Следующие ночи прошли быстро. Первую половину ночи Филипп проводил в кабинете Сатаны в обществе Люцифакса, который спрашивал у него выученные уроки, а потом переходил в Комнату Испытаний, где нужно было выполнять конкретные задания.

Эти задания были уже не такими, как раньше. Кот сказал, что Филипп усвоил очень многое, а длина его рогов показывала, что он может двигаться дальше. Это означало, что он теперь должен не просто устраивать какие-то пакости, а подстрекать других к их выполнению. Именно так действует Дьявол.

Находясь за кулисами, он дергает за ниточки, будучи невидимым, как ветер, от дуновения которого шевелятся листочки. Люди не видели его, но слышали шепот, и Филипп был Змеем в их мыслях. Он щелкал своим острым языком, окутывал облаком отравленных слов и заставлял их делать самое ужасное. Это было так легко.

— Она этого не заслужила, — шептал он в ухо мальчику, который стоял с новой куклой младшей сестры в руке и пытался вспомнить, когда папа с мамой подарили что-то ему. Потом бросал куклу на пол и начинал топтать ее.

— Она ничего не поймет, это бессловесное насекомое, — шептал он девочке, которая поймала желтую бабочку и теперь думала, не оторвать ли ей крылья для коллекции цветных картинок. Крылья отрывались, а потом и усики, потому что бабочке без крыльев не нужны усики.

— Бросай. В следующий раз она не будет тебя позорить перед всем классом, — шептал он школьнику, который не мог вычислить 17 процентов от 4300 и теперь стоял перед домом, где жила учительница математики. И два больших камня, лежавших в его руке, с грохотом разбивали высокие окна.

Так все и продолжалось. Филипп шептал, подзуживал и приказывал, подстрекал и соблазнял, рот его не закрывался ни на минуту.

— Давай-давай, тебе хочется сделать это… Об этом никто никогда не узнает… От этого ты будешь чувствовать себя хорошо… Сделай это, все другие будут думать, что ты крутой парень…

Разгорались скандалы, начинались драки, исчезали игрушки и прокалывались шины. И за всем этим — словно кукловод — стоял Филипп со своей дьявольской улыбкой на губах.

Он чувствовал, что его крылья, хвост и рога растут все быстрее и быстрее. Да, он превращался в настоящего дьявола, и это почувствуют… кто?.. Да кто же еще?

ЩЕЛК!

— Ой-ой-ой!

Люцифакс взлетел на стуле с жутким воем. Огромная мышеловка прихлопнула его хвост, тот тут же раздулся вдвое.

— Мой хвост! Мой хвост!

Филипп фыркнул.

Люцифакс с жалобным стоном схватил хвост и передними лапами стал стаскивать с него мышеловку. Потом обернулся к Филиппу, его зеленые глаза сверкали молниями гнева.

Филипп пожал плечами и изобразил невинный вид.

— Я не виноват, что твой хвост похож на крысиный.

— Филипп! — Кот тяжело задышал, как делают все, кто хочет подавить гнев. — Филипп, прекрати!

— Что именно, Люцифакс? — спросил мальчик. Его рука поднялась к рогам и ласково их погладила. Он даже не осознавал, что сделал это. Просто у него появилась такая привычка.

— Не пытайся делать вид, будто не понимаешь, о чем я говорю! — закричал кот и подул на распухший хвост. — Сначала ты поджег мои усы, потом насыпал на мой мех порошок, от которого я стал чесаться, потом связал мне лапы клейкой лентой! А теперь это! — Люцифакс стащил с хвоста мышеловку и отбросил ее. — Это было смешно один раз ну два. А теперь хватит! Пора кончать! Понимаешь что я говорю?

— Да, — сказал Филипп, продолжая улыбаться. — Ты говоришь, что не любишь невинных шуток.

— Невинных шуток? — прошипел кот, и у него шерсть встала дыбом. — Вчера ты запер меня в библиотеке с Цербером, которого кто-то спустил с цепи! Целых полчаса этот отвратительный трехголовый выродок гонялся за мной, пока наконец слуга не услышал мои вопли и не выпустил меня!

— Он посчитал, что это забавно. Его рот улыбался до ушей.

— Этот чертов пес откусил мне правое ухо, Филипп. И съел как какое-нибудь… собачье лакомство! — Люцифакс показал кровоточащую рану. — Пройдет не меньше двух ночей, прежде чем оно опять вырастет, а пока я почти ничего не слышу!

— Хорошо, что он не откусил тебе голову, — сказал Филипп. — Вот тогда у тебя был бы по-настоящему дурацкий вид!

— Ты вообще слышишь, что я говорю? — закричал кот.

И выпустил когти, которые разодрали обшивку кресла.

— Не надо так кричать! У меня уши на месте. Люцифакс чуть не взорвался. Он попытался что-то сказать, но от ярости горло у него перехватило, и он смог издать только странный булькающий звук.

