— Лосёк, Лосёк, Лосёк! Лосёк — проснись сукин сын очнись, да проснись же, наконец, прошу тебя, очнись! Лосек миленький подъём, подъём!

Смутно, сквозь клубящийся зеленоватый туман я с трудом различал очертания Тима Рода. Он бесновался и орал, что было сил, да к тому же со всей дури молотил в какие-то обширного диаметра тазы и кастрюли. На самом деле я толком не слышал весь этот гам и крики, уши мои заложило и обволокло невидимой звукопоглощающей ватой. Зеленоватый туман в моем сознании раздражал, и вроде даже не зеленоватым он был, а каким-то желтым. Мне казалось, что меня кто-то несет и все ближе и ближе подносит к источнику шума и гама. Меня раскачивали волны, и несли постепенно и вальяжно, словно по течению неведомой и очень медленной реки прямиком к беснующемуся с кастрюлями Тиму Роду. Желтый туман пульсировал дутыми объемными образованиями, но было заметно, что клубы редеют и растворяются в прозрачной обыденности. Шпык и туман пропал, и я вздрогнул, потому что звук, который издавал кастрюлями Тим, внезапностью своей испугал и оглушил меня. Бам, бам, бам, бух, бух, бух, да-бух, да-бам, бам-бам, бух-бух, бам-бам.

— Стой! Прекрати Тим, ты, что ли совсем сбрендил мой внутренний приятель! — сердито сказал я, и заметил, что голос мой стал каким-то хриплым и незнакомым. Я с трудом открыл глаза и растерялся.

Моему взору открылись крыши зданий и верхние этажи строений, похоже, я лежал на спине и, покачиваясь в такт нестройным шагам, плыл над дорогой. Пощупав поверхность под собой, почувствовав, что-то твердое как камень и теплое я повернул голову влево и увидел малыша Пауля. Он сидел на плоской, похожей на увесистый кирпич, слегка мохнатой голове животного, две таких же головы были справа и слева от земляной груши. Тут до меня начало доходить, что это за качающаяся колыбель подо мной, и три мохнатых головы на жилистых окаменевших шеях, несомненно, это были три упитанных ореходонта. Спины их были соединены между собой плоскими костяными наростами, наподобие конструктора лего сконструирована подо мной походная кровать носилки. Невольно я испугался, и это сразу заметил Пауль, он энергично застрекотал: Паукараста-паукараста, Лосек хороший, — и нежно посмотрел на меня своими четырех дольными глазами.

— Не пугайся корректор ореходонты наши друзья — перевел речь Пауля Тим Род у меня внутри.

— Ты понимаешь язык Агуагава Рочистера Золотистого? — с недоверием посмотрел я на Тима. Мальчик уже давно убрал с импровизированной сцены тазы и кастрюли, и, принарядившись в желтый смокинг в мелкую черную рыбку и неуместные калоши с красной оторочкой, стоял, облокотившись на хрупкую библиотечную этажерку. Этакий замшелый поэтик на провинциальных чтениях, в руках Тим держал тоненькую брошюрочку, название которой я, как ни силился прочесть не мог. Сказывалось утомление от небытия.

— Что случилось, почему я тут на носилках из ореходонтов, что произошло, может мне кто-нибудь внятно объяснить — конечно, я обращался больше к Паулю, чем к Тиму, мальчик, честно говоря, уже порядочно меня довел, пока его не спросишь пять раз он видите ли будет молчать.

— Паукараста Паукараста — корректор хороший — защебетал с довольным видом Пауль и повернулся ко мне спиной.

Вот тебе на, какое неуважение, надо признаться чувствовал я себя прескверно, но усталость и тупая боль быстро отступали, я ощущал прибытие энергии, будто меня словно электрическую игрушку подпитывали провода. А так оно и было, я с удивлением обнаружил, что буквально весь испещрен мелкими корешками, которые тянулись от Пауля и присосались ко мне по всему телу, некоторые корешки уже стали тонкими и сухими их можно было обломать безо всякого вреда для здоровья, другие же ритмично пульсировали.

