— Я очень не люблю такие дела, — морщась, сказал инспектор Хутиэли. — Все это может оказаться обычной уголовщиной, но сначала непременно возникают мысли о преступлении на националистической почве.

— О чем вы, инспектор? — спросил сержант Беркович, поднимая голову от клавиатуры компьютера. Он уже третий час пытался составить докладную записку по поводу вчерашней демонстрации. Демонстрации, кто бы их ни организовывал, нравились Берковичу еще меньше, чем инспектору Хутиэли — преступления на почве национализма.

— Ты не знаешь? — удивился Хутиэли. — Ты не читал утреннюю сводку?

— Нет, — сдержанно отозвался Беркович. — Я с утра пишу эту проклятую докладную…

— А, — оживился инспектор, — ты же вчера был на демонстрации! Первый раз?

— В качестве полицейского следователя — первый, — кивнул Беркович. — Гнусное это занятие: разбирать, кто прав, а кто виноват, в ситуации, когда ни правых, ни виноватых не могло быть по определению. Шаломахшавники демонстрировали против политики правительства перед зданием генерального штаба. Полицейские сначала наблюдали, не вмешиваясь, потом поступил приказ — разогнать. В потасовке пятеро раненых: двое полицейских и три демонстранта. Проблема — кто начал первым?

— Тоже мне проблема, — проворчал Хутиэли. — Первыми всегда начинают левые, а полицейские вынуждены обороняться.

— Да? — с сомнением произнес Беркович. — А если бы это была демонстрация правых?

— Тогда, — пожал плечами инспектор, — первыми начали бы правые, что за вопрос.

— Гм… — промычал сержант. — Полиция, как всегда, только обороняется.

— Именно, — буркнул Хутиэли. — Так и пиши, и не забивай этим голову. Тут дело более серьезное.

— Какое? — заинтересованно сказал Беркович.

— Похищение в Петах-Тикве. Судя по всему, палестинец по имени Махмуд Тарауи похитил восьмилетнюю девочку Ализу Шохин.

— Вы говорили о националистических мотивах только потому, что похититель — араб, а похищенная — еврейка?

— Конечно, — кивнул инспектор. — Других причин для похищения я просто не вижу.

— Поиски начаты?

— О чем ты, сержант? Поиски ведутся со вчерашнего вечера, когда стало известно о том, что девочка исчезла. Пока — никаких результатов. Кстати, этот араб домой вчера не вернулся, как и следовало ожидать.

— Где он живет?

— В Калькилии, это совсем рядом с районом вилл в Петах-Тикве. Хочешь подробности?

— Конечно! — воскликнул Беркович и отодвинулся подальше от компьютера.

— Этот Тарауи хорошо знаком всем жителям района, — начал Хутиэли. — Он уже лет десять занимается уличной продажей всякой мелочи. Игрушки, сладости, воздушные шары… У него тележка, он приезжает по утрам из Калькилии на своем старом «Форд-транзите», выгружает из машины тележку и таскает ее по улицам до позднего вечера.

— У него есть разрешение? — спросил Беркович.

— Естественно, у него лицензия, кто бы иначе впустил его в пределы зеленой черты? Между прочим, я сам видел этого Тарауи не далее, как месяц назад. Помнишь убийство кондитера в Петах-Тикве? Я ждал на улице, когда выйдет эксперт, а палестинец на противоположной стороне торговал всякой мелочью, и около него толпились дети. Я еще обратил внимание на то, как он ловко организовал очередь — никто из детей и не думал пролезть вперед, все было чинно и спокойно. Тарауи раздувал щеки, надувая шары, и это почему-то веселило детей — они хохотали до упаду… На меня палестинец произвел впечатление мирного человека, я был поражен вчера, когда узнал о похищении, — заключил инспектор.

— А зачем ему это было нужно? — недоуменно спросил Беркович. — Он же немолодой человек, верно?

— Пятьдесят два года, — сообщил инспектор.

