент запылал, — рассказывал Серо Фалин. — Флогероны утратили разум и превратились в эрвидоров — духов огня и ярости, не знающих другой радости и другого занятия, кроме разрушения. Дриаты и эроны кое-как сдерживали их на границе Леса и Хребта. На севере, где властвовали вериди и тангу, власть эрвидоров слабела. Но Серединные Земли превратились в сплошное пожарище. Люди бежали из степей.

Бежали в Хамон, построенный выходцами из Толоса Первородного. Воды волшебного озера хранили город от ярости эрвидоров. Бежали в устье Саман-реки, где заложили новый город, оберегаемый морозной магией союзников-тангу. Те немногие, кто не захотел отсиживаться в городских стенах, вынуждены были искать помощи у древних Народов.

В обмен на верную службу дриаты, эроны, вериди и последние не утратившие себя флогероны учили нас магии Сердечных Камней. Слышать их, находить, говорить с ними. Одалживать их силу и обращать ее себе во благо.

Как говорили Тарту: «Все, что не убьет нас, сделает нас сильнее». За пятьдесят Лет Огня эрвидоры не убили нас. И мы стали сильнее. Намного сильнее.

19

— В то время браки между людьми и тангу не были редкостью. В городе Саман воин из знатного рода взял в жены женщину-тангу. У них родился сын. Его человеческое имя ныне забыто. Среди тангу его называли Кан.

Лицо князя Фалина стало задумчивым. Взгляд устремился вдаль.

— Мой неведомый слушатель, — сказал он. — В молодости я участвовал в состязаниях поэтов. Мы с юношами уходили в горы и там, под звездным покрывалом, до рассвета пили вино и пели песни. Не было разницы между князем и пастухом. Единственное условие — песня должна была родиться там и тогда, из плеска вина, из биения крови. На тех состязаниях я всегда побеждал. Мои победы пригодились мне позже — когда на совете князей я поднимал Гнезда на войну, когда ободрял бойцов. У меня всегда находились слова — для женщин, для друзей, для врагов. А теперь… теперь слова утекают от меня, как вино из пробитого меха.

Пальцы князя сжались на усыпанной сапфирами рукояти меча.

— Меня выбрали говорить в Хрустальной Розе, потому что я всегда умел обращаться со словами. Я должен был рассказать тебе историю Кана, Великого Тангу, о его предназначении, о темной звезде, озарявшей его путь. О том, как он овладел Короной Автократора и сковал эрвидоров Ледяной Цепью, о том, как в конце концов Враг подчинил и его горячее сердце… Но у меня перед глазами день последней битвы. День его гибели.

Битва началась у Провала и длилась семь дней. Битва Древа назовут ее в летописях, но у подножия Отца-Древа она закончилась. Семь дней мы теснили остатки Ночной Орды от Провала в глубь Леса. Семь дней мы гибли сами и истребляли воинов Кана, пока у корней Древа не остался только он и триста его сыновей. «Всадники Сай Олаха» звали они себя. Триста лучших воинов Ночной Орды. И ее предводитель — двухсотлетний старик на белом волке.

О нем говорили, что он оборотень. Чудовище с глазами и сердцем из черного льда. Глядя на дела его рук — разоренные деревни и сожженные города, — легко было поверить. Но в тот, последний день он выехал вперед, чтобы говорить с нами, воинами Ордена Солнца. Он просил взять его жизнь, но отпустить сыновей.

Он кричал, он умолял, он плакал. Черные слезы стекали по его лицу из человеческих глаз. Жар отцовской любви растопил лед Врага в его сердце.

Князь замолчал на время. На его ресницах блестела влага.

— Но он не смог, — продолжил он, запинаясь. — Он не смог тронуть наши сердца.

«Нет», — сказал Ингид Савина, чьи отец и мать пали от рук Ночной Орды.

«Нет», — сказал Вирин Тойво, похоронивший брата на полях нашей войны.

«Нет», — сказал Луко Белин, лишившийся дома и семьи.

«Нет», — сказал я, Серо Фалин.

— А что мог сказать я, носивший у сердца наконечник стрелы тангу? Стрелы, сразившей моего старшего сына? Что мы могли сказать? Что???

20

— Пощады не будет, — сказал Кану Озерный Лорд, наш предводитель.

Я не видел его лица за вечно опущенным забралом, но по голосу чувствовал, что слова дались ему нелегко. Он не был жесток.

Но он понимал: отпусти он сыновей Великого Тангу — война разразится в его собственном лагере.

Он был мудр, наш Исчезнувший Король.

Серо Фалин закрыл лицо рукой.

— Мы убили их всех, — его голос звучал еле слышно. — Триста сыновей Великого Тангу, рожденных им за долгую жизнь. Мы даже не скрестили с ними мечи — за нас управились славные фузилеры Самана и пушкари Валита.

Но прежде мы сразились с самим Каном. И я призываю в свидетели землю и небеса — в моей жизни не было более тяжелой схватки.

21

— Нам, четверым лордам Ордена Солнца, было вместе меньше лет, чем ему одному. Мы готовы были сразиться с ним по очереди, в порядке старшинства, или уступить право на бой нашему предводителю. Но обезумевший Кан набросился на нас, разя ножом и ятаганом.

Он убил моего грифона и сбросил Ингида с коня. Он ранил лорда Белина и отрубил руку лорду Тойво. И он, без сомнения, умертвил бы нас, если бы не Озерный Лорд.

Серо Фалин отнял руку от лица. Голубые его глаза покраснели, но слез в них больше не было.

— Непревзойденный воин, победивший в свое время каждого из нас. Честь торжества над Великим Тангу принадлежит ему.

«Я сожалею», — сказал он, вонзая меч в сердце Кана.

22

— И я сожалею, мой слушатель, что не поведаю тебе целиком славную историю войны с Ночной Ордой. Надеюсь, что ты знаком с ней и без меня. Благо книги о той войне пишутся уже сейчас.

Главное, что ты должен был усвоить из моего рассказа, — и Опустошитель, и Великий Тангу были всего лишь игрушками в руках чужой, враждебной силы. Пробными камнями, нашим испытанием на прочность. Главная битва еще впереди.

Зная о предстоящем сражении, наши старшие братья решили помочь нам. Вериди, флогероны, дриаты и эроны — те немногие, что уцелели после трех столетий войны, — они принесли себя в жертву во имя нашей будущей победы. Ради того, чтобы жила наша земля. Все свое искусство, все знания, все без остатка силы они вложили в оружие, равного которому мир еще не знал. В Стражей Акмеона.

Оружие не имеет души и служит тому, кто взял его в руки. Чтобы Стражи исполнили свой долг в нужный час, а не по велению случайного властолюбца, создатели погрузили их в сон. Тот, кто мудр и чист душой, найдет способ пробудить их. Ему понадобятся Сердце и Ключ.

Образ Серо Фалина потемнел. Его голос зазвучал приглушенно, двоясь и пропадая.

— Ключ к Песне Небес перед тобой. Путь к Сердцу ты найдешь у наших ног. Если ты можешь понять меня, значит, наши труды и жертвы были не напрасны.

Все исчезло. Осталась лишь серая пустота, в которой угасали последние слова Победителя Эрвидоров.

— Меня зовут Серо Фалин. В день, когда мой каменный лик прольет слезы, Враг вернется. Теперь, когда герои прошлого мертвы, только ты сможешь его остановить. Ты должен найти Сердце и Ключ. Но знай, что только человек может пробудить Стража. Помни: тот, кто пробудит Стража, останется в Хрустальной Розе навсегда. Помни. Помни.

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

Яркой вспышкой мир вернулся. Лорд Белин, вновь ощутивший свое тело, покачнулся, но не упал. Слева его поддержал герцог Савина, справа — князь Фалин.

— Достаньте Ключ, барон, — сказал Таиз.

Непослушной рукой барон Белин вынул Ключ из друзы и вернул его князю. Лепестки Хрустальной Розы расходились, открывая розовеющие небеса над Матерью Ветров.

— Сколько времени… — барон откашлялся, облизнул пересохшие губы. Он никогда не ощущал такой жажды. Каждая клетка тела умоляла: «Пить, пить, пить». Но он все же нашел силы закончить фразу: — Сколько времени мы провели внутри шара?

— Как вы думаете, барон? — лукаво спросила Гуинре.

Она протянула барону рог с водой. Ледяной водой горных ручьев. Но вежливость лорда и трепет перед княгиней требовали сначала ответить на вопрос.

— Совсем недолго. Солнце не успело подняться высоко.

— Время внутри Розы действительно течет иначе, — сказал Таиз Фалин. — Но оно не замедляет ход, как усталый ишак, а пускается вскачь, как молодой солнцерог.

Вмешался Савина:

— Мой брат хочет сказать, что мы провели в хрустальном шаре ровно сутки. Поэтому вы ощущаете такую усталость и жажду, барон. Вы не ели, не пили и не спали целый день и целую ночь.

Якош Белин предпочел вместо дальнейших расспросов приложиться к рогу с водой.

23

Если у него и оставались сомнения в словах спутников, то они рассеялись, стоило им опуститься к подножию Стража. Люди Ренада Гаири сидели вокруг тлеющих кострищ, кто-то спал на камнях, подстелив плащ. Молодой боец мыл в ручье котелок. Отряд воинов Грозы явно провел на посту целую ночь.

— Нам следует перекусить перед дорогой, — сказал Таиз, подводя барона к костру. — Наш разум не заметил, как пролетело время, но не тела. Гуинре вздремнет полчаса, прежде чем садиться за штурвал.

Якош кивнул. Он уже ощутил правоту князя на себе — ломило суставы и резало в глазах. Живот подводило от голода.

Ренад кивнул ему, предложил место возле себя. Кто-то протянул барону плошку с похлебкой и ложку.

Севший рядом Таиз разломил краюху черного хлеба. Протянул часть барону, часть — подошедшему Анже Савина.

— Теперь наш союз скреплен единым знанием, — сказал он. — Знание сделает нас сильнее.

«Или убьет нас», — подумал Белин. Но вслух сказал:

— Мне далеко не все было понятно из речей достойного Серо. Особенно его последние слова смутили меня.

Таиз Фалин вздохнул:

— Смысл слов моего уважаемого предка ускользает не только от вас, барон. Для многих Лордов Хребта повесть, рассказанная Серо, давно превратилась в забавную сказку. Вроде историй о Саманском Часовщике или сокровищнице Озерного Короля. Только уважение к древнему обычаю приводит большинство князей к Хрустальной Розе. Они не понимают смысла Песни Небес. Не верят в реальность Врага и в оживление Стража.

Якош Белин задумчиво поболтал ложкой в похлебке.

— После того, что показал мне герцог в ледяной пещере, я верю во Врага. И у меня нет оснований сомневаться в событиях, о которых рассказывал Серо Фалин. Но я не понимаю, как услышанное поможет нам в грядущей войне. Как начнется эта война? С кем мы будем воевать? И как нам оживить Стража, который, если верить Серо, наша единственная надежда в войне? Сплошные загадки.

— Верно. Загадки. Мой предок не случайно оставил именно такое послание. Страж не должен ожить в неправильных руках. Я верю, что мы сможем разгадать тайну Песни, когда придет время.

— Хотел бы я разделять вашу уверенность, князь. Сердце и Ключ. Что он хотел сказать?

Если у Таиза Фалина и был ответ, то узнать это Якошу не довелось. Воины Грозы закричали, показывая пальцами вверх.

Князь вскочил на ноги, вытянул руку. На его предплечье опустился сокол, заклекотал, взмахивая крыльями. Ренад Гаири ловко накинул птице на голову плащ. Сокол присмирел, сложил крылья и позволил снять письмо, привязанное к ноге.

Князь Фалин развернул письмо, пробежал глазами. Его брови сошлись на переносице.

— Привал отменяется, — сказал он.

— Что случилось, брат? — задремавший было Анже Савина тоже поднялся на ноги. Следом вскочил его дворецкий, сидевший среди воинов Ренада.

— В Гнездо Восхода пришло «солнечное письмо» из замка Савина. Письмо из двух частей. Первая часть призывает как можно скорее передать письмо тебе. Вторая не поддается прочтению, по всей видимости, тайнопись Дома Савина. Мои люди не стали доверять содержание письма почтовому соколу. Мы должны как можно скорее вернуться в Гнездо Восхода. Обратный маршрут изменим на всякий случай. Ренад, отправь сокола обратно. Моим именем — удвоенная стража на перевалах и на воздушных путях до нашего возвращения.

Они втроем обменялись взглядами. «Пророчество Серо сбывается», — вот что думал каждый из лордов.

— Я разбужу Гуинре, — сказал Таиз. И громко, для всего отряда: — Воины гор, на крыло! По машинам!

 

Глава III Железный лик

февраль 400 года от Коронации

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

1

За три дня до турнира слег Тинкин.

Утром, спустившись к завтраку, Миха увидел Дериха и Дана с вытянувшимися лицами. Они заметили Миху не сразу, переговариваясь между собой.

— Опять? — спрашивал Дерих.

Он был весь в снегу, на воротнике таяли льдинки. Брат Дана ночь напролет пропадал у Друза.

— Опять, — Дан сплюнул, ударил кулаком по ладони. — Началось за полночь, бедняга стучал мне в стену. Я просидел с ним почти до рассвета, было худо, но терпимо. С рассветом вроде уснул, полегчало. А сейчас все по новой и в три раза сильнее.

— Ай, беда.

Сверху донесся полувопль-полустон. Дан и Дерих одновременно повернули головы, увидели Миху. «Сейчас погонят меня взашей», — подумал Миха. Но вышло не так.

— Малый, давай быстро за водой, — распорядился Дерих.

Он протиснулся мимо Михи, затопал по ступенькам наверх. С обшлагов его куртки летели брызги.

— Тинкин заболел, — пояснил Дан. — Сходи за водой, пожалуйста, его надо обтереть и напоить. У парня жар. Ведро на кухне.

Миха бросился за ведром.

2

Набрав талой воды из колоды за домом, Миха с пыхтением втащил ведро наверх. Дверь в комнату Тинкина была распахнута. Даже в коридоре были слышны скверные запахи — пота, скисшей браги, рвоты. Зажимая нос рукавом, Миха вошел, поставил ведро на пол.

Тинкин одетым лежал на разобранной кровати. Двумя руками он сжимал свой посох, притиснув его к груди. На белом лице горели пятна лихорадочного румянца.

— Давай воду сюда, — Дерих показал рукой к изголовью. — У него жар, буду его обтирать. А ты помоги Дану раздеть парня.

Тинкин застонал сквозь зубы. Стон был исполнен такой боли, такого страдания, что у Михи похолодела спина.

— Что с ним? — спросил он.

Дерих молча нагнулся, окунул в ведро тряпицу.

— Лихорадка, — пояснил Дан. — Где-то на юге он ее подхватил, все никак не выведем. Чуть простынет, и все по новой.

— Вы болтать будете, уважаемые? — прикрикнул на них Дерих. — Или все же делом займетесь?

— Давай, Миха, я буду его держать, чтобы не взбрыкнул, — Дан осторожно прижал Тинкина к кровати огромными ладонями. — А ты тащи с него сапоги.

Миха послушно принялся расстегивать многочисленные пряжки на ботфортах сквайра. Дерих отжал губку и бережно положил на лоб Тинкина.

Тинкин снова застонал. Его худое тело неожиданно выгнулось дугой, да так, что даже силач Дан не смог его удержать. Ногой Тинкин едва не свернул Михе нос.

— Тише, тише, — Дан изо всех сил сдерживал брыкающегося товарища. На покрасневшей шее великана вздулись жилы.

Внезапно Тинкин перестал биться, только дрожал крупной дрожью. Его глаза широко открылись, сверкнув выкаченными белками. И он забредил.

— Опять горит дубрава, — говорил он. — В ее пепле зреет предательство, как черное яйцо мантикора. Слеп доверившийся носителю ядовитого жала. Слова клятвы развеет ветром, и кровь прольется. Кровь прольется. Кровь прольется.

Голос Тинкина стал чужим, скрипучим. Слепой взгляд буравил потолок, тщась прозреть его и увидеть хоровод звезд над Паромом.

— Слышу их шаги, — хрипел Тинкин. — Они идут на восход, на восход черной звезды. Она указывает им путь, вечно голодная пожирательница миров. Они уже рядом, я слышу их шаги за стеной.

