— Поздравляю, стажер, — сказал инспектор Хутиэли, когда Беркович вошел в кабинет. — Я вчера передал майору Лейбовичу просьбу о досрочном прерывании твоей стажировки в связи с тем, что ты уже доказал свою профессиональную пригодность.

— Поздравляете с тем, что передали просьбу? — удивился Беркович. — Насколько я знаю майора, он будет тянуть с ответом две недели и в конце концов откажет под тем предлогом, что в инструкции не сказано, что срок стажировки может быть сокращен.

— Из тебя выйдет плохой следователь, — покачал головой Хутиэли. — Твой вывод абсолютно неверен. Вот, — он поднял со стола лист бумаги, — приказ по управлению о зачислении тебя в штат и присвоении нового звания. С этим и поздравляю.

— С-спасибо, — только и сумел вымолвить Беркович. Приверженность майора Лейбовича, ответственного в управлении за кадры, всем и всяческим инструкциям давно вошла в поговорку. О майоре говорили: «без инструкции он и в туалет не пойдет», и в этом была достаточно большая доля правды. У Берковича не укладывалось в голове, что Лейбович способен принять кадровое решение в течение двенадцати часов, да при этом еще и нарушить инструкции о прохождении стажировки, пункт 11. Наверняка инспектор приложил немало усилий, чтобы уломать майора, да ведь он не признается, не стоит и спрашивать.

— Спасибо, — повторил Беркович и добавил: — А какое звание мне присвоено? Майор?

— Дождешься, — хмыкнул инспектор. — Сержант, согласно инструкции о продвижении по службе.

— Ага, — глубокомысленно произнес бывший стажер. — Теперь я могу говорить с сержантом Гореликом как равный с равным.

— Он будет счастлив, — заключил инспектор и поднял трубку телефона, потому что тот звонил, не умолкая, уже больше минуты.

— Слушаю, — бросил Хутиэли в трубку, послушал, коротко ответил «да» невидимому собеседнику и отключил линию.

— Ну вот и первое самостоятельное задание, — сказал он Берковичу. — Звонили из диспетчерской. Попытка ограбления в парке Яркон. Ударили по голове какого-то парикмахера, попытались отнять деньги. Поезжай. Эксперт ждет в машине.

— Деньги отняли? — попытался Беркович получить дополнительную информацию, но инспектор уже уткнулся в бумаги.

До парка домчались за четверть часа, свернули в одну из боковых аллей. По дороге Беркович переговорил по телефону с полицейским, обнаружившим тело. По-видимому, грабителя что-то спугнуло, он нанес удар по голове, оглушил жертву, но не успел обшарить тому карманы. Именно там парикмахер хранил свой бумажник, в котором, по словам полицейского была «большая пачка денег, на вид тысяч двадцать, может, больше».

Толпа зевак стояла поодаль от места происшествия, сдерживаемая кордоном из пяти блюстителей порядка. Машина скорой помощи стояла рядом с полицейской, медицинская бригада склонилась над телом.

Патрульный, двухметрового роста «марокканец», вытянулся перед Берковичем, вогнав бывшего стажера в краску:

— Тело обнаружил в ходе патрулирования местности. По документам…

— Давайте, я посмотрю сам, — нетерпеливо сказал Беркович и взял из руки полицейского удостоверение личности.

«Хаим Барнеа, — прочитал он, — год рождения…» Хаиму было сорок пять лет и, судя по вложенному в удостоверение личности документу, он владел парикмахерской на углу улиц Ротшильда и Каценельсона. «По виду не скажешь», — подумал Беркович, ему почему-то казалось, что парикмахер должен выглядеть не так, как обычный мужчина, должно было в его облике нечто такое… демоническое. Впрочем, Беркович редко имел дело с профессиональными парикмахерами, его и сейчас стригла по дружбе соседка, новая репатриантка, и Борис был доволен — он и деньги экономил, и время проводил за приятной беседой с красивой женщиной…

Мужчина, которого уже положили на носилки, застонал и попробовал приподняться.

