Однако ночь эта была для Ашота беспокойной. Так, вероятно, проводит ее полководец накануне решительного сражения. Да Ашот и воображал себя маленьким полководцем. То и дело поднимая с лежанки голову, он осматривал свое «войско» — ласково и гордо. Ну чем не Георг Марзпетуни в канун битвы под Гарни!

Взбудораженный своими воинственными мыслями, Ашот несколько раз вскакивал и выглядывал из пещеры. Но до рассвета было еще далеко.

Но вот ребята начали просыпаться. Первым встал Гагик. Подмигнув Ашоту, он тоном заговорщика спросил:

— Что, хаш не готов еще? Нет? Так чего же ты так рано поднялся?

Ашот фыркнул и покачал головой.

Гагик пошел в угол пещеры, где стоял кувшин с водой, которой они пользовались вместо соли Известняк, растворенный в ней, оседал на дне, а соль, как более легкая, насыщала верхний слой воды. Гагик «посолил» хаш и умильно посмотрел на Ашота:

— Не начнем ли, Ашот-джан?

Ашот открыл дверь пещеры:

— Э, да на дворе-то еще ночь!

— Ну какая там ночь! Вон петух куропачий уже два раза пропел! Асо, выйди-ка наружу, погляди по звездам — не пора ли?

Асо, поеживаясь, вышел. Пожалуй, не так уж было холодно, но истощенному мальчику казалось, что стоят январские морозы.

— Утренняя звезда еще не взошла, — объявил он вернувшись.

— Ах, наивный пастух! Не можешь даже соврать ради такого случая! — досадливо поморщился Гагик.

Но кому была охота считаться со звездами, когда от костра тянуло кружащим голову запахом хаша?

— Ладно, начнем. И кушайте посытнее. Мы пойдем искать зверя, и неизвестно, когда вернемся.

— А нельзя ли не ходить? — неуверенно спросил Саркис. — Кто знает, что может случиться.

— Нельзя! Пока мы не нашли барса живым или мертвым, мы не можем жить спокойно. Разве это не ясно?

Гагик с Асо промолчали, хотя в душе оба были против этого опасного предприятия.

Когда наконец рассвело и из-за гор вышло солнце, Ашот поднялся, взял свое оружие и взволнованно сказал:

— Идем, все идем! — И, чтобы как-то зажечь ребят, добавил: — Мы должны вернуться в село со шкурой барса, развернутой, как знамя!

И действительно, воодушевленные этой красивой перспективой, ребята оживились. Вооружившись всем, что только у них было — копьями, дубинками, каменными молотами, топором отшельника, они вышли из пещеры.

Шествие замыкали Шушик и Саркис, и нельзя сказать, чтобы в сердцах у них вовсе не было страха. Почему же на этот раз Ашот не предложил им остаться дома? «Должно быть, хочет и нас научить быть смелыми», — подумала Шушик.

Гагик походил на петуха, вступающего в драку. Товарищи понимали, что таким способом он подстегивает себя, храбрится. А сам Гагик думал: «Надо же и мне хоть раз быть впереди!.. Дело чести!» И, обгоняя товарищей, еще и покрикивал на них:

— Чего ползете? Смелей, смелей за мной. Риск — благородное дело.

Шушик удивленно и вопросительно смотрела на Асо. «Тот ли, мол, это Гагик?…» Часто оставаясь в пещере в роли домашней хозяйки, она и не заметила, как, встречаясь с опасностями, мальчик закалился и возмужал.

Ребята подошли к площадке, где находился Виноградный сад, и остановились: они увидели на снегу следы барса, ведшие к скалам.

Все молчали, всем было страшно.

— Давайте-ка сначала попрактикуемся в метании копья. Быть может, пригодится, — громким шепотом предложил Ашот.

— Значит, мы будем сражаться с барсом? — с ужасом спросила Шушик. — Почему же Ашот сто раз говорил нам, что барс уже мертв?

— Да, он, наверное, подох, — подтвердил Ашот. — Видите следы крови на снегу? Но… кто знает? На всякий случай. Пусть нашей мишенью будет тот куст. Будем метать на пятнадцать шагов.

И он приготовился было метнуть свое копье, но Гагик схватил его за руку:

— Эх ты, голова! Ведь острие копья разобьется!

— Ой, верно! Но какую же другую цель избрать?

— В снежную бабу. Нет, зачем? В снежного барса. Вот это умно!

В несколько минут ребята слепили из снега какое-то четвероногое, скорее похожее на барана, чем на барса, и начали метать в него копьями.

Вот так штука! Из пяти бросков только один был удачным. Такого печального результата никто не ожидал.

— Выше, Гагик, выше! Кидай так, чтобы копье описывало в воздухе дугу и вонзалось в мишень. А у тебя оно пролетает над нею, — учил товарища Ашот.