— Ты что, дружище, — увещевал Тинкина Дан. — Это ты деда Ойона разбудил, он за стенкой шаркает.

Тинкин его не слышал. Он застыл в каменной неподвижности. Жили только пальцы, перебирая узор зарубок на посохе.

— В проклятой земле спит сердце стража небес и спят исчадия разрушения. Мертвый властелин ждет наследника ледяной короны. И он дождется.

«Это не простой бред, — подумал Миха. — Я видел в снах то, о чем он говорит».

— Я вижу троих. Безликий наследник проклятия, однорукий король и человек с ледяным сердцем — они то-же близко. Я вижу…

Что здесь происходит? — раздался голос деда Ойона.

3

— У нашего парня лихорадка, — Дерих недружелюбно глядел на старого тангу.

Дед Сова вошел в комнату, потянул воздух крючковатым носом.

— Не похоже, — усомнился он.

— А на что похоже, по-твоему? — набычился карлик.

— Похоже, что он говорит с духами.

Дед Ойон подошел к кровати. Наклонился над бормочущим Тинкином, вгляделся в лицо сквайра.

— У него есть дар, — сказал тангу. — Ваш друг от рождения отмечен. Его душа — душа шамана. Но тело — тело совсем не готово.

— Слушай, старик, завязывай, — начал Дерих, но Дан прервал его, положив руку на плечо.

— Говори дальше, лесовик, — сказал великан.

— Его тело — тело воина и охотника, но не шамана. Воину нельзя говорить с духами. Духи заберут у него разум, выманят душу из тела и поселятся в нем. Хорошо, если на время, а могут и навсегда.

— И что нам делать?

Дед Ойон на секунду задумался.

— Для начала забрать его палку. Он нащупывает ею дорогу в мир духов.

— Ха, — Дерих усмехнулся. — Забери, попробуй. Когда на Тинкина находит, даже мы с Даном не можем вырвать у него Осу.

Дед Ойон взял тряпицу, которой Дерих обтирал лоб Тинкина. Обернул ею руку и осторожно взялся за палку сквайра. Словно почувствовав его прикосновение, Тинкин в бреду сжал Осу так, что костяшки посинели.

Не отпуская посох, дед Ойон наклонился к самому уху Тинкина и прошептал несколько слов.

Руки Тинкина неуверенно разжались. Он выпустил Осу. В то же мгновение с ним произошла удивительная перемена. Все тело расслабилось, глаза закрылись. Он задышал глубоко и ровно.

Миха едва не прыснул, глядя на одинаково изумленные лица Дериха и Дана. В этот момент они были действительно похожи на братьев.

— Что ты ему сказал? — выдавил Дерих.

Дед Сова подобрал упавшее на пол одеяло и тщательно завернул в него посох Тинкина.

— Я позвал его к нам, — просто объяснил он. — Позвал именем, которое дала ему мать. Он был всего лишь на полдороге в мир духов, имени хватило сил указать ему обратный путь. Еще немного, и я бы опоздал. Вокруг нас лежит тайга. В ней много древних и могучих йоро — духов, которые бы охотно поселились в теле молодого воина. Изгнать их было бы непросто. Да и разум вашего друга вряд ли пережил бы схватку за тело.

— Ты айоро-хатыр, — сказал оправившийся Дерих. — Шаман-духоборец. Не думал, что встречу одного из вас.

Дед Ойон скосил желтый глаз на Миху.

— Я усталый старик, — сказал он. — Старик, которого лишили сладкого утреннего сна.

Тангу порылся в поясной торбе, протянул Михе ладонь с пригоршней медяков.

— Сходи на площадь, — сказал Ойон. — Там сегодня будет интересно.

Миха собрался было спорить, но, как часто бывало в разговоре с дедом Ойоном, слова застряли у него в глотке. Он безропотно взял монеты, ссыпал в карман и вышел из комнаты.

Уже ступив на лестницу, он слышал, как дед Ойон говорит Дану с Дерихом:

— Отнесите палку в подвал и в ближайшие дни не давайте ему к ней прикасаться. Уж очень непростая у вашего друга палка.

4

— Прогнал меня, — бушевал Миха по дороге на площадь. — Медяками откупился. Секретики свои прячет шаманские. Будто я не знаю…

Тут Миха осекся. Он и вправду не знал никаких секретов Деда Совы. Был ли Ойон шаманом — об этом напрямую не говорил ни отец, ни учителя. Сверстники Михи, как и он сам, считали колдунами скопом всех тангу с их умениями говорить с собаками, предсказывать погоду и видеть в кромешной темноте.

Об Ойоне ходили разные слухи, но большинство поселенцев считали его безобидным старым чудаком. В таежном же слове «айоро-хатыр», которым Дерих назвал деда Ойона, слышалось что-то истинное, грозное.

«Духоборец», — повторил Миха другое слово, оброненное карликом-механиком.

Борется, стало быть, с духами. Как борется? Чем? Руками? Клюкой их своей колотит? Миха задался целью разузнать как можно больше про айоро-духоборцев. С мыслью начать узнавать прямо сейчас он дошагал до площади. Где и застыл с открытым ртом. Мысли про Ойона-хатыра, лихорадку Тинкина, про все на свете высыпались из Михиной головы.

Вместе с Михой стояла и глазела добрая половина населения Парома. Благо поглазеть было на что.

5

Из улицы, ведущей к городским воротам, выкатывался настоящий полоз. Как выглядит полоз, Миха помнил из саманского детства, это было одним из немногих четких воспоминаний. Только «Серебряный лось», курсировавший между крайней северной станцией — Ключами и Саманом, нуждался в рельсах, а полоз, навестивший Паром, громыхал прямо по обледенелой мостовой.

Перед паровоза, тащившего состав из трех вагонов-шатров, был украшен огромной маской Арлекина. Когда паровоз подал гудок, распугивая зевак, глаза Арлекина вспыхнули, а из разинутого в хохоте рта вырвалась струя дыма.

Состав допыхтел до середины площади и остановился. С бортов паровоза и из вагонов-шатров посыпались проворные люди в разноцветных трико. Они принялись голосить во все горло, ходить колесом, глотать шпаги, дышать огнем, жонглировать булавами и передразнивать прохожих.

Мимо Михи пробежал горбун в фиолетовом плаще, расшитом хохочущими звездами и полумесяцами. Его ноги вдруг удлинились, вознося горбуна на высоту второго этажа. Прежде чем полы плаща размотались до земли, скрывая секрет, Миха увидел, что горбун ловко балансирует на складных ходулях.

Обернувшись к Михе, горбун важно кивнул и зашагал над толпой гигантским богомолом. Взмахивая рукой, он разбрасывал по сторонам маленькие листочки. Один из них Миха поймал на лету.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ПРЕДСТАВЛЕНИЕКОРОЛЕВСКОГО ТЕАТРА КУКОЛ!СЕГОДНЯ ВЫ УВИДИТЕ

«Озерный Король» — пьеса марионетокв трех действиях с двумя антрактами «Ведьма и Часовщик» — представление театра тенейв двух действиях с одним антрактом

ПРИГЛАШАЕМ ВАС В КРАСНЫЙ ШАТЕРВХОД ВСЕГО ЧЕТЫРЕ МЕДНЫХ СОЛАДЕШЕВЛЕ ТОЛЬКО ДАРОМ

Миха разволновался. Всякий мечтает попасть на представление Королевского Театра. Всякий мечтает, а он, Миха, попадет. Повезло, что и говорить.

Нащупывая в кармане деньги, Миха принялся проталкиваться сквозь толпу к волшебному полозу.

6

Над шатрами-вагонами поднялись цветастые флаги. Между флагштоками натянулись тросы, увешанные фонариками. Второй шатер раскрылся, как раковина моллюска. Внутри обнаружился целый кукольный город! Среди домов высотой в локоть сновали крохотные жители, ездили кареты и повозки. Башенки подмигивали друг Другу гелиографами, отправляя «солнечные письма». Грозный паровоин в две ладони вышиной топтался у стены, пуская дым из наплечных труб. Дети вопили от восторга, тянули родителей поближе к шатру.

На пути Михи попалось особо плотное скопление народа. Потолкавшись с минуту, Миха понял, что дело гиблое, и решил идти в обход. Рядом с ним случился рослый господин в куртке из гладкой кожи с меховым воротником. Вся нижняя часть лица господина, чуть не по брови, была замотана черным шарфом. Его левый глаз скрывался под широкой черной повязкой. В каштановом ежике серебрились снежинки, шляпы он не носил.

— Не знаешь, что тут творится? — спросил господин у Михи. — Почему народ стал?

Миха пожал плечами. За него ответил один из зевак:

— Тут сейчас бесплатное представление будет. Про Опаленного Мурида, капитана Железноликих.

Миха понял, что спектакль в красном шатре для него откладывается.

— Про Кассара, — протянул господин в кожаной куртке. — Вот это интересно. Придется поработать локтями.

Он повернулся к Михе, потирая бровь над единственным глазом. Несмотря на увечье, было в нем что-то располагающее. Миха решил держаться к одноглазому поближе.

Увы, в толпе это оказалось не так-то просто. Когда помятый, сполна отведавший острых локтей Миха оказался в первых рядах зрителей, рослого господина поблизости не наблюдалось.

Миха, правда, быстро о нем забыл. Началось представление.

В двух шагах от Михи стояла ширма. Изображенные на ней хмурые леса и высокие горы долженствовали изображать юг Акмеона, край поэтов, мудрецов и завоевателей. Солнце с лицом сурового старика пряталось за Отца-Древо на одном краю ширмы, на другом девица-луна купала косы в морских бурунах.

Над ширмой кланялись толпе куклы-перчатки, надетые на руки невидимого кукловода. Кукла слева изображала знатного господина в богатом кафтане и плаще — черном с оранжевой каймой. Черные волосы куклы делила пополам седая прядь. Кукла справа была одета в черный с оранжевым мундир и офицерскую каску с плюмажем.

Голос за ширмой начал рассказывать историю.

У одного лорда был верный слуга. Ходил с лордом в походы, собирал для него подати, защищал его землю от недружелюбных соседей.

Звали слугу Мурид Кассар, и с молодости ходила о нем слава как о знатном бойце. А лорд был у него молодой баронет Майра, будущий хозяин Полеса.

Службу свою Кассар знал. Кукла в офицерском шлеме от души дубасила деревянным мечом меднопузых латников и грязных пейзан. Баронет навешивал за это Кассару кукольные ордена, дарил конячку с головой на палке и жаловал валитской ковки меч с рукоятью, усыпанной рубинами.

Но не по сердцу верному слуге были награды. Была у Кассара тайная мечта. И не какая-то там стыдная, о которой даже в солдатском борделе вслух не заговоришь. А все же не доверял ее гордый южанин никому, хранил под сердцем.

Мурид Кассар, безродный рубака, мечтал стать лордом Кассаром, мечтал о гербе и собственном замке. Среди воинов дома Майра не было ему равных ни в стрельбе, ни в сече. Но перед самым распоследним межевым лордиком надлежало Кассару обнажать голову и мести землю капитанским плюмажем.

Под хохот толпы кукла Кассара сгибалась перед кичливыми дворянами, и рука кукловода передавала трепет сдерживаемой ярости. В бою он стоил сотни таких лордиков, но по праву рождения он был никем, а они солью земли. Владей его отец даже крохотным наделом, Мурид Кассар мог считать себя ровней хоть барону Майра, хоть Исчезнувшему Королю. В земле таился ключ к власти и почестям.

Баронет Стеван Майра, чей отец с каждым днем слабел от неведомой болезни, мог дать Кассару землю. И украсить его герб вензелями подходящего титула. Потому Мурид служил баронету верно, выполняя любые, подчас кровавые и отвратительные поручения.

Он сжигал деревни, задержавшие уплату подати, а жителей продавал островным пиратам. Он, переодев своих солдат разбойниками, отбирал товары у купцов, следовавших через земли барона Майра. Кассар разрушал замки соседей, опрометчиво ссорившихся со злопамятными Лордами Пепла. О, с немалым удовольствием предавал он мечу родовые гнезда, вырывая Сердечные Камни из груди своих жертв. Больше они не будут кичиться перед ним ветвистым деревом родословной. Дерево он сроет под корень, а землю разрушенного поместья засеет солью.

Как вам такая игра со словами «соль земли», милорды?

Настал день, и Мурид Кассар поделился своей мечтой, своей тайной, с хозяином, баронетом Майра.

— Я служил тебе верно, — сказал Кассар. — Верность заслуживает награды.

— Проси, — милостиво кивнул Стеван Майра головой, надетой на указательный палец кукловода. — Но помни, что хорошо просит тот, кто просит мало.

— Я прошу у тебя немного, господин. Дай мне земли, самую малость. Хоть пядь. Дай мне назваться лордом, и я добуду остальное — золото и парчу, мрамор и кость. Но от тебя я прошу лишь крохотной милости. Твои земли велики, а со смертью твоего отца разрастутся впятеро. Мне не нужны пастбища и дубравы, реки, полные рыбы, и рудные карьеры. На самом бесплодном наделе я прошу клочок размером с ладонь. Чтобы достало воткнуть древко и поднять флаг. Остальное я добуду мечом у твоих врагов. Уважь мою мольбу, и я на крови и хлебе поклянусь тебе в вечной верности. Мои внуки будут служить твоим внукам, как я служу тебе. Дай лишь им возможность носить мое имя с высоко поднятой головой.

Задумался Стеван Майра. Понял он, что службу свою нес Кассар лишь ради этой просьбы. Откажешь — обидится смертной обидой. Согласишься — попробуй удержи новоиспеченного лорда на службе. Ему ли, Лорду Пепла, не знать, что клятва живет, пока жив тот, кто ее принимал.

— Я дам тебе землю, — сказал баронет. — Но сможешь ли ты удержать ее? Есть ли у тебя сила?

— Мой господин сомневается в своем покорном слуге?

— Мне нужны доказательства. Ты хорош в мужицкой черной сшибке, в крови и в грязи. Но будешь ли ты хорош в благородной войне, там, где сходится огненосная рыцарская сталь?

У кукол нет зубов, чтобы их стискивать, но человек за ширмой мастерски играл голосом.

— Как же, мой господин, я докажу тебе, что благородная война мне по плечу? Ведь я и прошу у тебя землю, чтобы стать вровень с Рыцарями Огня.

Ответ у Стевана Майра был готов заранее.

— Есть место, где указом Исчезнувшего Короля сын крестьянки равен сыну герцога. Мерой там служит не величина надела и не родовитость предков, но доблесть и воинское искусство.

— Мой господин, ты говоришь…

— Я говорю о Турнире Чаши, Мурид. Зимний турнир в Кострах. Ты одержишь в нем победу и докажешь свое право на землю и титул.

— Да будет так, — сказал Мурид Кассар, перчаточная кукла, возжелавшая стать лордом.

Стеван Майра лукавил. Не нужны ему были доказательства воинской доблести Кассара. Доказательств он видел предостаточно. А нужно ему было, чтобы Кассар отказался от своих притязаний.

Ведь это только на словах Турнир Чаши — благородное состязание равных. Может, оно и было так, когда Озерный Лорд учредил Турнир среди рыцарей всего Акмеона. С тех пор минуло четыреста лет, многое поменялось. Главный приз Турнира, переходящая Чаша Мира, превратился в потускневший символ. Претенденты вожделеют куда более лакомый кус — титул Лорда-Покровителя города, в котором проходит турнир. Единожды завладев им, они не отступятся просто так, пойдут на все, чтобы удержать завещанные Озерным Лордом привилегии. Тут и подкуп, и интриги, и даже ножи наемных убийц.

Не стоит забывать, что для участия в Турнире потребуется собственный паровой доспех и команда из опытного механика и сквайра. А доспеху нужны топливо и смазка, снаряды для пушек и запасные части, чтобы чиниться между схватками. На все потребуются деньги, и немалые.

Вот и получается, что турнир для всех, а сражаются и побеждают в нем одни и те же. Да, престижно войти в Котел, скрестить мечи с именитым чемпионом. Будешь потом внукам показывать царапины на броне: «Это меня в год Седла и Кремня рубанул Алый Рыцарь, да так, что ножные шарниры в пыль разлетелись». Будешь показывать, коли доживешь.