— Да что тут, черт возьми, произошло, хватит мучить меня загадками, Тим!?

Тим поднял голову от брошюрки и спокойно сказал:

— Пауль говорит, и я тому свидетель, что было жарко, но страшное позади, тебе не о чем беспокоиться, все под контролем шеф и все по графику. Лексикон Пауля состоит буквально из 10 слов, и некоторые из этих слов ты много раз слышал. Это его вездесущая паукараста-паукараста, для обычного человека это набор бессмысленных повторяющихся словоформ, ну а для тех, кто умеет слушать по-настоящему (тут он, вероятно, намекал на самого себя) разница между первой паукарастой и следующей за ней очень велика. Дело в том, что в межбуквенных пространствах диалекта земляной груши находятся едва заметные заархивированные слова, человек их не слышит, буквы сохранены в ультразвуковом спектре. Ты услышал всего четыре паукарасты, а смысла там, на целый абзац, это ясно для тех, кто рубит в …

— Да хорош, ты уже надоел мне с выпендрежом своим, понял я, понял у тебя меховые наушники на голове и ты все понимаешь, что Пауль говорит, что произошло, мне скажи!

— Я сейчас обижусь — пробурчал Тим, но не ушел. — Там, на площади, когда ты сделал бумажные очки и надел их, то ты увидел много разного, чему сам был не рад, и что могло погубить и тебя, и меня естественно, и даже Пауля. Но Пауль-то он только с виду будто бы спал, но это было не так! Пауль походу уже давно призывал сюда ореходонтов, которые и пришли нам на помощь в самый нужный момент, ты сражался, как настоящий воин, и пару дюжин тьмецов уложил собственноручно, лихо ты им тухлые их головы поотсек! Все газеты, газеты обоюдоострые, но тьмецов было слишком много, и тут объявились ореходонты и стало по настоящему жутко. Ореходонты устроили тьмецам настоящую кровавую баню. Головы летели в разные стороны, кеды и капюшоны всмятку разлетались, а ты весь был в ядовитых гименаидных тьмецовых щупальцах, тебе нехило досталось, они почти достали тебя…

— Охренеть, почему же я не помню этого, — возник у меня естественный вопрос.

— Сожрали они твои воспоминания, тьмецы всегда обгрызают воспоминания у своей добычи тебе еще повезло, Пауль рассказывал, бывали такие случаи…

Тут я опять прервал словоохотливого парня в желтом смокинге и стал рыться в карманах в поисках хронометра. Пауль заметил моё копошение и опять залился своей неизменной паукарастой. Со слов Пауля в переводе Тима, временной пузырь раздулся основательно, но причин для беспокойства нет, у Черного Автобуса Жизни мы будем во время, и теперь наша когорта из ореходонтов следует строго по намеченному плану. Очистившись окончательно от восстанавливающих меня кореньев Пауля, я поднявшись из положения лежа — сел, благо заботливые ореходонты уже успели нарастить на спинном костяном помосте некое подобие спинки с поручнями, как у натурального кресла, заботливые какие. На горизонте показался ЧАЖ, и небольшое скопление граждан входящих в группу заговорщиков Гимениуса. Хронометры показывали 44.50, день действительно растянулся на 45 часов, странно, но спать не хотелось, и пить не хотелось, меня наполняла энергия и бодрость, глядя на светящиеся в полумраке затылки ореходонтов, я вдруг вспомнил про Желтецов, про инцидент у водопоя и мертвых агуагава рочистер золотистых, которые повисли на телескопических рогах ореходонтов. Странно устроен мир подумалось мне, одним уготованна трагическая участь, другим же ореходонты и жизнь спасли и стали настоящими друзьями.