Асо молчал, никому не делал замечаний, хотя метал лучше всех, очень точно. Ну, да ему не привыкать: всегда палками да камешками в отбившихся коз кидал.

Шушик наблюдала за четкими движениями Асо и молча восторгалась. Она знала, что Ашоту неприятно всякое над ним превосходство, и не хотела перед столь серьезным сражением огорчать его.

Впрочем, и он делал успехи. Уже через полчаса-час его копье не каждый раз, но все же попадало в «барса». Что же до Гагика и Саркиса, то они так и не одолели этого искусства и если изредка и попадали в цель, то удар был очень слабым — копье даже не протыкало снежной фигуры.

Однако Гагика это обстоятельство ничуть не охлаждало. Он все так же петушился и суетился. В последние дни мальчик заметно покруглел от обильной пищи, снова заблестели его глаза, прибавилось энергии…

— Ах, Ашот-джан, я просто богатырем себя чувствую! Брось копье, давай поборемся.

— Не время, — сухо отозвался Ашот. — Пойдем.

По следам крови ребята спустились вниз и, дойдя до нижней кромки окружающих ущелье скалистых гребней, свернули направо. Там, в камнях, полузакрытое реденькими кустами шиповника, чернело отверстие пещеры. В нее, по-видимому, зверь и вошел. На колючих ветках шиповника виднелись клочки пестрой шерсти.

Ребята остановились и выжидающе смотрели на своего вожака. Они были убеждены в его отваге и находчивости и верили, что затеянное им дело увенчается успехом. Но все же черная пасть пещеры и царившая вокруг таинственная тишина не способствовали бодрому настроению.

По знаку Ашота, мальчики подрубили у входа в пещеру кусты. Шиповник и добавленный к нему сухой валежник с треском загорелись, и от них повалил густой, горький, одуряющий дым.

— Уйдите подальше от входа, — распорядился Ашот, а сам, взяв топор, стал сбоку от отверстия в позе убийцы, подстерегающего жертву.

План был ясен. Не выдержав дыма, зверь, если он жив, должен будет или покинуть пещеру, или задохнуться в ней. Во всяком случае, кашель они услышат.

Шушик спряталась за выступом скалы и, сильно труся, стояла там с головешкой в руках. Отошел подальше и Саркис. На плече у него покоился тяжелый каменный молот. Мальчика точно мороз пробирал, так тряслась его большая круглая голова. А Гагик по-прежнему храбрился, подмигивал товарищам, неестественно улыбался. Глаза его лихорадочно горели. Только Ашот, хотя и он побаивался, был внешне, как ему и подобало, вполне хладнокровен и спокоен.

Прижавшись к скалам справа и слева от входа в пещеру, ребята около получаса простояли в напряженных, окаменевших позах. Дым в изобилии тянулся в пещеру, но оттуда не доносилось ни звука.

Постепенно ребята расхрабрились, напряженное состояние прошло. Стал затухать и костер.

— Значит, подох, — объявил Ашот.

— Что ж, — не двигаясь с места, сказал Гагик, — прикажи — и я войду внутрь, сдеру с него шкуру.

— Ну-ну, не хвастай! — улыбнулся Ашот. — Знали мы одного такого Храброго Назара.

— Ах, так?

Гагик сунул в отверстие пещеры дубинку, застучал ею о стены и крикнул:

— Эй, ты! Выходи-ка, я по твою душу пришел!

Ободренные выкриками Гагика, Шушик и Саркис тоже приблизились.

— Асо, наломай веток! — крикнул Ашот.

Через несколько минут, вооруженные пылающими смолистыми ветвями ели, ребята вошли в пещеру.

— Идите, не бойтесь, — подбадривал товарищей Ашот. — Огня ни один зверь не выносит.

Узкий вход в пещеру вел в коридор, который довольно круто поднимался вверх. Он то расширялся, образуя просторные, высокие площадки, то сужался так, что ребята с трудом протискивались.

Иногда ход разветвлялся, и часть ответвлений завершалась тупичками. На полу и среди камней кое-где виднелись полоски желтоватой глины, а с потолка свешивались известняковые образования — сталактиты.

По всей длине прохода, в боковых ветках и особенно во впадинах стен валялись кости разных животных.

С первой площадки, где костей было больше всего, боковой ход вел куда-то в глубину, но проникнуть туда ребята не смогли — он был слишком узок. А между тем там виднелись целые остовы животных.

Когда Ашот осветил своим факелом внутренность этого грота, изумление, смешанное с ужасом, охватило ребят: столько тут было белых костей, черепов, скелетов, необычайно длинных рогов порой совершенно незнакомых, должно быть, давно вымерших животных. Настоящее кладбище!

Но вот ветви ели, треща и шипя, потухли, и ребята остались во мраке. Лишь далеко позади виднелась тусклая полоска света, пробивавшегося во входное отверстие.

