Неприветливые, казенные стены больницы казались родными. И так хорошо пахло котлетами из мяса второй свежести, жидким рассольником и компотом из сухофруктов! «Надо же, как мало надо для счастья! То, что Катька нашлась, да еще и живая, — это просто настоящее чудо», — думала Инна, сидя рядом с Тамарой Евгеньевной на коричневой ободранной банкетке перед облупившейся дверью, ведущей в палату, куда только что перевели из реанимации Катьку Долгову.

Все события предыдущего дня от момента похищения до чудесного появления девочки в больнице вспоминались Инне, как дурной сон: туман, чувство непоправимости произошедшего, собственная беспомощность, желание проснуться и оказаться в привычном, светлом и таком обычном мире… Алексей и Макс уехали сразу, после короткого разговора с Долговыми. А Инна осталась с Тамарой Евгеньевной и бабушкой. Плакала только Людмила Николаевна, тихо и как-то очень безнадежно. Тамара Евгеньевна же просто молчала, но от этого молчания становилось жутко. Только один раз она сказала, глядя в никуда перед собой:

— Катюша не могла пропасть, я в это не верю! Она очень сильная девочка и она знает, что мы с бабушкой без нее не сможем! Я верю, что моя малышка обязательно найдется, потому что по-другому и быть не может… Вы знаете, Инна Викторовна, ведь у Катюши нет отца. Он бросил меня еще до ее рождения и никогда больше не появлялся в нашей жизни. Мы с мамой воспитывали ее вдвоем. Она — это все, что у нас есть. Наше солнышко, наша единственная надежда.

Инна несколько раз поила их чаем, капала в рюмки валокордин и корвалол. Макс и Алексей сбрасывали Иннины звонки — видно, им было не до нее. На протяжении всей этой бесконечной ночи тишина квартиры нарушалась только тиканьем часов на кухне. Старый Тимофей устроился на Катиных пушистых тапочках, стоящих в коридоре, и только изредка тревожно поводил ушами. Уже под утро следующего дня наконец ожил телефон в квартире Долговых. Тамара Евгеньевна вздрогнула и перевела полный отчаяния взгляд на Инну. В ее глазах отчетливо читался страх: а вдруг ЭТО все-таки произошло, и больше нет надежды, и больше некого будет ругать за несделанные уроки, и некому будет дарить волшебные новогодние подарки?!

— Алло! — произнесла Инна совершенно охрипшим голосом. — Я слушаю, говорите!

— Плюшка, привет! — услышала она усталый, но спокойный голос Березина, — Ну, твоя Катька молодчина! Нашлась наша пропажа! У тебя, Иннка, все ученицы агенты британской разведки, что ли? Представляешь, и этой егозе удалось сбежать! — восхищенно сказал он.

Инна быстро нашла кнопку громкой связи и переключила телефон.

— Лешка, ты не тарахти, скажи лучше, Катюша жива? Где она?!

— Жива, жива, и по-моему даже почти здорова! Ее, конечно, сейчас в реанимацию забрали, но судя по тому, что сказал врач, ненадолго. Так что вы давайте, приезжайте сюда, — он быстро продиктовал адрес больницы, — А я вас здесь подожду, так и быть, проведу вас, так сказать, в святая святых пользуясь служебным положением!

…Уже в больнице выяснилось, что Катерину доставил на своей машине какой-то мужичонка, который, в честь окончания дачного сезона, решил перевезти свой простенький небогатый скарб из садового домика на городскую квартиру. Проводив Инну и Тамару Евгеньевну к Катерине, Алексей, вместе с Королевым, отправились на Петровку, в компании Семена Ильича Кривозуба, того самого неожиданного Катькиного спасителя.

На допросе Семен Ильич без перерыва смолил вонючий «Беломор», и даже Березин с Королевым, привыкшие к дымовой завесе, которая неизменно образовывалась под потолком в кабинетах к концу рабочего дня, то и дело открывали окно, и подходили к нему «подышать».

— Дак, а чего я-то? Еду себе, никого не трогаю и вдруг такие страсти-мордасти! — начал он свой рассказ, теребя в руках папиросу. Лицо его выражало крайнюю степень растерянности и испуга, и даже казалось, что реденькие волосенки, прикрывавшие лысину, как будто подрагивали и нервничали. — Девчонка прямо прыгнула мне под колеса! Как затормозить-то успел, — до сих пор удивляюсь. А чего ее в лес-то понесло, а, ребят? Вроде как уже и грибов-то нет, — осторожно поинтересовался Семен Ильич.