Если же Муриду Кассару хватит упорства и награбленного в походах золота купить паровоина, сколотить команду и явиться на Турнир… Что же, Стеван Майра будет ждать его на своей «Саламандре». Как верный вассал, Мурид не посмеет выступить против своего лорда, приспустит знамя и уйдет, не выполнив условия.

Стеван Майна ошибся. Кассар посмел.

Он шел к финальной схватке как одержимый. Фаворит Турнира, сын Лорда-Покровителя Костров выбыл из борьбы за Чашу после поединка с Кассаром. Чудом остался жив, как говорили.

Жребий разлучил лорда и слугу на стезе поединков. Но венец Турнира — бой всех против всех. Инсигнии Кассара и Майра на доске участников шли к последнему сражению вровень. Все это время баронет мог надеяться, что его вассал не замыслил дерзость, а положился на удачу. Авось булава заезжего «Крушителя» вышибет милорда из Турнира. Вот и не придется идти на попятную.

Если Кассар и мыслил так, то после выкрика герольдов, провозгласивших участие его и Стевана Майра в финальной схватке, он изменил решение. В последний день Турнира Южной Чаши они вступили в бой за нечто большее, чем приз, завещанный Исчезнувшим Королем.

Куклы скрылись на секунду за ширмой и вернулись в образе перчаточных паровоинов. Огнедышащей «Саламандры» Стевана Майра и брызжущего кипящим ядом «Василиска» Мурида Кассара.

Удивительно было искусство кукловода, сумевшего передать громовой танец боевых машин. И то, что в каменном Котле они были не одни, что вместе с ним сражались полдюжины других паровоинов — тоже донес до зрителей волшебник-кукловод. Конечно, он глумился, он высмеивал, кривлялся на потеху толпе. «Василиск» пускал зеленый пар со звуком опорожняющегося от газов брюха. «Саламандра» таранила соперника рогатой головой с серьезностью козы, бодающей плетень. Зрители корчились от смеха. Хохотал и Миха, но в душе он готов был отдать все, чтобы оказаться на том Турнире.

Увидеть своими глазами, как капитан Мурид Кассар поверг баронета Майра. История, которую не стыдно раз за разом повторять своим внукам.

Победа в Турнире досталась Кассару немалой ценой. Таранный бивень Стевана Майра пробил самое уязвимое место «Василиска», бак с ядовитой смесью. В любое мгновение кипящая жидкость, растворяющая плоть и доспехи, могла хлынуть в кябину. Ушлый претендент на Чащу из числа вассалов Савина оторвал штурмовой клешней правую руку паровоина.

Но Кассара было не остановить. Переступив через разломанный корпус «Саламандры» Майра, он разметал остальных соперников. И водрузил свое знамя в центре Котла. Бумажный флажок с выдуманным гербом несуществующего дома Кассаров.

Совсем недолго осталось ему быть несуществующим. Ведь условие лорда Майра выполнено. Сам лорд, помятый, но живой, испепеляет победителя взглядом с трибун. Зрители рукоплещут. Самая красивая из девушек Костров выносит грамоту, удостоверяющую победу подателя сего в Турнире Южной Чаши и его право на титул Лорда-Покровителя Костров. Не шутка, между прочим. Скромный поселок, основанный во времена освобождения Юга от эрвидоров, ныне крупнейшая в Оправе Рубина станция железного пути. Через Костры идет торговля с Серединными Землями и Севером, следуют военные составы, путешествуют послы и шпионы. Почетно и доходно быть Лордом-Покровителем Костров.

Девица выносит и сверкающую золотом Чашу Юга, символ вечного мира на Акмеоне. Память об Исчезнувшем Короле. Победитель должен испить из Чаши родниковых вод и поклясться хранить покой напоившей его земли.

Мурид Кассар отстраняет чашу. Он расталкивает онемевшую толпу и идет к Стевану Майра, едва спасшемуся из разбитой «Саламандры».

— Я победил, — сказал Кассар.

— Слава и честь победителю, — кривлялся за ширмой кукловод.

— За тобой обещание, мой господин.

— Какое обещание? — удивился баронет Майра.

— За победу в Турнире ты обещал мне землю и титул, — терпеливо напомнил Кассар.

— Ужель так? — глумился Стеван.

Капитан Кассар не выдержал.

— Ужель мои удары отбили твою память, господин мой? Я сказал: «Дай земли мне хоть пядь». Твой ответ был: «Докажи свою доблесть, одержав победу в Турнире, докажи свое право на землю».

Не стоило бередить оскорбленную гордость Рубинового Лорда, будить родовую ярость.

— Ах, пядь, — процедил Стеван Майра. — Ну, так получай!

И размашистую пощечину он отвесил Муриду Кассару!

Страшен удар носителя Рубина. Голова куклы-Кассара вспыхнула под восхищенный рокот толпы. А потом толпа захохотала, провожая уползающего прочь посрамленного Кассара. Не по зубам оказалось ему спорить с разгневанным лордом Савина. Даже Чашу с грамотой забыл он прихватить с собой.

Среди смеющихся горожан Миха заметил давешнего одноглазого господина в кожаной куртке. Он смеялся, хлопал руками по коленям, восхищенно подпихивал локтями соседей. Перехватив взгляд Михи, он подмигнул сыну Атмоса.

— С тех пор и зовут меня Паленым Муридом! — выкрикивала кукла с почерневшей головой. — С тех пор странствую я, поклявшись отомстить лживому Стевану Майра и извести его проклятый род.

— Маску! Морду железную свою надень! — кричали ему из толпы. — Позор свой спрячь, Паленая Рожа!

— Пядь! Пять он ему дал! Нет, ты слышал?! — надрывался рядом с Михой ремесленник с медным нагрудным знаком Братства Лудильщиков. — Умора!

— Господа, — услышал Миха звенящий голос. — Помогите, кто сколько может, бедным артистам!

Сегодняшний день запомнится Михе по разным причинам надолго, если не навсегда.

Но только она станет постоянной гостьей его снов, вытеснив из них постепенно охотницу Хатэ и даже морозное видение отца, погибающего и возрождающегося от рук Хозяев Кагалыма.

Она была ровесницей Михи или немного старше. Тонкая, как струна, в своем трико, расшитом золотыми звездами. Ее лицо, пусть тронутое усталостью, светилось внутренним светом. Больше всего Михе запомнились волосы — цвета зимы, цвета голубой таежной хвои и рассветной полоски у края небес. Они спадали непослушными прядями на лоб, и она поддувала их вверх, смешно оттопыривая губу.

В руках она несла холщовый мешок, в котором призывно позвякивали монеты.

— Сказали же — представление бесплатное, — заворчал всей недовольной утробой ремесленник. — Пойди прочь, попрошайка.

Злясь на невежу и стремясь как-то смягчить для нее обидные слова, Миха высыпал в мешок девочки почти все свои медяки. Глядя ему в глаза, она наклонила очаровательную головку набок и церемонно присела.

— Благодарю вас, — пропела она и упорхнула туда, где тянулись новые и новые руки с монетами. Ее легкое очарование подействовало не на одного только сына Атмоса. Мешок наполнялся быстро.

Миха смотрел ей вслед и все подыскивал слова для ответа. «Не за что». «Для тебя все, что угодно». «Как тебя зовут?»

Да, пожалуй, «Как тебя зовут» было лучшим ответом. Жаль, что он пришел в голову так поздно, когда девочка уже скрылась в толпе.

Понурившись, Миха побрел в сторону красного шатра. Может, его утешит представление?

7

Будь Миха искушенной саманской матроной, он бы сказал: «Спектакль оставил смешанное впечатление». Случись ему оказаться хамонским повесой, пресыщенным и повидавшим всякого, он бы сморщился, оттопырил брюзгливо губу: «Ах, полноте, судари мои. Такая чепуха нынче в моде».

Но Миха оставался собой. Потому на выходе из красного шатра он от души плюнул в снег. Жаль было потраченного времени, жаль было четырех медяков.

Первое представление — «Озерный Король» — уже началось, когда Миха протолкался в шатер. Увы, местечка присесть не нашлось, да и стоять, по правде говоря, было негде. Все первое действие Миха провел в поисках места, откуда было бы видно сцену, а не широкую спину в полушубке или дамскую меховую шапку. Отдавив три дюжины ног и наполучав болезненных тычков, он такое место все же обрел. Тут как раз Орда первый раз пошла на штурм Хамона, отчаявшиеся жители взмолились озерным духам-покровителям, и на цветке лилии из вод поднялся рыцарь в голубом и белом. Объявили антракт.

Повергая Миху в изумление своей изворотливостью, по залу засновали коробейники. Продавали тянучки, баранки с бубликами, свистульки. Промеж зрителей и коробейников справляли свою работу щипачи-воры. То и дело над толпой поднимался вопль очередной жертвы, нащупавшей обрезанные веревочки вместо кошеля. Толпа отвечала гоготом, чужая беда всегда в радость.

Объявили второе действие. Тут, к несчастью, Миха увлекся мыслями о девочке в трико с золотыми звездами. И как ей не холодно на лютом паромском морозе? Работает ли она в театре или промышляет уличной артисткой?

За своими мыслями Миха не заметил, как Озерный Рыцарь собрал городское ополчение и отбил приступ Ночной Орды. Не теряя времени, он отправился на поклон к ближайшим соседям — северным барам — и предложил им союз.

Чтобы завоевать доверие непреклонных горцев, Лорд Озера принял участие в Хар Морхам, воинском празднике, на который съезжаются все племена Соленых Гор. Одного за другим он победил в состязаниях одиннадцать лучших воинов-баров, одиннадцать вождей горных кланов. По обычаю Хар Морхам победитель может забрать у побежденного жизнь вместе со всем его достоянием — домом, женой, властью над соплеменниками. Или побрататься с ним навечно.

Озерный Лорд мог одним махом стать повелителем одиннадцати сильнейших кланов Гор Вериди. Но он предпочел обрести одиннадцать братьев, преданных ему до гроба. Лучшие сыновья тех одиннадцати племен по сей день служат Хамону, из них состоит легендарная тронная гвардия, «черноголовые».

Усилив свою армию свирепыми барами — мечниками, всадниками на йотунах и боевыми мамонтами, — Лорд Озера двинулся на юг. Он не спешил вновь бросать вызов Ночной Орде, слишком неравны были силы. Вместо этого он искал новых союзников среди вольных горожан Серединных Земель и среди рыцарских Орденов Юга.

Управители Самана без раздумий пошли на союз. Давние разногласия с Хамоном не могли затмить близость Проклятого Толоса, где высилась ледяная Башня Великого Тангу.

Гордый Валит колебался дольше. Братство Пушкарей взялось противопоставить Орде неслыханное количество дальнобойных «скорпионов» и многоствольных «скоробоев». Но когда эрвидоры промчались по улицам Валита огненным вихрем, взрывая пороховые склады, Управители сами прислали к Озерному Лорду послов. Пушки и ружья были бессильны против порождений Ярости. Солнечной же Булавы спасителя Хамона эрвидоры боялись, как и саллахи, как и тангу.

На прибытии послов в ставку Озерного Рыцаря и скреплении союза Россыпи печатями трех великих городов Миха твердо решил смотреть остаток спектакля внимательно. К несчастью, он тут же обнаружил себя меж двух огней. Слева две купеческие дочки — нарумяненные, напомаженные, в шубах с лисьими хвостами. Справа два школяра, из которых прыщами лезет зарождающаяся мужественность. Школяры решили произвести на дочек впечатление и затеяли ученый диспут.

— Согласно Аросу и Мад, — говорил один, поднимая нечистый палец, — заключению союза с Валитом предшествовала битва в Ключах, после которой Озерный Лорд был вынужден искать союза орденских армий.

— Ссылаешься на «Хроники былого»? — хмыкал второй, косясь на дочек. — Однако, ретроградствуешь. А ведь досточтимый Пригода из Хамонской Академии еще в прошлом году доказал…

— Досточтимый Пригода — дурак! — возвысил голос первый.

Девицы хихикнули. Воодушевленный школяр продолжал:

— Дурак и, хуже того, враль. Чего еще ждать от выкормыша Наместника, кроме как желания вымарать заслуги Орденов из войны с Ордой?

— Изволишь ответить за свои слова о ректоре Академии? — недобро сощурился второй.

Вопрос, видать, был затронут важный. В момент были позабыты даже дебелые прелести дочек.

— Изволишь лизать зад хамонцу? — первый еще сильнее поднял голос. На него шикали со всех сторон. — Так далековато, не дотянешься языком-то.

Бац! Второй без лишних слов съездил оппоненту кулаком в грудь. В лучших традициях прославленной Хамонской Королевской Академии, где мало какой диспут обходился без побоев.

Бух! Первый школяр твердо решил отстаивать честь паромской гимназии, отвергавшей ревизионистов из Хамона в пользу традиционалистов Университета Акмеона в Самане. Он ткнул перебежчика во вражеский научный лагерь кулаком в бок и наподдал ему по лодыжке.

Второй школяр утерял от удара часть бойцовского пыла и пенсне, носимое им в подражание досточтимому Валу Пригоде. Нагнувшись за упавшими стеклами, он обнаружил, что первый школяр не замедлил обрушить на них каблук.

Пенсне, стоившее двухмесячного содержания гимназиста, жалобно сказало «хрусь» и перешло в пространство идеальных и потому несуществующих образов, которое философская посттолосская школа именует «эйдетическим».

— Ах ты, сволочь! — взвизгнул последователь Пригоды.

Научный диспут грозил закончиться кровопролитием, но тут в противостояние исторических парадигм вмешался беспристрастный судья. Плебс, равнодушный к ревизионистам и традиционалистам, в лице плечистого работяги в кожаном фартуке. Вытянув жилистые ручищи, он сграбастал драчунов за загривки и приложил их головами друг к другу. Головы родили глухой стук, глаза школяров закатились, и они тихонько обмякли у стенки.

Увы, для Михи второе действие спектакля было безвозвратно потеряно. Вновь объявили антракт.

В третьем действии, самом увлекательном по замыслу автора, Озерный Лорд становился нареченным Королем и добивался клятвы верности от лордов четырех Орденов. Добивался проверенным уже способом — повергая будущего союзника в поединке.

«Просто же решались дела», — подумал Миха. На сцене сшибались кукольные всадники на кукольных конях. С треском ломались кукольные копья. Озерный Рыцарь дарил жизнь Ингиду Савина и протягивал ему руку, помогая встать. Непобедимый мечник Вирин Тойво признавал свое поражение и опускался на колено перед спасителем Хамона. Вместе с ним преклоняла колени армия Воинов Изумруда.

Михе нестерпимо, просто жгуче захотелось до ветру.

Пока он сбегал, пока нашел укромное местечко, пока добрался обратно до шатра, третье отделение уже кончилось. Он так и не узнал чем. Победой над Ночной Ордой у подножия Отца-Древа, надо думать.

Получилось, что из всего спектакля Михе больше всего запомнилось необычное устройство сцены. Она вертелась каруселью, выставляя перед зрителем то игрушечные мосты Хамона, то черепичные крыши Валита, а то и мрачные замки южных лордов. Над ней сменяли друг друга жестяные луна и солнце, плыли облака и порхали эроны-горнисты, возвещавшие начало каждого акта. Когда две куклы встречались, чтобы поговорить, сверху опускалась большая линза. С ней были видны кукольные лица, на которых взаправду двигались губы и открывались глаза.

В общем, чудесная была сцена. Теперь же ее убирали служители под началом горбуна в фиолетовом плаще. Вместо городских стен и крепостных башен они устанавливали белые ширмы, подсвеченные с обратной стороны лампами. Упавший сверху занавес скрыл остальные приготовления.

Спустя короткое время последовало представление театра теней «Ведьма и Часовщик».

Очень быстро Миха почувствовал нарастающую жуть. Не то чтобы его пугала разыгрываемая история — городская легенда о мастере часов и заводных кукол и ведьме, искавшей секрет вечной молодости. Подумаешь, ведьма сварила зелье из Королевы Черепах и навлекла на себя ее проклятие.