— И у него семья?

— Жена, пятеро детей, одиннадцать внуков. Да, ты прав, до сих пор теракты и похищения совершали люди молодые, холостые, которым нечего терять… Все верно, но ведь и против фактов не пойдешь. Зачем-то ему понадобилось похитить девочку.

— Выкуп?

— Да, это не исключено, хотя, кстати говоря, среди ребят, покупавших у Тарауи сладости, шары и воздушную кукурузу, были дети куда более богатых родителей, чем Шохин.

— Он мог и не знать…

— Знал прекрасно, он не первый год торгует в этом районе, знаком со всеми. Кстати, отзываются от Тарауи очень хорошо, никто не хочет поверить, что этот человек способен похитить ребенка.

— Погодите, инспектор, — сказал Беркович. — Вы так уверенно говорите о похищении. Да, согласен, девочка исчезла, а Тарауи не вернулся домой. Все логично. Но…

— Есть свидетель, — прервал сержанта Хутиэли. — Сосед Шохинов, Ханан Поруш, видел, как палестинец сажал девочку в свою машину.

— Расскажите! — воскликнул Беркович.

— В семнадцать десять — примерно, конечно, потому что Поруш, по его словам, на часы не смотрел — сосед возился в своем саду. У него несколько лимонных и апельсиновых деревьев и две пальмы. От улицы и от виллы Шохинов участок Поруша отделен довольно высоким забором. Неожиданно Поруш увидел, как воздушный шарик зацепился за ветку одного из апельсиновых деревьев. Дерево невысокое, но метра три в нем есть, и достать шар с земли Поруш не мог. Он принес стремянку и полез за шаром, чтобы отдать его палестинцу, голос которого слышен был из-за забора. Поднявшись на лестиницу, Поруш снял с ветки шар, обернулся в сторону улицы — теперь ему не мешал забор, и он мог видеть все, что там происходило… Так вот, детвора уже разошлась, Тарауи сложил игрушки, спрятал тележку в «Форд» и собирался уезжать. Он стоял у машины, рядом стояла Ализа, они о чем-то разговаривали. Потом Поруш увидел, как Ализа села рядом с водителем, палестинец занял свое место, и машина уехала. Поруш еще удивился тогда, зачем Ализе понадобилось куда-то ехать с Тарауи, но, с другой стороны, что он мог знать — может, девочка попросила палестинца подбросить ее до супермаркета, это десять минут ходьбы как раз в сторону Калькилии… В общем, о том, что он видел, Поруш никому не сказал, не придав эпизоду значения. И только тогда, когда Ализа не вернулась домой к ужину и когда родители позвонили в полицию, и когда полицейские приехали и подняли шум, Поруш вспомнил о том, что видел, и дал показания.

Беркович покачал головой.

— Удивительная безответственность, — пробормотал он.

— Да, но теперь уже ничего не сделаешь. Поруш сам рвет на себе волосы. Впрочем, даже если бы он что-то заподозрил, то, пока он звонил бы в полицию, пока полицейские разбирались бы в ситуации… Тарауи все равно успел бы скрыться. Конечно, если бы поиски были начаты раньше, то и вероятность успеха была бы значительнее.

Беркович сидел неподвижно, глядя на экран компьютера, но думая о чем-то своем.

— Этот Поруш… — сказал он медленно, — он давно знает семью Шохин?

— Что? — переспросил инспектор, который успел отвлечься от разговора и читал какую-то бумагу, лежавшую перед ним на столе.

— Поруш, — повторил Беркович, — давно познакомился с семьей Шохин?

— Понятия не имею, — рассеянно сказал Хутиэли. — Какое это имеет значение?

— Может, и никакого, — пожал плечами Беркович. — Но нельзя ли все-таки узнать?

— Извини, — сказал Хутиэли, — если тебя это интересует, поговори с ним сам. В протоколе есть его адрес и телефон… Ты думаешь, что он видел что-то еще, о чем не сказал патрульному? — спросил инспектор, оторвав взгляд от бумаги.