— Лежите спокойно, — приказал фельдшер, — у вас может быть сотрясение мозга.

Хаим Барнеа опустил голову на подушку и закрыл глаза.

— Я поеду с вами, — сказал Беркович. — Мне нужно задать этому человеку несколько вопросов.

Фельдшер выразил неодобрение лишь взглядом, но возражать не стал. Машина скорой помощи мчалась, срезая углы и заставляя автобусы жаться к тротуарам. Парикмахер, судя по его взгляду, уже пришел в себя, и Беркович не стал дожидаться, когда машина доберется до приемного покоя и за дело возьмутся врачи — тогда придется ждать не один час, пока эскулапы закончат штопать голову парикмахера.

— Как по-вашему, — спросил Беркович, наклоняясь над носилками, — это было случайное нападение или кто-то знал о деньгах? Кстати, почему при вас была такая крупная сумма?

Барнеа было трудно сосредоточиться, взгляд его блуждал, видимо, у него действительно было сотрясение мозга.

— Я… в банк… нес деньги в банк… Наверно, знал… кто-то узнал…

— Кто? — быстро спросил Беркович. — Кто мог это знать? И почему вы были не на машине?

— Я… — Барнеа повернул голову и посмотрел Берковичу в глаза. — Я всегда… гуляю в это время… Полезно для… А деньги… Нет, никто не знал… Обычно я отношу выручку позднее… и на машине…

— Но кто-то же все-таки узнал, — стараясь говорить как можно внушительнее, настаивал на своем Беркович. — Вы изменили планы и кому-то, видимо, сказали об этом.

— Кому… Только Ирит.

— Ирит?

— Моей жене, — пояснил Хаим. — Вы же не думаете, что…

— Успокойтесь, пожалуйста, — быстро сказал Беркович. — Конечно, ваша жена тут ни при чем. Но кто-то мог слышать ваш разговор. Или Ирит могла кому-то сказать…

— Не могла, — отрезал Барнеа.

— Послушайте, — вмешался фельдшер, — вы бы дали человеку прийти в себя. Допросите потом, имейте совесть!

— Ничего… — прошептал Барнеа. — Я нормально…

— Чем быстрее я разберусь в ситуации, — сказал Беркович, — тем больше шансов найти преступника. Господин Барнеа, скажите, этот разговор между вами и женой происходил наедине?

— Наедине? — повторил парикмахер, он, казалось, плохо понимал значение слов. — Да, нас никто не слышал.

— Вы были в комнате одни? — настаивал Беркович, поскольку ему показалось, что Барнеа не вполне понял вопрос.

— Нет, — ответил тот. — Это… в салоне. Я собирался… и сказал Ирит…

— Кто был в это время в салоне?

— Три женщины… Но они не могли слышать… Нет. Они сидели под феном… Голова под колпаком… и жужжит… А мы разговаривали тихо… И далеко… Нет, они не могли…

— Три женщины, — раздумчиво произнес Беркович. Других подозреваемых он не видел. Могла ли женщина нанести удар по голове? Почему нет? Впрочем, у нее мог оказаться друг, ждавший снаружи. Но Барнеа прав: сидя под жужжащим феном, не услышишь того, что говорят, да еще вполголоса, на расстоянии трех-четырех метров. Может, кто-то еще находился в зале? Например, муж одной из посетительниц? Ждал жену, читая газету, а Барнеа не обращал на него внимания?

Он задал этот вопрос и получил однозначный ответ:

— Нет, никого больше не было.

— Придется заняться каждой из ваших посетительниц, — сказал Беркович. — Я понимаю, что они могут оказаться невиновны, и им будет неприятно, но другого выхода не вижу. Вы их знаете, этих женщин?

— Одну — да… Пнина Финкель… На улице Гиллель… Жена Финкеля, дипломата… Очень почтенная… Сорок три года… ходит ко мне давно…

Пнина Финкель, жена Финкеля. Очень полезная информация. Но, если женщина — давняя клиентка, ее, видимо, нужно сбросить со счетов. А остальные?