Миху пугали сами тени, без видимой причины возникавшие на белых ширмах. Нет, умом-то он понимал, что тени отбрасывают вырезанные из дерева силуэты, которыми управляют спрятанные кукловоды. Но уж больно независимо и правдоподобно двигались тени, совсем-совсем как люди. Еще и тягучая музыка, доносившаяся из-под сцены, и непонятные сквозняки, принявшиеся гулять по шатру. Миха едва досидел до антракта.

На беду в антракте на сцене появился главный постановщик действа. Как возгласил писклявым голосом горбун-зазывала: «Гордость Королевского Театра, Мастер Теней и Иллюзий!» Имя Миха не запомнил.

Мастер Теней оказался высоким, крайне худым господином в черном кафтане с высоким стоячим воротом. У кафтана были рукава с разрезами, свисавшие прямо до пола. Торчавшие из разрезов руки Мастера были обряжены в длинные, по локоть, перчатки. В левой руке он держал масляный фонарь, с помощью которого правой рукой изображал на белой ширме теневые фигуры.

В то время как зал рукоплескал грифонам и мантикорам, которых Мастер изображал ловкими движениями пальцев, Миха перевел взгляд в сторону. И увидел тень Мастера, отложенную в глубь сцены. Пока Мастер удивлял зрителей, тень прохаживалась из стороны в сторону, разминая ноги.

Увиденного было достаточно, чтобы Миха, пресытившись столичным искусством, бросился прочь из красного шатра.

8

Толпа на площади и не думала редеть. Потолкавшись вокруг шатров, Миха решил, что на сегодня он увидел достаточно. Самое время вернуться домой, проведать Тинкина. Может, повезет напроситься в гости к Друзу.

Однако стоило сыну Атмоса направиться в боковую улицу, уводившую с площади, как на его пути оказалась палатка. А возле палатки, зазывая посетителей, стояла давешняя девочка в трико со звездами.

Ноги Михи примерзли к мостовой.

— Досточтимые граждане и гости Парома, не проходите мимо! — выкрикивала девочка. — Попытайте счастья в тире Старого Охотника!

Тир?

— Что тут у тебя, красавица? — спросил коренастый траппер с зачехленным ружьем за спиной. — Счастье раздаешь даром?

— Даром — какое же это счастье? — дерзко ответила девчонка. — Счастья добиваются. Счастье ценят. А даром досталось — легко рассталось. Да что я тебе рассказываю, стрелок. Не ты ли в тайге за счастьем крадешься, в черный зрак ему метишь? Зайди, испытай руку крепкую да глаз верный. Зайдешь?

— Коль ты зовешь, не откажусь, — нагнул голову траппер. Откинул полог палатки, шагнул внутрь.

— А ты?

Миха не сразу понял, что девчонка обращается к нему. Мало ли вокруг разного народа бродит. Но нет, серые с голубым глаза смотрели в упор на него. Михе стало душно. Он внимательнейшим образом принялся изучать вытоптанный снег у входа в палатку.

— Ну что ты, хороший мой? — спросила девочка, и в голосе ее вдруг прорезалась усталость. Будто хрусталь дал трещинку. — Меня, что ли, испугался? Ты не бойся. Не кусаюсь.

«Не кусаюсь». Будто бы из близкой тундры потянуло ледяным ветром. В руке, отмеченной зубами Сай Олаха, проснулось воспоминание о боли. Миха Атмос понял, как мало осталось в нем от мальчика, не знавшего тайн Гиблого Края. Словно другой, незнакомый человек вырос в нем и готовился теперь взглянуть в волчий оскал мира.

Тот, другой, отодвинул Миху и ответил девочке, тоже знавшей жизнь не понаслышке.

— Я тебя не боюсь. Хорошо ты про счастье сказала.

— Я всем так говорю. Чтобы медяка не жалели.

— И мне скажешь?

Она посмотрела на Миху не так, как раньше. Внутри ее тонкого тела тоже жила другая, и кто знает, какие шрамы таились под тканью, расшитой звездами.

— Тебе не скажу. Ты не все.

— Что ж так?

— По глазам вижу. Медяка не пожалеешь, но и счастья здесь не найдешь. Далеко твое счастье, за лесами, за горами.

— А может, рядом мое счастье? — спросил Миха-другой. — Только руку протяни.

Она покачала головой:

— Не бывает так. Нельзя счастье узнать, когда оно рядом. Сто подошв надо порвать, сто посохов обломать, сто дорог пройти. Лишь тогда ты его вспомнишь и поймешь.

— Но не найду?

— Не найдешь. Далеко оно будет. Дальше, чем теперь, а оно и сейчас не близко.

— Что в этой палатке?

Она прикусила губу, наклонила голову, не отрывая глаз от глаз Михи.

— То, что ты ищешь. Но добыть его будет не просто.

— Я постараюсь, — сказал Миха. И, отодвигая всезнающего другого в сторону, спросил: — Но что же я ищу, если не счастья?

— Ну как же, — девочка откинула перед ним входной полог. — Того же, что ищут все, кто давно затерял следы счастья на волчьих тропах. Ты ищешь силы.

9

— Ты умеешь стрелять из лука? — спросил Миху Старый Охотник.

В тире-палатке было неожиданно людно. Немало народу, оказывается, гонится за счастьем. Или, как Миха, за силой.

Посетители столпились вдоль сколоченной из досок стойки. За ней, шагах в двадцати, стояла мишень с тремя нарисованными кругами. Из мишени торчали стрелы — во внешнем круге много, в среднем круге поменьше. В последнем, центральном круге и в самом яблоке ни одной. Очередной искатель счастья с руганью опускал лук. В неудачнике Миха узнал траппера, с которым столкнулся перед входом.

— С двадцати шагов попадаю вроде, — ответил Миха.

«Тоже мне траппер, — подумал он. — Лука, небось, не держал в руках».

Старый Охотник, казавшийся вовсе не старым, несмотря на седой парик и наклеенный шрам от медвежьих когтей, усмехнулся.

— Вот это дух, я понимаю. А деньги у тебя есть, молодой господин? Условия у меня простые: стрелять из моего лука, стрела — медяк.

— На пару стрел найду.

«Если точнее, на четыре».

— Очень прекрасно, — потер ладони Охотник. — Поприветствуем нового стрелка, друзья! Как звать тебя, молодой господин?

— Михан, — ответил сын Атмоса. — Михан, сын Алана.

— Поприветствуем Михана, сына Алана!

«Друзья» ответили улюлюканьем и свистом. Ближайший помахал Михе рукой, как старому знакомцу. Миха узнал в нем одноглазого любителя кукольных представлений.

— Ты знаешь, на что мы играем, Михан? — спросил Старый Охотник.

Миха помотал головой. Охотник сунул голову за полог на улицу:

— Азора, — крикнул он. — Покажи Михану нашу гордость.

«Азора». Имя обожгло Миху изнутри. Властно потеснило прочие мысли, засело между бровей. Азора.

Девочка в трико со звездами вошла в палатку. Скользнув за стойку, она наклонилась и тут же выпрямилась. Искатели счастья разразились воплями.

В ее поднятых над головой руках лежал лук.

В тот миг Миха понял древних поэтов, слагавших оды Булаве Озерного Короля и Четырем Мечам его легатов. Не прекрасным девам, не великим подвигам, но боевому железу во всей его суровой простоте.

Нет, не подумайте, в луке Старого Охотники не было ни древности, ни простоты. Он не был похож на длинные луки эронов высотой в человеческий рост. И на луки тангу, изогнутые черным полумесяцем. Его дуга в два локтя длиной блестела стальными накладками, а выгнутые в обратную сторону рога были снабжены круглыми блоками, через которые мастер пропустил тетиву. На ложе был устроен прицел и направляющие для стрелы.

То был лук, впитавший тысячелетнюю науку войны. Совершенный боевой механизм, готовый поспорить на равных с ружьем и паробоем. Миха почувствовал, как у него сохнет во рту. Что медяк! Сын Атмоса затруднялся сказать, на что бы он пошел ради обладания таким чудом.

— Ну, как тебе? — подзадоривал Старый Охотник. — Не жалеешь еще, что зашел, Михан?

Азора, державшая лук над головой, задела Миху взглядом. Теперь и она знала его имя. Но сейчас он почти не думал о ней. Лук завладел его воображением.

— Давай свои стрелы сюда, — сказал он, выкатывая четыре медяка на стойку.

— Сей момент, Михан, — монеты исчезли, как по волшебству.

Вместо них на стойке появились четыре стрелы с белым оперением. Стрелы как стрелы, ничего особенного.

— А вот и лук. Извиняй, Михан, попроще, чем наш приз.

Лук, который Охотник вручил Михе, и вправду был прост. Сын Атмоса покрутил его в руках, подергал тетиву. Вроде в порядке, без скрытых подвохов. Отчего же промахиваются опытные таежные стрелки по такой смехотворной мишени?

— Жаль, крагу не прихватил, — пожаловался Миха, накладывая стрелу.

— Погоди, погоди. Не так быстро, — Старый Охотник дернул рычаг под стойкой. — Вот теперь можешь целиться.

Легко сказать. Из-под потолка опустились и закачались между Михой и мишенью пять здоровенных маятников. У каждого на конце кольцо, через которое должна пролететь стрела.

Миха, как бывало с ним в минуту сильного напряжения, закусил щеку. Маятники движутся вразнобой, и если не пустить стрелу через все пять колец, какой-то возьмет да и собьет ее с пути. Амплитуды их подогнаны так, что совпадают кольца на доли секунды. Попробуй успеть.

— Чего тянешь! — зашумели зрители, многие из которых уже не один десяток медяков просадили Старому Охотнику. — Давай, стреляй!

Миха натянул тетиву к подбородку. Задержал дыхание. Шум, ощущение, что он оказался в центре внимания, близость Азоры — все вместе мешало целиться.

Выдохнув, он спустил тетиву. Промазал, разумеется. Стрела, сбитая маятником, даже не воткнулась в щит.

Траппер с ружьем за спиной презрительно усмехнулся. Зрители заухали.

— Не огорчайся, Михан, — заголосил Старый Охотник. — У тебя еще три стрелы. Три — отличное число. Давай, попытайся еще раз.

Миха заметил, что слева от него стал господин в кожаной куртке. Тот самый, одноглазый, замотанный в шарф. Он внимательно следил, как Миха накладывает стрелу, как целится.

Как промазывает второй раз.

— Занятно, — сказал одноглазый. Сказал негромко, но Миха услышал. — Держишь лук и натягиваешь тетиву ты, как северянин. До подбородка, не до уха. Но тянешь тетиву щепотью, как тангу. И ноги сгибаешь, как волчатник. Город дал тебе лук, но тундра научила стрелять, верно? Тебе осталось только примирить их в себе.

«Видеть, а не смотреть. Попадать, а не стрелять, — Линек, прихрамывая, прохаживался перед шеренгой мальчишек. — Тяните тетиву не рукой, а спиной».

«Только ты можешь убить йоро-мангу. Ваши сердца связаны». Теплое дыхание Хатэ за спиной.

Но перед ним не йоро-мангу, оборотень Кагалыма. Перед ним доска, истыканная стрелами, и мельтешение маятников. Как примирить в себе бывшего Следопыта Линека и охотницу на нечисть из таежного племени?

«В тебе слишком много мыслей, — говорила, охотница Хатэ. — Ты как старый лось, чья голова клонится под тяжестью рогов. Лось умеет сбрасывать рога. Так и ты научись отбрасывать мысли».

Предпоследняя стрела Михи вонзается совсем близко к яблоку. Среди зрителей ползет шепоток. Старый Охотник улыбается чуть натянуто.

— Ну же! — восклицает он. — Последняя попытка!

Последняя попытка. Последняя стрела.

В руки прокрадывается дрожь. Миха стискивает зубы.

Попасть. Нельзя промахнуться.

— Не думай, попадешь ты или нет, — слышит он.

Повернувшись, Миха видит острый профиль одноглазого. Приглушенный шарфом голос исполнен уверенности. Его невозможно не слушать.

— Смотри на мишень, — говорит одноглазый, и Миха послушно поворачивает голову. — Нет ничего, кроме нее и тебя.

Голос одноглазого становится напевным, он произносит слова на манер стихов.

— В твоих руках нет лука, ты и есть лук.

На твоем луке нет тетивы, тетива — это твоя душа.

На твоей тетиве нет стрелы, стрела — это твое сердце.

Когда ты пускаешь стрелу, это ты летишь в цель.

Стреляй!

10

Тишина была глубокой и стылой, как воды Крайнего Моря. Миха опустил лук, утер пот со лба тыльной стороной ладони.

— Поздравляю, — первым сказал одноглазый. — Добрый выстрел.

Старый Охотник остановил маятники. Он подошел к щиту, зачем-то подергал стрелу, глубоко засевшую в яблоке. Повернулся к зрителям. На мгновение ему не удалось совладать с растерянностью. Лицо под гримом вытянулось.

— Выстрел засчитан, — сказал он, выдавливая улыбку. — Мои поздравления, Михан.

Все заголосили. Гул быстро принял угрожающий оттенок. Острие всеобщего раздражения упиралось в одноглазого, чьи подсказки направили стрелу в цель.

Мнение большинства выразил траппер.

— Нечестно, — сказал он, буравя взглядом поочередно Миху, одноглазого и Старого Охотника. — Так не пойдет.

— Почему же? — спросил одноглазый, все еще разглядывая мишень. — Прекрасный выстрел.

— «Прекрасный выстрел», — перекривил его траппер. — Да хер бы он попал без твоей болтовни.

— Хер бы ты попал и с моей болтовней, — парировал одноглазый, даже не поворачиваясь в сторону траппера.

Траппер, стоявший по левую сторону от одноглазого, дернул плечом. Ружье, только что бывшее у траппера за спиной и завернутое в чехол, вдруг заблестело вороненой сталью у него в руках.

Клац-клац — передернул он затвор.

— Хочешь проверить, как я попадаю, земляк? — траппер облизнул губы.

Зрители попятились в стороны. Ружье смотрело в бок одноглазого.

Тот медленно поднял руки, размотал неспешно шарф. Снял повязку, закрывавшую увечный глаз. Так как он стоял слева от Михи, сын Атмоса не видел, что открылось толпе.

Ближайшие к одноглазому зрители ринулись прочь из палатки. В спешке кто-то оборвал полог, ветер с кружащимися снежинками радостно ворвался внутрь.

— Я тебе не земляк, — сказал одноглазый, поворачиваясь к трапперу.

Траппер стал тих и бледен. Ружье заходило в ослабевших руках. Вжав голову в плечи, он попятился к выходу. Р-раз, и выскользнул наружу, а там поминай как звали.

Следом за траппером потянулись остальные зрители. Все как один избегали смотреть в лицо одноглазого.

Миха не понимал, что происходит. Не понимал, почему сереет под накладными струпьями Старый Охотник. Одноглазый советчик повернулся к Михе.

Под шарфом и повязкой скрывалась металлическая пластина от виска до подбородка — на всю левую половину лица. Вместо левого глаза сверкал огромный рубин.

Видимая часть лица улыбалась Михе.

— Давай знакомиться, Стрелок, — сказал советчик. — Меня зовут Мурид. Мурид Кассар.

11

— Миха… Михан, сын Алана Атмоса.

Мурил Кассар протянул ему руку. Его пальцы на ощупь напоминали железные прутья.

— Я буду звать тебя Стрелок, — постановил он. — Это Доброе имя.

Миха осторожно отнял ладонь. Теперь, когда Кассар открыл свое лицо, сын Атмоса чувствовал яростную мощь, исходившую от капитана наемников. Будто перед Михой распахнулась заслонка доменной печи и раскаленное нутро дышало на него жаром.

Только жар этот странным образом леденил. Неудивительно, что люди при виде Кассара старались оказаться подальше.

— Ты слышал о моем отряде? — спросил Кассар.

Миха кивнул.

— И что о нем говорят?

— Мало хорошего, — Миха решил, что Кассару надо лгать поменьше. Уж очень пронзительно зиял его единственный глаз.