— Ладно, ладно, извини, — сказал Филипп. Он перестал гладить рога и поднял обе руки. — Обещаю, что больше делать этого не буду. Ты доволен?

Кот презрительно фыркнул:

— Ха! В этих краях обещания нарушают так же часто, как и дают. Это был первый урок, который я тебе дал, Филипп. Так дело не пойдет!

Филипп вздохнул.

— Послушай, я и на самом деле сожалею. Да-да. Я обещаю, что не нарушу своего обещания. — И он перекрестился в обратном порядке.

Люцифакс еще раз фыркнул и пробормотал:

— Как будто от этого что-то изменилось!

Филипп протянул руку с извиняющейся улыбкой:

— Мне очень жаль, что я так с тобой поступал, Люцифакс. Это правда. Наверное, потому, что ты был хорошим учителем. Ну, так как, друзья?

— Я видел немало тех, кто раскаивался, что протянул руку Дьяволу, — упрямо сказал кот. — А рога у тебя почти такие длинные, как у Люцифера. — Он подумал. Потом протянул лапу. — Ладно, прощу тебя на этот раз. Но если это повторится…

— Это не повторится, — сказал Филипп и пожал коту лапу.

Люцифакс спрыгнул на пол и подошел к двери.

— На этот раз все. К следующему разу ты прочитаешь до конца автобиографию Господина «Жизнь в Аду» и еще раз перечитаешь первые семь глав…

Кот споткнулся обо что-то и уткнулся носом в пол. Быстро вскочил на лапы и свирепо посмотрел на Филиппа.

— Извини, — сказал Филипп и подтянул к себе хвост. — Это нечаянно. Я еще не очень хорошо управляюсь с ним.

— Так вот, что я сказал, — зашипел кот, — автобиографию Господина до конца и первые десять глав книги «Преступление и наказание». — Он повернулся и вышел из кабинета.

Филипп самодовольно улыбнулся. Выходя из кабинета, он поднял свой хвост, обернул им дверную ручку и мягко потянул к себе.

* * *

— «Извини, извини, я обещаю, что не нарушу своего обещания, — передразнивал себя Филипп, открывая дверь в свою комнату. — Мне очень жаль, что я так с тобой поступал, бедный-бедный Люцифакс. Когда я тебе говорю, что мне очень жаль, то ты мне…» — он захлопнул дверь, — не верь!

Он зажег свечи в подсвечнике и подошел к зеркалу.

Оттуда на него смотрел демон. Губы его были сжаты в улыбке, которая больше походила на насмешку.

Филипп очень изменился за последние пять ночей. Иногда он просто не узнавал себя. От недостатка солнечного света кожа его еще больше побелела, рога стали длинными и кривыми. «Почти такими же длинными, как у Люцифера» — так сказал Люцифакс, но это была неправда. Они были длиннее, чем у Люцифера.

А если посмотреть в глаза…

«Глаза — зеркало души, — сказала однажды его мать, — и ни у кого нет более красивых глаз, чем у тебя».

Когда-то его глаза были голубыми. А теперь уже нет. Они стали черными. Черными и сияющими, как один большой зрачок. Стали глазами Дьявола.

И это он то должен извиняться за свое поведение по отношению к Люцифаксу?

Да ни за что! Это они сами виноваты! Люцифер и Люцифакс. Они завлекли его сюда, обучили злу. И теперь Филипп стал тем, в кого они хотели его превратить.

Он стал Дьяволом. Самым натуральным дьяволом с рогами, хвостом и…

Раздался сухой скрип, когда раскрылись два черных крыла. Затем они взмахнули, закрыли свет от свечей, и отражение Филиппа превратилось в силуэт.

Черные прожилки создавали изящные узоры на внутренней поверхности крыльев, а сами крылья изгибались дугой, как у летучих мышей.

— Давай, — прошептал Филипп. — На этот раз должно получиться.

Он стал шевелить крыльями. Сначала медленно, потом быстрее. Быстрее. Быстрее. Быстрее.

В комнате поднялся ветер, который раскрыл на столе книги и начал быстро перелистывать их.

Филипп еще сильнее замахал крыльями, ветер перешел в бурю. Занавески задрожали.

— Давай! Давай!

Пол исчез из-под ног.

Филипп повис в воздухе, в десяти сантиметрах от пола, в свободном парении.

— Продолжай! Выше! Выше! — выкрикивал он сквозь стиснутые зубы; крылья поднимались, так что пламя на стеариновых свечах стало горизонтальным. Но вместо того чтобы взлететь, он начал опускаться.

Приземлившись, Филипп раздраженно выругался.

Он делал что-то неправильно, но что? Он размахивал крыльями изо всех сил. Почему же он поднимался только на десять сантиметров? Так обидно!

В первый раз он сделал попытку взлететь четыре ночи назад. Тогда крылья еще не были такими большими, как сейчас, и хотя он старался изо всех сил, Филипп не смог подняться над полом даже на сантиметр.