— Ого — загромыхал Гимениус, завидев наш кортеж, — к нам на тройке удалой мчится хлопец озорной!

— Мастер лапушка! — приветствовал я писателя.

— Паукараста паукараста Гимениус хороший! — вторил мне Пауль лупя четырех дольные глазки на собравшихся сидя верхом на голове среднего ореходонта.

Граждане у Черного Автобуса Жизни ощетинились оружием и, выказывая явное недоверие, с испугом посматривали на трех статных ореходонтов везущих меня с Паулем.

— Не бойтесь их это наши друзья, — произнес я, спускаясь по лесенке с покатых спин ореходонтов, те поигрывая желваками челюстей с равнодушием глазели двенадцатиглазыми мордами на народ.

— Право первого звонка вам маэстро корректор — обратился ко мне Гимениус.

Я подошел к парадной двери Павловского Черного Автобуса Жизни и нажал на кнопку входного звонка. В глубине автобуса послышалось стрекотание мелких древесных колокольцев. Я звонил довольно долго, вероятно Агнежка спала где-то в глубине автобуса, скорее всего в каютах для обслуги. Наконец послышалась возня за дверью.

— Кто там — услышал я заспанный голос Агнежки.

— Гимениус Третий, соизвольте открыть дверь мадам.

— Да, но экскурсии уже закончились, что вам надо уважаемый магистр — слышался механический хруст отворачиваемых замков и щеколд. Дверь открылась, и мы увидели заспанную Агнежку с бигудями на голове в маленьком коротком халатике на голое тело.

— Ночи вам доброй госпожа Агнежка — слова Гимениуса смутили экскурсоводшу, и она, было по-привычке, едва не бухнулась на пол, чтобы приветствовать писателя соответствующим его уровню образом.

— Не стоит любезная, в трактате военных положений сказано «всякое поклонение литературным уровням упраздняется парадигмой военного времени».

Уловив неловкость положения, я шагнул навстречу к Агнежке и остановил её поклон. Через утлый маленький халатик, наклонившийся девушки, я увидел Ангежку почти обнаженной, маленькие кулечки грудей плоский девичий животик и трусики-шортики. Девушка растерялась, и губы её задрожали. Непонимание и вопросы возникли на её лице. Еще секунда и она заплачет. Тут всех выручил Гимениус, прорычав «Заходи ребята, времени мало». А ты корректор займись девушкой, все ей растолкуй да объясни что к чему.

— Это захват? — едва слышно спросила Агнежка.

— Да, да, это захват давайте пройдем в гостевую рубку и я вам все расскажу, кто мы и зачем мы здесь.

— Паукараста паукараста Агнежка хорошая! — запрыгал за моей спиной Пауль.

Тим Род внутри меня, не смотря на сложность момента, не уходил и тут же принялся переводить Пауля. «Будь с ней откровенен, расскажи все, что сам знаешь, пусть она будет с нами, она нам будет полезна, она, когда поворачивается вполоборота, так похожа на Эмми». Услышав перевод Паульского бубнежа, я закатил глаза к небу, ну прям без него не разберусь, вот еще умник нашелся, без злобы чисто на эмоциях мысленно послал Пауля вместе с Тимом куда подальше.