— По-моему, Поруш не сказал патрульному ни слова правды, — буркнул Беркович.

Хутиэли внимательно посмотрел на сержанта. Беркович внимательно изучал протокол допроса, выведенный на экран компьютера, нельзя было сказать, что сержант шутит.

— Кто ведет это дело? — спросил Беркович, не отрывая взгляда от текста. — Кто снимал показания?

— Сержант Горелик, — сообщил Хутиэли, зная, какой эффект произведет на Берковича эта фамилия.

— О Господи, — простонал Беркович. — Я хотел кое о чем спросить, но говорить с Гореликом… Он даже по телефону будет испепелять меня своим голосом. Почему он меня так не любит?

— Потому что ты умнее его, — объяснил Хутиэли. — Иногда мне кажется, что ты даже умнее меня, но, в отличие от Горелика, я отношусь к этому философски.

— Инспектор, — сказал Беркович, — могу я попросить вас об одолжении? К тому же, как старший по званию, вы можете потребовать от Горелика выполнения неких действий, а я не могу.

— Что же тебе нужно, сержант?

— Немногого. Спросите, приобщен ли к делу воздушный шарик, который Поруш снимал с ветки дерева, когда увидел, как Тарауи увозит Ализу.

— Глупости какие, — пробормотал Хутиэли, но все же начал набирать номер. Говорил он вполголоса, и Беркович не слышал, что отвечал на другом конце провода сержант Горелик.

— Нет, не приобщен, — сообщил инспектор. — Сержант, кажется, решил, что я сегодня слишком устал. Прямо он, конечно, об этом не сказал, но по голосу можно понять… Кстати, я спросил его, как давно знакомы Поруш и Шохины.

— Так-так, — заинтересованно сказал Беркович. — Уверен, что давно, и что между ними существуют деловые контакты.

— Почему ты так решил? — спросил Хутиэли. — Впрочем, ты прав. Поруш и Шалом Шохин, отец Ализы, долгое время были компаньонами, потом фирма разорилась, но отношения между семьями остались нормальными.

— Могу себе представить, — сказал Беркович. — Инспектор, я не хочу встревать в дело, которым занят сержант Горелик, но вы-то можете… Элементарная вещь. Как надувал шары этот Тарауи? У него ведь не было аппарата, он делал все сам. Такой шар не может лететь, ведь он надут углекислым газом, а не гелием. Каким же образом шарик оказался в ветвях дерева?

— Да мало ли… — возразил инспектор, но через мгновение взгляд Хутиэли стал острым и заскользил по строчкам протокола.

— Черт, — сказал инспектор, найдя нужное место, — как я не обратил внимание…

— Да это классический случай, — обронил Беркович. — Почти все попадаются… Помню, у нас в школе был случай, когда…

— Погоди ты со своим случаем, — с досадой сказал Хутиэли. — Получается, что Поруш соврал, и никакого шара на ветвях не было.

— Тем более, что и в деле шар как вещественное доказательство не фигурирует. Кто его видел, кроме самого Поруша?

— Ты думаешь…

— Я думаю, что между Порушем и старшим Шохином существует какая-то давняя вражда. Поруш решил воспользоваться случаем, похитить девочку и потом шантажировать Шохина. Палестинец служил всего лишь прикрытием. Легко ведь обвинить его в похищении. А на самом деле… Не знаю, возможно, если хорошо прижать Поруша, он сознается, куда он дел машину Тарауи и его тело. Вряд ли Поруш оставил палестинца в живых. Зачем ему свидетель?

Хутиэли, однако, уже не слушал сержанта. Он говорил по двум телефонам сразу, отдавая распоряжения об изменении тактики поиска.

— Вы только моего имени не называйте, — попросил Беркович, — а то сержант Горелик сживет меня со света.

Хутиэли не ответил. Ему только что сообщили, что «Форд-транзит» стоит в гараже Поруша.