— Ха! Неудивительно. Мы здесь славно покуролесили в свое время, — Кассар усмехнулся. — Несколько лет назад Старый Медведь Окол-Верига, здешний Покровитель, поссорился с барами, и те пообещали сровнять его замок с землей. А заодно и Паром. Управители Самана нанимали бродячие вымпелы по всему континенту, чтобы спасти медвежью задницу. Нанимали, как в Белостенном водится, под долговые письма. Когда баров отвадили и подошел расчет, казна оказалась пуста. Тогда уже бойцы зароптали, что пустят пал в Пароме и поживятся у Медведя в погребах. Пришлось саманцам закрыть глаза на то, что несколько соляных караванов сгинуло, не дойдя до Парома. Да десяток золотоискательных артелей расстался с хабаром, кто по-доброму, а кто и с уговорами. С тех пор не любят в Пароме наемников, особенно мою Черную Руку. А что делать, Стрелок? Кушать-то всем хочется.

Миха молчал, не зная, что сказать.

— Ладно, обо мне поговорили. Давай о тебе теперь. У тебя редкий дар, Стрелок. Верь мне, таких, как ты, — один на тысячу.

— Да будет вам, — буркнул Миха, краснея.

— Слушай старого бродягу, Стрелок. Стрелять и йотуна можно научить. Бары крепят зверюгам на спину осадные самострелы и натаскивают их дергать рычаг. Безмозглая образина заменяет взвод валитских пушкарей. Или взять бунтовщиков из Распола. Стоило хамонцам прижать крестьян, как те похватали дедовские «аспиды» и давай озорничать. Только гвардия их угомонила. Задумайся — на крестьянина с арбалетом пришлось посылать тронные вымпелы! Так что умельцев засадить стрелу или болт всюду хватает. Но ты, Стрелок, ты из другой породы. Ты художник. Твоей работой можно любоваться. Понимаешь?

Миха помотал головой. Он уже сто раз успел пожалеть, что зашел в палатку. Очень непросто стоять перед распахнутой заслонкой домны. Особенно когда тебя затягивает внутрь.

— Что для тебя лук? Игрушка. Сто шагов, двести — предел. А знаешь, как бьет валитский «Вдоводел»? На полтыщи. Броню латника — насквозь. Сустав паровоина — вдребезги. Был у меня один боец вроде тебя. С полверсты мог грецкий орех расколоть. Одна беда, схарчила его в Оросе морская тварь. Остался я без снайпера, лежит ружье без дела. Пойдешь ко мне, Стрелок?

Миха с удивлением обнаружил, что не может взять и сказать «нет». Мурид Кассар не тот человек, который спокойно выслушает отказ.

Блеск рубина резал глаза. Миха отвел взгляд. Куда же подевался тот, Миха-другой, который так бойко болтал с Азорой? Скукожился перед железным лицом наемника?

— Колеблешься? Понимаю, — Кассар положил руку Михе на плечо. — Я тебя не тороплю с ответом. Мой вымпел здесь до окончания Турнира. Потом еще на пару дней задержусь, пополнить припасы. Мне надо только знать, что ты меня навестишь в ближайшие дни. Мы сядем с тобой и поговорим спокойно, без спешки. Железноликие стоят на западной окраине, за Пушным Рынком. Тебе там любой укажет. Так как? Зайдешь?

Он ловил взгляд Михи, не отпуская его плечо. Воля Кассара подминала сына Атмоса, как броневые катки вагенбурга замешкавшихся латников. Не убежать, не отбиться.

— Я не знаю, — промямлил Миха. — Меня, может, и не будет в городе.

— Тогда давай забьемся наверняка. Нет? А давай спор?

— Какой еще спор?

— Такой спор. Если я сейчас попаду прямо в центр мишени, так, что твоя стрела разлетится, и сделаю это с запущенными маятниками, ты придешь в мой лагерь. Я не говорю, что прямо станешь Железноликим. Просто придешь поговорить. Идет?

«Попасть в мою стрелу. Через маятники. Невозможно. Берет меня на пушку».

— Идет, — согласился Миха.

12

— И что же Кассар? — спросил Дан.

Миха опустил голову.

— Он попал. Вскинул лук, не целился даже особо и точно пустил стрелу через кольца. Расщепил мою стрелу от перьев до наконечника.

— Нашел с кем затевать спор, мой неосмотрительный друг, — Дан покачал головой. — Таких, как ты, Мурид забивает в пистоль вместо пыжа. Мне ли не знать, меня он тоже в свое время взял тепленьким. И что теперь? Пойдешь к нему?

Миха вздрогнул.

— Я? Да никогда. Я как из палатки вышел, так бежал досюда без остановки. Темный он человек, совсем темный.

— Твоя правда. Тут ты глубже меня тогдашнего смотришь.

Миха водил пальцем вдоль узора годовых колец на деревянной крышке стола. Вспоминал.

— Старый Охотник, клоун этот, хотел Кассару лук присудить. Пресмыкался перед ним, аж тошно. «Выстрел, мол, ваш несравненен». Хорошо хоть Азора молчала, а то я бы не выдержал.

— Азора?

— Девочка-зазывала. В трико со звездами.

— В трико-о? — Дан расплылся в ухмылке. — Не холодно ей в такой одежке?

— Вот не знаю, — озадачился Миха. — Не похоже, что холодно. Но вообще — чудно. Как так? Кругом все в мехах, а она на ветру, считай, без ничего совсем.

— Ладно, потом поговорим про твою чудесную Азору, — перебил Дан. — Лук, я вижу, ты притащил. Не взял его, значит, Мурид.

— Не взял. Говорит: «Это твой приз, Стрелок. Забирай и не забывай про свое обещание».

Дан поскреб в затылке.

— В непростую историю ты угодил, Миха.

— Да что мне этот Кассар, — Миха распушил перья. — Уйду завтра из Парома, и не свидимся больше.

— Зря ты так говоришь. Человек своей судьбе не хозяин, такая есть у баров присказка. Между тобой и Муридом вроде как теперь нить натянута — твое обещание. Куда бы ты ни подался, нить приведет вас друг к другу.

Миха разозлился.

— Как тебя к нему привело опять? — спросил он с подковыркой.

Дан совсем не обиделся.

— Все встречаются дважды, как на Юге говорят. Тесноват, видно, Акмеон для меня с Муридом. А ведь мы в Пароме с ним и расстались. Не думал, что он сюда вернется после того, что было.

— А что было-то?

Дан помрачнел.

— Была заварушка с барами из-за медных рудников. С кланами Волка и Соболя — кланами сильными, многочисленными. Отряд Мурида вместе с нами поспел к шапочному разбору, бары навоевались, получили откупную от Самана и откатились к себе в горы. Племя Соболя отправило послов к Управителям Парома и Лорду-Покровителю. Так получилось, что высланный им навстречу отряд стрельцов усилили Железноликими.

ДАН ПО ПРОЗВИЩУ МОЛОТ, ВОДИТЕЛЬ «МОЛОТОБОЙЦА»

— Нам было приказано встретить послов и препроводить их в Паром. Послов было трое, один из них шаман Соболя. С послами ехали сани с подарками и сорок человек охраны, мечники с таллитами и всадники на йотунах. Немалая сила, в тайге им бояться было нечего. Нас послали в знак уважения. Кто же знал, во что уважение выльется.

У шамана баров на груди висела железка на цепочке. По виду — эронская штучка. Голубой металл, вроде бы даже светился. Где он ее достал в Соленых Горах, непонятно. Привезли, должно быть, с Юга, бары ходят на ладьях до Ороса и Никта.

Стеррано, помнишь, хмырь с книгой, на шаманскую висюльку положил глаз. А Стеррано, надо сказать, единственный, кто на Мурида имеет влияние. Есть между ними нехорошая тайна, гиблая южная ворожба.

Стеррано подговорил Кассара отобрать у послов дары, которые они везли в Паром. С деньгами тогда у Мурида не ладилось, он за возможность ухватился. Стеррано же на золото начхать, он до всякого волшебного скарба великий охотник.

А еще Стеррано нашептал свой план Пагосу, здоровяку на протезах. Пагос тут увидел возможность избавиться от меня с Дерихом. Он давно ее искал, с тех пор, как Мурид сделал меня лейтенантом, а «Молотобойца» главной огневой силой. Только собственного ума у него не хватало подлость измыслить. Тут Стеррано и подвернулся, главный по подлостям мастер.

Стеррано, а через него Пагос знали, что я не подниму руку на послов. Во-первых, потому что послы. Во-вторых, потому что горцы, хоть бывшие, но соплеменники. Значит, пойду против командира.

Все так и получилось.

План, нашептанный Стеррано Муриду. был умен. Подстроить нападение горцев на стрельцов. Вмешаться в драку, послов с охраной перебить. Хабар прикарманить. Если стрельцы будут бузить — их тоже под нож. До Парома оставался день пути, когда Мурид созвал лейтенантов и изложил план.

Я сразу сказал, что дело задумано гнилое, и я, Дерих и «Молотобоец» в нем не участвуют.

Тут Пагос вскочил на свои железки и заголосил, что меня надо вязать, пока я не бросился к барам и их не предупредил. Вышло у меня недоразумение с ним сначала, потом с остальными.

По итогу я с парой свежих рубцов на шкуре вывалился из палатки и, пачкая кровью снег, бросился к Дериху. Повезло, «Молотобец» стоял под парами, братишка прогревал котел. Мы с места и ломанулись в тайгу, только Тинкина прихватили. Он давно уже думал свинтить, да все не решался.

— А что с послами? — спросил Миха.

Плечи Дана опустились.

— Не успели мы их предупредить. Охрана на шум поднялась, только поздно. Стеррано наворожил крутом тумана, он умеет. В тумане всех Соболей и перебили. Со стрельцами заодно. Нас потому и не преследовали, слишком увлеклись убийством и грабежом. Да и боязно на «Молотобойца» нарваться. Вот так и распрощались мы с Железноликими и Муридом Кассаром.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

Воспоминания о кровавой размолвке с Кассаром не улучшили настроения Дана. Да и перспектива встречи с капитаном в турнирной сшибке его вряд ли радовала. Миха решил сменить тему:

— Как у Тинкина дела?

Взгляд Дана просветлел.

— Лучше, благодаря деду Ойону. Но храбрец наш еще не встает. Отлеживается. Дерих беспокоится, что до Турнира он не успеет оклематься.

— И что вы думаете делать?

Дан развел руками:

— Братишка умчался в город. Сказал, что будет нас спасать. Как, ума не приложу.

— Что, хороните меня, мерзавцы?

Дан обернулся. Миха привстал. У входа в трапезную стоял Тинкин. Рукой он опирался на стену, лицо его цветом не сильно отличалось от зеленого камзола, накинутого на плечи.

— Куда Осу подевали, признавайся, жердяй, — Тинкин неуверенно шагнул вперед, пошатнулся. Дан вскочил, бросился к нему. — Выпить мне тащи, глинтвейна.

— Щас тебе будет глинтвейн, — Дан обхватил сквайра за плечи, осторожно развернул его назад к лестнице. — Тебе вставать нельзя, дурик. Пойдем наверх, а Миха тебе с кухни принесет бульона.

— И глинтвейна.

Миха поднялся, собираясь идти за бульоном. Заскрипела, открываясь, дверь.

Оттряхивая снег с рукавов, с улицы вошел Дерих. Следом за ним внутрь шагнула высокая (хотя рядом с Дерихом кто угодно покажется высоким) фигура в плаще с капюшоном.

— Здоров, малый, — сказал карлик, не замечая Дана с Тинкиным. — А где мой братец? Хочу показать ему Рейю, нашего нового сквайра.

В горле Дана звучно булькнуло. Тинкин с неожиданной силой отстранил его ладонью, шагнул вперед.

— Здорово, карлуша, — хрипло сказал он. — А мне можно посмотреть на нового сквайра?

Спутник Дериха снял капюшон и оказался молодой черноволосой девицей. Густые брови выгибались над голубыми глазами. Нос с легкой горбинкой делал свою хозяйку похожей на красивую пустельгу. Длинные волосы были заплетены в косу и уложены вокруг головы.

— Меня зовут Рейя, — сказала девушка-пустельга. — Дерих поведал, что ваш сквайр заболел и вам нужна замена для Турнира. Я готова быть заменой.

Тинкин собирался что-то ответить, наверняка брызнуть ядом. Но неожиданно ноги его подогнулись, и он осел на пол. Дан едва успел его подхватить под мышки.

— Рад познакомиться, Рейя, — сказал он напряженным голосом. — Кажется, ты явилась вовремя.

 

Глава IV Хранитель леса

июнь 400 года от Коронации

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

1

Обратный путь в Гнездо Восхода барон помнил смутно. Нещадно клонило в сон, авион то и дело срывался в тошнотворные воздушные ямы. Спутники молчали. По скулам Савина катались желваки.

«Отец так и не научил меня терпению», — вспомнил Якош слова герцога. Воистину так.

Едва они сели, Анже рванулся к входному люку. Не дожидаясь, пока обслуга подаст лесенку, он спрыгнул на пол пещеры. Плащ взметнулся за спиной языком шелкового огня. Молчаливый дворецкий последовал за хозяином.

Герцог Савина и слуга шагнули на белую тропу безопасности между взлетных полос авионов. Якош Белин начал спускаться по лестнице, приставленной обслугой к люку. Он на мгновение утерял Лорда Рубина из виду. Спустившись на пол и оглянувшись, Якош обнаружил его в компании трех женщин.

Две из них были одеты как служанки, но выглядели значительно старше всех служанок, которых барону случилось видеть в Гнезде Восхода. Третья же. настоящая старуха, носила черное платье и черный платок-акмали с траурной лентой на лбу. Она была очень маленького роста, с прямой спиной и девичьей талией. Коричневое лицо с острыми чертами напоминало барону кого-то знакомого. Кинжальный подбородок, горбинка на переносице, большие глаза.

Старуха преградила дорогу Анже Савина.

— Дурные вести, — сказала она.

Голос ее необъяснимым образом был тоже остер. Он резал уши, проникал вглубь, заставляя вдумываться в смысл слов.

— Лес вышел на бой, — говорила старуха, а полнокровное обычно лицо герцога наливалось бледностью. Шапка медных волос подчеркивала посеревшую кожу. — Старая клятва стала пеплом, кто теперь не даст крови пролиться? Ты хочешь власти, мальчик, но сможешь ли ты удержать ее? Меч твоих дедов направлен в твое сердце. Плохие настали времена, врагу ты доверяешь больше, чем другу.

— У меня нет друзей, княгиня, — тихо сказал Анже Савина.

Старуха покачала головой:

— Ты ошибаешься, мальчик. Не дай своей ошибке погубить тебя, как это случилось с твоим отцом.

Герцог онемел.

— Матушка! — Князь Фалин вклинился между Анже и старухой. — Княгиня, позвольте мне проводить вас в ваши покои.

Он сделал незаметный знак двум служанкам, и те мягко, но неотступно подхватили старуху под локти.

— Друзья, я покину вас на время, — обратился Фалин к барону и Анже. — Через час жду вас в библиотеке. Там накроют обед.

Гуинре Свед спустилась из носового люка вместе с девушкой-штурманом. Она наблюдала разыгравшуюся сцену, стоя чуть поодаль.

— Это мать князя, супруга покойного Нито Фалина, — сказала она, подойдя ближе к барону. — Последние годы княгиня живет очень замкнуто и редко говорит с людьми. А если говорит, то речи ее необычны и тревожны.

— Я бы не выразился лучше, — сказал барон, провожая взглядом удаляющегося Савина. — Почтенная матушка князя изрядно встревожила герцога.

— Говорят, ей открыто будущее.

— Вы верите в это? — барон обернулся к Гуинре.

— Я? Разумеется, нет, — ответила невеста князя. Как показалось барону, чересчур поспешно. — Прошу меня извинить, барон. Мне надо приказать, чтобы «Стрелу» заправили и убрали с полосы. Мы увидимся с вами на обеде.

— Сочту за честь, — барон поклонился, щелкнул каблуками. — Позвольте и мне откланяться.

«Будь при мне Белый Меч, — думал Якош Белин, шагая вдоль белой полосы, — он бы зазвенел, как все колокола Валита, когда Гуинре солгала. Что, интересно, сказала ей старуха, которую здесь считают ведьмой? Какую тайну хранит будущее княгини Свед?»

2

На ужин Анже Савина явился в дорожном платье. В руке он сжимал свернутое в трубку письмо.

— Друзья, — сказал герцог. — Вынужден вас покинуть. Дела не терпят отлагательства.

— Что случилось, брат? — Таиз поднялся со своего места.

Рот Анже скривился, как от боли.