— Две другие, — продолжал Барнеа, и чувствовалось, что говорить ему становится все труднее, — были в первый раз.

— Вы совсем ничего о них не знаете?

Барнеа не успел ответить, машина затормозила у приемного покоя больницы, задняя дверь распахнулась, в проеме возникли лица санитаров, готовых принять носилки.

— Минуту, — поднял руку Беркович. — Одну минуту, хорошо?

— Только минуту и не больше, — резко сказал фельшер бригады скорой помощи. — Вы превышаете полномочия!

— Вы совсем ничего о них не знаете? — повторил вопрос Беркович.

— Кое-что успел… всегда разговариваешь, когда… Одну зовут Далия… Молодая… лет двадцать пять… Секретарша в офисе «Хеврат хашмаль»… Другой под сорок… Натали… русская… сказала, что работает в магазине Гринберга…

— Замечательно! — обрадовался Беркович, который даже не надеялся на получение таких сведений. — Офис «Хеврат хашмаль», тот, что на улице Ахад А-ама?

— Н-не знаю… — прошептал Барнеа.

— Неважно, — сказал Беркович, — разберемся.

— Я бы не хотел… — сказал Барнеа, и на его лице появилась гримаса неудовольствия. — Они порядочные женщины…

— Никому не будет нанесен урон, — внушительно произнес Беркович. — Вы говорили еще о чем-нибудь перед тем, как усадили женщин под колпаки?

— О модах… О скидках в «Машбире»… Далия говорила о муже, он… тиран, да… Натали… жаловалась, что работа не нравится…

— А госпожа Финкель ни на что не жаловалась? — вздохнул Беркович.

— Нет… она никогда не жалуется… Веселая такая, хотя и глухонемая…

— Как вы сказали? — встрепенулся Беркович. — Глухонемая?

— Да, с рождения…

— Все, — вмешался фельдшер, — минута прошла!

— Да-да, извините, — сказал Беркович. — Больше не задерживаю. Надеюсь, — обратился он к Барнеа, — что все будет хорошо.

Парикмахер ничего не ответил, он закрыл глаза, лицо стало бледным, как простыня, разговор, видимо, его действительно очень утомил. Санитары вытянули носилки из машины, поставили на колеса и быстро покатили к двери приемного покоя. Беркович вылез следом и принялся разминать затекшие от неудобного сидения ноги. Подумав, вытащил из бокового кармана коробочку сотового телефона и набрал номер патрульной машины, которая, как он знал, должна была находиться поблизости от парикмахерской Барнеа.

— Восьмой слушает, — сказал мрачный бас.

— Сержант Беркович, — представился Борис.

— О! — сказал мрачный бас. — Самозванец! С каких это пор ты стал сержантом, стажер?

— С восьми часов нынешнего утра, — сухо сообщил Беркович.

— Поздравляю! — искренне обрадовался бас. — Что хотели сказать, сержант?

— Отыщите на улице Гиллель квартиру некоего дипломата Финкеля…

— А чего искать? Знаю я этого Финкеля, работает в консульском отделе.

— И жену его знаете?

— Жену — нет.

— Отправляйтесь к нему домой и произведите задержание Пнины Финкель.

— Ордер… — начал полицейский.

— Я буду на месте через полчаса, — сказал Беркович, — и привезу необходимые бумаги. Вы ее просто не выпускайте, чтобы не сбежала.

— А что…

— Попытка ограбления.

— Пнина Финкель? — изумился полицейский.

— Или ее сообщник, это мне хотелось бы выяснить.

— Поговорить с ней?

— Не сможете, — сообщил Беркович. — Она глухонемая. Это ее и выдало: она прочитала по губам разговор парикмахера с его женой. Он сказал, что намерен отнести в банк выручку, и госпожа Финкель видела эти слова.

Беркович отключил телефон и быстрыми шагами направился прочь от больницы. Нужно было поймать такси и мчаться за ордером. Вряд ли с этим будут проблемы.

Однако, — думал сержант Беркович по дороге, — чего ей нехватало в жизни? Может, именно приключений на свою голову?