— Она не за грибами ходила, — пробормотал Макс, выставляя голову из окна. Холодная морось, которой с утра сочилось набрякшее над городом небо, моментально забралась под воротник рубашки. Он поежился и нырнул обратно в сизое облако.

— Семен Ильич, а вы-то что делали на дороге в такое время? — спросил Березин, в который раз вытряхивая в корзину пепельницу, полную окурков.

— Дак я с дачи ехал. У нас с женой участок есть в Самойлихе — это поселок такой, неподалеку от того места, где я на девчонку наткнулся. Мы с весны и до поздней осени там только и живем. Да и что в Москве этой поганой делать-то? Жара, духота, толкотня. А там у нас и грядочки, и лес рядом, и речка даже есть. Ленка, — это жена моя, — та больше по хозяйству, да на огороде попой вверх, — простите, отдыхает, а я столярничаю. В августе вот сарай достроил, терраску справил. Одна беда, домишко у нас холодный — из досок, без отопления. В прошлые выходные в последний раз вместе съездили, ну, там розы укрыли, кусты обрезали, забрали кое-что по мелочи. У нас ведь в прошлом году несколько дач обокрали. Представляете, мужики, все подчистую вынесли! Бомжи шалили, их здесь полно. Вот мы теперь и вывозим все, что к полу не прикручено. А вчера я снова поехал. Там еще много барахла осталось, — ну там, подушки всякие, одеяла… Говорил я Ленке, что снаряд в одно место два раза не падает, да ей все без толку: забирай, говорит, все до последнего гвоздя, а то как Космачевы — это соседи наши, — без трусов, пардон, останемся! Ну, так вот, приехал я поздно, — три часа в пробке простоял, потом паковался долго, закончил уже к полуночи. Позвонил, значит, Ленке, чтоб не волновалась, и решил на даче переночевать, а уже утречком в Москву. Но часам к трем я, мужики, так закоченел, что зуб на зуб не попадал. Ну, думаю, еще немного, и — со святыми упокой! В таком случае мне бы грамм сто накатить, но ведь с утра за руль. Я, мужики, никогда накануне не пью, мало ли что… — Семен Ильич тяжело вздохнул, словно жалея, что сто грамм оказались под запретом и продолжал, — Оседлал я, значится, своего Гошу…

— Кого, простите? Гошу? — не понял Макс.

— Ну да, Гошу. Это я так свой «Жигуль» называю. Он уже без малого двадцать лет, как верный конь нас везде катает! Что там — на дачу! Были времена, когда мы на нем и в Крым, и на Байкал, и в Карелию ездили! Так что Гоша у нас — член семьи! — от этих спокойных воспоминаний Семен Ильич, как будто, понемногу пришел в себя и даже улыбнулся, подняв на Королева усталые, воспаленные глаза.

— Понятно. Гоша, значит. Продолжайте, пожалуйста.

— А чего продолжать-то? Сел да поехал. Дорога пустая, ехать одно удовольствие, правда, темень такая, что почти ничего не видать, особенно, когда через лес. Да и отъехал я совсем немного, и вдруг, выскакивает кто-то, да прям под колеса! — с видом доброго обиженного спаниеля, Семен Ильич воровато покосился на пепельницу, которую Березин поставил на край своего стола. — Мужики, можно закурю?

— Курите, — разрешил Макс, снова поднимаясь и заранее приоткрывая форточку.

— Ну, а дальше вы сами знаете. Я хотел было с дороги в милицию позвонить, а у меня как на грех телефон разрядился. Подобрал я, значитца, девчонку, на заднее сиденье уложил, и в город повез. Она вся ободранная, в синяках, из коленок кровь хлещет, — Семен Ильич покачал головой, затушил окурок и тут же вытянул из пачки следующую папиросу. — Я дак вообще думал, что не довезу ее, она все время без сознания была, дышала еле-еле. Вот и помчался я в больницу, а уже оттуда вас вызвали… — он глубоко затянулся и помахал руками — разогнал дым.

— Не знаете, мужики, выживет девчонка-то? — осторожно спросил он, после небольшой паузы.