— Дурные вести, как верно выразилась твоя матушка. Армия графини Тойво под водительством лорда Зерова покинула Лес и вторглась в земли баронов Майра. Моих вассалов и союзников. Война стучится в мою дверь, Таиз. И это совсем не та война, которую я ждал и к которой готовился.

— Граф Зеров, Лорд-Олень. Воистину плохие новости, — Таиз помрачнел. — Похоже, миром дело не решить.

Триста лет назад предок графа Зерова пал от предательской руки лордов Майра. Его поместье в Дубраве было сожжено вместе с самой Дубравой, древнейшей на Акмеоне. Так было положено начало проклятию лордов Майра и войне, закончившейся капитуляцией Оправы Рубина.

Триста лет — немалый срок, но у жителей Леса долгая память.

— Говорится ли в письме о причине вторжения? Как Далеко продвинулись войска Зерова?

— Продвинулись недалеко, но удар их нацелен в сердце моей Оправы. Они направляются к месторождениям флогистона. Если их план увенчается успехом, мои войска останутся без топлива.

Письмо, зажатое в побелевшем кулаке Анже, потихоньку обугливалось с краев. Ярость рвалась наружу; требовала выхода.

Таиз Фалин размышлял.

— Брат, пойми меня, я не могу ударить по Лордам Изумруда. Ты знаешь, каких усилий мне стоило поднять князей на поддержку тебе в битве с Алмазной Оправой. Простите, Якош.

— Пустяки, князь, продолжайте.

— Простите еще раз, барон. Я буду откровенен полностью. Многие князья недолюбливают Оправу Алмаза за союз с Хамоном. У меня нашлись слова, чтобы убедить их присоединиться к походу Анже, тем более нами двигала благая цель.

Лорд Белин не сдержался:

— Вы могли направить к нам послов. Рассказать о Враге. Вам бы я поверил, князь. Не обязательно склонять к союзу силой.

Письмо в руке Анже Савина вспыхнуло. Он швырнул его наземь, загасил сапогом.

— У нас не было времени! — прорычал он. — Вдвойне не стало его сейчас, когда древоины топчут мою землю!

— Друзья, не будем, — Фалин протянул к барону и герцогу ладони. — Я хотел лишь сказать, что Хребет не поднимется против Леса. Даже моим собственным пилотам я не посмею отдать такой приказ. Разве что вторжение свершилось с каким-то особым вероломство:! князь с надеждой посмотрел на Анже.

Тот ожесточенно растирал пепел носком сапога.

— Какое там. Графиня не столь опрометчива. Она знает о нашем союзе. Стеван пишет, что на рассвете стрела с ультиматумом вонзилась в ворота его замка. Через час запылали заставы. Я уверен, что даже Наместник извещен. Все как полагается, закон соблюден, крючкотвору не подкопаться.

— Что пишут в ультиматуме?

— Несусветную чушь. Называют Стевана Поджигателем Древ и Убийцей Послов. Требуют справедливости. Справедливость заключается в аннексии всех земель лордов Майра вплоть до Мирного Стана. Это означает, что все прииски огненной руды должны перейти под руку дома Тойво. Немыслимо!

— О каких древах и о каких послах речь? — спросил лорд Белин.

— Я же говорю — чушь. Не имею представления. Когда на меня напали люди Баира Калада, я сжег немалую часть Возрожденной Дубравы. Но я признал свою вину и посылал графине Тойво виру. Каждое дерево я оценил в триста золотых солов. На эти деньги можно насадить сад чайных роз из Восточного Фейма и приставить к каждой розе по садовнику в чине Мастера.

— Вопрос не в том, посылал ли ты виру, Анже, — заметил барон. — Вопрос в том, получала ли ее графиня?

Анже Савина открыл рот. Снова закрыл. И ничего не сказал.

3

Винты авиона, который князь выделил для возвращения Анже домой, месили воздух. Ревел мотор, сжигая уголь и флогистон.

— Якош, — герцогу приходилось надрываться, чтобы перекричать шум. — Ты больше мне не пленник, ты союзник и волен выбирать любую дорогу. Я прошу тебя лететь со мной и быть рядом, когда я отправлюсь на переговоры с Зеровым. Твое присутствие может предотвратить большую кровь.

— Я думал возвращаться к себе, обрадовать близких. По мне уже успели справить тризну, — крикнул Якош и взялся за поручни лесенки. — Теперь, вижу, придется обождать.

— Про тризну не волнуйся, — сказал Анже Савина, залезая следом за ним. — «Солнечное письмо» с вестью о твоем благополучии было отправлено сразу после битвы. Заверяю тебя, ты вернешься домой в ближайшее время. Чем дольше я думаю, тем больше уверен, что ссора с Лордами Изумруда не больше чем досадное недоразумение.

Таиз Фалин заглянул в салон авиона.

— Друзья, простите, что вам придется лететь в тесноте и без эскорта. Я хочу сохранить ваши перемещения в тайне на случай заговора. За моим Гнездом следит немало глаз с горных перевалов.

«Таиз тоже доверяет словам своей матушки куда больше, чем хочет показать, — подумал барон. — Что там она говорила о мече дедов, направленном в сердце герцога?»

4

Еще с воздуха на подлете было видно, что замок Майра готов к осаде. Три рва, опоясывающие стены замка, пылали. Из клубов черного дыма поднимались острые башни, блестевшие стеклами дальноглядных труб. Перед замком выстроились боевые порядки — паровоины, колесники, пехота.

Пилот снизился, посигналил замку гелиографом. Через некоторое время в лагере Майра наметилось шевеление. В воздух взлетели ракеты, распустились алыми цветами. В указанном ими месте на земле прочертили две горящие полосы — указали место для посадки.

— Государи мои, пристегнитесь, — крикнул пилот Якошу, герцогу и его дворецкому. — Буду садиться.

Посадка вышла тряской, но благополучной. Лишь в последний момент пилот прибег к силе Сапфира, смягчил последствия торможения.

Пока Якош Белин выпутывался из ремней, герцог Савина был уже в люке.

— Братья в Оправе, приветствую вас в час нужды, громко говорил он. — Срочно ведите меня к вашему барону.

Дворецкий, который, как уже понял Якош, был еще и телохранителем, зыркал по сторонам. Руки его отдыхали на паре небольших топориков, которые он пристегнул к поясу сразу после вылета из Гнезда Восхода. Он спустился перед герцогом, потеснил плечом от люка ретивых офицеров Майра.

Один из них, в сверкающей медной каске с плюмажем, первым отдал честь Лорду Рубина.

— Мой герцог, — он наклонил голову, тряхнув плюмажем. — Разрешите приветствовать вас в нашем лагере. Я капитан Мадар, к вашим услугам. Вестовой уже послан к барону, ожидаем прибытия его светлости с минуты на минуту.

— Вольно, Мадар, господа. Приветствую вас. Со мной мой союзник, барон Якош Белин, Лорд Алмаза. Прошу встретить его как дорогого гостя.

С некоторым замешательством офицеры отсалютовали бывшему врагу. «Союзник?» «Позвольте, но не далее, как неделю назад…»

Барон Белин усмехался в усы. Мечталось отойти шагов на двадцать от авиона и наконец закурить трубку. На борту летающей машины курение категорически воспрещалось.

Но его желанию не суждено было сбыться. Не успели пройти дюжину шагов, как протрубили рожки, взрычали моторы. Вокруг авиона сомкнулось каре Железных Всадников. Сидевшие за спинами водителей пехотинцы соскочили, построились напротив друг друга в две шеренги, упирая в землю древки копий. Необычные древки, железные, вместо острия на конце вздутие.

По сигналу рожка древки ударили оземь. Над копьями вспыхнули синие языки пламени.

— Вот позер, — тихо, чтобы не слышали офицеры, сказал Савина.

Барон Майра шел к ним меж двух копийных шеренг. Он был одет в черный с багряными разводами доспех, красный плащ был с обманчивой небрежностью намотан на левую руку. Правая играла с опаловой подвеской поверх доспеха.

— Милорды, — барон поклонился сначала Савина, потом Белину. — К счастью, наша разлука была недолгой. Сожалею лишь, что нашей встрече сопутствуют обстоятельства далеко не радостные.

Анже не поддержал игривый тон вассала.

— Будь здрав, Стеван. Барон Белин, господа, вы извините нас на минуту? — они отошли в сторону от Якоша и офицеров.

Со Стевана Майра мгновенно слетел напускной лоск. По его и герцога лицам барон Белин читал, что оперативный доклад Лорда Полеса и Дубравы не изобиловал приятными подробностями.

«Лорды Изумруда серьезные противники, — подумал Якош Белин. — Еще четыреста лет назад Наследие дриатов сделало их армию одной из самых могущественных на континенте. С тех пор они не теряли времени даром. По слухам. Мало кто знает, какие тайны таит в себе Лес».

По знаку Стевана капитан Мадар присоединился к беседе. Барон Белин стал набивать трубку. Не столько ради удовольствия подымить, сколько отбить ароматом табака гарь и копоть, изрыгаемую армией Майра.

Офицер со знаками различия Железных Всадников поднес ему огниво.

— Оставьте, оставьте себе, милорд, — сказал он в ответ на попытку барона огниво вернуть. — Я обойдусь.

Он со значением постучал по кирасе, намекая на свой Сердечный Камень. Рубин, без сомнения. Здесь, в Полесе, могли встретиться люди, чьи сердца откликались Изумрудам, нередки были носители Сапфира, чьи корни уходили к подножиям Хребта. Но в этом латнике чувствовалась характерная порывистость, он говорил и двигался быстро, резко переходил от слова к слову, от жеста к жесту.

— Позвольте представиться, сударь, — он поклонился. — Старший лейтенант колесной кавалергардии Якош Мадар.

— Да мы с вами тезки, — улыбнулся барон. — А капитан Мадар…

— Мой брат, сударь. Разрешите поинтересоваться, какими судьбами к нам?

— Да вот, — Белин затянулся, выпустил дым. — Собираюсь участвовать в переговорах с изумрудными. Хотим попробовать решить дело без крови.

— Значит, будут переговоры? — удивился кавалергард. — Все шло к тому, что в ближайшее время ударим по Рогатому Графу. Эх! — он стукнул кулаком по ладони. — Опять тягомотина, опять болтовня. Так и не повоюем.

— Успеете повоевать, мой друг, — Якош чувствовал, как мимолетная симпатия к тезке-Всаднику рассеивается. — Война, она, знаете, не такое уж увлекательное занятие…

— Вы еще добавьте, каким кажется из газет, — хмыкнул лейтенант Мадар. — Мне, сударь, довелось повоевать. И с морскими налетчиками-северянами. И с соседями по Оправе. Война, я так считаю, единственное достойное занятие мужчины.

— Тут мы с вами не сойдемся, — решительно возразил лорд Белин. — Нет-нет, не спешите перебивать, чтобы рассказать о фамильной трусости алмазных, не надо. Вы лучше скажите, знаете, как пахнет сожженная крестьянская хата? Когда в нее попадает снаряд с «эрвидоровым огнем»? Так что никто выбежать не успевает. Горят заживо вместе со всем скарбом. Знаете?

Неизвестно, чем бы закончился сей содержательный разговор, если бы не возвращение Анже Савина.

— Мы прибыли вовремя, — сказал он. — Стеван бы не выступил без моего сигнала, но армия Зерова меньше чем в дневном переходе от его замка. Выглядит так, что ради древней вражды граф готов пожертвовать целями стратегического наступления. Или же он располагает большими силами, чем мы думаем, и приуготовляет удар по двум направлениям — на рудники и на родовое гнездо Майра. Второй вариант сулит нам немалые неприятности.

— Ты говоришь так, как будто собираешься выступить против Оправы Изумруда.

— Мой милый Якош, я не могу исключать такого варианта. Говоря словами толоситов: «Хочешь мира, точи меч».

— Не хочу напоминать тебе, Анже, чем кончили свои умствования граждане Толоса.

— Ха-ха! Не заподозрил бы в тебе раньше острослова, Якош. Граф Зеров не Опустошитель, а моя Оправа не Град Философов.

— У тебя, у меня, у Зерова один Враг, — напомнил Якош Белин. — Общий Враг.

Анже Савина склонил рыжую голову.

— Ты прав, мой рассудительный друг. Мечи обождут до времени в ножнах. Предлагаю после дозаправки немедленно загрузиться в авион и лететь в ставку Зерова. Возможно, вдвоем мы сможем его убедить остановить свои полки. Может быть, он даже согласится навестить шахту Мастера Калада.

Нездешний холодок прокрался под кирасу Белина. Стена Черного Льда встала перед его глазами, и дневной свет померк.

— Давай же не мешкать, — хрипло сказал он.

5

Заправленный горючим из котла паровоина авион летел не слишком уверенно. Будь на месте лорда Белина человек, чье сердце не билось вровень с Алмазом, источником спокойствия и размеренности, он бы нервничал. Анже Савина слишком глубоко погрузился в свои мысли, чтобы волноваться. Молчаливый дворецкий и вовсе походил на статую.

Летели в молчании. Лорд Белин думал о немногочисленных людях, которых обеспокоит его отсутствие. Вырастившая его кормилица Милана, совсем уже дряхлая нынче, почти слепая. Главный псарь Жихар, ровесник Яноша и друг по детским играм. Они, бывало, сиживали за пивом и картишками, а то и гоняли по весне степных зайцев-русаков.

С соседями и кузеном Ладогом, со старшей сестрой и ее мужем, межевиком из замка Брано, дружбы у Якоша не сложилось. Увлечений у барона было немного: выращивать табак, возиться с ушастыми щенками на псарне да листать под настроение старые книги из немногочисленной замковой библиотеки — больше на предмет посмотреть гравюры, от чтения у барона быстро утомлялись глаза, а заказывать в Валите очки он ленился. Обсуждать же с соседями новые табачные сорта или тонкости вязки саманских гончих особого интереса у Якоша не было.

С женщинами тоже не складывалось. Прозвище «бобыль», барон знал, приклеилось к нему прочно. Широкие в кости, основательные в теле и хозяйстве женщины Оправы Алмаза его не волновали. По молодости тянуло к девицам ветреным, небанальным: столичным балеринам, актрисам странствующих театров, на худой конец, к дамам с известной репутацией, навещающим аристократические салоны. Молодость прошла, оставив мимолетное чувство чего-то не распробованного. Оглядываясь по сторонам, Якош понимал, что он не один такой, что душевные бури и пожары обошли многих и многих. Не обязательно даже людям проходить три Алмазных Огранки, чтобы охладеть по пути к старости.

Однако же были и те, кого не обошли. И глядя, как тянутся друг к другу молодые на очередной крестьянской свадьбе, лорд Белин чувствовал желание отлистать ветхие страницы назад. Попробовать прочесть главы своей жизни заново, по-другому. Но все никак. То пятнистая сука ощенится, то зловредный жук-рогач ростки поточит.

Тут как раз и война. Тогда, на раскаленной броне своего самохода, он мысленно попрощался со всеми, закрыл книгу. Смерть Белина не страшила. Если он и боялся чего-то, так доживать в одиночестве, слушая, как под окном голосят чужие дети. Лежать на пропахшей табаком постели и чувствовать, как из треснувшего Алмаза вытекает жизнь, ненужная и пустая.

Обидно уходить так, когда где-то танцует на гребне стены княгиня Гуинре из Гнезда Дождя.

Авион тряхнуло. Анже Савина очнулся от задумчивости, вскинул голову.

Салон угрожающе накренился. Если бы пилот не настоял, чтобы они оставались пристегнутыми во время полета, лететь бы всем троим кувырком.

— Что случилось?! — крикнул герцог.

Из переговорной трубы раздался обеспокоенный голос пилота. Имени его Якош не запомнил.

— Нас подбили. Каким образом — непонятно. Просто враз исчез кусок крыла с винтом. Теряем тягу. Думаю садиться.

Авион потихоньку выровнялся. Савина сбросил ремни и, держась за скобы на стене, выглянул в овальное окошко.

— Под нами лес, — установил он. — Куда садиться?! — проорал Анже в направлении трубы. — Разобьемся же на деревьях.

— Вижу подходящую опушку, — голос пилота звенел от напряжения. — Если повезет, успею затормозить до деревьев.

— А если не успеешь?!

— То вверю наши души Вечным Ветрам. Все, больше не отвлекайте меня. Затяните ремни, голову спрячьте между коленей. Колени обхватите руками. Да поможет нам Небо!