Ребята умолкли.

— Вернемся, — сказал Ашот.

Спотыкаясь, они кое-как выбрались наружу, и Ашот тотчас же послал Асо за лучинами из смолистых корней ели. Эти лучины ребята заготовили, чтобы освещать пещеру в длинные темные вечера.

Когда Асо вернулся, Ашот начал связывать лучинки по две и по три — так они лучше горят. В это время из-за высокого камня невдалеке высунулась голова Гагика. От нечего делать он искал в кустах ягоды.

— Асо, погляди, что я нашел! — позвал он, показывая ветку, отягощенную красными ягодами рябины.

Асо пошел к Гагику. Ашот по-прежнему возился с факелами, а Шушик о чем-то тихо беседовала с Саркисом.

Вскоре Саркис поднялся и подошел к Ашоту. Ему хотелось попробовать еще раз отговорить товарища от явно опасного предприятия.

— Брось, Ашот, — сказал он, — зачем это тебе? Не лучше ли завалить вход в пещеру камнями и спокойно заняться нашими делами?

Совет был умный. В самом деле: стоит заделать вход, и барс оттуда уже не выйдет — подохнет от голода, если, конечно, он еще жив.

Но разве можно убедить Ашота? Как охотник, возбужденный близостью добычи, он совершенно утратил способность рассуждать хладнокровно. Перспектива завладеть чудесной шкурой барса не давала ему покоя. Когда же и Шушик присоединилась к предложению Саркиса, Ашот с раздражением кинул им:

— Боитесь? Ну и уходите, не мешайте мне! Завалить вход в пещеру? Вы только поглядите на этого умника! Чтобы такая шкура там сгнила?

Шушик возмутилась:

— Опять тебя разобрало? Только и думаешь чем-нибудь мир удивить! Все равно далеко тебе до Камо! — кольнула она мальчика и тут же пожалела.

Слова эти, как острый нож, вонзились в сердце Ашота. Словно кровь вскипела в его жилах. Левая щека дрогнула, родинки на ней стали почти незаметны, так он вспыхнул.

Бросив на Шушик огненный взгляд, Ашот резко сказал:

— Раз так, я иду один. Я один пойду против барса и всем докажу, что…

— Ох, поглядите-ка, до чего же он самолюбив! — лукаво поблескивая глазами, воскликнула Шушик. — Да ты успокойся!

Но Ашот уже исчез в глубине пещеры.

— Вернись! Что ты делаешь? — в испуге крикнул Саркис.

Обеспокоилась и Шушик, хотя смелость Ашота, его сильная воля были ей по сердцу.

— Пусть пойдет, — сказала она, но тут же задумалась. — Звери боятся огня, правда, Саркис? Ну, он там долго не останется. Потухнет огонь — выйдет.

Шушик ошиблась. Она не учла того огня, который никогда не иссякал в сердце отважного мальчика.

Когда он был еще близко от входа, до него донеслись крики Шушик:

— Ашот, Ашот, вернись! Я пошутила!

Сердце у мальчика дрогнуло. «А, боишься! Жалеешь меня!» — с радостью подумал он, и счастливая улыбка вдруг озарила его приятное круглое лицо, обычно суровое и немного мрачное.

— Ты еще поплачешь. Думаешь, вернусь? — бормотал он, пробираясь по узкому ходу.

Лучинок, заткнутых за поясом, у Ашота было много, и он шел сейчас почти без страха. Дойдя до места, где коридор, полный костей, раздваивался, Ашот, не раздумывая, свернул налево, в мрачный, сырой, с острыми камнями и низким потолком туннель.

Мальчик шел быстро, не останавливаясь, не оглядываясь, не думая об опасности.

Потолок пещеры стал еще ниже. Коридор начал петлять вправо, влево, сужался.

Ашот пригнулся, потом опустился на четвереньки и пробирался почти ползком. Лучинка в его руках трещала и каждое мгновение могла погаснуть. Но он и не думал возвращаться. Не о трупе барса думал сейчас Ашот — следов зверя здесь вовсе не было. Парня звал вперед интерес к новому, к неисследованным мирам, тот интерес, который так свойствен юности.

Когда наконец, ободрав колени об острые выступы скал, Ашот вышел из узкого прохода и очутился в обширной пещере, он был уже так далеко от входа, что снаружи до него не доносилось ни звука. И тут неопределенное, похожее на страх чувство охватило его.

— Пустяки! — сказал он громко, чтобы успокоить себя, но, словно в ответ ему, из дальнего темного угла пещеры донесся дикий хохот.

Сердце у Ашота дрогнуло и, показалось ему, остановилось. А эхо подхватило этот хохот — холодный, сухой, страшный, и он зловеще гремел под сводами пещеры.