— Все будет хорошо, Семен Ильич, — ободряюще сказал Алексей и похлопал его по сгорбленной спине. — А вы, когда все случилось, никого кроме девочки не заметили? Ну, не знаю, может быть в лесу кто-то был, машина какая проехала мимо? — спросил Королев.

— Да нет, мужики, не было там никого! — энергично замотал он головой, — Один я там был. Да даже если б кто и убежал в лес, то я по сторонам не особо смотрел, сами понимаете, не до того мне было! Машину-то я бы точно заметил, но говорю, пусто было на дороге.

В этот момент в дверь просунулась взлохмаченная рыжая голова.

— Здрасте! — поздоровалась голова, — А Сеня-то мой здесь?

Голова принадлежала маленькой круглой гражданке, которая, не дожидаясь приглашения, вкатилась в кабинет. На ней была надета шубка из искусственного меха «под леопарда», сапоги-дутики, а мохнатую шапку вместе с пуховыми варежками она держала в руках. Шарик, отпыхиваясь от быстрой ходьбы, подкатился к Семену Ильичу и быстро, почти машинально поцеловал его в плешивую макушку. Тот привстал со стула:

— Лена! Ну, я же просил тебя не приезжать! У меня тут дело важное, а ты! Я что, маленький что ли? Без тебя не разберусь?

— Да как это — «не приезжать»? Тебя что, в чем-то обвиняют? — она подняла на Макса и Березина сверкающие возмущением глаза. — Меня зовут Елена Васильевна Кривозуб, я жена Сени, то есть, Семена Ильича, — воинственно представилась она, продолжая сверлить оперативников взглядом.

Алексей с Максом переглянулись и дружно расхохотались.

* * *

…Наконец, в конце коридора показался Петр Валентинович — врач, проводивший обследование. Инна и Тамара Евгеньевна, словно подброшенные невидимой пружиной, бросились ему навстречу. В общих чертах они уже знали, что произошло. Петр Валентинович сказал, что девочке очень крупно повезло. Оказалось, что ее организм совершенно невосприимчив к наркозу и прочим наркотическим препаратам. Будь это не так, Катя бы умерла от той дозы препарата, которую ей вкололи. И уж по крайней мере, не смогла бы так бегать. Данное лекарство просто парализует человека.

— Дамы?! А что, интересно, вы здесь делаете? — подойдя, спросил врач и улыбнулся. — Я же вам сказал, чтобы вы ехали по домам. Из реанимации Катюху вашу мы перевели — нечего ей там делать, а скоро и домой отпустим, даст Бог.

Тамара Евгеньевна вдруг заплакала. Горько, навзрыд, как плачут только маленькие дети. Инна поняла, — эти слезы она сдерживала очень-очень долго, потому что ей необходимо было быть сильной, а теперь, когда самое страшное позади…

— Она у вас вообще молодец! — сказал Петр Валентинович, приобнимая ее за вздрагивающие плечи. — Я тут пообщался с ребятами с Петровки и в самых общих чертах представляю себе, чего пришлось пережить вашей Катерине. Так вот скажу вам, что даже взрослому мужику такое порой не под силу! А вам бы успокоиться, мамочка, а то сердечный приступ вам гарантирован. Сейчас я попрошу наших девочек, они поставят вам укольчик.

— Нет, я в полном порядке, — всхлипнула Тамара Евгеньевна, — Я не могу оставить Катюшу!

— Да-да, я вижу — вы в полном порядке, конечно! — усмехнулся доктор. — Но вы ей сейчас все равно ничем помочь не сможете. Все, что было необходимо, мы уже сделали. Девочке уже лучше, ее жизни ничего не угрожает. И теперь она спит, и проспит, надеюсь, еще очень долго. Поэтому, как говориться, всем можно расслабиться и покурить! — с этими словами он решительно взял под руку рыдающую женщину и направился с ней в соседнюю палату.

— А может и вы нам компанию составите? — весело обернулся Петр Валентинович, и глядя на Инну, подмигнул ей, — Сообразим, так сказать на троих!

— Да нет, спасибо, конечно, но, пожалуй, я откажусь, — засмеялась Инна.

— Ну, смотрите, дело ваше, но валерьянка у меня вкусная-я! Надюша, успокоительного, лошадиную дозу в десятую каюту, подготовь, пожалуйста! — услышала Инна его голос из-за двери.

И, подхватив сумку, Инна решительно двинулась к выходу.