6

Лорд Белин признался себе, что у него маловато опыта падений на авионе. И он совсем-совсем не хочет этот опыт углублять и расширять. В тот момент, когда он думал, что колеса авиона прочно стоят на земле, машину подбросило вверх и уронило обратно. От второго и последнего удара о землю у авиона отломилась хвостовая часть. К счастью, в ней никого не было.

Пассажиры и экипаж в составе пилота не пострадали. У Белина болели ушибленные о кирасу ребра, на лице Савина расплывался невесть откуда взявшийся кровоподтек. Пилот и дворецкий выглядели молодцом, они вдвоем ковырялись с люком.

«Почему бы нам не спуститься через оторванный хвост? — думал Белин, чьи мысли после посадки текли особенно неторопливо. — И что за люди, которых я вижу в пролом? Кажется, у них в руках оружие».

Анже Савина бросил короткую фразу на незнакомом Белину диалекте. Дворецкий-островитянин подобрался, отступил от люка и взялся за топоры на поясе.

— У нас компания, — повторил герцог на понятном языке. — Намерения у нее, боюсь, не самые теплые.

Подвинув пилота плечом, Анже пинком выбил люк наружу.

— Давайте из авиона, — скомандовал он. — И перебежками к лесу.

Стоило им покинуть разбившуюся машину, план герцога показался неосуществимым. От прилегавшего к лесу поля на них надвигалась группа людей, другая, покинув укрытие среди деревьев, охватывала авион полукругом со стороны леса. На солдат Изумрудной Оправы люди не были похожи. Часть из них выглядела обычными крестьянами, кое у кого даже были в руках серпы и цепы. Другие вроде бы наемники или дезертиры — оружие и доспехи сборной солянкой, никаких знамен и видимых знаков отличия. Несмотря на то что не было видно командиров и не слышно команд, наступление, переходящее в окружение, проводилось организованно. Барона с товарищами отсекли от леса, где они могли скрыться, и зажимали в кольцо.

— Не похоже, что с нами собираются вести переговоры. Они явно предусмотрели нашу здесь посадку и подготовили встречу, — заметил Анже Савина, обнажая пару мечей. — Может, озаботишься защитой, барон? Не ровен час, полетят пули.

Якош Белин кивнул, поднял руки… прошла секунда, две. Расстояние между наступающими и авионом сократилось шагов до тридцати. Для прицельного выстрела пустяк.

— Ну, в чем заминка, барон? — нетерпеливо спросил герцог. В руках у четырех человек он заметил пищали, спокойствия это не добавляло.

Якош Белин посмотрел на свои ладони, как будто видел их в первый раз.

— Я… я не могу, — беспомощно выговорил он.

Все повторялось, как тогда, по пути в пещеру Врага. Холод, чувство бессилия, сосущая пустота на месте Камня. Алмазный Щит, детский трюк для лорда Третьей Огранки, не удался впервые со времен забытого ученичества.

— Я так и думал! — вскричал Савина. — Это люди Льда! Соберись, барон!

Герцог вскинул мечи над головой, и их лезвия накалились добела. По корпусу авиона звонко защелкали пули. Пилот поднял пистоль с очень длинным тонким стволом и, дергая зарядный рычаг, трижды выстрелил, целясь в пищальников. С безукоризненной точностью воина Сапфира он уложил всех трех. Четвертый замешкался с перезарядкой, герцог направил на него мечи. Огненная струя сорвалась с раскаленных лезвий и превратила человека в живой факел.

Для человека он умирал слишком тихо, не издавая ни звука. Его товарищи не дрогнули и не прекратили наступление. У тех, что от леса заходили с флангов, тоже оказались пищали. Громыхнул залп.

Заболела рана под ключицей, нанесенная лордом Майра. Сила Алмаза вырвалась из протянутых ладоней барона, воздвиглась на пути пуль щитом из сверкающих граней. На землю упали комки свинца.

Траву пригнуло горячим ветром. Вокруг Анже Савина плясали мелкие язычки пламени, его вставшие дыбом волосы перерождались в огненную корону. Искры текли из уголков глаз, ставших парой углей.

— Герцог, сдерживайте себя! — крикнул Якош. — Если Ярость сорвется, я не смогу защитить остальных! Эта дрянь пьет мои силы!

— И мои! — Голос Савина походил на рев огня в печной трубе. — Выжечь ублюдков!

Герцог подрос на пару пядей. Огненные капли срывались с наконечников мечей и оставляли черные проплешины на земле. Казалось, ничто не может его остановить.

Раздался необычный звук, будто ноготь великана процарапал по тарелке размером с луну. Алмазный Щит раскололся, отозвавшись острой болью в сердце Белина. Ничем не сдерживаемые люди Льда бросились в атаку. Барон моргнул, ему под ноги свалился обугленный труп без головы. Дымящиеся, разваленные до пояса тела отмечали страшный путь Анже Савина, герцога Ярости. Следом за ним шел дворецкий, вроде бы с небрежением помахивая топориками. Его удары хоть и не испепеляли плоть, однако разлучали душу с телом не хуже выпадов Савина.

Боевой пыл, чуждый людям Алмаза, не затмил взор барона. Якош понял, что нападающие сознательно жертвуют своими, чтобы разделить его и герцога. И что их больше, чем показалось сразу, со стороны леса набегали все новые и новые. Расстояние между Якошем и Савина, делавшее бесполезным Алмазный Щит, увеличивалось с каждым новым врагом, сраженным герцогом. Барон чувствовал: вот-вот случится непоправимое.

Потом погиб пилот. Он замешкался на мгновение с перезарядкой. Из строя врагов вышел один с необычным оружием в руках. Вроде бы и ружье, но казенная часть свернута как ракушка. Держал он его тоже неправильно, под мышкой. Из куцего ствола вылетело кольцо, похоже, что дыма. Раздался знакомый уже звук великанского ногтя.

В груди пилота образовалось отверстие размером с детскую голову. Такое же, но больше обнаружилось позади него в корпусе авиона. Самое же удивительное и страшное — через отверстия лорд Белин видел круглую просеку, образовавшуюся в лесу. Будто кольцо, вылетевшее из ружья-ракушки, расширяясь и сжирая все на своем пути, пролетело локтей двести-триста.

«Вот как они подбили авион», — понял Якош.

Ружье-ракушка теперь смотрело на него. За плечом стрелка Якош Белин видел ужасную картину. Вокруг пылающего герцога сомкнулись люди, вооруженные большими ножами, по виду вытесанными из черного камня. Острия образовали круг, который необъяснимым образом подавлял яростную энергию Рубина. Сияние, окутывающее Анже, тускнело, движения его замедлялись. Вот уже в руках у него не огненные клинки, а обычные мечи. Вот он упал на колено, а черные ножи — да это же не камень, это лед! — взметнулись над ним.

«Сейчас великан процарапает третий раз, и я прекращусь», — подумал барон.

Вместо ожидаемого звука выстрела ружья-ракушки воздух наполнился шорохом, будто все травы Акмеона решили сказать барону что-то важное.

Небеса потемнели, Якош не сразу понял, почему. Спустя мгновение не меньше сотни копий с очень короткими древками и длинными наконечниками обрушились сверху, пригвождая людей Черного Льда к земле кто где стоял. Обладателя ружья-кольцемета пронзило не меньше чем тремя, одно вошло прямо в затылок, не дав ему произвести роковой выстрел.

Смарагдовые Стражи очень торопились. Как и барон Белин, они не знали, что «червоточец» Тарту выстрелил бы не раньше чем через минуту. Именно столько ему требовалось для полной перезарядки при стрельбе на малые расстояния. А выстрел по авиону сделал древнее оружие бесполезным на долгие полчаса.

Не всех врагов прикончили копья. Круг, сжимавшийся вокруг Анже Савина, распался раньше, чем они упали с небес. Под молниеносными ударами парных топориков раскололись сначала черные ножи, потом черепа их рабов. Дворецкий герцога не зря ел свой хлеб.

Опираясь на плечо спасителя, герцог поднялся на ноги. Помахал барону.

— Сдается мне, в этот раз мы уцелели, — крикнул он.

Он шагнул было к Якошу. Раздался уже знакомый шорох. Вокруг герцога выросло кольцо из копий. Дворецкий едва успел отпрыгнуть в сторону. Тут же и его замкнуло в круг. Точности метателей позавидовали бы и воины Сапфира.

— Никому не двигаться! — раздался голос с гортанным акцентом. — Бросить оружие! Повторять не буду.

— Может, покажешься сначала? — возвысил голос Савина.

Шорох. Свист. Копье вырастает из земли точно между ног герцога.

— В следующий раз проткну руку, — извещает голос. — Неприятная рана. Вряд ли когда-нибудь снова возьмешься за меч.

Помедлив для вида, герцог опустил мечи на землю. Его примеру последовал дворецкий. Якош Белин отстегнул баронский шестопер с пояса и сложил его возле тела пилота.

За его спиной раздался мягкий удар. Кто-то спрыгнул с корпуса авиона на землю. Обернувшись, барон увидел воина Изумруда.

Его верхнее одеяние на первый взгляд состояло из множества не соединенных друг с другом зеленых лент. Между лентами просвечивали коричневые пластины доспеха, не похожие на металл. Скорее уж на дерево.

Голова тоже была обмотана лентами. Глаз не было видно, на виду оказался лишь рот с недружелюбно сжатыми губами.

— Назовите себя, — потребовал он.

— Герцог Анже Савина, Лорд Оправы Рубина. Со мной мой слуга.

— Барон Якош Белин, Лорд Алмазной Оправы. С кем имеем честь?

— Я Ингрик Сейво, старший над Смарагдовой Стражей. Вы на земле моих предков и моей Оправы. Что скажете в оправдание своего вторжения?

— Мы оказались здесь против своей воли, благородный Сейво, — сказал Якош. — Убитые вами люди тому виной. Наша цель — переговоры с графом Зеровым, мы направлялись в его ставку.

— Переговоры? Занятно. — Ингрик повернулся к герцогу Савина: — Герцог, знаете ли вы, что наши Оправы находятся в состоянии войны?

— Слыхал, — ответил Анже.

— Следовательно, вы понимаете, что мое право и моя обязанность объявить вас своим пленником?

— Объявить-то ты можешь, шут гороховый, — вскипел Савина. — Только тебе потребуется что-то покрепче твоих летающих палочек, чтобы это право доказать!

— Понимаю, — кивнул Ингрик. — Хотите, чтобы я вас вызвал. Не получится, герцог. Я на службе. Интересы Оправы для меня превыше частных.

— Трус!

— Как неблагородно, герцог. Я все-таки спас вам и вашим спутникам жизнь. Вместо же благодарности — оскорбления.

Пристыженный Савина замолк. Лорд Белин счел, что пришло время ему вставить слово.

— Уважаемый Сейво, если речь зашла о благородстве, мне непонятно ваше желание объявить герцога Савина вашим пленником. Он направлялся к лорду Зерову как посол. Мы не вступали с вами в схватку. Напротив, мы, пусть и невольно, прибегли к вашей помощи.

— Барон, при всем уважении, на вашем месте я бы не вмешивался. Ваша роль мне до сих пор непонятна. До меня доходили слухи, что вы или погибли, или попали в плен. Вы передо мной, живы и при оружии. По своей воле сопровождаете герцога.

— Лорд Сейво, обстоятельства много сложнее, чем может показаться.

— Допускаю. — Страж задумался на секунду. — Я должен сопровождать вас к графу Зерову дли разъяснения. Мне будет достаточно вашего слова, барон, что вы и герцог с его спутником не попытаетесь чинить вред мне и моим людям.

— Мне кажется, герцог должен говорить за себя сам.

— Слово Лорда Мантикора немного значит на нашей земле, барон. Особенно после недавних событий.

Герцог Савина порывался вмешаться, но барон остановил его жестом.

— Хорошо, — Белин вздохнул. — Мое слово, благородный Сейво. Я вверяю вам себя и своих спутников.

— Да будет так. Вы можете взять свое оружие.

Ингрик Сейво оглушительно свистнул. Из вечерних теней, протянувшихся от деревьев Леса, выступили Смарагдовые Стражи. Они выглядели как близнецы Сейво — зеленые ленты и гибкие коричневые доспехи под ними. Молча и тихо ступали они между телами людей Льда, возвращая себе оружие. Приглядевшись, барон понял: то были не копья, а мечи, пригодные для рукопашной и метания. Круглый черенок длиной с пол-локтя и лезвие в пять раз длиннее, формой похожее на лист плакучей ивы. Стражи носили мечи по два за спиной, крест-накрест.

К барону подвели герцога и дворецкого. К Савина вместе с мечами неожиданно вернулось благое расположение духа, он даже подмигнул барону.

— Еще одно условие, — сказал старший над Стражами. — Мы пойдем Прямой Тропой. Вам завяжут глаза. Для вашего же блага.

— Да вяжи, чего уж, — сказал Савина. — Ошейники не надеваете — и на том спасибо.

«Прямая Тропа, — думал барон. — Путь через Лес, открытый только для носителей Изумруда. Говорят, что каждый шаг по ней равен тысяче обычных шагов, но опасности, подстерегающие на пути, не поддаются описанию».

— Мы отправляемся в путь сейчас, — сказал Сейво. — К рассвету выйдем к арьергарду Лорда-Оленя. Делайте только то, что вам говорят, не убирайте руку с плеча поводыря. Ни в коем случае не пытайтесь снять повязку. Вас будут звать, вы будете слышать голоса и удивительные звуки. Не поддавайтесь. Если будете поступать правильно, сохраните разум, останетесь живы и увидите восход солнца в этом мире.

— Как это понимать? — не удержался Белин от вопроса.

— То, что вы, люди Акмеона, называете Лесом, — объяснил Страж, — есть на самом деле Стена. Стена поставлена здесь, чтобы люди и другие существа не забрели в заповедные места. Обитатели тех мест не очень жалуют гостей. Едва ли вам доведется пережить встречу с кем-то из них. Но если вы даже разминетесь с хозяевами — обратной дороги вам не найти. В заповедных местах даже время течет по-другому. Те, кто возвел Стену, создали дриатов, Народ Леса, и вручили им ключ от Прямой Тропы. Тропы через заповедные места. После Исхода дриатов мы охраняем Стену и Тропу.

Стражи поднимали трупы и уносили их в чащу. Скоро только остов авиона и обожженная земля будут напоминать о сражении.

— Сказано: кто услышит пение заповедных птиц, не сможет забыть его. Кто увидит сияние заповедных небес, забудет лицо матери. Кто отведает заповедных плодов, навсегда забудет дорогу домой.

— А вы бывали там, в заповедных местах? — спросил барон Белин. — Сходили с Тропы?

Ингрик Сейво размотал ленты, покрывавшие его голову. Якош Белин увидел глаза Смарагдового Стража. Белое в белом, два неподвижных бельма.

Благородный Сейво был слеп от рождения.

— Я не видел лица моей матери, но мое место здесь, барон, — ответил Страж. — Пока еще здесь.

7

В жизни барона это была одна из самых длинных ночей. Учитывая время, проведенное в Хрустальной Розе, вторая подряд ночь без сна.

Когда Стражи объявили привал и с Якоша сняли повязку, он повалился на землю прямо там, где стоял. Плечом прислонился к стволу старой березы, поискал глазами Савина.

Герцог обнаружился неподалеку. Он лежал на импровизированных носилках из перевязанных зелеными лентами летающих мечей. Дворецкий сидел подле носилок и правил точилом лезвие топорика.

— С ним все в порядке, — сказал Ингрик Сейво. Он попытался снять повязку и сойти с Тропы. Пришлось его оглушить. Скоро очнется. Вы же меня поразили, барон. Для новичка на Тропе вы держались великолепно. Только один раз заколебались, у Яблоневой Рощи. Но там такое место, случается, даже бывалые пропадают.

— Что за Роща такая?

Страж заколебался. Понимал, что рассказывает чужаку лишнее.

— Одно из заповедных мест. Там обретают плоть запретные мысли. Недостижимое кажется рядом, только руку протяни.

— Вот оно что.

«Она кружилась среди деревьев и звала меня: «Иди ко мне! Посмотри, как я танцую для тебя! Для одного только тебя!»