Тем временем в автобус грузились участники заговора 16 сторон. Командиром экипажа естественно был завизирован сам Гимениус, полу-медведь Падингтон вторым пилотом, бортмехаником небезызвестная графоманка Мария Ташова, группа Перельмана отвечала за боеприпасы и огневую поддержку (ответственный пост, мог быть доверен только проверенному кандидату), Жорж Люмьер со товарищи — отвечал за отсек ядерной энергии (благо, атомные двигатели для жителей Куцапетовки являлись испокон веку национальной идеей и бизнесом), за продовольствие и канцелярские принадлежности ответственность легла на команду Лукреции Какаши (исходя из неофициальных данных во время похода нас будут кормить свежими суси и снабжать лучшими канцтоварами от Эрик Краузер), десант и это было понятно сразу возглавляли Омар Эпс и Лиза Эдельштейн (натуральные воины черепашьи спец-войска, освободители угнетенных и защитники слабых), Дедушка Йо-Йо тут тоже безапелляционно — библиотекарское дело (книг нам в походе понадобиться ой как много, линейку специальных брошюр планировали печатать непосредственно в процессе путешествия), Пеньковский Городовой Диаметрат Каноньев вместе с другими сотрудниками опорного пункта жандармерии №… Пенькова отвечали за внутренний порядок в Автобусе и боевые посты по периметру, сестры Чеботаревы полная Вера и костлявая Ольга — отдел деловой и радио коммуникации, Сережа Марьенко по кличке Дрищ — системы канализации, Асандж Камео — воздухозаборные отсеки, команда Энгуса — внутренние электромеханические информационные потоки, Антон Носик — реактивные двигатели и силовые установки. Никого вроде не забыл. Ах да, навигатором был определен Марк Цукенберг, ему предстояло прокладывать наш нелегкий путь в сдвигающемся пространстве и времени. Остальные либо замещали действующие должности и находились в резерве, либо были разнорабочими или даже уборщиками и разносчиками мелочей. Мне досталась тема Корректировки общих процессов на всем борту Черного Дрозда. Весь табор грузившихся в ЧАЖ составлял 199 человек, тут нужно отметить, что не все из команды были людьми в традиционном понимании этого слова. Разношерстный контингент экспедиции состоял не только из разных человеческих национальностей, но и других разумных организмов, что отнюдь не было недостатком, а даже наоборот, разнородность индивидуумов намертво спаивалась в неделимое и высокоэффективное коллективное объединение, сплоченное одним духом и единой светлой идеей.

Мы присели с Агнежкой на край большого углового дивана в каюте собраний. Девушку еще немного трясло, может от холода, который через открытую настежь дверь автобуса наполнил коридоры Черного Дрозда, может от тривиального стресса. Я нежно обнял её за плечи, и Агнежка уткнулась мне в грудь. Вот так обнявшись, и продолжался наш разговор. Я рассказывал девушке обо всем что с нами случилось о том, как я пробирался в свою квартиру, о том, как встретился с Гимниусом и конечно о том, как было трудно пройти весь этот путь. Почти не коснулся темной истории о Вотчине Желтых, хватит ей уже потрясений. Едва я упомянул об Агуагава Рочистер золотистых земляных грушах, как на спинку дивана уселся Пауль и, свесив вниз корне лапки, хихикал, щерился на нас четырех дольными глазками и привычно щебетал «Паукараста Паукараста Агнежка — хорошая». Потом я долго и подробно обрисовывал ей существующую несовершенную систему управления боевыми частями объединенного анти-сдвигового фронта. Особенно сложно мне далось объяснение, почему при всей видимой успешности объединенного фронта образовалась наша группа заговорщиков. Управление, фронтом сопротивления, мягко говоря, не адекватно, победы и эффективность атак — фейк, одна видимость никакого ощутимого результата. Наш план был прост и ясен, как день, создать суперэффективную силу в лице 199 заговорщиков и ударить по природному явлению изнутри вырвав у Сдвига — сердце. Для этого собственно нам и понадобился Черный Дрозд, для этого мы здесь и предлагаем Агнежке присоединиться к нам, стать частью нашей несокрушимой армии заговорщиков. Временами моя речь прерывалась, это было в моменты, когда Агнежка терлась о мое плечо носом и сосредоточенно сопела. «Как натуральная кошка» — заметил Тим в моём сознании. Да — сказал я Тиму, как кошка и еще этот приятный запах её волос. Я не чувствую — сказал Тим. Ну, и дурак — ответил я.