На следующую ночь получилось. Он уже почти отказался от попыток, как вдруг словно кто-то подхватил его под руки и поднял на пять сантиметров в воздух. Правда, продолжалось это не более трех секунд, но все-таки. Он летал!

Теперь пять сантиметров превратились в десять, а три секунды — в двадцать. Существенно лучше, но еще недостаточно хорошо.

Только тогда, когда он будет летать под небом, на котором нет звезд, словно охотничий сокол, он будет доволен. Сейчас он был не лучше глупой курицы.

Расстроенный и раздраженный, Филипп сложил крылья и подошел к окну. Хвостом он откинул крючки и распахнул окно. Вытер пот со лба кончиком хвоста и стал смотреть на город, в котором уже пятый день проходил Фестиваль Пакостей.

Но поверить в это было невозможно.

Филипп иногда выходил в город, когда хотел отдохнуть от уроков, и не видел никаких признаков праздничного настроения. Тротуары были пусты, большинство ларьков закрыты, плакаты и цветочные гирлянды болтались как-то уныло. Из-за новости об отмене праздничного обеда в Замке и слухов о болезни Люцифера из фестиваля ушел праздничный дух, как из воздушного шарика выходит воздух.

Филипп заметил дьяволенка, который летал неподалеку. Он делал спирали и мертвые петли, словно хотел поиздеваться над слабыми летательными способностями Филиппа.

Но Филипп не позволил себе возмутиться. Он только устало вздохнул, взглянул на полупустые улицы, дома и темные гроты. И подумал о Сатине.

Он ее не видел с той самой ночи, когда более или менее откровенно попросил ее убраться подальше. Интересно, чем она занята сейчас? «Неужели трудно догадаться, Филипп? — произнес голос в его голове. Шепотом и очень настойчиво. Так, как он сам говорил, когда уговаривал мальчишку отнять конфету у больной девочки в кресле-каталке. — Она ведь вместе с ним . С твоим другом Азиэлем. Помнишь, как они смеялись, когда выходили из кинотеатра? Хохотали так, что слезы текли по щекам. И смеялись они над тобой, Филипп! Как она тебя назвала? Глупым и наивным. Да-да, именно эти слова она употребила, ведь так? Глупым и наивным. Потому что ты думал, что она влюблена в тебя так, как ты в нее».

— Глупый и наивный, — произнес вслух Филипп. Он слышал шорох крыльев дьяволенка, который летал и летал по небу, нежась в теплом воздухе. Звук был очень отчетливый. Как будто тот был ближе, чем на самом деле.

«Да, глупый и наивный, как ангелочек. Но так больше не будет, Филипп. Больше не будет. Ты опередил их. Ты разрушил их планы, когда оттолкнул Сатину. Помнишь выражение ее лица? Великолепное зрелище. Она ничего не поняла. Ангел перестал быть ангелом. Он больше не был милым и приветливым, таким, что просто тошнило. Он больше не был милым и наивным».

Голос превратился в совсем тихий шепот, скорее в шелест где-то глубоко в голове.

«Или все-таки был им?»

— Нет, — ответил Филипп вслух. — Нет, не был.

Звук летящих крыльев стал еще громче. Это было совсем странно, потому что дьяволенок уже превратился в далекую маленькую точку. Что-то здесь не так Филипп посмотрел вниз и ахнул. Он больше не стоял на полу. Он висел в воздухе в метре от пола.

Его крылья распахнулись и так осторожно подняли его, что он вообще не заметил этого.

От изумления Филипп забыл махать ими и со стуком опустился на пол. Потом изумленно засмеялся.

Он летает! Он по-настоящему летает! Это не какое-то там беспомощное размахивание крыльями, при котором он с трудом поднимался на пару сантиметров над полом. Нет, взмахи его крыльев стали выдержанными и сбалансированными. Естественными.

Он сделал это! Совсем о том не думая. Но как? Каким образом? Он даже не пытался взлететь, это произошло само собой, пока он стоял и думал о…

— Сатина, — прошептал он, и для него вдруг все стало ясно.

«Думай о хорошем!» Эти слова Питер Пэн говорил Венди и ее братьям, когда учил их летать. «Думай о хорошем!»

Но здесь в глубоком темном подземелье, где время тянулось бесконечно долго, как и на Острове Неверландия Питера Пэна, — здесь все было наоборот. Здесь надо было думать о плохом. Думать о плохом так, как Филипп думал о Сатине и Азиэле. Как они обошлись с ним. Как он думал и как собирался обойтись с ними.

— Спасибо за помощь, Сатина, — сказал он и расправил крылья. — После коронации я награжу тебя. Дарую тебе должность переносчицы камней. Правда, заманчиво? — Он щелкнул пальцами. — Но ты успокойся. Ты не будешь работать в одиночестве. Азиэль, конечно, будет тебе помогать.