— И что бывает с теми, кто протягивает руку? Они обретают желаемое?

— Никто еще не вернулся, чтобы рассказать, барон.

Якош Белин закрыл глаза ладонью.

— Мне надо поспать, уважаемый Страж. Разбудите меня, когда надо будет продолжить путь.

— Путь закончен, барон, отдыхайте. Мы на западной окраине Леса. Весть о вашем прибытии послана графу. Он прибудет лично, и тогда…

Окончания фразы Белин не слышал. Он неудержимо проваливался в мягкую, пахнущую яблоками и летним дождем темноту.

Проснулся Якош от того, что Анже Савина тряс его за плечо. Вид герцог имел помятый, но веселый. Лихой оптимизм помогал ему находить отраду в любой ситуации.

— Голова болит, — сообщил он Якошу. — Ох, и приложили меня, барон. Если бы не повязка на глазах, вызвал бы мерзавца и раскромсал.

— Да полно тебе, — Белин зевнул. — Они тебе жизнь спасали.

— Смотрю, Якош, ты готов уже каждому слову Ингрика верить. Наливает он бойко, не спорю. Но хлебать бы я не торопился.

— Когда мы встали на привал, я видел, что несколько Стражей ранено. Дорога, которой мы шли, опасна, сомнений в этом нет.

— Ладно, ладно, не будем спорить. Я тебя не затем будил. Наши проводники суетятся, вот-вот прибудет Рогатый Граф. Надо бы оправиться, умыться. Тут неподалеку есть ручей.

Якош поднял голову. Солнце катилось к горизонту, вечерело. Ленивый ветерок колыхал березовую листву.

— Умыться в самом деле не помешает, — согласился он.

На обратном пути от ручья их встретил посланный Ингриком Страж. В его речи горловой говор жителей Леса слышался сильнее, чем у старшего.

— Приказано сопровождать вас на встречу с эрлом Зеровым. Оружие следует оставить здесь, за ним присмотрят, — сказал он. Его скрытое повязкой лицо обратилось к дворецкому. — Эрл ожидает вас двоих, слуга побудет с нами.

Анже кивнул дворецкому — «оставайся». Отстегнул пояс с ножнами и протянул ему. Барон положил шестопер к подножию березы, давшей ему укрытие на время сна.

— Мы готовы, — сказал он.

8

Ушедшие Народы, а вслед за ними люди знали, что магия, изначальная энергия бытия, разлита повсюду. В воде, в воздухе и в земле, в танце языков пламени и в узоре грозовых туч. Было известно, что некоторые природные элементы обладают свойством стяжать магию, накапливать ее в себе. Одними из таких «накопителей» были драгоценные камни.

На взгляд непосвященного, наполненный магией сапфир или изумруд ничем не отличается от обычного, «пустого» собрата. Другим видится и даже слышится он эрону или дриату — полным сверкающей силы, звенящим музыкой сфер. Для них — прямых порождений магии — Камень светится сквозь земную толщу, зовет.

Иначе с человеком. Большинство рождаются глухими к зову Камней. Те немногие, в ком отзывается голос первичных энергий, живут и чувствуют иначе. Их сердце бьется в унисон с Сердцем Мира.

Легенды Народа вериди говорят, что Сердце Мира состоит из мириадов живых Камней. На каждом камне написано имя души. Душа, связанная с Алмазом, тверда и свободна от нечистых помыслов. Та, чье имя написано на рубине, вспыхивает по малейшему поводу. Душа, коей выпал Сапфир, легка и воздушна. Душа Изумруда полна жизни и стремления к росту. Есть в Сердце Мира и другие Камни, но предания о них утеряны.

От Ушедших Народов люди научились брать магию Камней и использовать в своей ворожбе. Они узнали, как искать Камни, следуя голосу сердца. С тех пор Камни стали зваться Сердечными.

Нельзя только брать у Камней, надо и отдавать. Чувства заставляют биться человеческое сердца, и не что иное, как чувства, питают Сердечные Камни. Люди стали носить Камни на теле, поближе к груди, тем самым закрепляя свою с ними связь.

Недалек был тот час, когда люди узнали, что такое Огранка.

Если воспользоваться силой Камня однажды, изменишься не сильно. Нужно время, чтобы черта характера, дающая доступ к заключенной в Камне силе, обострилась и стала залогом прочной с Камнем связи. Стоит связи установиться, сила, сочившаяся по капле, превратится в ручеек. Маги знают: на этой стадии Камень приобретает собственную форму, уникальную для каждого человека. Говорят, что так душа носителя отпечатывается в Камне.

Так происходит Первая Огранка. Каждому носителю Камня известно, что не только Камень ограняется, но и человек. Хозяин Алмаза становится спокойней и рассудительней. Владельца Сапфира легко узнать — он скор на решения и легок на подъем.

Если не остановиться на этом и продолжать носить Камень и пользоваться его Силой, рано или поздно придешь ко Второй Огранке. После нее разлучать Камень и хозяина тяжело и опасно для обоих. Камень, находясь вдали от человека, тускнеет, человек чувствует усталость и подвержен болезням. После второй Огранки Камень держится на теле без всяких приспособлений, просто прилипает к коже. Внимательный взгляд заметит, что его свечение пульсирует в такт биению сердца.

Для Ограненного Дважды ручеек силы превращается в бурную реку. Полный ярости взгляд может оставить смертельные ожоги, рука с Изумрудом исцеляет тяжелую рану. Есть и недостатки. Бремя Камня непросто нести, приходится постоянно питать его, отбрасывая все лишнее. Чувства и мысли, не способные дать силу Камню, отмирают.

Неудивительно, что очень немногие решаются на Третью Огранку. После нее граница между душой и стихией Камня становится совсем тонкой. Камень буквально врастает в тело в том месте, где его носили все годы. Он остается там до самой смерти.

Трижды Ограненным подвластно истинное волшебство Ушедших Народов. В моменты высочайшего слияния с Камнем они способны превратить свое тело в чистую энергию. В огонь, в ветер, в несокрушимую стену. На этом пути подстерегает и величайшая опасность.

Навсегда раствориться в океане первичного эфира. Стать духом стихии, клокочущим потоком, не отягощенным разумом. Так случилось с целым Народом, с флогеронами, обратившимися огненной напастью, воплощением Ярости. Немало магов, алкавших еще большей силы, последовало за ними.

Только единицам за последние четыреста лет удалось смирить буйство стихий и огранить себя в четвертый раз. Дать Камню срастись с собственным сердцем, стать его частью. Их плоть претерпела необратимые изменения, но они не стали эфиром и сохранили разум. Разум, очень далекий от человеческого.

Один из них граф Зеров, Лорд-Олень, известный также как Хранитель Леса.

Граф, или, как его называли в Оправе Изумруда, эрл, был человеком огромного роста и могучей стати. Его тело покрывала броня, напоминавшая гравюры с изображениями дриатов, словно бы из пластин ороговевшей коры. Поверх брони змеились ростки плюща, оплетавшие торс и руки гиганта, перераставшие на его плечах в плащ, сотканный из дерна. На голове граф носил шлем с полумаской, украшенный оленьими рогами.

Герцогу Савина и барону Белину граф явился верхом на невообразимо гигантском лосе. Он ехал на нем без седла, дерновый плащ покрывал круп зверя, как попона.

Каждый след, который лось оставлял на земле, тут же расцветал, выбрасывая ростки и цветочные бутоны. За графом тянулся настоящий зеленый ковер, над которым вились пчелы и бабочки.

Когда лось подошел ближе, стало видно, что он слеп. Глазницы заросли костью. Якош Белин вспомнил их провожатого по Тропе и подумал, не связан ли удивительный зверь с заповедными местами.

Лось с графом остановился в трех шагах от Савина и Белина. Барон чувствовал запах, не похожий на запах зверя. Запах нагретой солнцем земли и цветов.

Анже Савина сделал полшага вперед.

— Досточтимый граф, разрешите мне представить себя и моего спутника.

— Это лишнее, — ответил рокочущим голосом Зеров. — Я знаю тебя, Анже Савина. Знаю и Якоша Белина. Оставь словесную мишуру для придворных балов. Я здесь не затем, чтобы говорить с вами.

— Зачем же? — уязвленно поинтересовался герцог. Манеры лесного графа покоробили бы и деревенского золотаря.

— Чтобы увидеть или не увидеть в вас зла.

Анже замолчал, переваривая. Граф бросил к его ногам мешок.

— Загляни внутрь, — сказал он.

Савина на удивление покладисто принялся развязывать горловину. Якош нагнулся, чтобы тоже заглянуть в мешок. Тут же он отвел взгляд. Савина смотрел дольше.

— Те, чьи головы ты видишь, — раздался голос графа, — были отважными керлами, воинами Леса. Они добровольно вызвались быть послами в Оправу Рубина. Никто не хотел войны с тобой, Лорд Мантикор.

Анже Савина оторвал взгляд от страшного мешка. Его кожа стала серой.

— Я не знаю, кто их убил, — сказал он изменившимся голосом. — Но я узнаю.

— Их рты зашиты. Знак того, что послам нечего было сказать. На их лбу выжжена твоя печать, Савина.

— Это подделка. Никто не воспользуется моей печатью без моего согласия, — Анже Савина поднял четырехпалую руку с герцогским перстнем.

— Когда Дубрава воспылала, как триста лет назад, мы стали ждать. От тебя не было вестей, и люди Леса взроптали.

— Я посылал гонцов, посылал виру, — упавшим голосом произнес Савина.

— Трое керлов пришли к графине и попросили дать им посольские грамоты. Они понимали, что могут идти на смерть, и настояли, чтобы никто их не сопровождал. Они все понимали верно. Ими двигал долг хранителей мира.

— Я клянусь, их семьи не будут ни в чем знать нужды.

— У них не было семей. Они были воинами, посвятившими себя Лесу.

— Я найду их убийц и отомщу.

— Месть — это путь от меньшего зла к большему злу.

— Но вы ведь вторглись на мою землю! — воскликнул Савина. — Что это, как не месть?

— Я привел свою армию на землю твоей Оправы, чтобы стать на пути у большего зла.

— Граф, — вступил в разговор Якош Белин. — Вы же знаете, что людям Алмаза дано лучше прочих отличать правду от лжи. Герцог не лжет вам. Он не знал о смерти послов.

Прорези маски обратились к барону. Из них плеснул зеленый свет.

— Я знал это с первой секунды разговора, Якош Белин. Если бы было иначе — герцог бы уже присоединился к своим предкам.

«Молчи, — мысленно умолял вспыльчивого герцога Якош. — Молчи».

Граф, словно устав от разговора, повернул своего лося на закат. Тронулся с места.

— Якош Белин, я хочу поговорить с тобой наедине, — сказал он через плечо. — Следуй за мной.

Барону ничего не оставалось, как присоединиться к Лорду-Оленю. Обернувшись на секунду, он увидел, как герцог опустился на корточки и устремил неподвижный взгляд в мешок.

9

Не меньше ста шагов они прошли в полном молчании. Солнце кровавило верхушки деревьев за их спинами. Цветы, выраставшие из следов лося, не спешили больше раскрывать бутоны. Ночи были не по-летнему холодны в этом году.

— Я знал твоего отца, — неожиданно сказал Зеров. — Ты не похож на него. Он бы никогда не вступил в союз с Савиной, бичом Окреста.

— Анже тоже не похож на старого герцога. Им движет отнюдь не только жажда власти.

— Как будто она одна толкала старого герцога на злодеяния. Власть — это средство. Цели каждый изыскивает себе сам. Сделать мир лучше. Утешить отчаявшихся. Выбирай любую.

— Вы хотите сказать, граф, что благородные намерения Анже лишь повод? Повод к тому, чтобы развязать войну за Трон?

— Вы, носители Алмазов, мыслите четко, но вашим мыслям не хватает глубины. Самому герцогу не нужен повод. Вся история его рода является поводом к борьбе за Озерный Трон. Повод важен в глазах других, тех, кого он попытается сделать своими союзниками.

— Вам следовало бы вместе с нами спуститься под землю, в пещеру Врага, — ответил Белин. — Тогда бы вы, граф, меньше думали об интригах вокруг Трона и больше о судьбе Акмеона.

Якош не сразу понял, что Лорд-Олень смеется. Он делал это практически беззвучно, лишь громадное тело сотрясалось под древесным доспехом.

— Ты думаешь, люди Леса не знают об Общем Враге, Якош Белин? — спросил он, отсмеявшись.

Семьсот лет корни Отца-Древа держат Врага в Провале. Наши учителя, дриаты, знали о нем. Наши предки знали о нем. Знаем и мы. В ваших сегодняшних противниках Стражи узнали слуг Врага и пришли вам на помощь.

— Тогда почему же вы не присоединитесь к нам? — спросил Белин.

Мир, казавшийся из родного замка доступным и понятным, изменялся ежесекундно. Война, в которую он готовился вступить, началась далеко не вчера.

— Враг нашего Врага далеко не всегда наш друг, — ответил граф. — Мы храним жизнь и равновесие. Нам дорог естественный ход вещей. Если Анже Савина развяжет войну за Озерный Трон, заручившись поддержкой Алмаза и Сапфира, равновесие будет нарушено. Потому мы вмешиваемся сейчас.

— Значит, смерть послов только повод?

— Учись прозревать истину до самой глубины, Якош Белин. Повод не важен. Важны истинные намерения. Какова твоя цель?

Барон задумался. Они остановились, и лось опустил голову, щипая траву.

— Я хочу остановить кровопролитие, — сказал он. — Война нестерпима тем, что рушит жизни простых людей, которым плевать на нас, на Камни, на Трон. И я хочу, чтобы Враг навсегда исчез из нашего мира. У нас и без него хватает забот.

— Достойные намерения. Тогда отправляйся ближайшим полозом в Хамон. Убеди Наместника смирить гордыню и предложить союз Югу. Расскажи ему о Враге. Если Север протянет руку, Анже Савина не сможет отказать. Союзники отвернутся от него.

— Это дельный совет, — согласился Якош.

— Я оставлю тебя сейчас. Стражи сопроводят вас до Ясеневой Сторожки, где вы сможете нанять повозку. Оттуда твой путь лежит в Костры и через них в Хамон. Анже Савина может выбирать любую дорогу, но пусть знает — у него есть две недели, чтобы найти и выдать мне убийц послов. В противном случае вся мощь Леса обрушится на него.

10

— Где граф? — спросил Анже.

Он растерял свою удаль, и острые слова больше не сыпались с его языка, как переспелые плоды с яблони. За время беседы Белина и Зерова герцог Савина стал старше на несколько непростых лет.

— Он ускакал на закат, обратно к своей армии. Передал, что у тебя есть две недели на поиск убийц. Дальше война.

— Две недели, — протянул герцог. — А о чем ты говорил с ним?

— О многом. Лорды Изумруда знают о Враге.

Анже Савина не удивился.

— Что еще?

— Граф посоветовал мне отправиться в Хамон. Встретиться с Наместником Ардовым. Возможно, мне удастся убедить его вступить с нами в союз.

— В Хамон, в Хамон… Я еду с тобой, — решения не отнимали у Лорда Рубина много времени.

— А как же убийцы послов? Как же твоя Оправа без тебя?

— В моей Оправе губительный изъян, Якош. Трещина. Надлом. Я чувствую предательство, но не могу указать на него пальцем. Мне надо затаиться, дождаться следующего хода врага. Он выдаст себя. Тогда я раздавлю его на месте.

— Но как тебе поможет твое отсутствие?

— Меня не будет не только в Оправе, мой друг, меня не будет среди живых. На станции, с которой мы отправимся в Хамон, будет почта. Я пошлю два письма. Одно от имени какого-нибудь мелкопоместного лордика, якобы нашедшего разбитый авион и мою печатку. Чернильный оттиск печатки тут же как свидетельство. Другое тайнописью и с приложением огненной печати — в нем правда. Оба письма получат верные люди и найдут, как ими распорядиться. Весть о моей смерти развяжет предателям руки. Ненадолго.

Анже Савина усмехнулся, и в блеске его зеленого глаза, в разящем зрачке, Якош Белин вновь увидел прежнего герцога.

— Ненадолго, — повторил Лорд Рубина, называемый жителями Леса Мантикором по имени самого жестокого и кровожадного зверя континента. — А потом они сгорят.