Я так понимаю, это она размышляла тогда, когда ластилась на моей груди. Я закончил свою эмоциональную речь, она мельком глянула мне в глаза и сказала всего одно слово — согласна. Агнежка встала, поправила короткий почти ничего не скрывающий халатик и сказала: Мне, наверное, нужно одеться. Конечно, закивал головой я. Агнежка хорошая, Агнежка хорошая Паукараста Паукараста — запрыгал по полу Пауль. Но сначала я покажу вам… — она поманила меня вглубь автобуса. По коридорам и палубам автобуса носились заговорщики, некоторые шли вразвалочку, другие сосредоточенно катили телеги с разным скарбом, боеприпасами, книгами, тюками сырой целлюлозы, некоторые шли с книгами в руках и читали, в основном читали разные учебные пособия по ЧАЖу. Еще бы сложное техническое сооружение требовало четких знаний своего устройства, и чтобы овладеть всеми тонкостями автобуса, нужно было много и упорно учиться. Чаух, чаух онасти чаух уханос онасти — шептали идущие по коридору мимо нас боевые черепахи. «Да вы только посмотрите она совершенно голая» — перевел черепаховый диалект Тим Род внутри меня. А ты не заткнешься случаем, а? Мой маленький мудрый помощник — почти заорал я на существо внутри меня. Честно говоря, я был слишком резок, Тим мог реально обидеться на меня и исчезнуть надолго, так уже случалось, и теперь вспоминая этот момент, я корю себя за неоправданную резкость. Тим не исчез, он всего лишь надул губы, всем своим видом выказывая мне, презрение и, скрестил ноги на качели, которая раскачивала его в моем сознании.

Мы подошли к автоматической узкой двери, лифта. Агнежка набрала код, и двери открылись. Вошли. Она нажала на 6 этаж. Стоп как шестой разве в Черном дрозде не два этажа, я вопросительно посмотрел на Агнежку. Она мотнула головой и чуть осипшим голосом заговорила.

— Не все, что выглядит снаружи одним образом, является внутри тем самым, что мы себе напредставляем.

— Гамильтон!? — шепотом сказал я.

— Сегодня ЧАЖ проснулся, вы обратили внимание, что стены стали сочного шоколадного цвета? Вчера они были просто бежевыми — мертвыми или спящими, сегодня везде чувствуется движение, автобус растет, его возможности расширяются, он готовится отдать вам все, что есть в его внутренних секретах.

Мы быстро достигли 6 этажа нижнего уровня. Вышли из лифта. Коридор с металлическим полом гулко повторял наши шаги. На перекрестке Пауль сиганул вправо, там под лампами яркого дневного света виднелся просторный зимний сад, ну пусть порезвится, зароется в земелюшку, да поспит часок другой. Паукараста паукараста — горланила земляная груша, мы же свернули налево и оказались у высокой деревянной двери. Дверь была добротная богато украшенная резьбой, сюжет, изображенный на двери, повествовал о буквенном дожде. Тысячи букв падали на землю с небес, преображая последнюю и улучшая её, о том свидетельствовали радующиеся фигурки живых существ отдаленно напоминающих человеческую рассу. Невольно я прикоснулся в роскошной интеллектуальной двери. Руку мою внезапно охватили буквы, опутали жгутиками сначала нежно, и мне было даже немного приятно почувствовать объятие глаголов, но только на мгновение, буквы затянули свои ножки и крючки, и потянули меня внутрь. Ты что дурак, что ли? Закричала Агнежка, она ловко ударила ладонью по двери да с такой силой, что некоторые знаки попадали прямо на пол и расползлись по коридору, буквы от пощечины Агнежки слегка разжали свои цепкие петли. Прислонившись ко мне сзади, Агнежка обхватила меня за талию и резко дернув, оттянула меня от алфавитной двери, вырвала из страшного захвата. Признаюсь, я не знал, за что мне благодарить девушку, то ли за то, что она выдернула меня, то ли за то, что прикоснулась ко мне своим девичьим телом.

— Кхы вот уж от вас я такого не ожидала, вы же Корректор! Вам к этой двери прикасаться не следует, дверь эта соткана из удаленных знаков, из ошибок и опечаток текстов и разговорной речи. Как она вам руку-то не откусила, вам определенно везет по жизни. Вот.

Агнежка достала большой узорчатый ключ с твердым знаком на круглой палочке. И где только она его прятала не понятно халатик-то совсем маленький и без карманов.

Девушка утопила ключ в центр дверного полотна, два раза повернула и дверь открылась. Сияние выплеснулось из помещения, и мы вдруг в этом свете стали ярко оранжевыми, а местами даже лиловыми. В маленьком помещении посреди комнаты стоял сложный технологический агрегат. Я не верил своим глазам — Стол Разума. Откуда здесь это! Признаюсь, на некоторое время я потерял дар речи. Дальнейшее происходило, как во сне. Из глаз моих брызнули слезы, я трепетно обходил агрегат, поглаживая его ящички и приспособления, губы мои дрожали и покровы стали от волнения бледными и прозрачными. Агнежка внезапно оказалась на моём пути и я, вспомнив, что именно ей обязан этим сказочным открытием обнял девушку и принялся осыпать её поцелуями. Тут уж не знаю, как это получилось, может оттого, что рот мой скользнул по её губам, а они оказались обжигающе горячими, я впился в Агнежку, краем глаза подметив преследовавший меня уже давно образ Эмми, который невольно создавала Агнежка при определенном повороте головы.

— Фи — сказал Тим Род внутри меня и растворился в сознании, оставив лишь облако голубой искрящейся пыли.

Пульсация, объятия, скольжение и рвущаяся наружу сказочной силы телесная энергия. Мы катались по мягкому покрытию пола, срывая с друг друга одежды. Любовь захватила нас, сделала одним целым, одной сущностью, одним желанием. Наши тела скользкие от возбуждения наслаждались открытостью друг друга. Мы были на высшем этаже откровений, нам грезились странные ни на что не похожие картины бытия, почти галлюцинации наполнили наши сознания в краткий миг соития. Мы дышали одним воздухом, присосавшись, друг к другу ртами, завораживали запахи её обнаженного влажного тела, и я вдруг становился похож на жреца или на предводителя тысячи монгольских воинов медитирующего у костра. Бездна наслаждения поглотила наши физические тела. Эхом тысячи кратно повторяющихся отражений выплеснулась завершающаяся волна нежности. И мы утихли в объятиях друг друга. Молчание было светлым. В воздухе пахло свежеструганным деревом. Тишина оглушала, любовь взорвалась там, где никто этого не ожидал ни я, ни она. В этом храме знаний здесь под столом для Пятичтения были два человека, которых теперь можно считать как одним. Все изменилось. Свет, образовавшийся над нашими телами, постепенно рассеивался, растворяясь в пространстве комнаты, впитываясь в стены и в читальный агрегат, в нашу одежду, в чистое ковровое покрытие или смешиваясь с обычным воздухом, улетучивался, микроскопические изменения в окружающем мире, безусловно, сделали его лучше, как и нас. Мы же застыв от испытанного наслаждения, льнули друг к дружке и нежились. Редкое позитивное чувство едва не усыпило нас.

Любовь развязала нам языки, и мы наперебой защебетали друг другу клятвы и признания в вечной любви и уважении. Теперь здесь на борту Черного Дрозда помимо сплоченной микроармии заговорщиков, есть крупица настоящей любви и авторы этого чуда мы. Агнежка привела себя в порядок, я тоже оделся, мы долго не могли разбежаться, все шептали и шептали друг другу нежные слова, но труба звала, и мы все-таки расстались, Агнежка шмыгнула по направлению к своей каюте, я с Паулем на капитанский мостик, до старта оставались буквально какие-то минуты.